Самая большая тайна снега

1.

Вечером отключили горячую воду. В кране пошумело, пошумело и стихло. Я подумал, какая гадость, не удастся принять ванну. Оказалось, и мыло кончилось – обмылок один остался, размером со спичечный коробок. «Надо будет пойти завтра и купить», - подумал я. А потом пришла Ольга, соседка.
Ольга - очень темная личность. Однажды у нее в квартире нашли три человеческих трупа. «Пойдём ко мне, - сказала она, - у меня день рождения сегодня». Я подумал, уж лучше праздничный торт, чем весь вечер в окно глядеть. Говорю: «Пошли».
«Только к столу надо что-нибудь. Торт хотя бы…»
Я начал одеваться.

На топчане, за прилавками, подперев локтем голову, лежала продавщица. Оглядевшись, я понял, что кроме мыла разных сортов, на прилавках ничего нет. «Как раз», - подумал я, вспомнив, что дома остался один обмылок. «Что, - говорю, - у вас, кроме мыла, больше ничего нет?» Продавщица грустно так посмотрела на меня и сказала, что магазин ограбили. «Вчера только. А мыло унести не смогли», - ответила она, - «Вам сколько?»
Я взял сразу четыре куска и вышел. Мыло пахло яблоком.
Блестел мокрый асфальт, на дорогу падали листья и птицы. В соседнем квартале показался долгожданный круглосуточный. Стараясь не наступать на птиц, я пошел быстрее.

Ольга смотрела телевизор. «Это, - сказала она, - совсем новый фильм. Он о пагубном влиянии».
«Пагубном влиянии чего?» - спросил я.
«Не знаю пока. Сама первый раз смотрю. А зачем тебе мыло?» - спросила она, увидев, как я выкладываю покупки на стол.
«А это, - говорю, - тебе подарок. Яблоком пахнет. Тебе сколько исполнилось?».
«Нисколько, - ответила она, - Просто дома одной сидеть не хотелось. Так ты бы не согласился зайти, ну и вот…»
После небольшой паузы я подумал, сейчас самый подходящий момент спросить о тех трупах, и даже рот открыл. Но потом передумал. Сказал ей, мол, да – так бы зайти я не согласился бы. По клавишам карниза застучал дождь.
Мы немного посидели за столом. У Ольги разыгрался аппетит – она съела больше, чем я съел за сутки. «В плане приема пищи существует два основных типа людей. Те, кто во время еды слушают и те, кто во время еды воспроизводят звуки сами. Есть еще третий тип – те, которые едят, как едят. Я - ем и слушаю. Мне это нравится».
«И что, слышно?» – спросил у нее я, и вспомнил, как шумело в кране, когда отключили горячую воду.
«Слышно», - сказала она, - «А ты как ешь?»
«Да я вообще мало ем».
«Зря», - уверенно сказала Ольга.
Я с грустью подтвердил ее слова и налил себе минеральной воды.
Ольга кивнула головой на телевизор. На экране показывали девочку с забинтованным глазом: «Ну, прямо пират», - сказала Ольга и откупорила бутылку с пивом. Я подумал, какое отношение имеет эта девочка к фильму о пагубном влиянии. Ольга подошла к окну и сказала, что мне все-таки следует поужинать.

Через несколько минут в телевизоре что-то хлопнуло, и девочка с забинтованным глазом появилась в комнате. «Здрасьте, пожалуйста. Ты кто такая?», - спросила Ольга. «Я фея горячей воды», - сказала девочка. «Значит, уже можно принять ванну?» - спросил я. «Да», - сказала девочка и почесала глаз, - «Если я здесь, то, значит, вода пошла».
Ольга сказала, что если она и в следующий раз появится подобным образом, она застрелится. А я вдруг подумал, что, если у нее действительно есть пистолет. Мне эта мысль не понравилась, и я начал изучать девочку. Та сидела за столом и смотрела единственным глазом на конфеты. «Может, ты кушать хочешь?» - спросил я у неё.
«Нет, - ответила она, - спасибо, я не голодна. Можно я здесь у вас посижу, пока дождь не кончится?»
«Посиди», - почти безразлично ответила у окна Ольга и затушила сигарету об оконную раму, - «Втроем веселей».
В фильме возникла музыкальная вставка. Пританцовывая, один из героев, подбрасывал в воздух большой черный мешочек с монетами. Девочка продолжала глядеть на конфеты. У Ольги взгляд был надломленным; время от времени поглядывая на экран, она потягивала из бутылки пиво.


