Отел на ферме

Корова cобралась телиться. Она тужилась, мычала, била себя грязным хвостом по ляжкам, притопывала от нетерпения ногами, даже пробовала бодать ржавую поилку, полузасыпанную сенной трухой. Тщетно. Теленок вылезать не собирался.

Доярка Валя, порядком разозленная этой тягомотиной, бросив дойку, прибежала ко мне в кандейку (так все называли пристройку-кабинетик, прилепившейся в углу родильного отделения нашей фермы).

- Давай, ветеринар, иди Березу тели, я с ней до вечера сидеть не собираюсь, - с ходу, на одном дыхании выпалила она.

- Черт бы подрал эту Березу! – скорее по привычке, чем по злобе, ругнув корову, я поплелся вслед за умчавшийся в даль шустрой бабенкой.

Береза была плоха. Она тяжело дышала. Густая испарина начала покрывать ее бока. Околоплодные воды не отошли, но потуги прекратились, и ждать их возобновления смысла не было. Вздохнув, я пощупал сухожилия у основания коровьего хвоста. Береза слабо колыхнула заскорузлой от навоза кисточкой и вопросительно повернула морду в мою сторону.

- Ну,  будим рожать? – спросил я у нее, не ожидая, впрочем, положительного ответа. Что делать дальше, было ясно и так.

Тяжелые роды у молочной коровы – обычное явление в эпоху окончательно развившегося социализма. Редкая буренка справляется с этим делом без посторонней помощи. И это понятно: чем выше удои, тем слабее физическое здоровье. А тут еще и сперму для осеменения от каких-то мясных быков привезли. Телята от них получаются большие, упитанные, но для молочной коровенки эта ноша трудноподъемна. Нет, не отелится моя Береза без посторонней помощи.

Пришли скотники. Посмотрели заинтересованно. Закурили. Поговорили с дояркой. Подошли ко мне.

- Давай тянуть, что ли? – говорят.

Я слушал их краем уха. Пока они дымили беломоринами, я скалпелем разрезал околоплодную оболочку, пузырем выпиравшую из коровьего влагалища. Смазал руку йодом (дезинфекция) и синтамициновой мазью (вазелин закончился еще месяц назад, а рука должна скользить). Затем подошел к корове, засунул одну руку ей в утробу, а второй стал придерживать сочащийся навозной жижей хвост.

Со стороны это действо всегда выглядит довольно забавно: ветеринар в грязном халате копается в корове, строя зверские рожи и комментируя, что он там нащупал. Но ветеринару в таких случаях всегда не до смеха. Работа эта физически крайне тяжелая, ответственная и потому – сложная.

Вот и сейчас, очень глубоко, где-то на дне необъятного коровьего брюха я нащупывал голову плода и пару ног с копытцами. Ухватившись за пальцевые суставы, я попытался подтащить теленка подбиже к просвету влагалища. Я пыхтел, напрягал все силы, но у меня ничего не получалось.

Неожиданно пришла помощь.

- Ну, что, давно е…, - сказал над ухом знакомый голос. – Давай-ка, теперь я попробую…

Это был Пиманыч, наш главврач. Держа слегка на отлете онемевшую, измазанную кровавой слизью руку, я слушал своего шефа, который, не переставая щебетать, ковырялся в корове.

- Опять они на меня наехали, - понизив голос, сообщил Пиманыч. - Председатель вместе с главбухом приперлись прямо в аптеку. Где, спрашивают, спирт храните, почему, говорят, для лечения животных не используете? А я говорю… веревку подай… О-о-о! Дергается!  Используем, говорю, вот и сейчас наркоз корове делать будем. Ты, посмотри в сумке, там есть кое-что…

Я достал из пиманычева  саквояжика неполную трехлитровую банку с плескающейся в ней бесцветной жидкостью.  Уже по весу банки было ясно – там Он. Чистейший. Медицинский. Приподняв край полиэтиленовой крышки, я убедился в своей правоте: из банки исходил тот же незабываемый дух, что и от дыхания моего шефа.

