Рука в черной перчатке

Комната слабо освещена, лишь на заваленном бумагами столе горит лампа. Желтый круг света ложится на пожелтевшие от времени, а по краям тронутые следами огня страницы рукописи. За столом сидит человек. Его аккуратно зачесанные назад пепельные волосы уже тронуты сединой, на лице - переплетающаяся сеть глубоких морщин, но серые глаза за стеклами больших очков по-прежнему горят почти юношеским возбуждением и любопытством. Осторожно, словно боясь, что страницы рассыплются под его рукой, он касается лежащего перед ним сокровища.
Кожаная обложка книги местами также пострадала от пламени, металл застежек потускнел от времени, лишь большие молочно-белые камни, вставленные в нее, продолжают гореть по-прежнему ярко. Человек провел немало времени, глядя на них, оплетенных таинственным узором. Но сейчас манускрипт открыт, и их блеск видит лишь шероховатая поверхность стола.
Кажется, что книга все еще хранит жар костра, из которого была – и была ли? – спасена.
Человек внимательно всматривается в строки, написанные красивым летящим почерком. Затем робко, словно ребенок, заглядывающий в запретный ящик отцовского стола, начинает читать, беззвучно шевеля губами.

***
Кристофер родился в небольшой деревеньке на юго-западе страны. Как долог и тернист был его путь, не мне судить, хотя я и сужу порою о том, чего знать не могу. Он был младшим сыном в большой семье, и с раннего детства возненавидел уготованную ему участь бедняка. Кристофер сторонился людей, а они – его. Порою, он надолго уходил куда-то и возвращался лишь в сумерках. Несколько раз соседи из любопытства пытались проследить за ним, но каждый раз сбивались с пути и, заплутав в поросших цепким кустарником оврагах, возвращались домой в синяках и царапинах. Вскоре излюбленным развлечением местных жителей стало сочинение небылиц про нечистую силу, с которой знается Кристофер. Но говорили об этом шепотом, при свете дня или возле тлеющей лучины, словно боясь, что он услышит эти досужие сплетни и нашлет на деревню мор или проклянет человека. Обвиняли его и в этом, и во многом другом.
Кристофер рано оставил отчий дом. Один старый монах обучил его письму и чтению, раскрыл многие секреты врачевания, рассказал о целебных травах и небесных светилах.
Я уже говорила, не мне судить о его путях, но к тридцати годам он был одним из самых богатых людей небольшого городка, лежащего неподалеку. Однако и здесь он не задержался надолго. Вскоре Кристофер переселился загород, в небольшой особняк на берегу озера. Там он и соблазнил наивную деревенскую девушку, а затем сделал своей женой. Прошло не так много времени, и Кристофер стал молчалив и холоден, надолго запирался в своей комнате, и лишь изредка до меня доносились его неясные бормотания. Порою я была готова поверить всем тем ужасам, которые про него рассказывали.
В тот ненастный ноябрьский день, когда буря ревела за окнами и рвалась в дом, я почувствовала себя особенно одинокой. Какой-то страх преследовал меня, скрываясь в каждой тени, но я не могла дать объяснения этому странному чувству. Дверь кабинета Кристофера вопреки обычному была не заперта, и я, предпочитая общество мужа одиночеству, потянула ручку на себя. Порыв ветра выбил дверь изнутри, и она с неожиданной легкостью распахнулась, дохнув на меня свежим и ледяным запахом бури.
Кристофер сидел за столом в окружении сваленных в беспорядочные стопки книг, что-то переписывая. Единственное в комнате окно было распахнуто, и дождь и ветер беспрепятственно врывались в помещение. Камин не горел, лишь несколько свечей, отгороженных от ветра, освещали комнату, но не давали тепла. При звуке моих шагов Кристофер поднял голову и, отложив перо, обернулся. Не знаю, что он прочел в моих глазах, ужас ли, удивление, но выражение его лица неожиданно изменилось, он смотрел на меня так, словно видел впервые.
