Жизнь одного распятия

     Переливчато играл саксофон. Время словно остановилось для него, сжав в кольцо.
     Мелодия пронизывала воздух, проникала глубоко в сознание и оставалась там лейтмотивом. Казалось, сама осень взяла саксофон в руки и дарила всем свой блюз. Блюз улетающих птиц…

     На парапете стояла молодая девушка и смотрела вниз на бушующие волны. В руке был зажат маленький золотой крестик ручной работы. В душе была пустота. Бушующий (как и эти волны) океан пустоты…

      Совершенно неожиданно рядом появился мужчина лет сорока, в чёрном дорогом пальто нараспашку. Он влез на парапет и молча уставился на яростную игру волн.

     Прошло минут десять. Прыгать хотелось всё меньше и меньше. Обоих разбирало жгучее любопытство. Любопытство, пожалуй, было единственным, что объединяло этих двух людей. Кроме их остывшего желания оборвать всё. Сразу и красиво.

     Девушка не выдержала первой. Она подошла к мужчине и тихо сказала: «Мне тоже нелегко… Знаете, довольно нелепо уходить поодиночке, если уж Судьба свела нас тут. Может, поделитесь?»

     Оказалось,  что его жена вместе с маленькой дочерью разбилась на машине… Мужчина не смог выдержать тишину в пустой квартире, опустившуюся на плечи…

     Девушка просто была одна. Одна в толпе. Потерялась, отпустила себя… Ничего не хотелось, не мечталось. Не жилось.

     Они обещали созваниваться, не оставлять друг друга, быть соломинками в водовороте будней…

*     *     *

     Меня делали довольно долго. Старый мастер вначале нарисовал эскиз куском угля на холсте, долго смотрел на него и о чём-то думал… Он раньше никогда не делал таких вещей — нужен был соответствующий настрой. Но, видно, моё время пришло контурами тончайшей резьбы после тяжёлых ударов молота по наковальне. И я стал существовать.
     Я был предназначен одной молоденькой девушке — как приданое. Меня положили в шкатулку вместе с другими драгоценностями и заперли на ключ. Было темно и скучно. Именно тогда я впервые задумался — а для чего я, собственно, нужен? С какой целью меня сделали, потратив столько усилий?

*     *     *

     Купеческий корабль быстро бежал вперёд. Белоснежные крылья парусов пили ветер, рвались, играя. На корме стояла девушка в таком же белом платье, будто сплетённом из солнечных лучей и тонкого дыхания воздуха. На груди весело блестел золотой крестик — часть её приданого. Невеста ехала навстречу своему жениху…

     На горизонте появилась чёрная точка, быстро и неумолимо приближающаяся. Вскоре корабль стал вполне различим и без подзорной трубы. На мачте, контрастируя с парусами, чернел флаг.

     Команды больше не было. Корабля, ещё пару часов назад бегущего по весёлым волнам, тоже. Пираты взяли все ценности и потопили гордое творение рук человеческих. И уже на корме ЭТОГО судна стояла испуганная девушка в белом платье, местами разорванном, запачканном сажей и чужой кровью. Крестик был зажат в кулаке капитана пиратского корабля, порванная золотая цепочка струилась по грязным пальцам.
     Девушка в последний раз подняла глаза на сверкающее солнце и сделала шаг назад, обручившись навсегда со свинцово-синими волнами…

*     *     *

     Так я очутился опять в той же шкатулке с теми же соседями-украшениями. Лучше б я совершил отчаянный полёт вместе с моей хозяйкой — избежал бы бесчестия… Но, видно, Судьбе было так угодно, чтобы я прожил долгую жизнь, пройдя через сотни разных рук, украшая собой множество различных людей, купаясь в их слезах и крови…

*     *     *

     Старый пират предпочитал жить один в те редкие недели, когда он оказывался на своём родном острове. Да и вряд ли кто-то согласился бы ожидать его годами в старой покосившейся лачуге. Как знать. Почему этот человек не купил себе красивый домик с садом или ещё что-то лучшее на награбленные в бесконечных рейдах деньги… Почему в портах покупал дешёвых грязных девок, совершенно не обращая внимания на холёных дорогих стерв…
     А годы текли водой морских течений, уходя в никуда и забирая силу, красоту, надежду, давая лишь рваные и рубленые шрамы, серебряные нити в волосах и холодные одинокие богатства…
     Он действительно привык быть одним — как те украшения… Закрывая свою душу старой ветошью от других, пряча её от себя пьяной пеленой рома…

