Музыкант шутит - слушатели ржут. Над музыкантом. Дэн Тэлер

печатается по:
http://zhurnal.lib.ru/t/tejler_d
http://www.proza.ru:8004/author.html?sokil




  КАК Я МУЗЫКОЙ ЗАНИМАЮСЬ...

  Сижу. Играю на рояле...
  Попался сложный момент - быстрый пассаж, затем громкий аккорд на другой стороне клавиатуры. Не получается. Играю медленно - не выходит, быстро - тьфу! Либо в аккорд не попаду, либо пассаж не проиграется. Повторяю - не получается. Повторяю - не получается. Злюсь!
  Повторяю - не получается. Злюсь сильнее! Повторяю - не получается.
  Бешусь! Повторяю - не получается. Киплю. Проигрываю пассаж - пытаюсь аккуратно взять аккорд - мимо. Повторяю - пытаюсь взять аккорд рывком - мимо!
  Наливаюсь дурной кровью! Пассаж - аккорд (тихо-тихо) - мимо!!! Пассаж - аккорд (со всего маху) - мимо!!! Пассаж (медленно) - аккорд - мимо!!!!!
  Пассаж, замахиваюсь на аккорд, вдруг вопль со двора:
  - Да ёбни ты как следует!
  Аккорд ударом - почти попал. Со двора вопль:
  - Сильнее!
  Пассаж - аккорд (аж рояль затрясся) - тютелька в тютельку. Вопль:
  - Еще!
  Повторяю. Идеально. Вопль.
  - Еще!
  Повторяю - просто сказка! Ван Клиберн, да и только! Удовлетворенно встаю из-за инструмента, иду на балкон курить, заодно на знатока посмотреть.
  Выхожу, а там ребята погнутое колесо у велосипеда выправляют.
  Спасибо, народ. Помогли!
  Все занятия в чем-то схожи!


  МУЗЫКА - ОНА МОЖЕТ И ЖИЗНЬ СПАСТИ!
   
  "... Снимали комнату в Пушкине. Лена утверждала, что хозяин за стеной по ночам бредит матом."
  С. Довлатов (с). "Соло на ундервуде" и, кажется, "Заповедник"
   
  * * *
   
  Магадан. Столица Колымского края. Не так, чтобы очень тепло. Бортпроводница обещала минус двадцать - соврала градусов на десять, не меньше. Пальцы мерзнут жутко - отогревать по полчаса, даром, что в перчатках.
  Заниматься, хочешь не хочешь, нужно регулярно. Рояль в фойе концертного зала. Как живет - неизвестно. В фойе температура плюсовая, но пар изо рта идет. После двенадцати дня начинает появляться разнообразный народ и мы мешаем друг другу: соответственно, занятия нужно заканчивать до этого времени.
  Программа следующая: прихожу в пять утра, пьяный в хлам сторож с трудом отпирает дверь, после чего заползает к себе в каморку и возвращается ко сну, перекладывая таким образом все обязанности по возможному обслуживанию приходящего населения на мои плечи. Рояль стоит у стены - его комнатушка сразу за ней. Садясь за рояль, я ритуально интересуюсь, не будет ли игра мешать его пребыванию в объятьях Морфея? Сторож мычит, что я предпочитаю истолковывать, как "Нет, что вы, играйте на здоровье, я очень люблю музыку!"
  Полчаса на отогрев пальцев, клавиш и сиденья, час на разминку проходят незаметно (и, что принципиально, тихо) и ближе к семи утра я начинаю играть произведения - в массе своей достаточно шумные. Через час подобных удовольствий сквозь пелену музыкального грохота до меня начинают доноситься матерные ругательства, подчас весьма витиеватые.
  Признаюсь, за долгие годы артистической карьеры я привык сталкиваться с самым разнообразным отношением к качеству подачи мной музыкального материала, но подобные откровения оказались для меня несколько внове, что ли, и я решил поинтересоваться, что же именно вызвало столь бурную реакцию.
  Захожу в комнатушку сторожа и обнаруживаю, что он сладко спит крепким сном, распространяя вокруг себя амбре, могущее свалить с ног не очень крупного слона, и что он явно не способен на произнесение таких слов, равно, как и любых других представителей членораздельной разговорной речи.
  В непонятках возвращаюсь за рояль, продолжаю играть. Отчетливо доносится: "... твою мать! Сколько ж, ... , можно?!"
  Подрываюсь! Что за ерунда?! Влетаю к сторожу - спит. Ни малейших поползновений в пробуждению.
  Злобно плюхаюсь на сиденье, замахиваюсь с твердой уверенностью так слабать Рахманинова, чтобы мертвые поднялись, первый аккорд - БАЦ!, переношу руки и вдруг далекий вопль, чуть не плача: "Заткнись, б...!"
  Влетаю к сторожу - спит!!!
  Потусторонний голос продолжает причитать: "Откройте, сволочи!"
   
