Мозаика

Сашка захворал. Какой-то странной, малоизученной болезнью. Все время вздыхал, хмуря брови расхаживал по дому. Отказывался от еды, а по утрам вставал вареным. Он слишком много времени проводил у зеркала, подолгу и очень тщательно причесываясь; смачивая волосы, разглаживал непослушные вихры. Кое-как доедал завтрак и спешил на улицу. Каждое утро, повторяя заведенный ритуал, Сашка сбегал с высокого крыльца и совершал свою прогулку по сонным улочкам, влекомый каким-то странным беспокойством.
А наутро третьего дня, раздвинув тонкие веточки ивы, Сашка почувствовал покалывание в коленках, и большой красный самосвал с зеленым кузовом больно ударил его по голым пяткам.
Здесь густые заросли деревьев расступались, обнажив тенистый берег с утесом, до самой вершины поросшим мшистым ковром, а на самом верху, где темно-зеленый ковер образовывал проплешину, что тоненькими ручейками разбегалась во все стороны, подобрав под себя ноги, сидела сама Сашкина хворь. Та самая белокурая девчонка в ситцевом платьице в белый горошек. И если бы не хрустнувшая веточка, смотреть бы ей на противоположный берег, где река, делая крутой изгиб, вымывала желтовато-серый песок. Туда, где неспешно плывущие листочки и щепочки вертелись в безудержном танце мелких водоворотов. Но теперь, уловив посторонний звук, она уже повернула головку и глядела на Сашку глазенками, в которых не было ничего, кроме любопытства.
- Чего тебе, мальчик? - спросила девочка, и в ее бирюзовых глазках сверкнули солнечные зайчики.
Насупившись, Сашка молчал. Сдвинув носком сандалии кусочек темно-зеленого мха он наблюдал, как в панике разбегаются испуганные букашки...
- Как тебя зовут? - девочка поправила подол. В ее голосе уже появились те снисходительные нотки, к которым иногда прибегают взрослые при разговоре с малышами.
... Если же чуть поднапрячься и перевернуть камешек побольше, то уж там-то, наверняка, должны прятаться куда более интересные козявки.
Солнце уже было высоко. Тыльной стороной ладошки Сашка вытер пот со лба и исподлобья взглянул на девчонку: светлые волосы, заплетены в тонкие косички; большие бирюзовые глаза с затаившейся смешинкой; носик пуговкой. Такой она сохранится в детской памяти.
- Сашка - еле слышно прошептал он свое имя севшим от испуга и растерянности голосом. Так тихо, что было слышно, как пробирается слабый ветерок сквозь шуршащие камыши.
Девочка совсем большая. Может быть ей уже целых семь лет. Облизнув сухие губы, он снова потупил глаза.
И тут девчонка хихикнула. Совершенно ясно, что хихикнула и если бы Сашка вновь осмелился на нее взглянуть, то увидел бы, как в ее глазах заплясали и запрыгали озорные искорки. Словно кто-то бросил камушек в прозрачную голубую лужицу.
- Саска - передразнила она и снова хихикнула да так, что Сашку вроде как что-то кольнуло. И еще очень захотелось убежать, спрятаться, но вместо этого он продолжал стоять, поджав предательски дрогнувшую нижнюю губу.
- А меня Лена - вдруг сказала девочка и огоньки в ее глазах куда-то пропали. - Сол бы ты домой, Саска, а то мамка потеляет - сказала она и отвернулась.
И вот тут Сашка почувствовал, как больно щипая глаза где-то далеко внутри тяжело заворочалась горькая обида и крупной горячей каплей поползла по щеке. Сашка даже разозлился на самого себя, размазывая слезы по лицу. А когда мир вокруг вновь приобрел прежние очертания, Сашка увидел на Ленкиных коленях большую, розовощекую куклу. В пышном красном платье с белой оборкой, маленькие туфельки, большой синий бант, важно кивающий во все стороны. Огромные стеклянные глаза сонно моргают каждый раз, когда Ленка понарошку кормит куклу с пластмассовой ложечки.
По привычке сунув палец в рот, Сашка сделал неуверенный шаг. Инстинктивно пряча куклу, девочка быстро повернула головку, отчего ее тоненькие косички взвились в воздух и яркое Солнце осветило бирюзовые лужицы глаз.
- Давай играть вместе - сказал Сашка и большой красно-зеленый самосвал подкатился к Ленкиным ногам.


