Адюльтер как повод

Юра был в шоке.
Я бы даже сказал в ступоре. Он был в состоянии близком к коме. От полной потери чувств его пока еще удерживала водка и основательно теплая и радушная компания.
Водки было много.
…Бессоницей ветка стучится в окне,
   Не спится, не спится…
   Не спиться бы мне…
Когда на единственной гитаре добрыми, но сильными руками ветеранов «гондурасской революции», была оборвана последняя струна, Юра взорвался:
– Козлы! (Браво, Юра!) Все козлы! (Брависсимо!) Твари! (Кто бы мог подумать?) Меня мама ждет, у меня жена, ребенок… (Поздравляем…) Мне командующий ЛИЧНО (А вот это, брат, ты загибаешь!) обещал: «Соболев, два года – и вернешься обратно на Камчатку!» (Ой-ё-ёй, пошли понты!) На хрен мне не уперлась эта Средняя Азия! В гробу я видел этот Хорог, этот весь Горный Бадахшан! (А вот это ты зря! Зур, башан – Горный Бадахшан!)
Юре после «вывода» его мангруппы из Афгана отцы-командиры различных уровней сказали, что все ранее командированные из других мест офицеры остаются для дальнейшего прохождения службы в Краснознаменном Среднеазиатском пограничном округе. И теперь каждое утро Юра встречал начальника отряда на крыльце штаба с рапортом о переводе. И каждое утро желающие могли наблюдать, как командир рвет Юрин рапорт на мелкие кусочки и бросает в урну. Этот комикс продолжался уже полтора месяца.
– Я хочу к морю, к океану! – орал Юрка, – Я люблю Камчатку, я скучаю по сопкам, гейзерам, крабам и красной икре… (Юра, Юра, это жлобство!) Я даже ничего не имею против инея на яйцах! Но мне не нравится… Нет не так. Я ненавижу песок на зубах! (Гад, обидеть хочешь?)…Козлы! (Так все, он повторяется, похоже, пора прервать эту «песню прерий»…)
– Братцы, кто поближе? Плесните в кружечку нашего героя еще «пунша»! («Пунш восточный», рецепт - «Солдатский чайник, пачка чаю, стакан сахара, две бутылки водки, долить водой и вскипятить. Пить горячим.») – простонал Саня Лахов, – А то у него наверно в горле пересохло.
– Саня, брось! Я не жлоб, на-х! Но обидно, да? Я ж не уволиться хочу. Я хочу Родине служить. Ну не климат мне тут! Я с детства, с ДЕТСТВА жары не переношу. И потом – мне слово давали, что вернусь. А теперь, а?
– Да ладно, Юрок, не стони. Ну, чем тебе здесь хуже? Смотри – тепло, фрукты, минеральные источники, чистый горный воздух… Да пальцев, ебт, на двух руках не хватит на все преимущества!
Но Юра был тверд, как член молодого лейтенанта в первом отпуске.
– Я напьюсь, бля и пойду к командиру! Затею бузу прямо у него в кабинете, и он сам меня отсюда быстренько сплавит.
– Ага, сплавит. В Кара-Калу, в Серахс, в Туркмению. В пески, к скорпионам и фалангам. В Кара-Кумы, блин! При чем, легко! Коля вон уже шесть месяцев напивается, и раз в неделю строго – бузит. И что? Один хрен – никто его не увольняет!
– Ну я не знаю… – немного сник Юрик.
И после паузы тихим проникновенным голосом произнес:
– Только я вам так скажу, помяните мое слово – через месяц я отсюда уеду. Точно. Клянусь Аллахом! А слово мое – крепче гороха!
…Бессоницей ветка стучится в окне…
А надо вам заметить, славяне, что на дворе шумел апрель.
А горы в апреле на Памире становятся такими красивыми! Сверху – еще лежат белые снеговые шапки, атласные до блеска. Аж глаза слепит! Чуть пониже – безумно ярким ковром расстилаются красно-алые маки. А под ними – все в дымчатом розовом цвете. Как будто кто небрежно раскинул над домами шифоновое платье боговой невесты. Это цветет урюк.
Вода в Гунте и Пяндже еще мутно-грязная. И бурно несется она вниз на азиатские равнины ревущим потоком. И нескоро еще она утихнет и станет хрустально-лазурной. Но небо уже такое чистое, такого нежно голубого цвета!
