Коробочка 9-10
- Здорово, Севка!
С трудом отрываю взгляд от пустого бокала и перевожу его на слегка обрюзгшего бородатого человека, сидящего на соседнем табурете.
- Пардон, мы знакомы? Давно? Что-то я не припомню, чтобы нас представляли друг другу. Впрочем, лицо ваше мне определенно знакомо.
"Ой-ой-ой! Как заплетается язык! Кажется мне уже достаточно и пора «баиньки".
- Ни хрена себе, ты напился! – непрошеный собеседник шумно втягивает носом воздух. - Ром, вишневая настойка, абсент. Пил абсент, свинья!
- Господи, Серега! Здравствуй, родной! Серега! Это сколько мы не виделись? Лет двадцать? Бородища, космы! Художник! Богема! Конечно, тебя в таком виде попробуй узнать! Серега, дружище, как я рад тебя видеть! Давай выпьем за встречу. Тебе можно? У тебя же был гастрит. Надеюсь, он не перерос в язву?
- Помнишь! Конечно перерос, но мы все равно выпьем.
- Бармен! Налейте, пожалуйста, мне того же, а… что ты будешь?
- Я - водку.
- А Сереге водки. Какой? Какой, Серега?
- Да любой. "Сергей Сергеич" есть? Вот "Сергеича" и давайте. В бутылке! Терпеть не могу графинчиков.
- И бутербродики с чем-нибудь красненьким.… Ой, Серега! Как хорошо, что ты сюда пришел - ты-то меня и выручишь. Ольга не идет, маскарад этот, наоборот - идет полным ходом, музыка гремит, я - пьян, а потому мягок и уступчив.
К стойке подскакивает группа резвящихся на маскараде: все в масках, каких-то немыслимых костюмах. Мужчины, женщины, разгоряченные, веселые хватают меня за руки, чуть не роняют с табурета:
- Всеволод Владимирович, пойдемте с нами!
- Куда, дорогие мои?
- Танцевать! Мы знаем, вы хорошо танцуете, не отказывайтесь!
- Милые вы мои! Я вот встретил друга - двадцать лет не виделись. Поговорить надо. Попозже, попозже…
- Ну, смотрите, Всеволод Владимирович, вы обещали!
Унеслись, с повизгиванием и припрыгиванием.
"Слава тебе, Господи! Отвязались. Надолго ли? Надо сматываться, потому что отбрыкиваться от них уже нет сил. А эта блондиночка – какая фигура, какие волосы! А под маской, наверное, прехорошенькое личико. Можно было бы с ней попрыгать, поскакать, а там, глядишь, и… допрыгаться…"
- Серега, ты меня можешь отсюда увести?
- Могу. Куда?
- Куда-нибудь. К Ольге.
- К Ольге не могу.
- Почему? Неужели не знаешь где она живет?
- Знаю, но к ней сейчас тебе нельзя.
- Почему? Поч-чему мне нельзя? Я ведь ее единственный родной брат! Поч-чему мне нельзя?
- Потому, что Ольга запретила.
- Ниччего себе! Ольга запретила! Я не понимаю… Почему?
- Она сказала, чтобы, ты жил в гостинице, пока с тобой не поговорит.
- А к тебе можно?
- И ко мне нельзя.
- А к тебе-то почему?
Таращусь на него в полном недоумении. Серега хмур и спокоен.
- Ольга запретила.
- Вы что, вместе живете? Так это ты - "уважительная причина"?
- Какая еще "уважительная причина"? Нет, мы живем раздельно, но по соседству.
- Ты тоже живешь в этой "Коробочке-кубышечке"?
- Да.
- Ничего не пойму! Объяснись! Я требую, я настаиваю, чтобы ты объяснил: что происходит?
- Вот для этого я и пришел.
- Вот и славно! Бармен! Вот за тот столик бутылку моего вина, бутылку водки и бутерброды! Пойдем туда, в уголок. Ты меня заслонишь своей широкой спиной, все подумают, что я ушел, и отстанут.
"Господи! Как я "назюзюкался"! Меня качает и болтает, но я еще соображаю! "Мыслю - значит существую!" А если я существую, то где и в чем? Там, где меня оставила моя родная сестренка - в мерзости и ничтожестве. Почему она прислала Серегу? Что там у нее случилось? А может ей сейчас плохо, а я здесь?"
Под влиянием посетившей меня мысли, на полпути к столику резко поворачиваюсь и хватаю Серегу за лацкан куртки.
- Серега, скажи, только честно: с Ольгой все в порядке? Она жива, здорова? У нее все нормально?
- Ты о чем? А-а! Нет-нет! Не беспокойся - у нее все как обычно. Она жива, здорова и находится сейчас у себя дома. Пойдем за столик, поговорим.
10.
Сквозь полупустую бутылку интересно рассматривать Серегино лицо.
Полная бутылка водки – линза, которая настолько искажает действительность, что кажется: вот сейчас ее выпью, и потом все будет хорошо и в полном порядке. Наполовину пустая бутылка искажает ровно наполовину: все останется, как было, но мы будем смотреть на это другими глазами. Пустая бутылка – голая реальность: все то же самое, только выпить нечего.
Вот и Серегино лицо, немного помятое житейскими бурями. Но верхняя его часть – обычные грустноватые человеческие глаза, а нижняя, которая сквозь «линзу» – влажные жирные шевелящиеся губы, всклокоченная, с проседью, борода – настоящий людоед из сказок.