Я подумал, пока фея горячей воды здесь, надо срочно принять ванну. Ольга показала, где лежит полотенце. «Когда выйду, точно спрошу у нее о тех трупах, - дал я себе обещание, - Когда еще такая возможность появится. Их ведь и опознать даже не смогли».
Напор воды был очень слабый, и ванна наполнялась очень медленно. Я принес из комнаты мыло с яблочным ароматом и закрылся изнутри.

Когда я вышел из ванной комнаты, в квартире было очень тихо, и я понял, что остался один. Должно быть, Ольга вышла проводить эту девочку, подумал я, обнаружив, что дождь за окном кончился. На улице все замерло; шумели лишь, облизывая асфальт шершавыми колесами, машины под окнами. С лестничной клетки доносился стон поднимающегося лифта. «Какого черта! Я думал, на тебя можно положиться!..» - орал на экране второстепенный герой. Я налил себе минеральной воды и сел в кресло. Кружилась голова.

Никто не возвращался.


2.

Проснулся я в кресле. Ночью кто-то накрыл меня одеялом – Ольга, как оказалось, вернулась лишь под утро. Она сидела рядом и что-то читала. «Давай полетаем», - сказала она. «А который час?» - спросил я. «Девять», - ответила Ольга, - «Ну давай полетаем». «Я не умею», - ответил я и вспомнил, что купил вчера мыло. «А я тебя сейчас научу», - сказала Ольга и положила книгу на подоконник, - «Вставай». «А можно я еще в туалет схожу?» «Вот эту подробность ты мог бы мне и не сообщать», - сказала она и распахнула окно. В комнату ворвался уличный шум и солнечный свет. «Холодно», - сказала Ольга и поморщилась.
Когда я вернулся в комнату, она уже стояла на подоконнике. «Я книжку вниз уронила», - сказала она мне. «Могу сходить», - предложил я. «Да ладно. Я ее уже дочитала. Смотри», - Ольга сделала шаг в окно и повисла в воздухе. Под ней была высота в четыре этажа. Ветер играл с волосами. Я оттолкнулся от карниза и рухнул вниз. Хотелось быть с ней.

В больнице я читал ту книгу, что Ольга потом нашла под окнами.

«…На лице Кононова ничего не менялось. Замерзшей рукой он доставал из собственной головы посторонние предметы: ножницы, циркуль – выражение его лица оставалось невозмутимым. По земле серебряными пятнами стелилась осень. Извлеченные из головы предметы, он, не глядя, оставлял около себя, на скамейке.
Подходил редкий прохожий, не боясь сильного, хриплого ветра со снегом: наклонялся, задавал интересующий вопрос и исчезал. Вскоре, краем глаза Кононов обнаружил, что свободного места на скамейке не осталось, и бросил новую находку на землю, под ноги.

Утро доедало после ночного ветра объедки листьев на ветках. Кононов записал в своем дневнике: «Ночью шел снег. Падая изо рта неба, он попадал в наши рты. Тот, кому довелось спать сегодня лицом вверх, чувствовал его искрящийся шепот на губах…»
Кононов запоздало позавтракал. Вернувшись к окну, наблюдал за небом меж пальцев, затем сделал в дневнике еще одну запись.