  ***
   
  ...Электрик. Пришел свет налаживать. В ночную смену. Два часа возился в темном подвале, а сторож его спьяну не заметил, запер и забыл. ПЯТЬ ЧАСОВ стучал, кричал - сторож сладко дрых. Совсем уже помирать собрался, когда услышал, как я на рояле грохочу. Занятия обломались. До двенадцати дня отпаивал его от мороза и от нервного шока.
   
 
  СЛУШАТЕЛИ
   
  Концерт. Длиннющий - два отделения. Ползала заполнено детьми. Сидят тихо, чинно - вежливо улыбаются. В паузах не хлопают, не бегают, не кричат. Нетипично. Удивлен. Играю веселую польку - сидят тихо, вежливо улыбаются. Играю грустную "песню без слов" - сидят, улыбаются. Играю заводные джазовые бисы - сидят. Играю ностальгичные переделки русских народных песен - улыбаются.
  Концерт кончился - устал, как бурлак. Сижу в артистической, курю. Приходят дети. Улыбаются. Молча протягивают программки, я их молча подписываю, они молча уходят. Подписал программок пятьдесят.
  Заходит женщина средних лет, протягивает программку. Подписываю. Спрашивает:
  - Несильно вас мои дети утомили?
  - Нет, - говорю, - честно сказать, никогда таких тихих детей не видел. Они у вас на уроках также тихо себя ведут?
  Она с удивлением:
  - Конечно.
  Я, уважительно:
  - Какая-то спецшкола?
  Кивает:
  - Да, специализированный ннтернат. Для глухонемых.
   
  Не нашелся... Бред какой-то...
   
  * * *
   
  P.S. Впоследствии мне объяснили, что глухонемые очень тонко чувствуют резонанс и что детишкам было приятно слушать гармоничную музыку, поэтому они сидели так тихо... Но на тот момент я этого не знал и был сильно удивлен.
 
   
  НАРКОТИКАМ – БОЙ!
   
  Пашка! Черт бы его побрал. Наркоман проклятый!
  Концерт в маленьком немецком городке с очередным непроизносимым названием. От Франкфурта минут 20 на машине. Во Франкфурте в шесть вечера - концерт. Первое отделение мое. В этом городке концерт начинается в семь, но мое отделение - второе. Пашка (гитарист, блин, черт бы... ну и так далее) - в первом. Освобождаюсь в семь, выскакиваю из зала, несусь к машине, запрыгиваю. Едем.
  На магистрали, на НЕМЕЦКОЙ МАГИСТРАЛИ! - пробка! Застряем. Звоню приятелю, который в том городке сидит на том концерте. Так и так, говорю, застрял. Попроси Пашку, пусть бисы поиграет, если не успею. Ок?
  Без четверти восемь вечера. Взмыленный, влетаю в зал, несусь на сцену.
  Публика явно сидит давно. Сажусь, весь на нервах. Сижу перед клавиатурой, собираюсь с мыслями. Проходит минута, две - в зале начинается смех. Я в недоумении. Что такое?! Незаметно оглядываю свой вид - вроде все на месте. Поднимаю руки - смех усиливается.
  Ну и черт с вами! Я играть приехал. Играю - то тут, то там прысканье.
  Весь концерт прошел под какие-то хохотульки. Удовлетворения никакого. Контакта с публикой - ноль!
  После концерта объяснили...
  Пашка! Болван! Черт бы его взял.
  Отыграл первое отделение, тут же помчался, накурился травы. Тут-то его и поймал мой приятель. Сыграй, говорит, еще чего-нибудь. И, главное, нет бы отказаться! Не вопрос, говорит.
  Вышел, ишак, Сеговию играть. Уселся. Сидит.
  Минут десять сидел, потом начал ржать.
  Тут-то его и увели.
  А минут через пять я приехал. И давай сидеть перед клавиатурой.
  Хорошее мнение составляем...
 
 
  ЧЕГО НЕ ХВАТАЕТ МУЗЫКЕ?
   
