Перо ангела

Я плохо спал в эту ночь. Не было ни вьюги, ни бури, луна шла на убыль, но дом кряхтел и тихонько стонал. Стены дрожали от бурь из какого-то другого, не похожего на наш, мира. Они отзывались тонкой вибрацией даже на нежное прикосновение снежинок, роящихся за окном. Я проснулся на пять минут раньше будильника. Последним подарком уходящего сна было – не смутное ощущение, нет! – четкое осознание того, что мир чуть-чуть покосился. Ни один, даже самый совершенный, отвес не смог бы показать этой разницы. Может быть, эти пять минут и есть та искомая величина между ВЧЕРА и СЕГОДНЯ.
Стол и стул почему-то показались мне смотрящими в разные стороны. Каждое утро, чтобы добежать до лампы, я должен пройти между ними. Охотно отдал бы в жертву этим чудовищам невнятную тоску, скуку и прочих моих спутников, но Улисс из меня не получится – боюсь вместе с ними потерять Надежду.  Пытаясь оттянуть неприятный момент, я переворачиваюсь на другой бок, прижимаю Надежду к себе и дремлю до рассвета, когда чудовища вновь становятся стулом с беспорядочно накиданной рабочей одеждой и столом с объедками ужина, оставленными на завтрак. Это было правдой вчера, а сегодня я все-таки пробираюсь между Сциллой и Харибдой, потому что они промахиваются на пять минут, и с удивлением (хотя было четкое ощущение – так и должно быть) натыкаюсь на лестницу, ведущую вверх. Наклон мал – неужели те же пять минут?
Чопорный старомодный зал. Портреты в тяжелых рамах. Кажется, я попал в домашнюю картинную галерею. Осмотреться не успеваю – вслед за мной по лестнице поднимается человек  с трехрогим подсвечником в руке. Старик изо всех сил старается не производить шума, но при этом так пыхтит от натуги, что лица на картинах, кажется, вздрагивают от смеха. Меня он почему-то не замечает, и чуть не наступив на мою ногу, направляется к двери, почти скрытой роскошной драпировкой. Осторожно постучав в дверь, слуга (было в нем что-то такое) приосанивается и тянет за ручку. Из любопытства я иду вслед за ним.
В уютной комнате забытый аромат задушевной беседы перемешивается с хлопьями копоти и клубами табачного дыма. За столом сидят два человека; первое, что бросилось в глаза - жемчужно-серая шапочка с пером на голове одного из них. Старик ставит на стол подсвечник, снимает нагар и торопливо удаляется. Кажется, ждут кого-то еще – третий прибор пустует. Уверившись, что остался незамеченным, я сажусь напротив него. Если появится долгожданный гость, всегда успею тихонько встать с уютного кожаного кресла и удалиться восвояси. Пришел по-русски, уйду по-английски.
Второй подсвечник изменил игру светотеней. Не без труда удалось разглядеть, что мой сосед слева (тот, что в шапочке) одет в белую сорочку и теплый домашний халат, сосед справа облачен, как мне показалось, в камзол (я плохо разбираюсь в старинной одежде). Судя по полупустым графинчикам, беседа длится не первый час. Подождав, пока слуга закроет дверь, обладатель камзола (интересно, есть ли у него шпага?) продолжил прерванный нашим появлением разговор.
-  … я ведь тоже в молодости силушку пробовал, по свету бродил. Все искал рай на земле, пока наследство не получил… Зачем искал? Эх-х-х, Василий Петрович, мы-то с нашими деньгами неужто создать его не сможем - пусть это будет братство людей, светоч свободы !
- Чудак ты, Воскресенский! К тебе вся наша голытьба сбежится, ты и с ней будешь брататься? Да у тебя никаких денег не хватит!
- Хватит!  Мне один  дядька из моей деревеньки рассказал верный способ – закопай в полночь, говорит, горшок с птичьими перьями, десять лет обходи седьмой дорогой, потом час в час выкопай – и богат! Птички божьи, говорит, близко к солнцу летают, пыль золотую вдыхают. Чем выше птица летает, тем больше золотишка успевает собрать. Закопаешь перья куриные – можешь горшок и не откапывать, вместо воробьиных найдешь по золотой копейке, вместо орлиных – по золотому рублю.
- А про перо ангела он тебе ничего не говорил ?
- Нет. А что с ним будет – неужто брильянты ?
- Это, брат, тайна побольше твоей. Я так, для порядку спросил, хотя и уверен был, что неоткуда вам с дядькой было ее узнать…
Тут Василий Петрович делает театральную паузу и пристально вглядывается в собеседника, словно желая проверить – стоит ли доверять ему эту тайну? В конце концов, он решается, то ли сочтя, что Воскресенский достоин доверия, то ли из опасения, что трагическая пауза превратится в комическую.
- Понимаешь, тут такая штука. Если верить князю N (а ему об этом поведал Великий Магистр, с которым князь накоротке), есть один верный способ обрести бессмертие. Когда к тебе на смертное ложе спустится светлый ангел, ты тихонько вытаскиваешь у него перо и… пока хранишь его – ты бессмертен!  Только живешь в другом мире и смертным не виден…
Собеседники с опаской смотрят на мое кресло. У них такой глупый вид, что я рассмеялся – все равно не услышат.
- Цзы-ы-ынь !
      Я снова дома. Нет, мир не покосился, он просто кивал головою. Жаль, хорошая была сказка. Жарю себе глазунью, но ем не со сковороды, а с тарелки. Ставлю еще две, усаживаю за стол Василия Петровича и Воскресенского, придирчиво рассматриваю. Пожалуй, Воскресенскому не хватает треуголки. Тут же описываю ее так точно, как могу представить, не забывая про галун по краям и фигурную застежку для пера. Достаю перо, подаренное мне на день рождения друзьями. На черном охвостье надпись золотой вязью – «Твори!». Ничего, сойдет. Василию Петровичу, чтобы не обидно было, достается гусиное перо, которым моя жена (по бабушкиному рецепту) пользуется, когда печет блины.
- Теперь вы бессмертны, господа! Дальше не вправе вас задерживать.
И указываю на дверь.
Недавно видел своих знакомцев в метро. Они, все так же недоуменно, протискивались сквозь толпу. Их никто не замечал.