Коробочка 9-10

       9.

     - Здорово, Севка!

     С трудом отрываю взгляд от пустого бокала и перевожу его на слегка обрюзгшего бородатого человека, сидящего на соседнем табурете.

     - Пардон,  мы знакомы?  Давно?  Что-то я не припомню,  чтобы  нас представляли друг другу. Впрочем, лицо ваше мне определенно знакомо.

     "Ой-ой-ой! Как заплетается язык! Кажется мне уже достаточно и пора «баиньки".

     - Ни хрена себе, ты напился! – непрошеный собеседник шумно втягивает носом воздух. - Ром, вишневая настойка, абсент. Пил абсент, свинья!

     - Господи,  Серега!  Здравствуй, родной! Серега! Это сколько мы не виделись? Лет двадцать? Бородища, космы! Художник! Богема! Конечно, тебя в таком виде попробуй узнать!  Серега,  дружище,  как я рад тебя видеть! Давай выпьем за встречу.  Тебе можно?  У тебя же был гастрит. Надеюсь, он не перерос в язву?

     - Помнишь! Конечно перерос, но мы все равно выпьем.
     - Бармен! Налейте, пожалуйста, мне того же, а… что ты будешь?
     - Я - водку.
     - А Сереге водки. Какой? Какой, Серега?

     - Да любой. "Сергей Сергеич" есть? Вот "Сергеича" и давайте. В бутылке! Терпеть не могу графинчиков.

     - И бутербродики с чем-нибудь красненьким.…  Ой, Серега! Как хорошо, что ты сюда пришел - ты-то меня и выручишь.  Ольга не идет, маскарад этот,  наоборот - идет полным ходом, музыка гремит, я - пьян, а потому мягок и уступчив.

     К стойке подскакивает группа резвящихся на маскараде:  все в масках, каких-то немыслимых костюмах. Мужчины, женщины, разгоряченные, веселые хватают меня за руки, чуть не роняют с табурета:

     - Всеволод Владимирович, пойдемте с нами!
     - Куда, дорогие мои?
     - Танцевать! Мы знаем, вы хорошо танцуете, не отказывайтесь!
     - Милые вы мои!  Я вот встретил друга - двадцать лет не виделись. Поговорить надо. Попозже, попозже…
     - Ну, смотрите, Всеволод Владимирович, вы обещали!

     Унеслись, с повизгиванием и припрыгиванием.

     "Слава тебе,  Господи!  Отвязались. Надолго ли? Надо сматываться, потому что отбрыкиваться от них уже нет сил. А эта блондиночка – какая фигура, какие волосы! А под маской, наверное, прехорошенькое личико. Можно было бы с ней попрыгать, поскакать, а там, глядишь, и… допрыгаться…"

     - Серега, ты меня можешь отсюда увести?
     - Могу. Куда?
     - Куда-нибудь. К Ольге.
     - К Ольге не могу.
     - Почему? Неужели не знаешь где она живет?
     - Знаю, но к ней сейчас тебе нельзя.
     - Почему?  Поч-чему мне нельзя?  Я ведь ее единственный родной брат! Поч-чему мне нельзя?
     - Потому, что Ольга запретила.
     - Ниччего себе! Ольга запретила! Я не понимаю… Почему?
     - Она сказала, чтобы, ты жил в гостинице, пока с тобой не поговорит.
     - А к тебе можно?
     - И ко мне нельзя.
     - А к тебе-то почему?

     Таращусь на него в полном недоумении. Серега хмур и спокоен.

     - Ольга запретила.
     - Вы что, вместе живете? Так это ты - "уважительная причина"?
     - Какая еще "уважительная причина"?  Нет,  мы живем раздельно, но по соседству.
     - Ты тоже живешь в этой "Коробочке-кубышечке"?
     - Да.
     - Ничего не пойму!  Объяснись!  Я требую,  я настаиваю,  чтобы ты объяснил: что происходит?
     - Вот для этого я и пришел.

     - Вот и славно! Бармен! Вот за тот столик бутылку моего вина, бутылку водки и бутерброды!  Пойдем туда,  в уголок.  Ты меня  заслонишь своей широкой спиной, все подумают, что я ушел, и отстанут.

     "Господи! Как я "назюзюкался"! Меня качает и болтает, но я еще соображаю! "Мыслю  -  значит существую!" А если я существую,  то где и в чем? Там, где меня оставила моя родная сестренка - в мерзости и ничтожестве. Почему она прислала Серегу?  Что там у нее случилось?  А может ей сейчас плохо, а я здесь?"

     Под влиянием  посетившей  меня мысли,  на полпути к столику резко поворачиваюсь и хватаю Серегу за лацкан куртки.

     - Серега, скажи, только честно: с Ольгой все в порядке? Она жива, здорова? У нее все нормально?

     - Ты о чем?  А-а!  Нет-нет! Не беспокойся - у нее все как обычно. Она жива,  здорова  и находится сейчас у себя дома.  Пойдем за столик, поговорим.

     10.

Сквозь полупустую бутылку интересно рассматривать Серегино лицо.

Полная бутылка водки – линза, которая настолько искажает действительность, что кажется: вот сейчас ее выпью, и потом все будет хорошо и в полном порядке. Наполовину пустая бутылка искажает ровно наполовину: все останется, как было, но мы будем смотреть на это другими глазами. Пустая бутылка – голая реальность: все то же самое, только выпить нечего.

Вот и Серегино лицо, немного помятое житейскими бурями. Но верхняя его часть – обычные грустноватые человеческие глаза, а нижняя, которая сквозь «линзу» – влажные жирные шевелящиеся губы, всклокоченная, с проседью, борода – настоящий людоед из сказок.

