возможно всё, или у сказок-счастливый конец

- Заткнись! Заткнись, тебе говорю! Да замолчи же, наконец, дура! Заткнись! Я не хочу! – Тесей бился в истерике, и Ариадна в ужасе отшатнулась от него.
В лабиринте ревел раненый минотавр, у её ног ревел загнанный в ловушку человек. Герой? Она начала сомневаться.

***
Илья Муромец в ужасе загнал трёх коней, спасаясь от преследовавшего его Горыныча.

***
Зверобой деловито вытаскивал крыс из капканов, чтобы снять с них шкурки – на большее сил и умения не хватало.

***
Ромео так и не смог признаться Джульетте в любви. А может, дело было не в отсутствии храбрости, а во времени. В пьяной драке с лучшим другом, Меркуцио, Ромео был убит.

***
Сказки, мифы, романы – красивая выдумка. Кому-то просто не хотелось верить в реальность. Кто-то придумывал себе героев, страны, события. Кто-то даже начинал верить. А вы?
Если отбросить всю эту мишуру, попытаться отринуть устоявшиеся представления о красивом удивительном мире, описываемом в книгах, то сказка выйдет совсем другая…

***
Он осторожно поцеловал её в сухие потрескавшиеся губы. Как ты, родная? Тяжело? Да, я знаю. Ты потерпи ещё чуть-чуть – уже недолго осталось. Вот так-то. Бедная, она умирала. Живьём. Тело её медленно гнило, распространяя тяжёлый запах мертвечины. Он боялся выйти наружу, и ему было страшно оставаться здесь. Кошмары преследовали его даже днём. Он терпел. Что ещё оставалось? Бояться и терпеть. Терпеть умирающую подругу, терпеть гнилостные запахи, терпеть спёртый воздух, терпеть крыс, копошащихся возле трупов их детей, терпеть тупую боль в сердце, когда он резал тела. Нужно ведь было что-то есть. Запасы давным-давно кончились. Жена ничего не знала. Сказать ей он тоже боялся.
Он не знал, что случилось, никто не знал. Просто в один прекрасный день мир рухнул. Сначала был хаос, потом – крах цивилизации и долгая агония смерти. Планета превратилась в гигантскую свалку, только вместо мусора – люди. Они отравили этот мир и погибли сами. Око за око. Зло за зло. Смерть за смерть.
Он старался не думать о будущем. Никто не думал. Будущего просто не было. Всё уже кончилось, вчера. Только вот в это никто не верил, все знали, но никто не верил. У людей всегда так.
Мясо, хоть и подпорченное, получилось на славу. Он постарался. Есть хотелось до безумия, но нужно было сдерживать голод. Он не хотел превратиться в зверя. Быть каннибалом – это одно, быть животным – другое. Звери просто охотятся, убивают, чтобы набить утробу. Каннибалы – своего рода гурманы. Они знают, что человечина вкусна, вкуснее, чем мясо животных, но они убивают реже. Ему хотелось в это верить. Он пытался себя убедить, оправдать, но что-то не получалось. Ему нравилось это мясо. Он с наслаждением погружал свои зубы в хорошо прожаренную мякоть, с упоением пережёвывал и с щемящим чувством восторга глотал приготовленное. Жена ела мало, даже очень. Иногда она спрашивала, где муж взял денег, чтобы купить мясо. Ему приходилось врать. Она помнила только самое начало и не знала, что мир изменился. Зачем? Она умирала вместе с этим миром. Им уже недолго осталось. Жестоко? Да, пожалуй. Скорее всего.
Он вспоминал прошлое, хотя это было глупо. Он думал о настоящем, но это – ещё глупее. Он не верил в будущее… Зря?..
Раньше он был, кажется, полицейским или пожарным, много работал и с семьёй редко виделся. Но зато когда он получал выходные… «Пикник», «парк развлечений», «океанариум» - названия сами собой всплывали в голове. Наверное, он там бывал с семьёй, наверное, жена и дети не скучали, наверное, забывались все трудности работы, неприятности минувших дней. Он уже не помнил прошлое достаточно хорошо. В памяти образовались чудовищные провалы. Что, например, означали ритмичные перестуки мяча? Он когда-то играл в теннис? Смотрел по телевизору? Ходил на матчи? А может, это и не мяч вовсе? Не понятно. А откуда у него целых пять шрамов от пуль? Он не помнил этих ранений – лишь могилы товарищей на кладбище. Чудовищно, но забылись даже имена: своё, жены, детей… Им, впрочем, было уже всё равно. То, что осталось от его детей (сына и дочки, кажется)  разлагалось в углу, тело жены тоже догнивало где-то рядом.
