Женский секрет

[…]Жирные запятые дней все дальше уносят тебя. Окончательные точки темных провалов, которые называются «ночь» заколачивают сваи в фундамент мавзолея нашей некогда розово-белой, как зефир, любви. Я устала писать тебе клочки, бумажки, журавлики с одинаковыми «я-буду-ждать». Сегодня мне снился теплый снег. Нагретый солнцем, хрустящий, мягкий, как манная каша. Я лежала на снегу и вспоминала другой снег – изготовления 1999 года. Тогда еще не пришли в календарь эти страшные дыры – нули. Дырявые нули на прицепе адской лошади – двойки. Тот снег валился сейчас на меня из прошлого тысячелетия. Падал кипами, мешками, вагонами. И я вспоминала.
Дом на окраине вымершей деревни. Разрывающиеся криком вороны. Горелый лес, как восстающий из пепла мертвец тянет новые руки-ростки к солнцу, которого нет вот уже месяц. Тридцать два дня на небе только серая вата туч. Снег идет и идет, каждое утро ты выпрыгивал в окно, уходя по пояс в белую субстанцию, и откапывал дверь. Иначе нам было не выйти. Но и идти никуда не хотелось, потому что у нас было все. В сарае аккуратными одинаковыми младенчиками лежали поленья. Продуктов в погребе и кладовой хватило бы еще надолго. Хотя ели мы мало, в основном ночью, когда, обессиленные от ласк, почти доползали до стола и жадно пили холодное молоко и запихивали в рот сочные ломти холодной баранины вперемежку с яблоками из компота – мы торопились насытиться, чтобы скорее вновь броситься в объятья друг друга.
Наше счастье было огромно и громоздко, как первая ЭВМ, оно все время грозило раздавить нас и мы спешили откусывать от него по кусочку. Мы думали, что если оно станет чуть поменьше, мы сможем приручить его и оставить с нами навсегда. Но судьба готовила нам страшное испытание. Когда я сейчас вспоминаю о том вечере, у меня стынет кровь в жилах и кажется, что по шее под волосами ползут невидимые гусеницы.
В тот день мы спали допоздна. А когда вышли во двор, стало уже смеркаться. И тут мы увидели, что у ворот стоит ящик. Это был довольно большой деревянный ящик, обшитый мешковиной. Подойдя ближе, мы увидели, что к ящику прикреплена фанерная табличка с твоей фамилией. Мы не могли взять в толк, откуда взялась эта посылка, но решили, что единственный способ разрешить эту загадку – просто открыть ящик. Ты принес из сарая топор и, вспоров мешковину, принялся отдирать фанерную крышку. Не знаю, где было в тот момент мое сердце, почему я не остановила тебя, почему не почувствовала, что после того, как крышка упадет на землю, наше счастье растает, как первый случайный снег в сентябре. Но глупое сердце молчало и ты, потянув крышку изо всех сил, сбросил ее на снег. Ты заглянул в ящик, и я увидела, как лицо твое приняло сперва озадаченное, а затем и просто изумленное выражение. Что там? – спросила я. Но ты только молча стоял и смотрел внутрь ящика. Тогда я подбежала и заглянула тоже. Я до сих пор проклинаю тот миг, когда глаза мои увидели эту […]         

- Степ, вылазь, скоко можно срать, я тоже хочу!
- Щас, уже выхожу. Грузный Степан вырвал из выцветшей ученической тетради двойной лист, повесил тетрадку обратно на гвоздь и, помяв бумажку, не спеша подтерся. Листок с аккуратными строками, написанными явно женской рукой упал на выросшую уже почти до деревянного очка кучу говна. Степан подтянул штаны и повернул деревянную щеколду. За дверью топтался конопатый Чичкан. «Ну ты срешь, Степа, по полчаса, ****ь, я чуть не наложил». Степан хихикнул и выдернул из рук Чичкана начатую бутылку «Балтики». «С пивом срать грешно», - сказал Степан и пошел к дому. Чичкан почти вбежал в деревянный покосившийся сортир и спустил брюки. Желтая струя ударила в листок с аккуратными строками, размывая чернила. Еще через несколько секунд Чичкан выпустил газы и аккуратная колбаска его кала полетела вниз. Чичкан удовлетворенно засопел: «Хы бля, заебись-то как бля.» Чичкан закурил и принялся читать из середины тетрадки, которую они со Степой, найдя в этом брошенном доме, пустили на подтирку.

[…] совершенно ни на что не похожую. Мы переглянулись и я увидела, как ты побелел от ужаса […]

Чичкан вырвал лист и принялся комкать и тереть его - чего рассиживаться, там еще ж пива полный погреб.