Раздался телефонный звонок, Кононов ответил нехотя. Вечером вынул из собственной головы карандаш и канцелярский клей. Он продолжал извлекать из собственной головы посторонние предметы до наступления рассвета; тот снег, что редел за окном, это было единственное, что он хотел бы, чтобы в нём осталось…»

Книгу я нечаянно оставил в больнице. Ольга почти не отреагировала: «Я ее уже прочитала. Пусть другие почитают. Два читателя для одной и той же книги – уже хорошо». Чувствуя вину в случившемся, часто заходила ко мне домой, во многом помогала: пока я не мог ходить, Ольга готовила мне обед. Иногда даже хотелось проваляться в постели подольше. Еще неделю хотя бы. Но она скоро поняла, что я симулирую. «Ты давай вставай скорее. Нам ещё учиться летать надо». Как мог, я старался уводить разговор на другую тему:
«А ты когда-нибудь в пустыне была?»
«Да ни фига там нет».
А иногда она даже не отвечала. О тех трех трупах, что нашли у нее в квартире, я спросить так и не осмелился.


3.

В начале ноября у нее завелся какой-то хахаль. Не уверен, конечно, что это слово к данному случаю подходит, но она его так и называла. «Опять приперся, хахаль», - говорила она и пускала кольца в потолок. Кольца разбивались, образуя под трещинами на штукатурке дымовую завесу. Хахаль носил прическу в стиле шестидесятых и играл на флейте. Однажды я столкнулся с ним в подъезде. «Хочешь, сыграю?» - спросил он у меня, перегородив мне дорогу на лестнице. Я сказал, может быть, как-нибудь в другой раз, и попытался протиснуться на своих костылях вдоль стены. «Нет», - сказал он, - «Сейчас. А не то я твои костыли в мусоропровод выброшу». Я вынужден был согласиться, и он заиграл.
От его игры в подъезде, прямо на грязном бетонном полу, расцвели ромашки. Он играл около двадцати минут. Потом появилась Ольга:
«Чего ты к нему прицепился?» - спросила она. Я сказал, что все в порядке, нарвал на лестничной клетке букет и вернулся домой. Погулять не удалось.
Потом хахаль пропал. Я даже думал, а не случилось ли с ним чего – все-таки, Ольга человек, от которого можно ожидать что угодно. Ольга темная личность. Я начал разговор издалека:
«Ты не знаешь, где можно найти хорошую блок-флейту?»
«Он уехал», - молниеносно раскусила она меня, - «И точка на этом».
«Чтож, - подумал я, - точка так точка…»
Точка…

После так называемого Хахаля появился Бонифаций. Сам Бонифаций был черный, а грудка и кончики лап – белые. Он был очень ласковым, и в то же время не надоедал. Сидел у двери Ольги целыми днями. Я даже начал подумывать, а не натворит ли он каких-нибудь глупостей: ну, не захочет ли летать, как она, или еще чего. В порыве, так сказать, чувств. Глаза Бонифация были полны любви и преданности. Кроме того, Бонифаций был готов ждать вечность.
«Как ты думаешь, что для кота – вечность?»
«Он уехал», - ответила мне Ольга, - «И…»
«Точка на этом?» - предположил я.
«Совершенно верно».
Точка. Бонифаций потом еще долго появлялся в моих снах. Плакал. Скребся когтями. Каждое утро я обнаруживал свою подушку растерзанной. На полу лежал пух. «Вот и зима пришла», - думал я, глядя на эти беспокойные ночные следы, и пил из чашки горячий кофе.
В последнем сне Бонифаций рассказал мне самую большую тайну снега.



В середине ноября я уже мог ходить самостоятельно. Из костылей соорудил вешалку. Правда, она плохо держалась – одна из ножек получилась меньше остальных. Когда она падала, била обычно по голове. Или по плечу. Однажды так меня хлопнула по затылку, что я забыл дату своего рождения.
«Да какая разница», - сказала бы Ольга, если бы узнала. Но я всё-таки глянул в паспорт. Мало ли. Не зря же эту дату выдумали.