Он не понимал, почему всё ещё не оставил этот дом, почему не ушёл туда, где было много пищи. Из-за страха? Да, снаружи было ужасно. Он вспоминал разорванное пополам тело мужчины и свору диких собак возле него, вспоминал девчонку-подростка, бросившуюся ему на горло из-за угла. Её пришлось убить. Девчонка хотела есть, он не хотел быть съеденным. А потом две одичавшие кошки сильно исцарапали его, думая, что он посягнул на их добычу – на удивление толстую крысу. Снаружи каждый шаг мог стать последним. Да, из-за страха.
Из-за детей? Он любил их, очень. Дети ведь так просто не рождаются. Значит, он любил и жену. Из-за неё? Но вот они, дети – два бесформенных комка разложившейся плоти. Что им его любовь?! Они безразлично лежат на полу и воняют. Этот запах сводит его с ума. Зачем они так воняют!
Вот жена. Ей уже не помочь. Она больше не встаёт, лежит себе на кровати и умирает. Ноги сгнили почти полностью, все остальное тело покрыто ужасными язвами. Она мочится и испражняется под себя. Какая ей разница? Она практически ничего не видит и не слышит, она перестала соображать уже давно, но она не умирает! Большая чудовищная кукла, которая никак не хочет сдохнуть! Почему она всё ещё цепляется за жизнь, не хочет отпускать её?
Значит, это из-за неё, из-за детей он всё никак не может уйти! Выходит, что так. Он их любил, даже очень… Канистра с остатками бензина нашлась в подвале. Немного, но хватит. Прощайте, детки, прощай, родная! Он расплескал бензин по комнате, а потом поджёг. Мгновенно вспыхнуло и занялось огнём. Он поспешил к выходу, не слыша визга жены. Зачем? Для неё уже всё кончено. Больше не будет мучений, боли, чудовищного запаха, больше не надо стараться жить.
Дом, наверное, сгорел быстро. Он не остался смотреть, у него было слишком много дел. Жильё. Еда. Их предстояло найти и не погибнуть самому. Город – страшное место. Раньше он был другим. Потоки машин и людей, оживление… Сейчас – местами развалины, местами – уцелевшие небоскрёбы. Люди редко покидают свои дома. Они знают, что на улицах полно ублюдков всех мастей: от простых мародёров до каннибалов. С прежней жизнью было покончено. Мир словно вернулся в каменный век.
Он торопливо шёл, минуя разбитые машины и не обращая внимания на попадающиеся местами останки. Приближались сумерки – время хищников. Он решил найти какой-нибудь транспорт, но что-то не получалось. С тоской вспомнил о своём разбитом внедорожнике. Лишь когда практически совсем стемнело, ему, наконец, посчастливилось. Он нашёл практически целый полицейский мотоцикл, уткнувшийся в сильно помятую легковушку. Ему пришлось немного повозиться, прежде чем мотор недовольно заурчал. Он ликовал, как ребёнок, получивший наконец долгожданную игрушку, и не заметил нападавшего. Граната боли взорвалась в голове. Он упал, и удары вновь посыпались на него. Это продолжалось несколько минут, а потом в нём проснулся зверь, голодный загнанный в ловушку зверь. Он с диким рёвом бросился на избивавшего его косматого верзилу. Теперь ему было наплевать, что его били, теперь он сам стал нападающим. Драка продолжалась не долго. Он просто опрокинул верзилу и по-волчьи перегрыз ему горло. Вокруг вновь воцарилась тишина.
Кровь стучала в висках, кровь была на руках и лице, вкус её ощущался во рту. Тело начинало ныть. Но это всё ерунда теперь у него был транспорт, теперь у него была … пища. Он с остервенением принялся кромсать перочинным ножом труп врага и набивать кусками мяса небольшую сумку. Возможно, где-то и сохранились консервы или нечто подобное, на складах, например, но искать их сейчас было слишком рискованно – приближалась ночь. Когда он закончил, солнце уже уступило своё место на неба луне. Где-то совсем рядом завыла собака, а затем и ещё одна, и ещё… Приближалась стая. Он быстро вскочил на мотоцикл и помчался прочь. Собаки чуяли кровь.
Он довольно долго петлял по улицам, пока не наткнулся на какой-то кинотеатр. Загнав свой мотоцикл внутрь, он на всякий случай забаррикадировался. Это было хорошее место, сюда вряд ли кто-нибудь захаживал  в последнее время…
«Тебе пиццу с мясом или с грибами?»
«Возьми с мясом, побольше сыра и… большую «колу»…»
Всё это казалось ему совершенно диким. Люди на экране никого не убивали, не ели человечину, не боялись ходить по улицам, они говорили такими красивыми, но уже совершенно забытыми словами. Там была совершенно иная жизнь, и это пугало. Он не знал, зачем включил проектор, не знал, зачем смотрел сейчас не экран.

