Мяч

Часа за два до начала матча пошел крупный, мохнатый снег.
Ветер закручивал из него пенные воронки у турникетов, пропускающих внутрь возбужденных, пьяных болельщиков. Игру все откладывали и откладывали, но снегопад и не думал утихать. Из белесого неба на чашу стадиона густо текло птичье перо. Наконец, было принято решение: "Начинать!".
Шустрые мальчики побежали с фанерными лопатами по ограничительным линиям разметки поля. Судья дунул в простуженный свисток.
Мяч пинали с особым остервенением, словно желая выместить на нем злобу за неудачную погоду, за холодный ветер, за глубокие канавы в рыхлом снегу вместо привычных строгих линий на ровном, брильянтово-зеленом газоне поля.
Малиновый мяч наливался бурым, синеватые бугры вздувались на его гладком олимпийском теле.
Ему было больно.
Уже на двадцатой минуте первого тайма мяч начал кровоточить. На смятой, грязно-белой простыне поля стали появляться метеоритные пунктиры кровяных струек, отмечавших низкие скользящие удары, сходящиеся ближе к штрафной "Спартака".
На красно-белой майке вратаря расплывалось свекловичное пятно от недавнего мощного удара. Стоны мяча перекрывали хриплые возгласы футболистов.
Судья остановил игру и начал внимательно осматривать мяч. Он мазал красным, из швов сочилась черноватая венозная кровь. При нажиме из надувного отверстия натужно отхаркивалась зеленая в кровяных прожилках слизь.
Мяч тщательно оттерли, швы и кровоподтеки подмазали прозрачным боксерским гелем.
Игра возобновилась с удвоенной яростью.
В перерыве мяч водрузили в изголовье операционного стола. Он покоился в круглой прорези белой простыни, накрахмаленной до сапожного скрипа, и жмурил глаза от нестерпимого сияния тысячеваттных ламп.
Несколько десятков с трудом отобранных трезвых болельщиков терпеливо топтались в соседней комнате, ожидая своей очереди на сдачу крови.
Диагноз был неутешительным: разрыв селезенки, серьезная гематома печени, отбитые легкие и крошево из расщепленных ребер. Мяч болезненно закатывал глаза и густо вздыхал. Из прямой кишки, не переставая, саднила кровь.
Он погиб за две минуты до конца матча после исполинского пинка правого полузащитника, пришедшегося на область сердца. Рассекая со свистом воздух, мяч изо всех сил шмякнулся в верхнюю перекладину ворот, издав замогильный звон, эхом прокатившийся над трибунами, и упал в грязное месиво под ногами голкипера. Его вытошнило спортивным завтраком, он жалко закашлялся, давясь собственной кровью.
После непродолжительных конвульсий мяч умер.
Его похоронили на следующий день прямо за воротами, в нескольких метрах от того места, где его настигла почетная смерть. Клуб болельщиков выделил сумму, хватившую на гранитный постамент.
Посередине каменной плиты широко улыбалась фотография круглой физиономии доброго кожаного толстяка.