     Пират вчера вернулся в который раз в свой старый дом. Утро застало его разметавшимся по грязной постели… Даже во сне он сжимал в руках полупустую бутылку, даже сквозь дрёму он скрипел одному ему понятные проклятия… Когда старый пират вынырнул из обволакивающего забытья, солнце уже держало путь на закат. Кряхтя поднявшись и умывшись затхлой водой из кадки, он сел на крыльце и задумался. Просидел так достаточно долго, — огненный шар лизал теперь верхушки деревьев, — и пошёл…
     Куда? Куда может пойти моряк? Конечно, в порт. Чтобы вновь отрешиться в портовых кабаках и борделях…
     Проходя мимо подворотни, он услышал пронзительный крик… Ему стало любопытно — просто любопытно, ибо сердце давно очерствело к чужим несчастьям… Остался лишь интерес — пустой и безжалостный.
     Пират увидел следующую картину: два рослых моряка тащили девочку лет десяти, которая яростно отбивалась, кусаясь и царапаясь, словно маленький жалкий котёнок… Один из них грубо отбросил ребёнка к стене. Другой начал рвать на девочке одежду…
     Тот, который толкнул её, повернулся к пирату, молча наблюдавшему эту сцену, и со смехом прокричал:
     — Что, старый, тоже свежатинки захотелось? Становись в очередь! Если, конечно, ты ещё что-то можешь!
     И тут этот морской волк вспомнил всё. Всё, что тщательно старался забыть в течении своей безумной и пустой жизни… Он вспомнил свою мать, ласково напевавшую ему на ночь колыбельные, полные нежности и любви… Вспомнил свою дочь, погибшую во время налёта от чьей-то шальной (или нет?) пули… Вспомнил жену. Которая от горя тронулась умом и однажды просто пропала — бесследно, навсегда…
     Точным движением руки, натренированной в бесконечных схватках, он метнул свой нож в того матроса, всё ещё стоявшего и усмехавшегося… Потом стремительно достал верную боевую саблю, с которой никогда не расставался, и проткнул насквозь другого, так занятого, что даже не успевшего повернуться… Всё было кончено…

     Девочка дрожала и смотрела на пирата глазами, полными мольбы и слёз… Он же молча вытащил нож из трупа, вытер оружие об одежду ещё судорожно подёргивающихся людей, и бросил ребёнку свой плащ. Не видя никакой реакции — те же большие от испуга и слёз глаза, он подошёл, завернул маленькое избитое тельце в плащ и понёс домой. Девочка не сопротивлялась, только тихо поскуливала…
     Уже в своей лачуге пират так же молча помыл девочку, расчесал ей спутавшиеся длинные волосы, накормил её скудным холостяцким ужином, предварительно капнув в ложку с водой крепкого рома и дав ей это выпить… Потом уложил спать на свою постель, а сам сел на крыльцо, медленно закурил и незаметно уснул с потухшей трубкой в зубах…
 
     Теперь он был не один… Он купил маленькой девочке красивый дом, утопающий в цветах, нанял женщину, которая приглядывала за ребёнком во время рейдов пирата… Девочка ничего не спрашивала, просто привязалась всем не по-детски израненным сердцем к старому морскому волку… Он отдал ей всё, что было накоплено за беспощадную жизнь, но от этого стал только богаче…

*     *     *

     Я опять принадлежал чистой душе — я был предан ей всем своим золотым телом… Любовь очистила меня, как она очищает всё, смывая грязь, отскабливая ржавчину и плесень с измученного сердца…
     Снова я весело блестел на груди девушки… Пусть она всё время ждала домой убийцу и грабителя… Пусть! Он искупил всё зло, что сотворил в жизни — одной слезой радости спасённого им ребёнка, одним благодарным взглядом…
     Ведь каждый человек — КАЖДЫЙ — имеет право как на ошибку, так и на прощение… Никогда не поздно выйти на прямую дорогу —стоит только захотеть этого. Даже на закате жизни можно найти новый смысл — перечёркивающий все беды и подчёркивающий их значение для новой зари. И если в душе ещё осталось хотя бы ничтожно маленькое семя раскаяния — оно прорастёт. Главное — не убить ЕГО.
*     *     *

     Пират умер от старости на руках своей приёмной дочери спустя пять лет. Корабельный священник — старый друг — отпустил ему грехи, прочитал отходную. Тело морского волка подняли на борт, и корабль повёз его в последнее плавание…


     В открытом море девушка в последний раз, прощаясь, посмотрела на ставшее родным лицо, испещрённое глубокими морщинами и шрамами, поцеловала в лоб, уронив алмазную слезинку… Потом поднялась, сняла с себя золотой крестик и вложила его пирату в руку…
     Тело завернули в холстину и под звуки орудий отдали морю… Волны жадно сомкнулись над ним, чтобы никогда больше не отдать…

*     *     *

     Я медленно погружался в сон. Прошёл не один десяток лет с тех пор, как я, зажатый в руке мёртвого пирата, погрузился в морскую пучину. На дне было слишком спокойно. Даже когда истлела ткань, укрывавшая нас от внешнего мира, когда жадные рыбы обглодали кости, когда солёная вода отполировала их добела, занося песком, раковинами, илом… Это было так постепенно, как эволюция, как жизнь, как смерть…
     Я уже смирился со своим положением… С тем, что истлею, исчезну спустя века… С тем, что не буду больше блестеть на золотом (как и я) солнце, что не согрею ничьих рук и мыслей…
     Я медленно погружался в вечный сон…

*     *     *

     — Дорогой, я же тебе сотни раз говорила, что не люблю рыбу! Она воняет тиной и ещё чёрт знает чем! Я до сих пор не могу забыть того, как его, сома, которым ты меня накормил… Я неделю не могла отделаться от этого ужасного запаха…
     — Но это не сом. Сомы водятся в реках, прячутся в иле, поэтому и немного плохо пахнут… А это тунец — морская рыба, к тому же считается деликатесом. Тебе должно понравиться!