***
- Вам пиццу с мясом или с мозгами? – кто-то вежливо поинтересовался.
- Чего? – он не понял.
- Пиццу, говорю, какую? С мясом или грибами? – перед ним стоял молодой человек в фартуке и вежливо улыбался.
- С мясом, - ответил он, почему-то смутившись.
- А с каким? Есть свинина, говядина… человечина, - парень злорадно ухмыльнулся. – Советую женские… ну вы понимаете, молочные железы, детская печёнка тоже неплоха, ну или… мужской детородный орган…
Его стошнило прямо на официанта, а тот смеялся дико и страшно. Он в ужасе побежал куда-то, поскальзываясь на лужах крови, падая в какую-то гниющую массу, постоянно чувствуя рвотные позывы…
Он проснулся в луже собственной блевотины, долго пытался отойти от кошмарного сна и, наконец, выругавшись, пошёл искать туалет. Кинотеатр и в самом деле давно никто не посещал, об этом свидетельствовал толстый слой пыли повсюду. Фильмы перестали интересовать людей, все их мысли занимало стремление выжить в этом чудовищном мире. Что ж, он их прекрасно понимал…
Туалет нашёлся спустя, наверное, полчаса крупномасштабных поисков. Кому-то понадобилось прятать его под лестницей. Он вошёл внутрь, надеясь, что умывальники ещё работают. Ему повезло. Поскрипев с минуту, кран исторгнул грязно-ржавую струю, сменившуюся, впрочем, через какое-то время относительно чистым потоком. Он с наслаждением умылся и оттёр с одежды следы блевотины. Уже перед уходом взгляд его упал на зеркало перед ним. Ботинки и брюки. В кабинке напротив кто-то сидел. Он тихо подошёл к ней и легонько постучал в дверь со словами: «Простите…» Договорить он не успел, потому как дверца со скрипом приоткрылась. Иссушенный старческий труп на унитазе. Жёлтые и синие пятна на потрескавшейся коже. Выпученные глаза. Беззубый рот, растянутый в безумной ухмылке. Всклоченные седые волосы.
Он отвернулся, чувствуя подступающий к горлу комок. Потом долго ещё полоскал лицо, стараясь ни о чём не думать, но это оказалось совсем не просто. Сейчас, впервые за прошедшие сутки он вспомнил о жене и детях. Ему стало не по себе, и он вышел. Нужно было искать новое место, пищу. При мысли о сумке, набитой вчера мясом убитого противника его опять начало мутить. Нужно было найти что-нибудь другое… Сумка. Она была порвана, и содержимое её рассыпано по полу. Цок-цок-цок – прокатилось по залу. «Кто здесь?» - крикнул он в темноту. Цок-цок-цок.  Он знал этот звук: так стучат о пол когти. Цок-цок-цок. И недовольное ворчание. Цок-цок-цок. И горящие глаза слева. Цок-цок-цок. Шорохи. Цок-цок-цок. Его окружали. Цок-цок-цок. У него не было никакого оружия, кроме тупого перочинного ножа. Цок-цок-цок. Они были уже где-то рядом. Цок-цок-цок. Он чувствовал их дыханье, исторгающее зловоние, страх и злобу. Он видел их глаза, голодные и полные вызова, дикие, безумные. Цок-цок-цок. Они давились слюной. Цок-цок… Рычание, низкое утробное. Прыжок. Удар. Визг, полный боли. Удар. Чьи-то острые зубы впиваются в левое плечо. Хватают за ногу. Клыки пронзают кисть. Метят в горло. Удар. Нож остаётся в чьём-то теле. Адская боль в плече. Невероятным усилием удаётся освободить вторую руку. Она вся в крови. Нога уже, вроде, прокушена до кости. Он схватил пса за одну из лап и за хвост и дёрнул что было сил. Адская боль пронзила ногу. Собака не ослабила хватки. Его вновь попытались схватить за горло или за руки. Псина на плече тоже не отпускала. Пять штук. Он начал понимать, что ему не справиться. Смерть приближалась. Он принялся с остервенением отпинываться от нападавших. Визг и клацкание челюстей. Удары и рычание. Свободной рукой он расцарапал всю морду висящему на нём псу и нащупал глаза. Только тогда собака с диким визгом разжала зубы. Но тут же на него бросились другие. Он почувствовал, что силы оставляют его. Ноги стали подкашиваться. Удар когтей распорол щёку. Руку снова схватили. Его уронили на четвереньки и набросились всей стаей. «А, пусть жрут, - меланхолично подумал он, - теперь уже всё равно.»
Грохот выстрела и визг – это последнее, что он услышал, прежде чем потерял сознание.