  Произошло это так...
  Петр, студент, если не ошибаюсь, уже аспирантуры консерватории, превосходный пианист, замечательный органист, очень интересный композитор, отлично играет треш на гитаре, увлекается игрой на лютне и т.д. и т.п.
  Кроме того, Петр - веселый парень с отличным чувством юмора, но несколько, как бы это сказать, авангардно настроенным.
  Как-то раз Петр устроил концерт в рахманиновском зале консерватории.
  Концерт был в лучших традициях его пресловутых авангардных настроев. Там были разукрашенные балерины, народные инструменты, какие-то картины, электрические инструменты и многое другое, даже, по-моему, какая-то пиротехника. Концерт оказался настолько интересным, что про него сняли передачу и показали по каналу Культура. Соответственно, взяли интервью и у Петра.
  Кадр на экране следующий: камера медленно перемещается по комнате Петра, показывая то рояль, то электрогитару, то стоящий на шкафу разобранный мотоцикл (забыл сказать, Петр по призванию байкер), то наваленные в кучу ноты и все в этом роде. Перемежается это ползание камеры кадрами из концерта, а также вставками интервью с самим Петром.
  Интервью вела молодая девушка, которую, судя по всему, несколько смущали длинные распущенные волосы и вьющаяся дьяконская бородка собеседника. Я бы даже сказал, не то, что смущали, а как-то раздражали даже, что ли...
  Может, ей казалось, что музыка - не дело настоящих мужчин, а, может, что Петр к ним не относится, или манеры его ей не понравились, или концерт ей не по нраву пришелся. В общем, все интервью шло в эдаких подковыристых тонах. (Правда, Петр потом утверждал, что ничего такого не заметил. Возможно, галантно врал. Мне так показалось).
  Произошел у них в один момент следующий диалог, вызвавший мой совершенный восторг:
  Ведущая:
  - Вы довольны проведенным концертом, Петр?
  Петр (возведя очи горе):
  - Полностью довольным быть, конечно, нельзя. Кое-что, например, не получилось, что-то не разрешили.
  Ведущая:
  - Не разрешили? Что именно?
  Петр:
  - Ну вот, нам не разрешили вывести на сцену осла. Мы ведь играли Дон-Кихота, и Санчо Панса у нас был без осла.
  Ведущая (с подковыркой нашедшего удачный резонерский вопрос обывателя):
  - А что, Петр, по-вашему, на концертах классической музыки самой музыки недостаточно?
  Петр (ничтоже сумняшесь, без малейшей паузы):
  - Почему же? Музыки вполне достаточно. Ослов не хватает.
   
  * * *
   
  По-моему, достойно занесения в анналы.

   
  SIC TRANSIC GLORIA MUNDI… ЧТО? ГЛОРИЯ ЗАБОЛЕЛА?!
   
