Про немного о любви

По утрам я теперь напиваюсь бехеровкой из карикатурных бутылочек, выхожу за сигаретами в домашних тапочках и танцую голышом под Элвиса Пресли, улетая за горизонт сознания.

Я влюблена!

Вчера приходил Сашка, приволок пять роз и бальзам Биттнера, который почти весь и оприходовал, несмотря на мое мягкое упоминание относительно гомеопатических дозировок, в котором его должно принимать. Сашка презрел все волшебные свойства Биттнера, за исключением одного: алкогольной крепости, и выдул три четверти бутылки, разбавляя в произвольной пропорции настоящим мексиканский мате, заваренным моими любящими руками.

Мы пересматривали самые волнующие эпизоды «Взломщика», сиречь, конечно, живые выступления Константина Евгеньевича. Я восторженно каталась по дивану и орала, что этот мужчина является для меня эталоном всего на свете, начиная с 14 лет, а Сашка завидовал моей экспрессии. Самого его Кинчев почему-то не впечатляет до той степени счастливого безумия, что меня, и он даже, похоже, немного сожалеет об этом. Глядя на мою ярковыраженную страсть к персонажу, который существует во-первых, на телевизионном экране, а во-вторых, глубоко в прошлом, Сашка вспомнил квинтессенцию женского счастья, выраженную когда-то нашей общей любимой подругой Олей в одном небольшом монологе, звучащим приблизительно следующим образом: «Ты же понимаешь, я, как любая баба, иду туда, где мне тепло, где мне хорошо, поэтому я пришла к тебе, - говорит женщина, после чего проходит немного времени, и она говорит: «Ты же понимаешь, я, как любая баба, иду туда, где мне тепло, где мне хорошо, поэтому я ухожу от тебя». По-моему, это гениальный посыл.

Прощание неожиданно заняло чуть больше времени, чем это всегда бывало. Мы толклись на кухне, почему-то безудержно смеялись, и я сказала: «Спасибо за розы... Я, как любая баба... то есть, ты дал мне себя почувствовать любой бабой... я хочу сказать, что когда мне дарят розы, я чувствую  себя любой бабой... так-то обычно я чувствую себя довольно неординарным человеком...» Гомерический хохот.

Было уже 11, и я, воспользовавшись нашими исключительно неформальными отношениями, стала плавно подпихивать Сашку к двери, потому как до этого несколько ночей подряд спала через пень колоду, погружаясь в обожание существующего рядом человека, и потому что просто устала, как собака. Сашка мямлил что-то о том, как невежливо выгонять хороших друзей в темень августовской ночи, но я была неумолима. Впрочем, спросила на всякий случай, не хочет ли он остаться. Сашка заметно поколебался и заявил, что остался бы, если бы у меня было, где спать, на что я немедленно и с завидным спокойствием сообщила, что спать тут можно только со мной.
- Нет, я не могу, - сказал Сашка, - у меня сердце разбито.
- А у меня занято, - ответила я.
- Если мы когда-нибудь с тобой на чем-нибудь и сойдемся, так это на почве цинизма.
- Мы на этой почве уже сошлись, - улыбнулась я.

После чего, не нарушая законов жанра, мы стремительно начали целоваться. Наши сердца - его разбитое и мое занятое - были преисполнены самого упоительного цинизма.