Алые паруса Белая ворона

                Как дожди ударились оземь -                По земле посеяли осень.
                Во поле тепла было мало,
                Во поле ветров было много,
                Во поле береза рыдала -
                Бела да кудрява недотрога.
                И неслось откуда-то некстати:
                "Некому березу заломати..."
                (Екатерина Горбовская)

Живет хорошая, домашняя, правильная девочка. По утрам встает в 6:15, выгуливает собаку, выпи-вает чашку кофе. На автобусе, метро и троллейбусе едет в институт, педагогический, между прочим. Едет год, два, три...
Прилежно пишет лекции, участвует в жизни факультета, пьет пиво, сдает зачеты - все, как положе-но. Домой возвращается не поздно.
Хорошая девочка читает книги в метро (благо, дорога длинная, 3 часа в день). Читает, значит, кни-ги (очки на -7). Да все Гессе, Сартра, Кортасара, Ремарка да Солженицына и проч. высокохудожественные и высокоинтеллектуальные произведения. Все читает, милая  маленькая правильная девочка, любит читать, книжки любит; давеча - сто лет назад, а всего-то 2 года - стишки писала..... А помнит, как сильно травану-лась книжкой-то одной - «Алые паруса» называется. До сих пор никакой клизмой мозги не прочистить, и нет ей покоя ни днем, ни ночью... Извелась вся. Глазки ясные за семь-то лет не потухли? Слезьми умывать-ся да в подушку орать - сладко?
Но это все мелочи.
Живет, значит, хорошая, домашняя, правильная девочка. По утрам встает в 6:15, выгуливает чашку кофе, собаку...это... выпивает... И едет в институт. Педагогический, между прочим. Интеллигентная такая девочка. В очочках. Тихая, скромная. Интеллектом изуродована. Воспитанием перегружена. Морально-нравственными принципами обезображена.
С мамой, правда, что ни день скандалит на почве ограничения личностной свободы и самостоя-тельности. Непониманием с подругами озабочена. Полным отсутствием в поле зрения особей мужского пола жутко угнетена.
Единственного, кому нравилась, едва не рыдая, каждый день вспоминает. Мол, дура я, дура, все могло быть иначе (каждый день на два года помножить - веселая арифметика ?). Женой, поди, могла бы быть, любимой женой - она, а не дочь ректора МГУ. Поди, родила бы уже (язвительный смех за кадром).

Да и это неважно.
Важнее «Алые паруса»...

Живет, значит, девочка из педа.

И вот в один прекрасный день у хорошей, правильной из педа девочки сносит крышу. Башню. Сно-сит ветром и прет в неизвестном направлении.
Эта романтическая нецелованая дура ведет себя как матерая течная сука. С первым попавшимся кобелем заигрывает, вплоть до.(Странно, почему до. Очень интересно, что же ее все-таки в какой-то мо-мент останавливает, если крыши-то нет). Но даже и до - очень много всего помещается... Много физиоло-гии, и яростный в башке треск разрываемой материи, и яркое пламя костра из рулонов горящей ткани и тяжеленный асфальтоукладчик, вжимающий в вонючую грязь пронзительную алость...

Дальше описания не будет. Цензура. Морально-нравственные принципы в голове делают так, что рука не поднимается подробности описывать. Память заполнит провалы троеточий...
Потом... Пустота.
Пустота в глазах, в голове, в постели... Ах, нет, простите, не пустота. Там снова, черт бы их побрал, паруса эти чертовы, алые, мать их!!!!






Я ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла!
Вместе со всем этим бредом, с розовыми этими очками, с мечтами долбаными, с парусами алыми, с неприспособленностью, с инфантильностью, с верой, блин, надеждой и любовью, и, опять же, матерью их!

Юродивая!...
Кобыла, переросток двадцатилетний!
Девочка из педа...

Маэстро, музыку! (Играет «Чайф») :
-А-а-а! (Бэмц!) - смачно: - Белая ворона!

                ***********************         

Глупые, безоблачные лица
И глаза, готовые влюбиться -
Двоечницы, дуры, кобылицы -
Жаждут счастья, верят в небылицы
И целуются в подъездах со шпаной,
Перемазавшись помадою губной...

А потом - дождина проливной.
Ломится в оконное стекло,
И ревут - по-бабьи, громко, зло
В одуревшие от ужаса подушки -
Школьницы, девчонки, потаскушки.

(Екатерина Горбовская)


« Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь?»,- пишет она, а в глазах - те самые смех и веселье, которыми она защищается от боли.


... Это не любовь, это больной безумный поиск воспаленного организма... Поиск чьих-то объятий..., понимания..., взаимопроникновения... Грея?
Грей давно, безнадежно, беспробудно пьян....(?) Или это Ассоль пьяна? Её розовые детские очки в розовой пластмассовой оправе разбиты и вжаты в липкую грязь случайно проезжавшим мимо КАМАЗом, там же - лоскутки одежды (она сама рвала ее на себе); над ней все так же смеются дебелые торговки, ей все так же наплевать, - но она уже сама не знает, во что верить и верить ли вообще...

Алый пьяный бред все норовит прорваться в реальность, она уже не понимает, что было с ней на-яву, а что во сне, чьи это были объятия, чьи руки, глаза и губы, и зачем они были; и как снова вспомнить и воссоздать себя прежнюю, тем более, что она и не менялась...
Кто такой Грей? Ах, да, это же пьяный бред...., но такой ослепительно и насыщенно алый...
«Душа - отдельно, тело - отдельно, а ведь это и есть смерть, когда душа и тело в разных простран-ствах...» (В. Токарева)

Бедная маленькая Ассоль лежит на траве, раскинув руки, бездумно смотрит на солнце, опухшие гу-бы, на груди - лилово-синий засос; она неистово хочет что-то вернуть, не знает, что, но знает, что ничего не теряла...