И кажется, что начинаешь понимать – откуда на Памире среди бадахшанцев так много красивых людей – высоких и стройных, рыжих и голубоглазых. Это отражение, братишки, это эхо. Эхо весенних Памирских гор…
И оживают заскорузлые души боевых «пехотных» офицеров. Им, уставшим от ежедневных «извращений» (Нас е….т, а мы крепчаем!), вдруг начинает хотеться обыкновенного женского тепла и ласки. Да так сильно, что просто невмоготу!
А в отпуск всех сразу никто не отпустит...
А необременительных служебных командировок в большие и более-менее цивильные «кишлаки» на всех не хватит…
Да еще и Хорог сам по себе городок-то небольшой…
И начинается тут, братцы мои, процесс, который повсеместно на Руси называется простым русским словом – ****СТВО.
Раечка Красовская работала в службе вещевого снабжения.
Кто из нас не проходил через ее кабинет? Таких не было, ибо именно оттуда начинался путь в изобилие. Раечка выписывала накладные на очень ценные для солдата и офицера вещи – обмундирование: платье военное в ассортименте, теплые зимние портянки и прочую аммуницию. С ней просто по определению все должны были быть ласковы. Иначе – ходить тебе и твоему личному составу в обносках или во всем не по размеру. Либо получать все в последнюю очередь.
И клянчить! Долго и нудно клянчить, унижаясь перед последним каптером и торгуясь как в пятницу на базаре. А улыбнулся Раечке, а подарил ей коробочку конфет или духи «Черная магия» – и все у тебя, славный мой, пойдет по-другому. И получишь то, что нужно, и стоять у склада не будешь лишний час. Такая вот диспозиция!
А Раечка еще к тому же и симпатичная была женщина (Стерва-курва-лярва!). Рыжая, стройная, гибкая. Огонь-баба!
Глазищи зеленые, бесстыжие.
Юбочка – под обрез.
Грудь (Что там горы!) – чуть на стол не вываливается.
Ножку на ножку закинет – пуговицы от ширинки отлетают! Щебечет без умолку, смеется, а сама тебя оценивает. Да так, что чувствуешь себя голым как под рентгеном.
Ты ей что-нибудь начнешь заливать, а она губки томно так приоткроет, и, как будто бы невзначай, язычком облизнет. И забываешь, о чем ты только что песни пел, моментально… Ух, ё-моё! Накладные получил – и бегом оттуда, как черт от ладана! А она смеется. Ну ведьма, ей богу…
И вот как-то раз зависали мы в очередной раз с мужиками в своем «Хилтоне». Как всегда – по случаю (Была бы водка – случай найдется!). А когда дошло до вокала, вдруг вспомнили, что коммунальной гитарой последний раз мангал разжигали. А какой апрель без песен? Особенно, когда мы по нему дежурим?
Кто-то вспомнил, что у Райкиного мужа есть классная гитара. Дима Красовский хоть и служил по «военно-политической части», но по всем оценкам не был жадным мужиком. «Гонца» снарядили жидкой «валютой» в разумных пределах и отправили к нему с напутствием, без гитары не возвращаться.
Вернулся он довольно быстро. И поведал такую вот странную историю.
«Стучусь я к Диману. Окрывает. Заходи, говорит, чайку попьем. Я взошел, осмотрелся – квартирка однокомнатная, дверь в комнату закрыта. Чистенько, скромненько. Прошли на кухню. Я говорю, мол, Димон, дай гитару, мужики песен просят. Он говорит, что не вопрос, мол, какой разговор? Сейчас выдам. Даже без расписки. Только вот чайку, давай, говорит, испьем. Я говорю, что во мне уже грамм 300 водочки есть. Боюсь, говорю, что чаек не пойдет.
Он сразу согласился и тут же наливает водочки. Давай, говорит, за нас мужиков! Я только хотел ответить алаверды, так сказать, как открывается дверь в комнату, и выходит оттуда Юра Соболев в военно-полевых трусах, а следом за ним и Райка в халатике.
Епона мать, мужики! Я чуть было рюмку не съел от неожиданности. Вот так пермондокль! Ну думаю, сейчас будет алес-капут. Юрка то мужик здоровый, а Димон – худой и маленький. За швабру спрячется, в легкую. Я на всякий случай, поздоровался со всеми и за табуреточку покрепче ухватился. Сижу, глазами хлопаю. Если что, думаю, надо Юру глушить сразу, а то убийство может быть.
