ПАВЕЛ ТЕН
ПОРТРЕТ КОРОЛЕВЫ
ТЕМ, КТО СМОЖЕТ
ПРОВЕСТИ ПРЯМЫЕ АНАЛОГИИ
Они неуместны, хотя иногда бывают прототипы, и вы, вероятно, их знаете не хуже меня. Но один штрих, одно слово - и меняются черты лица, поступки, если угодно душа. И остается сходство, но лишне говорить об идентичности. И откуда ей взяться, и разве может быть иначе в этом мире не только моей фантазии.
Автор
ПРОЛОГ
Сидит напротив, а смотрит куда-то в сторону. Эй!
- Я дам тебе меч и красивую одежду.
- И что с ними делать?
- Вот темнота-то, - покачал я головой. - Одежду носить, мечом владеть.
- Лучше дай мне симпатичную и нетяжелую женщину. Мы счастливо проживем с ней на берегу моря, поедая бананы и рыбу. Поприятней будет и попроще.
Не нравится.
- Ну, может, я тебя сделаю королем?
- Нет, - его даже передернуло. - Чего пристал? Если хочется дойти до пределов банальности - ты уже близко. Дальше не надо.
- Почему это?
- Потому... Пошло... И никогда ты раньше не писал в жанре «фэнтэзи».
- Ну и что? Я никогда раньше не был дирижером симфонического оркестра, но занятие это почему-то не пошло.
- Потому что ты никогда не был дирижером симфонического оркестра.
- Каламбур? Скажи просто, тебе не хочется отправляться в непривычный мир.
- Мне не хочется отправляться в непривычный мир. Я не вижу в нем ничего особо привлекательного. Я вообще сейчас должен быть в другой книге.
- Ну после этой - сразу туда. Я обещаю.
- Помню. Ты обещал уже: «Вот, закончу рассказ!»... «Вот, сдам экзамены!»... «Вернусь из командировки!»... Так я и околею в неизвестности.
- Не велика беда. Чего ты тут, вообще, выпендриваешься? Вот тебе меч и красивая одежда, лошадь за дверью. Давай проваливай. Королем не сделаю, скучно тебе там не будет. Вопросы?
- Я не очень понял, где это.
- Повторяю: в другом измерении.
- Ну и я опять не понял... Не на Земле, что ли? - и глаза раскрыл, словно сел на острое.
- Не важно. Другая это планета или наша - иной счет, иные пространство и время. Здесь этого нет.
- И при этом все как у нас?! - с такой радостной надеждой.
- Не совсем, - все-таки достает он меня, ой достает.
- «Не совсем»! «Силы Света и Тьмы являются властителями измерения»! Надо же такое замутить.
- Докажи мне, что этого не существует. Попробуй, а я докажу, что не существует тебя.
- Конечно, я тварь подневольная. Можно мне об этом напоминать. Пользоваться! Когда сказать больше нечего. Выдумывать всякие миры примитивные и сажать меня в них, как в клетку.
- Почему примитивные? Простые.
- Я допускаю, что во Вселенной существует все. Что любой нашей фантазии соответствует какая-нибудь реальность, но чего ты выбираешь всякие мерзости?
- Какие мерзости?
- Всякие. Мне же там наверняка опять достанется на орехи.
- Видишь ли, я пишу, как могу. Часто выбираю, что понятней и ближе. А ты, нравится тебе или нет, еще долго будешь бегать из книги в книгу. Пора бы с этим смириться. Стать мужчиной или сменить пол. В конце концов, ты там еще не был, а уже трусишь.
- Я опасаюсь. Что за наезды?! Ничего не объяснил толком. Какая планета? Сколько государств. Языков. Народов. Религий. Какого цвета люди? Экономическое развитие? Где эти данные? Где погружение в эпоху? Вхождение в роль? Я слышу только бредни о борьбе Добра и Зла и щупаю всякие древние железки для убийства. И не надо отрицать. Зная тебя, я твердо уверен, что мне там непременно достанется на орехи.
- Кто это тебе говорил о борьбе Добра и Зла?
- Ну, Света и Тьмы.
- Нет, не «ну»! Не «ну». Поаккуратнее с терминами.
- Какая разница?
- Вот ты и выяснишь. Ты посмотришь на тот мир изнутри. Там будут разные города и страны, короли, рыцари, нищие. Ты будешь рыцарем, так легче...
- Ой, устал я...
- Не морщься.
- Может это и хорошо, но, судя по тому, как ты это рассказываешь - получится гаденько.
- Чего ты весь день ворчишь и придираешься? Как не стыдно?
- Не стыдно.
- Я хотел спросить, как не страшно? Я же могу и убийц подослать. Они живо истыкают тебя ножиками, отрежут хамский язык и голову, и бросят умирать в лесу.
- Этот наглый повелительный тон меня крайне раздражает. Раньше я мог бы пожаловаться в профсоюз, но теперь, как дворянин, я вправе требовать сатисфакции.
- Потребуешь. Там будут красивые девушки. У них.
- А где, ты говоришь, мой конь?
- За дверью. Несмотря на то, что ты будешь среди людей Тьмы, я сделал его белым. Правда, оригинально?
- Нет. На белом грязь заметнее. Оригинально было бы коня превратить в какое-нибудь другое животное.
- Но тогда изменится биологическая пирамида, или как ее там, ты будешь выглядеть по-другому.
- Тебе не надо было браться за «фэнтэзи».
- Не тебе судить.
- Слушай, а какой там по-нашему век?
- Трудно сказать. При их мечах и стрелах, они достаточно цивилизованные. У них не может быть «по-нашему».
- Это - ладно. Эталоны красоты! Женщины не как у Рубенса? А может, ты их из оригинальности всех сделал без сисек?
- Ну-ну, это уже грубо.
- А я - рыцарь, мне можно, я - серый.
- Вовсе нет. Даже королю нельзя. И даже нашему дворнику. А у тебя еще и хорошее образование, ты только здесь дурака валяешь.
- Посмотрим.
- Да, посмотрим. Я буду навещать тебя. Обязательно буду навещать.
- Только, чтобы это не выглядело дешево. Никаких лиц на небе. Это же плагиат.
- Я постараюсь.
- А зачем, кстати, ты там нужен? Согласись, ты не Свет и не Тьма. Твое воплощение там - Я. А ты кто?
- Я сам, наверное.
- Не жирно: два я на одно измерение? Ты будешь зудеть и путаться под ногами. Следить за мной как за малым ребенком... Что за мелочная опека?! Тебе мало писать, надо непременно участвовать? Прийти, расставить все точки над «и», съесть лучший кусок торта и овладеть самой красивой женщиной.
- Не беспокойся. Я помню кто главный герой.
- Ты, всегда ты. Только маскируешься.
- Любого героя можно свести к идее. К системе идей, которая им движет. Возможно, Платон прав, но Платон не прав и не надо его бюстов. Человек рождает эти идеи сам. А поскольку я автор...
- Ты, всегда ты. Говори, говори, оправдывайся, честолюбивый. Кому - имя в газете, кому - собственная рожа в телевизоре, а кому - новая жизнь на халяву там, куда ни одно турагентство не отправит.
- Но я же автор!
- Но нас же тебе мало. «Я сам»! Вот если бы ты был Виктор Гюго - я бы сейчас славно поприкалывался, потому что главный герой «Собора Парижской богоматери» - Собор Парижской богоматери. Ты можешь представить себя Нотр-Дамом? Жаль, что ты не Виктор Гюго.
- А кто такой Виктор Гюго?
- Где?
- Во Франции.
- Ты о писателе?
- Да.
- Ты о поэте?
- Да.
- Ты о представителе романтизма Викторе Гюго?
- Да. Только французы говорят Victor Hugo.
- Кто это?
- Где?
- Во Франции.
- Да?
- Я о поэте.
- А я о писателе.
- А я о представителе.
- Ты торопишься, - сказал я (это я сказал!). - Сбиваешь диалог и уже не понятно кто что говорит. Я о Соборе Парижской Богоматери.
- У меня такое чувство, что один из нас начинает безумствовать. Это плохой симптом.
- Да, поэтому не надо тебе здесь больше сидеть. Беда может произойти. Через 6 часов приедет «Скорая».
- Но ведь это не меня в «дурку» повезут? Не меня?
- Не знаю. Не хотелось бы. Но не меня же. Ав! Ав! Поэтому все возможно. Вот тебе дождь в дорогу. Конь быстрый. Осторожней на поворотах.
- Ты мне подробно так и не рассказал...
- А зачем? Ты же там родишься, проживешь до начала книги 23 года и будешь все знать апостериорно, то есть на основании опыта (надо иногда пользоваться научными словами).
- Зовут-то меня теперь как?
- Халган.
- Ну ничего, ничего. Фантазия, конечно, слабовата... Это не по телефонным справочникам фамилии искать, - он вздохнул и поднялся. - В дорогу почитать ничего не найдется? Анекдоты, там, или детективы какие-нибудь? Только не Оливию Уэдсли и не «фэнтэзи»!
- Счастливо тебе.
- Пока.
Его конь ударил копытами о землю, превратился в дракона и вместе со всадником то ли исчез в дали, то ли растворился в воздухе.
Должна же была когда-нибудь начаться эта книга.
ГЛАВА 1.
По улицам Дамирдаля гулял молодой человек в черном плаще и шляпе. Разглядывал дома и редких прохожих.
Было часа два по полудню, майское солнце блестело в окнах, особенно в тех, что были застеклены. Ручьи уже не бежали большими потоками, а едва струились к Даме, к прибрежным кварталам города, к притихшему речному порту. Весна давала о себе знать зеленью и легким ветром. Пением птиц в садах и скверах.
Боем колоколов и запахом гари давала знать о себе чума. Она свирепствовала уже несколько месяцев. Она сходила на нет, но продолжала убивать, словно смертельно раненный зверь целящий последним прыжком в горло жертве, внезапно превратившейся в победителя. На улицах не валялись трупы, но на некоторых окраинах не было уже некоторых улиц. Ближе к центру пепелища встречались реже, но спокойствия это отнюдь не прибавляло. В красоте и стройности Дамирдаля сквозило что-то неестественное. В опустевших кварталах, в лабиринте переулков с наглухо закрытыми домами детский смех звучал бы вызывающе и безумно. Улыбки казались бы зловещими. Город выглядел не мертвым, а умирающим. Наблюдать его агонию было тягостно и жутко. Даже если эта боль выражалась бездействием.
Даже если это только первое впечатление.
Диким аккомпанементом происходящему с центральной площади доносились шум голосов и, кажется, музыка.
Обойдя стороной телегу, вывозившую к городскому кладбищу трупы, молодой человек направился к ратуше. Его сапоги били стальными набойками по мостовой и звук шагов эхом разносился по пустоте улиц, постепенно растворяясь в музыке, действительно на площади игравшей.
Между ратушей и главным Собором, неподалеку от сквера с каменной оградой, горел большой костер. Дым разносило по округе, и если бы часы не показывали точное время, можно было бы подумать, что скоро ночь. На костре жарилось мясо, которое потом подавалось на длинный стол, стаявший рядом. Слуги подкидывали в огонь дрова, явно запасенные впрок. Повар держал за ноги двух ощипанных гусей.
За столом сидели люди. Человек пять мужчин и столько же женщин. Они пили, ели, обнимались и чувствовали себя превосходно. Часто не смеялись, но временами громко и оживленно говорили. Так бывает с пьяными. Гитара из дорогого красного дерева не лежала без дела. Деревья в сквере, казалось, укоризненно замолкали, когда кто-нибудь начинал петь, и слушали.
Как жители ближних домов.
И смотрели.
Как жители ближних домов.
Как кучки любопытных в сквере и по краям площади.
Когда молодой человек вышел к ратуше со стороны улицы Мечников, он застал конец очередной песни, звучавшей, благодаря голосу ее исполнявшему, с чувством отстроненности, а потому с естественной силой нестрадания и полного равнодушия к происходящему:
Жизнь отцветает, горестно легка.
Осыплется от первого толчка.
И все сидевшие за столом подхватили, менее стройно, но отчаянно и пьяно мощно, словно слово открывшейся истины, захватило их дух:
Пей! Хмурый плащ Луной разорван в небе.
Пей! После нас Луне сиять века.
Клич разнесся по площади, заглушая колокольные страдания чумы и разговоры зевак.
Некоторое время все за столом молчали, наслаждаясь эффектом, и отзвук их песни постепенно затихал вдалеке. Тогда же был замечен молодой человек, подошедший очень близко. Ветер нанес между ним и столом дыма, сквозь пелену которого незнакомец не выглядел приветливо и доброжелательно. Для сидящих он вообще появился неожиданно и как бы из ничего.
- Мама, - капризно позвала пьяная девушка, прижимаясь к груди лейтенанта арбалетчиков. - Кто это?
- Это смерть, - сказал наугад еще более пьяный лейтенант.
- Ну! - девушка заплакала ему в живот.
- Смерть, - безучастно произнес лейтенант.- Первая бродяга нашего города.
Слова лейтенанта заинтересовали остальных.
- Нет, - засомневался полицейский офицер, оторвавшись от какой-то части тела ближней к нему женщины. - У него нет с собой косы, зато в кармане определенно бутылка вина. Очевидно, кумтаринского 79-го года.
- Откуда ты знаешь, что это не яд? - спросил лейтенант.
- А зачем ему столько яду?
- Ну, нас же много.
- Ну! - девушка стукнула лейтенанта кулачком. - Прекрати! Ростбиф, я тебя прошу!
- Не называй меня так, - сказал лейтенант.
- Рассеется дым - посмотрим что это за смерть, - пообещал полицейский.
- А, может, позвать его? - предложил юноша в черном бархатном берете.
- Да, всякого бродягу к столу! Может, и всех - к столу? - полицейский ткнул пальцем в дальние скопления зевак.
- Ты посмотри как он одет, - сказал полицейскому Ростбиф. - Нашел бродягу. Я б за такую шляпу!... Где только взял...
- А я вчера повесил нищего. Украл из дома покойного Гальона кафтан.
Дым постепенно начал рассеиваться.
- Выглядел он ба-арином, - продолжал полицейский. - А болтался мешком. Вот и встречай по одежке. И ведь воруют, не боятся заразу подхватить... Никогда ничего не буду покупать на толкучке.
- А по-моему это Слеггер, - сказал певец. - Только шляпу на глаза надвинул и волосы отпустил... Слеггер. Его, конечно, никто не ждал, но тем приятней.
- Да, правда Слеггер! - крикнул из-за спины певца гитарист. - Два года! Два года! Подходи, старик, не бойся, мы не заразные!
- Врешь ведь, - сказал Слеггер подходя.
- Какая зараза выдержит? - ответил гитарист, отхлебывая из кружки. - Круче, чем чеснок с уксусом... Друзья! Это наш университетский товарищ. Товарищи! Это наш университетский друг. А это наши: Биф, - он показал на лейтенанта, - Стак, - на полицейского,- Март, мелкий самый, - на юношу.
Представил и женщин. Слеггер поздоровался со всеми и сел.
- Давно приехал? - спросил его певец.
- Часа три назад.
- И где остановился?
- В «Пикнике».
- Чудное место, - сказал гитарист и все с укоризной закивали. - Выбрал самый зачумленный район.
- Да? Мне тоже так показалось, - согласился Слеггер, откупоривая принесенную бутылку. - Одни пепелища, а в моей комнате запах гари хуже, чем здесь.
- Ты - давай оттуда, - посоветовала подруга Ростбифа. - Ты что?!
- Я подумаю, - сказал Слеггер.
- Перебирайся ко мне, - предложил певец. - И думай о чем-нибудь приятном. А то словно в совсем чужой город приехал. Ты ведь к нам?
- Да. Но я не стесню? Мне не удобно...
Компания засмеялась. Певец улыбнулся.
- Не стеснишь. Места хватит и даже есть шанс, что кто-то выживет.
- Спасибо, Бастор. Это очень кстати.
- А чего ты вообще сюда приперся?- спросил полицейский. - Все сбежать норовят.
- По делам.
- А-а, понимаю, - офицер пьяно кивнул. - Деньги. Ну ты присоединяйся: издалека, устал с дороги, надо расслабиться. Хочешь женщину?
- Нет, спасибо, - Слеггер попробовал вино.
- И правильно,- сказал офицер. - Дрянь баба. Хотя и красивая. - Он показал гостю ничего не соображающее лицо своей подруги. - Все умеет, а умереть боится. Едва уговорил сюда прийти.
- А что у вас тут?
- Праздник Весны сегодня, - сказал Бастор. - Но из-за чумы все трусят. Втихомолку по домам. А мы решили отметить.
- Личным примером, - подтвердил лейтенант.
- И между прочим, - сказал Бастор, подпирая голову левой рукой. - Сам факт нашего отмечания очень многозначен. Очень. Я сейчас даже не берусь перечислить все причины, подвигшие нас к такому неординарному шагу.
- А ты попробуй, - посоветовал Март.
- Ну, во-первых, стремление утопить в обыденности вышеуказанную неординарность. То же мне - геройство! - Бастор сплюнул куда-то под стол.
- Во-первых, все-таки, дань традиции, - поправил Биф. - А стремление только во-вторых.
- Во-первых, это чтобы все те козлы ужаснулись нашей наглости, - заявил Март, махнув рукой в сторону домов. - Они там все печальны, мы же любим радость, понимаешь. А дань традиции и стремление - это во-вторых и в-третьих.
- То же мне - геройство, - повторил Бастор и опять сплюнул. - Помрешь и никому ничего не докажешь, если так ставить вопрос.
- Ты докажешь, - буркнул Март.
- Я докажу, - согласился Бастор. - Мое стремление к обыденности выше любого исхода.
- О чем вы спорите, - сказал гитарист. - Умные! Слеггер, мы покрасоваться вышли. У всех в городе нервы на пределе. А мы - вот как. Увидит какой-нибудь поэт и воспоет - вдруг?!
- Чего тебя, дуропляса, воспевать? - спросил полицейский.
- Я попросил бы! - сказал дуропляс. - Здесь же рядом храм. Молчать. Тем более, оттуда может выйти жрец и обрушиться на нас силой своего небезобидного слова. Получится красивый диалог... И ставлю ящик кумтаринского, что уговорю святого отца присоединиться к нашей компании. И мы вместе будем есть жаренную свинью, погибшее, но милое созданье... Простота человеческих отношений в любой ситуации. Чем не повод для вдохновенья? А все остальное - во-вторых, в-третьих и в-четвертых.
- Погоди, Брен, - сказал Бастор. - Чем твоя простота отличается от моей обыденности?
- У меня слово лучше, - ответил гитарист, подумав. - Мы когда договаривались - договаривались как? Что все будет просто. А ты спьяну какую-то обыденность придумал.
- Погоди, я тебе объясню в чем отличие.
- Валяй.
- “Просто” - слишком общее понятие и пересекается с обыденностью только в тех поступках, которые совершаются без напряжения. Можно прийти сюда просто потому, что хочется забыть об окружающем кошмаре; можно пойти в церковь просто потому, что там спокойней (хотя, кстати, вряд ли безопасней). Можно прийти сюда как на битву, за право называться человеком с офигительно большой буквы «М». Прийти, чтобы дать чуме последний шанс завалить тебя, уже почти победившего; прийти еще из-за каких-нибудь идеалов - это все крайние состояния. И они в принципе просты. Даже до скуки. Преимущество обыденности в том, что она сознает опасность, но, не считая ее достойной страха, игнорирует как таковую. Все идет как обычно, без шума победных труб. Не требуется измерять силу духа, воспевать окружающую мерзость... Есть устоявшийся набор приемов жизни и на их выбор не влияет диктат внешних обстоятельств. Мне кажется, мы этим и замечательны, и отличны от других, что порывались к нам присоединиться, но были отогнаны.
- Они не наши люди, - подтвердил Биф.
- При этом, - улыбаясь сказал Бастор. - Причины, нас сюда приведшие, многозначней обыденности.
- Закрутил, - сказала Шотилла, девушка, сидевшая между Бастором и Бреном. - Философ ты наш.
- Я не философ, - сказал Бастор, икая. - Я понял. Биф сказал, и я понял. Мы тут собрались, потому что свои люди. А все остальное уже частности и применительно ко всем менее важно... За что и выпьем. Слеггер, с приездом.
Слеггер выпил и спросил:
- Неужели мэрия разрешила?
Все снова засмеялись.
- А куда она денется?! - спросил полицейский, похлопывая гитариста по плечу.
- Попробовала бы она не разрешить, - сказала девушка Планта, сидевшая рядом с Мартом.
- Здесь почти все сами мэрия, - объяснил Бастор. - Эпидемия идет - мы вслед за ней по служебной лестнице. Брен, вот, уже метит в мэры.
Гитарист ухмыльнулся:
- Наш мэр при смерти. Я его последний заместитель. Всех выкосило... А знаешь, что эти сволочи на прошлой неделе сделали? - спросил он Слеггера. - Купили могильный камень, нацарапали на нем «Брен гой Грартун, апрельский мэр Дамирдаля 7481 года», и поставили мне под окно. Утром меня заехала проведать двоюродная сестра. Можно сказать, рискуя жизнью, будучи проездом из одного нашего замка в другой. Вышла из экипажа - перед домом надгробие. На свежей клумбе. Сестра в слезы и в обморок. Я выбежал во двор и к ней. Компрессы, нашатырь. Она очнулась, увидела меня, надгробие - и опять в обморок. Опять нашатырь... Чуть сестры не лишился из-за этих шутничков.
Собутыльники весело загоготали.
- Пойдем, граф, за вещами сходим, - предложил Слеггеру Бастор. - Не надо им там быть долго.
- Лучше брось их, - посоветовал Брен. - У тебя ведь наверняка немного. Купишь незаразные.
- Где это он купит? - спросил Бастор.
- Ну, поедет куда-нибудь... - пожал плечами Брен. - Фигню спорол. Извините.
- Вас ждать еще сегодня? - спросил Стак.
- Наверное, уже нет, - Бастор попробовал сосредоточенно посмотреть на часы. - Вечером увидимся. Или завтра.
- Я бы вам составил компанию. - Брен попытался подняться. - Но чего-то не получается.
- Сиди, справимся, - сказал Бастор.
- Да и кто будет у нас мэром? - пошутил лейтенант.
Девушка опять его стукнула кулачком:
- Ростбиф!
- Не называй меня так.
В конце площади к Слеггеру и Бастору пристали нищие. Они перегородили улицу Мечников и тянули к молодым людям длинные тощие руки. Общий глухой вой перекрывали крики сумасшедшей старухи:
- А дай! А дай! - она стояла на четвереньках и, изогнув шею, смотрела снизу.
Слеггер потянулся было к кошельку и бродяги с урчанием поползли к нему со всех сторон.
- Погоди,- Бастор задержал руку друга и достал из ножен короткий меч.
- Хи-хи-хи! - заверещала старуха, подмигивая Бастору и отползая к домам. - А дай!
- Пошли вон! - Бастор пинками начал расчищать путь, шатаясь и потрясая оружием.
Слеггер оглянулся. Общество за столом с интересом наблюдало за происходящим. Выход Бастора за пределы живой ограды был встречен аплодисментами. Посрамленные нищие с безопасного расстояния начали поносить победителя. Тот, слегка поклонившись друзьям ( а, может, просто потеряв на мгновенье равновесие), пошел дальше не обращая внимания на хулу. Слеггер двинулся следом, а потом еще раз оглянулся и бросил-таки на мостовую горсть мелочи. Ругань резко оборвалась и бродяги бросились за добычей.
После этой заминки гостиница снова начала приближаться как цель пути, а друзья начали приближаться к гостинице как способные к передвижению в пространстве. Шаги Бастора становились все уверенней.
Трактирщик даже не удивился, когда Слеггер сообщил ему, что переезжает: один постоялец не спасет, а лишний мертвец в доме - всегда хлопотно - так он ответил. За неимением слуг сам вывел из конюшни лошадь и взвалил на нее багаж: небольшой сундук и мольберт. Слеггер попрощался, взял коня под уздцы, и Бастор повел гостя к себе домой.
ГЛАВА 2.
Дом Бастора неподалеку от Зеленых ворот Внутреннего города более походил на имение: позади трехэтажного особняка раскинулся сад, спускавшийся к реке. Сбоку - хозяйственный двор. И весь квартал был таким.
- Иногда жалею, что перед домом нельзя разбить пару клумб, - сказал Бастор. - Красиво бы получилось и на сегодняшний день модно. Но улица мешает.
Подойдя к двери, Бастор постучал. Почти сразу же появился слуга, которому препоручили багаж и коня гостя.
- Мать дома? - спросил Бастор второго слугу, вышедшего принять оружие.
- Да. И Ваша сестра тоже.
- Замечательно. Слеггер, пойдем выберем тебе комнату. Заодно посмотришь как мы живем.
Жил Бастор хорошо. Из множества имевшихся в доме помещений, несмотря на наличие гостевой, Слеггеру больше всего приглянулась мансарда. Запущенная и немного захламленная, но приглянулась.
- С чего бы? - спросил Бастор, показавший комнату больше для отчета, чем для предложения.
- Вид из окна хороший: сад, река... Вечером при закате будет очень красиво. Солнце садится почти напротив.
- Желание гостя- закон, но хороший вид может однажды наскучить, - сказал Бастор. - А крыша течь не перестанет. Почему бы тебе не пожить ниже, а здесь только работать? Такая мастерская получится - мечта.
- Я же сюда не навечно.
- Как знать. Простуда, конечно, не чума... Слушай, поспи, пожалуйста, сегодня внизу, а за вечер и ночь крышу починят.
- Мне не удобно, право...
Бастор махнул рукой: все равно рано или поздно крышу починят, но если гость возражает - пускай течет, пускай все домашние это терпят, как терпели полгода. Пускай.
Слеггер расположился в уютной и теплой комнате на втором этаже. Окна выходили во двор. Небольшие размеры комнаты, ее голубые тона, огромное окно, мебель из желтого дерева - все это художника устроило. Тем более, Бастор жил напротив.
Незаметно подошло время обеда. Слеггер был представлен матери и сестре Бастора. А они ему. С пищей, которую все тоже видели впервые, обошлись проще, ее съели. Без особых церемоний.
- Скажите, граф, - спросила мать Бастора во время обеда. - Неужели король Ниомар серьезно рассчитывает «обелить» Серую Полосу?
- А правда, что в Аливе женщины стали носить платья до колен? - спросила Гарта, сестра Бастора.
- Не знаю, - виновато ответил Слеггер, друг Бастора, застигнутый врасплох. - В последнее время мне было трудно за этим следить. Я все больше в разъездах.
- А чем вы занимались после университета? - продолжала мать.
- Полгода прослужил в Департаменте Внутреннего Порядка, а потом ушел в отставку.
- И полтора года путешествуешь? - спросил Бастор.
- Рисую. Путешествую в первый раз. Но уже месяца три.
- Думаете увидеть у нас что-то интересное?
- Думаю, да.
- Жаль, что вы все-таки не следите за политикой, граф, - сказала мать. - К нам так долго идут новости от вас. Бастор по работе ездит иногда в Фардап, там, хотя бы, газеты пишут что-то интересное. Представляете, я только на прошлой неделе узнала, что герцог Паленойский...
- Мама, ну ты же уже поняла, что Слеггер не интересуется политикой, - сказал Бастор.
- И модой, - добавила Гарта.
- Помолчи, дорогая... Мама, как только кончится эпидемия, из Фардапа опять начнут регулярно доставлять почту. А если хочется свежих новостей, можно расспросить...
- А если хочется поговорить с живым человеком?! А не с твоим Бреном Грартуном...
Бастор подмигнул Слеггеру: в свете последней шутки над вице-мэром мамина фраза была очень кстати. Гарта засмеялась: она тоже знала.
- Конечно, говорите со мной, - сказал несколько растерявшийся Слеггер, чем еще больше развеселил и друга и его сестру. От их шумного восторга, от хлопанья руками по столу, задрожали предметы дорогого сервиза. Фарфорового, между прочим.
- Бастор, Гарта, прекратите смеяться за столом! - строго сказала мать. - Взрослые дети, а ведете себя как младенцы.
Гарта извинилась и ушла смеяться в другую комнату. Бастор извинился и остался, что далось ему с трудом. Он притворился спокойным.
- Видите, граф, как с ними? - спросила мать. - Вот предки наши были куда почтительнее, а эти смеются из-за какой-то фигни...
- Предки наши со своей почтительностью людей ели, - ответил Бастор.
- Не надо было вас часто отпускать в столицу. Понабрались... Постоянное веселье, необузданность... Представляете, Слеггер ( вас можно так называть?), Гарте 20 лет. Скоро полное совершеннолетие, пятая ступень! Я в ее возрасте была уже замужем. А эта и не думает. И что, она одна такая? Как бы не так. Почти все подруги ее... Не нагулялись.
- А ты, мама, в ее возрасте нагулялась?
- А я нагулялась.
- Может мы поздоровее просто. Или фантазия у нас лучше.
- Конечно! Оставлять семью в замке и неделями жить одной в городе - мне и в голову такое не могло прийти... Так часто, - сказала мать. - Хотя имела право. Молодежь с ума сходит. На турнирах бьются насмерть. Любовники ходят в открытую... Впрочем, это даже неплохо - всегда знаешь кто с кем... Но менять их постоянно... Не знаю... Говорят, сегодня на площади какие-то сумасшедшие устроили все-таки праздник Весны. Костер разожгли, как положено... Это же надо! Во время эпидемии!... Ты, сынок, кстати, что днем делал?
- К Палою ходил. Я же говорил тебе. Кафедра закрыта, а он просил меня помочь в опыте.
- Так это было утром.
- А ты о чем спрашиваешь?
- Я про день спрашиваю. И не ври мне. Я все равно все вижу.
- Ну и был на празднике. Ну и что? - Бастор постарался делать выдохи в сторону.
- Вот, - сказала мать Слеггеру. - Неужели в Белой Стороне так же?
- Нет, - сознался Слеггер. - У нас праздник Весны позже.
- Вот, - повторила мать. - Вместо того, чтобы закончить ремонт в замке, мой сын пьянствует в компании бездельников и чумной заразы... К Палою он ходил!
- А кто такой Палой? - спросил Слеггер.
- Профессор нашей кафедры, - сказал Бастор. - Я числюсь в Департаменте Внешнего Порядка, а работаю в университете на опытах использования человеческой энергии. Не грязное занятие и очень интересное.
- Интересное, - проворчала мать. - А кто обещал к драконной пристройку сделать? Рабочих нанять. Твой покойный отец по десять дел одновременно не делал.
- Вот я и занимаюсь одним.
Открылась дверь и вернулась Гарта. Она чинно села за стол и продолжила обед. Но это ей мало помогло. Выведенная из равновесия мать щедро разделила между детьми свою заботу, что аппетита дочери совершенно не улучшило.
- Всегда так, - нарочито громко сказал Бастор Слеггеру, выходя из столовой в коридор. - Как я пьянствую - меня пилят. Нет справедливости в этом доме!
- Потому что пьяницы тут живут, - вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, но также громко сказала мать.
- Ты, мамочка, напраслину-то на себя не возводи, - псевдоласково ответил Бастор.
- Я, сыночка, была пьяна один раз в жизни... Так ты и появился на свет.
- Нет, ну ты слышал?! - возмущенно пробормотал Бастор, отступая по коридору под смех прислуги и родственников. - Родная, можно сказать, мать и как беспричинно издевается! Лишнего выпить нельзя!
- Это же естественно, - ответил Слеггер.
- Для вас. А мы привыкли делать то, что нравится, чем бы это ни оказалось. Имеем право. Гарте, вон, еще пять месяцев до 21 года - пусть ее и учат.
- Она действительно часто живет одна?
- Часто живет без нас, - поправил Бастор. - Это после 18-ти не преследуется... Хотя, я недавно заметил, что она действительно все больше в одиночестве. Устала, наверное. Не иначе скоро все же замуж выйдет.
Они спустились в сад. Сели в беседке, откуда открывался вид на Даму. Ветер гнал от нее тучи. Гнал к центру города.
- Ты, я вижу, не женился? - спросил Слеггер.
- То есть, собираюсь ли я жениться? - переспросил Бастор. - Да. Почти каждый вечер. Но к утру это желание почему-то проходит. Я решил, что когда оно три месяца подряд от меня не отступится - женюсь. А иначе подожду. У нас теперь поздно женятся. Строптивость Гарты здесь ни при чем. Разве плохо? Мы весело живем, ты видел. От таких подруг и бежать?
- А кто они?
- Да всякие. Планта и Шотилла - друзья еще с детства, та девушка, что со Стакроитом, с полицейским, дочка хлебопекаря, а две другие из борделя. Брен должен был его сегодня инспектировать на предмет готовности к открытию. Эпидемия заканчивается. Скоро опять все запестреет. Закипит, закружится, запьет. Повылезает из нор...
- Вы так запросто общаетесь с проститутками...
- Почему бы и нет? Они не люди, что ли? Или чума - венерическая болезнь?
- Нет, но ведь слухи пойдут...
- Пусть пойдут.
- Вам безразлично? Или это даже подвиг?
- Нет, времяпрепровождение. Это все понимают. Это можно. А кому не нравится - пусть не смотрит. В Солнечной - скандал, а в Необъятной - светская хроника... Я чуть преувеличиваю, но мне правда наплевать что обо мне думают обыватели. Почему ты не сказал Гарте какие юбки носят в Аливе? Для нее это очень важно.
- А там разные носят. Только я давно уехал и не мог говорить точно.
Тут свое слово сказало небо. Что-то наподобие «бам». Тучи перемешали свои серые клубы дыма и плеснули водой. И засветились тонкими нитями.
- Ага, первая гроза! - крикнул Бастор, выходя из беседки. - Гроза всегда бывает на праздник Весны!
Слеггер вышел вслед за другом и подставил лицо теплым струям. Деревья в саду дрожали как отряд кадетов, впервые попавший на войну. Грядущее лето говорило о себе во весь голос.
На балконе показалась улыбающаяся Гарта в обтягивающем коротком платье, держа в руках небольшой серебряный ковш. Подставив его под водосток, она быстро наполнила сосуд и тут же вылила его содержимое вниз. Попала точно куда целилась.
- Это тебе за то, что я “не иначе скоро все же замуж выйду”, - крикнула сестра. - Протрезвей-ка, дорогой.
- Ах ты, паршивка! - сказал Бастор, смеясь. - А ну спускайся! Дуэль!
Гарта многообещающе кивнула и скрылась. Бастор не мешкая схватил огромную бадью, забытую садовником, и поставил ее под толстую трубу на углу дома. Когда сестра с воинственным лицом вышла в сад - она была встречена тем, что две минуты стекало со всей крыши.
- Такие у нас игры, - сказал Бастор, толкаемый сестрой в лужу.
- Я помню, - ответил Слеггер, действительно вспоминая как отмечали в университете Тракхемола День Весны Бастор и другие студенты из Необъятной.
- Так бей эту девчонку! Поливай ее! Смотри чего она творит! - крикнул Бастор уже из лужи. - Я вон где!
Гарта со смеющимися глазами и полным ковшом уже приближалась к Слеггеру. Тот в поисках средства защиты начал отступать к дому. Девушка настигла его как раз под балконом и тут их обоих накрыло безжалостным потоком, стоившим целого ливня. Человеческие фигуры приняли под ним чудные скорчившиеся позы и издали два коротких вскрика. Волосы Гарты обняли ее лицо словно они были ладонями. Платье показало каким обтягивающим оно может быть в действительности. Девушка подняла глаза к небу и сказала:
- Одиннадцать с половиной баллов, мама.
Слеггер взмахивал руками, помогая воде стекать с него на землю. Бастор лежал неподалеку в луже, не делая попыток подняться, впитывая холод отрезвления. В восторге молотил левой рукой по грязи и приговаривал:
- Ой! Ой!...
- Хватит, дети, - сказала с балкона мать. - Идите сушиться.
Слуга держал над ней зонт.
ГЛАВА 3.
Минут через двадцать Бастор в шерстяном халате пришел в комнату к Слеггеру, вооруженный пузатой бутылкой и блюдом с фруктами.
- Продолжим наши забавы, - сказал он, разливая вино по стаканам. - Полгода, говоришь, прослужил?
- Да, надоело. Все эти доносы, вправление мозгов... Болото.
- Отец ругался?
- Да. Жутко. Даже грозился лишить наследства...
- То есть яйца оторвать, - со знанием дела сказал Бастор.
- ... Ну да. Он еще этого не совершил. Только деньги давать перестал.
- Ждет пока сами отвалятся.
- Наверное. Поэтому я живу в Аливе, в квартале художников.
- Картины продаешь?
- Рисую. Они потом сами продаются.
- Что так удачно?
- Когда как. Этот май, наверное, будет прибыльным, а вообще я больше на заказ писал...
- Чего же уехал?
- Да накатило что-то... Понимаешь, Алива такое место, где временами просто невмоготу. Фальшивое, визгливое. Выдающее себя за что-то более лучшее, пестрое.
- Понимаю, конечно, - ответил Бастор. - Но мне всегда казалось, что это Дамирдаль.
- Значит такое случается везде.
- Скорее со всеми.
- Пусть так. Но я очень там заморочился. Рисую много, а радости нет. Не хватает чего-то.
- И решил к нам поехать?
- Я сначала путешествовал по Солнечной, но везде почти одно и тоже. В провинции, причем, еще хуже. Ровняются на столицу, а выходит страшно убого.
- Ну про провинцию я бы здесь так не говорил.
- Я про Солнечную.
- Не велика разница. Убедишься еще... Я, признаться, думал, что мы долго не встретимся. Очень уж далеко.
- Я тоже так раньше думал.
Бастор крутанул на столе яблоко и когда оно остановилось, торчавший из его макушки хвост указал на Слеггера.
- Ты же приехал сюда с какой-то целью, - сказал Бастор.
- Да, - сознался Слеггер. - Это так. С целью. Со странной, правда, но это - не шутки, не блажь... Я хочу написать портрет королевы Тьмы.
Бастор посмотрел на Слеггера с недоумением, даже трезво.
- Королевы Тьмы?! С чего бы это?
- Мне так нужно... Ну... Это единственное, что смогло меня увлечь... в последнее время... Представляешь, я ее видел во сне.
- Ну и писал бы со сна, - сурово сказал Бастор.
На стене вечерние уже тени шевелились от огня свеч.
- Я написал, но не уловил всех деталей. И получилось не так.
- Не так, говоришь?
- Не так, - кивнул Слеггер. - Я не умею передавать такую атмосферу. Все произошло очень неожиданно, - художник увлеченно отодвинул стакан и показал руками объем. - Сидел вечерами один в своей комнате... Осень, дождь на улице. Ни друзей, ни любимой женщины... Тишина в голове какая-то черная. Давит... Не пустота - именно что-то есть, но молчит. Враг в засаде... Сумасшествие!... Представлял, что комната - кубик, внутренность игральной кости, брошенной вверх. Когда упадет - закатится в пыльный угол или расколется... И остатки смоет дождем... И в таком настроении я пребывал очень долго. Тогда - весь вечер и пол-ночи. А когда лег спать - то увидел эту женщину. Я не помню что она говорила и говорила ли вообще. Она просто звала меня, - Слеггер вскочил и достал из дорожного сундука холст. - Здесь почти не видно этого. Я не сумел... Мне нужно рассмотреть ее не будучи спящим.
- Во сне человек не может защищаться и всему верит, - сказал Бастор, разглядывая картину.
- Да.
- Но наяву может не быть такого острого впечатления. Все может произойти по-другому.
- Я знаю. Мне это и нужно. Но острое впечатление будет! Я чувствую. Оно всегда с ней.
- Может, ты просто еще не ощутил всей прелести этой картины? - спросил Бастор с сомнением, разглядывая холст.
- Я не ощутил ее, когда писал. Это значит - все. Надо пробовать еще.
- Ты знаешь, чем тебе грозит такая встреча?
- Чем?
- В худшем случае сумасшествием. В несколько лучшем - смертью. Не много за одну картину? - Бастор говорил серьезно, совсем не придуриваясь.
- Нормально, - так же серьезно ответил Слеггер. - Я не ждал, что это получится просто так. И я сделал бы это сам, если мог. Но я же... Это вы можете... А Каюнер отказался...
- Ты давно был у него?
- Позавчера уехал. Он все отговаривал. И к вам обращаться не советовал.
- Вот видишь.
- Вы не поможете мне? Ни ты, ни Брен?
- ... Не знаю... Это все не так легко: хлоп в ладоши - и вот она, королева, сидит позирует.
- Я знаю. Мне объяснял в Аливе жрец храма Тьмы.
- А сам он, значит, не стал ее вызывать?
- Он сказал, что не может.
Бастор с сомнением покачал головой:
- Мне надо подумать, Слеггер. До таких высот я никогда не поднимался и все это мне внове... Не рассказывай никому кроме Брена... Многое зависит от людей, которые могут устроить эту встречу, и к которым я попробую обратиться... Есть ли у тебя время?
- Да.
- Это хорошо. Не жди, что такие проблемы решатся скоро...
В дверь постучали. Вошел слуга и доложил, что на улице стоит пьяный Брен Грартун и достаточно осторожно швыряет в окно комнаты Бастора мелкие камни, полагая, что никто этого не слышит.
- Я не слышу, - подтвердил Бастор. - Откройте ему, чтобы не мучался.
Через некоторое время появились Брен и Стакроит.
- Вот, свинья, - сказал Брен, толкая полицейского, - Сначала мы с ним выпили, а потом он попытался меня арестовать за пьянку.
Стак радостно заржал.
- Вы еще долго куролесили? - спросил Бастор.
- Нет, сразу же разошлись. Все вспомнили о делах... Биф отправился разводить караулы, а Март - «разводить» Планту на секс. Мы же ходили инспектировать «Розовую метлу». А потом к мэру... А потом опять в «Метлу».
- И что мэр?
- Нет у нас больше мэра.
- Жаль, - сказал Бастор. - Я, Брен, тебя даже не поздравляю.
- И не надо. Обязанности я исполню, но мэром не буду.
- Отчего?
- А он - дурак, - сказал Стакроит. - Считает, что мэру нельзя ни пить, ни курить, ни любить женщин. А мэру все это можно, но тихо. Или хотя бы в меру.
- Мэру? А я не привык тихо, - сказал Брен. - И какие пить-курить? Работы невпроворот. Пусть другие надрываются. А я буду исполнять обязанности и наслаждаться свободой, ее воздухом ... Мы вас, вообще-то, пришли позвать на прогулку: после дождя приятно. Но раз вы пьете - мы останемся.
И они остались. Бастор послал слугу за следующей бутылкой, а Брен отведал немного фруктов и блюдо опустело.
- Наши женщины вели себя сегодня молодцами, - сказал Грартун.
- В каком смысле? - спросил Бастор.
- В смысле! - ответил Брен. - А ты бы вот так пошел среди чумы на главную площадь города и пил бы с людьми, которые, может, заразные?
Бастор подумал и сказал:
- Да я там был вообще-то.
Стакроит неистово засмеялся.
- Смейся, - обиженно сказал Брен. - А вот был бы женщиной - пошел?!
- Не знаю, - усмехнулся Бастор. - Но если бы пошел, то был бы женщиной.
- Почему? - не понял Стакроит.
Бастор махнул рукой: проехали.
- «Розовую метлу» можно открывать через неделю, - заявил вдруг Брен.
- Раньше они просто не отойдут от нашего визита, - объяснил полицейский.
- Вот хвастун. Представляете, предлагал мне сегодня перенести «Метлу» в мэрию... Или мэрию в «Метлу».
- По-моему, это случится само собой, - сказал Бастор. - Только не старайся зафиксировать это на бумаге.
- Не буду, - пообещал Грартун.
В таком духе они говорили еще некоторое время. Слеггер участия в разговоре не принимал. Он пытался привыкнуть к обстановке. В том числе к юмору людей Тьмы.
- А вдруг, - пугал Стакроит Брена. - Тебя на июньских выборах изберут в настоящие мэры?
- Какие?! Я буду вести себя так, что не изберут. Мне же рано. Я еще не выпил свои первые десять бочек вина, не выкурил своего первого мешка травы и не переспал со своей первой сотней женщин... Да, мне рано быть мэром.
- Ты говоришь прямо как шалава о замужестве, - сказал Стакроит.
- Рассуждает как разумный человек, - возразил Бастор. - Брен, отчего ты так поумнел в последнее время?
- От жизни, - ответил Грартун. - Здесь все просто, я это понял и хочу еще фруктов.
Бастор позвал слугу.
- Не представляю как бы я жил, если бы каждый раз ходил за вином сам, - сказал Стакроит.
- Пока люди не приручили драконов, они не знали что такое летать.
- Ты, Бастор, конечно, умный и бакалавр, но драконы - это драконы, а ходить за вином - это ходить за вином.
- Безусловно. Тогда вообрази, что тебе хочется попить гуримолмского пива, а трактиры в Гуримолме работают до пяти часов. А сейчас как будто полдень. Не зная, что есть драконы, ты бы и не переживал - далеко до Гуримолма, и пива бы ты попить не мог, а ...
- Мог. Пошел бы в «Аливу» и попил. И что это за трактиры, которые работают до 5-ти часов?!
- Да скажи ты ему просто, - посоветовал Брен. - Стак! Придет время, когда пенты вроде тебя будут сами ходить за вином и это не будет их удивлять, потому что они привыкнут, как мы привыкли пользоваться драконами, лошадьми и одеждой.
- Да ладно, - сказал полицейский. - Одежда это хорошо, а ходить самому за вином неудобно.
- Ради прогресса надо чем-то жертвовать, - заявил Бастор.
- Хорошо закончил, - Брен подтолкнул Слеггера. - Чувствуется научный подход. Университет. И ты не тушуйся тут. Давай, вспоминай как мы идиотничали в Тракхемоле... Помнишь, Бастор с Каюнером перевели городские часы на час вперед, а потом неделю прятались от полиции?
- Я бы их нашел, - сказал Стакроит.
- Вряд ли, - Бастор довольно ухмыльнулся. - Во-первых, пенты не знали кого ищут: видели, что какие-то двое побежали в катакомбы, а во-вторых мы в тракхемольских катакомбах как дома.
- А помнишь, Слеггер нарисовал на холстах ночное небо и заставил все окна в аудитории?! - Брен вцепился в кресло. - А Сталоди, препод, подумал, что но-очь! ...
Разговоры и питье затянулись бы до рассвета, но Брен вскоре вспомнил кто до июньских выборов первый человек в Дамирдале, у кого с утра объезд пепелищ, и удалился домой с досадой и сочувствующим Стакроитом.
ГЛАВА 4.
Слеггера могло разбудить пение птиц, но его разбудил стук молотков, звучавший не в такт этому пению. Возможно, где-то сколачивали гроб, но Слеггеру казалось, что гвозди вбивают ему в голову. Немного отойдя ото сна, он понял, что это чинят крышу. Для его, Слеггера, мастерской.
Как с каждой секундой в саду прибавлялось зелени, так прибавлялось в просыпавшемся Слеггере хорошего настроения. За завтраком он был уже весел и бодр, в отличие от Бастора, который ворчал на мать за ранний подъем.
- Чем вы сегодня займетесь? - спросила Слеггера Гарта.
Слеггер ответил, что еще не решил.
- В гости поедем, - сказал Бастор. - В Шентал.
Мать при этом нахмурилась и сказала, что Бастор мог бы для начала показать гостю и собственный замок.
- Успеется, - отмахнулся Бастор. - Надо вводить человека в общество, знакомить его с интересными людьми.
- Интересными, - сказала мать со значением.
- Поедем в карете, - сказал Бастор. - Если нет возражений.
Слеггер не возражал. Его устраивало любое решение.
В дороге Бастор повеселел. Рассказывал забавные, на его взгляд, истории из жизни Дамирдаля. Поведал, что едут они в чудное место. Хозяин замка приятный в общении человек и все родственники тоже. Будет презанятно - пообещал Бастор.
Замок Шентал был виден еще из города. Высокие башни казались продолжением горы, на Солнце сверкали флюгеры и щиты часовых. Карету пропустили без малейшей задержки: очевидно, Бастора, или хотя бы его герб, здесь знали уже хорошо.
Гостей провели в приемную. Камердинер распахнул дверь и прокричал на всю залу:
- Граф Слеггер гой Гелот и барон Бастор гой Халган!
Незанавешанные высокие до пола окна пропускали в приемную дневной свет.
- Ну, вы слышали как официально? - спросил Бастор, направляясь совершенно не придворной скоростью к графу Шенталу, шедшему ему навстречу точно также.
- Против этикета, дорогой мой, не попрешь, - ответил граф. - Вы же с гостем.
- Но это же я.
- Вообще-то да. Тем более в карете... Если бы вы лет тридцать назад подкатили бы к замку в карете, а не верхом - над вами смеялась бы вся округа.
- Конечно, смеялась бы. В прошлом году я отдал за эту развалину пять тысяч баксеров, а теперь их в любой каретной по четыре... Дорогой граф, разрешите вам представить моего друга, графа Слеггера гой Гелота. Мы вместе учились в университете. Помните, я рассказывал? Место было ужасное, время - золотое. Граф Слеггер гой Гелот.
- Лато гой Шентал, - сказал граф, протягивая Слеггеру руку. - Мне очень приятно, граф. Пойдемте, представим вам мое семейство.
На небольшом возвышении, подле графского трона сидели две женщины и две девушки.
- Вот, граф, знакомьтесь: это - моя жена Дарна, это - моя свояченица Зорни, это - моя дочь Багнат, это - моя племянница Релена. Брат, к сожалению, в отъезде. Я никого не забыл? - спросил Шентал Бастора. - Мне очень приятно.
Сестры, ради которых Бастор, видимо, и затеял поездку, Слеггеру понравились. Совсем молодые девушки. Красивые, несомненно, веселые. А то еще и неглупые.
Багнат была кареглазой брюнеткой. Релена голубоглазой шатенкой. А Слеггер был доволен.
Бастор рассказал последние городские новости. Все пожалели мэра, посомневались относительно дееспособности Брена Грартуна, хотя Халган настаивал на обратном.
Потом Лато с Бастором удалились в кабинет графа решить несколько университетских проблем: барон привез какое-то очень важное письмо. Девушек же попросили показать Слеггеру замок.
Шенталу в его теперешнем виде было около двухсот лет, то есть он был приспособлен к отражению атак драконов, которых, впрочем, давно в этих краях не было.
Поражало огромное количество деревьев вокруг. Леса обступали замок, и их зеленый ковер тянулся далеко на восток. На севере крупной плешью лежал Дамирдаль. На юге вдалеке маячил Тундаль, город провинции Кумтарин. На западе кое-где высились замки местных рыцарей. Крупных городов до самой границы больше не было.
Когда девушки и Слеггер вышли на внешнюю восточную стену, к ним присоединился Бастор, закончивший обсуждение с графом Лато вселенских важностей. Увидев барона, Релена оживилась.
- Небольшая историческая справка, - сказал она, и Бастор заметно занервничал.
- Ну, графиня, - буркнул он. - Тебе это надо?
- Что ты переживаешь, Бастор? - спросила Релена. - За поступки родителей не отвечают даже дети. А внуки, правнуки и так далее...
- Все равно, - сказал Бастор. - Я лучше сам... Слеггер, триста лет назад один мой предок вздумал штурмовать Шентал и в этом месте пробил стену. Говорят потому, что ему полюбилась тогдашняя графиня, хотя я более склонен относить это к обычаю диких племен добывать себе невест на стороне.
- А, Халганы, похоже, до сих пор ищут оправдания своей навязчивости, - сказала Багнат. - Не такие уж вы и дикие были 300 лет назад.
- Чем же все закончилось? - спросил Слеггер.
- Все умерли, - ответил Бастор. - Все умерли, но в одиночку и годков через двадцать после пробития стены. Зато теперь все семейство от графа до двух девчонок обязательно раз в месяц да пошутит по этому поводу. Дело идет к тому, что я добуду магическую книгу и перепишу историю. Тогда кто-то из Шенталов будет домогаться любви какой-нибудь моей бабки и обломается в своей страсти, и потомство его будет взирать на Халганов как на недостижимую вершину. Правда, здорово?