*         *         *

 
А ножки у нее совсем ничего. Пожалуй из тех, что растут от самой шеи.
Сделав такую затяжку, что кончик сигареты тут же превратился в пепел, Сашка на пару секунд задержал дыхание ощущая, как пощипывает легкие никотин, и выпустил дым густым, тяжелым облаком. Разноцветные прожектора вырывают из темноты танцующие фигуры. Разумеется, курить здесь нельзя, - он сделал еще одну затяжку  - просто чертовски хотелось взглянуть на того, кто осмелится ему запретить.
В свои восемнадцать Сашка обладал неплохими габаритами, неоднозначной репутацией и, откровенно говоря, его побаивались. Сашка был молчалив, в своем роде "себе на уме" и можно было с уверенностью сказать, что друзей у него, кроме знававшей лучшие времена "Явы", никогда не было. Лишь она одна сводила его с ума хромированными крыльями и изящными формами, тревожила его грубое сердце стройным пением мотора, кружила голову ароматом бензина.
- Стал увлекаться девочками, Санек? - заулыбался парень в клетчатой рубашке поверх вылинявших джинс, но Сашка так взглянул на него, что улыбка тут же пропала. - Это же Ленка с каменки, что на крайней улице - он отпил пиво из бутылки, шумно сглотнув. - Неплохо двигается, а?
Сашка промолчал. Ощупывая девушку взглядом, он хмурился. С другой стороны не всякий мог бы с уверенностью сказать, когда он хмурился, а когда бывал весел, потому что всякий раз лицо его оставалось невозмутимо мрачным. Однако Сашка знал, что хмурится и улыбка девушки, без сомнения предназначавшаяся ему, заставила вздрогнуть.
На крыльце, под высокими колоннами Дворца культуры, куда музыка докатывалась приглушенными волнами, поблескивая хромом, его ждала подруга. Ждала прямо на крыльце, тихая и терпеливая, с остывшим на холодном ночном воздухе железным сердцем. Сашка отбросил окурок и тот, прочертив яркую дугу, исчез в темноте. Поплотнее запахнув кожаную мотоциклетную куртку, он перебросил ногу через "Яву" и крепко сжал гладкую поверхность руля. Повернув ключ зажигания, Сашка почувствовал, как на плечо легла чья-то рука и обернулся.

Это обидное хихиканье.
- Маленький еще - сказала она тогда и, подхватив куклу, ушла прочь. Только два голубых бантика мелькнули в зелени плачущей ивы да огромные стеклянные глаза куклы все мигали ему, пока мир не затопили горькие слезы.

- Не желаешь отвезти девушку домой? - поинтересовалась Ленка.
Туфли на нереальной платформе. Такие не носили даже в шестидесятых. Чулки "сеточка", любовно обтягивающие идеально стройные ноги, берущие начало где-то на необозримой высоте, едва прикрытой рискованной "мини". Резко контрастирующий с загорелой кожей топ, кажется, вот-вот лопнет, как кожура на спелом плоде. И, наконец, лицо, в котором кроме носика пуговкой и больших бирюзовых глаз с затаенной смешинкой ничего не осталось от прежнего. Бесследно исчезли тоненькие косички с бантиками, что под цвет ситцевого платьица в белый горошек. Теперь волосы распущены, свободно опускаются золотистым водопадом, обнимая Ленкины плечи. Несколько золотистых паутинок, прилипших к густо накрашенным губам, порозовели от помады.

А Сашка все стоял и плакал. Слезы сбегали по слипшимся ресничкам и, оставляя на щеках блестящие дорожки, падали в траву сверкающими бусинками. И никто во всем мире не мог помочь Сашкиному горю и оттого печально клекотала в чистом небе одинокая чайка и грустно склонялись к воде веточки ивы.

- Ты еще здесь, красавчик? - она щелкнула пальцами у Сашкиного носа. Теперь ее лицо было так близко, что глаза напоминали два насмешливых океана и круглые островки посреди них светились манящей глубиной. От нее шел чарующий аромат смеси духов и пива, подогретых жаром разгоряченного тела. Сашка почувствовал, как привычно обвивают шею девичьи руки, а от слов, что зашептали в самое ухо сочные, лоснящиеся от помады губы побежали по коже мурашки:
- Как тебя зовут, красавчик?
И тут словно ледяной ветер ворвался в Сашкино сердце. Взвыл, забросал колючим снегом. Оттолкнул Ленку, отшвырнул в сторону. Завьюжил вслед уносящейся "Яве", закружил между высокими колоннами Дворца культуры и охнув, растворился в ночи.


*         *         *


Здесь я отложил перо в сторону и надолго задумался. Над тем, что мы слишком поздно начинаем воспринимать всерьез. Над тем, что называется жизнью, если угодно - судьбой. И о том, как она, наша жизнь, интересно устроена. Ведь вся-то она, словно мозаика, выложена из случайностей и, как всякая мозаика, не спешит раскрывать смысла, пока рассматриваешь каждый кубик по отдельности. Чтобы понятен стал ее рисунок, нужно немного отойти назад и каждому человеку для этого нужен свой срок, разве что иногда для этой цели всей жизни бывает мало.
И снова и снова я ищу смысл в цветных кубиках, где я то преследую, то отталкиваю свою любовь и все лишь затем, чтобы через несколько лет одеть кольцо на ее безымянный палец.
Ищу, и с каждым годом делаю свой шаг назад. Ищу и не нахожу.