Но ни хрена подобного, братцы! Голуби наши оба, как ни в чем ни бывало, присаживаются к столу, и тоже водочки себе наливают. За что пьем, спрашивают? А Димон, тоже так спокойно им отвечает, что за нас, любимых, и наше здоровье, мол. Кивнули друг другу, выпили. Сидим, скучаем. Телик смотрим. Я себя ощущаю полным идиотом. Нутром чувствую, неправда тут какая-то, а понять, въехать до конца не могу. Очнулся я короче, напомнил про гитару. Говорю, спасибо, хозяева дорогие, все было очень вкусно. Посидел бы с вами, да вот, мол, мужики праздника ждут. Димка мне вынес подругу шестиструнную, да я и рванул.
Вот такая фигня, родные мои…»
Мы, конечно, сильно то не удивились. Мало ли чего бывает в жизни? Весна опять таки, гормоны бурлят, спермотоксикоз. Ну, пытались пообсуждать, что да как. Только пьяные офицеры мало чем отличаются от лесорубов, которые в лесу – о бабах,  а с бабами – о лесе.
Дискуссия о шведских нравах в таджикской глубинке как-то не получила должного накала. Зато она весьма быстро перетекла в составление психологических портретов командования. Потом спонтанно пошло хоровое пение. Не сильно стройное, но очень мужественное и очень громкое. Потом было коллективное блевание в туалете. Потом… Потом все, блин, спать, блин…
Утром, я еще брился, пытаясь отыскать себя в заплеванном зеркале, когда раздался восторженный Юркин вопль:
– Мужики!!! Все, мандец! Кончетто гроссе! Аллегро модерато! Йесс, родные мои! Камчатка, плиз!!!
– Кто это там орет как раненый мастодонт здесь? Юра, имейте совесть и уважение к боевым товарищам. Наше душевное и физическое состояние не позволяет нам в данный момент общаться на таком уровне децибел…
– Мужики! – уже тише захлебывался Юрик, – Мое слово крепче гороха. Я еду на Камчатку. Все блин, пакуюсь и в 24 часа! Ура, ура, ура-а-а!!!
Тут мы все заметили, что Юра сиял неожиданно румяным, здорового цвета чисто выбритым лицом. И вообще был элегантен как рояль –туфельки почищены, брючки отглажены. Это поражало в самое сердце. Оказывается, пока мы еще отдирали наши бренные тела от коек, Юра уже успел смотаться в политотдел, а оттуда сразу к командиру.
Там он честно доложил всем инстанциям, что не может продолжать службу в Краснознаменном Среднеазиатском по причине того, что отбил верную супругу у боевого товарища-офицера (Глаза вниз, испытываем муки совести!).
Что он влюбился (На щеках румянец, глаза горят!), и что Рая тоже испытывает к нему пылкие ответные чувства (Да уже весь отряд знает, а может и до округа дошло, не дай бог!). И так далее…
Что это – на всю жизнь, и вообще он собирается на ней жениться (Фуражку к груди, на глазах скупая мужская слеза). И все такое…
Что он уже даже написал (Телеграфировал, телефонировал!) своей жене обо всем (Стыд то какой!). И пятое-десятое…
В общем, история скверная (Как нам с товарищем боевым друг другу в глаза смотреть? Каждый день встречаться? Да и ходим то с боевым оружием, мало ли чего?)! И самый лучший способ не выносить сор из избы, это – перевести их с «молодой» невестой в другой округ. Ну, разумеется, Камчатка – это самый лучший вариант. Это всех устроит! Так будет лучше. Для всех…
Юра улетал на следующий день. На «вертолетке» Рая плакала (Видимо от счастья?). А он шептал ей, что заберет ее к себе, на Камчатку. Вот только устроится на новом месте. И все у них будет хорошо. Любовь и семейное гнездышко. Все будет.
А через неделю улетела и Рая. К маме с папой. Ждать весточки от любимого. Милого, желанного.
А еще через месяц все узнали, что Юра, прилетев домой, к своей законной жене и ребенку, упал на колени, покаялся, и был прощен. И дружная счастливая семья в полном составе укатила служить Родине дальше.
На Камчатку. К морю. К океану…
…Бессоницей ветка стучится в окне…