- У, смотри какой грозный, - сказала Релена Багнат. - Вдруг и впрямь перепишет?
- Пусть хоть вкось перепишет, - сказала Багнат. - Но где гарантия, что тогда он не родится Шенталом? Или женщиной?
- Женщинами не рождаются, - наставительно сказал Бастор. - А если речь идет о взаимосвязи прошлого с настоящим, то я в курсе и перепишу историю так, что рожусь тем, кем родился. А тебя, Релена, я сделаю деревом. Со стройным стволом и красивыми ветвями. И буду отдыхать в тени, вкушая аромат твоих цветов и сладость твоих плодов.
- Я что-то не поняла, это - комплимент или угроза? - спросила Релена.
- Я еще сам не понял... Так вот, я буду вскапывать землю вокруг тебя, поливать ее родниковой водой, белить твой ствол, подвязывать сломанные ветром ветки. В твоей листве найдут себе приют самые лучшие певчие птицы... У меня нет такой книги. Это комплимент.
- Спасибо, ты очень любезен.
- А что там за горы и леса? - спросил Слеггер, указывая вдаль.
- Это Парцахи, - ответила Багнат. - В них очень красиво, но там, говорят, есть разбойники. Поэтому в них страшно красиво.
- Видишь тонкую полоску? - спросил Слеггера Бастор.
- Да.
- Это старый заброшенный тракт. Вон там, чуть правее, развалины замка. Его сто лет назад разрушили во время войны. А замок древний. Веков десять - точно. Все собираюсь туда покопаться, поискать что-нибудь для коллекции.
- При случае возьми меня с собой, - попросил Слеггер.
- При случае? Да хоть завтра, - сразу согласился Бастор.
- Как завтра?
- А что? Ты занят разве? Или возражаешь? Возражаешь?!
- Нет... Я понял.
- Гость - это выгодно, - сказал Бастор девушкам. - При нем мобилизуешься. Хотя он, конечно, ест, но зато я починил крышу своего дома, а завтра осуществлю давнюю мечту.
- А можно, Бастор, нам тоже попользоваться твоим гостем? - спросила Релена.
Багнат с Бастором переглянулись и рассмеялись.
- Ну что вы?! - покраснела Релена. - Я тоже хочу в развалины...
- Тебя туда не запишут, молода еще,- сказала сестра.
- Ну вас! Я и одна съезжу.
- Что ты, Релена? Зачем одна? Мы же действительно здесь гости. Давай, пользуйся нами.
- Ну... - задумалась Релена. - Конюшня некрашена...
- А Парцахи-то, - напомнил Бастор. - Я ведь не шучу. Слеггер, ты поедешь?
- Да, конечно.
- Багнат, ты ведь тоже нас не оставишь? Ведь не оставишь?
- Не дождешься, Бастор. Не оставлю.
- Вот умница-то!
- Дети, - сказал граф Шентал за обедом. - Мы посоветовались и решили, что на следующей неделе можно будет вернуться в город.
- Па, а мы тут посоветовались и решили, что завтра можно было бы съездить в Парцахи.
- Зачем?
- Слеггер будет рисовать развалины, а Бастор искать ржавые ножички, - сказала Релена.
- Потерял во время последней осады, - объяснил Халган.
- Ну, что же так неаккуратно? - спросил граф.
- Наверное, засмотрелся на местную графиню, - поспешно ответил Бастор, стараясь опередить Релену.
- Женщины, дорогой мой, до добра не доводят. Одни убытки.
- И не говорите!
- Так чего вам брать с собой этих хохотушек? Они все испортят. Они верхом-то ездить не умеют. У них для этого ноги слишком прямые.
- Не надо, папочка! - начала было Багнат, но тут же тактично замолчала: ну прямые, ну и что?
- Мы их посадим в карету, - сказал Бастор. - Приставим охрану и дальше, чем на десять шагов от дверей не отпустим.
- Девять! - категорично заявил граф.
- Девять,- согласился Бастор, но тут вмешались матери.
Они вспомнили и еще незакончившуюся чуму, и возможных бандитов и плохую дорогу, от которой синяки, и плохую погоду, после которой насморк. Граф выслушал женщин и спросил Бастора:
- А как ты теперь выкрутишься?
Бастор посмотрел на Слеггера и спросил:
- Ну и как мы теперь выкрутимся?
- Восемь шагов, - сказал Слеггер.
- Усиленная охрана, теплые мягкие вещи, кофе раз в два часа и вообще можете поехать с нами, - добавил Бастор, глядя честно и открыто.
- Ну, нет, - сказал граф. - Не вижу повода: жизнь продолжается, скоро лето, кто-то должен управлять замком... Поезжайте, дети, поезжайте...
Бастор хотел отправить гонца в Халган, чтобы к утру успела подойти охрана, но граф любезно предоставил свою, а Релена пошутила, что халганская дружина небоеспособна в этих местах.
Небо было чистым, ночь обещала быть звездной. Слеггер, поднявшись на одну из башен, застал там Багнат, смотревшую в высоту.
- Добрый вечер, - сказала девушка.
- Добрый вечер. Я не помешал?
- Нет, что ты. Мы всегда отсюда смотрим на звезды. Скоро придет Релена, и Бастор после библиотеки обещал.
- На восточную стену? Он, наверное, ее терпеть не может.
- Между прочим, эта история забавляет Бастора не меньше нашего. А то и больше... И кто ее, в конце концов, отыскал в архивах?.. Смотри, звезды начали появляться... Ты кто по гороскопу?
- Скат. Но говорят, я не очень похож.
- Почему?
- Не уродился, видимо... Мне трудно судить.
- Разве кто-то знает тебя лучше, чем ты?
- Нет... Но говорят, со стороны виднее...
Багнат подумала и сказала:
- Со стороны лучше видно оболочку...
- Да! - на площадке появился Бастор. - Да, Багнат, ты права! Мы видим замок, но не знаем какова его внутренняя планировка. Мы можем посчитать этажи, но не узнаем, сколько на них комнат. Можем подглядывать в окна, но не быть внутри. Твои рассуждения замечательны, я перед тобой преклоняюсь!.. А вот тебя, Слеггер, ищу уже полчаса. Ты как привидение мелькал то тут, то там, а догнать тебя было невозможно. Это называется «гулять по замку», да? И как ты, кстати, узнал, что здесь место встречи?
- Никак. Он сам нашел, - сказала Багнат.
- Зов души, - улыбнулся Бастор. - А я-то бегал, суетился, думал предупредить... Сегодня будет очень много звезд. Будет видно наше созвездие, Багнат.
- Где?
- Вот там, над горизонтом.
- Меченосец? - спросил Слеггер.
- Ага. Мы с Багнат родились в один день. Она моя звездная сестра.
- Ты похожа на Меченосца?
- Меньше, чем братец. Но что-то есть. Слеггер, ты думаешь, много зависит от звезд?
- В человеке? Да. Никто доказать не может... Но думаю, что да... Звезды излучают энергию, действуют на человека и до и после рождения. Особенно пока человек растет: на него легче влиять, закладывать в него свет и тепло, что угодно. Это делают не только звезды, это делают деревья в лесу, морские бури и степной ветер. Все оставляет какой-то след. Чья-то смерть на другом краю мира тоже накладывает отпечаток на новорожденного и, конечно, звезды, которые были до нас, влияют на все, что вокруг...
- А вообще, - сказал Бастор. - Если отец был пьян, а мать нервна - дите будет уродом и никакие звезды, никакие благоприятные обстоятельства этого не изменят.
- Меченосец, - сказала Багнат, - если чуть не согласен, то сразу выхватывают оружие и никакой мягкости... Интересно, Бастор, как ты совершаешь свои прорывы сквозь измерения при таком натурализме?
- А так и совершаю. Использую не нечто «потустороннее», а естественную силу, данную человеку; развиваю ее и, видя, что она развивается - убеждаюсь в ее земном происхождении.
Слеггер несогласно покачал головой, но Бастор продолжил:
- Почему, спрашивается, родители, давшие мне руки и ноги, не могли наделить меня способностью управлять энергией? Слеггер прав: влияние неба на этот процесс пока не доказуемо, но почему тогда нас рожают не звезды, а люди?
- Звездам мы обязаны своим появлением, - сказала Багнат.
- Наши предки обязаны. А мы обязаны своим предкам. Согласитесь, сын, все-таки, больше похож на отца, чем на деда. Это справедливо. Если, конечно, все как обычно.
На площадку поднялась Релена. Она слушала беседу и поглядывала на созвездия. Когда Слеггер и Багнат в два голоса уже было переспорили Бастора, доказывая первичность влияния светил, Релена вдруг сказала:
- Вон звезда упала.
- Родители осыпаются, - усмехнулся Бастор, получивший некоторую передышку.
- А почему творцы эти звезды? Почему не Солнце? - спросила Релена.
- Солнце в первую очередь! - хором согласились Слеггер с Багнат и все трое в ожидании посмотрели на Бастора, с досадой взмахнувшего рукой: так и знал, что этим закончится.
Халган стоял несколько в стороне. На него падала тень стены. Лица девушек и Слеггера освещала Луна. Пауза затянулась. Был момент, когда Слеггеру показалось, что глаза Бастора вспыхнули красным, но это оказалось всего лишь отражением факелов сменяющейся стражи.
- Так нечестно,- сказал, наконец, Бастор. - Наш спор сумбурен как все споры. Вас здесь больше. Если я вам что-то докажу - вы меня сбросите со стены. Ваше Солнце причем. От него зависит много, но не все. В его появлении было заложено наше появление. Солнце было в силах нас родить. Пусть оно в силах нас уничтожить, но мы научились скрываться от его лучей, научимся и остальному. Солнце уже не властно над многими нашими мыслями. Дети вырастают и уходят от родителей. И Солнце однажды так сделало. Но давайте не будем больше спорить, мы тратим великолепную ночь на университетский семинар. Давайте?
Каждый остался при своем, но все остались вместе. И голоса утихли, как далекое эхо, не тревожа звезды в небе и часовых на земле. И, словно в благодарность за молчание, высота отчетливо заблестела, заиграла своими частицами. Внизу как будто под ногами зашумела молодая листва. Не имело смысла что-либо говорить. Хотелось стоять и смотреть. Возможно, даже чувствовать улыбки звезд, слышать их смех.
Слеггер сидел в комнате, отведенной Бастору, и глядел в раскрытое окно.
- Хочется продлить удовольствие? - спросил Халган.
- Да... Хорошие у тебя подруги.
- Рад, что тебе понравилось... Я ждал этого.
- ... Конечно, ты же знаешь и меня и их. Сравнить нетрудно.
- Да. Тем более легко, что вы все люди Света.
- Они? - Слеггер отвернулся от окна. - Да, очень похожи.
- Зачем «похожи»? Шенталы, как правило, все люди Света.
- И граф?
- Да. Его еще и положение обязывает. Он глава клана.
- Как же они здесь?
- Совершенно нормально. Конечно, в чем-то приходится приспосабливаться, но, в общем - хорошо. А ты думал, здесь дискриминация и произвол?
- Мм... Да.
- А чего ты тогда сидишь тут, а не в тюрьме?
- Но ты же мой друг.
- В Солнечной, наверное, специально распускают про нас злобные слухи?
- Нет. Но старые никто не опровергает. Это очень трудно.
- И не выгодно.
- Знаешь, любая интеллигенция, черная или белая, находит общий язык. Если бы я не знал этого - я бы не приехал. А отношение низов враждебно везде.
- За то, что их называют «низами». Да. Что здесь, что у вас. Представляю, каково тебе было в Серой Полосе.
- Я очень быстро ее проехал. У вас хорошо то, что обычно никто не задается целью узнать принадлежность другого.
- Так и должно быть. Что тебя удивляет?
- Я давно с вами не общался.
- Так общайся... Слушай, ты ведь будешь завтра рисовать?
- Да.
- А не сможешь набросать портрет Релены? Незаметно.
- Попробую.
- Если не трудно, конечно.
- Ты давно их знаешь?
- Более или менее близко около года. А так - мы живем в Дамирдале рядом. Конечно, я видел в детстве каких-то девочек, а они какого-то мальчика.
- И все?
- А что еще? Я подрос - меня отправили в фардапскую школу. Оттуда сразу в университет. На каникулах у меня своя компания. А вернулся - они уже вон какие.
- Хорошие у тебя подруги, - повторил Слеггер, отправляясь к себе.
ГЛАВА 5.
В Парцахах было оживленно. Птицы заботились о еде и продолжении рода. О том же заботились звери, но только старались не показываться на пути кортежа, медленно двигавшегося по старому тракту. Давно не чищеная дорога располагала к недовольному выражению лиц. Развалины не были видны из-за высоких деревьев и гор. Солнце выглядывало временами из-за туч, светило сквозь едва зазеленевшие ветви и словно пыталось сказать всем: «Весна! Весна! Пора оживать, расцветать и радоваться!» Но лес угрюмо отнекивался, сурово ворча под нос голодным звериным рыком, тешась ночными засадами, прикрываясь птичьим щебетом и писком.
- Многие почему-то думают, - сказал Бастор, - что птицы поют нечто безмятежное и жизнерадостное, что они этакие маленькие оптимисты, почти всегда веселы и любое дело сопровождают удалой трелью. Но у птиц просто голоса тонкие, а рассуждают они о такой же бытовухе, что и остальные. Также озабоченно и приземленно.
- Не-ет, - сказала Релена.
- Слышно же, когда птица встревожена, - поддержал ее Слеггер. Они с Бастором ехали по разные стороны кареты. Релена сидела слева от Халгана, Багнат - справа от Слеггера. Охрана, 15 солдат-арбалетчиков, ехали впереди и сзади.
- Птица встревожена, когда на гнездо нападают враги? - переспросил Бастор и Слеггер кивнул. - Да птица просто в ужасе. Она в истерике и воплях. Она выжимает из себя все свои лучшие чувства и переплавляет их в крики. Мы же слышим, что, «птица встревожена». А если ее еще и не видим при этом, то, не будучи лесничими, трагичность происходящего оценить затрудняемся и, как правило, занижаем... А что касается обыденной жизни, то птицы не с неба свалились (каламбур), о чем они могут петь? О земном. О птенцах некормленных, о перьях, нынче модных. И вряд ли их отличает особый оптимизм и жизнерадостность. Сытая рысь умиротворенней голодного зяблика.
- Птицы летать умеют, - сказала Релена. - Они видят землю сверху и могут петь об этом.
- Это ты, поднимаясь в небо на драконе, можешь петь об этом. И то до тех пор, пока это для тебя необычно. А птицы... Возможно, они мечтают научиться глубоко нырять и завидуют рыбам.
- Вряд ли, - сказала Багнат. - Мечтает только человек.
- Ой, как я люблю разговаривать с сестрой своей звездной, - улыбнулся Бастор. - Никогда глупого не скажет.
- Редко же ты со мной разговариваешь, - загадочно ответила Багнат.
Между тем над деревьями зачернели полуразрушенные башни замка. От тракта брала начало дорога, еще более неухоженная, чем сам тракт.
- Может, остановимся на развилке и вышлем разведку? - спросил Бастор.
- А давайте поедем, - сказала Релена.
- Делайте, что хотите, - сказала Багнат.
- Интересно, почему так беззаботно? - спросил Бастор. - Чьи это солдаты?
- Папины. А чья была идея?
- Хорошо, я поехал на разведку, - сказал Бастор. - Граф, вы помните? Восемь шагов и кофе. Мы - скоро.
Бастор нагнал ехавших впереди офицера с двумя солдатами, и они вместе первыми свернули с тракта.
Лейтенант Дипрет гой Тархал, лихо усатый молодой человек лет 25, знал много жутких историй о замке Пскемон.
- Слышали, барон, - говорил Дипрет Бастору. - Ясным днем, когда Солнце в зените, под стенами начинают шевелиться души павших солдат Света. Они рвутся из земли, а силы Тьмы удерживают их и почва от этого трясется. Пскемон разрушается и однажды он рухнет полностью. Тогда погибшие успокоятся: они доведут до конца начатое ими сто лет назад.
- Лучше бы они сегодня особо не усердствовали. Мы же не одни... Надо было лететь, а не ехать.
- Что же не полетели? - спросил лейтенант.
- Дамы.
- А женщины, говорят, в Пскемоне сходят с ума. Тамошние стены и деревья тянут их к себе и высасывают из них разум. Они им питаются.
- Женским разумом? Оригинально. Надо вечером попросить на ужин воробьиные яйца. Вдруг страусиные это мерзость?
Дипрет рассмеялся:
- Барон, вы не пробовали говорить на эту тему с женщинами?
- Со всеми? Нет. Никак не могу собрать их вместе. Хотя обычно, если разговор заходит о яйцах - они начинают дышать неровно. Краснеют, злятся или желают.
- Любопытно узнать, что делают наши графини?
- Ваши графини, Дипрет, женщины необычные. Я с ними на эту тему не разговаривал.
- Тогда не понятно, почему они вас так охотно слушают.
Бастор хмыкнул:
- Лейтенант, как вы можете так говорить о дочерях хозяев?
- А почему бы и нет? Они не люди, что ли?
- Они люди Света, если вы еще не в курсе.
- Да, я помню, но мне кажется, что это безразлично. Суть у всех одинаковая. Только ходим в разные половины храма.
- Но воспитание.
- А это наносное.
Бастор помолчал, а потом спросил:
- Вы долго служили в Серой Полосе?
- Пять лет, - ответил Дипрет. - Вы как раз поступали в университет, когда я туда приехал.
- Вы служили в Тракхемоле?
- Да. В страже герцога Блурогала.
- Интересно, как он сейчас?
- Слышал, что вернулся в Необъятную и опять собирает отряд.
- Не думаете присоединиться?
- Пока нет. Здесь хорошо. Спокойно. Зачем мне нужны всякие походы и битвы?
- Ну, например, из-за денег.
- Очень большой риск. Пусть Блурогал наберет силу, а я тогда подумаю.
- Случайно не знаете, что творится в Пскемоне с подъемным мостом? Он не сворачивается в клубок? - спросил Бастор, выезжая на пригорок, с которого открывался вид на замок.
- Мост разрушен, но засыпан ров, и трудностей не предвидится, - ответил Дипрет. - Барон, вы сейчас стоите как раз на том месте, откуда король Айуниран наблюдал за осадой.
- А погиб он тоже здесь?
- Нет. Когда его последний полк пошел на приступ, Айуниран встал во главе, и стрела попала в него уже где-то у стен.
- Чего поперся, - проворчал Бастор. - Глупо ведь.
- Не хотел возвращаться домой с поражением, - ответил Дипрет. - Он же не знал, что Пскемон все-таки захватят.
- На сутки? Велика победа... мне кажется, сейчас здесь все тихо и мирно. Можно послать гонца за остальными. Лейтенант, а нет ли у нас с собой бутылки вина?
- У меня есть только водка, - ответил Дипрет, заметно оживляясь.
- Жаль. Погода хорошеет. Не хотелось бы начинать день с таких крепких напитков.
Солнце, освободившись от парика туч, спешило все согреть и оживить к приезду Слеггера с красками и холстами. Создавало всевозможные сюжеты, так и просившиеся на картину. Пейзажи на любой вкус. То у стен замка, то в гуще леса. Для Слеггера. Но что делать другим людям, которые это видят, но не умеют или не могут в данный момент рисовать?
- А мы по чуть-чуть, - сказал Дипрет. - У меня даже есть замечательные огурцы. Мама солила, - он быстро достал из сумки сверток. - Барон, вы никогда не пробовали таких огурцов, я вас уверяю. В поисках их вы можете пройти десять ближайших измерений туда-сюда, но, кроме
как здесь, таких крепких, сдобренных пряностями и соленых огурцов вы не найдете. Нигде! Я их использую исключительно под водку.
- Лейтенант, я же с дамами, а вы на работе.
- Это не беда. Мы же по чуть-чуть и работа не пострадает. А от дам я вам дам немного душистой смолы.
- Смолы от дам? А морилки от тараканов у вас нет? У меня дома жирные тараканы... Вы можете пить, я не препятствую.
- Я не могу один, - привел последний довод лейтенант.
Если бы обстановка не располагала, Бастор бы нашел, что ответить Тархалу ограничивающего и строгого, но он спросил:
- А стаканы есть?
- А как же! Походный набор.
- Давайте смолу, - согласился барон.
Пили, не слезая с лошадей. Когда к пригорку подъехала карета, Бастор с Дипретом были уже на «ты»!
- Вы еще не ездили туда? - сразу же спросила Релена.
- В замок-то? - спросил Бастор. - Не-е. Куда мы без вас?
- Только я предупреждаю, - влез Дипрет. - Пскемон не любит людей Света! Слышите?! Они разрушили его!
- Успокойся, - сказал Бастор. - Я пойду первым.
- Нет! Я лейтенант и тоже пойду первым! - Тархал подбоченился в седле и положил руку на рукоять меча.
- Правда, Дипрет похож на Айунирана? - спросила Багнат.
- По-моему, - ответил Бастор, - Он больше похож на пьяного лейтенанта Шенталов.
- Спокойно, Бастор, - сказал Дипрет. - Мы их всех сделаем.
Он пришпорил лошадь и понесся к замку с гиканьем и свистом.
- Во дает, - задумчиво сказал Бастор. - И выпили-то, вроде, немного... А смолы я так и не дождался.
- Бастор, ты что, пьяный? - с интересом спросила Релена.
- Ни в одном глазу, графиня, - ответил Халган. - Единственное, что у меня появилось, так это аппетит. Я бы съел сейчас какого-нибудь зверя.
Издалека донеслись воинственные крики Дипрета.
- Все в порядке, - сказал Слеггер. - Он у стены.
- Кофе пьем в замке? - спросил Бастор, разворачивая коня.
- Ой, дорога, - сказала Релена.- Ее же просто нет. Мы не доедем.
Пространство перед Пскемоном напоминало давно не паханое поле.
- У меня есть одно лишнее место в седле, - доложил Бастор.
- У нас тоже есть свободные сиденья, - ответила Релена из кареты.
- Я же обещал вашим матерям, что буду беречь вас от синяков.
- Достаточно того, что ты не дерешься, - сказала Релена. - И ты еще обещал восемь шагов от кареты.
- Ну это, глупость, согласись.
- Безусловно. Как любое твое...
- Я попросил бы!
Пока они препирались, Слеггер посадил Багнат впереди себя и медленно поехал к Пскемону.
- Ворота - это раскрытая пасть, - вдруг сказала Релена, перестав улыбаться. - Она сейчас их съест.
- Не упрямься. Мы еще можем их догнать.
- Она их съест, - уверенно повторила Релена.
- Ты не знаешь, что там за стеной. Если там рай, то неважно как ведут себя его ворота.
- Там нет рая.
- Ты не знаешь этого.
- Я чувствую.
- Ты боишься.
- Нет... Мне просто странно сознавать, что эта пасть...
- Она тебе ничего не сделает, пока я рядом. Увидишь.
Релена вышла из кареты, и Бастор подал ей руку.
- По-моему, тебе просто не хочется кофе, - сказал Халган.
- Мне не хочется там погибать.
Бастор усмехнулся и тронул коня. Ворота приближались. Слеггер с Багнат были уже почти у цели.
- Бастор, ты ничего не чувствуешь?
- Мне очень приятно видеть тебя так близко, - ответил Бастор.
- Здесь очень плохо, - сказала Релена, оглядываясь. - Здесь другая весна.
- Чем она другая?
- Она мертвая.
- Так бывает?
- Я сама вижу в первый раз.
- Ты просто постоянно вспоминаешь всякие слухи и то, сколько здесь погибло людей.
- Нет. Но посмотри же: чем мы ближе к замку, тем больше в этом цветении, во всех этих листьях смерти... Я не могу по-другому объяснить.
- В здешних деревьях не больше смерти, чем в шентальских. Просто ты начинаешь замечать ее лучше. То, что ты видишь, связано не с ними, а с тобой.
- Шентальские деревья не думают о смерти.
- Ты мало думаешь о смерти в Шентале.
- Я не хочу думать о ней и здесь, но так получается.
- Увидела место, где сражались, и стала восприимчивой к слабой энергии мертвецов.
- Не важно, что я увидела! Бастор, почему ты не понимаешь?!
- Потому что ты не объясняешь ничего.
- Я видела и другие места, где сражались, но здесь я почувствовала!
- Съела что-нибудь, - сказал Бастор.
- Ну тебя! - Релена недовольно отвернулась и вздернула голову.
- Мне из-за твоего черепа дороги не видно. Сейчас упадем, убьемся - все твои предчувствия и сбудутся.
- Вот вспомнишь еще, - сказала Релена.
Конь Халгана медленно прошел под каменной аркой ворот Пскемона.
Когда-то внутренний двор был выложен плиткой. Временами копыта коней глухо били по ее остаткам, и этот аритмичный стук разносился по всему замку.
Перед входом в главную башню стояли арбалетчики и притихший Дипрет. Чуть правее башни, соединяясь с ней, высились остатки храма, еще правее - остатки жилых помещений. С разных сторон, как и полагается, находились конюшня и драконная, два разваленных сарая.
- Лестница в башне до пятого этажа нормальная, - сказал лейтенант, - А дальше провалы.
Слеггер, Багнат и Бастор уже слезли с лошадей. Релена медлила.
- Ты чего? - спросила сестру Багнат.
- Так интереснее, - ответила Релена, смотря куда-то в сторону.
Их окружали стены, тронутые зеленью леса и зеленью времени. Камни, как расшатанные старостью зубы, местами выбились из кладки и постепенно тянулись к земле осенними листьями. Кривые сучья, еще не ставшие деревьями, торчали из тел строений, желая света и тепла, не ведая,
что разрушают то, что построили и недоломали люди.
- Куда пойдем? - спросил Бастор.
- Туда, - Багнат показала на черную дыру, пролом в стене бывшего храма.
- Я хочу на башню, - сказала Релена.
- Да, я тоже, - согласился Слеггер.
Бастор глянул на Дипрета и лейтенант ответил:
- Это невозможно. Девушки не переберутся через провалы. Вот если был бы хотя бы один дракон...
- А вдруг можно попасть в башню через храм? - спросила Багнат.
Лейтенант смерил высоту храма взглядом:
- Он соединяется с башней где-то до четвертого этажа. Нет, не получится.
- Пойдемте туда, куда получится, - сказала Багнат. - Только нужны факелы.
Трое солдат остались с лошадьми и подъехавшей пустой каретой, двоих Дипрет для собственного спокойствия поставил охранять вход в замок, остальные отправились к храму. Релена, вдохнув, соскочила с коня прямо в объятия Бастора, протянувшего ей руку для опоры. Некоторое время они смотрели в глаза друг другу. Взгляд Релены был настороженным и испуганным, взгляд Бастора - изучающим и веселым.
- Пусти, - тихо сказала девушка. - Пошли в храм.
Они повернулись к пролому, и вдруг Бастор уловил отзвук какого-то странного рева. Не звериного, зовущего, жадного и непонятного... Вероятно, неслышимого другими. Халган замер на месте, и некоторое время стоял в раздумье, смотря вслед Релене, почти догнавшей остальных. Девушка шла быстро, но перед входом в храм словно наткнулась на какую-то преграду. Она резко обернулась. Челюсти ее были сжаты, и теперь она искала взгляда Бастора сама.
- Это ветер, - спокойно сказал Халган.
- Ветер? - с выдохом ее плечи опустились, и тело как-то покорно расслабилось. - Хорошо, - сказала она. - Это ветер.
Все стояли неподалеку от входа, воспринимаемого в данный момент как выход. Разглядывали землю под ногами, стены вокруг, потолок сверху. Потревоженные светом и шумом летучие мыши подняли шорох где-то под крышей, сохранившейся на удивление достаточно хорошо.
- Если эти бревна сгнили, - лейтенант ткнул факелом в огромные балки перекрытий. - Они могут упасть.
- И то - правда, - сказал Бастор. - Что же они медлят?
- Типун тебе на язык, - одернула Халгана Багнат.
- Наверное, надо крикнуть, - упорствовал Бастор. - Давайте крикнем? - и крикнул.
Релена вдруг взяла у солдата факел и вышла на середину зала. Бастор поймал себя на мысли, что испугался этого. Он чуть ли не побежал вслед за девушкой.
- Вот так, - сказала Релена, поднимая факел вверх.
ГЛАВА 6.
Стены храма оказались украшены фресками. Многие из них осыпались, те, что были вокруг пролома - почернели от пламени. Различить что-либо издалека и в темноте было очень трудно. Но после релениного шага все немного посмелели. Слеггер пошел вдоль стен, надеясь найти хотя бы одно более или менее сохранившееся изображение, Бастор склонился над кучей хлама, очевидно, решив вплотную заняться удовлетворением своих археологических потребностей. Беглый осмотр, правда, не привел к удачным находкам и великим открытиям.
Багнат подошла к Релене, и девушки очутились в центре пространства, залитого красным светом факелов, окруженного солдатами и темнотой храма. Слеггер, удалившийся уже довольно далеко, крикнул, чтобы все оставалось, как есть, пока он не сделает набросок.
- Мне тоже оставаться, как есть? - спросил Бастор из-за горы древностей. - Я не могу долго, спина заболит. И, кроме того, я очень изменчивый.
- Ты можешь делать что угодно, - разрешил Слеггер.
- Я принесу дамам плащи. Здесь очень холодно.
Халган вышел из храма и зажмурился. Солнце светило в глаза. Несмотря на усилившийся ветер, было тепло по сравнению с холодным утром. Выставленная Дипретом охрана с удовольствием грелась на железных щитах.
Вслед за Бастором на свет и воздух поспешно вышел Тархал, не занятый позированием, и ринулся к своим огурцам.
- Замерз, - объяснил лейтенант.
- Нет, - сказал Бастор. - Испугался, что крыша обвалится.
Дипрет задержал стакан на полпути ко рту, повертел его в руках и ответил:
- Да. Умирать мне рано, а заниматься детскими играми поздно. Посуди сам: зачем подставляться лишний раз, когда это не поможет никому? Я же не с поля боя бегу, а от глупой смерти.
- А ты прав, - сказал Бастор, доставая из кареты плащи и отправляясь с ними обратно. - Тебе действительно лучше побыть здесь... Приятно сознавать, что меня откапает рука знакомого человека.
- Сплюнь через правое! - крикнул Дипрет вслед.
- Ерунда это, - махнул плащами Халган. - Ничего не будет.
Факел Слеггера осветил стену и художник сказал:
- Смотри. Вот она.
На фреске была изображена женщина. Ее голова почти стерлась, сохранилась лишь нижняя часть лица и верхняя часть короны. Женщина сидела на черном троне, и у ног ее лежало множество людей. В темноте нельзя было разобрать другие цвета, фреску изрядно попортило погодой и огнем, но Слеггер с уверенностью повторил:
- Она.
Со двора раздался смех Релены: после холодного храма Солнце подняло ей настроение.
- Тебе это поможет? - спросил Бастор. - Ничего же не осталось. Даже гарантии, что этот художник действительно видел королеву.
- Понимаешь, я ищу места, где приду в такое состояние, которое позволит мне увидеться с ней.
- Я знаю одно такое место, - усмехнулся Бастор. - Позавчера, помнится, туда ходил Брен. А если серьезно, то метод тыка очень неэффективен. Я обещаю, через три недели ты узнаешь, что к чему.
- Метод эффективен, - не согласился Слеггер. - Я готов к тому, чтобы создавать и то неожиданное, что встречается нам, возможно, превратит мою готовность в действие. Пойдем, я нарисую Релену, - Слеггер отправился к выходу.
Бастор провел ладонью перед фреской и ощутил легкое покалывание. Лучше всего оно чувствовалось в том месте, где должны были быть глаза королевы.
- Так, значит? - спросил Бастор стену.
Стена не ответила и Халган, встряхнув руку, пошел к пролому.
Слеггер рисовал башню. Девушки и Дипрет стояли чуть сзади. На картоне камень за камнем отражался старый шершавый цилиндр с молодой весной вокруг. Бастор подумал не спросить ли Релену насколько сейчас мертва эта весна, но, увидев с каким интересом сестры следят за работой, решил не встревать. Он отозвал Дипрета в сторону и сказал:
- Надо попробовать подробно осмотреть башню.
- Зачем?
- Хочу обыскать здесь все. Просто так, что ли? Веревки у нас есть, лопаты есть. И глаза. Надо найти занятие десяти солдатам.
- А вдруг нападут? - спросил Тархал.
- Кто? Если противник из плоти, его заметит издалека и один человек, а если нагрянет некто потусторонний, что сомнительно - никакие арбалетчики нам не помогут. Разумно?
- Откуда ты хочешь начать?
- Я думаю, за 100 лет все, что лежало на поверхности, уже разграбили. Надо искать тайники.
- Думаешь, мы много найдем за один день?
- Найдем. Долго ли умеючи?
- Где же это, по-твоему?
- В башне, - сказал Бастор.
- Потому что туда трудно забраться? Так вот, на драконах...
- Нет. Тайник должен быть внизу. Потому что туда легко забраться... Можно, конечно, начать искать здесь - никуда ходить не надо, но лучше в башне.
- Откуда ты знаешь? - поморщился Дипрет.
- Знаю, - пожал плечами Бастор. - Не все ли равно откуда?
- Ну, давай попробуем.
Дипрет позвал солдат, приказал взять инструменты и направился к башне.
- Хотите на картину? - спросила Багнат.
Бастор помахал в ответ: все отлично, сестра.
- Они там будут, - сказал Слеггер. - Теперь это башня, внутри которой Бастор ищет клад.
Релена кивнула.
- Искать на первом этаже примитивно, - сказал Халган, войдя в башню. - Отчаявшиеся попасть наверх в отместку вскопали здесь все.
- Но тогда они простучали все стены на остальных этажах, - добавил Дипрет.
- Не лишай меня оптимизма, - Бастор энергично потер руки. - Одни и те же вещи люди видят по-разному. Сейчас мы заметим то, что упустили остальные.
Они поднялись на второй этаж, и попали в мрачное помещение, совершенно голое и очень пыльное. Халган вышел на середину и, выставив перед собой ладонь, начал медленно поворачиваться кругом. Взгляд его стал настолько сосредоточенным, что потерял осмысленность. Солдаты перешептывались.
- Пошли дальше, - сказал Бастор, трижды повторив свои действия. - И отпусти человек семь. Они, оказывается, не нужны.
Поднялись еще выше, и Халган снова вошел в центр комнаты. В этот раз на полу было больше хлама неопределенного происхождения. Дипрет сразу приметил несколько кольчужных колец и опасливо взял их в руки. Бастор же после второй попытки насторожился. Он переместился к окну и продолжил свои пассы там. Постепенно круг его поисков сузился до двух локтей и Халган принялся разгребать ногами пыль перед собой.
- Может ломом? - шепотом спросил Дипрет, пришедший в замешательство от поведения Бастора.
- Не надо. Лучше веником.
Веника не было. Кое-как, кашляя и зажимая нос, Бастор расчистил пространство и с удивлением остановился.
- Не понял, - сказал он.
- Это пол, - объяснил Дипрет.
И солдаты тихо засмеялись.
Бастор присел и внимательно осмотрел поверхность. Потом снова провел рукой.
- Нет, не пол, - сказал он. - Давай лом.
Двое арбалетчиков несколько раз стукнули ломами и откололи огромный кусок окаменевшей грязи. Когда пласт переворачивали, он разломился и на одном из углов обнажился тонкий край пергамена.
Пейзаж принял более или менее законченный вид. Релена, попросив краски, рисовала что-то свое. Слеггер увлекся разговором с Багнат, оставив на другом картоне половину разваленной драконной. Торжественный выход из башни Бастора со свитой прервал оба этих занятия.
- Смотрите, - сказал Халган, бережно кладя на щит несколько листов пергамена. - Очистили от вековой грязи. Это было затоптано, когда нас еще не родилось ни грамма.
- Что это?
- Откуда это?
- Что это? - спросили Слеггер, Релена и Багнат.
- Это обрывки какой-то книги, - ответил Бастор. - Что она делала в башне я не знаю... Говорят, в Пскемоне была хорошая библиотека, - Халган указал на обветшалый угол бывшего жилого здания. - Очевидно, особо ценные книги во время осады перенесли в башню. Мы нашли десять листов, это немало и я очень горд, что все так произошло. Настоящая Находка.
- А что там написано? - спросила Багнат.
Слеггер взял лист и наморщил лоб.
- Это стимарн, - сказал Бастор. - Не напрягайтесь.
- Что это? - спросила Релена.
- Тайный язык, - объяснил Слеггер. - Им сейчас никто не пользуется.
- Он и сто лет назад был уже умирающим, - добавил Бастор.
- И вы не можете это прочесть? - спросила Релена.
- Нет. Но еще можно найти людей, которые прочтут, - сказал Халган. - Конечно, в университете был факультатив, но кому этот стимарн был нужен?.. Вообще, я подозреваю, что это всего лишь отрывок из Книги Тьмы, ценный только своей древностью, языком и местонахождением.
- Как хорошо сохранился текст, - заметил Слеггер. - А вдруг это, все-таки, что-то особенное?
- Прочтем - узнаем, - сказал Бастор. - И что это за пренебрежение к Книге Тьмы?
- Врожденное, - ответил художник.
- Книга всегда что-то особенное, - сказал Бастор.
- А как же ты ее нашел? - спросила Релена.
- Руками. Все, что соприкасается с людьми, особенно с теми, кто имеет сильную энергетику, несет в себе следы этой энергетики. К книгам это относится в первую очередь. Они для этого создаются. Текст мы видим, остальное - чувствуем. Вблизи и на расстоянии. Вот я, молодец, и прочувствовал, откуда идет волна.
- И ты определил что это?
- Скорее догадался. Определять я еще не умею. Очень трудно. Я и так перенапрягся. Может, чай попьем?
- А ты можешь так найти золото? - спросил Дипрет.
- Нет. И воду тоже не могу. Для этого нужна концентрация на порядок, наверно, выше моей. Так что не надо алчно сверкать зенками. Надо расслабиться и заесть огурцом.
Идея заесть Дипрету понравилась, и он тут же предложил устроить походный обед, тем более, что время уже подошло. Началась всеобщая суета, обычно предшествующая коллективному принятию пищи: обозрение индивидуальных и общих запасов провизии, многочисленные советы по приготовлению и сервировке, бессмысленная толкотня вокруг импровизированного стола. Один только Бастор вел себя отрешенно и вместе с тем картинно заносчиво. Он уселся неподалеку от мирно питающихся солдат в каретную тень и принялся разглядывать свое приобретение, периодически окликая друзей:
- Интересно, где ваш аристократизм, голодные мои?
- Бастор, ты любишь плоды мамайи? - спросила Релена после третьего оклика, показывая Халгану и Солнцу спелый сочный фрукт.
- Люблю.
- Не получишь.
- Ну и ладно, он у тебя прошлогодний, - с легкостью в голосе ответствовал Халган.
- Ничего подобного! Южный и свежий, - Релена подошла ближе и продемонстрировала мамайю со всех сторон. - Наверное, в прошлой жизни я была продавцом овощей.
- А разве не пастухом лошадей? - напомнила о чем-то ранее сказанном Багнат.
- И им тоже.
- Богатая биография, - похвалил Халган.
- Да.
- Жаль, что все в прошлом. Отдай растение.
- Ежики заморгали, - ответила невоспитанная графиня.
- Не получу, значит? - сурово осведомился Бастор.
- Не-а.
- Никак?
- Ага.
- А где твой аристократизм?
Дурачились.
Наконец настал волнующий момент полной готовности и Тархал начал звать Бастора к столу. Халган, перебравшийся к тому времени в карету, не отозвался.
- Наверное, считает недостойным своего звания выйти просто так, - сказал Дипрет и приказал двум свободным арбалетчикам создать нечто среднее между почетным караулом и тюремным конвоем.
- Барон Бастор гой Халган, глава клана Халганов, вассал Его Величества Каоро Четвертого Скеордана, короля Необъятной, Повелителя Черной Стороны мира! - торжественно объявил Тархал; Релена, Слеггер и Багнат захлопали, а один из солдат, смеясь, распахнул дверь кареты.
Бастор сидел в странной позе, понурив голову, и казался или очень обиженным или очень больным. Дипрет приблизился.
- Ты забыл добавить после имени клана «Черные Рыси», - с горечью заметил Бастор, не поднимая головы. - Звание, данное нам еще Мартом Шестым Шустрым!
- Ты почему такой бледный? - с подзрением спросил Тархал.
- От оскорбления, - ответил Халган.
- Помогите ему лечь, - скомандовал Дипрет солдатам.
- Не надо мне помогать лечь! Тем более, что я встаю, - Бастор поднялся и медленно вышел из кареты. Его шатало.
- Боже, Бастор, ты что?! - Релена бросилась к Халгану.
Тот приложил палец к губам: «Тс-с, не упоминай имя мое рядом с божьим», и, поймав руку Релены, притянул ее к себе. Чувствовалось, что Халган сейчас упадет. Дипрет хотел было помочь, но, оценив ситуацию, решил не встревать. Девушка обняла Бастора и прошептала:
- Я говорила!
- Не то... Это не то, что ты думаешь, - тоже прошептал Бастор. - И не то, что нужно было говорить.
- Что нужно?
- Скажи мне «Бастор», - попросил Халган.
- Бастор.
- Еще.
- Бастор, - в глазах Релены стояли слезы.
- Спасибо, - прошептал Халган и замер, положив голову ей на плечо, но потом вдруг поднял Релену высоко вверх, поддерживая под локти.
Девушка вскрикнула. Бастор засмеялся. Бледность его исчезла как следы похмелья после недели трезвости.
- Слеггер, лови! - крикнул Халган.
- Так ведь и прошвыряться можно, - заметила Багнат.
- Ничаво, ничаво, - по-деревенски ответил Халган. - Лови давай!
- Не надо! - крикнула Релена.
- Ты подумала? - спросил Бастор.
Релена подумала и решение изменила:
- Нет-нет, лови!
- Как скажешь, - Бастор легко перекинул девушку Слеггеру под комментарий Багнат: «Все бы вам, мужчинам, женщинами кидаться». Слеггер то, что ему послали, благополучно поймал, хорошо расстояние было небольшим. Поставив Релену на землю, художник спросил:
- Он притворялся?
- Не знаю, - ответила Релена.
Бастор действительно устал. Его странный заряд бодрости к концу обеда заметно уменьшился и Халган опять стал походить на измотанного болезнью смертника, хотя и старался это скрыть.
- По-моему, тебе лучше поспать, - сказала Багнат, и Бастор согласно кивнул:
- Было бы здорово. Подобные дела так и лечатся... Самое главное не беспокойтесь - это обычная ситуация.
Релена смотрела на него с сочувствием, но близко больше не подходила.
- С Вашего разрешения, господа, - Бастор побрел к карете, кутаясь в плед, одолженный у Багнат. Перед тем, как забраться внутрь, Халган обернулся и сказал:
- Я вас уверяю, это очень ненадолго.
- Иди, иди, не беспокойся, - сказал Дипрет.
- Мы будем считать, что ты напился, - успокоила Релена.
- Знала бы ты, как это... - сказал Бастор в ответ.
- Извини, я шучу.
- Я тоже. Веселитесь, играйте... Я прошу прощения, - И закрыл за собой дверь.
- Дипрет, - сказала Багнат. - Давай поищем еще чего-нибудь? А потом сделаем сюрприз.
- Да, - загорелась Релена. - Подбросим под карету этому экстрасенсу, как будто так и было. Или тоже найдем с помощью рук.
- Давайте попробуем, - без особой охоты согласился лейтенант.
Как и следовало ожидать, осмотр жилых помещений ценных находок не дал. Все было разграблено, разрушено, и составить представление о жизни Пскемона было трудно. Слеггер нашел пару наконечников от стрел, Багнат - расколотый деревянный щит. Больше всех редкостей обнаружил Дипрет, который по долгу службы изучал каждую мелочь. Мелочами на его пути оказались несколько шахматных фигур, с десяток разбитых кувшинов, пудреница из слоновой кости, половина пыточных щипцов, ободранная переплетная крышка и череп без остальных костей.
Холод и темнота первых этажей вначале довольно тяготили искателей, но потом, - шутка за шуткой, и сознание того, что в этих стенах когда-то гибли люди, улетучилось и сменилось смехом. Страх, растревоживший воображение, нашел выход в веселье. Мрачность замка воспринималась как недоразумение, от которого можно легко избавиться, которое можно не замечать. У Дипрета, державшегося прежде несколько официально, оказался заразительный смех, который звучал так, что пугал летучих и ползучих мышей.
Бастор проснулся через два часа, в затею, естественно, не посвященным. Сладко потягиваясь, разминая суставы, он двинулся к зданиям и у дверей встретил всю компанию, шумную и радостную. Арбалетчики положили к ногам Халгана мешок, и Дипрет гордо сказал:
- А вот.
Бастор осмотрел добытые трофеи, и на радушное предложение Тархала выбрать что-нибудь для коллекции показательно зевнул и ответил:
- Детям. Деревенским детям. Я уже нашел. И мое - круче.
Друзья как по команде заметно напряглись:
- Да ты знаешь, сколько это стоит?! - Дипрет, схватив шахматного короля Света, затряс им перед Бастором. - В столице наверняка дадут десять баксеров. А то и больше! Это же кость!
- А вот наконечники от стрел, - настойчиво сообщил Слеггер. - Прочность, проверенная временем.
- И чем тебе не понравился мой щит?! - подступила к Халгану Багнат. - Ты скажи всем, с расстановкой, чем тебе не понравился щит, участвовавший в битве, о которой ходят легенды?!
Тархал, словно искушенный антиквар, продолжал расхваливать свои находки:
- Эти кувшины, если постараться, можно склеить. Я как-то был в музее - там валялись грудой черепки, а люди дышать на них не смели.
- Наконечники от стрел.
- Если попросить знающего кузнеца, он сделает вторую половину и можно пытать кого угодно...
- Наконечники от стрел!
- Я понимаю все! - завопил Бастор, отступая к карете. - Спасибо вам! Я тронут! Это чудесные вещи, но искали же вы их не для меня!..
- А для кого еще? - спросила Багнат. - Зачем нам это барахло?
- Так, если взять по штучке на память, - сказал Дипрет, швыряя короля обратно в мешок.
- Я здесь потеряю застежку от плаща, - крикнул Бастор с безопасного расстояния. - А через сто лет она доставит другим удовольствия в миллион раз больше, чем мне удобств! Зачем вам эти фетиши, вы историю, что ли, не изучали?!
- А тебе зачем? - спросила Багнат.
- Я ищу знания, а не богатства. Я нашел, что хотел.
- Зато нам было весело, а ты спал, - сказала Релена. - Потому дурак.
- Так значит это один из атрибутов вашего веселья! - сказал Бастор, подходя к мешку. - Совсем другое дело. Я и правда тронут, что вы хотите поделиться со мной. Я действительно возьму игрушку и поставлю ее на письменный стол. Она будет рычагом, включающим память, когда мне слишком плохо. Я возьму, хотя это и палка о двух финалах, - Бастор выбрал толстую, похожую на лягушку, белую ладью и сунул ее за пазуху.
- Что же делать с остальным? - спросил Дипрет.
- С моим щитом, - напомнила Багнат.
- Хочешь, я нарисую на нем Меченосца, - спросил Слеггер. - И подарю тебе.
Кто же откажется.
- Похоже, этот замок просто обалдел, - сказал Слеггер, когда Пскемон остался за спиной. - Представляешь его лицо? Здесь в последнее время нечасто смеялись. Если бы он был живым, он бы сейчас размышлял, откуда мы такие. Не убиваем, не таскаем золото мешками, радуемся....
- Он может размышлять по-другому: вот, не убивают, потому что некого, не грабят, потому что нечего (допустим, что книга - мелочь). Значит им ничего не остается делать, кроме как радоваться.
- А может так и надо, - сказал Слеггер.
- Радоваться? Надо, конечно. То, что в этом месте прекратили жить несколько тысяч человек ни к чему не обязывает потомков. Это не повод, чтобы мы перестали смеяться, и перешли на шепот.
- Мне поначалу это показалось диковатым.
- Что? Шутки в Пскемоне?
- Да. Это же вроде бы святыня. А мы так.... - Слеггер слегка помахал ладонью.
- Святыни не оскверняют. Обижают людей, которые на эти святыни молятся. Поскольку молящихся в замке не было, а следов осквернения мы не оставили - все в порядке. Мы никого не хотели обидеть, а радоваться надо, ты сам сказал.
В лесу уже стемнело. До Шентала оставался час пути. Девушки спали в карете. Дипрет из последних сил напрягался, исследуя вечер вокруг кортежа. Арбалетчики, у которых за день было не много работы, громко переговаривались.
- Со звездами сегодня хуже, - сказал Бастор. - Облака и никаких Меченосцев. Где мы ночуем?
- Не знаю.
- В Шентале хорошо, а дома лучше.
- Не поздно? Пока доедем... Хотя удобно ли?..
- Тебе тоже понравились эти девчонки.
- Да. Еще вчера.
Бастор чему-то улыбнулся. Добрыми такие улыбки обычно не называют.
ГЛАВА 7.
Тогда как дворянские семейства понемногу начали возвращаться в Дамирдаль, баронесса Трона Халган решила отправиться в замок. Бастор со Слеггером едва успели вернуться из Шентала, где они все-таки заночевали, а им уже готовили свежих коней. Выезд был назначен на следующее утро, и Гарта, исходя слезами протеста, пребывала в обиде за невозможность встречи с подругами, которые в большом количестве пребывали в город. Мать заблаговременно успела взять с дочери обещание, что та будет помогать ей в различных хозяйственных делах, и изменить что-либо было уже нельзя. А получить моральную поддержку и союзническую помощь от Бастора тоже не удалось: он был с гостем и с целым грузом других обязанностей.
Рано утром в замок был послан на драконе гонец с известием о прибытии хозяев, и после завтрака выезд состоялся.
Бастор в легком полудоспехе гарцевал на белом (слышишь, Бастор?! на белом) скакуне; конь Слеггера был серым в яблоках, броню граф не надел: очень жарко. Гарта тоже попросила себе коня, но дорогу начала в карете с матерью вместе, выказывая дочернее послушание и остатки вчерашней обиды.
На главной площади Бастор, испросив разрешения, покинул всех и даже Слеггера, обещав нагнать кортеж позже.
- Мне надо нанести последний визит, - сказал барон, извинившись. - Гарта, займи, пожалуйста, нашего гостя. Проиграй ему в карты или в другую игру. Поговори с ним об умном. Но не увлекайся. Ладно?
Извинения были приняты.
Гарта завистливо посмотрела вслед Бастору, не связанному силой собственного слова, удаляющемуся по улице Папира Куча.
Дом, куда отправился Бастор, находился неподалеку от храма. Оставив коня во дворе, Халган поднялся на второй этаж и прошел в комнату, заставленную книгами. Хозяин сидел у окна, скорчившись над фолиантом, лежавшим на широком подоконнике. Дверь скрипнула, и человек поднял голову.
- Добрый день, профессор, - сказал Бастор.
- Здравствуй, барон, - ответил Палой Геброн, закидывая со лба на лысину остатки волос. - Садись. Что это ты в доспехах?
- Обстоятельства. Я, к сожалению, должен догонять своих: уезжаем на неделю в замок. Надо привести в порядок дела после чумы.
- Вовремя.
- Я вернусь к кафедре... Профессор, у меня две просьбы, выполнить которые можете только вы.
- Говори.
- Эти листы позавчера я нашел в Пскемоне. Возможно, это Книга Тьмы на стимарне. Но возможно и нет. Хотелось бы проверить. Я знаю, у вас есть словарь. С ним я бы постарался перевести...
- Бастор, я и сам могу это прочесть, - сказал Палой, несколько оживившийся после слова «Пскемон». - Если хочешь, оставь. Их мало, думаю, трех дней мне хватит с избытком.
- Спасибо, - Бастор положил пергамен на стол.
- Не за что. Мне интересно самому. Как ты раздобыл их?