*     *     *

     Меня разбудил солнечный свет. Подумать только, спустя столько лет, десятилетий, столетий (я уже не помню сколько — я сбился со счёта), какая-то рыбина съела меня вместе со своим кормом, а потом рыбаки выловили её и подали на стол в рыбном ресторане… Какой пассаж! Какая игра Судьбы!

     Так я вернулся… Это было долгое возвращение, счастливый случай, который, как оказалось, тоже существует…


     Меня торжественно, словно боевой трофей, принесла домой жена бизнесмена…

     Сколько перемен произошло в мире! Сколько новых звуков, слов, предметов, понятий! Нравы, религии, мораль — всё изменилось, перемешалось… Многое и вовсе потеряло своё значение, кануло в Лету. Сколько традиций забыто, сколько жестокости спряталось в холодных и расчётливых умах людей нового поколения…
    
     Меня опять подарили… И опять молоденькой девушке — дочке этого биз-нес-ме-на и его жены.
     Она оказалась весьма умной и начитанной для своих восемнадцати лет.  Хотя в церковь ходить уже было необязательно, она всё же иногда ходила. Стояла, о чём-то задумавшись, глядя на образа… Шептала что-то и быстро, немного неловко, крестилась… Из церкви выходила притихшей, с одухотворённым лицом и горящими глазами…
    
     Я никогда не видел её счастливой до конца… Очень многое в мире изменилось… Людей уже не радовали близость родного человека, солнце над головой, шум листвы и нежно-розовый рассвет над морем… Все искали чего-то большего, а чего — и сами не знали… Оттого и мучились, метаясь по жизни подобно пламени костра… Но и вырваться из клетки своих заблуждений не могли… Потому что ослабли духом, потеряв за то время, пока я отсутствовал, нечто неуловимое… Честь? Веру в себя? Доверие другим? Ясность и чистоту мышления?



*     *     *

     Переливчато играл саксофон. Время словно остановилось для него, сжав в кольцо. Мелодия пронизывала воздух, проникала глубоко в сознание и оставалась там лейтмотивом. Казалось, сама осень взяла саксофон в руки и дарила всем свой блюз. Блюз улетающих птиц…
     На парапете стояла молодая девушка — дочь бизнесмена — и смотрела вниз на бушующие волны. В душе была пустота. Бушующий (как и эти волны) океан пустоты…

*     *     *

    Наверное, я что-то не смог… Что-то недопонял за свою долгую жизнь… Если Я не могу спасти, то что вообще осталось у людей? Ради чего всё нужно?
     Мне хотелось в эти волны… Обратно в тихую, неизменную пучину… Где всё спокойно, где нет ненужных и пустых страстей… Я —символ агонизирующей религии, последний  вздох умирающей веры…

     Вдруг что-то в мире изменилось. Отчаяние уже не носилось в воздухе. Теперь их было двое…
     Минус на минус даёт плюс. Два несчастных человека могут сделать друг друга счастливыми. Только те, кто познал горечь поражения, могут в полной мере насладиться победой… Только те, кто на своей шкуре прочувствовал боль, страх, одиночество, только тем дано насладиться радостью, вдохнув её всей грудью и разогнав кровью по уставшему телу. И, главное, подарить счастье другим…

*     *     *

     Я теперь часто прихожу на то место и с парапета смотрю на игры волн… И в ушах звенят мелодичные трели саксофона… Я больше никогда не захочу оборвать свою жизнь. Не я сама её приобрела, но мне дали. И не мне её забирать.
     Теперь можно вспоминать о нелепом инциденте с улыбкой. С тем мужчиной мы подружились. Он мне стал вторым отцом, я — его семьёй и надеждой на будущее.

     Спустя полгода я поступила в университет. На археолога. Мою первую курсовую работу я назвала «Жизнь одного распятия». Руководитель очень долго противился, но потом уступил моему напору.
     Я подняла старые рукописи трёхсотлетней давности и нашла описание своего крестика, найденного мамой внутри тунца. Всё происшедшее с ним я изложила в своей курсовой. А мой маленький золотой друг стал наглядным пособием…

*     *     *

     Я понял. Просто отчаяние, овладевшее моей хозяйкой, захватило и меня. Я всю свою жизнь был не только куском драгоценного металла.. Я такой же живой, как и существа из плоти и крови…
     И теперь я нужен. Девушка отдала меня в музей вместе со своей рукописью… На меня каждый день обращены сотни глаз, рассеянных и внимательных, холодных и влюблённых, доверчивых и пустых…
     Все восхищаются моей изящностью, все читают историю моей жизни. И не ведают, что это и ИХ жизнь. Что ежедневно каждого Судьба безжалостно распинает на Голгофе случайностей — порою счастливых, порою смертельных, но всегда необходимых и неотвратимых…