- … понимаешь, Севка, я – серый. Не в том смысле, что серость – посредственность, а в другом. К твоему сведению, человеческий глаз различает цветовые и световые переходы в хроматических цветах до ста пятидесяти. В ахроматических: белый, серый, черный – свыше трехсот. Более чем в два раза! Они хотят, чтобы я был белый и пушистый, А я серый! Я могу сегодня быть почти белым, но с проплешинами, а завтра – почти черным, но кудрявым. И ни под кого подлаживаться не собираюсь.
- Серость города берет, - я, как обычно невпопад, пытаюсь острить.
Возле столика, как из-под земли, появляется мэр.
- Ты сер, а я, приятель – мэр! – Назидательно и строго говорит он, прикрывает лицо какой-то жуткой маской и исчезает.
- Вот, черт! Как он это делает? Буквально из-под земли появляется и, как привидение, растворяется в воздухе!
- Брось. Это не мэр. Это его голограмма.
- Голограмма? – мой нетвердый взгляд переползает с одного Серегиного глаза на другой. – Здесь есть такое оборудование?
- Угу. Они напичкали КэТэЦэ супертехникой и развлекаются, как могут.
- Так он что? Подслушивал нас? Здесь столики прослушиваются? – Я зачем-то оглядываю зал, как будто в надежде увидеть на каждом столике по микрофону, и возвращаюсь опять к созерцанию Серегиных мешков под глазами.
- Здесь весь город прослушивается. Комбинат за всеми следит и всех контролирует.
- Я-то думал, что этот Центр не комбинатовский, а какой-нибудь частный. У него такая милая хозяйка.
- Это и есть Хозяйка. Только не Центра, а города. Она председатель Совета директоров Комбината и номинальный владелец почти всех его акций.
- Номинальный? А реальный кто?
- Я думаю, что в городе этого никто не знает. Кроме нее, разумеется. Умная баба! И красивая. Как-то, по пьянке, предложил написать ее портрет в обнаженном виде. Представь, согласилась! Но я потом сам отказался.
- Почему?
- Чтобы не искушаться и не попасть в зависимость. Она и тебя захочет приручить, если уже не приручила.
- Пока нет, но пыталась.
- А вот мэра я пишу! За деньги. Небольшие, правда, чтобы не считал себя моим кормильцем.
- Он сейчас тебя, наверно, слышит.
- Пусть! Я ему еще и кукиш покажу.
Серега разворачивается на стуле и тычет во все стороны, сплетенными в «фигу» пальцами. Завершает свою пантомиму энергичным движением согнутой в локте рукой, с одиноко торчащим из кулака средним пальцем. Снизу – вверх.
- Ладно, хрен с ними со всеми. Ты слушай дальше. Вот я и говорю, что я – серый. А Ольга твоя – белая и пушистая. Когда они освобождали территорию под застройку, сожгли весь старый город.
- Как сожгли?
- Вот так! Спичками, зажигалками – взяли и сожгли. Зачем создавать новые районы, когда можно сжечь все деревянные дома и построить на их месте новые, с уже налаженной инфраструктурой, дорогами и тэ дэ и тэ пэ? Да еще и выступить при этом благодетелями: наш город, как птица Феникс, силами Комбината будет восстановлен из пепла! И они потихоньку, полегоньку, день за днем, «зачищали» квартал за кварталом. Представляешь наши чувства, когда знаешь, что завтра твоя очередь гореть, и ничего не можешь сделать? Хорошо, что без жертв – заснувших они сами будили и выводили.
- А власти? Что же они?
- Власти! Да с властью все было согласовано! Власть им в рот смотрит! Еще бы! Такие инвестиции в экономику области! Ольга тогда ходила, писала, всем жаловалась, но толку никакого. Да ты вспомни, кто президентом был? То-то и оно! В общем, Ольга - наша единственная защитница. Мы ее уже какой раз в депутаты выбираем от «Коробочки». Тяжело ей там, в горсовете, одной бороться.
- Вот почему она не хотела ко мне переезжать. Но она мне ничего об этом не писала.
- Правильно делала. Ты бы все равно ничем помочь не смог – чего тебя дергать напрасно? Ты вон закопался в своих таблицах и формулах… Правильно сделала, что не писала тебе, – хрен бы ты премию заработал, если бы думал о чем другом, кроме работы. Зато теперь ты авторитет, сила! Может быть, сумеешь помочь.… Впрочем, люди меняются с возрастом.… Давай что ли выпьем?
- Давай. Я тоже хочу «Сергеича»
- Может, тебе лучше не смешивать?
- А, все равно. Такие дела.… А ты его так вкусно пьешь.
Я пытаюсь выпить водку одним глотком, но внезапный спазм перехватывает горло и получается два маленьких глотка. Бутерброд с форелью манит алой складкой нежного филе, и я его торопливо надкусываю. Контрастные ощущения крепкой горечи водки и нежной солености рыбки дополняют друг друга, образовав во рту вкусовую гармонию.
- Извини, Севка. Мне надо тут с одним кадром поговорить, - Серега грузно встает из-за стола, на ходу обтирая рот салфеткой, и направляется в вестибюль, где виднеются группки мужчин и женщин в маскарадных костюмах, и откуда постоянно раздается хохот.
- Подожди меня, сейчас вернусь, - говорит он и уходит.
«Ушел щасвернус» – написал Кристофер Робин своему другу Винни. «Щасвернус», «щасвернус» – какое волшебное слово… «Кто такой «щасвернус?»…
Свидетельство о публикации №202111400112