- Лежали под слоем грязи. Но от них шел такой поток, что трудно было их не заметить.
- Очень интересно, - Палой вскочил со стула и подошел к столу. - Стимарн, говоришь? - пергамен приятно зашуршал в руках Геброна, а далее последовали многочисленные профессорские “угу”, выражавшие, очевидно, понимание написанного.
- Судя по нумерации глав, это середина книги, - заметил Бастор.
- Угу... угу... Ты структурировал ее энергию?
- Нет, - признался Халган. - Не успел. Настолько тяжелыми были поиски, что я пока не рискую.
- Ладно... Угу...
Через какое-то время, выразившееся на часах движением большой стрелки на пять делений, Палой отложил пергамен и сказал:
- Хорошо, я займусь этим вплотную, - и, заметив вопросительный взгляд Халгана, объяснил. - Это вряд ли Книга Тьмы. Скорее ее комментарий или что-то еще. У меня есть список известных текстов, написанных на стимарне, по нему, думается, мы и найдем ответ... А вернешься - структурируешь энергию своей находки в качестве тренировки. Я сейчас не могу, нужно для другого.
Бастор кивнул.
- Еще одна просьба, профессор.
- Да-да... - Палой вдруг увлеченный какой-то мыслью снова принялся рассматривать пергамен, проводить над ним ладонью и озадаченно покачивать головой. - Ого! Действительно сильно... Может, все-таки, сейчас попробовать?..
- Из Белой Стороны приехал мой университетский друг, граф Слеггер гой Гелот, - невинно произнес Бастор. - Он художник и хочет написать портрет королевы Тьмы.
Палой расстроено опустил пергамен и посмотрел на Бастора мутным, словно вернувшимся из другого мира, взглядом. Палой тоже числился в Департаменте Внешнего Порядка. И на высокой должности. И не зря.
Снова в комнате раздалось соло часового механизма, включившее в себя и спокойное тиканье и торжествующий бой в ознаменование наступившего нового часа, а, возможно, и в честь удачной шутки Бастора.
- Чего он еще хочет? - спросил наконец Палой.
- Ничего, - сказал Халган. - По-моему, только написать портрет.
- Ты в этом уверен? Или он так говорит? И вообще кто он такой? - мысли Палоя уже перестроились в нужном направлении.
- Художник. Владения его отца в Феергале: большое графство, почти четверть провинции. Насколько я понял из разговоров со Слеггером и из всевозможных слухов, в Солнечной у Гелота не сложились отношения ни с официальным искусством, ни с официальными властями.
- Это их дело. Надо знать, Бастор, что это за человек относительно нас. Прежде чем обращаться с такой просьбой (а ты ведь собираешься просить о помощи) - надо знать за кого просишь.
- Ну что может задумать Слеггер? Как он может повредить Королеве Тьмы? Это же невозможно.
- Не знаю. Пойми меня правильно: событие это неординарное более, чем твоя находка в Пскемоне. Для тебя речь идет о дружеской услуге, для меня - об услуге человеку из враждебного, в общем, государства.
- Полагаю, что Слеггер, как всякий талантливый человек, выше понятий государства.
- Ты уверен в этом? Я - нет... И обрати внимание, ты сказал «всякий», что уже неверно.
- Виноват, - признался Бастор. - Очень другу помочь хочется. Дело в том, что я ему верю. За те два года, что мы не виделись, в нем, конечно, произошли какие-то изменения, но ни одно из них не противоречит его прежнему характеру и строю души. Он не врет, ему действительно жизненно необходимо видеть Королеву.
- Зачем? - убийственным тоном задал вопрос Палой. - Жизненно необходимо зачем?
- Ну, к чему еще людям боги?
- Свои боги, Бастор! Чужие - ни к чему.
- Да, - пробормотал Халган. - Кажется, понимания властей будет добиться еще труднее.
- Конечно, - согласился Палой. - Ты сперва мне ответь. Притом, заметь, я не отказываюсь. Без внимания такую просьбу все равно оставлять нельзя.
- Будем проверять? - буднично спросил Халган.
- Да.
- Вот и отлично. Заодно проверим, насколько я умею разбираться...
- В Слеггере гой Гелоте, - подхватил Палой. - Не более того.
Халган усмехнулся:
- И правда, чуть опять не обобщил.
- Дело в том, что ты ему веришь, - Палой постарался передать интонацию недавней фразы Бастора. - Не самый безошибочный путь.
- Моя вера основывается на интуиции, то есть на знании.
- Тем самым ты ставишь под вопрос свои жизненные установки, - заметил Палой. - Если ты не прав, значит ошибка в них, и хорошо, если это будет что-то поверхностное...
- Вот и отлично, - повторил Бастор. - Заодно проверим мои жизненные установки. Профессор, неужели плохой эксперимент?
- Серьезный слишком. Не ко времени, - ответил Геброн. - Понимаю, что нужный, но... - он улыбнулся. - Все равно уже поздно: слово сказано. Считай, что свое дело ты сделал. Наполовину.
- Ничего подобного, - возразил Бастор. - «Сказать «море» - не сделать даже лужу».
- Да, - Палой кивнул. - Удали хоть отбавляй. Посмотрим... Только совет мой, пожалуйста, обдумай: чтобы знать ради кого кроме себя стараешься, приглядись к своему другу получше. Без излишней подозрительности. Просто как к человеку. Так ли ему это надо и способен ли он выдержать такое? Ты же знаешь...
- Да.
- Приглядись: настолько ли он «прежний»? В любом случае пойдет на пользу. И если ты однажды придешь и скажешь мне, что сегодня поспешил с действиями - мы сумеем вернуть все к исходной точке. Об ответственности, я надеюсь, ты помнишь.
- Сколько понадобится времени?
- Для того, чтобы встретиться с королевой достаточно и нескольких минут, а чтобы узнать друга - может и жизни не хватить.
- Конкретно у нас сколько времени?
- Думаю, что около месяца. Но помни, что все должно делаться очень осторожно. Чтобы не обидеть человека и не сорвать, если что, ответный выпад.
- Ответных выпадов не потребуется, - обиженно сказал Халган.
- Поговорим после кафедры. Ты подготовься к ней. Очень ответственное событие.
- Хорошо... Но несколько минут - и королева... Так мало?
- Все очень относительно, Бастор. Иногда ее не дозовешься, иногда является сама. Действовать неофициально при таких условиях я не рискую. И тебе не советую: никогда не знаешь, с какой стороны получишь удар. Пусть все будет скрытно, но как заведено. Через главного жреца Фардапа. Месяц. Не меньше.
- Это значит надо пройти все ступеньки...
- Люди любят усложнять доступ к богам. Что поделаешь? Если убояться земных бюрократов, то о королеве Тьмы нечего даже и мечтать.
- В конце концов, это не так обременительно, как выпросить в департаменте разрешение на открытие новой кафедры, - пошутил Бастор.
Мечтой покойного барона был город, и не какая-нибудь провинциальная дыра, а город, который сможет соперничать по значимости с Дамирдалем, а то и с Фардапом.
Неподалеку от замка, у села Предгорье лежало огромное поле, принадлежавшее клану Халганов. Барон приказал его расчистить и лично разбил на секторы, обозначив, где какое здание должно быть построено. После этого он разрешил селиться на определенных им же участках всяким ремесленникам да купцам, которые, впрочем, делали это без особой охоты: всем неплохо жилось и в Дамирдале. На момент смерти барона будущий город являлся продолжением села, жили в котором преимущественно бездельники. Работали они больше на своих огородах, и товар, продаваемый ими на сельских ярмарках, был зачастую такого скверного качества, что окрестные крестьяне очень ругались и, несмотря на баронский указ, в Предгорье старались не ездить. Возможно, отец Бастора и навел бы в селении порядок, вернись он из очередного похода, затеянного герцогом Блурогалом. Но случилось так, что в стычке с войсками короля Праши, барон Халган погиб. По всеобщему утверждению - геройски, но это было уже неважно.
Бастор относился к отцовской идее скептически, но дело продолжал, тем более, что этого добивалась от своих детей мать.
Баронесса и сама взялась за мужнину мечту твердо и решительно. Пригрозила всем нерадивым выселением, построила несколько домов для вновь прибывших, снизила налоги, сделала местным мастерам ряд выгодных заказов. Ушла в работу.
Об этом рассказала Слеггеру Гарта, когда они проезжали по главной улице Предгорья. Из домов выглядывали дети, их родители работали в полях. На тех местах, где однажды должны будут построить ратушу, собор, театр и прочее, росла трава и торчали колья, вбитые по приказу отца Гарты и Бастора. Дома ремесленников, числом около пятидесяти, выглядели лучше деревенских, но несли на себе следы лени своих хозяев. А над равниной возвышался замок Халган с остроконечными башнями, с высокими, как это ни банально, стенами. На соседнем холме виднелись следы строительства.
- Это мы с Бастором строим парк, - гордо сказала Гарта.
Сами они, конечно, камни не таскали, красивые статуи не ваяли. За газонами не ухаживали, цветы не поливали.
- Мы деньги платим, - сказал догнавший семью Бастор. - А десятки людей трудятся ради нашей прихоти. И довольны, честное слово.
От Предгорья до парка было минут 20 езды. От парка до Халгана чуть меньше. Солнце грело, холм выглядел зовуще.
- Мама, мы покажем Слеггеру парк, - крикнула Гарта. Она давно уже ехала верхом, причем сидела по-мужски.
- Может, сделаете это после обеда? - спросила мать из кареты.
- Мы лучше к обеду подъедем, - ответил Бастор. - Все равно он еще не готов.
- Откуда ты знаешь? Я распорядилась, чтобы к полудню...
- Ты распорядилась, а он не готов. - Бастор на развилке повернул коня к парку.
Никаких признаков укреплений, рвов с водой, стен с бойницами, волчьих ям - ничего этого в парке не было. Только ограда причудливой формы. Почти готовая, она окружала холм с трех сторон, спускаясь к Поне, притоку Дамы, на котором стояли Халган и Предгорье.
Ворота открыл сонный стражник в латах, чей вид отнюдь не гармонировал с общим рисунком парка.
- Где Врон? - спросил Бастор.
- А на берегу, - ответил стражник.
На выровненной вершине холма стояло неоконченное здание, оставляющие впечатление такой же хрупкости и легкости, что и ограда. Перед входом в будущий дворец белели мраморные статуи. А сбоку - серые времянки строителей портили пейзаж и давали ему надежду на дальнейшее великолепие.
Слеггер соскочил с коня и в волнении начал расхаживать между недостроенными стенами, застывшими каменными фигурами и раскиданными строительными материалами.
- А здесь что будет? - спрашивал он, останавливаясь в разных концах дома.
Бастор довольно улыбался: поразил друга, поразил. Не зря эти статуи сделанные на заказ. Не зря эта архитектура. Правда, создается атмосфера изящества иных миров?
- Ты покажи ему, что за усадьбой, - посоветовала Гарта.
- Что за усадьбой? Слеггер, пойдем посмотрим.
Из земли, которую сняли при выравнивании холма, на самом его краю был насыпан пригорок. Каменные плиты, столбы, причудливо расставленные повсюду, полное господство над местностью… Слеггер почувствовал какую-то дрожь, охватившую его при виде этого.
- Звездный театр, - сказал Бастор. - Ночью, когда нет облаков, здесь самое лучшее место в мире.
- Почему?
- А ты вспомни Шентал. Там все было непосредственно, но далеко. От Земли в небо. А здесь для неба все создано специально. Эти столбы, экраны, точки наблюдения... Но надо знать астрономию. Вот, Гарта не знает. Потому и не прикалывается, да?
- Неправда! Я знаю и прикалываюсь, - сказала Гарта. - Конечно, в университетах не обучалась, но в созвездиях разбираюсь не хуже тебя!
- Извини, - Бастор погладил сестру по плечу. - Я напрасно это...
- Вот так.
- Мы придем сюда как-нибудь вечером, - сказал Халган Слеггеру. - Такое не забывается. Обещаю. Это сейчас здесь обыденно. Действительно, как в пустом театре.
С реки доносился мат-перемат строителей. Они спорили, как лучше сделать спуск от дворца к Поне. Стражник из караулки украдкой подвал им знаки, сообщая о приезде хозяев, но на латника никто не обращал внимания. Никто не обратил внимания и на Бастора, который оставил Слеггера с Гартой гулять по парку, а сам отправился на берег.
Строители сидели вокруг крынки молока, каравая хлеба и прочей еды. Размахивали руками и не работали. Врон, их вожак, отмалчивался, давая возможность поголосить другим, а потом принять решение. В их проблемы Бастору вникать было лень. Он уселся на землю. Любоваться видом спокойной и неширокой Поны. Врон заметил барона первым и решился, наконец, подать голос.
- Пусть лучше дольше, да лучше, - громко сказал он. - Раз взялись делать на совесть - будет на совесть.
- Это правильно, - согласился Бастор, не оборачиваясь. - Очень разумный подход. Вы продолжайте, ребята, не стесняйтесь. Я просто посижу.
Но строители прекратили спорить и принялись за еду. А Бастор так бы и нежился на Солнце, если бы сверху его не начала звать Гарта. Пора было уже ехать в Халган.
Дух строительства проник и внутрь древнего замка. У западной стены было сооружено здание непонятного назначения. Оно имело трубу, из которой шел легкий дым. Большие окна, через которые были видны несколько подмастерьев, согнувшихся над столиками с работой.
- Это книгопечатня, - объяснил Бастор Слеггеру. - Мастер из столицы. Поперли его оттуда. А мне как раз ко двору. Познакомься с ним. Шуемом зовут. Умный мужик.
Шуем вышел во двор поздороваться с Бастором.
- Как дела? - спросил Халган.
- Сто пятидесятый лист набираем, - ответил Шуем. - Бубен виньетки испортил, сучий сын. Теперь переделываем. А краска, что вы на прошлой неделе купили, хреновая. Не продержится она долго. Фактура у бумаги такая.
- Видал? - Бастор кивнул на мастера. - Вот это специалист.
- Да, - согласился Слеггер. - А что вы печатаете?
- Книгу Тьмы, - ответил Шуем. - С комментариями и предисловием. Господин барон уверен, что это издание войдет в историю.
Гарта интереса к книгопечатне не проявила. Она поспешила к себе, переодеться с дороги. Ее сопровождали две любимицы, домашние рыси.
Обед действительно оказался не готов, и баронесса, сперва отчитав повара, появилась во дворе и предъявила претензии сыну:
- Ты сглазил, Бастор.
- Вовсе нет, - возразил Халган. - Когда я сказал, что обеда вовремя не будет, полдень пробило уже давно.
- И совсем не давно! А только-только!
- Но готовить же начинают раньше.
- Но ты и раньше думал, что повар не успеет!..
- Да при чем тут я? Пошутить нельзя.
- Знаешь, с этим не шутят, - сказала мать и ушла, приведя в легкое недоумение Слеггера.
- А почему с этим не шутят? - спросил он друга.
- Потому что обед - это святое, - объяснил Бастор. - Наверное.
С башен Халгана хорошо была видна планировка города: будущие улицы, кварталы.
- Отец предполагал, что однажды замок станет городским районом, - сказал Бастор.
Они со Слеггером стояли в ожидании заката. Вдали уже зажигались первые складки красного занавеса, который упадет, так до конца и не поднявшись.
- Видишь, мы двигаемся навстречу друг другу: замок с его парком, усадьбой и город с кварталами бочаров, кузнецов и прочих...
- Тебе не нравится это?
- Зачем «не нравится»? Интересная затея - ускорить историю. Как раз по мне... И отношусь я к этому очень по-отцовски. Не то, что мать. Хотя она, конечно, другого мнения... Я мелкий был, однажды ехали мы с отцом с охоты. Довольно удачной: убили оленя. Часть его съели, а взрослые еще и выпили при этом, естественно. Отец пустил егерей с добычей вперед, и мы ехали вдвоем. Уже проехали Предгорье. И тут ему приспичило по нужде. Так вот, слез он с коня, подошел к месту будущего храма и - стоит, облегчается на колышек. «Смешно, - говорит, - сынок. Вот мы этим подонкам город построим, а они нас потом при первом же удобном случае и перережут»... Мне кажется, эта была такая отцовская забава. Сродни той, когда дразнят палкой медведя. Подойдут поближе к клетке и дразнят: бросится или нет.
- И ты продолжаешь делать то же самое?
- ... Все мы, по-моему, дразним палкой какого-нибудь медведя. Даже не подозревая об этом. Отцовский не самый страшный... Да и не постоянный.
- Кажется, кто-то едет.
Бастор вгляделся в дорогу, уже слегка сумрачную, и согласился.
Стража открыла ворота, пропуская всадника во двор.
- Это гонец от Грартуна,- сказал Бастор. - Но раз не на драконе, значит не слишком срочный.
«Дорогие друзья, - писал Брен. - После этой дурацкой эпидемии Дамирдаль нуждается в большом количестве новых домов, значит в строителях, а значит в деньгах. Тратить только городскую казну я обламываюсь по причине врожденной жадности. Тем более, есть постановление Королевского Совета о поддержке областей, пострадавших от эпидемий и стихийных бедствий, т.е. нам должны прислать денег. Но если все пустить на самотек, никогда их нам не дадут, а разворуют по дороге разные чиновные гады. Поэтому послезавтра утром я лично отправляюсь в Фардап, дней на 10, и предлагаю вам присоединиться ко мне: Бастору официально, Слеггеру - просто так (а иначе когда он еще попадет в столицу? К тому же из зачумленной местности можно выехать только по специальному пропуску. Но, как видите, все уже готово. Хорошо иметь другом пускай временного, но мэра?). Жду вас с глубоким нетерпением, веселыми девками и верными товарищами. Прощальная пьянка завтра вечером. Пока.
P.S. И не вздумайте изобретать всякие отмазки!»
- Господин граф приказал передать вам пропуска, - доложил гонец, отдавая Бастру две зеленые бирки. - Сказал: «в доказательство».
- Верно сказал, - согласился барон, разглядывая разрешение. - А то бы мать не поверила.
- Поедем? - спросил Слеггер.
- А ты хочешь?
- Да... Но как же звездный театр?
- Никуда он не денется. Тем более, - Бастор посмотрел в небо. - Дня три будет облачно.
- Тогда едем!
- Езжай, конечно.
- ... А ты?
- А я поеду с тобой до Дамирдаля. К сожалению, график подготовки к кафедре нарушать нельзя. Эта неделя для развлечений потеряна.
- Очень жаль, - Слеггер расстроено развел руками.
- Ничего, ничего. Не в последний раз.
- Но как же официальное приглашение?
- Это серьезно, - улыбнулся Бастор. - Но у меня есть в мэрии знакомый - попробую как-нибудь утрясти.
Никто не обрадовался. Мать осталась недовольна отъездом молодых людей, один из которых сын, а второй - приятный собеседник. Знакомый в мэрии долго уговаривал первого наплевать на «эту подготовку, от которой пропадает время и скучают друзья». Бастор остался непреклонен.
- Палой задумал устроить смотр всех оставшихся сил. Я должен быть в форме.
- А-а,- Грартун безнадежно покачал головой. - Гимнастика... Наука... Высокая цель... Даже на проводы нельзя... Ну и не беда, Слеггер. Пусть его. Жалеть будет.
- Вас? - спросил Бастор. - Безусловно. Особенно утром.
На том и порешили.
И не присутствовал Бастор на проводах. Шумных и разухабистых. Получившихся по-хлеще праздника Весны, о котором по Дамирдалю еще ходили самые противоречивые слухи. В определенных женских кругах.
ГЛАВА 8.
Голос был сладок и тих:
- Каюнер, Каюнер, почему ты не помог Слеггеру написать портрет твоей королевы?
Каюнер проснулся и резко открыл глаза. У его постели сидел человек. Позади него в окно светила Луна, поэтому был виден только силуэт говорившего.
- Что остановило тебя?
- Любовь к другу, - ответил Каюнер, стараясь нащупать под подушкой кинжал.
- Но ты ведь сначала пробовал ему помочь.
- Да, но потом... Бастор, какого бога?! Ночью, в окно!.. Что за шутки?!
- Испугался, да? Думал, Тьма пришла за ответом?
- Испугался. Спросонья-то... Сейчас бы зарезал тебя как барана.
- Как барона, - поправил Бастор.
Каюнер метнул нож, тот воткнулся в пол и некоторое время привлекал внимание присутствующих своим дребезжанием.
- А если бы это и правда была Тьма? - спросил Бастор, откидываясь на спинку стула, скрещивая руки на груди.
- С такими вопросами?.. К тому же ей все известно.
- Так что тебя остановило?
- Слеггер, значит, приехал в Дамирдаль? - Каюнер сел и пристроил за спиной подушку.
- Да, а сейчас собирается в столицу.
- Это не самая лучшая его затея.
- Почему?
- Тьму может понять только человек Тьмы. Слеггер хороший художник, но он не увидит в ней ни прелести, ни святости. Все это он соотносит со Светом. Заметил, как он добивается цели: идет к ней как к запретному плоду, приносит себя в жертву то ли искусству, то ли своему неудовлетворенному желанию жизни. То, что он нарисует, только повредит нам. И если Тьма спустит это ему, то с нами она может быть менее милосердна.
- Нам ли знать намерения Тьмы? Слеггер наш друг и он просил о помощи. И ведь он видел Тьму во сне. Она его звала.
- Я тоже видел Тьму во сне. Я не знаю, что она замышляет, и поэтому хочу держаться от этого в стороне. Близость к богам опасна. Если ты сможешь остановить Слеггера - ты, возможно, спасешь ему жизнь или разум.
- Он мне этого не простит.
- Если поймет, что его ждет - он будет тебе только благодарен. А не поймет - пусть живет таким. Но живет.
- Он знает все. Но он не хочет останавливаться и расценивает это не как жертву, а как плату. Согласись, это по-нашему. Он приехал в Необъятную человеком Света. Он им остается, но его отношение к Тьме очень изменилось. Помнишь, как его коробило от наших разговоров в университете? Поначалу. Он сейчас, кажется, начал смотреть на мир по-другому. Почти как мы. Но все же по-своему. Я не знаю, что это ему стоило, но он теперь не остановится.
- Это уже его дело. Остановись ты. Ему вряд ли поможет кто-то еще.
- Ты уверен?
- Из друзей - точно. А из посторонних... Мы ведь не в курсе истинных желаний Слеггера. А вдруг он не просто художник? Почему он так изменился? Ты знаешь, где он служил?
- Слеггер не может быть шпионом.
- Это знаем ты и я. Брен Грартун. А остальные? Пустить только слух - и никто не пошевельнет пальцем даже за деньги, - Каюнер возбужденно перечеркнул воздух. - Все испугаются! Знаешь, что это такое попросить Тьму за человека, который?! Даже если он ни при чем, одна политика, которая вокруг этого вертится в состоянии погубить тысячи таких, как мы. Куда нам лезть, Бастор?!
- Мы навредим другу.
- Нет. Повторяю, от богов, даже от своих, надо держаться подальше. Можно умереть, сойти с ума, потерять все, не поняв за что! И мы просто обязаны спасти человека. Он не понимает так тонко, как мы. А значит несведущ... Обязаны.
Бастор помолчал. А потом сказал:
- Вообще, мы ничем ему не обязаны. И ничего не должны. Воля Слеггера - закон для него. Моя воля - закон для меня. По пути нам или нет - дело десятое. Все.
- Я рад, что ты понял меня, Бастор. Я уверен, ты сделаешь, как надо. Только не упускайте с Бреном его из виду.
- Грартун едет с ним вместе в Фардап.
- И хорошо, - Каюнер облегченно вздохнул. - Значит, все будет в порядке... Ты оставайся, гостевая свободна. А утром поговорим: как вы там со своей чумой и вообще.
- Нет. Надо возвращаться, - Бастор помахал какой-то зеленой биркой. - Ты же знаешь, я не могу приехать к тебе. Я снюсь.
- Хорошо. Только не пугай меня так больше. Я не хочу считать тебя кошмаром.
- Надеюсь, никому из наших друзей впредь не придет в голову такое.
Каюнер засмеялся и встал с постели, чтобы попрощаться с Бастором и закрыть за ним окно.
Дракон устал. Бастор спешил в Халган. Пограничные посты он облетел стороной, бирка Грартуна ему не пригодилась. Внизу мелькали спящие деревни. Сзади на горизонте темнели контуры Шентала. Полная Луна светила серебром. На ее фоне Бастор заметил нескольких драконов, летевших к замку.
«Кому не спится?» - подумалось Халгану.
И вдруг он почувствовал какую-то тревогу и даже неудовольствие, переходящее в злобу. В груди закололо, будто тупой невидимый кинжал вытирал свое лезвие о сердце. Бастор посмотрел еще раз на Шентал и подумал: «Ну, как же так?»
Дракон начала снижаться и, в конце концов, приземлился в поле, на берегу реки.
- Старая ленивая скотина, - сказал Бастор дракону. - Давай, иди щипай своих воробьев.
Он отпустил поводья и пошел к реке. Мокрый песок расступался под ногами. Мелкие волны терлись о мыски сапог. Луна зажгла шлем белым. Бастор сел на большой валун, закрыл глаза и попробовал увидеть себя сверху. Через некоторое время ему это удалось, тогда он поднял созданный им взгляд в небо и устремился к Луне сквозь облака, скрывающие звезды. Он ощутил вокруг себя созвездия и растворился в них. Не просто близость к чему-то светящемуся, а именно переживание единства с Космосом захватывало дух: часть Вселенной. Он часть Вселенной! Кажется, одно усилие - и эта часть, исчезнув, станет всем. Исчезнув, обретет не связь, а единство. Уже сейчас луч взгляда, как протянутая рука, в силах достичь любого места бесконечности. Нет понятия предела. И под вопросом понятие места. Вообще нет понятий и названий. Видеть - не думая, слышать - не думая, ощущать - не думая... Где загадки, что так тревожили дух? Важность любых вопросов отступит перед тем, что готовится к прыжку ввысь и вширь. И новым взрывом разметет частицы ощущений, и где-то вдали, где-то внутри возможно вспыхнет новая звезда. Но вдруг случайно замеченный внизу Шентал завладел вниманием и, прежде чем Бастор успел справиться с желанием заглянуть под покровы замка, чувство полета прошло, рассеялось дымом и Халган очнулся сидящим на камне перед журчащей рекой.
- Ангел! - Бастор вскочил, выхватил меч и рубанул воздух. Клинок задел камень, заискрил, вырвался из рук Бастора и упал в воду. Сам Бастор опрокинулся на песок. Шлем съехал на глаза.
Некоторое время Халган продолжал ругаться, но потом успокоился и затих. Журчание воды походило на тихий совет смириться и не тревожить мир нежданной злобой. Халган встряхнул в воздухе ногами, рассеяв вокруг сотню-другую брызг, поджал ноги под себя и сел. Меч блестел из реки. Камень обиженно темнел сбоку.
- Извини, - Бастор похлопал валун и поднялся. - Как же так...
Неожиданно ему стало весело. Его недавний серьезный вид, его теперешние мокрые штаны, наевшийся чижиков дракон, стоящий неподалеку. Бастор, посмеиваясь, собрал амуницию, вскочил в седло и тронул поводья.
В Халган он прилетел под утро и мать отругала его за пьянство в компании (небось!) Брена и Слеггера.
ГЛАВА 9.
Навьюченные драконы, пестро одетая охрана, утренний туман - все это воспринималось Грартуном как во сне. Брен вяло отдавал приказания, состоявшие в основном из слова «давайте» и проверял, как лучше чувствует себя его голова: в шлеме или без.
- Господин граф, все готово, - доложил помощник начальника конвоя.
- Давайте, - ответил Брен, пытаясь забраться на дракона. - Ты, птица, нагнись немного... Ну?
Грартуна подсадили в седло, и он тут же снял шлем.
- Может привязать тебя веревками? - спросил Стакроит.
- Веревки гостю, - махнул Брен в направлении Слеггера.
Но Слеггер держался лучше и от помощи отказался.
- Мы вернемся не скоро, - сказал на прощанье Брен. - Не раньше! Выколотить деньги из парламента - очень нелегкое дело.
В пути он, обдутый встречным ветром, протрезвел. Было, правда, несколько незапланированных остановок, в ходе которых Слеггер и Ростбиф, начальник конвоя, выворачивали наизнанку свои желудки, но Брен выступал в этих случаях лишь наблюдателем.
- Удивительно, - бурчал Ростбиф, позеленевший от напряжения.
- Х-ха, - отвечал Грартун.
До Фардапа было часов двадцать лета без приземлений. Но без приземлений было очень тяжело. И так было очень тяжело.
Брен периодически обдумывал различные планы избавления от Дуно Шаткана, 45-летнего секретаря, самого старшего в делегации Дамирдаля. Избавления бескровного, а потому практически невозможного.
- Твой батя всю кампанию засирает, - говорил Грартун тайком Марту, юноше в бархатном берете. - Попробуй оттянись с ним в столице.
- А на фига ты его брал?! - возмущался в ответ Март. - Лучше бы Стака! На фига брал?!
- А у него должность!
- Должность! Характер у него!
- Буквоедский, - соглашался Брен. - Но нельзя же без опытных людей в такое место.
- Тогда не оттягивайся.
- Нельзя же в таком месте не оттягиваться.
Фардап показался на следующее утро. Огромный, с глиняными хижинами на окраинах, с каменными громадами в центре, с роскошными виллами по берегам Тарабероя, полноводного и широкого, как полторы Дамы.
Статус мэра и титул графа требовали, чтобы Брен со свитой снял в столице отдельный дом, но Грартуну это не понравилось.
- Плевать на титул, - сказал он. - Поехали к друзьям. У меня их здесь полно.
- Примут ли ваши друзья такое количество людей? - засомневался Дуно Шаткан.
Март посмотрел на Брена со значением: «Говорил же!»
- А куда они денутся? - сказал Брен. - Примут. Иначе замечательно будет выглядеть! Приехали просить денег, а поселились в бриллиантовых апартаментах есть на золоте и испражняться на серебре.
Секретарь поморщился: лексика Грартуна его раздражала. Не будь Брен самым знатным, после своего отца, человеком Дамирдаля, Дуно давно бы оттаскал юношу за уши, отвесил бы ему хорошего пинка, наплевал бы в наглое смазливое лицо, заставил бы съесть кастрюлю горчицы, и выкрасил бы ему волосы в зеленый цвет.
- Конечно, если этот вонючий дворцовый этикет требует уважения к своему чину больше, нежели сострадания к своим ближним, мы поселим кого-нибудь для отмазки в дорогой гостинице. Но только одного! Со слугой, - Брен сделал вид, что выбирает между Слеггером, Ростбифом и Вункером, советником по благоустройству Дамирдаля. - Сэкономленные же деньги пойдут на отстройку сгоревших кварталов и озеленение.
- Обращаю ваше внимание, - торопливо сказал Дуно. - Что лейтенант Ханрова в данный момент всего лишь начальник конвоя, а господин Вункер уступает в чине и мне и вам, он не может единолично представлять город. А господин граф Гелот вообще не принадлежит к числу жителей Дамирдаля. Мне же было бы крайне обременительно...
- То есть, я должен скучать в четырех стенах?! - перебил Брен. - А вы в это время будете веселиться в компании моих друзей, среди вина, карт и продажных женщин? Да ни за что. Господин гой Шаткан, время сейчас трудное, с этим надо мириться. Как старейшему члену нашей делегации, я предоставляю вам почетную обязанность выбрать себе любой одноместный номер, достойный вашего титула и состояния городской казны.
- А нельзя ли двухместный?! С сыном... - спросил Дуно.
Март позади отца суматошно замахал руками.
- Ни в коем случае, - твердо сказал Брен. - Только со слугой. Это же так дорого.
- Я заплачу сам.
- Не надо. Я тоже могу платить сам. Но считаю, что характер нашей миссии не позволяет нам излишней роскоши.
Волей-неволей, но перед этим доводом секретарю пришлось отступить.
Но кое в чем Дуно все-таки оказался прав: многочисленные друзья Грартуна затруднились в одиночку куда-либо определить пятьдесят человек, тридцать пять из которых - солдаты. В конце концов, помог отец одного из бывших соучеников, командир драконного полка: в его казармах нашлось место для конвоя, а с более знатными дамирдальцами и их слугами дело обстояло уже проще.
Обессиленные дорогой путники проспали добрую половину суток, и утро нового дня подняло их предчувствием грядущих забот и увеселений.
- Или заботы или увеселения, - сказал Брен и задумался.
Его гостеприимный друг Прато Дигат обещал найти до послезавтра нужного человека в парламенте, чтобы дело было максимально ускорено. После этого делегация разделилась. Брен с Дуно отправились в парламентскую канцелярию оформлять необходимые бумаги, а Слеггер, Вункер, Биф и Март получили возможность для изучения города, коей не замедлили воспользоваться.
Экскурсию доверили вести Вункеру, как человеку, связанному с городами вообще, а значит с Фардапом в частности.
Ночью прошел дождь, и вода не успела уйти в землю, блестела в лужах на грунтовых тротуарах, в лунках разбитой мостовой Палисада Минъярдона, среднепрестижного района столицы, где Прато посчастливилось родиться в качестве наследника особняка и состояния Дигатов, и откуда начался путь любознательных гостей столицы.
На небольшой площади, у храма местного значения, царило оживление, но не ввиду набожности фардапцев, а по причине недавнего введения в действие плебусов, огромных телег без бортов, с крышей на шести шестах, своеобразной разновидности общественного городского транспорта. Их появление должно было решить проблему с передвижением по Фардапу больших масс безлошадного народа и скрасить неудобства, вызванные быстрым ростом города. Однако, нездоровый ажиотаж вокруг нововведения привел к тому, что плебусами пользовались пока чаще из любопытства, чем из необходимости, и не только по жизни безлошадные жители, а все, включая широкие слои интеллигенции и дворянства. А от разного рода странников с туристическим уклоном просто не было отбоя. Таким образом, муниципалитет Фардапа получал бешенные доходы и всячески поощрял популярность плебусов. Наиболее эстетизированные возницы даже старались придать повозкам изящный вид за счет покраски оных в яркие цвета и/или путем прибивания в различных местах аляпистых лубочных образков.
Теоретически сесть на плебус можно было в любой точке его маршрута, но практически чаще всего это получалось в некоторых местах массового схода, таких как храм, например.
Вид толпы, ожидающей плебус, очевидно пробудил в Марте и Бифе доселе дремавшие стадные чувства, и оба молодых человека принялись осаждать Вункера с требованием организовать катание по городу на таком чуде, а не на опостылевших лошадях из бюро проката.
- На недокормленных клячах, - уверял Биф, - мы и дома наездимся. Сколько хочешь. А тут - как это?! Быть в столице и не проехаться на плебусе! Вся Необъятная только и говорит, а мы, как лохи какие-нибудь, даже не попробуем!
- Попробуешь еще, - отвечал консерватор Вункер. - Получим деньги - Брен обязательно сделает такие же в Дамирдале.
- Так это ж в Дамирдале! - упорствовал Биф со священным возмущением паломника, обнаружившего в соседском доме точную копию далекой святыни.
- Подумаешь радость: трястись на всех колдобинах вместе со всякой швалью! - привел кастовый довод Вункер.
- А мы не пустим никого, - заявил Март. - Заплатим сколько надо и - одни.
- Для этого есть городские дилижансы, - быстро сказал Вункер голосом разоряющегося торговца, прочитавшего в газете сплетню о снижении налогов. - Тоже, между прочим, экзотика.
Биф с Мартом переглянулись. Слеггер, пользовавшийся подобными удобствами и прежде, с любопытством следил за спором.
- А ангел с ним, - сказал Март неуверенно. - Поехали на дилижансе.
В результате чего черный расхлябанный экипаж битый час возил их по городу без определенной цели. Ростбиф, бывший в Фардапе в последний раз еще в глубоком отрочестве пытался найти знакомый дом, где он с родителями присутствовал на каком-то важном мероприятии с обильным обедом, но память выдавала ему настолько общие сведения, что Биф очень быстро сбился со счета, беззлобно огрызаясь на подтрунивания Марта, интересовавшегося не с той ли благодатной поры у лейтенанта неуемная любовь ко всякого рода еде.
Проспекты Фардапа, величественные своей монументальностью; купальни Фардапа, отталкивающие своей переполненностью; трущобы Фардапа, пугающие своей неизвестностью - ничто не прельстило Слеггера так, как Королевская картинная галлерея. Вункер, знавший экспозицию досконально охотно согласился провести подробную экскурсию, посвященную художественным направлениям Необъятной.
Просторные залы с картинами, зовущими как приснившаяся женщина мечты; скульптурами, изображающими подчас слишком непристойное для «белого» взора, были наполнены атмосферой близкой к раскрытию загадки. По крайней мере, так казалось Слеггеру. Стилистические изыски художников Необъятной основывались, судя по всему, на мимолетности восприятия: сотни пейзажей и портретов, выполненных захватывающе небрежно, неоспоримо подтверждали это. Техника же художников Солнечной, напротив, базировалась на тщательной передаче мельчайших подробностей, что с небольшими оговорками соответствовало технике «черной» живописи середины прошлого века. В результате почти столетнего взаимного экономико-культурного бойкота получить в Черной достоверные сведения о современном искусстве Солнечной было чуть менее затруднительней, чем узнать в Белой что-нибудь о новых веяниях в Необъятной. Поэтому Слеггер как завороженный подолгу стоял возле картин, особенно портретов, вглядываясь буквально в каждый штрих, пытаясь определить, что легло в основу того или иного творения. Бифу и Марту такой подход очень быстро наскучил и, быстро оббежав залы, они отправились в ближайшую пивную, где условились дождаться профессионала Слеггера» и «эстета Вункера». Вышеуказанные двое продолжили осмотр музея, оживленно споря о достоинствах выставленных напоказ произведений.
Тот зал по иронии судьбы был последним, но как стало ясно с первого взгляда, самым важным. «Вариации на тему Королевы тьмы» - название, которого он заслуживал. Еще при приближении к нему Слеггер почувствовал странную дрожь, как на давно забытых семинарах по Внешнему Порядку. И когда они показались, портреты, такие разные и неоднозначные, началось что-то невообразимое. Слеггера влекло от одного к другому, почти без остановки; он словно пытался выпить вино одного и того же названия из разных стаканов различно причудливой формы. Цветовые пятна образовывали черты лица, глаза, так, как было нужно, словно опять возвращался тот странный вечер, когда в первый раз перед художником возникло лицо, неотвратимо манящее неизвестно зачем и куда. Мешала одна мысль: сколько их! Они знали эту тему, они разрабатывали ее, они далеко ушли от ошибок, которые совершают в начале пути. Они передают в портретах то, чего не разглядеть за один раз. Они знают больше... И дрожь усиливалась, но чего-то не хватало, чего-то своего, особенного, невыраженного пока словами.
- Муть, - неожиданно донесся откуда-то сбоку дребезжащий старческий голос. - Официоз чистой воды, - к явно неспокойному Слеггеру подошел смотритель зала, сухой энергичный старичок глазами, горящими молодым задором. - Чему вы так восторгаетесь, уважаемые господа?
- Это... что-то необыкновенное, - ответил Слеггер после некоторой паузы. - Я такого еще не видел.
- Значит, приезжий, - старичок кивнул Вункеру словно старому знакомому: видал, мол, доходягу? - Что ж, смотрите тогда, взирайте на искусство... такое обруганное у вас в Солнечной... Иногда «девственная грымза желанней Знающей Позы».
- Я видел подобное раньше, - сказал Слеггер. - Но не в таком количестве и контексте.
- А что контекст? - оживился старичок. - Везде одна идея: разложить окружающий мир на краски, цвета, смешения цветов. А толку? Все зависит от умения видеть. Так нарисовать и ребенок сможет. И даже слепой. А вот попробовать нарисовать, чтобы все было, как видится, но при желании распадалось на составляющие - это действительно талант. Только здесь нет таких. Художники не додумались еще, как нарисовать, а зрители - как увидеть. Кризис жанра.
Вункер тут же ополчился на «архаиста, использующего новые термины для возврата старого примитивизма», но Слеггер уже не обращал на дискуссию никакого внимания. Целостность, возникшая как симметричный мозаичный узор в детской игре, начала давить на сознание первыми опорами понимания. «Вот оно, вот! Рядом! Только схватить, запомнить!» И он старательно запоминал все ощущения, ответы тела на случившийся поток знания, и пытался угадать, каким образом удастся все это при необходимости вернуть.
Ростбифу и Марту пришлось изрядно выпить, пока назначенная ранее встреча состоялась. Вункер был радостно возбужден происшедшим, Слеггер - сосредоточено задумчив.
- Ну, наконец-то! - сказал Март, приветствуя вошедших поднятием кружки. - В запасники, что ли, лазили?
- Мы проясняли современные проблемы искусства, - гордо ответил Вункер.
- Да уж, - пессимистично добавил Слеггер. - Все прояснили. Нарисовать осталось.
- Выпить осталось, - сказал Биф. - Эти кружки вас уже давно ждут.
- Я не хочу, - неуверенно сказал Слеггер.
- Да ладно! - возмутился Март. - С друзьями?!
- Выпей - полегчает, - посоветовал Биф. - Я когда долго по музеям хожу, тоже таким загруженным бываю. До первого стакана. А потом катит - любо дорого посмотреть.
- Ну, может быть, - Слеггер сделал солидный глоток и с шумом опустил кружку на стол.
- Вот, молодец! - обрадовался Март.
Через полтора часа кому-то (очевидно, Вункеру) пришла в голову резонная мысль вернуться домой, то бишь в особняк Дигата, где уже должен был находиться исполняющий обязанности мэра. Так оно и оказалось, когда еще через полчаса нетвердые ноги экскурсантов ступили на мраморный пол гостиной, глаза узрели инициаторов предприятия и хозяина дома, а уши Марта услышали заслуженную хулу, выплеснувшуюся из уст Шаткана-старшего.
- Я чего? - спросил Март. - Имею право: в музей ходили, - но тут он заметил, что и Грартун и родной папа пребывают в крайне подавленном состоянии, особенно Брен, похожий на смертника, внезапно получившего отсрочку, но, как оказалось, только для осуществления публичной порки.
- Рассказывай! - потребовал Ростбиф, тоже начавший понимать ситуацию.
Брен что-то нечленораздельно промычал. Взгляд его вдруг остекленел, потеряв осмысленность, а возможно, и способность к обычному восприятию. Даже Дуно при явной прострации, проявил некоторое беспокойство. Брен снова замычал.
- Что? - не понял Биф, и тут вся делегация принялась тормошить Грартуна, как в прямом, так и в переносном смысле. В первом направлении действовал Ростбиф и Дигат, во втором - все остальные.
- Воды! - потребовал Прато, постепенно увлекаясь процессом.
- Не надо, - вдруг твердо сказал Грартун, но потом снова замычал, причем уже натурально.
- Паясничаем?! - крикнул Март.
- Мы - бараны, - ответил Брен. - Нас за таких считают.
- Да кто?!
- А я туда пришел, - неожиданно злобно ответил Брен, - Сидит какой-то хмырь тощий, сынок чей-то. Важный, надутый как большой презерватив! «У нас существует квота на оказание помощи»! «Вы приехали слишком поздно, боюсь, мы не сможем вам помочь»! Дуно его обхаживал, как я не знаю что! - Грартун благодарно кивнул секретарю, но тот отмахнулся: разве помогло? - А этому щенку, взятка нужна! Я сразу понял. Но он!.. Вы знаете, сколько он запросил в нашей с ним конфиденциальной беседе?! Шестую часть! Сто тысяч баксеров! Это же какую пасть надо иметь, чтоб так губы выкатить?!
- Да успокойся, мы ему морду начистим, - сказал Ростбиф.
- Так он говорит, что эти сто тысяч на взятки всему парламенту. Мы же не можем чистить морды всему парламенту!... Жирное очень плохо отмывается, - Грартун окинул тоскливым взором красивую гостиную Дигата.
- Обещаю, Брен, мой человек добудет для тебя эти деньги всего за пять тысяч, - сказал Прато.
- Хрена, - ответил Брен. - Городу положено 600 тысяч, и я привезу 600. А эти бюргеры ничего от меня не получат.
- Боюсь, ты тогда ничего не привезешь, - сказал Прато. - Действовать вот так, в лоб, очень благородно, но совершенно бессмысленно... Разве заплатишь из своих.
- Прато, я никому ничего не хочу давать из принципа! Они думают, что я тоже собираюсь прикарманить не меньше сотни и торгуюсь. А мне этого не надо. Я на это срал, потому что я - обеспеченный человек! И наживаться всяким подонкам за счет простого народа не позволю, не будь я граф Грартун! Все, что пойдет на тряпки их страшным бабам можно истратить на нужды Дамирдаля. У нас была чума! Словно они не знают что это такое! Словно они, а не мы лишились жилья и близких! Держать нас за последних простофиль! Пятый город Необъятной!.. И пусть попробуют недодать мне хотя бы баксер! Я мятеж подниму.
Речь Брен была встречена дружными аплодисментами. Ростбиф даже потопал ногами.
- Тогда давай сразу разработаем план захвата парламента, - предложил Прато. - Я знаю одно место, площадь Папира Куча, там возле памятника можно выстроить замечательное каре и грозить всем, и требовать абсолютной монархии. Сколько у вас солдат?
- 35. Март, Слеггер, Вункер, Биф и я - сорок. Дуно - не в счет, он будет командовать обозом. Слуги Марта, Бифа, Вункера и мои - сорок пять. У тебя, Прато - сколько?
- Рота в отцовском полку, - ответил Дигат.
- Что-то нежирно, - сказал Март. - Может, мы лучше в этой компании напьемся?
- Успеется, - Брен махнул рукой. - Хотя, конечно, это не каре... Максимум - полубокс... Или бокс... Значит, сначала мы пересчитаем кости и зубы этому тощему уродцу, потом... - Грартун надолго замолчал.
- Ты теряешься в выборе приемов? - спросил Прато.
- Все! - сказал Брен. - Я обращусь к журналистам!
В гостиной воцарилось гробовая тишь.
- Ого, - сказал Прато. - Это получится хорошая шутка.
- Обращусь, - с решимостью повторил Брен.
- Да брось, - неуверенно посоветовал Март. - Это же нечестно. Это позор.
- Обращусь. В какой-нибудь «Фардап сэнитар». И пускай они все раскачают до неимоверных размеров. Пусть плюются грязью. Не давать нам денег тоже нечестно.
- Деньги - это только раз. А репутацию себе загубишь насовсем.
- Нужна она мне, - фыркнул Брен. - Главное, чтоб осталось чистое имя в своих глазах.
- Что ж, - сказал Прато. - Видимо, тебе это действительно надо... Помочь могу, но чтобы такую информацию опубликовала достаточно крупная газета - опять придется платить.
- Да ладно!
- А как же? Можешь не платить, но они тогда напишут, как думают сами, а не так как ты хочешь. Или скорее - как пожелают те, кто заплатит им вместо тебя.
- О, сраный ангел! - выругался Грартун. - Неужели нет ни одной нормальной честной газеты?
- Нормальные есть. Я тебе о них рассказываю.
- Понятно! - Брен стукнул кулаком по столу, словно ставя печать на указе о повешении. - Собственно, ничего другого я и не ожидал. Мне надоело! Давайте, наконец, начнем оттягиваться. Это мы сможем лучше.
Давайте пить вино. Бросать в огонь сушеные травы. Заглядывать в рестораны и заказывать там вкусные блюда и красивую музыку. Давайте ходить по вечерним улицам и пусть их огни освещают путь, показывают интересные фрагменты жизни, прекрасных женщин. Давайте предлагать этим женщинам общение, тепло, вино, сушеные травы, вкусные блюда, красивую музыку, вечерние улицы, темные комнаты маленьких гостиниц. В крайнем случае, просто деньги. И чем меньше они торгуются - тем они более подстать этому вечеру. Пусть примут любую плату.
Пусть идут или сидят рядом, пробуют шутить, хотя не очень это умеют. Но зато умеют смеяться и многое приятное другое. Пускай не отказывают себе и никому в этом. И у громад столичных зданий, между холодом мраморных колон, в красных уголках ночных кафе, в жарких гостиных друзей звучит их смех.
И пускай будет залит вином лучший камзол Марта Шаткана, пускай Вункер сделает то, что называют «изменой жене». Пускай Ростбиф будет горланить песни, а Прато держаться чуть в стороне, наблюдая и тихо радуясь шумной удавшейся вечеринке. Пусть в очередных гостях к Слеггеру подойдет девушка с ярко алыми губами и оставит на его теле следы этих губ. А Ростбиф съест жареного индюка и оставит только кости. А Брен будет обнимать двух красивых женщин одновременно. А те будут его гладить и бескорыстно дарить ему радость.
Часы будут бить разное время, но мало кто будет за этим следить. Новые знакомые, то появляясь, то исчезая, парами или больше, будут оставлять часть своих жизней в общем празднике. И обессиленные один за другим сходить с дистанции, сбитые в сон тяжестью вина, ароматом трав или страстностью женщин.
И хотя не получится долгих размеренных разговоров о мире и истине, будет что вспомнить после. В силе движений, в быстроте действий, в напряжении мышц, есть своя прелесть. Та, что может довести до исступления, а потом резко пойти на спад. А у женщин продолжаться волнообразно.
Да и у мужчин тоже. Все широко, пока не захочется спать.
А солнечные лучи тронут лица бодрствующих победителей и тех, кто насытился прежде. И пусть это будет не самая красивая картина. Все равно воспоминания ее почти не коснутся.
Оплывшие свечи; глаза, открываемые с трудом. Но когда это проходит - смех и выяснение того, кто что делал, что говорил, и как было потом.
А некоторые могут заниматься наукой, если им это ближе. Некоторые изменники и зануды.
ГЛАВА 10.
Вернувшись в Дамирдаль, Бастор готовился к кафедре. Усердно, честно; действительно делал разную гимнастику, не употреблял алкогольные напитки сверх допустимой нормы, да и вообще. Результаты, ощутить которые мог пока лишь он один, его едва удовлетворяли, не более. Правда Палоя Халган уверял в обратном. Не из желания соврать, а из убеждения, что необходимая форма будет набрана. Посылки к этому были: иногда получалась настолько сложная энергетическая задача, что от удивления и радости захватывало дух, хотелось петь и песня выходила сама, чтобы с окончанием медитации забыться навсегда, оставив о себе добрую теплую память. Так было хорошо. Хотя соседям казалось, что Бастор просто сошел с ума.
Гарте на вопрос, какое чувство надо испытывать, чтобы средь бела дня громко запеть не стесняясь ничего, даже отсутствия слуха (клевета!), брат ответил «выше оргазма» и сестра задумчиво сказала «ого». Мать предпочитала сыну не мешать. И правильно. Нечего.
Катаясь как-то верхом по улицам города, разглядывая прохожих и предаваясь праздным мыслям, Бастор приметил симпатичную со спины девушку с явно свежей прической, чуть видневшейся из-под шляпки с вуалью, последнего полуписка фардапской моды. Девушка гуляла тоже и, судя по всему, без определенной цели. То ли увидев отражение Бастора в огромном зеркале - витринной гордости ателье Перкуш, - то ли устав от постоянного топота копыт за спиной, она обернулась и вдруг приветливо помахала рукой. Халган, размышлявший в этот момент о возможностях отражения энергии таким огромным зеркалом, удивился и вопросительно кивнул: «Чего надо?» Девушка плавно подняла вуаль, и Бастор понял, что жестоко ошибся. Жестоко. Перед ним стояла Релена и лукаво так улыбалась: «не узнаем уже, значит?»
- Не значит! - сказал, Бастор слезая с коня. - Не значит. Я думал о своем... О своем замке, о своем трактате, о подарках, которые мне привезут Брен и Слеггер. А эта прическа, новое платье, эта вуаль... Релена, какая ты красивая!
- Ну-ну, - Релена благосклонно покачала головой. - Раньше, значит, - так себе. А теперь такая красивая, что друзья норовят мимо пройти.
- Не пройти, а проехать.
- Не важно.
- Важно. Я сверху только шляпу вижу.
- Ты куда направлялся такой наблюдательный?