Налив в ведро литра 3-4 воды, я добавил в нее настойки валерианы, полыни, экономно, но не скупо, под строгим взглядом Пиманыча ливанул спиртика. Скотники, видевшие такое кощунство, немедленно разтрезвонили о нем по всей ферме. Сбежались доярки. Пришел даже непьющий дед-говновоз, оставив свой чудовищно грязный трактор. Я всем давал понюхать содержимое ведра и резиновой бутылки, из которой заливал «лекарство» в коровью пасть. Пиманыч виртуозно врал про его составляющие, заставлял демонстрировать пустые бутылочки и початую банку со спиртом.

После перекура было решено вытаскивать на свет Божий долгожданного теленка. Народ ухватился за веревки, привязанные к телячьм ногам (шеф, даже пьяный вдрызг, делал свою работу отменно). По-тя-ну-ли-и-и неторопливо… По-силь-неее… Попробовали дер-нуть. Теленок сидел крепко. Даже не пошевелился. Пиманыч, контролировавший рукой в коровьей глубине весь этот процес, озадачено поднял брови и сказал:

- Спирта ни кто не получит, пока я не увижу теленка… Понятно?…

Через полчаса, когда было випито пол-литра спирта, и скотники уже вовсю тискали молодых хохотливых доярок, забывая о своих обязанностях «вытягивальщиков» теленка, Пиманыч объявил о кесаревом сечении. В условиях коровника это значит только одно: корове перерезается глотка, вспарывается брюхо, из которого вытаскивается матка с теленком. Действуя достаточно быстро, теленка зачастую удается спасти. Корова же обречена в любом  случае. У нее «спасают» только мясо.

Я сбегал в кандейку за хранившимся там, на всякий пожарный случай, новеньким ампутационным ножом. Передал его Пиманычу. Береза была на последнем издыхании. Тем не менее, ее голову накрепко привязали веревками к ограждению стойла. Пиманыч взмахнул ножом и моментально располосовал коровье горло до самого позвоночника. Хлынула кровь.

Теперь настала моя очередь. Сделав по середине живота надрез, я выпустил под ноги коровий требух. Затем схватил огромную матку и, что было силы, дернул ее на себя. Боясь поранить теленка, я вспорол податливый мешок, и запустил во внутрь руки. То, что я увидел, меня совсем не обрадовало. Но было поздно. Теленок дернул головой и сделал вдох.

Мне много приходилось слышать про различные отклонения во время внутреутробного развития. Я видел образцы подобных ошибок природы в кабинетах патологической анатомии и акушерства. Все это был детский лепет по сравнению с тем, что лежало у меня под ногами.

У теленка отсутствовало тело. Была нормальная голова, отлично сформированные конечности. Но тела, как такого, не было напрочь. Позвоночник представлял собой кривую косточку, по виду смахивающую на вытащенную их супа и обглоданную куриную шейку. К ней как-то крепились ноги с головой. Обнаженные тонюсенькие ребрышки торчали во все стороны. Внутрение органы, кстати, без следов патологии, находились в отдельном мышечном мешке, который накрепко прирос к маточной стенке.

К счастью, теленок прожил всего несколько секунд. Его организм не мог функционировать без нормально развитых мышщ и полноценного скилета.

Новорожденный монстр, вместе с кишечником матери и прочими отходами забоя, был оттащен в угол фермы, где и пролежал более судок, пока его не убрали - все было не досуг отвезти его на скотомогильник. Ночью труп грыгли собаки. Доярки, пришедшие на утреннюю дойку, увидели это безобразие и громко ругались. Что еще? Пиманыч списал на «лечение» Березы около пяти литров спирта. Думаю, покойница на него не обиделась. Кстати, из нее получилось 154 килограмма не самого лучшего мяса и несортовая шкура.