Эксперимент

Какой-то чудовищный эксперимент происходит... «...- мне очень ***во...я со страшного бодуна звоню...всё...не могу больше разговаривать...пока...» - Это не я, это магнитофон. «Ползучий голландец любви...»
Я никому не звоню со страшного бодуна. Одна мысль об этом уже страшнее самого состояния пост-тоски. И всё-таки надо снова что-то делать.
Надо идти в магазин, я знаю. По ущелью заплёванной и заблёванной за ночь улицы. Смотреть под ноги. Я обычно брал матерчатую сумку и пёрся по этой тесной, длинной кишке в супермаркет. По дороге мучила единственная трезвая мысль. Сколько пива брать. Шесть бутылок сразу, по одной нельзя. Нести тяжело. Надо ж ещё жратву переть. Но оно хорошее. Или плохого в жестянках взять? Четыре всего. Мало. И противно. Или зайти по дороге в другой супер, взять там хорошего в жестянках и не мучится? «А со жратвой что, дубина?» Куда, с полной сумкой что-ли в маг переть, а потом демонстрировать содержимое, как дурак? Ой, сколько проблем...
Приходится брать шесть бутылок хорошего, а минеральную воду оставить врагу. Улица тянется. Забитая чужими, припаркованными автомобилями чуть ли не в два яруса. Вкривь и вкось, *** проедешь сквозь них. А ещё столбы, столбики, римские колонны, непонятно зачем воткнутые посредине проезжей части. Плюс односторонее движение и деревья. Кто всё это придумал, а главное – зачем такая теснотища? Старый город, скажут. Враньё. После войны вся эта фигня заново отстроена, можно было и размахнуться. А в новых районах что? Здоровая лужайка ни с хуя, а машину приткнуть негде. Почему эти люди так осложняют жизнь на ровном месте?
Это я каждый раз об этой дряни думаю. Вот уже сколько лет. И если дома мысли вились около чего-то приятного, насущного и важного, то на улице всё снова возвращается на круги своя. И нет этому глухому раздражению конца и края. Пытка всеобщим маразмом.
На улице чужие, напряжённые лица. Чёрные в основном, но это не помогает. Всё равно ясно, что ты не в Стамбуле. Знакомых встретить не хочешь, радость всё равно окупится разочарованием. Все куда-то спешат. На жизнь у них времени нет.
Я сходил вот так вот за провиантом. Назад спешил, не хочется лишний раз задерживаться на улице. Руку заталкивал в почтовый ящик, ключа от него у меня нет. Шарил пальцами по дну. Я его делил ещё с тремя квартирами-комнатами.
Дома – спасительный хлам, свой мир. Десять квадратных метров бесконечности. И окно, в котором старые стены и крыши домов. Живу, как Карлсон.
До вечера ещё далеко. Кое-как пообедав, я начинал думать о том, что начинается самое страшное – период тревожного ожидания. Терзание телефонной книжки. Намозолившие глаза цифры и буквы, которые мысленно давно уже вычеркнуты. Я их не хочу видеть и слышать. Они здесь рядом, они сами могут взять и позвонить. Тогда меня застанут врасплох. Я не хочу их видеть, но больше видеть некого.
Это неудачники, и только поэтому они нуждаются в тебе. Только поэтому они похожи ещё на людей. Очень редко, но всё же удаётся говорить с ними не о деньгах. А все говорят только о них. Либо, как их достать, либо, как их потратить. Эти разговоры иссушают болото их души.
Я этим людям не могу доказать, что попса не развлекает, а отупляет. Они соглашаются, но всё равно слушают. Они не хотят жить в реальном мире. Они хотят, что бы их развлекали. За что? Почему они решили, что их кто-то должен развлекать?
Я не хочу о них думать! Я не хочу думать о чепухе! Это бесполезно. Я хочу думать о хороших людях. Хочу думать о любви. Хочу смеяться, плакать, от души. Что здесь происходит с людьми? Кто им запрещает жить по-человечески? Почему они себя кастрируют, лишают права на настоящую любовь? Они напряжены, забиты. Они здесь никому не нужны. Они нужны друг другу, но они не умеют быть нужны друг другу...
Я выхожу снова на улицу. Иду, иду, иду к реке. Что там – там ничего. Много грязной, быстрой воды. Берега под линейку, убогая, некрасивая и заросшая набережная. Толстозадые физкультурники, которых я вообще за людей не считаю. Проносятся мимо, как скорые поезда, занятые только размерами своей жопы.
Два одинаковых, зелёных моста. Какое убожество. Такой же скучный тупик. Но надо ходить, выходить из дома. Хоть иногда. Желательно, каждый день. Иначе дичаю и опускаюсь физически.
Я не хочу быть привидением.