Признание палача

     «Почему я стал палачом, убийцей? Мне  самому не верится: провидение Божье или усмешка дьявола, но не о такой жизни я мечтал. Хотя весь мой род занимался таким промыслом: и отец, и дед, и прадед, — список можно продолжать до бесконечности. Все они были хладнокровны и безжалостны, я же рос совершенно другим: был романтичным молодым человеком, писал стихи, посвящённые Леоноре, дочери губернатора.
     Она безумно красива: тонкие изящные черты лица, чистые голубые глаза невинности и золотые кудри. Самое совершенное и непорочное существо, с ангельским голосочком и томным взглядом. Нет, я её не любил, а боготворил и преклонялся. Я же был слишком отталкивающ: кроме семьи палачей, Бог мне не дал ни особого ума, ни отваги, трусость — мой главный порок. Также я слишком высок, тощ и согнут в три погибели. Землистого цвета кожа и редеющие соломенные волосы. Я уродлив, как и все палачи.
     А знаете кем я мечтал стать? Только не иронизируйте надо мной — я мечтал о врачебной деятельности. Давать жизнь людям, а не забирать. Это в прошлом, сейчас же мне всё равно, за каждую отрубленную голову я получаю деньги, за врачевание — мне бы самому отрубили голову, и толпа зевак смотрела бы на смерть как на захватывающее и, главное, доступное любому бедняку зрелище. Теперь же благодаря мне они на минуту забывают о нищете и холере, а наслаждаются муками — замудрённого господина или доброго приятеля.
     А вы бы видели как меня боятся эти благодарные зрители! Будто я решаю, кому продолжать жизнь, а кому — добро пожаловать на виселицу. Глупцы, но глупее всех их — я. Но вернёмся в те времена, когда я был молод и романтичен.


     Я любил, я был влюблён в совершенство, я до сиз пор верю, что Леонора подобно Иисусу Христу, жертва в руках толпы безумных и обречённых.
     Несмотря на своё уродство, у меня был прекрасный голос, чего очень стыдился и не раскрывался ни перед кем. Я набрался храбрости и у окна моей возлюбленной решился спеть песню про бедного поэта. Видел тень и кружево тёмного платья. Иногда вздрагивал веер. Она отвечала взаимностью, немой знак интереса. О, знала бы Леонора, кто пытался достать до неба — жаба, от которой кожа покрывается волдырями и гнойничками.
     Целый год, каждую ночь я пел для моей сеньориты! Год пролетел молниеносно, словно стрела в самое сердце страдальца. Мой идеал предложил подняться к ней, в её собственные покои! О Боже, разве светлое существо на такие пороки способно? Но я забыл о морали. Не смейтесь над палачом, взмахом топора тоже движут чувства!
     — Милый, мы не можем быть вместе! Я тайно венчалась с Бенджамино, со свободным мыслителем и изгнанником из христианского общества. Но мы можем насладиться, погрузиться в любовь единожды и память сохранится навсегда. Я хочу посмотреть на одухотворённый лик того, кто дарил мне счастье и успокоение. — свеча в руке Леоноры осветила мне лицо. Воск разлился по полу, а испуг длился слишком коротко и сменился на дикий жестокосердечный смех блудницы и тигрицы. Гордость взяла верх, ноты отвращения проскальзывали через человеческий эгоизм: «Да как ты осмелился! Горбун, херувим и сын палача. Ты слуга дьявола, что пытался убить во мне веру. Я никогда не буду с тобой.»
     не знаю, ничего не знаю, как сказал кто-то из древних. Мой нож, который использовал для потрошения кур и индюков, вонзился в мягкую молодую плоть с такой лёгкостью и наслаждением. Её горячая кровь струилась по моим рукам. Очнулся уже подле холодного трупа, в котором мне не было боле интереса. После всех оргий и жестокостей мне пришла идея, что следует бежать, спасать свою жизнь. Ведь скоро петух начнёт будить солнце.


     Таково было моё первое убийство, моя первая встреча со смертью. Да, я иногда чувствую, что смерть — моя подруга, спасительница от разрушения и греховности. Верю в Бога и согласен со священником, что «рукой своей Господь направляет» меня на истинный путь.
     Я смеюсь вместе с вами над глупостями молодости. Помню, что первое убийство поломало многое, и на этих развалинах построено уже новое и близкое. Я любил и люблю до сих пор музу моего топора — Леонору.
     Моя сеньорита поплатилась за грехи свои и прелюбодеяние, в этом помог я, ну и Бог, конечно.
     В те годы молодости и романтизма я считал, что признаю вину и понесу справедливое наказание. Я сделал больше: я своим ловким приятелем-топором отрубил голову Бенджамино, для которого нашли ещё один предлог, чтобы покончить с разгульничеством и богохульством. Это правильно, слишком правильно, хотя нет предела доброты и сочувствия.
      Много я отрубил голов: молодых грязных ведьм и шлюх, престарелых и детей, богатых и бедных еретиков, ненужных и лишних людей, красивых любовниц и просчётливых любовников, жертв и самих хищников. Но всё превратилось в единое размытое пятно на скатерти белой, но иногда вижу очертание Леоноры и слышу её звонкий холодный смех, смех Преисподни. Сгинь и забери сердце, душа же моя принадлежит истинной вере.
     Я приобрёл некую определённую мудрость и покой. Меня не стало волновать многое, не то, чтобы безразличие, а монотонность соединилась во мне вместе с моралью. Я свет, вижу пороки и грехи чужих бездушных людишек и разрубаю эти верёвки, опутавшие их. Как мелки же их чувства и желания!

     Гордость — грех, величие—грех. Чувствую, что заболеваю. Надо с корнем выдрать чуждое чистому сердцу. Я мог быть и лучше. Но почему же не следует за мной кара Господня? За все грехи следует расплачиваться. Как же быть со мной? Ведь я и есть разменная монета, приобретшая лоск и значимую ценность.
     Меня боятся, страшатся и Бога. Над дьяволом же потешаются и пугают маленьких детей россказнями и легендами. Меня же боятся, чувствую трепет и благоговение за спиной, а не злобу и предательство.
     Если я высший суд, то кто будет судить меня? Я сам совершу над собою же правосудие. Я — самая достойная и лучшая жертва, а не эта жалкая очередь жертв. Гордость и величие, гордость и величие, гордость и величие, вы наконец увидите свой конец, примите реальность достойно. Ведь я рядом и пойму, где именно истинная отвага, а где трусость и унижение. Я слишком грешен. Леонора — моя чувственная первая жертва — муза. Я — моя осознанная последняя жертва—палач.»
                Палач



          «Невиданное и неслыханное случилось в Венеции. Сам палач себе перерезал глотку и оставил признание в многочисленных убийствах, где ничего не наблюдаешь. Кроме самовосхваления и одобрения свыше. Бог направлял невидимой рукой, избранник божий. Смех до слёз, улыбка горечи. Наш мир, наш строй изжил себя, как этот палач. Свои убийства и кровожадность доводит до непорочности и чистоты. Мы не насекомые под ногами и не жертвы глупого, как он сам и заметил, палача. В словах не ищите правды и истины, а просто от души и от сердца посмейтесь над «Признанием палача»
                Свободный мыслитель