- Уже поздно, - произнес он. – Иди спать, дорогая.
Я молчала, глядя на страшный предмет, лежащий на столе. Это был человеческий череп, покоящийся на раскрытой странице одной из книг. На его гладкой, чуть желтоватой поверхности чернели причудливо изгибающиеся линии и какие-то надписи. Проследив направление моего взгляда, Кристофер чуть заметно качнул головой, как будто отрицая что-то. Затем поднялся, подошел ко мне и, словно пытаясь отвлечь от мрачных мыслей, быстро поцеловал. Я ощутила запах вина, идущий от него, но мне ли не знать, что Кристофер никогда не пил.   
- Иди спать, - повторил он.
Той ночью я долго лежала без сна, слушая завывание бури, и лишь перед самым рассветом погрузилась в туманные грезы. Мне снился улыбающийся череп, который затем превратился в мертвенно-бледное лицо моего мужа.
К утру дождь прекратился, но неприветливое осеннее небо было затянуто тучами. На востоке из-за них проступало размытое светлое пятно – тщетно пытающееся пробиться сквозь них солнце. В холмах завывал ветер. Дом был пуст – единственная служанка отпросилась на несколько дней на похороны матери. Кое-где под окнами натекли небольшие лужицы воды. Проходя мимо кабинета Кристофера, я, повинуясь какому-то странному чувству, предчувствию, я бы сказала, я попыталась открыть дверь, уверенная, что та заперта. Я уже почти убедилась в этом, с облегчением осознав, что мне не придется вновь встречаться с невидящим взглядом черепа, когда она поддалась. 
В кабинете осталась только сырость. Одна из свечей еще дымила, окрашивая потолочные балки в черный цвет копоти. Кристофер спал, уронив голову на стол. Одна его рука безвольно свешивалась, другая словно тянулась к закрытой книге, на обложке которой поблескивала одинокая капля дождя. Кристофер что-то пробормотал, пальцы его правой, лежащий на столе руки, сжались, затем попытались нащупать что-то. Не знаю почему, но тогда мне не верилось, что мой муж способен на те вещи, в которых его обвиняли. Он опять шевельнулся, и один из перевязанных лентой свитков упал на пол. Я двинулась его поднять, но когда уже собиралась положить на стол, замерла. Углем на деревянной поверхности была начерчена пентаграмма, заполненная причудливыми символами. В каждом ее углу располагались небольшие кристаллы. Я долго смотрела на пугающий и одновременно притягивающий рисунок, словно пытаясь запомнить его в мельчайших деталях – каждый изгиб буквы, каждый поворот значка.
Кристофер опять зашевелился, беспокойно шепча, и только сейчас я обратила внимание, что его щеки горят нездоровым румянцем.
После этого Кристофер слег почти на неделю. Я часами сидела у его постели и молилась за его душу, несмотря на все, увиденное мною, все еще не в силах поверить.
Едва мой супруг оправился от болезни, он опять стал надолго запираться в своем кабинете. Порой я не видела его целыми днями.
Погода меж тем портилась. Дул холодный северный ветер и дом то и дело вздрагивал под его неистовыми ударами. По утрам промозглый туман выползал из низин, застилая землю белесым маревом, и когда ветер ненадолго стихал, становилось совсем тихо. Как-то утром, стоя у окна, я заметила мерцающий огонек, слабо пробивающийся сквозь утреннюю дымку. В тишине явственно скрипнула калитка. Огонь стал удаляться, пока не исчез совсем.
Рассвело, и туман постепенно рассеялся, оставив лишь неприятный осадок на душе. Зарядил мелкий дождь. Спустя несколько пролетевших незамеченными часов, входная дверь хлопнула, и в дом вошел Кристофер. Вода ручейками стекала с его плаща, мокрые светлые волосы прилипли ко лбу.
Так продолжалось несколько дней подряд. На все мои расспросы Кристофер отвечал молчанием, и однажды я решила проследить за ним.