- Я гуляю, - гордо ответил Бастор. - Ты?
- Я иду к подруге. Знаешь, Багнат уехала в Кумтарин?
- Зачем?
- На море. Там какая-то секта «Утреннего снега» устраивает собрание, прием новых членов и все такое.
- «Утренний снег»? На море? Нормально. Что же ты не поехала?
- А посмотрю, что у Багнат получится - тогда решу. Мне кажется, я не подойду в эту секту. Там вопросы задают.
- Да, тогда сложно... Но если прикинуться совсем иностранкой, такой, что не понимает нашего родного виллипа, привезти умного переводчика, который все ответит? Меня, например. Тогда как?
- Надо подумать... Но тебя я сразу вычеркиваю.
- От чего?
- От того, что потеряешь меня там из виду. А отыскать не сможешь. Будешь о трактатах своих размышлять.
- Но я же с пользой размышляю. Моя жизнь смысла полна. Ты, вот, по подругам шатаешься, а я приближаюсь к истине.
- Ой-ой-ой. Я, между прочим, сегодня дописала наш стих, который ты так и не закончил. Понял?
- А я... Как дописала?
- Вот так, - Релена сделала рукой соответствующее движение.
- Странно, я всегда пишу вот так, - Бастор тоже сжал в руке воображаемое перо.
- Нет, так кляксы получаются.
- Не обязательно.
- Но все равно же дописать до конца не выходит.
- Уела... Тогда покажи произведение.
- Потом. Дома оно.
- Читай наизусть. Только с выражением.
- А, может, и спеть заодно?
- Спой.
- Ну, вот еще. Я к подруге иду.
- И что ты собираешься у подруги делать?
- Не знаю пока. Сидеть. А что?
- У меня есть предложение лучше.
- Предложение?
- Ну да. Хорошо ли ты умеешь летать на драконе?
- ...Не очень... Мне не... Не очень...
- То есть, семья это не приветствует?
- ...Ну не приветствует! Ну и что?!
- А давай полетаем? У нас в драконной пять птичек на подбор.
- ...Я же упаду.
- Мы выберем одну на двоих.
- Вместе упадем.
- Ничего подобного. Они меня слушаются, а нас - выдержат. Беспроигрышный вариант. Вот тебе и будет Земля сверху. Пенье птиц.
- ...А это... надолго?
- Как получится. От часа до восемнадцати с четвертью.
- Почему до восемнадцати с четвертью?
- А вдруг дракон больше не выдержит и упадет? Первое число, я понял, нареканий не вызвало.
- ...Только осторожно, чтобы мои сегодня не увидели... Потом им, конечно, расскажут....
- Да ладно, Релена! Сколько тебе годиков?
- Ой, не надо, а?!
«Всегда так, - думал Бастор, пробираясь с Реленой переулками к своему дому. - Помолчать не мог. Бесят же ее эти фразы. Бесят... Не напроверялся никак!» Конь, которого Халган вел за собой, согласно пофыркивал. Релена, уже все забывшая, расспрашивала о будущем эксперименте. Причем, видимо, ее это действительно интересовало. Не из вежливости.
- Почему ты гуляешь? Как будто бездельничаешь? Я думала, подготовка это когда сидишь, в одну точку смотришь и напрягаешься.
- Это не подготовка, - ответил Халган. - Это так в туалет по-большому ходят.
- Фи, Бастор.
- Нет, не «фи». Ходят. А подготовка - это все. Это и расслабленность мышц, и вечерние прогулки, и утренние пробежки, и чтение книг, и пение гимнов, и энергетическая разминка, и труд до изнеможения, и туалет по-большому. И даже по-маленькому.
- Интересная у тебя работа... А серьезно, это не опасно?
- Туалет по... Понял, понял... Не очень. Не опасней нашей с тобой затеи.
Дракона выбрали самого большого. Седло - самое большое, упряжь самую лучшую. Бастор сам подготовил животное к полету. Слуг не звал.
- Полетим на восток в сторону Халгана. - сказал он. - Все подумают, что я туда, а я не туда, да еще с тобой. Но тебя будет почти не видно и никто не узнает. Мы полетим высоко. Пристегивайся.
Дракон вышел на стартовую площадку. Начал разбег и легко оторвался от земли. Несколько сильных взмахов крыльями и подняли птицу высоко в небо.
Сразу стал виден весь Дамирдаль, цветущий, утопающий в весне город. Горы на востоке и юге стали ближе.
Халган, куда Бастор сперва направил дракона, просверкал в лучах солнца и ушел на задний план: птица развернулась и направилась в сторону Парцахов.
Внизу жизнь продолжалась, и только дети да бездельники задирали головы, чтобы проводить взглядом крылатое существо.
По дорогам ездили телеги. Крестьяне везли в Дамирдаль продукты труда, а увозили средства производства и предметы роскоши. На каком-то пустыре мальчишки играли в войну. Дракон растревожил их воображение, заставляя изощряться в приемах отражения воздушной атаки. Один, наиболее ретивый, даже бросил в небо палку, но, естественно, не попал.
Релена, предусмотрительно снявшая шляпку, и укутавшаяся в шарф, предложенный Халганом, смотрела вниз во все глаза.
- Мы на предельной высоте! - крикнул ей Бастор. - Выше не бывает! Держись крепче, сейчас будет самое классное!
И дракон, повинуясь приказам Халгана, начал делать горку. Он то складывал крылья и падал вниз, то вдруг устремлялся вверх и, пролетев некоторое время ровно, повторял свои метания. Релена, на первой же яме вспомнившая «мааму», вскоре умолкла, не потому что внезапно умерла или потеряла сознание от страха или счастья, а просто увлеклась.
Вот эта радость. Расступившиеся облака, далекая земля, голубая краска словно вокруг, и вскоре - зеленые верхушки деревьев, дома и люди во всех подробностях, и спокойное паренье где-то по середине и все это сразу. И можно ли это забыть, и что тогда будет?
Минута ли это, год ли - нет меры этому времени, кроме меры удовольствия. Привычный мир в иной плоскости. Как изменились и радостны стали предметы, люди, независимо от их сути, раскрашенные воображением, перевоплощенные самой природой и желанием человека летать.
Когда рядом те, кто понимает твое каждое движение, твои мысли - вот храм, где нет посредника между разумным и возвышенным, где одно ни в чем не уступает другому. И согласно все: И душа и небо, и душа того, кто близко.
Вот эта радость. Ветер, делающий с волосами то, что мечтают делать руки, безумные птицы, не умеющие понять своего кайфа. Дракон, страшный в бою для других, но послушный и верный хозяину. Вот эта радость.
Спрашивать ли что-нибудь вроде «Релена, а ты плотно позавтракала?» или « Как называется эта прическа?» Можно попробовать, но язык не сможет выговорить такие слова, потому что это все равно, что сделать плохо себе в душу. Шутки остались где-то глубоко внизу и их время придет после.
После придет желание и умение об этом шутить. А пока смех удается без шуток. Пока только небо с тремя сумасшедшими: двумя людьми и одним драконом. Вот эта радость.
Наконец, поймав воздушную волну и спланировав над лесом, дракон мягко приземлился.
Вокруг была поляна. Маленькая девочка, собиравшая хворост, смотрела издалека и вытирала кулачком нос.
Бастор спрыгнул на землю и подал Релене руку. Девушка, отстегнув ремень, спрыгнула тоже.
Надо было прийти в себя. Так сразу не понять что произошло. Только разбираясь с самим собой, можно будет оценить все и, наверное, пожалеть о том, что не удастся повторить. Каждый момент полета, как цепочка отдельных картин со своим сюжетом, будет трогать многие годы, возвращая в малых дозах полученное сегодня целиком до самозабвения. Вплоть до этой поляны, этой едва пробившейся из земли травы.
Маленькая девочка продолжала энергично вытирать кулачком нос (лучше уйди отсюда, дура, весь пейзаж портишь).
Возможно, потом разум начнет считать те мгновения, которые могли все изменить. Те слова, что могли повернуть все вспять, сказанные или несказанные. И вряд ли поможет тот второй, что в небе был близок как никогда; потому что на земле он уже не тот, потому что...
Все испортила, сопливая! Все испортила! Подошла и попросила у Релены денег (у бедных свои причуды).
- Мы рядом с Шенталом, - сухо сказал Бастор.
- Да, но, по-моему, тебе с драконом там обрадуются больше, чем мне.
- Почему?
- Потому что я сейчас дома. В Дамирдале, - Релена села на обрубок ствола и посмотрела вверх. - Так высоко!.. Это было здорово. И птицы, все-таки, это знают.
Бастор улыбнулся и сел рядом.
- Хорошо, знают...
Фразы ни о чем. Ими Релена и Бастор перебрасывались с четверть часа, привыкая к земле, которую, оказалось, так легко забыть; но теперь, когда сил уже не было, она, вернувшись, не собиралась никого отпускать.
И обратный полет проходил спокойно, устало, умиротворенно. Это скоре была транспортировка. Дракон, возжелавший было порезвиться вновь, был сразу усмирен. Медленнее тянулись поля, леса, пригороды, бывшие только что такими стремительными и быстрыми.
Земля не отпускала, но высота осталась. Она была рядом, она была в душе. Она еще даст о себе знать. Нужно время.
Лязгнули засовы на воротах драконной. Затрещали в вечерних кустах насекомые. Прощаясь с Бастором у своего дома, Релена, откинув вуаль, улыбнулась и сказала:
- Знаешь, что бы о нас говорили, если бы мы разбились?
- Да, - ответил Бастор. - Я тоже об этом подумал, но это были бы не наши проблемы... И мне кажется, за такое можно было бы и разбиться.
- ... Возможно.
Вернувшись домой, Бастор пошел не к себе, а во флигель, где в последнее время занимался различными опытами и тренировкой. Судя по гороскопу, присланному Палоем, выходило, что ночь хороша для чтения «черных» книг, сведения счетов, а также для прорыва в другие измерения. Бастор подумал, и решился попробовать последнее. Внезапно пришедшее «второе дыхание» требовало действия и не хотело ждать.
«Почему бы и нет? - подумал Бастор, усаживаясь на деревянный настил. - Сегодня уже был шанс умереть. Бояться нечего. Пускай».
Да и можно ли бояться того, что тянет, дает душе трепет и просит еще? Можно бояться последствий.
Но так думает о последствиях шкипер, выходящий в бушующее море?
Бояться ли Бастору Космоса, близкого как прежде, так и сейчас? Пусть он полон тайн и непонятны его дороги. Но, будучи его частью, надо уметь его слушать и все случится хорошо.
«Я умею», - сказал Бастор себе.
...Минута ли, год ли - нет меры этому времени. Все стало далеким и понятным. Как каменный топор. Как колесо, как неоткрытая еще теория относительности.
Пила вскрывает ствол дерева, но губит его.
Вселенная вскрылась мириадами измерений, но осталась жива.
Плоскости и объем, все ставшее иным и взаимопреходящим, способное свести с ума, дать знание, покой, силу - что угодно.
Но надо уметь слушать Космос. В океане много богатств, но не меньше пропавших жизней.
Жадным не надо быть. Хапать побольше и клянчить.
Бастор ничего не просил, ему не надо было больше. От Космоса. Пока. До сих пор.
Яркие лучи, искры пробили увиденное, прочувствованное и, не поняв, изменилось ли что-нибудь во Вселенной, Халган вернулся во флигель, в ночь, укрывшую Дамирдаль.
ГЛАВА 11.
Однажды утром, по прошествии некоторого количества дней, Брен пробудился ото сна в очередной гостевой комнате и обнаружил, что лежит в постели с каким-то мужского пола человеком, накрывшимися с головой одеялом.
«О господи, - вяло подумал Грартун, - Как это я?»
В дверь постучали, и Брен, не успев оценить ситуацию, машинально прохрипел «да».
- Доброе утро, господин граф, - сказал Дуно Шаткан, входя в комнату. - Наконец-то я вас нашел.
- Это было так трудно? - осведомился Грартун, свешивая ноги с кровати.
- Да. После приема у короля скорость ваших передвижений стала совершенно невозможной.
- Приема у короля, - повторил Брен, соображая, когда это могло быть: до посещения борделя «Люж» или вместо. Но в любом случае уже после отключения памяти. - Какой сегодня день?
- Мне кажется, будет солнечно, - ответил Дуно. - А если вам надо знать, когда был прием, то это случилось три дня назад. На утреннем выходе Его Величества.
- И как я себя вел?
- Очень неплохо. Король спросил вас, как идут дела в Дамирдале, а вы ему ответили, что если бы не взяточники в парламенте, то могли бы быть и лучше.
- А король?
- Улыбнулся и сказал, что парламент - его постоянная головная боль.
- А я?
- А вы ему сказали, что головная боль не так уж плохо, и что вас от всего этого тянет блевать, а желудок лечить труднее.
Брен усмехнулся.
- А Его Величество рассмеялся, - продолжал Дуно. - И похлопал вас по плечу.
- Я случайно не упал?
- Нет-нет. Тем более вас поддерживал барон Дигат.
- Здорово, - Брен оглянулся назад на соседа по ложу и спросил Шаткана. - А вы не знаете, что я делал потом?
- Только в общих чертах.
- Очень интересно.
Потом Брен со всей свитой, старыми и новыми друзьями, заявился в парламент, прихватив двух журналистов «Фардап сэнитар», и устроил скандал с матерной руганью и угрозами. Полицейский наряд, оказавшийся тут как тут, хотел было арестовать графа, но толпа поклонников оттеснила пентов и позволила Грартуну договорить до конца.
Брен попробовал восстановить в памяти свою речь, но вспомнил только «все вы, на хрен, толсторожие кровопийские задницы».
- Наверное, я их здорово напугал, - сказал Грартун.
- Да. Но они, тем ни менее, денег вам не дали. И говорили, что вы пьяны.
- Вот сволочи!
- Вы им так и сказали: «Вот сволочи! Я пью на свои, а вы на народные».
- Красиво.
- Да. «Фардап сэнитар» наутро напечатала ваше выступление с минимально возможными купюрами, а барон Дигат организовал через знакомых демонстрацию в вашу поддержку. И, на удивление, все удалось.
- Что удалось?
- Парламент вчера постановил выплатить Дамирдалю 600 тысяч баксеров.
- Ха! - Брен вскочил. - Вот так! Ну, Прато, спасибо!
- Не за что, - буркнул человек в постели.
- А? - Брен приподнял одеяло. - И правда! Прато! Рад тебя видеть! Снимай штаны - давай знакомиться! Кто кого пялил, скажи честно?!
- Никто никого, - буркнул Дигат, - Я уже спал, а ты ввалился пьяным и лег на пол. И пополз, думал здесь женщина. А когда добрался до постели - все уже забыл и тут же уснул... Брен, ты так храпишь! Сил нет.
- Это спьяну... А где Слеггер, Ростбиф, там, остальные?
- Все здесь, - ответил Прато.
- А мы где?
- Я не помню. Мы после парламента не просыхали... И до парламента... И нюхали всякую дрянь... А ваш Март, господин Шаткан... Да чего уж там! - Прато повалился на подушку.
- Деньги нам готовы выдать сегодня, - сказал Дуно. - И вас там ждут особенно.
- Почему? - спросил Брен.
- Потому что вы заочно приговорены к штрафу в 300 баксеров за нарушение общественного порядка.
- Ага. Так, значит?!
- Платить приходится всегда, - пробормотал Прато.
Дверь распахнулась и на пороге показался Март в исподнем белье.
- Доброе утро, папа. Брен! Разве мы вчера выпили весь бочонок?
- Не может быть, - ответил Грартун.
- Там пусто.
- Кто-то пробку забыл заткнуть.
- Наверное, эта шалавка, с которой Слеггер ушел.
- А может, Ростбиф все вылакал?
- Я удивляюсь, - сказал Дуно. - Как у вас вообще может что-то получаться.
Стакроит после охоты тоже просыпался тяжело. Не хотел идти в полицию, хотя это было нужно даже начальнику. Не одевая доспехов, с трудом и отвращением натянув форменный камзол, он все же с большим опозданием на службу прибыл, где был удивлен и растревожен чрезвычайным происшествием.
Полчаса Стак провел в тюрьме, час после этого он думал и еще через 15 минут бросился искать Бастора.
Халган, узнав от гонца в чем дело, обещал подъехать, хотя это отрывало его от ежедневных упражнений и не соответствовало отвратительному расположению духа, в коем Бастор пребывал с утра.
Заключенный сидел ссутулившись. Перед ним стояла пустая миска. Стол был усыпан хлебными крошками. Бастор взглянул на узника и сказал:
- Да, это наш.
- Забирай, - облегченно вздохнул Стак. - И не знаем мы ничего; ничего не видели, никого не находили. Ну вас к ангелам! Химики.
- Пошли, - Бастор тронул сидящего за плечо.
Человек встал.
На улице их ждала карета.
- Как добрался? - спросил Халган, пропуская пленника вперед.
- Плохо, - ответил пленник, задергивая на дверце занавеску. - Я ничего не помню, а здесь еще ничего не понимаю. Ты должен объяснить мне, что к чему.
Карета медленно тронулась.
- Ты очень некстати,- сказал Бастор. - Я не могу сейчас тратить время на подробные экскурсии.
- Подробную не надо. До подробностей я дойду сам.
- Хорошо, - Бастор приоткрыл окно к вознице и приказал. - Тантер, по городу медленно… Ну, слушай... Я буду называть тебя Ктшлярком...
- Ка-ак?!
- Ктшлярком. Надо же тебе иметь здесь какое-нибудь имя.
- Очень звучно.
- Да. Я только что придумал. Ни у кого такого нет... Не огорчайся, но ты долго с ним не проходишь. Вечером я тебя отправлю обратно.
- И на этом спасибо.
- Что тебя интересует?
- Все. Что это за планета?
- Планета как планета. Мы называем ее Земля, у нее есть один спутник, Луна. Звезду, в чьей системе мы находимся, называют Солнце. Запомнил?
- Помедленнее.
- Зем-ля, Лу-на...Солн-це (трудное слово)...
- Черт, я все это знаю. Просто язык у вас странный.
- Язык нормальный. Называется виллип. На нашем материке он основной.
- А на других материках?
- Ну, это их трудности.
- А сколько вообще материков?
- Ага, география!.. Хорошо, ты, кстати, в курсе, что Земля круглая?
- В курсе.
- Замечательно. Так вот, всего материков четыре, но считается, что на этом сейчас наиболее развитая цивилизация. Наш материк называется Бархонед, но тебе это вряд ли пригодится. На Западе материка Белая Сторона, или Солнечная, т.е. почти во всех государствах официально признается первенство Света.
- Как это?
- Ну ты что? Все люди по своей жизненной ориентации, иногда говорят «природной склонности», стремятся либо к Свету, либо к Тьме. Эти силы равноценны по значимости, антагонистичны по сути и едины по цели. Ты знаешь сегодняшнюю цель здешней человеческой жизни?
- Самосовершенствование.
- Правильно, молодец. А смысл этой цели?
- ...Не знаю.
- И опять угадал. Никто не знает абсолютного смысла пути.
- А Свет и Тьма это что?
- Это силы, комплекс сил, присутствующий в каждом человеке, в каждом его поступке, желании. Они определяют подход к жизни.
- Они тоже не знают ее смысл?
- Нам кажется, что знают, но они не раскрывают этого. За нашу историю было много людей, которые постоянно общаясь со Светом или Тьмой, настолько проникались ими, что заявляли об открытии смысла. Но это не есть абсолютный смысл. Я подозреваю, что его вообще нет. Мне допустимо так думать - я человек Тьмы.
- Это я знаю. Но разве люди Света не могут дойти до этого понимания?
- Редко. У них очень в чести именно вера в смысл. Они чувствуют его иначе, чем мы.
- То есть противоположно?
- Ну да.
- То есть, если для людей Совета существует заповедь «не убий», то ...
Бастор принял вид университетского учителя и забубнил:
- Дети! Запомните раз и навсегда: если что-то удобно для Света, это не значит, что то же самое не удобно для Тьмы. Все мы люди, все должны дорожить своей и чужой жизнью, свободой, собственностью. Зло, то есть вред для одного человека или многих - всегда зло и ни Свет, ни Тьма этого не оправдают. Но забудьте старые сказки про одно хорошо и плохо. Не принимайте их близко к сердцу только из-за того, что их рассказывают родители. Можно помнить, что у вашего деда был великолепный кафтан, но не обязательно залезать самому в эти старые тряпки.
- Я сейчас подумал: а есть ли на самом деле разница между Светом и Тьмой?
- Об этом и прежде думали. Представляешь, есть. Она, например, в подходе к человеку. В Белой Стороне считают, что человек должен правильно думать, мы стараемся правильно действовать. Человек Света скажет: «Люди бывают хорошие и плохие (или добрые и злые). Всех надо принимать такими, как они есть». А человек Тьмы ответит, что нет ни хороших, ни плохих, ни добрых, ни злых, и что всех действительно надо принимать такими, как они есть. Я говорю упрощенно, потому что все это для нас элементарно, а времени нет.
- Неужели не бывает людей Света, которые считают, что люди не делятся на хороших и плохих?
- Дорогой Ктшлярк. Это уже подробности, до них ты хотел сам... В любом человеке присутствует какое-то количество Тьмы и какое-то количество Света. Конечно же, есть индивидуумы, что при доминирующем последнем могут придерживаться некоторых положений первой. Сложно здесь все.
- А как рождаются дети?
- Пф! С какого момента мне начинать рассказывать?
- Я имею в виду их ориентацию на Свет или Тьму.
- А-а... Конечно, в «белой» семье чаще всего вырастают люди Света. Но всякое бывает. А о врожденности данных спорят до сих пор.
- А как вы контактируете друг с другом?
- На человеческом уровне - нормально, на государственном - чуть хуже. Есть что? Есть Белая Сторона - союз государств Света. Есть наша Необъятная - союз государств Тьмы. Но про административное подчинение лучше не спрашивай, потому что тут все очень заморочено: есть королевские провинции, вроде нашей, с частными владениями внутри, есть автономии типа герцогства Блурогал, есть всякие самостийности, и есть столица, для кого официальная, для кого - нет.
- Это же маразм.
- Так сложилось исторически. И у «белых» тоже. Это обусловлено общими корнями.
- Как это?
- Ну, у нас фактически была одна религия. Но свои военные вожди. Все усугубилось: прогресс. И философии, конечно, пошли своим путем. Теперь мы для «белых» жуткие циники, а они для нас - недалекие мечтатели. Такие умнички, что загляденье. И противно до тошноты. Молятся Солнцу, верят во всякую чушь. Они - неженки, обожествляют свои примитивные чувства и морщатся от слова «жопа»... Ты понимаешь, я, конечно, утрирую, но смысл от этого...
- Я не понимаю: ты, кажется, объединил философию и религию?
- Да. Религия - часть Внешнего Порядка. Наука общения с высшими силами. А к Внешнему Порядку относят все, что связано с регулированием баланса между Светом и Тьмой.
- Ясно. И вы, значит, общаетесь и «белые»... А друг с другом вы воюете? Ведь с «белыми» надо воевать.
- Бывает. Но в последнее время обязательно с участием Серой Полосы. Это страны, бывшие когда-то окраинами Света и Тьмы. Они теперь разделяют нас и их очень удобно использовать в политике. И к войне они больше предрасположены.
- Почему?
- Там нет какой-либо четкой ориентации. Там легче жить, не размышляя о Вечном. У них примитивный подход к пониманию власти. Этому способствует окружение - варвар на варваре. Но как парадокс - очень хорошие университеты, которые, правда, можно пересчитать по пальцам. Это остатки наших философских школ. Любой образ жизни нуждается в обосновании. В Серой резки контрасты - или глубокое знание, или глубокое невежество. Мне кажется, сейчас меньшее растворяется в большем, и невежество, как обычно, временно побеждает. Многие говорят, что это - прообраз будущего, причем говорят и пессимисты и оптимисты и все приводят всякие доводы. А многие утверждают, что Серая Полоса - помойка цивилизации и тоже имеют аргументы.
- Кто прав?
- Откуда я знаю? Ты словно человек Света - все хочешь знать как «на самом деле».
- Этого все люди хотят.
- Возможно, я пристрастен.
- Ты не любишь людей Света?
- Скорее наоборот. Но любовь так противоречива. Все, что противоречиво - то живет... Поэтому я подозреваю, что за Серой Полосой будущее, нравится мне это или нет. Я как-то читал диссертацию, где доказывалось, что рождается новая сила - Серая, которая, используя свою первоначальную дикость, а также достижения Света и Тьмы, сметет их, своих заевшихся и впавших в маразм творцов, и тогда человечество двинется вперед семиверстометровыми шагами. Неплохая тема для размышления? Эта диссертация очень популярна в Магурлине.
- Кстати, полицейские сначала думали, что я шпион оттуда... Что такое Магурлин?
- Сопредельное государство. И не самое «серое», потому что рядом мы. На картах - резкая граница, в жизни все гораздо ближе. Я, например, учился в Тракхемоле, их столице, и неплохо себя чувствую. В центре полосы - больший беспредел. Представить иногда жутко. Говорят, людей жрут.
- Древняя у вас цивилизация. Развитая.
- Издевка в голосе? И это говоришь ты?! Ну, конечно, мы еще глупые, мы не умеем лечить чуму. У нас есть особи, верящие в то, что существуют живые покойники и вурдалаки. И мы смешны со своей дурацкой любовью к звездам. А наша наука еще недостаточно изощрена, чтобы творить чудеса. Приезжай лет через семьсот-восемьсот - будет интереснее. Попробуй, приезжай.
- Сразу обиделся.
- Посмотри направо. Это река Дама, на которой расположен наш город. Она впадает в Вечернее море. Максимальная ширина в пределах Дамирдаля - шестьсот тычек. Протяженность более полутора тысяч верстометров. Кроме Дамирдаля (около 120 тысяч жителей) на реке имеются города-порты Олери, Гуримолм и Кумтарин. Годовой оборот грузов в прошлом году составил...
- А нет ли у тебя путеводителя?
- Десять баксеров.
- Хорошо, я буду должен тебе десять баксеров.
- Хорошо, я буду должен тебе путеводитель.
- Ой, что за мелочность?! У меня же информационный голод, ты должен дать мне информационной еды! А ты... А это что такое?!
- Ресторан «Кавказ», - ответил Бастор. - Хочешь пообедать?
- Здесь есть кавказцы?!
- Они, по-моему, везде есть, - сказал Бастор, и они с Ктшлярком внимательно поглядели друг на друга.
Спокойствие и удивление были во взгляде Халгана; раздражение, тревога, страх, разочарование, недовольство сменяли друг друга во взгляде пришельца, словно пестро одетые клоуны из ярмарочного балагана, выбегающие на парад-але. В таких обтягивающих тела трико, с размалеванными рожами, с ужимками... Ну да бог с ними: Бастор сказал “кавказцы”.
- Ты о чем? - с подозрением спросил Ктшлярк.
- А ты?
- В пределах ли этого мира твое знание?
- Думаю, что, к сожалению, да. Но хочется большего. Зачем так гримасничаешь, слушай, а?
- Ну, уговорил, пусть будет, - сказал Ктшлярк. - Не переделывать же из-за них все заново.
- Вот именно.
- Хотя, если задуматься, брака много: эти вот, еще птицы ваши. Я так испугался, когда меня патруль сверху накрыл. Мерзкие твари.
- Драконы или пенты?
- И драконы тоже.
- А чем драконы тебе не нравятся? Их лет двести назад завезли с островов в океане, приручили и они размножились. Теперь нам очень удобно. Представляешь, средняя скорость полета 100 верстометров в час. Это при том, что до Фардапа или Тракхемола - 2000 верстометров, до Кумтарина - 300, до Гуримолма - 400. Из-за драконов наш век называют веком скоростей.
- А окорочка вы из них не делаете?
- Ты проголодался, - сказал Бастор. - Хорошо, поехали обедать.
Слеггер был найден буквально за полчаса до отъезда абсолютно пьяным в портовом баре. Он лежал за одним столом с тремя моряками и одной женщиной, которую знал уже почти неделю. Времени на мытье и переодевание не было: караван приготовился к вылету.
Брен в черном дорожном камзоле предстал перед глазами Слеггера словно князь Тьмы и насмешливо произнес:
- Амба, мой дорогой друг!
- Что? Уже? - спросил Слеггер, потирая щеку, которой он прикасался к столу несколько часов подряд.
- Говорю как граф графу.
- А когда привал? Я грязный, - Слеггер попробовал отряхнуть свой костюм, но у него не вышло.
- Оставь. Март выглядит не лучше тебя.
- Что мне Март? Я же как свинья. Мне нужен будет привал... Мы уже получили деньги?
- Еще позавчера.
- Ах, да... Зачем столько пить?! Ты знаешь, я хотел еще раз зайти в галерею, но, видимо, уже не судьба... У ваших художников интересный стиль...
- Не в последний раз.
- Да? Не знаю... - Слеггер встал, огляделся и, поняв, что прощаться фактически не с кем, пошел вслед за Бреном. - Мы купим какие-нибудь подарки?
- Купили уже, - ответил Грартун. - Только не помню когда. Я фигею, что мы набрали! Какой подарок чей - нам расскажет Дуно, потому что он был самым трезвым... Но он себя хорошо вел... Ты девку-то что ж не поцеловал на прощанье?
- Какую? Ой, не надо! - Слеггера от резкого поворота головы отбросило в сторону, и он получил долгожданный привал. - Зачем мы столько?! Брен, неужели для них?.. Девка...
- Ха. А она-то на тебя велась, это я помню... Ты зря, кстати. Ее папа - министр чего-то... Вообще бабы здесь.... - Брен задумался и так не сказал, что имел в виду: количество или качество.
- А мы уже и с Прато попрощались?
- Нет. Он проводит нас немного. Обычай такой.
Вещи Слеггера находились в беспорядке. Если бы их было также много, как у Вункера или Марта - были бы проблемы. Смятые шелковые рубахи, рваные чулки, грязные шейные платки - мотивы прощания с Фардапом.
«И это он, пестующий цель жизни! Пьяный, грязный, непонимающий вокруг происходящего. Ради этого были брошены Алива, мастерская в мансарде, уют и покой? Отмотаны тысячи верстометров, загнано несколько драконов и лошадей... Ангел, паства Ее Величества приятна, но чрезвычайно пьюща. Ангел, я говорю на их языке! Если так будет продолжаться, я знаю к чему это приведет: спиться с таким же успехом можно было и дома. Воистину, от судьбы не уйти.
Картины одна за другой. То, что в одном месте неординарно и почти подсудно, в другом заурядно до зевоты... И придется доказывать, что есть что-то, незамеченное, иное. Теоретически вполне осуществимо, и практически тоже, но только до первого штриха... Все кончено. Улицы, улицы, кабаки. Томная расслабленность без всякого «завтра». Бывает настолько хорошо, что отказаться от такого поведения не представляется возможным... А Бастор спросил, есть ли у меня время... Все меньше, и меньше».
Накинув на плечи плащ, натянув на глаза шляпу, пользовавшуюся здесь огромным успехом, как и ее хозяин, Слеггер присоединился к каравану.
Март, словно кукла из театра марионеток, кривлялся перед пришедшей его проводить девушкой.
Вункер отрешенно пил пиво, размышляя хорошо ли он поступает, возвращаясь к жене так рано.
Брен с Бифом и несколькими солдатами рассматривали карту, намечая маршрут.
Дуно устало прикладывался к фляжке, что-то объясняя Прато и изредка косясь на кривляку сына.
Конвою, тоже тронутому бесшабашностью столицы, уезжать явно не хотелось. Но вскоре Ростбиф махнул рукой и словно грустным вздохом прозвучал шелест крыльев. Стертые подошвы сапог, страховочные ремни седел, холодный ветер с белым туманом облаков. И позади остался Фардап, город-праздник; город, не связывающий обещаниями.
Город, что безусловно глубже и шире, чем удалось его увидеть.
Пленник, гость, пришелец, Ктшлярк был накормлен. Посажен в кресло и выслушан.
- Как ты понимаешь, я здесь случайно, теперь оказывается, некстати, но это все равно должно было случиться.
- Это точно.
- За прием я, впрочем, благодарен. Хорошая еда, душевные люди. Мне здесь нравится. Ты мне много рассказал. Только о себе забыл.
- Это в планы экскурсии не входит.
- Ну, твое дело.
- Я надеюсь.
- ...А знаешь, почему я попал сюда?
- Конечно, знаю, - ответил Бастор. - Сбой при прорыве. Образовавшийся вихрь вырвал тебя из твоего измерения и бросил сюда.
- Очень грамотно. Очень. Но видишь ли, если бы я не чувствовал, что у тебя неприятности - ничего бы не получилось. Но я почувствовал - и пришел.
- Чем ты мне можешь помочь? - презрительно бросил Халган.
- Думаешь, я ничего не могу? Думаешь, я не сумею показать тебе, как в зеркале, твои прежние, будущие и параллельные воплощения? Научить мудрости или дать шанс на реальное счастье?
- Думаю, ты не в состоянии ничего сделать.
- Да?! Кто же тогда в состоянии?
- Никто из посторонних.
- Ну, зачем ты мне грубишь? Вот же моя магическая рука с чудесным подарочным мешком, мое волшебное слово «пожалуйста». Пользуйся этим в минуты моей слабости и сочувствия, не телись! Проси, пользуйся, и не груби мне.
- Я не грублю. Просто знаю, что ты в принципе способен, конечно, все здесь поставить раком, но тебе этого не позволит внутренний тормоз, чувство естественности, стремление к чистоте эксперимента. Потому ты не в состоянии. И я не прошу у тебя ничего. И даже требую оставить все как есть. Существуют миры, где жизнь идет по-другому. Забавляйся с ними. Тут свои боги, пускай и открытые тобой. И мои неприятности решит тот, кого они касаются. Хотя лучше бы их не было, но ведь тогда были бы другие. Я ничего больше не прошу. Считай, что твоя подначка не прошла. Все.
- Отличная тирада. Таким, знаешь, благородством отдает... Ладно. То, что герои не слушаются автора - старо. То, что они слушаются - глупо и нечестно. Все выяснили. Мне не хотят верить. Я зря пробирался огородами к Котовскому, попадал в астральный вихрь (или как там?). Я зря не сходил в магазин за пивом. Тебе действительно хреново. Но свою совесть я очистил, а это немаловажно. Посмотрим чем закончится остальное. Ты меня сейчас отправишь?
- Да.
- Хорошо. Тогда за пивом я еще успею. А ты чем будешь заниматься?
- Ну... Напишу, наверное, стихотворение. Я собирался это сделать с утра.
- Ого, да ты поэт, что ли?
- Каждый образованный человек должен уметь писать стихи и разбираться в живописи.
- Как у вас здесь!
- А у вас?
- А у нас не так. Но мы тоже загадочные... Слушай. Я так в туалет хочу на дорожку! Удобства, небось, на улице?
- Дверь в конце коридора, - сказал Бастор.
- Что, канализация?!
- А почему бы и нет?
- Какой комфортный получился мирок.
ГЛАВА 12.
Не найдя Бастора в Дамирдале и узнав от Гарты, что он день назад уехал в замок, Слеггер прилетел в Халган. Там как всегда кипела работа. Строители почти достроили лестницу в парке. Шуем заканчивал оформление переплета «Книги Тьмы». Он сидел перед мастерской и ждал когда высохнет лак, которым только что было покрыто заглавие на верхней крышке. Слеггер, кивнул и Шуем ответил поклоном.
- Как успехи? - спросил граф.
- Нормально. Бубен, подлец, чуть оклад не запорол.
- Скоро будет готово?
- Постараемся через недельку. Еще надо алмазы в баронский экземпляр вправить и с окладом, похоже, морока будет. А сам тираж - готов. Чего там, дел-то!
- Ну, Бог в помощь, - сказал Слеггер, не сразу соображая, что речь все-таки идет о Книге Тьмы.
- Спасибо, - усмехнулся Шуем.
- А где барон?
- В башне. Со вчера еще. И не выходит до сих пор.
Уткнув подбородок в кулаки, Бастор сидел перед наполовину опустошенной бутылью, вглядываясь в ее содержимое за темно-красным стеклом. Слеггеру он улыбнулся, поднял в приветствии руку, но та почти сразу бессильно упала на прежнее место. Бастор удивленно крякнул и расплылся в еще большей улыбке.
- Скрипнувшая дверь, слезы на лице, что привез теперь на своем конце? - сказал он словами древней песни.
- Мы купили новые перья, - растерянно ответил Слеггер. - Брен выбирал. Говорят, в Фардапе сейчас носят такие.
- А-а, - Бастор посмотрел на подарок. - Яркие. Спасибо. Спасибо, друзья... Все девки теперь будут нашими... Как павлины-самцы завлекают павлинов-баб... А бабы их серые... А они стараются.
- Ты давно так готовишься к кафедре?
- Я?.. Нет, - Бастор отрицательно замотал головой. - Нет... С утра... Погода стояла мерзкая, грех было не выпить... Не то, что позапозавчера... Позапозавчера... Поза...
Бастор начал сбивчиво рассказывать о полете на драконе, Слеггер мало что понял и спросил:
- Вы что, поссорились?
- Ну вот еще, - ответил Бастор. - От первой до последней минуты это было замечательно. Зачем ссориться? Весна, небо, любимая девушка... Это была картина моей любви. Я был почти счастлив!
- Почти?
- Почти. Не хватает всегда какой-то мелочи.
- ?
- А-а, - Бастор попытался развести руками. - Просто Релена меня не-лю-бит...
- Как не любит? - обиженно спросил Слеггер. - Почему?
- Ну ты спроси-ил!.. Я буду долго объяснять и нудно при этом. И, в конце концов, ничего не объясню, а ты будешь жалеть, что ввязался в разговор.
- Не буду.
- Это хорошо-о... Друг - это хорошо... Она не любит и что тут удивительного? Это видно. Это читается в ее глазах, движениях и фразах... Ха, она может предложить мне дружбу, словно это какой-то допустимый минимум. А дружба бывает выше просто любви. Дружба и есть любовь. Я не знаю где между ними граница и есть ли она, но для Релены эта разница существует.
- Она для многих существует.
- Она условна. Я тебе скажу суть этой условности: с друзьями не спят, а с любимыми спят... И все это фигня: друзья такие же люди, даже приятные в общении. С ними спят. Особенно с противоположным полом. Еще как. Но где другие различия? Разве нет благожелательности и доброты друг к другу? Нет общего, что так греет и заставляет встречаться вновь?.. Ну, возражай мне!
- ...Это есть, но не так, может быть, сильно... Извини, - попробовал возразить Слеггер.
- Да пустяки. Я знаю, что можно сильнее... выше, быстрее... Но есть. И это любовь! Особенная: не та, которую так обычно называют, но она. И нет более точного слова. Так почему это не признать?
- ...Я не знаю.
- А потому что после этого может случиться пожар. Может и не случиться. Но обычно случается. Первое «да» - первая ветка в тлеющие угли... Релена не хочет этого. Это идет вразрез с ее представлениями о любви, любимых и пр-р... Она судит обо мне только по моим словам...
- А как же можно еще?
- А вот так! Кто-то из древних сказал: «Полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит». Человек Света, оценивая собеседника, строит такую цепочку: «если он так говорит, значит, он так думает, если он так думает - он такой». И никакой больше. Это меня в людях Света добивает особенно. Ты, Слеггер, в душе сейчас тоже «терзаешься», я вижу: вернулся в Необъятную - стал опять плохим. Пьяницей...
Слеггер потупился.
- А почему бы не быть одновременно и пьяницей и трезвенником, философом, франтом и пастухом лошадей? - продолжил Бастор. - Я могу думать о чем угодно: о любви, об убийстве, о кровосмешении, о разнице между твердым и черным. Я познаю этот мир (я ведь познаю этот мир) в различных лицах и неужели в тысяче моих ролей нет ни одной, которую Релена хочет полюбить?! Да этого не может быть! Я чувствую неслучившееся и возможное и я знаю, что здесь возможно... И мы до сих пор не ссорились. Но я, к сожалению, не показал Релене нужной роли, а она сама не может ее увидеть. Она уже отвела мне место в ящике своей головы. И этот ящик долгий. Я не о внешности... Я виноват... Нет, не виноват... Скорее, я констатирую факт: «Так как я не угадал с амплуа - премьера провалилась»... А «полюбить черненьким»... Никогда так не делая сам, я не могу ждать этого от Релены. Если бы она могла собрать вместе все мои слова и дела, спросить себя, почему было сказано и сделано именно это и именно тогда, если бы она могла ответить себе, если бы могла понять, что я чувствую... Да она была бы богиней. А с людей другой спрос. Люди ленятся. А полюбить это труд.
- Бывает, что один другого никогда не может полюбить.
- Что значит «может»? Должна быть очень большая разница. До неприязни. А я повторяю второй раз: мы ни разу не поругались. И у нас есть общее... Нам нравится одно из то же кафе на Летней улице... Мы случайно встречаемся в самых неожиданных местах. Это, поверь, - неспроста.
- Ты говоришь, что можешь думать о чем угодно, но ты ведь тогда можешь, что угодно делать. Любые преступления...
- И это заявляет человек, собирающийся на прием к королеве Тьмы! Искушая себя мыслями, я вовсе не ищу оправдания каким-либо выгодным мне поступкам. Я способен мыслить, потому что выше, чем любое животное, даже слон или длиннюк, и я раскрываюсь каждой идее, предлагая ей победить мою волю, доказать свое право на существование в моих мозгах. Ограждать себя от мыслей из страха совершить «что-то не то» - страусиные прятки. Я не люблю... А если делаю часто нечто другими избегаемое - то потому, что при ближайшем рассмотрении не кажутся страшными многие наши грехи. Это позиция осмысленной жизни, я всегда этого хотел, но я не могу... у меня не получается... мне не хватает сил сказать себе, что я не люблю Релену, хотя это противоречит всему. Я попал.
- Ты искусил себя мыслью. Это не противоречит всему.
- Ничем я себя не искушал, - ответил Бастор. - Это упало, как снег на голову. Я наоборот сказал «стоп» и почему-то проиграл. Я в ужасе.
- Что тут страшного? Неприятно, конечно...
- Конечно. Во-первых, нет той взаимности, что нужно; во-вторых, то, что я не могу справиться со своими желаниями, говорит о несовершенстве моего подхода. Я в ужасе.
- Ты только что сказал, что с людей нельзя требовать как с богов.
- Но хочется.
- А тебе не кажется, что теперь ты опять не можешь справиться со своим желанием?
- Слеггер, бить меня, пьяного, моими словами проще простого. Человеку нужно совершенства. Спрос с меня более всего велик у меня. Именно с себя я могу требовать как с бога. Больше ни с кого. Бог должен уметь прощать, терпеть и класть. Ему не надо часто карать и наказывать. Ему вообще этого не надо. Чувство, что пустило в моей душе свои черные корни; это чувство, цветущее белыми цветами, дает мне радость. Но оно же дает мне боль и сознание собственного несовершенства. Оно стоит на пути моего спокойствия и мудрости. Оно сводит меня с ума, и мне это нравится. Я привык к противоречиям. Я не могу его уничтожить. Я не могу его расширить. Мне нечем его поддержать, я не вижу пика, на который вместе с любовью взойдет счастье. Я начинаю терять контроль над жизнью... Я в ужасе.
Бастор выпил. Издалека доносился и приближался гул шагов. Кто-то поднимался в башню.
- О нет, только не матушка, - пробормотал Халган.
И угадал. Это была не баронесса. Имей Бастор в башне камердинера, тот вошел бы и доложил: «граф Грартун к вашей милости». Или что-нибудь в этом роде.
- Я так и знал, - сказал Брен с порога. - Так и знал, что именно этим закончатся всякие подготовки.
- Это случайность, - нахмурился Бастор.
- А я думал, по расписанию. Ты что, дурень, в одиночку пьешь? Стака позвать - жаба душит?
- А зачем?
- Ну еще кого-нибудь. Из университета.
- Не хочу.
- Вот как по нас соскучился, - сказал Брен Слеггеру. - Нажрался в ноль - никого видеть не желает.
- По вас?! - Бастор подумал и ответил. - Нет. Вас я бы дождался и так. Что я офигел: без друзей напиваться?
- Ого, - сказал Грартун. - Логика... Ты действительно офигел. И я склонен считать, что не иначе как из-за этой девчонки.
- Какой девчонки? - спросил Бастор. - Это не просто девчонка, если сумела всю защиту мою превратить в лестничные перила, в детские куличики, в игрушечных солдатиков. Будто мне пять лет. Будто я прост как правила арифметики... А она может жить так, что у меня дух захватывает, ее слова мне хорошо делают, у нее в глазах - Космос.
- Обычная красивая баба, - подытожил Брен. - Чуть непохожая на других, как любой человек на всех. И совсем она не идеальная. Ты только посмотри, какие у нее...
- Ты что-то не то начинаешь говорить. Я это и сам знаю. Но я же ее люблю. Разве я смогу сейчас понять?
- Нет, наверное, - сказал Брен. - Но попробовать стоит. Ты просто грузишься все время. А ты плюнь. Сосчитай до десяти, поприседай, я не знаю. Пошли догонимся в городе. Надо что-то делать. Ты же знаешь, всякие штучки-дрючки - так давай, чего сидеть? Пусть она западет на тебя еще хуже.
- Но это же уловки. А я не на промысле... Пф-ф, - Бастор кособоко выстрелил из воображаемого арбалета и тут же уронил его на пол. - Тоже мне, охота...
- Это - война, - сказал Грартун, словно подхватив оружие на лету. - Не победил ты, победит другой. Хитрым надо быть.
- Брен, это иное, - пренебрежительно отмахнулся Бастор. - Я не хочу воевать.
- И хочешь, чтобы тебя любили?! - воскликнул Брен. - Что бы кто-то что-то увидел и оценил?! Да ты ставишь абсолютно недостижимые цели. Чем тогда?! Откуда это возьмется?!
- Я попал в сложные условия, - ответил Бастор. - И пью. И никуда не поеду, потому что в лом. А кто скажет, что я слабак - получит в глаз. Вина до фига и здесь. Еды до фига. Если бы не кафедра послезавтра - можно было неплохо зависнуть. Но я к утру закончу и буду опять деятельным и жизнерадостным, - Бастор опрокинул бутылку и влил в себя винтом остатки вина.
- Что стряслось-то? - спросил Брен, доставая из ящика под столом следующий сосуд.
- Слеггер, расскажи ему... Хотя, не надо. Я сам. Вот так живешь-живешь, а потом накрывает сознание того, что - напрасно. Любишь напрасно. Что-то говоришь, делаешь, а бестолку. И даже если это не так, у депрессии моей неубойный козырь: любви нет. Нет любви-то... Вот и не пей.
- То есть ты проблему рассматриваешь в корне?
- А я почти всегда так делаю. Ты подливай себе.
- Я подливаю. А попробуй мельком. Знаешь, как смешно станет?
- Всегда-то мне этого не хватало, - сказал Бастор. - Хорошо, но ты попробуй каждый раз смотреть в корень, а я потом погляжу, как у тебя выйдет мельком.
- И пробовать не хочу, - ответил Брен. - Мне вас хватает... Что сложного? Видишь, не получается - до свиданья - и к следующей. Будто не делал так.
- А я не могу. Не хочу... Сначала я не хотел в нее влюбляться, но когда так случилось - слишком много у меня оказалось с этим связано... Любое резкое изменение может обернуться чем-то страшным. Это другой стиль жизни. Нельзя «до свиданья», не надо.
- А что надо? Вот так сопли развешивать?
Бастор поморщился.
- Что надо? Под ручку прохаживаться?! - продолжил Брен.
- Ну... фу!
- А-а, вот то-то! Платками носовыми меняться?
- Это не то, - выдавил из себя Халган.
- То! - ответил Грартун. - И ты по этому поводу тоскуешь?! Пьешь?!
- ...Да.
- Ну и дурак.
- Без тебя знаю, - Бастор сделал небольшой глоток.
- Даже пить как следует не умеешь, - презрительно бросил Брен, взял бутылку, встал и начал с шумом глотать вино.
Халган как завороженный следил за Бреном, лицо его постепенно прояснялось. Вино будто напиток силы из древних эпических поэм, разбиваясь волнами о стеклянные стены бутылки, искрясь и стремительно исчезая внутри Грартуна, творило чудеса с сознанием наблюдавшего за этим процессом Бастора.
- А, нормально, - сказал наконец Брен, падая на кушетку в углу. - Можно жить дальше. Слеггер, подкинь огниво.
Слеггер подкинул. И поймал.
- Ой, ты пошутил!
- Мое огниво, - ответил Слеггер.
- Ну и что?! У меня дома таких огнив в сто раз больше.
- Это сколько? - спросил Бастор.
- Ну, почти сорок, - сказал Брен.
Слеггер рассмеялся и бросил огниво на кушетку.
- Кормить, похоже, не будут, - подумал вслух Грартун, закуривая трубку.
- Вы же с дороги, - с горечью отозвался Бастор. - Ой, стыдно!.. Брен, Слеггер, я приношу извинения! Вы устали, а я тут!..
- Пустяки, - бросил Брен.
- Бывает, - сказал Слеггер.
- Мы и есть-то не хотим. И не устали. Ничего, что я курю? Надо же что-то делать.
- Да, - Бастор, опираясь на стол, встал. - У-уй!.. Вы же плаваете... Как это вам удается бех воды?.. Я распоряжусь сюда еду... Вы правда не устали? - и, держась за ручку двери, спросил. - Вы наверняка имели много красивых женщин и интересных происшествий? Расскажите мне... Да, мое безобразное поведение...- бормотал Халган, оседая на пол. - Просто тошнит... от этого... Никто не выйдет отсюда, - и, высунувшись на лестницу, немедленно приступил к процессу блевания. Слеггер отвернулся и отодвинул от себя подальше бутылку. Брен с интересом наблюдал за происходящим, отпуская забавные комментарии и издавая поощрительные возгласы.
- Смейся, паяц, - отвечал Бастор в короткие секунды отдыха и затишья. - Припечет и тебя-а!.. Подумай лучше о том как... как отсюда выберешься!..
- У меня сапоги по колено.
- Ма-ало!.. Я злой волшебник... Я заточил вас в башне... Слеггер!..
- А?
- А-а!.. Дай, пожалуйста, полотенце...
- Держи.
- Ма-ало! - заревел Брен с кушетки.
В итоге все закончилось диким хохотом в три голоса.
- Что, полегчало? - спросил Грартун.
- Да уж... Со всем остальным бы так, - сказал Халган, вставая и складывая полотенце. - Спасибо за перья. Я надеюсь, они не помялись?
- Ничего, ничего, господин барон, не беспокойтесь, - Брен с нежностью подул на подарок. - Они даже не завяли от вашего рева.
- Я почему-то уверен, - признался Бастор Слеггеру, взглядывая еще раз на лестницу. - Что красота спасет мир.
ГЛАВА 13.
Вокруг университета цвел разной зеленью и цветами парк. В той части, что примыкала к учебным корпусам, царили постоянный срач и разгром, валялась битая стеклянная и глиняная посуда, невыдержавшая очередной студенческой пьянки; попадались под ноги всевозможные обломки, ободранные подсолнухи и прочее. Никогда Дамирдальский университет не считался престижным.
Башня кафедры Внешнего Порядка находилась в стороне от центральных зданий. Специалисты здесь готовились самые разные и уже были разговоры о выделении нескольких дисциплин в самостоятельные кафедры. Заниматься Внешним Порядком считалось престижным даже в Дамирдале.
Сунув руки в карманы черного длинного балахона, Бастор шел по дорожкам парка, стараясь не обращать внимания на занятия юношей и девушек, весело проводивших время на университетской территории.
- Здравствуйте, коллега, - Халгана догнал Клайфо.
Он четыре года назад закончил Дамирдаль, но учился прилежно. Он был из бедной семьи. Он был толстоват и с розовым румянцем. У него наметилась лысина, говорившая Солнцу «светить сюда». Клайфо очень хотел стать магистром.
- Добрый день, - ответил Бастор. - Рад вас видеть в здравии.
