Я - Соска 27-28 исповедь 12-летней

27

      Я думала, вот станем мы с ним как муж и жена… ну когда мы… в общем, догола разделись. А потом у нас все как по маслу, навсегда… до гроба, чтобы куда он, туда и я.
      Ага, стали…
      Испортила я все своей торопливостью    
      А чего еще от меня ждать? Меня ж маманька не учила, меня бабушка не учила. Меня, как дядя Алик говорил, такие же дуры, как я сама, учить будут. А чего они сами знают, чтобы учить? Они говорят, привязать его надо. Дать разок, а потом на совесть давить, если совестливый. Или на испуг брать, если пугливый. Или пусть ребенка сделает, потом уже не отвяжется.
      Вот каким наукам учили. Не про любовь мне говорили, не про верность. Никто ни разу даже чуть-чуть не сказал, как дядя Алик: надо угадывать же-лание мужчины, надо делать все, чтобы ему хорошо было, чтобы он еще захо-тел, потому что ты лучше всех… ну, не то, что красивее всех, а для него дела-ешь все лучше, чем другие делают.
      Ни у одной моей «учительницы» даже мысли в эту сторону не работали! А в другую сторону только так!
      Вот про то, что все мужики одинаковые и им только одно надо, этакого я много слыхала.
      Это я от всех слыхала.
      Только интонации разные.
      Одни сильно презрительные. Другие не сильно, но тоже презрительные.
      Послушаешь их и, если захочешь поверить, будешь знать, кто плохой, а кто несчастный и забитый ими, которые плохие.
      А если Тёма не из таких? Если он совсем другой человек и для него не это главное, а совсем другое? И у него совесть есть, стыд есть. И душа такая неж-ная, такая ранимая? А я к нему с этим… но я же не знала… я как лучше хоте-ла… а он не понял…
      Я его не ругала, я ему ничего не говорила. Чего я могла сказать, если у меня все слова потерялись?
      Я, как увидела его безо всего, как только рукой к нему… у него… притро-нулась, так сразу и поплыла. На седьмое небо. И уже ничего сама сделать не могла.
      Это сейчас, когда уже почти месяц прошел, легко говорить. А сколь-ко времени я с ума сходила?
      Вспомню, и хочется руку себе оторвать. Остановить себя, повернуть назад.
      Я ж помню, как маманька дядьке делала, чтобы ему хорошо было. Он сам ее просил! И стонал довольный.
      Ну и я так же, когда мы поцеловались уже. Увидела краешком глаза, какой у него… совсем еще небольшой, мне даже не страшно было, если бы он в меня… А красивый! Живой! Не сарделька безмозглая.
      Юркнула я вниз, рукой взялась и только, как маманька, раз или не-сколько раз вверх-вниз сделала, даже ртом еще не успела… только на-клонилась. А Тёма дернулся от меня и мне в лицо… как брызнет с такой силой, потом еще… и уже слабее. Я отвернула его от лица и сама ото-двинулась. Я не нарочно, честно-честно, у меня как-то само собой полу-чилось!
28

      Я в первый раз… я не поняла еще, что это… ну, что у него… ну… все уже… как у мужчин бывает это…
      Он вскочил испуганно, гы-гы говорит, и бежать от меня.
      Закрылся в ванной, притих.
      Капельки у меня по лицу покатились, возле носа след остался, такой щекотный! Одна до губы доползла, я ее слизнула. И обалдела! Вкусня-тина! Я такого еще никогда не пробовала. Первый раз в жизни! Только почему-то показалось, что я этот вкус уже знаю. Не помню, откуда, но точно не из жизни, а из мечты… или из сна. Что-то волшебное, как сказ-ка, с ним связано.
      Пока Тёмы нет, я все пальчиком с лица в рот переправила. Пусть он не видит, а то подумает чего-нибудь, вдруг ему не понравится? А потом вспомнила, что надо было грудь помазать. Вера говорила, она читала, если этим грудь мазать, когда она расти начинает, то вырастет большая и красивая. А, ладно, теперь уж чего жалеть. Теперь уж в другой раз придется помазать. 
      Я не буду сильно стесняться, когда мы с ним потом… еще будем. Вот он сейчас выйдет из ванной, обнимет меня…
      И Тёме помогу не стесняться. Я же больше его знаю, я же видела, как взрослые это делают, а он не видел. А чего такого? Подумаешь! Дядя Алик у маманьки молоко просил, хоть капельку. Она ему давала. Нада-вит пальцами на сосок, капелька выступит, а дядя Алик ее языком, еще и благодарит маманьку, спасибо ей говорит. Даже шутил, помню. «Про-дай, - говорит, - каплю за сто рублей!» Еще говорил, что будет всем рас-сказывать, самый дорогой напиток, который он пил в этой жизни, стоил сто рублей за одну каплю! Ни за что, говорил, никто не угадает, что за напиток такой дорогой.
      Это так он про маманькино молоко говорил. А у меня самый дорогой напиток - это мальчиково молоко.
      И я его пробовала!
      А больше не попробую.
      Мы насовсем расстались. И теперь не я, теперь он от меня бегает, боится на глаза мне показываться.
      А стыдиться не ему, стыдиться мне надо. Это я во всем виновата.
      Дедушка на маманькину сестру непутевую в сердцах, помню, как кричал.
      «Сучка, - кричал, - не захочет, кобель не вскочит!..»
      Значит, я такая же сучка? Раньше времени захотела.
      А Тёма, он же мальчик, у них все немного по-другому. Он перевоз-будился. Я читала в журнале, у мальчиков это бывает, семяпроизволь-ное… от неопытности. Мы бы потом еще поцеловались, и у него снова бы все было нормально. Я бы подождала. Даже бы не в этот раз, в другой бы, я его не заставляю.
      А он закрылся в ванной и не выходит.
      Я его ждала, ждала, звала всяко, просила по-хорошему, все равно не выходит. Даже заплакала негромко. Скоро его родители придут с рабо-ты, а мы еще не все…
      Пришлось одеться и домой уйти.

29

Полный вариант ИСПОВЕДИ читайте на сайте

www.soyuznik.net - литературное кафе