***
Яркий свет, бьющий откуда-то сверху, ослеплял.
- Потерпи, - донёсся до него как сквозь вату голос.
- Что?.. Где я? – прошептал он непослушным языком.
- Потерпи, - только и ответили ему.
Боли не было, только чувство полного отчуждения. Пустота заполнила его. Он не знал, жив ли ещё и, если жив, где он и с кем.
Ему снились настоящие кошмары, такие, в которых совершенно отвергалось всё человеческое… или наоборот находило выход? Он начал сомневаться, что все те нормы морали, которым человек подчинил себя, и есть те законы, что должны определять нашу жизнь. Чушь! Законы ограничивают. Мораль убивает. Высокая нравственность, духовные идеалы? Какой бред! Забыть! Отринуть всё! Быть, наконец, самим собой – вот , что важно. Перестать играть с масками, открыть миру своё истинное лицо. И пусть он ужаснётся, пусть! Мы слишком долго терзались, слишком часто прятались, слишком…
…Он видел распятого ангела и толпу людей рядом с ним. Боль застыла на лице посланника небес – ему подрезали крылья. Люди наслаждались зрелищем, он был вместе с ними и тоже держал в руках перья. Человек позабыл о Боге и проклял дьявола. Люди забили камнями мессию и точно так же поступили с антихристом. Они кроили мир по-своему. Всё то, что до сих пор было под запретом, стало возможным.
…Он видел подростка, насилующего свою собственную мать. Он знал, кто этот подросток, знал, что рядом с кроватью лежит труп отца мальчишки.
…Он видел директора химического завода, который разрешил сбросить отходы в реку.
…видел, как многодетная мать не в силах прокормить своих детей, с остервенением кромсала их тела огромным кухонным ножом.
…видел девушку, изнасилованную толпой здоровенных мужиков, и знал, что она уже не проснётся завтра, желая забыть боль.