- Взаимно, господин барон. Как ваша семья?
- Удручена моей живучестью. Вы, надеюсь, тоже без чумных потерь?
- К сожалению, коллега, к сожалению. Кузен моей жены и его трехлетняя дочка... Это ужасно, когда так близко.
- Смерть?
- Да. Хотя, конечно, я понимаю, она больше трогает живущих и непонимающих... Но что поделаешь с печалью?..
- Пережить как любое чувство.
- Я очень надеюсь на сегодняшнюю кафедру, - сказал Клайфо. - Я думаю найти успокоение...
- Я тоже надеюсь... А ведь это не очень по-философски.
- Вы имеете в виду трактат Жассофы о безразличии?
- Я имею в виду, что поменьше надо ждать хорошего, чтоб не обламываться.
- Тогда это больше похоже на Акордеоно, но согласитесь, чем меньше хорошего мы ожидаем от жизни, тем больше мы ожидаем от нее плохого, а это тоже перегиб, отход от середины. А середина - это уже трактат Жассофы о безразличии.
- ...Да, вероятно, вы правы, коллега… Не знаете, сколько человек придет сегодня?
- Затрудняюсь ответить. Я слышал, что болезнь унесла магистра Ланрагана.
- Да. Я был на похоронах.
- Я, увы, не смог.
- Ничего, не в последний раз.
- Как? - не понял Клайфо. - Вы шутите?
- Да. У меня такой юмор... А вообще, коллега, я хотел сказать, что нам не удастся никому пособолезновать на самых главных похоронах нашей жизни, на собственных. Что же переживать из-за чужих? Вдове и детям магистра вы сможете выразить сочувствие и позже.
- Пожалуй, - ответил Клайфо. - А что, господин барон, вы нынче в хорошей форме?
- Да, но под балахоном ее не видно.
- Попробуйте, снимите.
- Но у меня же там ничего нет.
- Вы веселый человек.
- Полноте, коллега. Просто пытаюсь снять напряжение.
- Я тоже очень волнуюсь, - Клайфо потер балахон на животе. - Я постоянно дома занимался, но не знаю смог ли удержаться на прежнем уровне.
- Почему бы и нет?
Они поднялись по ступенькам и вошли внутрь башни, где в большом зале уже начали собираться люди. Они рассаживались в три полукруга, докторов, магистров и бакалавров. Место в центре должен был занять директор кафедры Палой Геброн, которого пока не было.
Соседом Бастора в полукружии оказался Свирет Шаткан, родственник Марта. Он учился в Кумтарине, чей университет пользовался еще худшей славой, чем дамирдальский. Но, будучи достаточно способным, Свирет привлек внимание Палоя, и тот, после испытательного срока и экзаменов, взял бакалавра на свою кафедру.
В этом заключалась селекционная политика Геброна. Он выискивал в захудалых университетах подающих надежды студентов и предлагал им работу по вкусу. За десять лет Палой сумел собрать неплохой по потенциалу и знаниям контингент, хотя в случае с Шатканом были толки, что больше помогли связи отца, нежели талант сына. Злые языки и их гнусные песни - воистину то, что не задушишь, не убьешь.
В зале недавно прошла уборка. Пол и деревянные настилы были влажными. «Словно черви вернулись в заброшенный склеп», - подумалось Бастору.
Между тем, свежесть весеннего дня наполняла башню. Будь май зеленым пламенем, он бы бушевал вокруг стен и врывался с каждым порывом ветра внутрь. Изумрудные кружева накрыли черепичную крышу.
Появился Палой, и все зашевелились, заговорили приветственные слова, на которые Геброн отвечал словами же или жестами. Заметив Халгана, профессор кивнул и сказал:
- Если ты не против, пергамен я верну позже. Не все так просто, как кажется.
Бастор почтительно поклонился, и Свирет, выждав момент, начал выспрашивать, о чем шла речь.
Наконец, собрались почти все, кто мог. Не хватало двух докторов из трех, одного магистра из шести и четырех бакалавров из двенадцати. Такие цифры, похожие на лотерею с сомнительными выигрышами. Такие никуда не годные дела.
- Коллеги, - сказал Палой после минуты скорбного молчания. - Мы долго не виделись. Нас стало меньше и мне больно смотреть на эти пустоты. Это наши раны, трещины в фундаменте после бури. Я спокоен за души умерших, но мне тревожно за дело, с которым каждый из нас связал свою жизнь. Придется много работать, чтобы выйти на прежний уровень взаимосвязи. Мне кажется, не будет ошибкой, если мы сегодня не станем пускаться в далекое и неизведанное, а попробуем совершить прорыв в Блутаду.
Такое решение Палой принял после беглой оценки собравшихся. Прорваться в Блутаду не представляло большого труда для искушенного. Были свои особенности и к Блутаде нельзя было привыкать. Она могла однажды не выпустить, но поначалу бояться было нечего.
Палой сел в центре, над ним должна была концентрироваться энергия всей кафедры, над ним должно было произойти все. Геброн выждал некоторое время и начал тихо петь, и полукружия поддержали его. Гимн Тьмы проник во все закоулки зала, и эхо вторило людям; подпевало, копируя интонации, усиливая зарождающийся экстаз.
Невидимая сила тонкими нитями устремилось к центру полукружий, сворачиваясь там в огромный клубок. И воля, и всемогущество, и злоба и знание, и бессилие, и смерть, и жизнь были внутри него. И как только край этого клубка коснулся рук Палоя, поднятых вверх, сила ожила, стала зримой на мгновенье и раздвинула пространство, словно занавеси на окнах. В темноте засверкало множеством красок нечто потустороннее, чужое Солнце будто ворвалось в новые просторы, вытеснив вон земную весну; принялось играть лучами, звать к себе, лаская устремленные к нему лица.
Осторожно, шаг за шагом, все сидящие начали приближаться к нему, оставаясь телами на местах, чтобы заглянуть внутрь, принять то, что ждет их там.
Мягкая трава огромных размеров, живые дома и горы, обледеневший ветер под большим стеклянным колпаком. Золото речного песка. Брызги горячего моря. Бронзовый загар высоких деревьев.
Это был мертвый мир. Казалось, что так реально, как он? Но стоило коснуться его соединений, они распадались на мелкие частицы. Мир миражей, Блутада, непознанная людьми до конца, как истина, как вещь в себе. Как яйца броненосца. Как солнечный свет.
Попав в нее, Бастор почувствовал, как тянет небо, плещущееся волнами у его воображаемых ног. Как начинает распадаться их только что монолитный поток, как начинают отрываться и пропадать, растворяться в своих видениях шедшие вместе с ним люди. Словно скульптура воина, слепленная из пляжного песка, под действием прибоя постепенно теряющая свою форму. И осязая окружающую свежесть, Бастор приготовился упасть в синеву. Блутада - отражение мечты на поверхности сознания.
Но Палой вдруг резко провел по воздуху рукой, и занавес обрушился, замерев наверху кирпичным куполом. Снова весна зазеленела в окнах, но воспринималась по-иному. И она, кстати, этого стоила. В звуках привычного леса еще недолго оставалась Блутада, беглый взгляд непривычно внимательных глаз. Могла ли она быть такой без земного? Не ее ли невидимые птицы летают в ожидании? Можно ли в ней быть вечно?
- Хватит, - сказал Геброн. - Пока хватит... Вы поняли все сами... Вряд ли могло быть удачнее. И что вышло - уже хорошо... Теперь есть от чего оттолкнуться. Будем думать. Искать замену ушедшим. За время эпидемии многие изменились, это тоже надо учитывать... Я прошу остаться бакалавров, мне надо поговорить с каждым отдельно.
ГЛАВА 14.
Слеггер и Брен играли в карты, поджидая Бастора у него дома. Брен выигрывал, а Слеггер печалился. На улице лил дождь. Карету Халгана было слышно издалека. Как она подъехала к особняку. Как, высадив хозяина, загремела по мостовой к своему собственному жилищу.
- Неплохо было бы уже поужинать, - сказал Брен.
- Неплохо бы отыграться, - сказал Слеггер.
Бастор вошел в комнату и сказал:
- Привет.
- Как прошло? - спросил Брен, отбрасывая в сторону карты.
- Ничего, спасибо. Устал, - ответил Халган, пододвигая ближе к компании стул, заслоняя глаза от света свечей.
- Охота тебе, - сказал Брен. - Я слышал, что все эти энергетические заморочки вредны для здоровья и, особенно, для потенции.
- Для нетренированного здоровья - да, - Бастор подумал, не напрячь ли ему какую-нибудь мышцу и ничего не напряг.
- А еще для карьеры, - продолжал Брен. - По твоей энергии умный сразу определит, что у тебя в душе и потом воспользуется. А в момент выхода энергии тебя вообще можно обморочить как угодно.
- Ну, это ведь научный эксперимент, а не сведение счетов. К тому же зачинщика вычислить не труднее, чем его жертву. Но уверяю тебя, у нас все на доверии и далеко от повседневной жизни.
- Ладно врать. А то твои научные эксперименты не имеют практического применения.
- Пока нет. Прогулки по измерениям настолько энергоемки, что долго продолжаться не могут. Помнишь, в университете Хела погибла вся кафедра Внешнего Порядка? Обвалилась крыша башни. А почему? Плохо отлаженная взаимосвязь, несбалансированный энергетический клубок, давший при прорыве побочный эффект, сильную физическую вибрацию.
- А я думал, в Хеле давно ремонта не было, - сказал Брен.
- Я туда ездил. И видел. За месяц до катастрофы и через неделю после. За пятьдесят дней здания так не ветшают... Какое практическое применение? Научиться бы выживать. Что бы кирпичи по башке не били.
- А говорил, «негрязная работа», - сказал Слеггер.
- Ну, относительно уборки чумных трупов.
- А как же всякие одиночки? - не унимался Брен. - Которые гуляют по измерениям туда-сюда, видят разные чудеса?
- Это все несколько преувеличено. Такими возможностями обладают очень немногие. У нас на это способен, наверное, Палой. Но я не припомню, чтобы он хвастал, как был рабом или пиратом на окраине Галактики. Ощущаемое там очень плохо поддается переводу на язык слов. За несколько минут прорыва вообще трудно что-либо разобрать... Там другие миры, иные отношения, а все наши местные россказни про звездных королей, принцесс или рыцарей; равно как и об их любви, ненависти, желаниях и мечтах, звучат слишком по-человечески. Естественно, они ведь звучат для нас, поражают наши не очень далекие от этой планеты души.
- Знаю я тех, чьи души далеки от этой планеты, - сказал Брен. - Психи они. Сумасшедшие.
- Не обязательно. Но, конечно, чем ты дальше от Земли, тем труднее тебе на ней.
- Это я-то дальше от Земли? Да я ведь здесь, - усмехнулся Грартун.
- Я выражался абстрактно... Сегодня мы тоже были рядом с Землей.
- А-а.
- Палой обещал рецензировать мой трактат на эту тему.
- Удаленность души от Земли? Головы от задницы?
- Брен, давай я начну наезжать на твою страсть к девочкам?
- Каким образом? - удивился Грартун. - И чья бы корова мычала.
- Неважно. Я умею высмеивать естественное не хуже тебя.
- А что за трактат? - спросил Слеггер.
- Хотел рассмотреть развитие медитативных способностей человека и зависимость от них его положения в обществе. Это так, в общем. А на конкретных примерах - очень проявляется наша повсеместная убогость, неготовность к жизни вне видимого глазами, слышимого ушами, щупаемого руками и так далее... А ведь медитативные способности - это не только сел - напрягся - и улетел черти куда, это... Да что там! «Цвет провинциальной науки»: 20 человек смогли удержать ворота в Блутаду всего три минуты. Месяц назад я это мог сделать один.
- Что же так? - сочувственно спросил Брен. - Слабаки?
- У группового прорыва своя специфика и свои преимущества - он мощнее, шире, иногда продолжительнее. Но все дело в сбалансированности. Аналогий множество: плавание шлюпки и галеры; полет одиночки и стаи...
- Просто секс и групповой секс, - сказал Брен.
- Если хочешь.
- Неплохо бы... А вы, значит, берете количеством?
- Да, берем количеством. Если бы не эпидемия - такое бы сделали!.. А теперь все сначала. Как оркестр. Давно не играл, инструменты расстроились... Брен, я знаю что ты хочешь сказать! Не надо!
Грартун шумно выдохнул и обломался.
- Интересно у вас, - сказал Слеггер.
- А у вас разве не занимаются тем же самым? - спросил Брен.
- Занимаются, наверное, только мне не докладывают.
- А слушай, Бастор, ты ужинал сегодня?
- Нет. А что, хочешь пригласить нас в ресторан?
- Нет, ты слышал, ты слышал?! - спросил Брен Слеггера. - Мы пришли к этому научному червю в гости, ждали его два часа...
- Выиграли у меня пять баксеров, - добавил Слеггер.
- А он нас гонит в ресторан!
- В доме только стража и садовник, - сказал Бастор. - Все же в замке. И повар тоже. Подожди полчаса, я пошлю за едой.
- И вином!
- Ну хорошо, как скажешь.
Еду и вино принесли через 20 минут.
Гости не заставили себя упрашивать, хозяин никого не пригласил к трапезе. Он не успел, все начали есть и так. Сказывались часы ожидания и сильного напряжения.
- Вот это я пониманию, - сказал Брен, продегустировав блюда. - За это я благодарен. Ничто человеческое не чуждо деятелю науки. Не хватает только женщин.
- Каких еще женщин? - хмуро спросил Бастор.
- Ну этих, - неопределенно взмахнул рукой Брен. - Такие они все веселые, там, разбитные... Ну ты что?! Ну женщины! Юбки! Бабы! Телки! Кони! Ну вспомни!.. Совсем ошалел на своей работе.
- Да понял я тебя, - сказал Бастор. - Тебе хочется устроить оргию. Ты думаешь, раз в доме только стража и садовник, никто не донесет матушке, что мы тут учинили оргию. Ошибаешься, дорогой друг. Донесут. Мы не успеем еще сдать старьевщику бутылки и рваное женское белье, а злые языки уже нашепчут материнскому сердцу, что Брен Грартун сбивает с пути истинного барона Халгана...
- Ничего подобного, - возразил Брен. - Все свалят на Слеггера, потому что он приезжий. А Слеггеру все равно, потому что он и впрямь приезжий. Так что давай, зови женщин.
- Мне не все равно, - сказал Слеггер. - Вдруг я здесь буду часто?
- И хорошо! Погуляем, - обрадовано пообещал Брен. - Ну, ребята, вы чего?! Даже в бордель со мной не пойдете?!
- Пойми, Брен, какой бордель?! - сказал Бастор несколько раздраженно. - Я сегодня так выложился, что...
- Я понял. Вся потенция ушла в руки. Тебя, Слеггер, что останавливает?
- А я не хочу, - сказал Слеггер. - Ну их, проституток, Брен. Давай лучше напьемся?
- «Напьемся» - повторил Брен, скорбно надкусывая куриную ножку, чуть ли не пуская слезу. - И в этой компании, в этом алкогольном чаду пройдет моя молодость?
- А ты женись, - сказал Бастор. - Тогда твоя молодость пройдет в другой компании.
- Ой, какой шутливый! Сам женись... Ну, спасибо, друзья... Ну обломали... Хорошо, хоть с голоду не уморили...
За это он выпил больше всех вина и через два часа уснул, был отнесен в гостевую комнату и уложен в постель. Один.
По уносу Брена, ужин некоторое время продолжался молча, пока Слеггер не сказал:
- Знаешь, я однажды видел генерала Трана после глупого и обидного поражения от токанца Гамафируо... Очень похожее выражение лица... Что-то случилось?
- Так заметно?
- Есть немного.
Бастор согласно кивнул:
- Научные проблемы... Научные...
- Думаешь не пойму?
- Думаю, поймешь... Что тут понимать: наливай и пей... Да... Помнишь, когда осуществляется прорыв группой, необходима энергия одной полярности и что в природе нет чистой энергии Тьмы и Света, они всегда вместе, но одна может доминировать? Обычно у меня был перевес Тьмы около 40 % ... А сегодня Палой сказал, что я близок к равенству. Мы структурировали мою энергию, он оказался прав: 55 против 45.
- Это плохо?
- Да, для эксперимента - да. Мы потеряли много людей.
- А для жизни?
- Не знаю. Всякое бывает, но энергия просто так полярность сменить не может. Что-то с душой... Что-то, - Бастор догнал спящего Брена по количеству выпитого.
- Ты думаешь, это... из-за меня? - спросил Слеггер.
- Да. Но не только. Есть еще Релена и Багнат. Особенно, есть Релена. Мы с тобой несколько лет отлично уживались, все было нормально.
- Релене нужно тебя менять?
- Нет. Ей не нужно меня менять. Ей все равно. Мне, чтобы быть с ней, необходимо меняться.
- Зачем?
- Она человек Света. Во мне слишком много Тьмы. Это и не хорошо и не плохо. Это сродни задаче по математике: если а - х = 0, то х должен быть равен а.
- Не лучше ли быть самим собой?
- Лучше. Я и остаюсь самим собой. Каждую секунду жизни, постоянно изменяясь и пробуя различные варианты. Сущность человека - в его желании и умении изменяться, а не в поведенческих установках какой-то части времени.
- Спорно.
- Для меня на данный момент абсолютно. Я бы даже сказал, что это истина.
- И было бы категорично.
- Да, но не более, чем таблица умножения. Ты, например, чувствуешь себя самим собой?
- Не совсем. Слеггер Гелот обычно больше рисует и меньше пьет.
- Но когда ты уезжал из Аливы...
- Тогда - чувствовал.
- А хочешь, я измерю твое энергетическое соотношение?
- Ну, не знаю… Попробуй.
- Ты помнишь, как это делается?
- Забыл.
- Ничего. Я и один попробую, но тогда будет приближенно. Вытяни руки.
Слеггер послушался. Бастор отодвинул стол и сел напротив с открытыми ладонями.
- Сконцентрируйся... Помнишь: «каждая точка твоего тела - твоя»?.. Давай понемногу...
- ...Я и вправду многое забыл,- концентрация удавалась Слеггеру с трудом.
Вскоре Бастор встряхнул руками и назидательно сказал:
- Форму надо поддерживать. Хотя бы утренней зарядкой... Если я правильно понял, у тебя 60 Света против 40 Тьмы. Плюс - минус полпроцента. Не знаешь, случайно, свое соотношение до отъезда?
- Нет. Откуда?
- Жаль. Ты бы понял сейчас... Но ничего. Я недавно узнал от врачей в университете, что человек за день может меняться в росте. А ведь тоже самое происходит с энергией. Даже легкие ее колебания при желании можно ощущать. А за большой промежуток времени - тем более. А человек, между тем, остается человеком. А если чувствует диссонанс, то недолго. И вскоре привыкает к нему... Попробуй через год дома повторить замер. Вот и поспорим тогда.
- Но даже если прав ты, что теперь делать?
- Не знаю пока... С такой энергией придется сложно, сам понимаешь, в Департаменте Внешнего Порядка ценится люди с гораздо большим процентом энергии Тьмы… Я просто не пройду очередное тестирование.
- И что?
- Придется оставить службу в Департаменте и кафедру в университете.
- У вас нижний предел шестьдесят?
- Какое интересное свойство - память. Ты помнишь какие-то ненужные цифры и не помнишь основ медитации, - заметил Бастор. - Да, шестьдесят. И оптимальный, как у вас: от шестидесяти пяти до семидесяти пяти.
- И как же?
- Из князи - в грязи... Не знаю. Палой только озадачил меня, а совета не дал. Да я и не просил: мои проблемы... Департамент пока подождет, они в таких случаях обычно ждут три месяца... Возможно, придется не участвовать в экспериментах или дождаться пока Палой сбалансирует состав. Думаешь, я один там такой убогий был сегодня? Как бы не так. У меня хотя бы сила осталась. Другое дело, что она - такая... Посмотрим... Поздно уже. И устало очень. Брен, наверное, сейчас десятый бордель видит.
То есть Бастор собирался спать.
Боятся таких снов. Ждут, но приближаются к ним осторожно. Словно первобытный человек к огню. Странно от яркой вспышки света: а вдруг те, кто держат тебя в темноте за руки, враги? Вдруг выше этих ласковых быстрых пальцев ужасная гримаса, окровавленные зубы и жадные глаза?
Ждут потому что дорог много, а жизнь одна и вдобавок своя собственная. И хочется знать как будет. Хотя, конечно, есть и бессмертие. Но это вообще. И ведь больше нет нигде точно таких же глаз, точно такого же тела, таких же мыслей нигде нет тоже?
Так думал спящий Бастор. Даже понимая, что спит, со страхом смотрел он на черный дом из-за железной ограды. Хотелось прижаться к толстым прутьям щекой. Перед входом капали огнем факелы. Молчаливая стража сливалась с ночью. Открытые ворота, посыпанная красным песком дорожка - все остальное исчезало в темноте.
Дом, если и имел крышу, то она не давала о себе знать. Особенно внутри, особенно в приемной (а это ведь была приемная). В ее конце стоял трон, и полукруг из двадцати рыцарей имел его своей вершиной.
Не испрашивая разрешения, не объявляя себя, Бастор приблизился, сознавая, что ожидают здесь его и излишние церемонии ни к чему. Сидевший на троне повел правой рукой и откинул голову чуть назад: явился, дескать.
- Явился! - крикнул король.
- Как вам было угодно, - ответил Бастор.
- Ваше величество!
- Ваше величество, - согласился Халган.
- А, брезговать стал! Давно ли?! - король впился в Бастора пьяными глазами. - Молчи пока! А то лишнего сболтнешь! Я скажу, а ты послушай и посмотри как соглашаются со мной эти рыцари, каждый из которых умней десяти таких как ты! Это не лизоблюды какие-нибудь, блюдолизы, они имеют право слова, но ты посмотри как они будут молчать, соглашаясь со мной!
И сорок глаз сверкнули в темноте. Впрочем, Бастор не считал, он мог и ошибиться.
- Халган! - рявкнул король. - Ты, верно, забыл, что Тьма - это не слепота. Я вижу все! Тебя - насквозь! Не твои сосуды и органы, на которые мне плевать, а твою душу предателя, а точнее дурака! Слабака и тупицы, которой было доверено очень много...
- Да я ...
- Да ты - молчи! Слишком много говоришь в последнее время. Тебе дана сила - на что ты ее тратишь?! С кем связался?! Вдумайся: люди Света! Бабы! И не самые умные! Любое из этих трех должно остановить мудреца. Куда же ты лезешь?! Ты хочешь разозлить меня?! Моих слуг?!
Оскорбить святое при родителях, зная, что в итоге все равно сойдет с рук?! А и впрямь сойдет! И именно с рук! Разом! Но только как же моменты озарения и удачи, которые ты так любишь? Как же то знание, что доступно тебе?! Сдается мне, что кто-то к нему привык и принимает его как должное! А не хочешь проснуться однажды и понять, что твои ладони управляют энергией не лучше, чем прокисшее вино настроением?!
Попробуй на досуге перечитать глупую сказку про падшего ангела. Только не обольщайся - тебя даже так не вспомнят. Забвение, Халган! И постоянное осознание этого! Ты позвал - оно уже идет к тебе. Каждое слово, сказанное этой женщине, каждая мысль о ней приближают его. И нет больше твоей высшей цели, а когда исчезнет то, что ты называешь сейчас любовью - останется пустота! И не я приговариваю тебя к ней! На хрена мне такой подданный?! Смотри на звезды только снизу! Разозлюсь я, Халган, не жалей потом!
Это Свет вводит в искушение. Свет всегда вводит в искушение. Посмотри, как он легок и чист! Давай, посмотри!.. И язык твой, полный слюней желания, уже свесился до пупка! И зубы твои готовы перегрызть пуповину, по которой идет то, без чего ты не можешь. Нет, не можешь! Но зубы готовы перегрызть, а душа рвануться выкидышем туда, где кажется так легко и чисто! Забыв, что ради других можно жертвовать жизнью, но никогда - своим «Я», своей сутью. Эту жертву некому оценить, Халган. И никому она не нужна. Нет таких женщин, нет таких людей, которые бы стоили всей мудрости мира. Но есть идиоты, которые не могут понять разницу между тем, что имеют и тем, что хотят.
Бытовуха! Твоя сестра огорчается, а то и ревет, когда линяет после стирки шелк, купленный за огромные деньги. А как она желала владеть этим шелком раньше! И сколько времени уходит теперь на поминки! А твоя мать думает о ней «дура» и ругает за неумение выбирать ткани.
И мне бы наказать тебя тоже, да не хочу быть излишне поспешным, - король встал, опираясь на посох. - Не все еще потеряно. Думать ты умеешь. Думать, зараза!.. А то, что ты дохлый по части решений я привык: почти все вы таковы, умники, - посох ткнулся в направлении Бастора. - Что я сделаю с удовольствием, так это отшлепаю тебя, как щенка! Для лучшего усвоения науки! Пусть это и не педагогично, - король засмеялся. - Иди сюда, поганец!
И рыцари заскрежетали доспехами, обступая Халгана.
- Иди!
- Да пошел ты, - испуганно ответил Бастор просыпаясь.
ГЛАВА 15.
Утро заголосило под окном уличным нищим. Забило о стволы деревьев птичьими клювами. Зашумело садовым инвентарем во дворе, посудой на кухне. Как будто не было ничего этой ночью.
Но Бастор сидел в постели, обхватив руками голову, готовую взорваться потоком неприятных мыслей. Тяжесть, словно набравшая силу со вчерашнего дня: выпитое ли вино или больное воображение.
Изогнувшиеся горные хребты простыни.
Стакан с красным осадком на дне.
Застывший водопад штор.
Куски нагревшегося льда, палитра, измазанная черной краской. Надрывные крики в самые уши. Паутина, повисшая на пальцах.
И наконец прорвало. Гигантские черные птицы в золотых искрах взметнулись, обжигая; опасаясь напряженных, колющих тысячами стрел, ладоней. Забились под потолком, теряя перья, крича и постепенно исчезая.
- Вон отсюда! - пробормотал Бастор и облегченно откинулся на подушку.
То, что, расслабившись, удалось стряхнуть, медленно растворялось в воздухе до неопасной концентрации. Облегчение, испытанное Халганом в этот момент, он не променял бы ни на какое другое.
«Женщины? - подумалось ему. - Руки!»
И улыбнувшись этой мысли, он почувствовал, что весь тяжкий идиотизм проходит. Спадает напряжение. Полусонные галлюцинации приобретают сказочный далекий характер. И Бастор вернулся в мир. Но не в восторге. «Ни одного слова этой женщине».
День был выходным. На улице шумели люди. Бастор, спускаясь во двор умываться, услышал, что шум на кухне не прекратился. Помня, что повар в замке, барон с интересом изменил маршрут и увидел Брена Грартуна в нижнем белье, оживленно поедающего остатки вчерашнего ужина.
- Я послал Гутута за вином, соком и едой, - сказал Брен. - Сушняк, Бастор. Терпеть мочи нет.
- Подвинься, - Халган склонился над чугунком, где лежало мясо. - Ты бы хоть подогрел его.
- В желудке согреется. Жаль, не осталось курицы. Хорошая была курица.
- Ты помнишь, что сегодня День Святого Боны?
- Какого Святого?.. А, что-то припоминаю, с праздничком тебя, Бастор... Подожди! - Брен даже подпрыгнул. - Как?! А сколько времени?!
- Не знаю, - усмехнулся Бастор.
- А я же должен в полдень в Храм! Я быть там должен! - Грартун запихнул в рот последний кусок и побежал одеваться. - Свинья ты, Бастор! - донеслось из гостевой. - Не мог раньше сказать?! Какая сегодня погода?! Одиннадцать!
- А я спал, - ответил Халган. - И тебя, кстати, с праздничком.
- Ха! - вдруг просветленно крикнул Брен. - Одиннадцать! Служба-то через час! Успею десять раз. Пускай родственнички поволнуются, карьеристы.
Послышался скрип двери: охранник вернулся с продуктами, заказанными Грартуном.
- Тогда понятно, - сказал Бастор и вышел во двор.
Слеггер встал, когда Брен уже отправился в Храм. Долго умывался и ел. Бастор ждал его, чтобы вместе пойти на службу: День Святого Боны - общий праздник, присутствовать на нем полагалось всем.
Немного опаздывая, они вышли на улицу и в конце квартала догнали Шенталов. На этот раз семью возглавлял Чогер, отец Релены, граф Лато остался в замке.
- Отличная встреча! - обрадовался Слеггер, улыбаясь девушкам.- Как нарочно!
- Это точно, - согласился Бастор.
Соборная площадь была переполнена. Главный жрец должен был выйти из храма и освятить собравшихся. В ожидании этого события люди искали в толпе знакомых и, найдя, оживленно с ними переговаривались. Бастор заметил Палоя и нескольких бакалавров. Раскланялся с ними, но подходить не стал, не желая усугублять и без того сильную давку.
Наконец под пение хора из ворот храма вышел главный жрец Дамирдаля в злато-серебряном рубище и с двумя знаками Луны и Солнца. Площадь постаралась замолчать насколько возможно. Жрец поднял над головой знаки, которые немедленно пустили солнечные блики, и высоким голосом пропел:
- Помолимся!
Два жреца, один - Света, другой - Тьмы, стоявшие чуть сзади, подняли каждый свой знак и пропели то же самое:
- Помолимся!
И вперед выступили знаменосцы с золотыми и серебряными, голубыми и темно-синими полотнищами. И хор запел гимн Святого Боны, когда-то мечтавшего объединить Свет и Тьму, и, в общем, достигшего больших успехов.
И люди на площади подхватили песню с простыми, понятными словами. В одном порыве, как будто не было ничего, что их разделяло, раздражало и ссорило.
Это не было похоже на то, что горланили здесь же двумя неделями раньше Брен, Бастор и их компания. Это было другим. Возможно, выше. Возможно тем, что называют «музыкой для сердца». Люди, которые большей частью не умели петь, старательно выговаривали слова, тянули гласные и, казалось, ничто не могло быть в мире важнее и крепче их единства. Ураган мог пройти по Дамирдалю, каменный дождь обрушиться на город, никто не тронулся бы с места.
Релена стояла рядом с Бастором и Халган мог рассматривать ее лицо, сколько ему заблагорассудится. Девушка не отрывала глаз от жреца, в экстазе начавшего дирижировать толпой, которая охотно поддавалась движениям обоих его палочек. Иногда жрец, не в силах сдержать чувства, начинал подпевать тонким голосом, хотя делать этого был не должен. Но народ встречал эти подпевки одобрительно и с еще большей силой продолжал молитву.
- Тебе нравится? - шепотом спросил Бастор.
- Нет, - Релена вздохнула и опустила глаза.
Багнат что-то говорила Слеггеру. Мать на нее косилась, но не прекращала петь, как и все остальные.
- Пойдем отсюда? - попросила Релена Бастора.
- Идите, мы еще побудем, - сказала Багнат.
И Релена с Бастором бродили по пустынным трущобам вдвоем. Кварталы сменяли друг друга. Пустыри, покосившиеся заборы, аккуратные ровные улочки, обтрескавшаяся штукатурка стен. Домашняя птица в грязных лужах.
- Я ничего не почувствовала,- говорила Релена. - Я же должна была что-то чувствовать. Это же увлекает таких разных людей...
Дома, при всей своей взаимонепохожести, многоцветности и малоэтажности, образовывали улицы. Каждый был неповторим, но стоял возле дороги. И эти дороги сменяли одна другую, храня какие-то свои особенные тайны.
Издалека донесся барабанный бой: на перекрестке показалась маленькая церквушка.
- Давай зайдем, - сказала Релена.
Посетителей было очень мало: почти все пошли на Соборную площадь. Единственный жрец уже не пел, а читал проповедь.
- И сказал Святой Бона: «Не хрена ссориться по пустяки и строить себе церкви. Ходите в одну, потому что одинаковы чувства ваши. Когда вам надо священного трепета или очищения, добивайтесь его в этом месте, которое сильно будет вашим единством»...
- А скажи, Бастор, - тихо спросила Релена, - вдруг Бога нет? Белого нет, а то еще и Черного?
- Может быть, - ответил Халган. - Но религия есть - это точно.
- Но вы же занимаетесь у себя на кафедре не религией!
- И религией. Но я не знаю - Богом ли?
- Все это так не хорошо... Они молятся... Откуда у меня такие мысли?
- Сам удивляюсь, Релена.
- Плохие, да?
- Ужасные. И сама ты хуже всех.
Девушка заулыбалась.
«Молодец я! - подумал Бастор. - Опять сбился на дешевые комплименты».
- Как прогулка? - спросил Слеггер, когда Халган вернулся домой.
- А нормально, - ответил Бастор. - Думаю, не хуже, чем служба. Мое святотатство оправдывается моим же удовольствием. Что говорил Брен?
- Да он просто блистал! Зря вы утром пили. Вино его привело в такое настроение, что он краснобайствовал с полчаса без перерыва. О жизни, о любви, о городских нуждах. А никто не расходился - слушали. Наверное, его все-таки выберут мэром.
- Думаешь? Репутация такая вещь, которую загадить можно с полпинка. Одно неприличное слово, один поступок, бьющий по обывательским мозгам… Нажремся за день до выборов и все... Я тебе вот что скажу: ближайшие ночи будут звездными.
- Театр?
- Ну да.
- Поехали.
- Лучше полетели: тридцать минут. Душа просит: сегодня снилась такая дрянь, что утром пришлось разгонять глюки.
- Полетели.
Полетели. И не в Халган, а сразу в усадьбу к насыпи, выложенной каменными плитами. Драконов оставили у дворца и поднялись в театр.
- Уже закат, - сказал Бастор. - Можно прямо здесь и заночевать.
Слеггер присел на тумбу у входа. Бастор забрался на плиту чуть левее центра.
Спектакль заката был в самом разгаре, когда на холме появилась Гарта.
- Вы думаете, мы вас не видели? - спросила она. - Мама ждет к ужину.
- К ангелам ужин, - ответил Бастор. - Смотри что творится.
- Феерия, - сказала Гарта. - Я не хочу быть навязчивой, но надо ведь и с матерью считаться.
- Пошли сторожа. Передай, приедем.
- Да.
Гарта ушла, а вскоре вернулась и села слева от Бастора в каменное кресло, единственное в театре.
- У всех здесь свои любимые места, - сказала девушка Слеггеру. - Там, где сидишь ты - обычно сидит кузина Брена.
- А сам Брен?
- А он не любитель таких представлений.
Закат сгорел, но не было антракта. Новые действующие лица появились на небосводе. Каждое со своим блеском и жизнью. Ставшие черными столбы и каменные экраны театра разбивали небо на части, создавая в каждом его кусочке неповторимый рисунок.
Слеггер это видел. Не обязательно быть художником, чтобы это видеть. Но
- Художник в душе тот, кто получает от этого удовольствие, - сказал Бастор, слезая со своего постамента. - Согласись, Слеггер, это зрелище величественнее и утренней молитвы и ночного нагоняя, что еще предстоит.
Гарта села в седло. Драконы поднялись над ней и медленно полетели, словно охраняя девушку от кошмаров вечерней дороги, которых в действительности не предвиделось и не случилось. Но вышло красиво, что для этого вечера было важно.
Рыси выбежали встречать хозяйку за ворота, и стража зажгла дополнительные факелы.
- Наконец-то, - совсем не рассерженно сказала мать.
ГЛАВА 16.
Два дня расслабления и сибаритства. Два дня легкой музыки. Обедов на природе. Пейзажей на пленэре. Карикатур на бумаге. Но покой хорош и тем, что заканчивается. Медленно раскручиваются лопасти мельниц. Сорняки прорастают среди полевых цветов. Пыль ложится на сапоги, только что блестевшие от родниковой воды.
Слеггер сидел перед пейзажем и в задумчивости потягивал вино. Статуи на холсте, голубое небо, строящийся дом. Художник хмурился. Очень морщил лоб и щурил глаза.
- Не помешаю? - спросил Бастор, заглядывая в комнату. Он был в дорожном костюме: ездил в Дамирдаль и вернулся лишь под вечер.
- Нет, я закончил, - Слеггер показал другу стакан. - Видишь, уже пью?
Бастор подошел к бутылке и налил себе тоже.
- Твоей сестре понравилось, - сказал художник. - В смысле картина.
- Что ж, у нее, говорят, хороший вкус.
- Вкус, - отозвался Слеггер. - Это середина. Люди однажды собрались и договорились: «вот это мы будем считать красивым, за это мы будем хвалить и восхищаться, а за все, что по краям - ругать и кидаться грязью. Чтоб не было скучно - иногда придется представление о красивом менять. Сегодня нам нравятся большие женские груди - завтра мы будем гоняться за плоскими девчонками-полуподростками, а грудастых всячески поносить и изживать»... Если бы такой договор был - я бы понял. Потому что он звучал бы дичью. И был ей. Но все же делают это на полном серьезе. Считаются с этим, как с непреложной истиной. С законом божьим... Пейзаж... Я подозреваю, что эта картинка никакая. Я оттачивал технику. Я репетировал перед главным выступлением. Получилось похоже. Пусть. Но этот пейзаж не красивей портрета старой проститутки, который я написал в Аливе. Она была страшна. Люди морщились, когда смотрели на этот портрет. Они не замечали красоты, хотя она там была. Также, как и сходство. А мне говорили «плохой вкус!», «цвета!»...
- Люди не всегда хотят или могут видеть красоту, - сказал Бастор. - Равно как и уродство, глупость, мудрость и все прочее. Не принимай близко к сердцу.
- Тебе легко говорить.
- Говорить - да. Сознавать труднее. Я сам такой.
- Так и я! - Слеггер отвернулся от картины. - «Безвкусица», «дешевка»! Сколько раз я это говорил и еще скажу? Неужели люди, надевшие утреннюю шляпу с вечерним костюмом, заслужили ту массу презрения, которую на них изолью я и мне подобные?! «Не принято»!.. «Так не принято». Поэтому мы будем кривляться, издеваться и шутить над людьми не задумываясь, что это противно Богу. Не имеет значения, Черному или Белому. Нам важнее наш шаткий преходящий идеал, а не вечный... Но наши законы красоты - не есть законы гармонии природы… Я тут о них размышляю, и все шире, чем я предполагал...
- Знаешь, ты сейчас говорил очень интересные, но не совсем «белые» мысли. Не находишь, что по приезду в Дамирдаль ты был не готов к ним?
- Не нахожу, - упрямо ответил художник. - Я потому и поехал. А здесь дозрел.
- …Да, согласен, прости. «Готовность к путешествию - признак мудрости».
- «Книга Тьмы»?
- Ну да. Комплимент мне: я как раз пришел сообщить, что должен ненадолго уехать.
- Куда?
- В Тракхемол. Знакомое название? Приказ министра Внешнего Порядка.
- Ты же говорил, что занимаешься наукой.
- Да. Но под чьим началом? - Бастор и сам, казалось, был удручен. - После эпидемии в разведке Внешнего Порядка недобор. А я… пока не могу участвовать в экспериментах.
- Ты не прошел тестирование?
- Обошлись без тестирования. «По-хорошему»… У меня трехмесячный отпуск. Официальный. Плавно переходящий либо в отставку, либо… Да… Вот Палой и нашел мне дело, причем связанное с его, как он сказал, интересами. Почему бы не оказать небольшую услугу уважаемому человеку и коллегам-практикам?
- Ты будешь шпионить? - недоверчиво спросил Слеггер.
- Нет. Я не умею. Мне надо взять в Тракхемоле почту и перевезти ее в Необъятную. Все.
- Это не опасно?
- Не думаю. Тем более, мой визит в Тракхемол не должен вызвать подозрений.
- А почта от агентов... из Белой?
- И оттуда тоже. Только не надо меня пытать каминными щипцами. Я все равно не знаю ни имен, ни адресов. Я идеальный курьер.
- Когда ты поедешь?
- Через часок. Курьерским.
- Дилижансом?
- Драконом. Мне даже дали казенного дракона и двух охранников. Надеюсь, ты не очень расстроен тем, что я немного работаю против твоей Родины?
- Да как сказать?.. Ты живешь здесь. Я не имею права требовать от тебя другого.
- Спасибо... Я вернусь через неделю. Прошу тебя, не уезжай никуда. Отдыхай, рисуй, ни в чем себе не отказывай. Палой обещал после моего возращения дать окончательный ответ по твоему делу, и мои служебные неурядицы на него не повлияют.
- Хорошо. Подождем.
Магурлин встретил Бастора проливным дождем и сильным ветром. Охранники несколько раз предлагали Халгану приземлиться и переждать непогоду, но Бастор отказывался, подгоняя драконов, взмокших то ли от ливня, то ли от пота. Так продолжалось до тех пор, пока не показалась посадочная площадка «Тотоны», тракхемольской гостиницы, где обычно останавливались дворяне из Необъятной. Вода хлестала по земле, грязь разлеталась во все стороны из-под неуклюже приземлявшихся драконов.
- Ой, что за спешка?! - выкрикнул хозяин «Тотоны», выбегая к гостям под дождь. - Господин барон, давно Вас не видели. Что же вы так неосторожно? Погода нелетная. Если бы Вы разбились при посадке - как бы мы смотрели в глаза вашей матушке?
- Думаю, что, как всегда, нахально, - ответил Бастор. - А принесенные соболезнования включили бы в счет.
Хозяину ответ Бастора очень понравился. Он опустил поднос, которым прикрывал голову, и засмеялся.
- А отчего мы стоим под дождем, не знаете? - спросил Бастор.
- Эй, чего прячетесь?! - рявкнул хозяин слугам. - Примите драконов у господ, мать вашу!
Слуги, сгорбившись, выбежали из-под навеса.
- Прошу Вас, - хозяин поднял над Бастором поднос, хотя Халган был в плаще с капюшоном, и засеменил к дому.
- Мой номер свободен?
- Занят. Но свободен тот, что напротив.
- Замечательно. Какое везение.
- Камин, завтрак - все сейчас будет.
- Хорошо.
- Я смотрю, у вас новые слуги.
- Нет. Просто вывез их впервые.
Почта в Тракхемоле хранилась у местного купца. Бастор должен был взять ее под видом покупки товара, расплатившись на самом деле совсем за другую услугу.
Дождь еще не успел закончиться, когда дамирдальцы отправились на поиски лавки. Один из охранников сопровождал Бастора, другой шел чуть сзади. Тракхемол серым скоплением небольших домов, пропитанных сыростью неспешащей весны, забитый туманом, породившим моря луж и болота грязи, Тракхемол окружал их. Лавку, к счастью для своей обуви, обнаружили быстро.
БАМПЕР ЧАРПЕНГОЧ
Ткани и ювелирные изделия
из Белой Стороны
- гласила вывеска.
Посетителей в лавке было много. Обслуживали их сам Бампер и двое приказчиков.
- Хозяин, как насчет золотых сережек к этому кольцу? - спросил Халган, показывая купцу курьерский перстень.
- Это очень дорогой товар, - ответил Бампер, разглядывая на кольце через лупу надпись «подчиняйся».- У меня есть несколько похожих сережек. Я их, естественно, здесь не выставляю: трудно найти им пару... Пойдемте, господин, я покажу их вам.
Купец и Бастор отправились в другую комнату. Охранники остались в лавке.
- Вас предупредили, что почты очень много? - спросил Бампер.
- Да. Оформим ее как партию тканей. Для прикрытия я даже уполномочен приобрести у вас несколько десятков рулонов шелка.
Купец обрадовано кивнул.
- Только выберите получше, - предупредил Бастор. - Я подозреваю, что в Дамирдале или в Фардапе найдутся люди в этих тканях заинтересованные.
- Я постараюсь, - сказал Бампер, запинаясь. - Но у меня товар, рассчитанный на менее взыскательную публику... Я, конечно, выберу...
- Один из моих слуг специалист по тканям, - немедленно соврал Бастор. - Хотите, он вам поможет?
- Не стоит. Что утруждать таких серьезных людей? Сегодня вечером все в наилучшем виде будет упаковано и доставлено в гостиницу, - пообещал Бампер. - Из писем я сейчас передам вам только те, что пришли с пометкой «сверхважно».
Возвращаясь в лавку, они уже громко торговались о цене за шелк.
Коктер, один из охранников, все еще глазел на товары. Другой, Бальг, вышел на улицу и встал напротив оружейной лавки.
Бастор щупал разные ткани и продолжал торговаться. Бампер, вошедший в азарт, не уступал.
- Герцогиня Дарейская носит платье как раз из такого шелка! - кричал он, потрясая куском материи. - И считает за честь!
- Герцогиня?! - не верил Бастор. - Милостыню она, что ли, просит в этом платье? Милостыню?!
И так далее.
Наконец, решив, что времени на торг потрачено достаточно, Бастор уступил.
- Смотри, я все пересчитаю, - сказал он строго Бамперу напоследок. - Если что не так пришлешь - все денежки назад.
- За лавкой следят, - бросил Коктер Халгану, когда они выходили на улицу.
- Ты точно знаешь? - обескуражено спросил Бастор.
- Спросим Бальга. Но мне кажется - да.
Бальг даже не взглянул в их сторону. Бастор хотел было подойти к нему сам, сделал несколько шагов, но вовремя остановился и махнул рукой в сторону оружейной:
- А, все равно в Магурлине мечи делать не умеют. Пошли, Коктер... Я чуть все не испортил, - добавил он тише.
Коктер пожал плечами: непрофессионал. Что еще ждать?
- Заглянем в университет, - сказал Халган. - Я там учился. Там много скверов, лужаек и других спокойных, уединенных мест.
Тракхемол не отличался широкими улицами. Просторными были только центральный проспект и дорога к университету. Дождь закончился, было свежо и ярко.
- Надо предупредить купца, - сказал Бастор.
- Сперва убедимся в слежке, - ответил Коктер.
- Что будет делать Бальг?
- Думаю, выяснит что происходит. Он найдет нас.
- Даже если мы спрячемся? - пошутил Халган.
- Скорее всего, да, - усмехнулся охранник.
До университета дойти не пришлось: Коктер вдруг чуть обогнал Бастора и свернул в первый попавшийся переулок. Бастор почел за лучшее ничего не спрашивать, и молча следовать за своим якобы слугой. Они проплутали с час по разным улицам, оказавшись в итоге в трактире через квартал от лавки Бампера. Бастор заказал два пива, когда в кабаке появился Бальг.
- Вы что фокусники? - спросил Халган, прося третью кружку.
- Мы, барон, жить любим, - ответил Коктер. - А с такой профессией жизнь надо заработать.
- Что ты узнал? - обратился Бастор к Бальгу.
- Следят не за купцом, а за нами, - сказал тот.
И Коктер кивнул:
- Крестьянин такой. В серой рубахе подпоясанной, и с бородой до груди. Но он не у гостиницы к нам пристал.
- От гостиницы шел мальчишка, - сказал Бальг.
- Чего сразу не дал знать? Не пошли бы в лавку - не засветили бы купца, - раздосадовано бросил Коктер.
- Я не сразу понял, - начал оправдываться Бальг. - Задание-то было плевое: никогда в Тракхемоле проколов не было.
- Наш первым будет, - буркнул Коктер.
- Посмотрим еще, - ответил Бальг.
- Так что с купцом? - спросил Бастор. - Предупредим?
- Надо бы, - сказал Коктер.
- Погодите, - Бальг возбужденно приложился к кружке. - Что они могут знать о купце? Если следят только за нами - ничего. Купец - и купец.
- Его могли заложить в Необъятной. Как и нас, - сказал Коктер.
Бастор возмущенно посмотрел на охранника.
- Да, заложили, - резко повторил Коктер. - Если бы хвост привел купец - к нам бы он пристал после лавки, а не до нее. Прилетели мы утром - слухи разойтись не успели, значит, нас здесь уже ждали. Подстава.
Своего рода, ломбард. Вспомните свое прошлое, своих недругов, обидчиков, или, наоборот, обиженных или оскорбленных вами. Подумайте, кто мог заложить вас. За что и за сколько, хотя последнее маловажно. А еще подумайте о том, что в мире может быть важнее ваших жизней или вашей свободы. Может, это неизвестная вам сложная политическая игра, в которой вас, еще живых, уже на что-то разменяли или даже похоронили. А может, это кто-то близкий, но очень коварный. Тот, что в глаза называл вас другом, а за спиной плел тонкую прочную сеть. Может, это вообще чья-нибудь неверная жена, решившая таким образом овдоветь. Думать можно о чем угодно. Но пока нет ничего. Только чувство опасности.
- Хорошо, - сказал Бастор. - Сейчас нас потеряли?
- Да, - ответил Бальг.
- Надо вернуться к лавке и узнать следят за ней или нет. Если нас, как вы говорите, заложили, то заложили только то сколько нас и кто мы. Но никто не знает, как и когда мы с Бампером договоримся переправлять товар.
- А чего им беспокоиться? - спросил Коктер. - Все равно рано или поздно мы окажемся в гостинице, а потом полетим домой. Тут нас и накроют.
- Чтобы доказать виновность купца, почту надо захватывать во время ее передачи.
- А зачем им виновность купца? - ухмыльнулся Коктер. - Легче зарезать втихаря. А прежде попытать его в каком-нибудь каземате. Вместе с нами... Барон, вы думаете, если это Белая Сторона - у нее по-другому работают шпионы?
- С чего вы взяли, что это Белая Сторона?! Почему не Магурлин? Вы помните, что мы в Магурлине?
- Да, нет разницы, - подтвердил Бальг. - Зарежут так зарежут.
- Вот что, - сказал Бастор, взглянув на часы, стоявшие у прилавка. - Через час Бампер подготовит почту. Бальг сейчас возьмет этот перстень, пойдет в лавку и предупредит купца, чтобы товар был поделен на две части, которые отправятся с разницей в десять минут. В первой партии только ткани. Во второй - ткани и почта. С первой повозкой едет Бальг, вторую - сопровождает Коктер.
- Сопровождаю, но не явно? - уточнил охранник.
- Естественно. За лошадей и повозки Бамперу заплачено, с этой точки зрения, он перед законом чист. За два квартала до «Тотоны» на площади Трех щитов, я встречу вторую повозку, и если все нормально - заберу ее, чтобы в гостиницу она уже пришла без приказчика Бампера. То есть, купца мы спасаем в любом случае. А почту будем спасть, исходя из обстоятельств, если с первой повозкой произойдет какой-нибудь инцидент… Ну, как?
Коктер пожал плечами: а почему бы и нет? Купца, конечно, этим не спасти, но поводов для публичного скандала будет меньше. А Бальгу идея понравилась. Он заявил, что почту они непременно получат.
А Коктер перед уходом сказал, что получить - не проблема, что проблема - это получить и выжить.
Часы, некогда оскорбленные Бастором и Каюнером, пробили пять. Над Тракхемолом гуляли тучи, словно пугая грозой сидевших на летней площадке кафе «Нааргон». В студенческие годы Бастор здесь считался завсегдатаем, а Брен с Каюнером еще и забияками, последний, причем, не совсем заслуженно, потому что за пять лет вне пределов «Нааргона» не подрался ни одного раза. Просто в «Нааргоне» так складывалась жизнь. Под конец учебы Брен, зазывая Каюнера в кабак, обычно шутил:
- Пошли на ринг? По маленькой.
- Не хочу, - отвечал Каюнер, на последнем курсе взявшийся за ум.
- Пойдем! - звал непоумневший Грартун. - За красной стойкой барон Каюнер гой Даларти, Необъятная! У-у! Аплодисменты.
Теперь Бастор сидел в одиночестве, ел мясо и осторожно изучал округу.
Перед кафе собирала свой товар зеленщица, подвядшие пучки в мокрую корзину. На другой стороне площади перед домом пожарной команды двое детей затеяли в луже морской бой: накидали в воду щепок и лупили по ним камнями. Бастор лениво водил по соусу куском мяса и ждал.
«Подстава, - думалось Бастору. - Подстава... Кому это выгодно в Необъятной?... Нет, прежде всего «что выгодно», или даже «кто мешает»?
