Третий читатель рассказ с послесловием

Количество прочитавших: 2 (Эпиграф).


За перо он взялся  очень поздно - затянул с этим делом, как минимум, лет на сто пятьдесят. Вот, если бы волею судеб прапрадед его не увлекся бы строительством паровых машин, а занялся, скажем, изящной словесностью, то, весьма вероятно, что их род с таким же рвением, как в инженерное дело, ушел бы в литературу. Родители   - потомственные инженеры  - не то, чтобы совсем равнодушно, но как-то с прохладцей относились к гуманитарной области знаний и всячески поощряли увлечение сына   точными науками. Вполне возможно, что отдельные литературные проблески у него случались, например, в школьных сочинениях, но доподлинно установить этот факт не представляется возможным. На последнем курсе института, технического, разумеется,  он  написал небольшую заметку в студенческую газету, но в тот же день, когда собирался отнести ее редактору, ему предложили устроиться на полставки в институтский вычислительный центр. Здесь мы попадаем в затруднительное положение, так как заметка затерялась, и предложить ее читателям для обсуждения мы не можем. Распечатки, бобины с магнитной лентой, тусклое мерцание монохромных экранов, многочасовая отладка программ - все это,  казалось, не позволит свернуть ему на литературную стезю точно так же, как паровые котлы не позволили сделать это его прапрадеду.

Все же этот день наступил... Он проснулся  и понял, что сегодня должен написать литературное произведение. "Роман!" -  сформулировал он, полежав еще две минуты с закрытыми глазами. Потом еще пятнадцать минут он лежал, всматриваясь в потолок, но желание написать роман не исчезло. Он встал, позавтракал, собрался и поехал в институт.  Затевая роман, приходилось считаться с прозой жизни.  Во-первых, дел оказалось невпроворот, а во-вторых, распечатать что-либо, не относящееся к основной работе, можно было лишь поздно вечером, когда все сотрудники, за исключением вахтеров, расходились по домам. Наконец коридоры опустели, и он, устроившись за терминалом с чашкой кофе в руках, принялся размышлять над фабулой.

Год без малого он писал роман, а, закончив и подождав с месяц, отнес рукопись в   издательство. Рукопись не приняли, не отрывая заочечных глаз от каких-то бумаг, сослались на издательский план и кучу иных, но весьма веских оснований. В редакции небольшого литературного альманаха, куда он зашел спустя неделю, рукопись взяли и обещали посмотреть. В редакцию он наведывался сначала  еженедельно, затем каждый месяц, но всякий раз дама неопределенного возраста, олицетворявшая, по-видимому, крупную литературную форму, отвечала, что рукопись его не прочли и, вообще, рукописей у них полно, а он даже не член союза писателей, чтобы его  роман  читать в первую очередь. Он понял намек и  попросил вернуть рукопись.  Среди многочисленных папок с бумагами, лежавших на полках у дамы за спиной, рукописи не оказалось. Не было ее и  под столом, и в маленькой комнате с табличкой "Архив". Дама пожала плечами и, неопределенно махнув рукой, высказалась в том смысле, что рукопись ему, скорее всего, уже выслали почтой.

Прошло  почти два месяца и  в институте появился следователь, который, показав ему рукопись, спросил: "Ваша?"  Отпираться было бесполезно -  на первой же странице красовалась его фамилия, а в углу шариковой ручкой был написан  рабочий телефон. Рабочий телефон он написал потому, что домашнего у него не было, а про мобильные  телефоны  в то время знали, осмелимся приписать им такое достоинство, лишь писатели-фантасты.  Следователь рассказал, что рукопись нашли в автомобиле  одного из редакторов литературного альманаха. Автомобиль, в свою очередь, нашли за городом у обочины шоссе. Ничего криминального -  человек возвращался из Пицунды, где провел отпуск,  и, очевидно, уснув за рулем, врезался в столб. Следователь задал несколько вопросов, а потом обязал его прибыть в указанный день в управление и оформить протокол.  В течение всего разговора следователь рукописи из рук не выпускал и вернуть ее обещал лишь после всестороннего изучения обстоятельств дела.