А потом начал падать снег.
Как там, в той книге… «Ночью шел снег. Падая изо рта неба, он попадал в наши рты…» На седьмом этаже начали снимать квартиру какие-то студенты. Платили втридорога – квартира того не стоила. Постоянно отключали горячую воду, и, несмотря на то, что потом сразу же появлялась фея горячей воды и вода могла залить весь дом, как только она исчезала, история повторялась. «Видимо, где-то еще есть и фея холодной воды», - однажды вечером решили мы с Ольгой. Но, кроме знакомой одноглазой феи, так больше никого и не встретили.
Студенты были шумными. По ночам запускали с балкона фейерверки, а однажды нечаянно попали в дом напротив, отчего там сразу же начался пожар. Как ни странно, студентов никто не выдал – они расплатились лишь испугом.
Когда снег стал идти постоянно, студенты заиграли во дворе в снежки. Ольга обычно сидела в это время на скамейке и, смеясь, наблюдала за ними. Я наблюдал за ней. Снег падал ей на лицо и медленно умирал на ее коже от счастья.

Она проводила с ними большинство своего времени; друг с другом мы не виделись. Когда я увидел ее наконец вновь, оказалось, студенты съехали, а она остригла свои длинные волосы и совсем превратилась в мальчишку.

«Слушай», - сказала она мне, - «Ты научишься летать или нет?»
Я не знал, что ответить. То, что я не смогу летать, оставалось для меня очевидно. Но ради нее я мог снова свалиться с четвертого этажа. «Ну?» - выжидающе ждала она от меня ответа. Это была первая встреча после длительной для меня прогулки с закрытыми глазами.
«Научусь», - сказал я и тихо добавил, - «Наверное…»


4.

Я ждал фею – снова отключили горячую воду. А та и не думала появляться. Просидев без дела два с половиной часа, я подумал, было бы неплохо и пообедать, но в холодильнике ничего съестного не обнаружил. Пришлось одеваться и выходить на холод.

На топчане, за прилавками, подперев локтем голову, лежала продавщица. «Здравствуйте. Можно мне десяток яиц, молоко, масло и сыр». Продавщица, скрипнув где-то в районе поясницы, поднялась и проковыляла к холодильнику: «Масла нет». «А все остальное?» «Все остальное есть», - сказала она и подсчитала, сколько надо оплатить.
«У меня нет таких денег», - сказал я, растерявшись, - «А что, яйца подорожали?»
«Это непростые яйца», - глядя с хитрецой, проговорила продавщица. Её мятое ото сна лицо изначально, наверное, должно было олицетворять таинственность, но меня ее выражение лица лишь рассмешило.
«Э-э…» - обиделась продавщица, - «Балда ты. Это особенные яйца. Кто их съест, у того такая сила будет, что он сможет сдвинуть горы!»
«Какая глупость», - подумал я. «Если ты возьмешь яйца без молока и сыра, тебе хватит», - сосчитала продавщица.
«А молоко обычное?» - поинтересовался я на всякий случай. «Да». «А сыр?» «И сыр обыкновенный», - получил я ответ.
Я протянул на ладони нужную сумму.

Дома меня ждала одноглазая фея.

Пока принимал ванну, думал, что будет, если однажды зимой снег накроет наш огромный дом целиком. Наверное, это будет как очень длинная ночь – люди будут просыпаться, смотреть в окно, а там – ночь, и будут спать дальше. И так неделю. Потом кому-нибудь из них всё это надоест. Или проснется голод – у таких, как Ольга – она ведь тоже голодна почти постоянно.
Потом сразу же поел. Поджарил себе яичницу. «Проверим, - подумал, - что там мне продавщица говорила». Ольга однажды сказала, или даже просто подумала вслух, что вот было бы здорово, если луна, каждую ночь, глядела бы в ее окно. «Ну конечно здорово – как будто она ходила-ходила из стороны в сторону, по кругу, туда-сюда, а потом поняла, что вот ее место, над моим балконом». Я подумал, если получится стать сильным, обязательно исполню это ее желание.