Мешаю я? Коктер, Бальг, Бампер? Почта?.. Еще бы не почта! От остальных можно было бы избавиться гораздо проще: раз! - в печень, раз! - под лопатку... По оврагам давно бы гнили... Конечно, письма! Письма - какие-то слова, отравляющие другим жизнь.
Ну, кто?.. Кто удивится провалу? Командовал новичок (то есть я), он все и испортил. То есть я. И сам напоролся. И поделом.
Врагу радость - барон попался. Шишка!
Министру - переживания, но больше из-за бумаг. Мало ли баронов в Необъятной?!
Кто же?!
Бастор пытался осознать, что вычислить все это он не в состоянии, понимал это, но все-таки продолжал упорно вычислять. Ему, были известны только четыре человека, посвященные в его миссию: министр Внешнего Порядка, Зрвей Котапи, глава Дамирдальского Департамента Гугар Маглам, Палой и Слеггер.
О первых двух можно было думать что угодно.
О Палое и Слеггере думать в таком разрезе не хотелось.
Количество остальных неизвестных посвященных могло быть любым. Возможно, в курсе весь Тракхемол. Только притворяется. А сам все поглядывает: ну-ка как поведут себя эти шпионы? И дети специально пришли сюда играть в морской бой.
Это чтобы ходить в атаку надо много народу. А предать вполне может и один, и будет достаточно.
Палой и Слеггер. «Никогда не знаешь, с какой стороны получишь удар»... Только бы это было из-за почты!.. И самое неприятное, что не получается понять ситуацию интуитивно....
А ведь Халган - «сломавшийся» бакалавр внешнего порядка. Сколько таких было и где они сейчас? В отшельниках? На рудниках? В сумасшедших домах?
Неужели мне не верят свои?! Только потому, что у меня в друзьях люди Света?! Но это еще не преступление. У Палоя тоже полным-полно таких друзей, побольше, чем у меня… Наверное, не верят Слеггеру и связывают с ним мою неожиданно малую долю Тьмы. Конечно, они считают причиной его! Что они могут знать о Релене?! Они ничего не должны знать!.. Была же Релена рядом целый год, а мой баланс изменился только сейчас… Они могут считать это энергетической диверсией… Может это быть энергетической диверсией без моего ведома?..
Последняя мысль Бастора разозлила.
Вот с чего начинается предательство! С мысли! Один логический допуск, одно сомнение: «так ли уж нужна художнику Королева Тьмы?» - и простая игра ума превращается в конкретную гнусность. Слеггер не может предать Необъятную, но Бастор сейчас запросто может предать друга. И кого?! Слеггера! Это все равно, что предать самого себя! И даже хуже.
Кем бы Слеггер ни был, он - прежде всего друг, а друзей не предают. Друзьям верят. Если Слеггер говорит, что ему нужна Королева, значит так и есть.
Вот дерьмо! Это же - «белый» способ мышления…
Докатился! - Бастор с досадой хлопнул ладонью по столу. Официант, бегавший меж столиков неподалеку, обратил на Халгана внимание, но не подошел. Молодец… Грубиян.
Если отринуть все эти сентиментальные вздохи по поводу дружбы, останется одна очень правильная мысль. Даже если случилось самое неприятное, и граф Гелот не тот, за кого себя выдает, на теперешнее положение Бастора это уже никак не повлияет. Мысль пришла, мысль рассмотрена, и за ненадобностью послана вон. Она влияет только на отношение к людям, находящимся за 2000 верстометров отсюда, а заниматься надо текущими проблемами. Вот так. Если кому-то нравится думать, что его окружали подонки и предатели - пожалуйста, его дело. А Бастор Халган не унизится до примитивного… И вообще, где почта?
Первая повозка показалась в четверть шестого. Никаких изменений в поведении прохожих не наблюдалось. Сохранность товара тоже не вызывала сомнений: рядом с возницей сидел Бальг, который еще издалека показал Бастору, что все в порядке.
Через десять минут показалась вторая телега. Груз также как и предыдущий, был накрыт брезентом. Возница также спокоен. Как и предыдущий.
Следом за повозкой с видом городского дурачка брел Коктер, держа руки в карманах и похлопывал себя ладонями по ляжкам.
Бастор вышел на площадь и знаком остановил повозку. Приказчик Бампера, указывая на брезент, начал говорить, что какая удачная получилась встреча, что товар как раз предназначался Бастору и т.п. Халган отпустил приказчика, сел на его место и сказал вознице, чтобы он поторопился.
- Хоп! - крикнул возница лошади.
Скоро они были у гостиницы.
- Как будто померещилось, - усмехнулся Халган, входя в «Тотону».
- Нет, - ответил нагнавший его Коктер.
- Господин барон! - крикнул из-за стойки хозяин.- Я должен вам кое-что сказать!.. О, прекрасный шелк! Вам не помочь в переноске?
- Не надо, - сказал Бастор подходя. - Справимся. В чем дело?
- Один из моих слуг, - зашептал хозяин.- Доложил, что его сегодня расспрашивали о вас и как-то подозрительно подробно.
- Кто?
- Какой-то тип деревенский... Бритый весь...
- Что конкретно спрашивал?
- Кто вы, откуда, какая у вас семья, достаток, много ли земель, часто ли бываете в Тракхемоле и зачем... Здесь в последнее время, господин барон, развелось столько разных бандитов! Я вас умоляю быть поосторожней...
- Бандитов?
- Да! Грабят напропалую. Специально стерегут у гостиниц приезжих, а потом выжидают удобного момента, чтоб напасть. Я вас прошу, я не хочу остаться без постояльцев.
- Ужас, - засмеялся Бастор.- Нет, правда, это неприятно. Спасибо, господин Калан, я буду иметь ввиду ваши опасения.
ГЛАВА 17.
Держа в руках различные вещи, Слеггер стучался в дом Шенталов. Дворовые тигры рычали из-за забора, не признавая Гелота за родного и близкого.
Слуги придержали зверей, пропустили графа в дом, доложили о его приходе кому следует, т.е. хозяевам. Из хозяев на месте оказалась только Багнат, - все разъехались или разошлись.
- Какой приятный сюрприз, - сказала девушка, заходя в гостиную. - Я слышала, тебя в Дамирдале нет.
- Я вернулся, - ответил Слеггер. - Мы в Фардап ездили.
- И как тебе наша столица?
- Ну...это-о... - протянул Гелот. - Я подарки привез.
- Значит понравилось.
- Да, - убежденно согласился Слеггер.
- И где же эти ценности? Ты ведь привез ценности?
- Я не знаю, - замялся художник. - Может быть... Смотри - он поднял над креслом деревянный куб, покрытый тканью, сдернул завесу, словно фокусник, и куб оказался клеткой с волнистым попугаем внутри. - Это Релене.
- Какая прелесть! - воскликнула Багнат. - А как его зовут? Он умеет разговаривать?
- Ее зовут Гоша и она говорит только «птичка». Брен пробовал учить ее другим словам, но она ничего не запомнила. Настолько оказалась целомудренной.
- Или глупой, - сказала Багнат. - Так это женщина? И это Релене?
- Ну я предполагал, что да... Теперь, почему-то, не уверен.
- Не надо спешить. Давай посмотрим, что достанется мне. Раз Релена отсутствует, а я здесь - то я и имею право «первой ночи».
Слеггер усмехнулся и показал Багнат доску.
- Помнишь, я обещал?
Это был щит, найденный в Пскемоне. На нем Слеггер нарисовал Багнат, а позади нее на голубом фоне Меченосца. За второе сходство ручаться было нельзя, но первое было налицо. Девушка рассмеялась.
- Вот это да! Здорово, спасибо! - она потрогала щит. - Конечно, это мне!.. Даже сердце от благодарности защемило...
- Я рад...
- А уж я-то рада! Хорошо, что Бастор от него отказался. Я теперь понимаю истинное предназначение этого дерева. Знаешь, как украшают в замках стены? Я так же повешу его в своей комнате. И кисти под ними вместо мечей.
- Надо тогда целую галерею писать.
- Так в чем же дело? Если надо позировать... Кстати, как ты мог так нарисовать?
- По памяти.
- Ничего себе, - удивленно сказала Багнат. - Здорово... Хотелось бы посмотреть твои работы...
- Они дома все. Приезжай.
- В Аливу? Боюсь, это пока невозможно. Я тут уезжала в Кумтарин одна и то с уговорами.
- У нас там друг живет. Каюнер Даларти ...
- Не встречала. Очень большой город.
- Я знаю. А что ты там делала?
- О, я вступила в секту «Утреннего снега».
- Что это?
- Ну, мы поем, говорим о чем-нибудь приятном... Время проводим, - обобщила Багнат. - В этот раз съехались чуть ли не со всего Света, это - «белая» секта.
- Я понял.
- Были даже такие, что не говорили на виллипе.
- И как же вы с ними?
- А все равно понимали... Это нельзя так передать, надо быть там... Жесты, мимика, отдельные фразы. Ну!... Надо быть там.
- А ты не пробовала выучить чужой язык?
- Ты что?! Это же очень трудно. У них губы как-то по другому сгибаются, горло; слова непонятные... Легче на песке что-нибудь рисовать.
- Море теплое?
- Да. Мы купались.
- Ты хорошо загорела.
- Мама утверждает, что это признак плохого вкуса.
- В смысле, тебя теперь нельзя есть?
- Нет, в смысле, я никому не буду нравиться.
- Она ошибается.
- Ой, я иногда тоже так думаю. А потом погляжу в зеркало - а черт ее знает, вдруг права?
Багнат шутила. Она была настроена очень смехолюбиво. Слеггер, картины, воспоминания о море - так все это было приятно.
Девушка расспрашивала о Солнечной, о живописи, рассказывала что-то о поклонниках утреннего снега, но очень мало. Ей нравилось слушать. Если, конечно, было что.
Слеггер мелом в углах обычной грифельной доски рисовал виды Аливы, сочинял истории домов, в середине набросал портрет императора Света. На оборотной стороне - себя, спасающегося бегством от тигров. Говорил о скалах Западного берега, о водопадах Дроно, о красках и грунтовке холста. И время сказало: «Стоп! Потом прыгнем».
Знаешь, Багнат, как приветливы птицы в лесах Юрдиар? Как безмятежны и радостны, чтобы ни говорил Бастор. Они готовы есть с рук, но не могут жить в клетках. Знаешь, как журчит вода в лесных ручьях? Как колышутся травы бескрайних лугов Феергаля. Как незнакомые слова создают редкие, но знакомые до страсти виды. Прикоснись взглядом к каждой мысли моих рисунков. Поймешь, если захочешь.
Пришла Релена. И застыла на пороге от изобилия нового: клетка, птица; Слеггер, откуда ни возьмись; сестра, и еще сестра, но уже как произведение искусства.
- Я и есть произведение искусства,- сказала Багнат, поглядывая в зеркало и поправляя прическу.
- А расцвела-то, - съехидничала Релена. - Возгордилась.
- Возгордишься здесь, - ответила Багнат. - Красота же. Попробуй быть сразу со щитом и на щите.
- Куда уж! Мы ведь простые, - объяснила Релена Слеггеру. - Это твоя птица?
- Нет, это твоя птица, - сказал Слеггер.
- Птичка, - сказала Гоша.
- Правда? - воскликнула Релена.
- Птичка.
Потом пили чай и какие-то другие напитки, разная еда служила закуской и медленно исчезала с фарфоровых тарелок. Попугай с психологией невольника брал птицу с ладоней. И в этом была своя прелесть.
Потом Релена вспомнила игру и заставила играть всех: надо было, задавшись каким-либо вопросом открыть наугад страницу в книге. Например, вопрос: «какая будет завтра погода?», а в книге что-то типа: «Наша Гарта громко плачет». Нескладно, зато смешно.
Потом за обычным разговором (за обычным разговором!) было забыто все. Так странно казалось это Слеггеру, так заманчиво, что он ощутил необходимость уйти. Не потому что было что-то неправильно. Просто так показалось вдруг. Или часы намекнули исправным боем. Или что-то голосом Бастора напомнило о предстоящем. Вобщем потянуло на улицу с неожиданно наступившим закатом. Так для кого-то в минуту превращается день, а в трех страницах книги умещается пять.
Вернувшись в дом Бастора, Слеггер заметил, что сегодня на удивление трезв, хотя и доволен. На столе лежала возмущенная записка Грартуна с упреком «нас на бабу променял». Слеггер хотел было попробовать успеть к Брену, но раздумал, оберегая созданное настроение. Раскрыл мольберт и замер перед ним в раздумии.
Гарта, собиравшая вечером друзей, вежливо постучала и ненавязчиво позвала, и это пришлось кстати: повод, приятное предложение и все вместе.
Спустившись вниз, в гостиную, Гелот до утра сидел с почти незнакомыми людьми, потягивал из кружки пиво и радовался жизни.
Друзья Гарты, все моложе Слеггера, были бесшабашны и беспредельны. И при этом никого не отягощали. Что-то знакомое было в их поведении, и Слеггер понял что: такими же были Брен, Бастор и Каюнер тогда, в университете. Почти таким же остался Брен даже сейчас. Какие-то другие заботы и проблемы обрушились на остальных, оставляя в их душах раны и на их лицах морщины, изменяя и отдаляя образы минувших лет.
А Грартун стал нынче самой популярной личностью города, да простит он Гелоту эти мысли. Но он идет дорогой более отличной от обычных. Идет красиво, так, что те, кто более юн, готовы подражать ему и учиться. И им по приколу все.
И в этой постоянной смене событий, вечном смехе и повальном глумлении растворилась небольшая частица сожаления, зародившаяся у Слеггера от его открытия. Ну и что?
Встретив рассвет и вернувшись к себе, художник открыл наугад первую попавшуюся книгу и прочитал:
Домашний воздушный шар.
Увидеть бы небо в кленовом дыму,
Почувствовать ветер по странным рассказам,
Метнуться бы желтым огнем в вышину
И крикнуть: «Отвязан! Отвязан!»
И Слеггер выиграл. Для себя.
- Просто бандиты? - переспросил Коктер.
Бальг обрадованно хлопнул по ручкам кресел:
- Ну, перепугали нас!
- Бывает, - сказал Бастор.
- А как доказать? Подойти к ним и спросить: «Ребята, вы бандиты или шпионите?» - Коктер не спешил успокаиваться. - А вдруг они и те и те? Или маскируются под бандитов?
- Твой пессимизм весьма похвален, - сказал Бастор. - Но если ты еще что-то и предложишь, он будет похвален вдвойне: один раз мной, второй раз Бальгом.
- Не понял, - сказал Коктер. - А, шутки... Выйдите, господин барон, вечером прогуляться без охраны. Вас сцапают и все расскажут: шпионы они или грабители.
- Я, кстати, действительно хотел сегодня вечером прогуляться. Один.
Охранники переглянулись.
- Ну ладно, - сказал Коктер. - К чему выкрутасы? Кому нужна эта смелость?
- Какая смелость? Мне страшно, но надо.
- И надолго?
- Не знаю. Как получится. Но завтра утром летим обратно.
- Женщина? - улыбнулся Бальг.
- Что вы подумаете, если я скажу «мужчина»?
- Подумаем «друг», - так же бесхитростно ответил охранник.
- А вот чего мы не предусмотрели! - торжествующе воскликнул Коктер, похлопывая по штабелю шелка в углу номера. - Грабят из-за денег или тряпок. Деньги мы потратили. Но у нас теперь есть тряпки. С почтой кидалы бы нас не тронули. А теперь - ждите. До границы покоя не дадут.
- Может бросить его здесь? - спросил Бальг.
- Нельзя, - сказал Бастор. - Почту ждет только министр, а шелк - половина фардапской знати. Может все это и затеяли из-за шелка? Что тогда?
- Господин барон, у вас ведь есть друзья в Тракхемоле? - спросил Коктер. - Наймите у них охрану.
- Я подумаю... Возможно, сейчас и устрою это, - Халган перекинул через руку плащ. - Коктер, все письма под твою ответственность. Не выходите из номера.
Охранник внимательно посмотрел на три больших свертка, словно видел их впервые, и кивнул.
О конвое Бастор договорился: зашел к старому приятелю, посидел у него часа полтора, вспоминая студенчество, называя знакомые имена и рассказывая об их настоящем.
Когда пробило десять, Халган попрощался и ушел. Но отправился не в «Тотону», а мимо королевского дворца к южной окраине Тракхемола. Слежки он не заметил.
Король Магурлина что-то отмечал. Дворец светился огнями и шумел музыкой. Судя по пьяной страже, праздник длился давно.
Когда закончились освещенные улицы, идти стало страшнее и неудобнее. Вскоре после освещения закончилась мостовая; Бастору пришлось пробираться по щиколотку в грязи. Если кто-то и вздумал бы его грабить, то должен был делать это, стоя на ходулях. А иначе - тяжко.
Наконец Халган вышел к нужному дому и постучал. Дверь открыл старый слуга. На черном фоне улицы засветилось желтое пятно небольшого, но уютного двора.
Философ сидел на террасе и пил какой-то настой. Вокруг потрескивали факелы. Жужжала мошкара. Бастор поприветствовал учителя и учитель ответил тем же.
- Если в такой поздний час появился барон Халган, сначала вечно со всем не соглашавшийся, а потом два года нас не посещавший, то это неспроста, - сказал философ, предлагая знаком Бастору место возле себя. - Не будем тянуть. Я - рад, а как идут дела у других бывших студентов - дело десятое. Что?
- Один вопрос. Профессор, как избавиться от любви? - спросил Бастор.
- От какой? К жизни, к себе, к женщине?
- К женщине.
- А чего от нее избавляться? - профессор сделал большой глоток. - Сама уйдет. Тоже проблема! Только подожди.
Бастор отрицательно покачал головой.
- Не хочешь? - словно удивился учитель. - А пришел... Это бывает... Ты, Бастор, сейчас, верно, как пьяный. Пьешь по глотку и не можешь насытиться. А с похмелья голова болит. Зарок хочется дать - больше ни капли. А как только выпадет случай - сразу к стакану. День без отравы - горе. А жизнь - борьба между искушением выпить и желанием жить, - учитель весело тряхнул головой. - Почитать любого лирика средней руки - у всех вино вперемежку с любовью. Опьяняет. Правда? А ведь чтоб обрыдло - не надо бояться. Можно прожить 100 лет, можно 20. Можно пить по глотку, можно - сразу. Залпом. Закрыть глаза - оп! - и все... Но - вот люди! - все боятся, что будет больно. Не хотят сразу и залпом. Словно не понимают, что раз связались с этим делом - все равно будет больно. И чем дальше, тем больнее. Из глубокой шахты и выход долог.
Все умирает. Ты, конечно, можешь это оттянуть, но ты пришел с другой просьбой. И я тебе говорю: пока можешь - спеши. Главное, с толком взяться - пойдет как по маслу.
Идеально - это начать ее трахать. Любовь свою. С простотой уличной собачки. Все ближе - ближе - ближе - ближе... Мало кто выдержит такое долго. Речь о тебе. О твоем чувстве. Боги хороши на пьедестале. А не в постели. В постели нужны совсем другие существа. А их редко объявляют богами (счастлив, кто так может). Помнишь россказни Белой Стороны про рай? Как, наверное, душам усопших там тоскливо! Они видят бога каждый день. И любовь их переходит в спокойствие. После неистовой веры на Земле.
- А если не получается ближе?
- Все равно. Не понимай так буквально. С человеком можно общаться, можно о нем думать. Во много раз больше, чем общаться. Вот и думай о любви так, как путник думает о пустыне, мучающей его жаждой. А он ненавидит ее. Ненавидит ее пески и миражи. Ее недостижимые подземные реки с желанной прохладой под огромными слоями праха и глины. Даже когда замечает вдалеке настоящее озеро - он не верит своим глазам и поносит окружающий его край.
- Но все равно ползет к озеру. Даже к миражу. А не замечать того, что есть - нечестно.
- Это естественно. В любом случае человек ищет выход из пустыни. Для того и пьет. Озеро - хорошее, а пустыня - плохая - так по-детски рассуждает его офигевший от жары ум. Не обращай внимания на озера - смотри на пески вокруг них. При желании можно поверить во что угодно.
Однажды к Нааргону пристал нищий-пьяница с просьбой подать из королевских рук чарку водки. Жадный Нааргон повелел налить бедняге чистой родниковой воды и протянул ему чарку. И что? Нищий выпил и захмелел. Он поверил, что пьет водку. Он очень хотел этого. А раз король подал... Пойми, Бастор, любовь твоя все равно уйдет. Чуть раньше, чуть позже, но так будет. И ты можешь управлять этим. Выступить и королем и нищим. Приглядеться, заметить то, что не выдержит любовь.
- Что бы это могло быть? - с сомнением спросил Бастор.
- Да что угодно! - воскликнул профессор, резко отгоняя комаров. - От «сутулится» до «ни хрена не понимает в астрономических вычислениях»! С поводами проблем нет! «Те женщины, что дают - ****и, а что не дают - ханжи. А все вместе - дуры»... Абсурд, но какой уверенный! Главное, твердить себе это почаще. И все случится быстро. И будет гораздо безболезненней, если любовь умрет от твоего меча, а не от долгой мучительной болезни и старости. Короче, я предлагаю тебе выпить напиток полностью. Неважно что ты туда подмешаешь, лишь бы помогло. И это будет по-философски. Ты не потеряешь себя, как говорят ваши «черные» умники. Представь, как только ты сделаешь ... как это?... «добьешься своего», вот, - ты начнешь насыщаться. Ты упадешь лицом в это озеро, в эту лужу - и вылакаешь ее до дна. Вот и все твое счастье. Что ты с ним будешь делать? Где время, которое ты потратил? Как ты будешь смотреть в глаза той, чью жизнь изменят твои слова?
- Озеро питают подземные ключи. Любовь восполняет силы и не дает человеку потерять себя, если он умеет хранить любовь.
- Да ну?! Мне кажется, речь, как правило, идет о лужах - что накапало, то и несем. Но ты прав - это сложнее. Ответь, умеешь ты восполнять любовью свои силы и своими силами - любовь?
- Мне кажется, да.
- А тот, другой человек?.. ... Так вот, только оба! Иначе никак. «Богатым чувствами дорога в рай закрыта» - Пелькерт. Вы будете говорить на разных языках. Представь каково вам будет.
- Я знаю, - сказал Бастор. - Я не желаю любить.
- И суетишься как монашенка перед абортом. А ты выбери. Взвешивать можно до бесконечности.
- Потому что выбрать можно только раз.
- Ну и что? Жизнь тоже можно прожить один раз... А можно не прожить, размышляя, выбирая!.. Я тебе дал достаточно советов, твое дело пользоваться ими или нет. Но помни: чем больше тянешь - тем громче воешь.
- Спасибо, учитель. Это я понял давно.
- Тогда то, что ты творишь называется самоистязанием. Вот что значит не соглашаться с моими жизненными постулатами. Это не оценка на экзамене.
- Но параллель провести можно, - сказал Бастор, поднимаясь.
Учитель налил из кувшина с крышкой новую порцию настоя.
Без приключений и невзгод Бастор вернулся в «Тотону». Сбросил запачканные сапоги, плащ. Растянулся на кровати. Разбудил Коктера.
- Что, все? - спросил охранник.
- Да. Как наши таинственные друзья?
- Молчат. Охрана будет?
- Будет. 20 человек, конников. И нам заказал лошадей. Пускай медленно, но верно. Драконы полетят налегке.
- Нормально. А вам тут подарок, - Коктер протянул Бастору коробку. - Купец прислал. За спасение его жизни и репутации.
В коробке лежала пара сережек. В записке Бампер уверял, что их камни приносят счастье в любви.
- Коктер, ты веришь в волшебную силу камней? - спросил Бастор.
- Верю, что убить может. Если тяжелый.
- Достойный ответ... Коктер, и чего мы все такие бравые?
Охранник только развел руками.
Не было дождя в дорогу. Не было в дороге нападений. Или внушительный вид конвоя распугал всех бандитов, или существовали причины, ни Бастору, ни Коктеру, ни Бальгу неизвестные.
На пограничном мосту получивший денег таможенный офицер бегло осмотрел груз и пропустил его.
По Необъятной почту везли уже втроем. Бальг совсем расслабился, с Коктером изредка случались приступы подозрения. Он начинал разглядывать каждого встречного как преступника или подосланного убийцу. И, не находя ни того, ни другого, успокаивался.
На пятый день почту привезли в Маглам. Граф Гугар не выказал какого-либо удивления или огорчения по поводу возвращения курьера. Скорее наоборот. Очень дружелюбно расспросил как прошла поездка и тут же распорядился узнать кто так интересовался их тракхемольской миссией.
Случайно оказавшийся в Магламе Палой тоже сердечно поблагодарил Бастора, пригласив к себе следующим вечером. Несколько офицеров из штаба Маглама поздравили Халгана с боевым крещением.
Бастор, тронутый вниманием к своей особе, тепло со всеми попрощался и, ссылаясь на дела в Халгане, поспешил улететь.
Бальг и Коктер, сидевшие за обеденным столом в караульной, вышли его проводить.
- Я так и не понял, - сказал Коктер.
- Возможно, кто-то над нами издевался, - сказал Бастор.
- Раз мы живы - значит победили, - сказал Бальг.
- Привет, - Гарта повисла на брате и прижалась к его груди. - Наконец-то! - опять она жила в Дамирдале без матери.
- Замечательно, - прохрипел Бастор. - У тебя камней в карманах нет?
- Не-а, - Гарта воспользовалась для опоры своими ногами. - Как съездил?
- Хорошо. Вы как?
- Нормально. Мама достраивает в парке фонтан. Слеггер его рисует. Тетя Длана выздоровела. Зовет в гости. Ей одна знахарка деревенская помогла. За три дня. Правда здорово?
- Да, конечно, - ответил Бастор, снимая пояс с мечом.
- И, главное, баба эта живет рядом с Халганом. В Бельменях. Ты знаешь ее. Горбатая такая. Ее все колдуньей считают. Вообще-то она крестьян врачует, но говорят, у нее даже жрецы тайно болезни свои любовные лечат.
- Как это?
- Ну подцепит чего-нибудь - и к ней. К городским врачам нельзя - узнают.
- Тетя Длана, значит, тоже что-то подцепила?
- Хотела бы я посмотреть от кого, - усмехнулась Гарта. - Ужин готов. Ты где ночуешь?
- В Халгане.
- Опять полетишь? Ты себе ничего еще не стер там, над седлом?
- А что?
- А то про Релену ничего не спрашиваешь, словно совсем не интересно.
- Разве ты мне скажешь что-то новое?
- Нет. Но мог бы и спросить. Странно.
- Если что, я к знахарке обращусь. В Бельмени, говоришь?
- Да. Сходи к народной целительнице. Она такая...
- Я помню. Видел однажды... Издалека.
- Ну вот, повод для знакомства.
- Как тебе одной-то? - сменил тему Бастор.
- Да хорошо, чего вы все пристаете?! Слеггер тоже на днях допытывался. Отлично. Уедешь - подруг позову.
- Ой, небось и мальчишек?
- А что, нельзя?
- А двум слугам большую компанию обслуживать трудно. Проверено.
- А мы обойдемся без ваших безумств.
- Это так в старости и вспомнить будет нечего.
- Не беспокойся. Иди умывайся, ешь. А о своей старости я позабочусь.
ГЛАВА 18.
Дом колдуньи находился на окраине деревни. Точнее даже в лесу. Как водится.
Солнце уже зашло. Высокие деревья черными фигурами нависли над поляной.
Старуха была грязна и оборвана. С пронзительным взглядом. С клюкой в руке. С трубкой во рту. Как водится.
Ее не менее грязная, но более стройная внучка раскладывала перед домом на пне какие-то травы. Сквозь дыру в платье на мир смотрела ее упругая немытая правая грудь. «Деревенщина», - подумал Бастор.
Он слез с дракона и вошел во двор. Колдунья, сидевшая позади внучки, поднялась.
- Какая нужда, барин? - спросила она.
- Не знаю, - ответил Бастор. - Угадай.
Старуха подошла к Халгану поближе и заглянула ему в глаза.
- «Угадай», - радостно повторила она. - Будто я умнее тех врачей, что в городе или сильнее тех жрецов, что в храме. От чего барон Халган пришел к деревенской знахарке, если не от несчастной любви?
- Ладно, - сказал Бастор. - Мой герб ты знаешь. Сплетни городские слушаешь. Что дальше?
- Больно надо мне городские сплетни слушать! - взвизгнула колдунья. - Глянь в бадью - у тебя все на лице написано! Знаю я, что ты и сам кое-чего умеешь! Но ко мне-то пришел от своего бессилия! А? И жрецы твои не сильно тебе помогли.
- Что дальше?
- А откуда я знаю, чего ты хочешь?
- А откуда я знаю, что ты можешь?
- Я лечу болезни. Есть такие, которые меня боятся. Есть такие, против которых я не тяну. Сильны. И любовь, гой Халган, очень серьезная болезнь. Очень хитрая. Знаешь, она сидит в каждом, но до поры до времени не высовывается? Как бы спит. Но дует ветер - человек заболевает чумой. Также просыпается любовь, болезнь духа. И сушит тебя. И рисует тебе картины. А как горит сухой хворост! Как горит! Сколько сил надо, чтобы одолеть напасть! Сколько сил!
- Ну и сколько денег надо? - спросил Бастор, отвязывая от пояса кошель.
- Приворожить кого? Самому запасть? Или наоборот?
- Наоборот. Куда уж дальше западать, - сказал Бастор. - Да и разве это возможно?
- А то нет, - ухмыльнулась старуха. - Хочешь дам тебе такой травы, покуришь - и внучка моя тебе принцессой покажется?
- Не надо, - твердо сказал Бастор. - По-другому можешь приворожить?
- Питье приготовлю, - сказала старуха. - Травы и на то есть. Дашь любимой - в ту же ночь твоей будет.
- А потом?
- А потом, сокол, от тебя зависит. Любишь ли, ласков ли... Да я тебе и тут травами помогу. Главное, чтоб любимая подольше на травах была.
- А чтоб разлюбить?
Внучка бросила на Бастора удивленный взгляд.
- Этого как-то реже просят, - сказала старуха. - Зачем, коли сладко?
- Не сладко.
- Надо приворожиться к другой.
- А если не надо?
- Я, гой Халган, конечно, и такой отвар приготовлю. Но тогда его тебе всю жизнь пить придется.
- Почему?
- А потому что без него смотреть на свет будет тошно. Он любовь как бы подменяет. С ним не то, чтоб хорошо - спокойно. Не тревожно. Но как только нет его - все чувства прежние обратно спешат. Даже силы остаться у них нет, а больно душе делают - взвоешь. Я же говорю, хитрая болезнь. Мстительная. Меняется, приспосабливается, а не уходит. Приворожи лучше девушку, барин. Молод ты еще, чтоб не тревожиться. Да и она, видать, тоже. Чем ты плох? Красивый, знатный - вот и раскрой ей глаза-то.
- Держи, - Бастор кинул колдунье кошель и отправился к дракону.
- А травы-то, барин, а травы?! - крикнула старуха.
- Оставь себе, - ответил Халган. - И не вздумай хвастаться, что я тут был. Сама понимаешь, испепелю. А внучку подарю арбалетчикам.
- Не пугай, гой Халган, - сказала колдунья. - Какая мне корысть хвастаться? Все равно каждый из вас, городских, раз в жизни да придет ко мне. А внучка, эта п...а с ногами, только и мечтает, чтоб к солдатам попасть. Так что не пугай.
В Халган после этого Бастор не полетел. Он вернулся в Дамирдаль. В дороге его застал дождь, сильный и холодный: июнь не получался летним месяцем.
Гарта действительно собрала подруг и друзей. Поставив дракона в стойло, Бастор ушел, как он сказал, к Брену, и сестра отговорить его не смогла.
- Тебе не интересно со мной, - сказала Гарта обиженно.
- Боюсь, наоборот, - ответил Бастор, целуя сестру на прощанье.
Дождь делал плащ мокрым. Бастор медленно шел по улице Мечников, осторожно обходя лужи и вздрагивая от холодных капель, попадавших на лицо. В нужном ему доме светились окна. Халган постучал и дверь открылась. Женщина пропустила Бастора в дом.
В приемной горели красные свечи, на столе стояла бутылка вина и один бокал.
- Ты никого не ждала? - спросил Бастор, скидывая плащ.
- Нет, - ответила Шотилла.
- У тебя праздник?
- У меня хандра.
- Мы с тобой совпадаем, - Бастор достал из буфета второй бокал и повалился в кресло.
- Нет, Бастор, я сомневаюсь, - Шотилла села напротив на край стула.
- Разве тоска не повод для совпадения?
- Для совокупления, ты хочешь сказать?
- Можно и так.
- Повод. Но не хотелось бы.
- Почему?
- Мне этого мало.
Бастор посмотрел по сторонам, словно ища кого-нибудь еще, способного ему помочь, и, не найдя, спросил:
- Что ты хочешь?
- А ты не знаешь?
- Знаю, - кивнул Халган. - Любви. Понимаю тебя...
- Но ты не помощник мне в этом. Также как я тебе.
- Ты считаешь? Зачем же я пришел?
- Совокупляться. Тебе плохо сейчас.
- А если это мой метод разрядки?
Шотилла усмехнулась:
- Молодец.
- Тебе не нравится, что я пришел?
- Нет. Мне приятно. Мне скучно.
- Хочешь я покажу тебе карточный фокус?
- В результате которого исчезнешь?
- Если тебе так надо... Вообще-то я уверен, что помогу тебе.
- После того, как тебе помогу я.
- Скорее в процессе.
Бастору показалось, что мебель в комнате заулыбалась и начала перемигиваться. «А помнишь?» - спрашивал диван у кресла. «Еще бы», - мечтательно отвечало оно. Серванты и книжные этажерки завистливо позванивали и шуршали. Стол, на котором сейчас было только вино, держался скромно, но с достоинством.
«Заткнитесь вы! - прогудела из спальни кровать. - Эка невидаль!»
Но приемная не унималась, перебирая в памяти все, перечисляя как можно. А можно было по-всякому.
- Да, но мне этого мало, - сказала Шотилла.
Бастор развел руками - что ж! И мысленно огорчил обстановку: обломитесь, ребята - целее будете.
- Можешь отвести меня в гостевую. Я не хочу домой.
Шотилла с некоторым удивлением отклонилась назад и спросила:
- Моя спальня тебе не по душе?
Бастор не хотел скрывать радость, но почему-то скрыл:
- Отчего? Просто кто-то был против.
- Просто кому-то это начинает надоедать.
- Сегодня будет последний раз, - сказал Бастор. - Не хочу никого отягощать. И знаю, что польза от меня очень однобокая.
- Может вообще не стоит?
- Гостевая, - спокойно ответил Халган. - Или ты предпочитаешь кастрацию?
«Гм!» - возмущенно бросила кровать.
- Бастор, что же ты до сих пор веришь всему, что говорят женщины?
Все вокруг смеялись.
- Такой я примитивный.
- Пей, вино остынет, - Шотилла расстегнула первую пуговицу на платье сама.
ГЛАВА 19.
Камин о чем-то говорил звуками горящих дров. Палой готовил очередной опыт. Вещества, булькавшие в котле наполняли комнату ароматом, немного дурманящим и мягким.
Слеггер видел профессора впервые, но представление о нем оказалось верным: маленький, лысоватый, энергичный. Одетый небрежно. Настолько классический тип ученого, что и удивляться было нечему.
Палой видел Слеггера впервые, но уже столько о нем слышал, что удивляться было нечему тоже.
Вообще ничего удивительного. Трое мужчин сидят вечером у камина, пьют отвар из трав и ведут беседу. Неплохо бы еще музыку, способствующую раздумьям, но можно и так.
- Вы, молодые люди, надеюсь помните из университетского курса, что Вселенная многомерна и через одну ее точку может проходить бесконечно большое число реальностей, - говорил Палой. - Те силы, которые мы называем богами, обладают даром или умением проходить через эти реальности. В любой, отдельно взятой, они могут сконцентрироваться где угодно, так как они всепроникающи. Но есть, согласно нашим наблюдениям, места, где концентрация наиболее сильна и вероятна. С этим утверждением соглашаются, насколько я знаю, и наши «белые» коллеги. Мы называем такие места «дверьми». Об их назначении существует много версий. Кто-то говорит, что двери - используются как проход в другие изменения; кто-то утверждает, что это возможно в любой точке планеты, а двери - есть составная часть энергетического баланса земли и прочее, я не хочу отвлекаться...
Палой говорил преимущественно для Слеггера: Бастор это знал и профессор изредка кивал ему по-преподавательски, словно именно Халган отвечал сейчас на экзамене и отвечал верно. Слеггер внимательно слушал, в душе поражаясь почему ничего подобного не помнит по Тракхемолу. Вот что значит предаваться веселью и безделью в годы учений. Хорошо, что нашелся такой профессор, который вдруг решил поделиться знаниями. Сколько проходит мимо! Сколько проходит!.. Слеггер, правда, научился рисовать, но тем не менее сколько проходит!
«Все равно я это все не съем», - вспомнился Слеггеру случай из его далекого детства, когда отец на день рождения сына повелел заколоть огромного быка со странным именем Мудрец. Бастор, услышав эту историю, принялся искать философский смысл и создавать притчу, но Брен верно сказал, что у быка были большие яйца, за что его так и прозвали (просто у Грартуна тоже водился в замке бык Мудрец).
- Границы, силу дверей, их качества - это все еще изучать и изучать. Говорю я это потому, что встреча ваша состоится обязательно в одном из таких мест. Так повелось. Не потому что Тьме затруднительно появиться, например, здесь, а потому что... ну... - Палой задумался., - впрочем, объяснение вряд ли будет истинным. Мне кажется, уместна аналогия с королевской приемной: мы идем к королю, а не он является куда нам удобно.
- Что теперь требуется? - спросил Бастор.
- Получить разрешение, - ответил Палой.
- А до этого целый месяц...
- Это время на подготовку, не только к встрече с королевой, но и к встрече и жреческим ведомством Фардапа. Сейчас, на мой взгляд, есть все необходимое для получение аудиенции, если, конечно, наш гость не передумал.
- Нет, - ответил Слеггер.
- Что ж, хорошо. Можно ехать в Фардап.
- Ой, знать бы раньше, - вырвалось у Слеггера.
- У вас ничего бы не получилось, - сказал Палой. - Прийти просто так, с улицы, и добиться желаемого почти невозможно. И сейчас вам ехать нельзя. Это должен делать человек Тьмы.
- Я это сделаю, - сказал Бастор.
- А я про тебя и говорю, - отозвался Палой. - Только не сделаешь, а доделаешь.
- Как скажите.
Слеггер ждал на улице. Палой задержал Бастора, чтобы передать ему рекомендательные письма и сказать:
- Так что, готов твой друг к встрече?
- Мне кажется, да, - ответил Бастор. - И, по-моему, так было изначально. Этот месячный карантин ничего не изменил.
- Ты уверен? - спросил Палой. - Вот письма. Когда ты хочешь ехать?
- Дней через пять. Раньше не выйдет: я обещал Брену навестить его отца. Дела.
- Хорошо. Знаешь трактир «Барабанщик» на фардапском тракте?
- Да.
- Через пять дней тебя там будет ждать человек с грузом, который ты доставишь в ведомство.
- Опять?!
- Я же говорю, что надо доделать.
Бастор кивнул.
- Окончательный ответ даст ведомство... и если он будет отрицательным, нашей вины в том нет.
- Отказ так вероятен?
- Не знаю. Все решает она. Я лично, со своей человеческой колокольни, никаких серьезных препятствий не вижу.
- Профессор, а что если я буду просить об аудиенции для двух человек?
Палой почесал висок и ответил.
- Возможно, это тебе поможет... Тебе лучше знать... Только не ошибись.
- Я постараюсь.
- Подожди немного. Я напишу еще одно письмо. На всякий случай, хотя ты в особых рекомендациях не нуждаешься.
Было прохладно. Слеггер кутался в плащ и терпеливо ждал. Бастор вышел из особняка Палоя и они медленно поехали домой.
- Ты доволен? - спросил Халган.
- Еще же ничего не решено, - ответил Слеггер. - Видел я ваших чиновников. Одному что-нибудь не понравится в моих бумагах - и все. Там, случайно, квоты на аудиенции с богом не бывает?
- Нет. И личное мнение чиновника в данном случае ни причем. Его дело ознакомиться с рекомендациями и при весомости причин передать вопрос на решение самой Тьме.
- Вот видишь. А если он не сочтет мои причины вескими? Что он понимает в искусстве. Он скажет «надуманно» и завернет.
- Это зависит от того, что здесь, - Бастор показал письма. - А мне кажется, что здесь достаточно.
- Там заемные векселя?
- Там слова людей, к которым прислушиваются.
- Хорошо бы.
Из-за угла им навстречу вылетел всадник и чуть не столкнулся с лошадью Бастора. Халган осадил коня и потянулся к мечу.
- Привет! - крикнул вероятный противник голосом Марта Шаткана. - Вы чего так поздно?
- Гуляем. А ты?
- Ха! А я на свидание! - радостно крикнул Март на всю округу. - Бастор, знаешь вдову Ултарн с Деревянной улицы?
- Ну.
- Такая женщина! Я сплю с ней вторую неделю! Видал ее бедра?
- Не довелось.
- А-а! Так подмахивает - закачаешься.
- Закачался? - добродушно спросил Бастор.
- Еще как! Никогда у меня раньше такой не было!
- Да и у нее, видать, тоже давно никого.
- Ладно! - рассмеялся Март, толкая кулаком Бастора в плечо. - Шутки. Попробуй такую найти.
- Где нам, мелкочленным, - сказал Халган.
Март разразился хохотом и в отличном настроении распрощался: поскакал на Деревянную улицу.
- А сколько лет вдове? - спросил Слеггер Бастора.
- Тридцать четыре, - ответил тот. - И выглядит действительно отменно.
- Многовато, - сказал Слеггер.
- Наоборот. Тридцать четыре - не сто... Пожалуй Марту можно и позавидовать. Сегодня в лом, а завтра в начну.
- Чему завидовать?
- Баба хорошая и не надо ничего больше. На фига ему королева Тьмы? Если только трахнуть!.. Недурная, кстати, идея.
- Что ж ты такое говоришь? - Слеггер оглянулся.
- Не беспокойся, - ответил Бастор. - Это не смертельный наезд... Это плохо скрытое желание. Женщинам должно нравится.
ГЛАВА 20.
А выборы близились. Катящейся с горы вагонеткой. Редким, но смертоносным тайфуном. Громким криком толпы на турнире. Брен начал переживать, словно предчувствуя беду. Он с надеждой искал конкурентов и, находя их, успокаивался, но слово «вдруг» вновь выбивало его из колеи.
Отец!
Бастор, обещавший возглавить делегацию к Грартуну-старшему, возглавил ее; Март, Стак, Брен и Слеггер сопровождали Халгана.
А ехать было порядочно. Транг Грартун управлял городом Башния с округой на юго-западе провинции и давно уже не показывался в Дамирдале, по слухам им презираемом.
- Ну, ребята! Ну попытка не пытка! - просил Брен друзей немного раньше. - Ну знаю, что тяжело! Ну скажите ему, что я - все! А он умеет!
Март предложил Грартуну срубить Первое дерево Дамирдаля, но Брен в страхе отшатнулся: совесть и честь семьи не позволяли.
- Меня надо победить! - крикнул Брен. - Честно или хотя бы со взятками! А папе верят. За ним пойдут!
Вылетев рано утром, делегация ближе к вечеру прибыла в Башнию.
В городе жило тысяч пять разных людей. Все они умещались за стенами крепости, чего давным давно не было ни в Дамирдале, ни в Кумтарине, ни, тем более, в Фардапе.
Драконов на подлете к стенам заставили приземлиться. Стража долго выясняла к кому и зачем направляется такая многочисленная и вооруженная компания.
Очень узкими и очень чистыми улицами проехали к замку. Бастор отметил, что на два квартала приходится один дежурный уборщик, он же полицейский.
- Даже дерьмо лошадиное не валяется, - пораженно сказал Стак.
- А представляешь себя на его месте? - спросил Бастор, указывая на дворника, собирающего в совок свежий навоз.
- Почему?
- А ты с людьми стараешься то же самое делать. Только твой навоз самовоспроизводится.
- А вдруг Грартун сейчас согласится? - спросил Март. - Он же Стака так и заставит.
- Да ну тебя, - сказал Стакроит. - Какой еще «мой навоз»?! Что вы гоните?!
Граф Транг принял послов сидя на резном дубовом троне, облачившись в синюю мантию, держа в руках укороченный меч, символ графской власти.
Бастор со всеми необходимыми церемониями вручил отцу сыновье письмо и делегация склонилась в почтительном поклоне.
- В Дамирдаль?! - спросил граф Транг, прочитав послание. - Средоточие маразма и гнили ваш Дамирдаль!
- Быть может, это шанс сделать его лучше? - спросил Бастор.
- Ангела с два! - ответил Грартун. - Здесь от моего слова зависит все! Вы видели город?
- Да.
- Да! И эти люди молятся и умрут за меня, а я за них. Они верят мне как будто бы я бог. Что с того, что их в двадцать раз меньше, чем в Дамирдале или Кумтарине? Они стоят миллиона столичных бездельников и болтунов, бродяг и сплетников.
- Если вас беспокоит должное почтение...
- Плевал я на должное почтение, - сказал Транг, сбрасывая движением плеч мантию. - Мне необходимо послушание. Я сделал этот город счастливым. Я придумал с чего надо начать и теперь все здесь спокойны за будущее. Дамирдаль я таким сделать не смогу. И никто не сможет. Ему слишком много лет, там слишком воняет и будет вонять. А Брену на общем кличе, когда трибуны выйдут выбирать претендентов, я советую встать и послать всех в жопу. И нечего переваливать на мою шею проблемы его дурной головы.
После такого резкого ответа последовало вполне радушное приглашение на ужин и слуги были посланы приготовить гостям комнаты. По одной на двоих.
- Очень красноречивый намек, - сказал Бастор Слеггеру. - На женщин расчитывать не приходится... Или на двух сразу.
- Я в Фардапе видал приглашение, - ответил Слеггер. - Там было написано золотом: «на праздничный обед с последующим сексом на ваш вкус».
- Да, это в столичном духе.
И был ужин. Величественный и седой, восседал граф Транг во главе стола. Изжаренные, вареные и тушеные разные части оленя лежали в блюдах, а в серебряных сосудах находилось вино. И в желудках гостей находились вино и разные части оленя и другие яства. И женщины за столом были. И весело было.
- А может так и надо? - спросил уже пьяный Март Бастора. - Смотри, у них все цивильно. Пусть послушанье.
- Очень похоже на Солнечную, - сказал Слеггер.
- Почему? - спросил Март
- Женщины какие-то напряженные.
- Тогда упаси вас бог, друзья, к ним приставать, - тихо сказал Бастор. - Я завтра попробую еще раз уговорить графа. Мы должны быть паиньками.
- Да что там!.. Напряженные!.. Они какие-то страшноватенькие... Вот, Логнет - это я понимаю! Она здесь - самая красивая девка в мире.
- Тише! «Девка» - при Грартуне.
- Молчу, - сказал Март.
Но он был прав. Золотые волосы, голубые глаза, длинные ресницы, словно точеный нос. Это была Логнет. Шея, бюст, руки, талия, бедра, ноги - у нее это не только было, но было в количестве и размеров, позволяющих говорить о красоте. Возможно божественной.
И молодость.
Логнет сидела по левую руку от графа, напротив Бастора. И напряженной казалась только вначале: нелегко видеть старых друзей после долгого перерыва. Транг Грартун сперва очень следил за впечатлением, производимым женщиной на окружающих. Но не было ни косых взглядов, ни улыбок, ни оскорбительных слов. Смягченный алкоголем граф ослабил контроль. Смех Логнет его увлекал. Слова Халгана не настораживали.
- Плохо, значит, Брену? - спросил Транг Бастора. - Не хочет?
- Не хочет, - ответил Халган. - Говорит рано.
- Не рано! Мы в 23 с твоим отцом уже Пальмет брали.
- Воевать - одно, управлять - другое, - возразил Бастор. - Управление - это созидание. Брен считает, что ему не достает вашего опыта и вашей мудрости. Он опасается, что будет недостоин.
- Он - Грартун! Он обязан быть достоин.
- Это трудно. И очень неожиданно.
- К неожиданностям надо быть готовым.
- Каким образом?
- Помнить о них надо! Знать, что одна минута может развернуть жизнь, движение руки - и кони сворачивают с проторенной дороги... Не неожиданность ли, что я, почти старик, полюбил эту женщину? - Транг положил руку на плечо Логнет. - И она ответила мне тем же?! Не будь я готов к этому я был бы несчастен... Я бы давно одряхлел.
- Вы еще молоды.
- Но не моложе тебя и Брена.
- Это было бы удивительно.
- Вот именно. А я люблю вопреки всему! А это раньше казалось невозможным.
Граф сильно захмелел. Его рука, чуть задев грудь Логнет, уперлась в стол.
- Видеть весну, мальчик! Вот - труд, - сказал Транг, вновь поднимая руку вверх. - И я ни о чем не жалею и ничего не хочу менять. Брен зовет меня в Дамирдаль - меня не примет Дамирдаль, скопище уродов. И я не приму его. И не вернусь туда, как не возвращаются к опостылевшей и опустившейся женщине. Ничего нет общего...
Когда свечи начали гаснуть, когда поднос новых блюд прекратился, когда голова графа начала склоняться к столу, Логнет почти забытым жестом показала Бастору: «выйди в парк». Халган коснулся левой рукой глас: «засекут». «Выйди в парк» - был ответ.
И Бастор, покинув поредевший стол, спустился в парк. В единственной беседке сидел Стак и громко рассказывал о своей работе местному воеводе и его жене. Вокруг беседки была темнота. Через некоторое время из нее в темно-синем платье показалась Логнет и поманила Бастора за собой.
У стены замка несколько деревьев согнули стволы наподобие скамеек. Логнет села на одну из них, Бастор встал рядом.
- Расскажи как живешь, - сказала Логнет.
- Нормально... Нечего особенного не произошло. Только время идет. Лучше ты расскажи.
- А что я? Со мной теперь мало что может случиться.
- Как ты смогла тогда? Мы очень удивились, никто не ожидал.
- А что мне было делать?! - чуть повысила голос Логнет. - Родители запретили? Он ради меня пошел на все! И я люблю его. Он - настоящий мужчина.
- Вы что, решили на пару оправдаться перед нами?
- Ты сам спросил.
- Я спросил, как смогла. Но об оправдании речи не было. Это твое дело, Логнет. И мне кажется, что поступила верно и смело. Не надо такого тона. Тебя никто не осуждает.
- Да? А мне кажется осуждает. И даже ненавидит. Не ты, а Брен. Транг сначала решил, что вас специально прислали.
- Нас специально прислали, но за другим.
- Я слышала. Но Брен ошибается. После нашего... моего бегства сюда - никто Транга мэром не выберет.
- Два года почти прошло.
- Ну и что?
- Всем в принципе наплевать. Это же не Белая Сторона. Кстати, как тебе Слеггер?
- Он? Не знаю. Я не обратила внимания. О тебе думала, о Брене. Хотела поговорить... Я написать хотела - Планте, Шотилле... Как они?
- Нормально. Пиши. Я передам.
- Спасибо. Утром.
- Тебе будет плохо, если нас заметят?
- Нет. Но Транг вряд ли будет доволен. Он очень властный... Но он никогда не спрашивал о нас... Представляешь, он хочет ребенка?
- Представляю.
- Но, Бастор, это же будет незаконорожденный.
- Главное, что б живой.
- Ты очень легко судишь... Не надумал жениться?
- Нет. И так все плохо.
- Что с тобой?
- Да, пустяки. Шутка... Помнишь, мы как-то говорили о звездном театре? Я построил его.
- Да?! Здорово... Как он нашим?
- По-разному... Шотилле понравилось. Планта сказала, что место само по себе красивое. Март и Брен - так... К нам теперь Стак и Биф добавились, женщины разные... Стак перевелся из Гуримолма начальником полиции. Биф - после военной школы.