Когда в положенное время он приехал в управление, то  его задержали на вахте, сказав, что  следователя не будет. Потом его проводили в кабинет за дверью с номером три - из всех дверей вокруг лишь на этой был номер. За дверью располагался милицейский чин в очках. Чин записал его  личные данные и стал расспрашивать о  встречи со следователем. Внимательно  выслушав его ответы, страж закона   не внес ни одного слова в протокол, а, почесав затылок, расписался в его повестке  и  сказал: "Идите".  В коридоре, проходя мимо стенда  "Наша цель - правопорядок", он заметил небольшую  фотографию,  перечеркнутую в углу черной лентой.  Текст под фотографией извещал о скоропостижной смерти  от сердечного приступа одного из лучших сотрудников. Он вздрогнул и остановился. Еще раз глянул на  фотографию, искренне желая усомниться в увиденном, но, увы, с фотографии на него смотрел следователь.   В этот момент что-то уперлось ему в спину. Он оглянулся. Уборщица  орудовала шваброй и, скорее всего, намеренно задела его.  Заметив, что он обернулся, женщина недовольно пробубнила: "Хм, от приступа... Спьяну в аварию попал... Чиво тут стоять-то, как столб..." "Не видать мне своей рукописи", -  подумал он, выходя на улицу.

Рукопись позже  переслали в институт, и она  попала к его непосредственному начальству.  Может быть и даже наверняка,  на его литературные потуги начальство посмотрело бы сквозь пальцы, но вот перерасход бумаги для печатающего устройства  вряд ли оставило бы без последствий. Однако, пожурив его более чем формально, начальство заинтересовалось романом и оставило рукопись у себя. Утром он пришел в институт с некоторым предощущением того, что на этот раз неприятностей не избежать. Оговоримся, что   перед начальством особого страха он не испытывал, но на душе все равно было тревожно. Начальство встретило его у кабинета весело и бодро, указав, что на рабочем месте следует избегать унылых  мыслей и плохого настроения.

Впрочем, натужно улыбаться и принуждать себя к веселью уже не требовалось. В стране во всю разворачивалась старинная русская забава - реформы. На этот раз  - то ли из-за поэтического созвучия с птицей-тройкой, то ли по иной, скрытой от нас, но, вероятно, известной читателю причине - реформы были названы "Перестройкой". Сквозняки перемен загуляли и по институтским коридорам. Самоокупаемость и хозрасчет привели к списанию и продажи вычислительной техники как лома цветных металлов. На вырученные средства начальство отремонтировало свой кабинет и съездило в Европу. Во время ремонта из кабинета выволокли старый шкаф, где среди распухших папок с бумагами он   и обнаружил свою рукопись. Стер пыль, и, оглядев, заключил, что ее никто не читал с тех самых пор, как она попала в этот кабинет.  В шкафу рукопись лежала в самом дальнем углу, многие листы ее были смяты и вываливались из скоросшивателя.

Пожалуй, уместным будет небольшое пояснение, ибо мы уже  не в состоянии сдерживать поток недоуменных мыслей читателя, которые можно выразить двумя словами  - где женщины? В самом деле, он не был монахом, и женщины в его жизни играли достойную для них роль. Однако, займись мы этим вопросом в начале рассказа, и все повествование ушло бы совершенно в другую сторону, а этого позволить себе мы никак не могли. Теперь мы не только имеем право, но и обязаны отказаться от этой уловки и, не теряя времени даром, перейти к самому главному.

Она нашла рукопись у него в столе - любопытство свойственно женщинам - утром, когда он еще спал. Проснувшись, он увидел ее  у стола, читающей роман. Он бесшумно подошел  и заглянул ей через плечо. Рукопись была раскрыта на третьей странице. Он поцеловал ее в шею и от неожиданного прикосновения она вздрогнула....