Был ненастный вечер. Поверхность озера была покрыта тонким слоем льда, и в надвигающемся сумраке на голых ветвях серебрился иней. Далеко впереди я смутно различала фигуру Кристофера. Он шел быстро и ни разу не обернулся.
Вскоре дорога привела нас на старое, давно заброшенное кладбище, и вид могильных плит, призраками поднимающихся над серой землей поверг меня в ужас, но я заставила себя приблизиться к ним.
Кристофер остановился, поставив фонарь на землю и склонившись над чем-то.
Ветер, не останавливаемый лишенными листвы деревьями, кружил между надгробиями, шевеля стебли пожелтевшей травы, и хриплые крики каких-то птиц доносились со стороны леса. 
Я пристально следила за каждым движением Кристофера, укрывшись за стылым могильным камнем, но когда бы в последствии не пыталась воскресить его образ в памяти, все представлялось мне нечетким и тусклым.
Помню, когда совсем стемнело, и от холода я перестала что-либо ощущать, мне виделись призраки, крадущиеся меж могил, но то была лишь игра моего воображения. Кристофер обнажил кинжал, и, вытянув руку вперед, быстро провел по ней лезвием. Затем он повернулся спиной ко мне, и, силясь, что-нибудь рассмотреть, хотя увиденного мне было вполне достаточно, я сделала несколько шагов вперед. Сухая ветка предательски хрустнула под моей ногой.
Кристофер вскинулся, оглядываясь вокруг. Он был бледен, словно покойник, и мне показалось, ожидал увидеть нечто ужасное.
И вновь нас разделило молчание, Кристофер лишь прошептал «Зачем?», впервые за долгое время обняв меня. Больше мы не обмолвились ни словом. Я не решалась ни о чем спросить, и больше не чувствовала себя с ним в безопасности, как бывало раньше, когда он легко развеивал мои ночные страхи.
Так мы дошли до дома, и от меня не укрылось, что Кристофер то и дело беспокойно оглядывается в сторону кладбища и темного ропщущего леса.
Когда полночная тьма осталось за порогом, мне показалось, что владевшее Кристофером странное безразличие ко всему отступило. Хотя тень увиденного на кладбище и оставшиеся без ответов вопросы все еще не давали мне покоя, в моей душе зародилась надежда, что еще не все потеряно.
За окнами бушевала ночь. Ветви деревьев скреблись о ставни, словно когти, и ветер всхлипывал жуткими и тоскливыми голосами. Когда я провалилась в беспокойный сон, он был полон чудовищной ночной какофонией. 
На следующий день, задолго до рассвета, Кристофер ушел опять, и уже не вернулся. Вскоре река, питавшая водой озеро перед нашим домом, прибила к берегу возле деревни его бездыханное тело, столь изуродованное, что если бы не перстень, с которым он никогда не расставался, я не узнала бы своего мужа в этом порождении ночных кошмаров.
Я не знаю, что с ним произошло, и даже не смею гадать об этом, не смею гадать, что заставило его встать на этот темный путь, и что, в конце концов, его убило.
Какой бы страшной не оказалась правда, я всегда буду любить тебя, Кристофер.

***
Человек закрывает книгу, и неожиданно в его мыслях возникает странная картина. Он видит красивую женщину в старинном платье. Перед ней на столе лежит эта самая рукопись, и чернила на ее страницах еще не просохли. Поставив последнюю точку, женщина закрывает том, и некоторое время сидит неподвижно. В ее глазах блестят слезы. Затем она бросает книгу в огонь камина, и, не оборачиваясь, выходит. Внезапно порыв ветра заставляет пламя сжаться в комок, и рука в черной перчатке поднимает книгу с горящих углей.
Человек качает головой, и, протирая очки, продолжает всматриваться в красивые строки.
- Она бесценна, - едва слышно шепчет он.
- Да.
Человек оборачивается. Судорога искажает его лицо, и лишь хрип боли и ужаса вырывается из груди. Последнее, что он видит, это рука в черной перчатке, и то, что книги на столе перед ним уже нет.