- А женщины?
- Всякие. Веселые. По-своему отвязные, но без тебя это уже не то.
- Спасибо, Бастор. Извини, что так получилось.
- Бывает. Логнет, ты по-прежнему очень красива.
- Правда?! Так приятно услышать от тебя... Подумать только: я здесь самая красивая! - с грустью в голосе сказала женщина. - И в Дамирдале такой больше нет. Повезло.
- Это - да. Такой нет. Но не скучно ли тебе?
- Бывает. Когда Транг на охоте или уезжает куда. Я сначала не могла, очень мучалась: эти стены серые, слуги и народ местный... Сейчас легче... Бастор, почему бы тебе не жениться? Приезжал бы к нам в гости.
- Жена для этого необходима?
- Ну да. Для Транга.
- То есть, чтоб ему было кем заняться, пока мы?
- А хотя бы и так. Он, все-таки, немного ревнивый, и к нашим нравам непривычный.
- А как тебе постоянный мужчина?
- ...Хорошо. Теперь хорошо. Я, кажется, поняла, что со всем миром не трахнуться, а так любить меня весь мир не сможет. Таких людей поискать.
- Что ж ты не искала меня? Или Брена?
- Тогда?.. Не знаю. Это было не то. Тогда.
- Сейчас ты определила сразу?
- Почему-то да. Поумнела, наверное. Или наоборот. И вы тоже.
- Да.
- Вот видишь. Я часто вспоминаю нас. Наверно, это лучшее время.
- По сравнению с этим?
- Нет. Вообще. Это - другое. Ему тоже надо быть. А то - особенное, потому что моложе были. Трангу - сорок восемь и я с ним не чувствую себя на 23. Бывает, что ребенком, но в то же время не на 23... А иногда хочется 18. Хочется быть сумасшедшей, - Логнет приподнялась и поцеловала Бастора в губы, ее руки заскользили по одежде Халгана, приводя то, что было под ней в трепет.
- Я так рада, что ты приехал, - сказала она. - Я очень скучала... А ты изменился... Правда, я выгляжу откровенной наивной дурой, страдающей по прошлому?
- Еще и довольной настоящим, - ответил Бастор. - Но совсем не дурой. Не сумасшедшей. Моя очередь тебя целовать.
Логнет засмеялась. Пожалуйста.
- Только до сути и апогея сегодня не доходим, - сказал Бастор чуть позже. - Ладно? Я должен завтра смотреть в глаза Трангу не только нагло, но еще и честно.
- Моралью что-то потянуло, - ответила Логнет, прижимаясь к Халгану обнаженной грудью. - Откуда бы? Но ты прав. Здесь очень неудобно. Даже лечь некуда. Не у деревьев же.
- А помнишь, кстати, по-крестьянски?
- Еще как ...
- Так?
- Да...
- И так?
- Да... Значит, не доходим? - спросила Логнет, что-то делая с одеждой Бастора.
- Не-а, - ответил Бастор, примерно то же самое делая с одеждой Логнет, в результате чего оба они вскоре оказались настолько обнаженными, что спор принял чисто символический характер.
- Ну, Бастор, что такое?! Я тоже не хочу.
- А с чего это ты взяла, что я уже не хочу? - спросил Халган, прислоняясь спиной к дереву и осторожно приподнимая Логнет.
- Не хочешь.
- Ты - на принцип?
- Да-а, - прошептала женщина. - Я буду сопротивляться до последнего.
- Хорошо, тогда последний - это я.
- Не стыдно?
- Стыдно. И все завтрашнее - к ангелам. И я согласен.
- Ты не хотел доходить...
- Не хотел, - согласился Халган. - Как и ты.
После этого они уже не разговаривали.
Потускневшие окна покоев интимно краснели сквозь листву, нисколько не привлекая духотой помещений и тяжестью нависших потолков. Сон и ночь над Башнией, казалось, будут верными союзниками: затихли последние песни; пьяных гостей и вассалов графа либо разнесли по комнатам, либо развезли по домам. На миг воцарилась тишина, но едва Халган решил, что все закончилось, как замок вдруг снова вспыхнул огнями. Раздались крики, послышался топот ног, лязг оружия, залаяли собаки.
- Уже за нами? - встревожено спросил Бастор.
- Не должны, - озабоченно пробормотала Логнет, застегивая платье. - Транга уложили спать. А за мной здесь не следят... Если... Пойдем посмотрим. Это, кажется в правом крыле.
В правом крыле замка было полно стражи. Транг, воевода, его жена, заспанный Стак, суетливые слуги и связанные по рукам Март с Ростбифом.
- Где ты был? - прошептал Слеггер, находившийся вдали от общего внимания.
- Что тут?
- Март и Биф пытались залезть в спальню воеводиных дочек. Их поймали.
- Это я вижу, - сказал Бастор. - Ну придурки!
Логнет подошла к Трангу и заговорила с ним. Граф что-то ответил и приказал ей идти к себе. Воевода порывался бежать за мечом, его держали за руки.
- Вот! - сказал Транг, увидев Бастора. - Эти люди позволили себе слишком много.
- Например? - спросил Бастор.
- Они хотели обесчестить дочерей моего воеводы.
- То есть трахнуть? - уточнил Халган, решив, что терять нечего.
- Вот именно. Просто, воспользовавшись силой, по-животному! Будучи моими гостями! - Транг повернулся к пойманным. - Да я вас сегодня же на них женю и сегодня же обезглавлю! А ваше имущество перейдет к вашим вдовам! И никто не посмеет мне слово поперек сказать!
- Еще как посмеет! - крикнул Март.
Оказывается, терять было чего.
- Это, в конце концов, Необъятная, - добавил Ростбиф.
- Да вы засрали Необъятную! И теперь прикрываетесь своими же пороками!.. Оставьте нас! - приказал Транг стаже, слугам и воеводе с его супругой. Все быстро покинули залу.
- Проследите, чтобы нас не подслушивали! - грозно крикнул Транг вслед, подошел к двери в покои дочерей воеводы и резко распахнул их. Две девушки в ночных сорочках с криками отпрянули вглубь комнаты.
- Под одеяло! - рявкнул Транг. - И не высовываться мне!
Хлопнул дверью и развязал пленников.
- Ну вы даете, мальчики, - сказал граф Грартун. - Мало того, что задумали такое под носом у отца, так еще и девки-то этого не стоят.
- Выпили мы, - пробубнил Ростбиф.
- Вот. Я радуюсь, что сын мой не приехал. А вдруг бы он оказался на вашем месте?
«Вряд ли бы он оказался на месте Марта, - подумал Бастор. - Скорее, на моем».
- Была бы ситуация, - сказал Транг. - Вы не взыщите, но завтра вас двоих я выгоню прилюдно. Этого от меня будут ждать. Этого требует положение. Уверяю, что честь ваша особо не пострадает. Так, несколько неприятных слов. И поделом. А чтобы не замешивать в историю барона Халгана, виконта Персенда и, тем более, графа Гелота, я предлагаю им уехать сейчас. Драконов подготовят за двадцать минут. А я пока напишу сыну. Или, господа, можете задержаться на пару дней.
- Мы уедем, - сказал Бастор, представляя вдруг лицо Логнет в узком зарешеченном окне замка.
ГЛАВА 21.
Прошло два дня. Все уже вернулись. Брен был уже огорчен. Слеггер сказал, что поедет в Халган дописывать работы и вообще готовиться к отъезду. Сказал и уехал.
Бастор собирался в Фардап.
Гарта зашла в его комнату и застала брата у дорожного сундука за чтением.
- У нашей мамы, наверное, обострение климакса! Опять испортила мне настроение! Очень ей надо, что бы я непременно сейчас отправилась к тебе Длане, - раздраженно сказала сестра, беря у Бастора книгу. - Пелькерт?! Ты читаешь Пелькерта?! Этого сопливого «белого» нытика?
- Да. Дешевую усладу малограмотных деревенских жрецов. Так что еще вопрос у кого большая хандра.
- Я что придумала, - сказала Гарта. - Завтра в храме будут все бабки. Я уроню платок, а ты раньше всех его поднимешь и подашь мне, а я посмотрю на тебя с грустью и томно вздохну.
Это было их развлечение: перед сплетнелюбивыми старушками разыгрывать псевдолюбовные сцены, порождая тем самым невероятные инцестные слухи. Бабушки так верили этим выходкам, что если бы Бастор заранее не предупредил кого следует - у них с Гартой были бы неприятности. А так у них с Гартой ничего не было. Немного петтинга не в счет.
- Замечательно, - сказал Бастор. - Проблема в том, что вместо утренней молитвы я улетаю в Фардап.
- Задержишься, ничего. Так даже лучше. Я буду смотреть вслед и пускать обильные слезы... Правда, это лучше Пелькерта?
- Кстати «Мысли» - самое ценное из всего.
- Да, я знаю. Но все равно - растравляешь ты сам себя. Похоже, Шенталы становятся злым роком для нашей семьи.
- Был бы у Релены брат - мы бы проверили.
- Это лишнее. - Гарта начала массировать Бастору шею. - Разве так обязательно любить ее? С девочками всегда проблемы.
- Ну не надо в этот разрез... В таком разрезе. И откуда тебе знать?
- А я не имею ввиду наличие чего-то физического. У Релены состояние души такое.
- Так это же отлично.
- С этим тяжко.
- Ну и что, - упрямо ответил Бастор. - Главное - строй души, а не ее состояние. Пускай себе меняется - я могу ее всякой полюбить. Она, как каждая женщина, загадка, но та, которую хочется разгадывать. Сейчас я в ней вижу простоту, почти совершенную в своей непосредственности, за которой стоит совсем не пустота. А что я увижу завтра неизвестно. И так можно жить долго.
- Даже если ей не нравится строй твоей души?
- Гарта, в жизни все настолько взаимосвязано. Где в человеке постоянная основа? Признать ее - значит признать существование исходной частицы мира. А мы привыкли полагать мир бесконечным. А раз основа не постоянна - значит она может приспосабливаться.
- Как ты все связываешь воедино.
- Оно само так делает.
- Ты просто этого хочешь.
- Да.
- Но если ты так умеешь приспосабливаться, полюби кого-нибудь другого. Не все ли равно?
- Пожалуйста. Найди мне вторую Релену.
- Бастор, ну ты же знаешь, что это невозможно. Что ты занимаешься демагогией?
- Никакой не демагогией.
- Значит ты не однолюб.
- А что это, так важно? Кто говорит, что я однолюб? Всех людей можно любить. По разному. Но я сейчас устроен таким образом, что человек типа Релены может устроить внутри меня бурю.
- А несвежий бифшетекс этого не может? - Гарта похлопала Бастора по животу.
- Вот я тебе покажу «несвежий бифштекс!» - Бастор перехватил ее руку, опрокинул сестру на свое колено и начал наказание путем резкого прикосновения ладони к ягодицам. - Признавайся, кто тебя научил говорить такие гадости?
- Ты.
- А что ты у меня учишься?! - спросил Бастор, прекращая битье.
- Ты же старше, - Гарта свернулась калачиком. - Так удобно! Расскажи мне сказку.
- А с плохим концом или хорошим?
- С хорошим.
- Ну... что-нибудь покороче... Короче, жили-были дед с бабкой. Бедные. Была у них курица. Тощая. Снесла однажды яичко. Золотое. Дед бил - не разбил. Бабка била - не разбила. Мышка хотела бить - не успела, дед с бабкой ее поймали и прикончили. А яичко в скупке и таким приняли. Хорошо.
- А теперь с плохим.
- Жили-были дед с бабкой. Бедные. Была у них курица. Тощая. Снесла однажды яичко. Золотое. Больное, наверное. Дед бил - не разбил. Бабка била - не разбила. Мышка хотели бить - не дали, а поймать ее никто не успел. А яичко таким в скупке не приняли. Плохо.
- А мораль?
- Добрым молодцам пендаль?.. Счастье двух этих старый людей зависит от скупки. А мышка - так, довесок. И уж если не везет, так не везет. Если глупая курица дает почтенной семье шанс, его надо использовать. Надо бить и бить до конца, а не за мышками по дому гоняться, отвлекаясь понапрасну.
- И дает ли тебе Релена, хотя бы шанс?
- Вот это да-а!.. Думаю, что шанс есть. Проиграть я успею всегда... Мне странны твои перескоки.
- Все связано и ты очень рискуешь... Ты тратишь такое время, - Гарта обняла брата. - Я хотела бы тебе помочь, но сам понимаешь...
- О нас и так слишком много говорят.
- У них есть повод.
- Ой, сколько нежности! Был бы я младше - ты бы непременно совратила меня еще в детстве.
- Ага.
- Все, дорогая. Надо собираться, - Бастор бросил в сундук со стола еще одну книгу.
- Крастан? - спросила Гарта, проследив за ее полетом. - Ты берешь с собой Крастана? Этого ненормального наркомана, грузящего потоком слов?
- Да... Что за отношение к писателям?! Один - дрянь, другой - дрянь. Это искусство! Они пишут так, как позволяет им внутреннее чувство меры. Если оно не совпадает с твоим, если у них встречаются разные неприятные слова и мысли - это не значит, что надо их закидывать слюнями. Искусство может научить терпению и страсти одновременно. Мне, может, твои стихи не нравятся - я молчу.
- А мне - твои. Они грубые, злые и циничные. Я тоже молчу.
- Они не глупые. Даже когда радостные. А радость трудно сделать не глупой. Ты - не всегда умеешь. Я молчу.
- А ты пишешь, как будто однажды всем миром обломанный. Я молчу.
- Неправда. Я пишу по настроению. А у тебя, между прочим, везде глагольные рифмы. Это дешево. Я молчу.
- А мне мои стихи приятно читать. Я молчу-молчу, а потом в какую-нибудь газету напишу критику под псевдонимом.
- Я молчу... А чего это тебе мой цинизм не нравится?! Ты что, предатель?
- Я же шучу, - мягко сказала Гарта. - Я пытаюсь сказать то, что может сказать Релена.
- Ничего себе шуточки... Она ведь может это сказать... Не люблю я себя, когда с ней общаюсь. Если мне когда-нибудь поставят в Халгане памятник, то он будет бесстрастным. Я когда спокоен - я самодостаточный. Я доволен. Это - эталон. Через него дорога к совершенству. Наверное. Так учили... Стоит чего-то сильно захотеть, покой пропадает и контроль куда-то вместе с ним. Поведение сумбурно. С Реленой общается другой человек. Он суетлив, не знает нужных слов, не уверен в себе и от этого еще больше суетлив. Даже если этого сперва и незаметно или так влияет она. Я не доволен. Я знаю почти все, что она о нем думает. Я знаю, как она его ощущает. Я прихожу к мысли, что не готов ее любить. Я в бешенстве. Я.
- Помнишь, ты хотел купить под Кумтарином виллу? - вдруг спросила Гарта. - Может уехать туда? Ненадолго.
- Давай решим это через неделю. У нас со Слеггером дела.
- Он точно уедет?
- Думаю, да. Он хочет еще заехать в Тракхемол. Вспомнить годы студенческие.
- Жалко. Поехали бы вместе на море...
- Посмотрим... Я , кажется, ничего не забыл... Пойду, пожалуй, прогуляюсь к Брену.
- Опять до утра?
- Как получится.
Гарта приподняла платье выше колен и попробовала сказать страстно:
- О, останьса!
Бастор схватился за штаны и ответил:
- Кху! Страст маа! Лю тебя!
ГЛАВА 22.
Выйдя на вечернюю улицу, Халган почти сразу встретил Планту. Девушка обрадовалась. Протянула навстречу руки.
- А-а! - сказала она. - Сколько весен - сколько осен!
- Здравствуй.
- Привет. Ты что пропадаешь?
- Дела.
- Слышали, слышали. Важный стал. По заграницам ездишь.
- Да, важный. Скоро брюхо отожру для солидности. Драконы падать будут.
- Не вздумай, - сказала Планта. - От тебя и так ничего не осталось.
- В каком смысле?
- В таком. Изменился ты очень. Ты все думаешь, что ты крутой, а ты - не крутой. Ты только казаться хочешь.
- Да? - обескуражено спросил Бастор.
- Да, - сказала Планта. - Вот Брен - он действительно крутой. Он за ночь восемь раз может. А ты никогда меня столько не мог.
- Ах вот оно что, - облегченно вздохнул Бастор. - Шотиллу спроси.
- Не верю я ей. Все вы с ума посходили. Одна со стариком сбежала, другая хандрит, замуж хочет. Ты, вот ...
- Ну договаривай.
- Да тоже самое, - презрительно сказала Планта. - Одни мы с Бреном остались.
- А Март?
- А Март - придурок. У него только секс на уме.
- Ну ни фига себе... А у тебя?
- А я тусоваться люблю. Так что, одни мы с Бреном.
- А вы поженитесь.
- Еще чего!
- Ну еще детей заведите. Вас больше станет.
- Ага, я буду жирной графиней в замке семечки лузгать и на спицах вязать. Отлично.
Планта, держа Бастора под руку, шла плавным грациозным шагом. Так же дружески болтая, они прошли Соборную площадь и уже на Летней улице их нагнал Брен.
- Вот и вы, - сказал он. - То, что надо. Помогите мне.
- Чем? - спросила Планта.
- Напиться, - объяснил Грартун. - Немного, чтобы только чуть-чуть дало. А потом я скандал устрою. А Стак меня арестует. Разве трибуны посмеют предложить арестанту стать мэром?
- А, может , просто отказаться?
- Нет, Планта. Нельзя. Клан настаивает. Они собрались и уже все решили. Всем выгодно кроме меня.
- Тебя же папа научил что делать, - сказал Бастор.
- Научил! Сам бы лучше приехал! Я научить чему хочешь могу.
- Научи меня восемь раз за ночь. У Планты претензии.
- Вот, ничего не забывает! Я пошутила, а он... У-у, язва! - Планта начала боксировать правой рукой.
- Пошли в «Тишину» - заторопил Брен.
- Ты хочешь обесчестить наше кафе?!
- Ну, Бастор, оно же близко. Вы ведь туда идете! Какая ему-то разница? Наоборот - популярным станет.
- Вот и будет там не протолкнуться, - проворчал Бастор, но в кафе пошел.
Там было почти пусто. Только рядом со сценой за столиком сидела Релена в красном вечернем платье. Перед ней стояла чашечка кофе и лежал тонкий намек на пирожное.
- Ты подстроил? - спросил Брена Бастор.
- Еще чего не хватало, - с досадой ответил тот. - Откуда я знал?!
- Скучно, - сказала девушка поздоровавшись. - А Багнат опять уехала в Кумтарин.
- У тебя не занято? - Бастор погладил стулья по спинкам. Стулья не шелохнулись. Деревянные, бесчувственные. Потому, наверное, и не занятые.
- Садитесь, конечно.
- Здесь очень людно, - сказал Брен, оглядываясь. Музыканты только начали собираться.
- Пересядем в тень? - предложил Грартун. - И возьмем немного алкоголя.
Оба предложения были приняты.
- Талауб выписал из столицы барда, - сказал Брен, наливая девушкам вино из кувшина. - Чтобы тот пел после его выступлений. Во как старается.
- И когда приедет бард? - спросил Халган.
- Уже приехал, - радостно сообщил Брен. - Говорят классно поет. А правда, Талауб здорово придумал? Когда я захочу стать мэром, я тоже так сделаю.
- По-моему, ты уже хочешь. Только не признаешься, - сказал Бастор.
- Чего?!
- Хочешь, хочешь! - крикнула Планта. - Люди! Брен хочет быть мэром.
Официант и музыканты поглядели на Грартуна, а бармэн за стойкой показал большой палец.
- С ума сошла? - спросил Брен. - Или, может, тебя подкупили?!
- Да. Талауб.
- Не иначе... Ой, Релена, где ты взяла этот перстень?
- Купила. А что?
- Да я прусь от таких, - сказал Брен. - Какой камень! Ты веришь в волшебную силу камней?
- Да, но что обозначает этот я не знаю.
- А что это у нас? - Брен потянул Релену за палец. Девушка, улыбаясь, сняла перстень и протянула его Грартуну.
- Дай посмотреть, - попросила Планта. - Это глазонит.
- Нет, по-моему, растопаз, - возразил Брен.
- Когда я покупала, ювелир сказал, что это колдовской сапфир.
- Жар-цвет, - почему-то сказал Бастор. - Храм снов.
- Что ты понимаешь в камнях?! - спросил Грартун.
- Мне известно, что мне ничего не известно, - признался Бастор. - Вот последняя правда, открытая мной. Жар-цвет.
- А что такое Жар-цвет? - спросила Планта.
- А не все ли равно? Главное, в одиночку он не продается, - сказал Халган. - А с золотом или на расстоянии смотрится очень недурно.
- А что такое колдовской сапфир? - спросила Планта Релену.
- Это жар-цвет в оправе, - сказала Релена, вопросительно поглядев на Бастора.
- Тогда как без оправы колдовской сапфир не только жар-цвет, но еще и храм снов. Ночью и днем, - уверенно закончил Халган.
- Боже, что вы несете? - удивилась Планта.
- Да они нас грузят специально! - крикнул Брен, а Бастор с Реленой довольно рассмеялись.
- Такого в жизни не бывает! Будто я растопазов не видел! А если камень дерьмо, то он и в оправе дерьмо.
- Не скажи. Не каждое дерьмо - камень. Но каждый камень красив. Даже тот, что тянет на дно.
- А опять философия? Понимаю. Релена, может мы тебя в воду бросим, поглядеть потянет тебя перстень на дно?
- Не надо. Считай, что потянет.
- Бастор, Бастор! Релена-то тонет! - Брен засмеялся, расставил стаканы в ряд и одним движением кувшина их наполнил. И почти ничего не пролил. - Пьем за красивых женщин. Что б они пореже от нас уходили.
- Да, за Логнет, - сказала Планта.
Музыканты наконец начали играть. И пошел отчет времени на количество вина. Пили, беседовали, и медленнее всех пьянел Брен. Бастор даже шутил, что дебош устроят Релена с Плантой, а Грартуна так и не заберут. За скромность. Брен не верил.
Когда подошло время менять кувшин на полный, в кафе заглянула выпить чашку кофе Мана Стаган, дальняя родственница Релены, престарелая и очень внимательная. Проследив путь официанта от стойки к столику, Мана подошла ближе и сказала:
- Та-ак.
Релена и все стальные поздоровались.
- Та-ак, - повторила Мана. - Ты, Релена, что здесь?
- Отдыхаю, - ответила Релена.
- От чего, позвольте спросить?
- Вот недурной повод для скандала, - тихо сказал Брен, начиная прочищать горло.
- Я провожу свое время с друзьями, - спокойно ответила Релена, показывая Грартуну, что крики ни к чему. - И не вижу в этом ничего зазорного.
- Не видишь?! А я, вот, отцу-матери скажу с кем ты проводишь это свое время!
- С бакалавром Внешнего Порядка Бастором Халганом и будущим мэром Дамирдаля Бреном Грартуном.
- О, господи, - только и сказал Брен.
- А это что за?!. - подбирая слово, Мана несколько раз ткнула пальцем в Планту, в сторону ее прически, макияжа, декольте.
- Приличные люди незнакомых дам шлюхами не называют, - тут же ответила за Релену Планта. И светски улыбнулась.
- Релена! Иди домой!
- И не подумаю. Я вернусь, когда сочту нужным.
- Может быть «под утро?» - ехидно спросила Мана.
- Может быть.
- Ну хорошо-о, - кофе попить старушке не удалось. - Ой, пожалеешь, да поздно будет! - крикнула Мана с порога. И бармэну. - Развели притон! - и улице. - Какие молодые!
- Я не понял, почему она вложила в слова « под утро» столько издевки? - спросил Релену Брен. - Она намекала, что ты вступишь в интимные отношения с кем-нибудь из нас, например, с Плантой, и это будет продолжаться всю ночь?
- Наверное, - сказала Релена, отпивая из стакана Бастора. Ее был уже пуст.
- Вот народ! Сами же навыдумают себе всяких глупостей, сами этим занимаются, а к другим лезут с запретами! И у них я должен быть мэром!
- Тетя Мана давно уж ничем не занимается.
- Нечего другим отравлять жизнь, - отчеканил Брен.
- Она заботится обо мне... - Релена со вздохом сделала еще один глоток. - И она наверное, права... Я ведь очень испорченная...
- Ха! - засмеялся Брен и стукнул рукой по столу. - Испорченная?! Да, что ты можешь придумать страшнее минета?
- Прекрати, Брен, - сказал Бастор.
- Да чего?!
- Хватит! - сказала Планта. - И так одна дура уже настроение испортила. Не смей больше девочку обижать.
- Да я без наездов! Релена, не в обиду?! Я ж не вижу ничего ужасного!
- И помолчи, - сказала Планта.
- Ой, защитница! Не верьте ей, она себе цену набивает.
- Сейчас как дам! По наглой мэрской морде.
- А если я отвечу?
- Не посмеешь.
- Почему?
- Потому что слаб еще, недомэрок.
- Кошка!
Планта попробовала заплакать и это ей удалось.
- Обидел, - всхлипывала она. - Обидел.
Грартун сделался виноватым.
- Ну я ненарочно, - сказал он. - Я искуплю. Я грубый. Я любя. Ну дай поцелую?
- Не дам.
- Ну дай.
- Ну хорошо.
- Люблю тебя.
- Ну хорошо.
Они поцеловались.
- Пойдем потанцуем, - сказал Бастор Релене. - Сменим обстановку.
И они встали из-за стола. Планта. прислонившись к Брену, следила за ними сквозь полуприкрытые веки.
- Тебе она нравится? - спросил Брен.
- Хорошая девочка, - ответила Планта. - Я бы тоже потанцевала. Но что-то выпила много.
- Похоже сегодня мне скандала не устроить, - сказал Брен. - И уже не хочется... А Стак вызова ждет. Позже пойдем ко мне?
- Пойдем. А Бастор?
- У него есть занятие.
Планта с сомнением покачала головой.
- Что прощаться не будем?
- Ручками, издалека. А то сорвем охоту - он мне потом устроит.
- А может это и будет тот самый дебош? - Планта потрепала Брена по щеке.
- Может и будет, - согласился Брен. - Действительно, разве трибуны посмеют предложить стать мэром больному? Или покойнику?
Они танцевали. Музыка была хороша и спокойна. В полумраке исчезли люди с инструментами, далекие столики уже без посетителей. Осталась только мелодия.
Бастор целовал Релену в губы. Ему казалось, что они нежны и прекрасны, они не противились ему, но они не отвечали. Они приоткрылись лишь на мгновенье. И тут же сжались.
- Смелее, Релена, смелее, - прошептал Бастор.
- Я не могу, - она отвернулась.
Если бы музыка в этот момент оборвалась, Бастор бы не удивился. Но скрипки и трубы продолжали играть, словно говоря, что не все еще потеряно.
- Послушай меня, Релена. Здесь нет сейчас никого. Твоя реальность - эта комната. Твои запреты здесь не имеют веса. Человек постоянно меняется. Через год, через месяц, завтра в тебе не останется тех сил, что скажут мне сегодня «да», ровно как сегодня в тебе могут умереть силы, говорившие мне вчера «нет».
- Я не раз говорила тебе «нет».
- Каждый раз мне говорили «нет» разные поколения твоего упрямства или стойкости, если хочешь. Но каждый раз я слышу слово, рожденное тобой давным-давно по другому поводу. В нем нет новых оттенков. Если начать разбираться, разбить время на минуты, а человека на состояния - то вряд ли основательным покажутся те причины, заставляющие прокрутить неизменный набор букв . Это - механизм, Релена, мне плохо от этого. Я хочу слышать «да» от разных поколений твоей любви. Я знаю, что это тяжело, ты не обязана этого делать, я могу обращаться только к твоей вере. Но это - новая дорога. Там, где сейчас камни вырастут цветы. Поверь, там, куда я тебя зову, прекрасно, спокойно и весело. Там пение птиц и пение звезд, там величие мрака и чистота дня. Там все можно видеть как будто впервые. Тебе надо только сказать себе, что ты хочешь этого. Только сказать! И будет любовь. Человек так устроен. Он должен любить и быть любимым. С этим считаются даже наши боги, - Бастор попробовал поцеловать ее.
- Оставь меня в покое, Бастор, - твердо сказала она. - Все вы, люди Тьмы, такие. Тебе нужно власти надо мной.
- Не надо обобщать, - Бастор сделал знак музыкантам, они прекратили играть и ушли. В темноте пустого кафе звучал теперь лишь голос Халгана. - Ты знаешь, что не все люди Тьмы одинаковы, тем более в своих чувствах к тебе. И мне нужна не власть над тобой, а твоя любовь. Власть только тяготит. И если бы я мог жить без любви - я бы жил. Но - вот моя душа. Она имела неосторожность привязаться к тебе первой. Она почувствовала в тебе хорошее и чистое раньше моего разума. Она не может действовать хитростью. Она тянется к тебе и если надо, половина ее готова умереть, лишь бы другая половина была счастлива с тобой.
- ... Я... Бастор, я не могу тебе ответить тем же.
- Допустимо говорить: Я не могу подпрыгнуть на 2 верстометра, а в данном случае лучше сказать: «Я не хочу». А я это знаю и пытаюсь сделать так, что б ты захотела.
- У тебя ничего не получится.
- Когда так отвечают, думаю, что да.
ГЛАВА 23.
Внизу коричневой полосой тянулся фардапский тракт. Второй час Бастор летел в сторону столицы. Трактир «Барабанщик» показался полутора часами позже, добротно построенный дом с отличными конюшней и драконной.
- Меня должны здесь ждать, - сказал Бастор трактирщику. - Я барон Халган.
Трактирщик, мужик больших размеров, кивнул и буркнул:
- Шестой номер.
Бастор поднялся по дубовой лестнице на второй этаж и постучал в нужную дверь. Если кто в номере и был, то он, видимо, решил устроить западню и потому не отзывался.
- А никого нет! - крикнула тоненьким голоском с другого конца коридора горничная. - Они гулять пошли. Обещали скоро подойти. Они тут рядом.
- Замечательно, - ответил Бастор, и вернулся на первый этаж перекусить.
За едой его и застал обитатель шестого номера.
- Здравствуйте, барон. А я по округе гулял. Не думал, что вы так скоро.
- А! Здравствуй, Бальг. Приятная встреча.
- Я тоже очень рад, - Бальг сел рядом и поставил на стол крынку. - Вот, молока в деревне прикупил. Попробуйте, очень вкусное. Сам уже три кружки выпил.
- Спасибо.
- На здоровье. Ну, я и проголодался. Аппетит нагулял. Не возражаете, я с вами перекушу?
- Нет, конечно. Заказывай. Давно ты здесь?
- Вчера приехал. Господин Геброн сказал, что ждать вас завтра. А сейчас иду, - глядь в стойле еще один дракон стоит. Ну я и подумал, что это вы пораньше. Оно и лучше. Быстрее сделаем.
- Большой груз?
- Нет. Ваш можно к седлу приторочить: один сверток из тех, тракхемольских. А мой в дорожном сундуке умещается.
- Ты тоже что-то везешь?.. Если не секрет, конечно.
- Обычная почта в департамент. Когда мы полетим?
- Тебе долго собираться?
- Минут 10.
- И тогда еще полчаса на мирное переваривание пищи.
В двух верстометрах от «Барабанщика» заканчивалась Дамирдальская провинция. Почти там же плоскогорье переходило в равнину, чтобы у Фардапа вновь перейти в плоскогорье. Бальг, привыкший к дорожной настырности Бастора, не удивился, когда барон предложил остановиться на ночлег в 11 вечера, а вылететь дальше в 6 утра.
В итоге днем они были в Фардапе, и Бастор успел записаться на утренний прием в жреческое ведомство.
Когда туман с Тарабероя белыми клубами выбился на улицы, окутал здания: и лачуги и особняки, и отделанный черным гранитом Главный Храм Необъятной, Бастор вышел на площадь Тьмы и, переступая через спящих вповалку паломников, двинулся к боковому левому входу, где стоял уже камердинер и пропускал внутрь тех, чьи имена были занесены в длинный бумажный свиток.
- Вы третий, - сказал камердинер Бастору.
Халган попал в какой-то тесный отстойник довольно затертого вида. Здесь надо было ждать, пока не пригласят в кабинет дежурного жреца. За стеной готовился принять в себя людей Большой зал храма. Бастор разглядывал позолоту на потолке, блестящие ручки кресел, очередь до и после себя.
Над кабинетом жреца прозвенел колокольчик и крестьянин, стоявший первым, торопливо проскользнул в кабинет.
- Как тут красиво, чинно, - тихо сказал Бастору священник, записанный вторым. - Не то, что у нас в селе: пол прогнил, а с образов краска послазила, вся роспись отсырела. Куда это? А вы по какому вопросу?
- Хочу предложить на реализацию книгу Тьмы - ответил Бастор.
- А что, ладно сделана?
- Неплохо. С картинками.
- Да и нам бы тогда в приход не помешало бы... А что, картинки цветные?
- А как же. И есть еще оклады из золота и серебра. Их сейчас как раз доделывают.
- Может, мне стоит сразу заказать у Вас? Чтоб напрямую. Сколько вы просите за обычную?
- 500 баксеров, - не моргнув глазом сказал Бастор.
- Да-а... - задумался священник. - Какие цены нынче... И думаете, кто купит?
- Посмотрим.
Вдруг начался лязг: в сопровождении двух вассалов в отстойник стремительно вошел невысокий широкоплечий рыцарь в полном доспехе только без шлема и перчаток. Следом спешил камердинер, рыская по толпе взглядом. С улицы донесся приглушенный стенами воинственный вскрик труб. Вид очереди очень озадачил рыцаря и нахмурил. Он не ждал препятствия и растерялся. А потом начал свирепеть.
- Ваша Темность, - подобострастно громко, прошептал камердинер. - Вас не затруднит, если вы будете за этим молодым человеком?
- За ним?! - дернул бровями рыцарь.- А почему не перед?!
- Они из Департамента Внешнего Порядка, - прошептал камердинер уже тише. - По неотложному делу.
- Хорошо, я буду, не перед ним, а за священником, - сказал рыцарь и расхохотался совместно с вассалами.
- С согласия господина барона - пожалуйста, - всплеснул руками камердинер, словно согласие Бастора было делом совершенно плевым.
- А я фиг пропущу, - сказал Бастор.
- Даже меня?! - воскликнул рыцарь.
- А вы, господин герцог, уверены, что ваша причина весомей моей?
Тут из кабинета вышел крестьянин и показалась голова жреца.
- Хорош орать! - сказал жрец. - А не то прекращу прием к едрене фене и что хотите то и делайте! Сядьте на места! Следующий!
- Но хочется же побыстрее, - пробормотал рыцарь, послушно садясь в кресло. Очевидно, духовная власть, на которую он не имел влияния, очень его угнетала и пугала. - Все умные слишком... Сел там рясу протирать...
С улицы снова призывно вскрикнули трубы и послышался шум толпы.
- Да я не могу ждать! - вскричал рыцарь. - Судьба Необъятной в моих руках!
Из кабинета выходил расстроенный священник. Вассалы смотрели на Халгана выжидающе. Колокольчик брякнул.
Бастор вовсе не хотел никого пропускать вперед, ни короля, ни, тем более герцога Блурогала. Но крайне озабоченный и удрученный вид рыцаря-авантюриста его развеселил. С улыбкой, принятой всеми за дружескую, Халган встал и слегка поклонился.
- Герцог, я готов подождать, если все настолько серьезно.
- Вы честный дворянин! Превосходный дворянин, - воскликнул Блурогал. - Скажите мне ваше имя, юноша?
- Бастор гой Халган.
- О! Я знал вашего отца. Он погиб как герой! Нам так сейчас не хватает таких людей! Если вы столь же мужественны, как и он - ваш род может вами гордиться.
Бастор поклонился еще раз, хотя выходило, что если он не мужественен как его отец, то роду и гордиться-то нечем.
Блурогал твердой походкой двинулся в кабинет, но потом вдруг обернулся и сказал:
- Барон, я имею честь предложить вам вступить в мою армию. Мне нужны благородные люди.
- К сожалению, герцог, в данный момент моя жизнь мне не принадлежит, - соврал Бастор. - Как только я буду свободен от связывающих меня обязательств - я обещаю обдумать ваше лестное предложение. А пока позвольте пожелать вам удачи в ваших трудах.
- Очень жаль, - проникновенно сказал герцог и прошел в кабинет.
- Мне тоже, - сказал Бастор.
Кто-то сзади сплюнул. Все знали чего хочет Блурогал: завевать Токан, государство в Серой Полосе. Благословение Тьмы очень бы не помешало. Ему нужны были люди. А еще лучше - солдаты.
Дождавшись своей очереди. Халган поздоровался со жрецом, протянул ему письма и скрепленный печатями пергаменный сверток. Жрец быстро прочел что требовалось, посмотрел на Бастора, потом опять в письма, поджал губы и взломал печати.
- Вот это да! - вырвалось у Бастора, когда он увидел перевязанные бечевкой холсты.
- Что, красиво, что ли? - проворчал жрец, сверяясь с письмом и раскладывая картины на столе в каком-то порядке.
Бастор подошел ближе к полотнам. Последним жрец положил на сукно портрет пожилой женщины в ярком макияже и нижнем белье: знаменитая «Старая проститутка».
Жрец хотел было, как полагается, структурировать энергию картин, но потом бросил.
- Эка людям делать нечего, - сказал он. - Что твоему другу так не рисуется?.. И ты сам еще лезешь...
- Каждый ищет покоя как может, - Бастор старался смягчить реакцию чиновника и говорил оправдательно.
- Вот именно, - проворчал жрец, после скандала с Блурогалом вообще потерявший интерес к жизни. - Покоя! Других напрягая почем зря... Что Блурогалу неймется? Без его Токана Необъятная не проживет! Какое благословление?! Ему дай, а он войну просрет, - что тогда?! И требовать с меня документ, что ведомство благословляет и молится за него!.. Все суетно!.. И проблемы ваши дурацкие.
- А назови мне не дурацкую проблему, - Бастору не хотелось ссориться в такой ответственный момент, но что-то его заставляло говорить. И не самым любезным тоном. - Докажи мне, что вопросы трактовки Книги Тьмы важнее моего остывшего обеда. Найди точку отсчета и начни отсчет, а я посмотрю далеко ли ты забредешь. Потому что есть реальность, которой начало - Книга Тьмы, а конец - мой остывший обед. И наоборот.
- Все многогранней! - обиженно крикнул жрец.
- Да, но есть и такая реальность. И с этим тоже надо считаться.
- ...Хорошо! - ответил чиновник. - Не мне, в конце концов, решать. Я всего лишь фильтр, который защищает высшие силы от напрасного беспокойства. Тронь их сам, они тебе ответят, - он сделал какую-то отметку в книге и отрывисто бросил. - Прямо по коридору и направо, - во внутренний Храм... Не эта дверь!
- А картины? - спросил Бастор.
- Картины - собственность Департамента Внешнего Порядка, - усмехнулся жрец. - Не беспокойся, мы передадим... Ну и наживется на них теперь кто-то...
Бастор попал в темный просторный коридор. Свечи, шипевшие под потолком, чуть освещали дорогу. Был слышен легкий гул - это ветер свистел под куполом храма. Соображая что ему надо делать и говорить, Бастор повернул направо и оказался в огромном помещении внутреннего Храма. Сюда свободного входа с улицы не было. Здесь уже пылали не свечи, и факелы. Колонны, отделанные лазуритом и малахитом, серебряные и золотые статуэтки в нишах. Среди них встречались и бронзовые, но очень и очень древние. Это была та часть здания, которая много веков назад легла в основу будущего Главного Храма.
Халган увидел под сводом огненную надпись. Возможно, ее не было наяву, но это было то, что нужно.
- Пскемон! - глухо сказали факелы или Тьма.
«Когда?» - хотел спросить Бастор, но тут же понял.
И поклонившись в темноту, он вернулся в кабинет жреца.
- Поздравляю, - сказал чиновник.
- Спасибо, - ответил Бастор, как-то равнодушно отмечая, что жрец, очевидно, подсматривал. Это входило в его обязанности.
Пскемон. Конец или начало какой-то реальности, либо чьей-то жизни. Рухнувшие стены пред сутью любви или стены надежды. Шутки всевидящей природы. Вой слепого щенка. Пскемон.
Зло рвущееся на свободу? Ясность, за которую можно все отдать? Все, не измеряемое в человеческих единицах? Или последние дни приходится отсчитывать в этой жизни?
Бастор бродил по вечернему Фардапу, полному грязного великолепия. Рестораны, кишащие пьяной знатью; бритоголовые ландскнехты, ищущие кого бы отлупить; нищие, желающие кусочка общего разгула; женщины, умеющие только отправлять физические потребности.
- Она будет хорошей! Она послушная! - уверял за углом чей-то голос. - Вот увидите.
Бастор свернул в переулок и наткнулся на худого небритого горожанина, державшего за руку девочку в когда-то фиолетовом платье. Напротив них стоял толстяк в серебряном камзоле с сосредоточенно пыхтел.
- Ты продаешь девочку? - спросил Бастор худого.
- Да, я, - с готовностью отозвался тот. - Посмотрите, господин, она совсем еще девственница. Совсем не тронутая.
- Сколько ей?
- Семь. Но дырочка уже - дай бог, - худой показал ребенка толстяку. - Потрогайте.
- Ну мы с тобой договорились, - сказал толстяк, доставая кошель.
- За сколько сдал? - спросил Бастор.
- За три баксера. Очень дешево, - признался худой.
- Я дам тебе десять, - сказал Халган и действительно протянул деньги.
- Так не честно! - вмешался толстяк. - Я первый ее увидел.
- Заплати больше, - сказал Бастор. - И тогда ее трахнешь первым ты, а не я.
- Больше?! Десять баксеров за такую-то соплячку?! - толстяк фыркнул. - Да у нее, небось, вши; она не умеет ничего и сдохнет еще подо мной вдобавок!.. Да ну вас, извращенцы! Тут таких сосок сто на квартал! Десять баксеров!..
И он ушел ворча.
- Да сам ты вшивый! - крикнул вслед худой. - Я ее помыл вчера!
- А знаешь, он ведь прав, - сказал Бастор сутенеру. - Девка-то сдохнет. Что делать будешь?
- Ничего, - ответил худой. - Авось, поправится.
- Сомневаюсь... - Халган криво усмехнулся и сутенер намек понял.
- Ну если судьба у нее такая, - пробормотал он. - Значит, мне не ждать?
- Я дам тебе еще десять баксеров, - сказал Бастор. - Купишь себе что-нибудь сладкое.
Горожанин нагнулся и погладил девочку по голове.
- Иди, - ласково сказал он. - Сделаешь все, как я учил.
- Чему ты ее учил? - спросил Бастор.
- Послушанию, - ответил сутенер. - Но не беспокойтесь, вы будете первым.
Портье гостиницы передал Бастору белый конверт с золотым вензелем.
- Давно принесли? - спросил Халган.
- Днем.
- Спасибо. Эта девочка со мной. Если вы найдете ей приличное платье, трусы и ботинки - я буду вам признателен.
Портье захотел, чтобы Бастор был ему признателен и обещал найти все очень быстро.
Бальг уже вернулся из департамента и Халган поручил ему мытье ребенка, пока одежду купят и доставят в номер.
- У вас хороший вкус, - сказал Бальг, вытирая тело девочки полотенцем. - Вы ее на сейчас взяли?
- Не знаю. На сейчас, на потом... Скорее из эгоизма, - ответил Бастор. - Сам не трону и другим не дам... До какого-то момента... Надеюсь, наши с ней желания пока совпадают.
Девочка молчала.
- А как будет хороша! - Бальг покачал головой.
- Да, должна выйти красавицей.
- Сколько тебе лет? - спросил Бальг девочку.
- Семь, - прошептала та.
- Да?! А выглядишь на девять. Как тебя звать?
- Бранта.
- Молодец! - обрадовано сказал Бальг.
Девочка чуть улыбнулась. Она выглядела очень усталой, поэтому, отложив расспросы на более удобное время, ребенка уложили спать.
В конверте с золотым вензелем было письмо:
«Уважаемый господин барон!
Будучи премного о Вас наслышанным, хочу выразить Вам свое искреннее уважение и прошу оказать честь посещением завтра в любое удобное для Вас время моей виллы в Гердинете. Можно нехило оттянуться.
Граф Арбир Дхетадан».
- Думаю, надо сходить, - сказал Бастор. - Потому что если я подумаю по-другому, кто-нибудь может обидеться.
ГЛАВА 24.
Утром, оставив Бранту на попечение Бальга, Бастор отправился в Гердинет, пригородный район, застроенный богатыми виллами.
Белый мрамор домов окружала зелень. Отовсюду доносился шум фонтанов и в некоторых местах над деревьями переливались тонкие струи.
Словно нескончаемый, вечный кайф царил на Гердинетом и Бастор проникся им, став спокойным и радостным. По мощенным улочкам ходили люди в пестрых туниках и черный костюм Халгана выглядел здесь слишком мрачно.
- Солнца, брат! - крикнул Бастору незнакомый юноша и прошел дальше.
«Что?! - изумленно подумал Бастор. - Солнца?!»
Найдя нужную виллу, он показал приглашение швейцару, очень молодому и тоже одетому в тунику.
На поляне, неподалеку от дорожки, ведущей к дому, загорелая обнаженная по пояс девушка играла с леопардом. Гладила, трепала его за шею и извивалась вместе с ним, словно кошка.
Хозяин виллы сидел на веранде с рюмкой какого-то коньяка и загорал.
- Рад вас видеть, уважаемый барон! Рад. Садитесь. Я Арбир Дхетадан. Это - Одмин гой Инги. Священник Света из Аливы.
Умиротворенность сразу покинула Халгана. Какое-то непривычное обилие людей Света. «Солнца, брат!» И это Гердинет, место отдыха высшей Тьмы! Пестрые туники - ладно. Девушка с леопардом - хорошо. Но чего это на шпилях вилл всюду - Солнца, Солнца, Солнца, Солнца... Точно ли это Гердинет, место отдыха высшей Тьмы?
- А это Гердинет? - спросил Бастор.
- Да, - ответил Арбир. - А что вас смущает?
- Общий настрой.
- Здесь сейчас мода на все Белое, - махнул рукой Арбир. - Ровно как в Аливе - на все Черное. Не обращайте внимания.
- Отчего же? - вмешался Одмин. - Следует, на мой взгляд, отметить это стремление к единению, проявляющиеся в высших сферах, и барону Халгану, как одному из поборников этого единения, должно быть приятно.
- Мне приятно, - сказал Бастор, усаживаясь в плетеное кресло и беря предложенную Арбиром рюмку. - Но с чего вы взяли, что я поборник?
- А разве нет? - спросил Дхетадан. - Вы даете приют Шуему, изгоняемому из Фардапа за «белые» идеи, вы хлопочете об аудиенции с королевой Тьмы для Слеггера гой Гелота...
- Давайте сразу определимся, - сказал Бастор. - Шуем хороший книгопечатник. В Дамирдале делать книги еще толком не умеют. Я предложил ему работу, выгодную мне. И он сейчас печатает «Книгу Тьмы». Во-вторых, граф Гелот - мой университетский и просто друг. Я выполняю его просьбу. А вообще - я бакалавр Внешнего Порядка.
- Я знаю это, - сказал Арбир. - От Зрвея Катапи, моего кузена. Должности тут ни причем. Я - министр дорог и это не помеха мне для принятия идей Света. И вы сказали, что вам выгодно.
- Я имел в виду деньги, - объяснил Бастор. - Наживу. Сморкался я на политику.
- И я сморкался! - подхватил Арбир. - Мы говорим о философии. Разве вы не замечали, что мы уступаем в этом Солнечной?
- Не замечал. Мне казалось наоборот.
- Но наша философия очень режет слух. Она не может быть приятной. С ней просто невозможно полноценно любить, творить, думать...
- Я... не согласен, - сказал Бастор. - Мы можем творить и думать.
- А любить?
- Мне сложно на это ответить, но ваша уверенность мне кажется излишней. Явное преимущество может существовать для вас, но отсутствовать в принципе.
- А как без преимущества?! - воскликнул священник. - Оно - цель, оно должно быть. Люди Света, например, изобрели книгу, колесо и компас.
- Компас, придумали китайцы, - вдруг брякнул Бастор.
- Кто это? - спросил Арбир.
- Неважно. А колесо не запатентовано. А если бы люди Тьмы не изобрели лук - не было бы никаких книг. Никаких наскальных рисунков на охотничьи темы, никакого письма. Да, письма! Мне, право, удивительно и приятно ваше приглашение, но вы еще не объяснили его смысла.
- Мы хотели просто пообщаться с вами, - сказал Арбир. - Мода на Свет здесь пройдет как мода на мини-юбки, но мое увлечение серьезно, а ваша личность вызывает интерес.
- Спасибо.
- Не за что. Мы, правда, думали найти вас более лояльным к Свету, но так даже интереснее. Вы, вероятно, об этом много думали, у вас должны быть аргументы.
- В пользу Тьмы? Я обычно не привожу их.
- И это уже аргумент, - сказал священник.
- В пользу чего? - спросил Арбир.
- В пользу всего, - ответил Бастор. - Так ли это важно?
- А как же?! - Одмин даже всплеснул руками: ну, спросил! - От этого зависит все! И мировоззрение, и интересы, и взаимоотношения... Вам же трудно общаться с людьми Света, потому вы не можете их любить...
- Почему это? - осведомился Бастор. - А если я скажу, что могу?
- А как же смешанные семьи? - спросил Арбир.
- Они не оценивают всего, - ответил Одмин.
- Оценить все может только бог.
- А если я скажу, что могу любить? - повторил Бастор.
- То это прекрасно, - ответил священник.
- А если я скажу, что это не прекрасно?
- То значит, вас не любят и это подтверждает мое первое высказывание. Но это прекрасно.
- Почему? Где это прекрасное? Возьмем, к примеру, меня. Не какого-нибудь моего друга, а меня! Что мне, по-вашему, делать?
- Живите этим чувством. Оно неповторимо само по себе.
- Я не пью в одиночку, - сказал Бастор, заметив, что Арбир наполняет рюмку только ему. - Прекрасный коньяк, но - извините.
- Мы просто давно уже сидим, - виновато сказал Арбир. - Очень печет. Если выпить лишнего - я могу сблевать. А святой отец вообще пить не умеет.
- Пьянство - вред, - отозвался Одмин. - Мы очень мало пьем.
- По Слеггеру гой Гелоту я бы этого не сказал.
- Потому что граф Гелот не считается у нас «белым». Он еще не «черный», но тем ни менее.
- Метис, что ли? - спросил Дхетадан.
- Вроде того, - кивнул Инги. - Я видел его работы. Мне не понравилось.
- У нас он будет пользоваться популярностью, - уверенно сказал Арбир.- Сейчас наиболее уместны переходные варианты. Они помогают наводить мосты. Давайте, все-таки, выпьем.
- Что мне еще не нравится, - сказал Инги. - Так это то, что люди Тьмы говорят о возвышенном преимущественно в пьяном виде. Вы не можете отрицать, ваша философия не терпит иного.
- Я могу отрицать, - ответил Бастор, выпивая коньяк. - Но не хочу.
- Вам кажется, что все что вы скажите, например о любви, трезвыми будет фальшиво. А пьяными вы не чувствуете тормозов и говорите то же самое, что хотели сказать, но уже свободно.
- А если и так? Любовь очень ценное чувство и лучше нажраться, чем ошибиться. И тормоза есть, но другие. А люди Света тоже пьют.
- Как мы хорошо сидим! - проникновенное воскликнул Арбир.
- Вот видите? - спросил священник Бастора.
- А разве плохо? - спросил Дхетадан. - Алкоголь придумали люди Тьмы, что здорово и невероятно.
- Это не запатентовано, - ответил Инги. - Но люди Света все равно пьют мало.
- Кстати, коньяк называется «Солнечный берег», - заметил Арбир. - Слышите, Одмин? Солнечный.