- … понимаешь, Севка, я – серый. Не в том смысле, что серость – посредственность, а в другом. К твоему сведению, человеческий глаз различает цветовые и световые переходы в хроматических цветах до ста пятидесяти. В ахроматических: белый, серый, черный – свыше трехсот. Более чем в два раза! Они хотят, чтобы я был белый и пушистый, А я серый! Я могу сегодня быть почти белым, но с проплешинами, а завтра – почти черным, но кудрявым. И ни под кого подлаживаться не собираюсь.

-  Серость города берет, - я, как обычно невпопад, пытаюсь острить.

Возле столика, как из-под земли, появляется мэр.

- Ты сер, а я, приятель – мэр! – Назидательно и строго говорит он, прикрывает лицо какой-то жуткой маской и исчезает.

- Вот, черт! Как он это делает? Буквально из-под земли появляется и, как привидение, растворяется в воздухе!

- Брось. Это не мэр. Это его голограмма.
- Голограмма? – мой нетвердый взгляд переползает с одного Серегиного глаза на другой. – Здесь есть такое оборудование?
- Угу. Они напичкали КэТэЦэ супертехникой и развлекаются, как могут.

- Так он что? Подслушивал нас? Здесь столики прослушиваются? – Я зачем-то оглядываю зал, как будто в надежде увидеть на каждом столике по микрофону, и возвращаюсь опять к созерцанию Серегиных мешков под глазами.

- Здесь весь город прослушивается. Комбинат за всеми следит и всех контролирует.

- Я-то думал, что этот Центр не комбинатовский, а какой-нибудь частный. У него такая милая хозяйка.

- Это и есть Хозяйка. Только не Центра, а города. Она председатель Совета директоров Комбината и номинальный владелец почти всех его акций.

- Номинальный? А реальный кто?

- Я думаю, что в городе этого никто не знает. Кроме нее, разумеется. Умная баба! И красивая. Как-то, по пьянке, предложил написать ее портрет в обнаженном виде. Представь, согласилась! Но я потом сам отказался.

- Почему?

- Чтобы не искушаться и не попасть в зависимость. Она и тебя захочет приручить, если уже не приручила.

- Пока нет, но пыталась.

- А вот мэра я пишу! За деньги. Небольшие, правда, чтобы не считал себя моим кормильцем.

- Он сейчас тебя, наверно, слышит.
- Пусть! Я ему еще и кукиш покажу.

Серега разворачивается на стуле и тычет во все стороны, сплетенными в «фигу» пальцами. Завершает свою пантомиму энергичным движением согнутой в локте рукой, с одиноко торчащим из кулака средним пальцем. Снизу – вверх.

- Ладно, хрен с ними со всеми. Ты слушай дальше. Вот я и говорю, что я – серый. А Ольга твоя – белая и пушистая. Когда они освобождали территорию под застройку, сожгли весь старый город.

- Как сожгли?

- Вот так! Спичками, зажигалками – взяли и сожгли. Зачем создавать новые районы, когда можно сжечь все деревянные дома и построить на их месте новые, с уже налаженной инфраструктурой, дорогами и тэ дэ и тэ пэ? Да еще и выступить при этом благодетелями: наш город, как птица Феникс, силами Комбината будет восстановлен из пепла! И они потихоньку, полегоньку, день за днем, «зачищали» квартал за кварталом. Представляешь наши чувства, когда знаешь, что завтра твоя очередь гореть, и ничего не можешь сделать? Хорошо, что без жертв – заснувших они сами будили и выводили.

- А власти? Что же они?

- Власти! Да с властью все было согласовано! Власть им в рот смотрит! Еще бы! Такие инвестиции в экономику области! Ольга тогда ходила, писала, всем жаловалась, но толку никакого. Да ты вспомни, кто президентом был? То-то и оно! В общем, Ольга - наша единственная защитница. Мы ее уже какой раз в депутаты выбираем от «Коробочки». Тяжело ей там, в горсовете, одной бороться.

- Вот почему она не хотела ко мне переезжать. Но она мне ничего об этом не писала.

- Правильно делала. Ты бы все равно ничем помочь не смог – чего тебя дергать напрасно? Ты вон закопался в своих таблицах и формулах… Правильно сделала, что не писала тебе, – хрен бы ты премию заработал, если бы думал о чем другом, кроме работы. Зато теперь ты авторитет, сила! Может быть, сумеешь помочь.… Впрочем, люди меняются с возрастом.… Давай что ли выпьем?

- Давай. Я тоже хочу «Сергеича»
- Может, тебе лучше не смешивать?
- А, все равно. Такие дела.… А ты его так вкусно пьешь.

Я пытаюсь выпить водку одним глотком, но внезапный спазм перехватывает горло и получается два маленьких глотка. Бутерброд с форелью манит алой складкой нежного филе, и я его торопливо надкусываю. Контрастные ощущения крепкой горечи водки и нежной солености рыбки дополняют друг друга, образовав во рту вкусовую гармонию.

- Извини, Севка. Мне надо тут с одним кадром поговорить, - Серега грузно встает из-за стола, на ходу обтирая рот салфеткой, и направляется в вестибюль, где виднеются группки мужчин и женщин в маскарадных костюмах, и откуда постоянно раздается хохот.

- Подожди меня, сейчас вернусь, - говорит он и уходит.

«Ушел щасвернус» – написал Кристофер Робин своему другу Винни. «Щасвернус», «щасвернус» – какое волшебное слово… «Кто такой «щасвернус?»…