Неожиданно обрушился вечер. Где-то на крыше хлопал на ветру кусок жести. Как будто в голове.
Это продолжалось всю ночь. А утром по этой крыше ходил человек в длинном черном пальто: кормил птиц и громко декларировал стихи. Я довольно долго следил за ним. Потом решил зайти к Ольге. «Ты представляешь, сегодня луна всю ночь неподвижно висела на моим балконом». «Ты не спала?» - спросил я. «Нет». Я спросил, а не слышала ли она, как бил по крыше кусок жести.
«Нет, - ответила она, прикоснувшись сзади к моей шее ладонями, - «Ничего такого я не слышала. Здесь вообще плохо слышно, что творится на улице. А на улице – плохо слышно, что творится здесь», - руки Ольги обхватили мою шею целиком. Я почувствовал, как быстро бьется мое сердце, - «Хоть из пушки стреляй – н и к т о ничего не услышит...»
Потом она замерла на несколько секунд, и начала усаживаться на мои плечи.
«Вези меня, мой славный верблюд, в дивный город Вавилон…», - я поднимался, а она, раскачиваясь, курила, задевая головой огромную хрустальную люстру, - «Ты должен срочно научиться летать. Без этого сейчас никуда. Без этого у нас с тобой ничего не получится».
Я спросил, а умел ли летать тот Хахаль. Или Бонифаций, например. «Даже студенты летали, - ответила она, - а ты не летаешь». Я сказал, бывают же люди, не умеющие этого делать. «Нет, - вздохнула Ольга, – бывают люди, не знающие, как это делать. А не умеющих – не бывает», - и попросила, чтобы я помог ей спуститься вниз.

«А хочешь, я расскажу тебе, что это были за три человеческих трупа?» - спросила она меня перед уходом. «Нет», - испуганно ответил я. Она улыбнулась, а в глазах ее взмахнули крыльями черные зимующие птицы.

Потом Ольга ушла. С тех пор я не видел ее больше никогда.


Тоскливым вечером, переплетеньем еле слышных слов, беседуем: находишь А ты в ворохе забытых текстов, и раскрашиваешь в синий, красный; тебе дарю я Б большое, подбрасываю в В его, слежу за приземленьем, а Г здоровый, прищурившись, следит за нами из окна, повиснув на карнизе – видишь?
Сегодня Д, нескромно свесившись с Луны, забредил чем-то жутким, а Е, что спрятала внутри самой себя снежинку, проглотив, заметит Ё, что бьётся в наши двери – мы не пустим, в ответ достанем Ж, а З стучит по батареям сверху – кавардак – и отвечает снизу И, разучивая партию свою, касаясь струн - грядет премьера, он в тишине растает. Й украдкой прутья К ломает, он отпускает на свободу Л, чтобы расправил М свои он, взлетев на Н, что выше даже О, где тот нам П споет свою, которую расслышали проснувшись, закутавшись теплее в Р; касались С друг друга – спешить не будем, успеть во что бы то ни стало, на Т, успеть, вздохнув почти бесшумно «УФ», зажав подмышкой Х, подбросив птицам Ц – сегодня Ч – нам некуда бежать, царапать на листках бессмысленные Ш, устало подперев ладонью Щ, придумать Ъ безумный и грустить; сегодня наш день: я приготовлю Ы по-королевски, налью томатный сок в высокие стаканы - это Ь, знак посланный нам сверху, звезды далекой Э, мы соберем разбросанные по паркету буквы, опять сбежали, скажут нам – Я рядом, и тепло тебе и мне.


Однажды утром наш славный дом все-таки засыпало снегом. На часах был полдень, а за окном, в темноте, умирали ночные деревья.
Я подумал вот здорово. Открыл окно и, взмахнув руками, полетел.
В ночь.


(2002)