  Кто чего, а я - че как...
  ...А я в детстве/отрочестве/юности на трубе играл. Да не просто играл, любил это дело - страсть! То где на концерте, где на празднике, а то и вовсе для себя дома (чаще всего, если честно). А еще группа у нас была - чего-то рокнрольное играли. Короче, весело было...
  Но ушел владыка Время со своими сынами Годами, стал я старше, энергию утратил, уже так, иногда пискну пару нот, да и отложу инструмент в долгий ящик. Как там у Высоцкого: "не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так..." Прошли года.
  ....
  Забрели мы, тусуясь по стольному граду, в кабачок биллиардный, может, знает кто - "Империя", кажется, называется. Прямо рядом с Садовым кольцом. И была со мной компания богатая: мой друг, да еще девка знакомая. Со школы музыкальной еще знал - учились вместе, я, соответственно, труба, она - пианино. Ой, сох по ней - ужасть! Да и не зря. Еще тогда была заметная, красивая, а теперь и вовсе расцвела: синие глаза потемнели, волосы (ах, матерь божья - длиннющие, пышные!) позолотились, походкой стройна, осанкой видна, за версту видно - за девку удавиться не жалко.
  Да как назло, словно дразнит, на меня ни взгляда, а на друга моего пялится, как новый баран на старые ворота, глаз не отводит. Уж и губы раскрывает, и придвигается, и дышит интимно, в глаза заглядывает. А мне - хоть вешайся! Уж и в биллиард его обыграл, и историй разных порассказывал...
  Хоть бы хны! Мне - смешок, ему - улыбку!
  Но есть и божий суд, наперсники развата...
  Пришло и по мою душу счастье. Вынырнул вдруг подпитой типчик из дальнего угла зала, подбежал, да как заорет: "Ты ли! Какими ветрами?!"
  Смотрю, впервые человека вижу. Тактично интересуюсь, мол, кто таков?
  Отвечает:
  - Да ты меня, бродяга, помнить не можешь. Зато я тебя помню. Пять лет назад в "Табула Расе" играл?
  - Ну бывало, - говорю.
  - Эхма! Повезло! - чуть не шапку о землю. - Какого артиста встретил!
  А я краешком глаза-то примечаю, улыбки все ему, верно, но взгляд нет-нет да стрельнет в мою сторону! Ага, думаю! Отольются тебе вдовушкины слезы, будет и на моей улице праздник. Позу повеличавее принимаю и эдак небрежно бросаю в ответ:
  - Ну дак! Не лаптями щи, знаете ли...
  А парень уж и глаза пучит, и руку жмет, и радуется по-всякому.
  - Подожди, - орет, - сейчас девушку свою подведу, познакомлю.
  - Веди, - говорю, а у самого на роже: да на что нам девки-поклонницы, утомили уже...
  И ведь бросился, привел какую-то: глазастая, гривастая, пучится на меня камбалой, интересуется... Да что мне да них - я уже победу торжествую! Какие там улыбки? Руку его и то выпустила, ко мне поближе придвинулась, плечом теплым спину греет. Да и то? Кому оно зазорно с таким артистом постоять - пять лет народ помнит!
  А парень девке своей все орет, рот до ушей - радостный:
  - Ну ты его помнишь, вспоминаешь? На концерте он такое выделывал. Тебя как раз тошнило перед этим...
  ...Рука ее скользнула по моему локтю и я застыл - мгновенье дарит жизнь!
  А парень не унимается:
  - А ты как сейчас, продолжаешь?
  И я так небрежно скорбно, словно провожая в путь последний былые гордость и талант:
  - Да нет, другим занялся, бизнесом.
  ...А пальцы ее к моей ладони все ближе, ближе...
  А парень за руку трясет, кричит:
  - Да ты ведь пробьешься! Удачи тебе!
  И я ему вежливо:
  - Тебе того же.
  ...И руку свою ладонью вверх повернул, готовясь ее пальцы захватить...
  Парень девушку свою обнял за плечи и, уже уходя, ей, весь в раже, проорал:
  - Ну как не помншиь?! Я ведь еще тогда тебе сказал, что такого УДАРНИКА свет не видывал!!!
  ...
  Ну не тварь?!
  ...
  - Ты за стол заплатил? - еще спросила она, когда мой друг помогал ей одеваться...
 

   ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЧИНИТЕЛЬСТВА

  В коридорах консерватории встречаю Петра, радостного донельзя. Рот до ушей, волосы всклокочены, руками машет - страсть! Что, спрашиваю, случилось?
  - Да, - говорит, - представляешь, повезло мне, уух, как повезло. Задания по композиции раздавали, так всем черте что досталось, а мне вальс. Его и писать-то нечего, за полчаса налабаю.
  - Ладно, - назидательно увещеваю я его, - не забывай: самые опасные камни - гладкие. Поскользнешься - и дух с тебя вон.
  - Не боись, - гогочет. - Я прямо сейчас сочинять иду. Я им такое, я им такое...
  Прошло два дня.
  Встречаю в коридорах консерватории Петра, опять же всклокоченного, но уже по причине крайнего расстройства. Что, спрашиваю, случилось?
  - Да, - говорит, - не поверишь. Помнишь, вальс мне задали написать?
  - Ну, - отвечаю.
  - Ну? - злобно передразнивает Петр. - Баранки гну. Я его написал. Как только домой пришел, за два часа и слепил.
  - Ну и, вроде бы, отлично? - удивляюсь я.
  - Кретинично, - еще пуще злится Петр. - Поиграл, показалось слишком просто.
  - Да ладно?
  - Прохладно. Переписал я его. Левую руку в одной тональности, правую - в другой.
  - Ну и молодец.
  - Огурец! - срывающимся голосом орет Петр. - Поиграл, опять просто показалось. Переписал левую руку триолями, правую тридцать вторыми. Поиграл - опять просто. Написал правую аккордами, левую - скачками.
  - Ну так и круто, - не выдерживаю я, - проблема-то в чем?
  - Проблема... - Петр тяжело вздохнул. - Пришел я сегодня на экзамен, сел за рояль, поставил ноты и...
  - И?!
  - Что и... сыграть не смог.