Она взяла рукопись с собой, и с  того дня им овладело беспокойство, которое исчезало лишь тогда, когда они были вместе. В глубине его сознания  еще не сложившиеся в цепь звенья уже начинали обнаруживать себя, постепенно проявляя взаимообусловленность и этим усиливая его тревогу. Однажды он проснулся среди ночи. Его знобило. Все встало на свои места - он ухватил связь событий и отчетливо представил, что должно случиться. Чувство близкой утраты больно кольнуло в сердце. Уличный телефон-автомат бессовестно проглотил пару двухкопеечных монет и лишь после третьей в трубке раздались длинные гудки. На другом конце провода к телефону никто не подходил. Отчаявшись дозвониться, он побежал. Его не смущала ни абсурдность ситуации, ни расстояние до ее дома - он боялся за ее жизнь и все остальное было ничтожно. Задохнувшись от быстрого бега, он замедлил шаг. Возле остановки его нагнал дребезжащий автобус. Салон был пуст, и казалось, что автобус идет без остановок. Всматриваясь в  проносившиеся за окнами дома, он  клялся больше не писать, обещал сжечь рукопись, только бы ничего не случилось, только бы она не успела прочитать роман. Наконец автобус остановился. Опять он бежал по темной улице. Вот и дом - подъезд, этаж, кнопка звонка... Она долга не открывала и была очень удивлена,  Он, увидев ее невредимой и немного отойдя от охватившего его волнения, уже гнал от себя назойливую мысль о том, как смешны его опасения и еще более смешна фраза, произнесенная  вместо приветствия. "Где роман?" - спросил он, прерывисто дыша и проходя в комнату. Там он схватил рукопись, лежавшую на журнальном столике, и прижал ее к животу, будто готовую разорваться и покалечить окружающих гранату. Устало улыбнувшись, он буквально свалился в кресло и уснул. Впоследствии  не раз вспоминал  он этот случай, размышляя о том, успела ли она прочитать роман.

Через год они эмигрировали в Канаду. Собираясь в дорогу, он обшарил все углы квартиры, перебрал все бумаги с единственной целью - отыскать рукопись и выбросить ее. Поиски оказались напрасными. Гораздо позже, уже когда они переезжали из квартиры, которую снимали в Торонто, в свой собственный дом, правда, весьма скромный по местным понятиям и к тому же приобретенный в кредит, он случайно обнаружил среди вещей свою рукопись. В Рукописи на третьей странице лежала закладка. Он понял, что роман она не читала. Вспомнив об обещании, которое он дал в ночном автобусе, он сел в машину и, доехав до леса, развел там костер.  Он стоял рядом, смотрел на пламя и думал, что  один роман и два настоящих читателя - вот и весь итог его литературных занятий. Когда огонь сглотнул последние страницы,  подъехала полиция. Ему удалось сохранить от нее в тайне истинную причину ареста, убедив ее в том, что просто развел костер в черте заповедной зоны. На суде он объяснил свой поступок личной неприязнью к писателям и литературе вообще. Судья, у которого месяц до того жена сбежала с каким-то писакой, ограничился штрафом.

В день очередной годовщины переезда в Канаду они ужинали в небольшом ресторане и вспоминали ту, оставшуюся за океаном, жизнь.

- Помнишь, в Вене мы очень долго ждали канадскую визу? - спросила она, когда официант принес бутылку вина.

Он кивнул и поморщился - воспоминание было не из приятных.

- Знаешь, чем я там спасалась? Твоим романом...

- Вот как, - он удивленно поднял брови. - Разве ты его прочла? А как же закладка на третьей странице?

- Наверно, это была не моя закладка, - пожала она плечами. -Я читала  почти не отрываясь, и закладка была ни к чему...  Тогда в рукописи не оказалось последних страниц... Терпеть не могу неоконченные романы... - она улыбнулась и взяла бокал с вином.

- ...Но недавно я нашла эти страницы и дочитала роман. Кстати, ты не знаешь, где рукопись? Я хочу вложить туда недостающие листы...


____ Послесловие ____

Особых причин публиковать этот рассказ до недавнего времени не существовало. Рассказ так  и остался бы в столе на дискете, если бы - пожалуй, не сказать об этом уже нельзя - если бы  нам  на Проза.ru случайно не попались на глаза те самые странички *) романа, которые  утерявшись,  не были сожжены автором.

*) Предложения, касающиеся размещения на этом месте ссылок на ваши произведения, рекомендуется оставлять в виде рецензий к рассказу.