Насиловать, убивать – этого человек хотел всю свою жизнь. Почему? Потому что было нельзя. Потому что не существовало другой альтернативы. Потому что мир стал казаться слишком приторным. Жизнь потребовала отмщения, и человек ударил в полную силу. Потому что теперь можно. Потому что теперь никто его не мог остановить. Потому что человек вывел себя за границы ЗАКОНА, забыл о Боге и Сатане, жизни и смерти, о себе, о других. Он просто делал всё то, что было можно. А можно стало всё…
…Он бежал от голодной стаи и чувствовал, что ему не уйти. Потом вдруг прогремели выстрелы. «Стоп! Это же было уже когда-то!» - сказал он себе и проснулся.

- Потерпите ещё немного, - всё тот же голос и яркий свет.
Он решил подчиниться и просто ждать, ждать и терпеть. Всё тело болело. Он мысленно обрисовал себе картину: нога прокушена до кости (там, скорее, и мяса не осталось), плечо очень сильно зудит, кисть, похоже, тоже раздроблена, сильная потеря крови плюс огромный риск подцепить какую-нибудь заразу. Нет, с таким не живут. Зачем?! Чтобы мучиться ещё пару месяцев. Он тут же вспомнил жену и представил себя на её месте.
- Не надо. Я не хочу жить… с этим, - прошептал он, - я всё равно умру. Не надо.
- Чёрт! Почему он так быстро отошёл от наркоза? Сестра, чем вы занимаетесь? – чуть хрипловатый баритон.
- Извините…
Сознание вновь померкло. Кошмары опять заполонили мозг. Он пытался от них убежать, но ничего не получалось. Перед глазами маячили мёртвые тела; мёртвые, ещё извивающиеся, искалеченные, уродливые и прекрасные…
Очнулся он в небольшой светлой комнате на больничной койке. Рядом настоящее медицинское оборудование. Откуда? Ещё не всё растащили. Где-то снаружи голоса. Много. Толпа людей и ещё не перебили друг друга?! Что происходит?
Вот открываются двери, и входят… его жена и дети! Бред! Галлюцинация! Кошмары?
- Дорогой, как мы волновались! – восклицает она.
- Папка! – с воплем кидаются на шею дети.
Все живы-здоровы, как будто и не было того пожара, тех мучений. Что происходит? Они что-то говорят, смеются. Что же получается, жена не умирала долго и мучительно, а детишки не гнили тихонько в углу? Что происходит? Разве он не сжёг их раз и навсегда, разве не бежал потом по улицам, разве не дрался с собаками?
- Что происходит? – закричал он, пугая детей.
- Ребятки, подождите снаружи. Папе нужно отдохнуть. Я сейчас, - спокойно произнесла жена.
- Что происходит? – снова спросил он.
- Милый, ты что, ничего не помнишь?
- Что я должен помнить? – нервно отозвался он.
- Ты был в патруле, вас с напарником отправили проверить один дом. Ты – полицейский… Милый, что же это, - она вдруг залилась слезами.
- Успокойся, - нежно сказал он, пытаясь прижать её к груди, но боль резанула по мозгу, не давая пошевелиться.
- Ты… ты лежи. Тебе поправляться надо… Мне сказали, что тот дом оказался… хозяин спустил на вас собак и начал стрелять. Тебя ранили… Ты потерял много крови и бредил, когда тебя привезли… Боже, я так волновалась, милый, я так боялась за тебя…
Вот оно! Значит, не было никакого падения мира, значит, всё это – его бред. Чудовищный, нужно признать, и жестокий. Значит, всё в порядке. Значит, не нужно больше есть человечину, не нужно бояться ходить по развалинам… Какие развалины? Снаружи – чудесный красивый город! Значит, не нужно терпеть запах гниющих тел. Значит, у него снова есть жена и дети. Значит, всё снова будет хорошо. Значит, никто никогда не узнает, о чём он думал, когда был на операционном столе. Значит, его не в чем упрекнуть. Значит…
Он так сильно был поглощён своими мыслями, что не заметил странной улыбки, скривившей губы любимой. Он не мог читать мысли и не знал поэтому, о чём сейчас думают в коридоре его дети. Он не увидел, как жена достала из сумочки скальпель. Он думал о светлом, прекрасном будущем…
У сказок ведь должен быть счастливый конец…




29.10.2001 г.
г. Тюмень