- Инсинуация, - сказал священник. - А настоящий «Солнечный берег», между прочим, делают в столице Бургаса - Боле.
- Экспорт, - объяснил Арбир.
- Бургас закрыт для Необъятной.
- Контрабанда... К слову сказать, вы, барон, привезли из Тракхемола замечательный шелк. Его доставили буквально на днях, но я уже сделал из него несколько платков и заказал дочери платье.
- Вашей дочери идет и так, если, конечно, это она там играет с леопардом.
- Конечно, она. Я вас познакомлю. Оринай! Пойду позову. - Арбир поднялся и спустился в парк.
Священник некоторое время разглядывал свою рюмку, а потом вдруг спросил:
- А скажите, Бастор, как зовут ту девушку, что вы любите?
- Релена, - ответил Халган. - Заметьте, не я начинаю этот пьяный разговор.
- Пустяки... Какое красивое, редкое имя... Я вам завидую немного... Постарайтесь не огорчаться сейчас: пройдет время - вы будете вспоминать это так чисто и хорошо... А ведь воспоминания - большая часть нашей жизни... Молодежь нынче такая жестокая, настоящую любовь встретить так трудно... Вы ведь по-настоящему любите?
- Разве я могу сказать «нет»? Хотя вы недавно... А остальное я где-то уже читал... Конечно, Редаф Взбески! Прошлый век. Знаете, Одмин, если бы любви становилось все меньше - никого бы на земле давно не осталось. Сплошные беспозвоночные и то вряд ли. Люди меняются. А с ними любовь. И ее должно быть больше.
- А как же волны на море? - спросил Одмин. - Они бывают не только высокими.
- Но они есть, - сказал Бастор, роняя голову на грудь.
Релена, море шумит о тебе. Называет твое имя, как тому, что стоит дальше - шепчет чужое. Я так и не понял, что сделала ты. Или бездействие тоже может обрушивать скалы. Погаснет ли огонь в моих глазах, черную грязь сожмут в агонии руки, в ночное небо устремятся мои драконы, чтоб не вернуться вновь; несчастной ли назовут эту любовь и будут неправы - спасибо за то, что я чувствую. И такая встреча в этой жизни, даже если игра случая - не пустяк и не напрасна. Как поцелуй, оставшийся без ответа и продолжения, как звезды, еще ждущие нас.
Красные тона полутьмы заливают коньяком боль и трепет. Я столько не умел, чтобы не требовать от тебя любви. Мне глупо и не нужно искать кого-то еще. Не надо и нет в моих мыслях людей рядом с тобой.
- Оринай, познакомься. Это - барон Бастор Халган из Дамирдаля, - донесся издалека, со стороны солнечных лучей голос Арбира. - Ему ты обязана своим будущим платьем.
Бастор с трудом поднял взгляд и сказал:
- Не стоит благодарности. У вас красивая грудь и вообще. Если бы я знал каким очаровательным девушкам предназначается шелк, я бы... не знаю что бы сделал, но точно что-нибудь хорошее.
- Вы и так были очень любезны, - улыбаясь ответила Оринай.
- Да? Похвала из ваших уст - высшая награда для меня. Можете располагать мной и впредь по вашему усмотрению. Я готов отправиться на край Света или Тьмы, объехать землю вокруг, быть съеденным дикими племенами.
- А как же ваша встреча в Пскемоне?
- Ангел! - сказал Бастор. - Похоже обо мне тут знают все.
- Ну не так уж и все, - ответил Арбир. - Просто - связи. Это событие очень интригует. Обещайте после рассказать нам о нем.
- Если останусь жив - непременно.
- Я думаю, останетесь.
- Вы так уверены... У вас связи?
- У меня интуиция, - гордо ответил Дхетадан.
Бастор кивнул и ничего больше не сказал.
Фардап поздним вечером был по-прежнему великолепен и далек. У самой гостиницы к Бастору пристала нищая.
- Дай, сынок, денежку! Тебе счастье будет.
- Какое отношение ты можешь иметь к моему счастью? - спросил Халган.
- А кто знает? Вдруг имею? Помоги старому человеку - тебе легче будет. Болезнь или рана обойдут. Удачи привалит.
- Мне и так нормально, - ответил Бастор, швыряя старухе баксер.
- Вот спасибо-то, сынок!- возопила та, кидаясь в ноги.
- Да пошла ты, - равнодушно сказал Халган, открывая дверь гостиницы. - Не надо мне от тебя ничего.
Бальг играл с Брантой в какую-то замысловатую игру. Они поочередно ставили на бумаге точки, что-то обводили и смеялись.
- Я вас так всех люблю, - пробормотал Бастор с порога. - Мы завтра можем уже полететь домой. Бранта, ты летала когда-нибудь на драконе?
- Нет, - ответила девочка. - Папа меня возил на лошади.
Халган понимающе покачал головой.
- Полетаем.
Когда было поздно, Бальг ушел спать, Бастор тоже лег и уже сопел о чем-то своем, Бранта подошла к его кровати и тронула Халгана.
- Что? - спросил Бастор, приоткрывая глаза.
- Спасибо, - прошептала девочка.
- Ну что ты... какие пустяки, - Бастор растрепал ей волосы и сел. - Устала сегодня?
- Нет. Я же никуда не выходила. Только играла с Бальгом.
- Да, конечно... Все будет хорошо... Скоро мы приедем в красивый замок. Там... Не думаю, что ты будешь о чем-то жалеть и в чем-то нуждаться... А сейчас иди, пожалуйста, спать... Утром нам надо быть бодрыми....
«Да, - подумал Бастор, глядя на юркнувшую в свою постель девочку. - Отцом мне быть, похоже, рановато».
ГЛАВА 25.
Выборы прошли в отсутствие Халгана, но его голос вряд ли что-нибудь изменил.
Как полагается, на Соборной площади и ближних улицах сошлись все желающие голосовать. Пятнадцать трибунов, посовещавшись для вида, предложили титул мэра Талаубу Крендану и Брену Грартуну. Последний на предложение ответить по-отцовски не смог. Он бросил сумасшедший взгляд на семью, полностью, за исключением Транга, прибывшую в Дамирдаль, на площадь и сказал:
- Но вы же знаете, что я очень молод.
- Херня! - хором отозвалась Соборная площадь.
- Ну смотрите, - сказал Брен.
Волю его, которой и так перед выборами осталось немного, подавила привезенная из Фардапа почта. В газетах расписывалось как Грартун выступил защитником прав всех обездоленных и задал жару парламентским коррумпаторам. Этот козырь был небьющимся.
К тому же во время чумы Брен находился в городе, а Талауб скрывался в замке. И как Крендан не доказывал, что уединился для изготовления чудодейственного лекарства - никто ему не поверил. Вот так он и чуму не вылечил и мэром не стал. И бард ему не помог (впрочем, за барда Талаубу сказали «спасибо»).
Когда голосующим раздали специальные шары, пустили к избирательным накопителям, а потом подсчитали результаты - победа Грартуна стала очевидной.
- Я без мэры рад, - сказал Брен ликующей семье. Клан уже заготовил огромное количество кумтаринского и вина. Вино раздавали народу, кумтаринское - знати.
Бастор вернулся в разгар торжеств. Гарта на них была. Мать уже вернулась.
- Мама, это Бранта, - сказал Бастор. - Мы устали. Дай нам, пожалуйста, поесть и место для ночлега.
Ребенка накормили и уложили спать, после чего баронесса потребовала объяснений. Бастор рассказал про родителей-крестьян, умерших во время чумы, про бродягу-сутенера, остальное - объяснения баронессу удовлетворили.
- Пусть, конечно, живет. Воспитаем, устроим и все такое. Но этого, Бастор, я от тебя не ожидала. Почему?
- «Не нам судить что в наших дебрях скрыто, но нам решать куда девать плоды», - ответил Бастор. - Согласись, какая глупость?! Или тебе нравится Пелькерт?
- Ты же понимаешь, что это не игрушка.
- Понимаю. И не хочу, что бы к ней так относились. Упаси бог баловать! Вырастет смазливой дурой - будет всю жизнь живым укором.
- Она будет красивой.
- Да, все говорят. Тем более... Образование никакого. Знаешь, мы в дороге много разговаривали, она рассказывала о себе, а я объяснял, что Земля круглая, что Небо не твердое, почему бывают приливы и отливы, и как драконов учат не какать над городами...
- Очень энциклопедические сведения.
- Хотя бы это. Я ведь все-таки бакалавр. Я чувствовал что-то особенное. С ней будет интересно.
- А что скажут твои друзья?
- Не имеет значения... У них, я понял, праздник.
- Да. Брена выбрали мэром. Почти единогласно.
- Слеггер там?
- Да. Он привез из Халгана вещи. Думаю, надо будет устроить прощальный ужин.
- Думаю, завтра, мама.
- Так скоро?
- Обстоятельства. А почему ты не на празднике?
- А что там делать? Старики уже все разошлись. Одна молодежь гуляет.
- Какая ты мама, старуха?
- Обыкновенная, сынок.
- Прекрати, - Бастор протянул ей деревянный сосуд. - Это фардапские духи. Ароматы медовых полей в одном флаконе. Только не вздумай отдать Гарте. Я пойду Слеггера поищу.
- Спасибо, - мать открыла флакон. - как приятно пахнут... Желательно, что бы ты, когда найдешь Слеггера, вернулся на своих ногах и примерно с таким запахом, а не с алкогольным.
Особняк Грартуна сиял. Особенно беседка в саду, которую кто-то по пьяни поджег. Теперь с одной стороны слуги по цепочке передавали ведра с водой и без, а с другой на корточках и траве сидели Слеггер, Биф, Март, Гарта, Планта, Шотилла, многие другие и наблюдали как мэр Дамирдаля жарит на огне хлеб.
- Этот кусочек у тебя золотым получится, - сказал Стак.
- А я его не буду есть, - ответил Брен. - Я музей в городе открою. Своего имени. Всякую рухлядь ему подарю, и хлебушек этот сгодится, его мумифицируют и положат под стекло. И давайте-ка быстро жертвовать разные экспонаты в экспозицию! Я - серьезно! Слеггер чего-нибудь нарисует...
- Я принесу пару кандалов, - сказал Стак. - Как в музее без кандалов?
- Я - старый разбитый доспех и двух солдат, - сказал Биф.
- А солдат почему? - спросил Грартун,
- А они такие чурки! Ничего не понимают! - в сердцах бросил Ростбиф. - Зачем они мне?! Музей деревянной скульптуры...
- А Планта пусть подарит себя, - сказал, хихикая, Март.
- Я? Жди! Купите меня. Скинетесь и я подумаю.
- А я ничего не подарю! - крикнул Бастор из-за огня. - Я открою музей своего имени! У меня уже есть кусок древней книги, а Слеггер чего-нибудь нарисует!
Люди на траве и на корточках радостно зашумели.
- Всегда ты мне подражал! - проорал Брен сквозь пламя. - И шпоры всегда вслед за мной покупал и плащи, и шутки у нас одинаковые!
- Какой юмор можешь придумать ты, списывавший у меня сочинения?!
- Да у вас у обоих с ним плохо, что вы ругаетесь? - спросила Шотилла.
- О, наприглашал хулителей пить нахаляву! - ответили с другой стороны беседки.
- А вы скиньтесь и откройте один музей на двоих, - посоветовала Планта. - Тогда вам и на меня денег может хватить.
- Ага, а музей будет имени Халгана-Грартуна!
- Почему это ты первый, а я второй?
- Но ведь буква «Х» в алфавите раньше.
- Но я мэр!
- Уже загордился, - сказал Бастор, подходя ближе. - Здравствуйте, друзья. Видали что власть с людьми делает?
- Как съездил? - спросил Брен, начиная обниматься.
- Удачно. Поздравляю тебя.
- Ага, спасибо... Ты вовремя. Все официальное позади, мои удовлетворенные родственники пытаются уснуть, а мы гуляем. Только свои... Эй, вина барону Халгану! Ну и остальным, конечно, тоже.
- Ворота будут открыты с завтрашнего вечера, - сказал Бастор.
- Где? - спросил Слеггер.
- В Пскемоне... Ничего, да?
- Я чувствовал, - сказал художник.
- И когда ты?
- Завтра же...
- Уедешь, получается? - спросил Брен.
Они сидели в еще не спаленной беседке, ненадолго покинув место пьянства и чества. Там было по-прежнему беззаботно и никто не знал, что Слеггер собирается делать и уезжать.
- Зависит от того, чем закончится.
- Да чем закончится? Нарисуешь и все, - махнул рукой Грартун. - Нечего воображать всякие ужасы. Сколько людей ее видели - и ничего.
- Сколько до Пскемона ехать верхом? - спросил Слеггер.
- Не надо верхом, - сказал Бастор. - Ты ведь примешь от нас в подарок дракона?.. Полетим вдвоем.
Брен удивленно покачал головой.
- Ты заранее так хотел? - спросил Слеггер.
- Нет, - ответил Бастор. - Так получилось. Я, видимо, действительно склонен к подражанию.
- Но ты, надеюсь, вернешься? - спросил Брен.
- Да. Я же музей открываю.
- Тогда лучше тебе побыть в другом месте.
- Ты просто конкуренции опасаешься.
- Я тебя налогами задавлю.
- Посмотрим!
- Да!
- Да!
- Да!
- А я зато в Фардапе такую женщину встретил - ты бы в слюнях своих утонул!
- Ну, это спорно, - сказал Брен. - Из-за женщины? Ни за что.
- Просто у тебя слюней нет.
- У меня слюней побольше, чем у тебя! Смотри: тьфу!
- Ну и что это было? У меня в Предгорье дети, плюют больше и дальше! Тьфу!
- Ой! Это ты называешь слюнями?! Какая-то моча воробьиная.
- Чья? - удивленно спросил Бастор.
- Конечно, откуда тебе знать ботанику? Слеггер, плюнь, пожалуйста. Сейчас увидишь, хвастун, даже неискушенный тебя переплюнет.
Слеггер сделал что его просили. Брен как-то сразу успокоился.
- Пойдем, - сказал он Бастору. - Зря мы здесь. Он знает нашу национальную игру.
- Она у нас тоже очень популярна, - виновато объяснил Гелот. - Я много тренировался.
- Вот живут люди! - позавидовал Брен. - Играют...
- Не знаю, как я туда вернусь, - подумал Слеггер вслух. - Я уже здесь привык.
- А как же наши нравы? - поинтересовался Грартун.
- Иногда не нравятся. Но я привык.
- И не уезжай никуда! Дом тебе построим! Замок! Жену, если хочешь, найдем, детей... Но если не хочешь - не найдем. Живут же здесь Шенталы всякие?
- Кстати... - начал Бастор.
- Да были, были, - сказал Брен. - Но ушли. Чего им в чужую тусовку лезть?
- Свидеться, значит, не удалось, - пробормотал Халган. - Ну и ладно.
Крики с поляны наводили на мысль, что какие-то пьяные дети или девушки заблудились в лесу, а теперь начали звать родителей:
- Бре-е-ен!
- Сле-еге-ер!
- Баас-тоор!
- Бре-е-ен! - проблеял Грартун. - Ну, чего вы замолчали? Эхо никогда не слышали?
- Вы где-е?!
- Кхм, - многозначительно сказал Брен. - Пойдемте к ним. Сейчас мы тебя, Слеггер, проводим! Да. Век помнить будешь.
«Вина графу Гелоту!» - разнеслось по цепочке слуг.
ГЛАВА 26.
И показался Пскемон. Разбитая драконная площадка, словно мертвенный шум леса, словно говоривший: «А ну-ка, пошутите теперь, посмейтесь». Пришло время темноты с ее кажущимся спокойствием и таким молчанием, что становилось не по себе быстро бьющемуся сердцу.
- Куда идти? - спросил Слеггер, привязывая дракона к дереву.
- В храм, - ответил Бастор.
Слеггер взял мольберт.
Весь день давило предстоящее. И выпитое. От этого дрожали руки, путались мысли. Даже на появление Бранты, Гелот, в отличие от Гарты, отреагировал заторможено. Примерно: «да, вижу: девочка, отличный поступок, Бастор. Ты спас ее. Когда мы полетим?»
Гарта окружила Бранту заботой и лаской, даже получила от брата выговор. Впрочем, достаточно несвязный.
В нетерпении они слонялись по дому. То Бастор заходил в комнату Слеггера, то Слеггер к Бастору. Гарта, баронесса, все говорили прощальные слова, звали в гости еще. Слеггер улыбался и обещал; думал о другом. Он взял мольберт. Считанные шаги до свободы, считанные секунды до конца возможности отойти в сторону, удрать... Не будет этого.
Барабанной дробью разнеслось по Пскемону эхо шагов. Но чем медленнее они были, тем громче звучала в них барабанная дробь и ближе становился Храм. Перед проломом, еще более черным, чем все остальное, Слеггер озаренный внезапной мыслью, остановился и сказал:
- Бастор! Ты же спас ее.
- Бранту? Возможно. А возможно - себя... Давай уже пойдем, - ответил Халган.
Замкнутости пространства не чувствовалось. С их приходом отовсюду полился ровный красный свет, который вдруг сменился синим, потом желтым, словно неслышимый голос говорил «нет», выбирая подходящий тон. Наконец приемная стала зеленой и голос, уже отчетливо различимый сказал:
- Вот так хорошо...
Потом он сказал:
- Конечно, следовало бы войти через дверь, но очень уж хочется удивить гостей: не каждый день у нас бывают художники. К тому же из Света.
Зелень в центре приемной почернела и превратилась в высокую женщину в бархатном платье.
- Здравствуйте, - сказала дама. - Со мной искали встречи. Это не удивительно, но приятно. Я решила доставить удовольствие Вам и себе. Говори, Бастор.
- О чем? - спросил Халган. - Вот художник, он хочет написать портрет.
- Хочет - так пусть пишет. А ты говори. Ты ведь тоже здесь не просто так.
- Я хотел видеть тебя. Это было бы достаточно.
- Хорошо. Посмотришь... Нелегко тебе будет. И твоему другу будет нелегко. Я женщина капризная, - ее голова вдруг превратилась в обезьянью, шея вытянулась и получившееся существо заорало прямо в лицо Слеггеру. - Не буду позировать спокойно!
Слеггер отшатнулся. Королева приняла первоначальный вид.
- Не обращайте внимания, - сказала она светским голосом. - Рисуйте. Мы с вашего позволения, еще потолкуем с бароном Халганом.
Слеггер поднял упавший карандаш и раскрыл мольберт. Королева села в полукресло, очень кстати появившееся под ней, сложила руки на коленях и глядя перед собой, прошамкала, силясь улыбнуться:
- Сыночек-то пришел... К мамочке... новых друзей показать.. Девочками похвастаться... Вы-ырос... Улетит скоро, сокол ясный, в небо синее... за лебедушкой своей...
Слеггер опустил карандаш. На краешке кресла сидела старуха в грязном платье и рваной шубейке.
- Дом отчий в страшных снах вспоминати будет... И мамку свою старою схоронити не придет... Ни письма, ни весточки из голубой дали не пришлет... - старуха пустила слезу. - Улети-ит... Так вот хрен тебе, - королева сплюнула на кукиш. - Обломись, светленький ты наш.
- Я прошу прощения, но мне очень трудно рисовать, - сказал Слеггер.
- Ну и не рисуй, - грубо ответила королева. - Очень надо!... - рассыпалась на десяток маленьких девочек и девочки, закричали, тыкая в Слеггера пальцами. - Не умеешь! Не умеешь!
Слеггер вздохнул и занялся смешиванием красок.
- Конечно, тебя этому не учили, - грустно сказала королева. - Я же бываю разной. Не только высокой, благородной. Не только как на твоей картине, - она сжалась в низенькую толстую женщину с большими губами и короткими пальцами. - Памыдоры! Памыдоры! Дэшовые памыдоры! - достала из-за пазухи помидор и кинула в Халгана. - Бастор! Не заскучал еще? А погоди, сейчас дождешься. Подарки! Подарки!
Королева опять исчезла. На ее месте появилась девушка в красном платье. Она села на растянувшееся до дивана кресло и посмотрела на Халгана.
- Бастор, - сказала Релена. - Я так ждала тебя, так мечтала... Почему ты не идешь? Иди, смелее, Бастор, смелее... - она вдруг вскочила. - Ну трахни меня! Ты ведь хочешь этого! Давай, трахни! ... Смотри! - она сорвала с себя платье. - Ты никогда еще не трогал эту грудь! Так трогай! Грубо, резко, бери!.. А скажи, она красивая? - девушка оглядела себя, осторожно касаясь тела кончиками пальцев, изменив тон на ласково зовущий. - Подходи же, не бойся! У тебя ведь осталось для меня еще немного потенции? Это же замечательно. Взгляни на эти ноги. И выше, выше. Ты знаешь, как я умею? Вот так, бедрами, и вот так. Ну что ты стоишь? Мне же холодно.
- Ты, сука, - сказал Бастор Релене. - Как ты смогла ее?...
- А думаешь 45 долей Тьмы это мало? - деловито спросила королева, одеваясь. - Это ого-го! Так же как твои 45 долей Света. Прямо зеркало какое-то, правда? Чего ты, дурень, стоял столбом? Я же тебе мечту поднесла прямо на диванчике.
- Хочется с дерьмом меня смешать?
- Неплохая идея. Да только, Бастор, незачем, - в комнате опять появилась Релена. - Я тебя, конечно, не люблю, но чисто перепихнуться с тобой было бы недурно. Мне про тебя рассказывали интересное... Ну зачем сжимать пустые кулаки? Разве тебе в них больше схватить нечего?
- Право сильного не самое справедливое право.
- Да... «От богов надо держаться подальше», - раздался опасливый шопот Каюнера. - « Не пугай меня так больше - я же могу зарезать тебя как барана», - королева, став змеей, обвилась вокруг Слеггера и заглянула в набросок. - Что готово уже?.. Э-э, чтобы рисовать меня нужно особое искусство... Королева Света сидела бы как швабра и улыбалась в одну точку... Движение!.. Ладно, пошутили и хватит. Дадим художнику возможность поработать, - она снова оказалась в кресле. - Бастор, подойди ближе, поговорим спокойно.
Халган приблизился к ней и вскоре сзади него появилось кресло.
- Садись, - сказала королева. - Тебе понравилось мое выступление?
- Нет.
- А ты, верно, ждал высоких черных колон и величия?.. Ждал, но только зачем они, Бастор? Это все есть, но к чему этим постоянно пользоваться? Колонны обвалятся, величие превратится в позерство.
- Можно подумать, ты встречаешься с нами каждый день... Для чего нужно было устраивать эти мерзкие сцены?
- Какие это «мерзкие»? Были всего лишь твои страхи и немного декораций... Ты пойми, что мне все равно. Мне безразличны твои отношения с этой девушкой.
- И мой выбор между Светом и Тьмой?
- Да. Почему он должен меня волновать? Ты волен искать себе веру. Но меня не касается и то, как ты сможешь с ней жить после. Я - одно из направлений. Кто хочет - тот стремится ко мне, полагая меня идеалом. И чем более он ко мне приближается, тем более он счастлив, потому что чувствует, что его жизненная сила продуктивна, что она не пропадает зря, а множится и крепнет... То же происходит и со Светом. Иди туда - узнаешь.
- Мне будет очень трудно.
- Ты это мне говоришь? А я знаю, но разве я тебя гоню? Ты сам мечешься и выбираешь... Поверь, Бастор, если ты боишься трудностей - лучше останься. Не пожалеешь. Привычный уклад, своя среда. Это - спокойно. Это легче... Конечно, если чувствуешь, что сможешь навсегда изменить свою предрасположенность к Тьме, также далеко зайти в сторону Света, также понять его прелесть как мою - попробуй. Я знаю, на этом пути ты будешь часто меня ругать за собственное бессилие и бояться моей мести - так вот, не бойся. Я не обижаюсь. Ругай на здоровье... Что ты хочешь попросить?
- Ты же знаешь.
- Знаю. Но ты попроси. Произнеси эти слова и сам послушай их.
Бастор посмотрел королеве в глаза. Королева улыбнулась. А в ее взгляде была доброта.
- ...Забери из меня и Релены Тьму, - сказал Бастор.
- Еще раз, - мягко попросила королева.
- Забери из меня и Релены Тьму.
- А может мне убить вас обоих? Я понимаю, Бастор, что ты готов на многое, но распоряжаться еще и чужой судьбой... Я не позволяю себе этого. И я не могу уйти из тебя. Это - твоя Тьма. И Тьма Релены - ее. Других хозяев у нее нет. Даже если возможно лишить вас части вас самих, это не приведет ни к чему хорошему. Очень резкий переход... Не проси меня об этом.
- То есть, ты можешь, но не хочешь?
- Да. Я многое могу. И поэтому должна действовать очень осторожно. У меня есть свои законы, которые много сложнее ваших. И хорошо, что я принимаю решение в миллионы раз быстрее любого человека.
- Ты знаешь чем закончатся наши отношения с Реленой?
- Я знаю чем они могут закончиться... И совершенно точно, вы оба умрете... Бастор, ты становишься человеком Света. Ты оцениваешь меня так, как они, ты воспринимаешь меня с большого расстояния, чем раньше, ты недавно мог бы ответить на все эти вопросы не хуже меня. Но я знаю, что ты не дойдешь до Света. Это не внушение, это - оценка твоих возможностей.
- Это провокация. Ты же знаешь, что я упрям, как осел.
- Да хуже, хуже. Но тем ни менее, ты слишком долго был со мной, чтобы забыть это. Попытайся извлечь из этого выгоду, пройти по пограничной полосе. Я с удовольствием послежу за тобой, потому что многие пытаются сделать так, но обычно не могут. Этот баланс - самый сложный. Я не приказываю тебе, а всего лишь советую, как надежный друг.
- Я знаю это.
- Пока знаешь. Ты удаляешься и скоро начнешь меня бояться.
- Я потеряю свою интуицию?
- Не исключено. Она ведь порождение твой прежней жизни. Ты захотел новой.
- Это желание - тоже порождение моей прежней жизни.
- Все в твоих руках. Найди то, что помогало тебе предугадывать события - и никто тогда этого у тебя не отнимет.
- Зачем король кричал на меня?
- Это я кричала на тебя. Нет ни короля, ни королевы. Есть просто Тьма. Я в короне потому что Слеггер хотел видеть меня королевой. Это вполне естественно для мужчины. Красивая женщина лучше алкаша на троне, - королеву вдруг раздуло до неимоверных размеров. У нее выросла борода, она дыхнула перегаром и рявкнула. - Никто не знает истинного обличия Тьмы!
Слеггер, в этот момент смотревший на королеву никак не отреагировал. Он наносил на картон штрихи.
- У меня есть вопрос, на который я сам никогда бы не ответил: скажи мне слово Тьмы.
Король стал королевой, королева расплылась в улыбке...
- Конечно, можно выразить Тьму в одном слове, но ты его не поймешь. Оно тебе не скажет ни о чем. Ты только промучаешься лишний раз, угадывая его смысл... И, кстати, как я могу сказать слово Тьмы человеку, не умеющему управлять своими чувствами?
- Подумаешь, слово! Любовь не меньше твоего слова.
- И не больше. Подумаешь, чувство!.. Слишком много истин могут вести с ума. Нам лучше попрощаться, Бастор. Чувство меры - то, чего многим не хватает. А слово меры я произношу: все.
- Я понял, королева, - Слеггер, похоже, услышал ее последнюю фразу. - Мне хотелось бы запомнить взгляд. Вы не можете открыть глаза?
Бастор с удивлением посмотрел на Слеггера: глаза у королевы были открыты.
- Это нетрудно, - сказала королева.
Ее зрачки закатились и в прорезях глаз вдруг появилась бездна, бушующий черно-красный огонь. Языки пламени рвались из глазниц, но не переходили предела век, довольствуясь отпущенным им пространством и в то же время Вселенной. Временами пожар стихал и обнажалось то ли ночное небо, то ли скрытое кожей стальное забрало.
- Так видно? - спросила королева и, взглянув на Бастора, добавила. - Последний сюрприз.
Слеггер не отрываясь смотрел в бездну, забыв про портрет. Бастор через силу отвел глаза и сказал:
- Спасибо, королева. Это стоило всего разговора.
Тело королевы, между тем, исчезло, осталась только голова с этим горящим взглядом и прежде чем раствориться в зелени приемной голова сказала:
- Никакого плагиата. Так концентрируется внимание.
И словно кто-то потушил свет. Пропала зелень, сама приемная; было слышно, как неподалеку за стеной топчутся и фыркают драконы. Аудиенция была окончена.
ГЛАВА 27.
Черный бархат лесов тревожило ветром. Драконы, поймав, воздушный поток, планировали на Запад. Неподалеку светился огнями Шентал, на горизонте блестела звездная россыпь Дамирдаля. По реке, как масло по куску хлеба, размазалась Луна. Бастор летел с закрытыми глазами, молча, и казалось, что дракон ему не очень-то и нужен.
- Ты в порядке? - крикнул Слеггер, поравнявшись с птицей Халгана.
Бастор кивнул, прозрел и посмотрел вниз:
- Давай где-нибудь приземлимся. Скоро граница.
Они выбрали деревню покрупней и сели неподалеку от трактира. Разбуженный хозяин, увидев драконов, поспешил окончательно проснуться и заняться приготовлением пищи. Он твердил «сейчас» и рубил тесаком мясо, и бросал его в печь на противень.
Бастор с четырьмя кружками пива сел за стол в самом темном трактирном углу и сказал Слеггеру:
- Надо снять напряжение.
- Так просто не выйдет, - мрачно ответил художник.
- Можно умыть лицо холодной водой, если поможет. Я предупреждал нас. Мы были выше осторожных советов.
- Все нормально. За кайф надо платить.
- Тебе не показалось, что это был несколько мазохистичный кайф?
- Почему?
- Потому что, не знаю как тебя, а меня били конкретно по самым уязвимым местам. Я увидел свою беспомощность настолько близко, что... Я не знаю что теперь будет.
- Беспомощность? Да, особенно, когда появились всадники.
Бастор оставил пиво и глянул на Слеггера:
- Какие всадники?.. Расскажи, что ты видел с самого начала.
- Мы зашли...
- Да...
- Цвета начали меняться.
- Да.
- Потом весь зал осветился зеленым.
- Ну.
- На стенах появились фрески. Совершенно нетронутые целые и светились.
- Я не заметил этого... А потом? Ты видел королеву?
- Да. Она появилась в центре.
- Из зелени.
- Да. Села в кресло и кивнула. Я начал рисовать.
- Кивнула? И ничего не крикнула не сказала?
- Нет. У нее даже глаза были закрыты.
- ...Она открыла их в конце.
- Ты видел?
- Огонь?
- Да. То исчезающий, то появляющейся. Такая бездна!
- Видел... - Бастор усмехнулся. - Последний сюрприз. Мы вдвоем прожили одно и тоже начало и конец встречи. Середина была у каждого своя. Она ведь не обвивалась вокруг тебя змеей?
- Нет. Она не двигалась, а единственное что сказала это про чувство меры.
- Ага... А что за всадники?
- Я понял, что это всадники Тьмы. Они сходили с фресок... Лица... Я не объясню... Я сделал наброски. Не стал рисовать все. Я запомнил. Это в одну картину не уместить. Не смогу... Один ее взгляд... Я не понимаю, что я рисовал до этого... Такая сила.. Чувства превращаются в цвета... Движение... Нужно что-то особое...
- Послушай, Слеггер, - вдруг сказал Бастор. - Тебе не надо сейчас много думать об этом. Тебе надо бежать. Скорее. Как бы это не выглядело со стороны. Все, что увидел, ты успеешь уравновесить Светом... Понимаешь, то, что мы видели, было... Могло быть концентрированным ударом Тьмы.
- А вдруг от резкого перепада я сойду с ума?
- Поверь, ты скорее сойдешь с ума без резкого перепада. Не езди в Тракхемол. Чем скорее вынимают руку из кипятка, тем легче ожог. Тебе есть куда возвращаться.
- А что будет с тобой?
- Я не знаю ничего и думать не хочу. Каждая мысль может лечь в фундамент сумасшествия.
- Поехали со мной.
- Нет. Куда из дома? Мне надо оставаться здесь.
- Тебе разве не надо ничего уравновешивать?
- Не знаю. Нечем. Не спрашивай. После буйной пьянки надо домой. Ты отправляешься к себе, я к себе. Мне кажется, так будет лучше.
- Ты обычно всегда хорошо думал, прежде чем что-то решать, не боишься, что пожалеешь?
- Я и так сейчас много боюсь. Я... Оставим пока... Через месяц-два, я поеду в Тракхемол. Ты знаешь, где меня там искать.
- Да, - Слеггер пододвинул к себе принесенный трактирщиком ужин и начал есть. - Вернусь в Солнечную и все будет хорошо... А для чего я тогда сюда ехал?
- Ну не для того, чтобы все было плохо.
- Если я заставлю впечатление поблекнуть - упрямо сказал художник, - исчезнет смысл моей жизни в последнее время. Все эти дороги, события, мысли... Останутся только немеркнущие воспоминания о беспрестанных попойках. И все?
- Я не заставляю тебя забывать все, пугаться собственной смелости, которая была. Но ты сейчас наелся яду и не желаешь лекарства.
- Я намеренно это сделал.
- Вольному - воля, клетчатому - клетка, - Бастор вздохнул. - Ты совершаешь для себя подвиг. Подвиг! Я тебе завидую, но не могу его повторить. Я не помню за собой подвигов.
- Ты просто не веришь, что я смогу пережить это. А я переживу.
- Просто ты мне нравился таким, каким был. Себя я вообще люблю до безумия, а сейчас мы оба не знаем чем заразила нас эта баба, которая заведомо была больна. Она не сказала ни одного слова зря. Не сделала лишнего жеста. Во всем этом способность создать или разрушить. Я не привык к такой неизвестности. От нее я умею защищаться хуже всего.
- Ты просто не веришь, - повторил Слеггер.
- Не верю, - ответил Бастор. - Это роскошь, я к ней привык. Я не хочу ее терять и пускай все вокруг и во мне изменится тысячу раз - я не собираюсь от нее отказываться. Тогда исчезнет смысл моей жизни, а я не хочу «начинать свои замки сначала». Я - это лень, я - это расчет, я - это литр пива.
Слеггер улыбнулся.
- Бастор, я не верю, что ты изменишься.
- Слеггер, я знаю, что изменюсь.
ГЛАВА 28.
- Ну, прощай, - сказал Халган, когда драконы приземлились перед границей. - Помни о нас.
На еще спящее поле с просыпающейся реки поднимался белый туман, и роса с травы оставалась на голенищах ботфорт. Там, в тумане, был Магурлин. И неизвестно насколько далекое будущее.
- Мы увидимся.
- Да, конечно. Обязательно напиши.
- Обязательно напишу, - пообещал Слеггер.- ...Спасибо тебе.
- Не рано ли?
- Нет... Спасибо.
- Пустяки.
- Передай Багнат и Релене, что они... что с ними было хорошо.
- Я попробую.
Слеггер хотел еще что-то сказать, потом передумал и медленно двинулся к границе. Бастор тут же развернулся и отправился в другую сторону. Он прилетел в ближайший трактир, снял комнату и лег спать. К счастью, ему ничего не приснилось.
Прошел остаток ночи и часть утра. Часов через семь его разбудили крики во дворе.
- Чей дракон в стойле?
- Постояльца.
- Где он?
- Спит. На втором этаже.
- Буди.
По лестнице застучали сапоги трактирщика. Бастор попытался успеть одеть на нижнее белье верхнее, но не успел.
- Господин! Господин! - забарабанили в дверь кулаки.
- Чего надо? - спросил Бастор, не попадая ногой в штанину.
- Вас спрашивают военные!
- Какие?
- Лейтенант Его Величества, а с ним трое солдат.
- Ну и запускай по одному.
Трактирщик задумался. Когда же он переварил сказанное, Бастор открыл дверь, будучи уже в кольчуге.
- Помоги застегнуть панцырь, - сказал Халган. - Туже... Ага, спасибо... Ну, веди теперь.
Лейтенант и солдаты стояли полукругом у входа. Бастор вышел на порог и остановился, придерживая рукоять меча, глядя по сторонам презрительно спокойно.
- Кто вы? - спросил офицер.
- А вы? - спросил Бастор.
- Я виконт Гудинар Фанхар, лейтенант короля.
- А я Бастор гой Халган. Барон. Еще вопросы.
- Вы из Дамирдаля?
- Из Дамирдаля.
- А что делаете здесь?
- Сплю, блин! - ответил Бастор. - Чего пристали?! Война, что ли?
- Да, - совершенно серьезно ответил лейтенант. - Нам объявила войну Белая Сторона.
- Когда?
- Позавчера.
- А какое сегодня число?
Ответ лейтенант Бастора поразил: один день из его жизни куда-то делся. Вроде бы немного, но странно не менее, чем потеря года. Причем, последняя неделя - вот она, как на ладони: Фардап, Бранта, Оринай Дхетадан на леопарде, Брен-поджигатель, Пскемон, королева, дорога на запад, трактир, сон... И вот, пожалуйста! А еще война!
- Ага, - Бастор посмотрел в сторону границы. - И чего теперь?
- Король собирает войска. Вам, наверное, надо вернуться в Дамирдаль и поспешить подготовить свой отряд.
- В количестве?
- Это решается на месте. Мэром или армейским командующим провинции. Спешите, пожалуйста, здесь неподалеку уже могут быть Серые. Мы видели чужих всадников.
- Магурлин, значит, за Белых?
- Да.
- Как плохо... А скажите, есть ли какой-нибудь официальный приказ, как поступать в Необъятной с местными людьми Света?
- Приказа пока нет. Но мы сегодня слышали, что в одной деревне крестьяне разграбили и сожгли несколько «белых» домов.
- Это ерунда. Это марадерство.
- Вижу отряд «серых»! - вдруг крикнул один из солдат.
Из соседнего леса действительно выезжали конники и двигались к деревне.
- У вас только трое солдат? - спросил Бастор лейтенанта.
- Да. Мы разведка. Наша рота в 30 верстометрах отсюда.
- Сваливать надо, - сказал Халган.
- Не успеем, - лейтенант прикинул расстояние до отряда. - Догонят.
- Значит прячемся.
- Найдут. Это же «серые». Они сразу начнут грабить.
- Значит сваливаем и пусть попробуют догнать, - Бастор бросился к драконной, солдаты, как по команде, - к своим лошадям.
Хозяин трактира активно включился в подготовку Халгана к отступлению, так как надеялся успеть спрятать в драконной кое-что из нажитого нелегким трудом добра.
- Ты помнишь, когда я к тебе приехал? - тихо спросил Бастор трактирщика, продевая страховочный ремень через кольцо на поясе и пристегивая его к седлу.
- Вчерась, - ответил трактирщик с подобострастным недоумением.
- Всего семь часов, получается, спал?
Трактирщик забормотал что-то о тяжелом времени и пообещал в следующий приезд Бастора оградить его от всяческих беспокойств. Халган усмехнулся и выехал из драконной. Солдаты с нетерпением его ждали и все время косились на дорогу.
- Я отвлеку их, а вы давайте огородами к Котовскому, - сказал Бастор.
- А кто это? - спросил лейтенант.
- Поговорка такая.
Халган поднялся в воздух и полетел навстречу магурлинцам.
Те заметили Бастора, различили даже герб на щите, спешились и приготовились стрелять из арбалетов; прикрываясь лошадьми, целились в небо. Халган покружил на безопасном расстоянии, дразня противника, спровоцировав нескольких нетерпеливых на напрасные выстрелы, и, наконец, решил сымитировать атаку. Но едва он приблизился к «серым», как те разрядили половину своих арбалетов; несколько стрел на излете царапнули дракона, а одна отскочила от панциря Бастора. Халган обвис на страховочных ремнях, вызвав в толпе магурлинцев торжествующие крики, по мере выяснения обмана, плавно переходящие в озверелые.
Своим поведением противник добился у Бастора взаимности: эти крикуны, мельтешащие внизу раздражали Халгана все больше и больше. Их патологическое желание его убить, их слаженные действия в этом направлении породили внутри Бастора стальное желание защититься, и защититься нападением. Следующая имитация атаки вполне могла перерасти в таковую, если бы Халган не увидел, что лейтенант с солдатами уже довольно далеко, и тогда, неохотно прекратив свои маневры, он полетел следом.
Магурлинцы сразу повскакивали на коней и бросились в погоню. Фанхар оглядывался на Бастора и показывал мечом куда-то в сторону. Там наперерез лейтенанту неслись по полю шестеро «серых», очевидно, тоже высланная вперед разведка.
- За одним не гонка - поймаешь поросенка, - злобно пробормотал Бастор и, бросив дракона в пике, атаковал шестерку, которая из-за скорости не успела даже толком на это среагировать.
Халган знал, что надо нападать на последнего в строю, чтобы остальным неудобно было стрелять, и когда под крыльями птицы замелькали всадники, он ткнул копьем в шестого и сразу взлетел выше. Выбитый из седла человек с земли не поднялся, на наконечнике копья Бастора закраснела кровь. В памяти остались тронутые ржавчиной кольца на шлеме убитого.
«Серые» бросили преследовать Фанхара, съехались в круг, спешились и зарядили арбалеты. Бастор, описав в воздухе эллипс, завис над магурлинцами и тоже достал арбалет: все, сволочи, дождались! Стрелы с земли до Халгана не долетали. Зато его - били наповал.
Рассекала воздух и уносилась вниз смерть с мелодичной трелью оперения. Он видел как оседали на траву, утыканные его стрелами люди; он слышал как свистят вокруг стрелы остальных «серых», подоспевших на помощь товарищам, ему было все равно. Азарт и какая-то бешенная злоба овладели им. С остервенением Халган вырывал стрелы из колчана и, охладевая на мгновенье, посылал их вниз с убийственной расчетливостью. Пока колчан не опустел.
Убедившись, что лейтенанта никому не догнать, Бастор метнул копье и налегке полетел к лесу, где скрылся Фанхар. Ему надо было пролететь 30 верстометров, чтобы соединиться с упоминаемой лейтенантом ротой. Это расстояние Халган преодолел за полчаса. Он заметил подающих знаки солдат в знакомой форме и приземлился на поляне, опередив Фанхара минут на десять.
ГЛАВА 29.
Капитан кавалеристов был любезен и признателен. Его отряд стоял лагерем в сосновом лесу неподалеку от тракта. Бастора пообещали накормить отличным обедом и предложили охрану до Дамирдаля. От охраны Халган отказался.
- Лучше расскажите мне, что происходит, - попросил он.
- А думаете, я знаю? - ответил капитан. - Подняли по тревоге, указали направление и вперед: воюйте. «Встретите «серых» - рубите, «белых» - рубите. А там разберемся». За нами идет к границе отряд герцога Везда. Возможно, герцог более сведущ.
Фанхар, раскрасневшийся от напряжения, подошел к Халгану, отдыхавшему под высокой сосной, и сел рядом.
- Видишь, успели, - сказал Бастор.
- Да, - протянул Фанхар. - Я и не надеялся... Они бы нас на кусочки порезали.
- Эти? Вряд ли. Токанцы, те бы могли, а магурлинцы... Ты в первый раз на войне?
- Да... А ты?
- Я тоже.
- Поздравляю с удачным началом.
Бастор с интересом посмотрел на Фанхара - серьезно? - и ответил:
- Взаимно.
- Знаешь, - с юношеской уверенностью продолжил лейтенант. - Ты можешь всегда на меня рассчитывать, в любой ситуации. Я не просто так говорю, запомни.
- Хорошо, - согласился Бастор.
Фанхар помолчал, а потом спросил:
- Слушай, а что ты сейчас чувствуешь? После всего?
- После всего?.. Странно, но мне кажется, что ничего еще не закончилось.
- Странно, - кивнул лейтенант.
Капитан не обманул: обед удался. Сердечно попрощавшись со всеми, после двух часов отдыха, Бастор погнал дракона к Дамирдалю. Напряжение не спадало. Птица вправе была бы ему сказать: «Ты что хозяин, с ума сошел? Я же сейчас рухну и умру», но не умела говорить, лишь постоянно теряла скорость. Пожалев, наконец, животное, Бастор приземлился возле небольшой деревни в стороне от главных дорог: сбился с курса.
- Эй, есть тут у вас трактир? - крикнул Халган крестьянке, вышедшей на огород полоть какие-то растения.
- Не, - помотала головой крестьянка. - В Пескарях в соседних, в тех есть харчевня.
- А далеко до тракта?
- До нашего? Дамирдальского и Гуримолмского?
- Ага, - Бастор понял где он приблизительно находится. - До Дармидальского?
- Пятнадцать верстометров, вон по проселку. Как раз в Пескари попадете.
- А у вас можно передохнуть? - спросил Халган, протягивая крестьянке деньги.
- Конечно-конечно, - засуетилась та. - Да много как! Молочка не хотите ли?
- Мне бы дракона напоить...
- Конечно-конечно...
Пока дракон блаженно фыркал, попивая из бадьи колодезную воду, Бастор в нетерпении ходил по двору. Даже метался, странно, что ничего не сваливая. Сам он пил квас, укрывая собой кружку от солнцепека.
- Ну скоро ты?! - иногда спрашивал Халган птицу. Та смотрела в ответ и Бастор безнадежно махал рукой.
Через полчаса, чуть поостыв, все выпив и разомлев от жары, он сел рядом с драконом. Обхватил его за шею и повел разговор:
- Фигово тебе, Утя? А все почему? Не потому что я птицеед безжалостный, хотя и потому тоже, но еще из-за того, что отвратительная у тебя физическая форма. Все мы с виду, в одежде и сбруе, такие спортивные, где жира чуть-чуть - пустяки, а как до дела доходит - никуда не годные... Вот ты - племенной. А можешь сейчас догнать обыкновенный дилижанс, запряженный парой кляч? Нет. А на фига тебе тогда медали?.. А мне ведь останавливаться нельзя, мне нужно чем-то заниматься. Мне в Дамирдале нужно быть... Ангел, тебе вот тут седло трет!.. У-у... Не ночевать же здесь!.. И когда только научатся делать транспорт, над которым не надо дрожать, как над живым? Не знаешь?.. Грустно, Утя... Мы ведь убили их, хотя они сами виноваты... Сколько впечатлений...
Под вечер Бастор все-таки поднял дракона и медленно полетел вдоль тракта. Взлетать выше ему не позволяло состояние птицы, поэтому приходилось мириться с риском получить стрелу из леса, ставшего уже темным. Верстометров за 100 до Дамирдаля, Бастор заметил плотную черную колонну, двигавшуюся по тракту в сторону границы. Принадлежность солдат и их осведомленность в текущих событиях сомнения не вызывали. В центре колонны шел оркестр, шумевший, несмотря на позднее время, во всю; солдаты пели маршевую песню:
Гой Везд!
Вставай на смертный бой.
Гой Везд!
С проклятою ордой.
Гой Везд!
За шумный детский смех.
Гой Везд!
Мы передавим всех.
Гой Везд!
Вперед на Магрулин.
Гой Везд!
Мы там устроим,блин!
Гой Везд!
Нам не помеха мгла.
Бабы
И прочие дела!
Гой Везд!
Бастор предусмотрительно спешился, дабы не пасть преждевременно от стрел своих же единомышленников, и встал на пути колонны.
- Я барон Халган! - крикнул он командиру передового отряда. - Отведите меня к герцогу!
- А ты двигайся навстречу, - ответил командир.- Или стой. Все равно встретишь.
Март гой Везд оказался пожилым и толстым. Раньше Бастор его никогда не видел, так как герцог жил в своем воинском лагере под столицей, никуда кроме как на войну не выезжая. Судя по обстановке, Везд был для Необъятной очень кстати.
Герцог ехал верхом в окружении адъютантов, сзади тащилась его большая, но простенькая карета. Бастор снял шлем и представился.
- Путешествуешь, барон? - спросил герцог.
- В интересах Департамента Внешнего Порядка, - ответил Бастор.
- Ну-ну, - поощрительно сказал гой Везд.
- Ваша Темность, я, в силу разных причин, к сожалению, не в курсе происходящего...
- Внешний Порядок «не в курсе происходящего», - с сарказмом повторил герцог, обращаясь к одному из адъютантов. Тот засмеялся. - Вам бы, господа, погоду предсказывать.
- Ваша Темность, - спокойно сказал Бастор, - Я прошу вас как человека более сведущего помочь мне прояснить ситуацию. Это чрезвычайно важно для поручения выполненного мной три дня назад по приказу графа Маглама.
- Что за поручение? - плохо скрывая любопытство, спросил гой Везд.
- Сожалею, Ваша Темность... - развел руками Бастор.
- Понятно, - обиженно пробормотал герцог. - А я, значит, должен перед каждым...
- Эта тайна зависит не от меня.
- Все вы так говорите, - махнул рукой гой Везд. - Езжайте в свой Департамент, вам там лучше расскажут.
- Лучше не расскажут, - ответил Бастор. - Тем более, что я намерен оставить службу и вступить в армию...
«Интересно, клюнет или нет?» - подумал Бастор.
Оркестр, между тем, начал новую песню и ландскнехты затянули нечто лирическое:
Как жаль, что ты сегодня не со мной,
Но только каждый раз,
Когда иду по этой мостовой,
Я думаю о нас.
- Боевые действия ведутся пока в основном на Севере силами Серой Полосы. Токанская армия поступает на Олери и герцог Блурогал, очевидно, вовремя подойти на помощь городу не успеет. Это - последнее донесение голубиной почты. Я продвигаюсь к границе, чтобы не дать активно действовать Магурлину, подавить его летучие отряды и по возможности вздрючить противника на его территории до подхода армии «белых», который ожидается через месяц. Сейчас стоит задача завоевания преимущества, но говорить о полноценной войне считаю преждевременным; скорее имеет место прощупывание сил. Вы, барон, успеете и вернуться и подготовиться должным образом.
Примерно такую информацию получил Бастор, поблагодарил гой Везда, и полетел дальше.
На горизонте показался Дамирдаль. И начал приближаться, увеличиваться, рассыпаться на кварталы, дома, огни. Ночной воздушный полицейский патруль заметил Халгана, но узнав его, сажать для проверки документов не стал. Полицейские помахали руками и повернули.
Чуть позже полуночи дракон тяжело опустился на площадку перед домом.
ГЛАВА 30.
- Где ты был?! - накинулась на Бастора Гарта.
- Слеггера до границы провожал.
- Три дня?! Мать с ума сходит! О чем только не подумали!
- Где она? Где Бранта?
- В Халгане. Ты что, Бастор?!
- Я виноват, что ли?! Там война во всю. Слеггер едва успел. И еще неизвестно как он объяснился с пограничниками... Знаешь, я нескольких людей убил.
- Боже.
- Так получилось, - Бастор поморщился. - Магулинцев... «Белые» еще не подошли... А что с Шенталами?
- В замке они. Где им еще быть? Брен сегодня присылал за тобой раз десять. Тоже беспокоится. Дай ему знать.
- Завтра. Пошли гонца в Халган, чтоб мать успокоилась.
Пока Бастор умывался и ужинал, Гарта отдавала слугам какие-то приказания. Слуги переносили всякие тяжести.
- Ты что суетишься? - спросил брат.
- Мы все ценное в Халган перевозим. Там надежнее.
- Мне ведь надо отряд собирать, - сказал Бастор. - Опять значит, уеду.
Гарта замерла в дверях.
- Воевать?! - спросила она. - Ты пойдешь воевать?!
- А куда я денусь? Брен, думаешь, просто так зовет?
- Я не знаю.... - Гарта прислонилась к косяку. - Тебя убить могут...
- Да. Но этого бы, наверное, не хотелось.
- А спросит нас кто-нибудь об этом?! - вдруг вскрикнула сестра и заплакала.
Такого Бастор давно не видел. С детских лет. Он подошел к Гарте и тронул ее за плечо.
- Прекрати, сестренка. Ничего не изменишь.
- Изменишь! Ты не хочешь! Скажи Брену, что никуда не пойдешь и пропадай все пропадом!
- Да нет, - Бастор покачал головой. - Наверное, я скажу Брену, что пойду и пропадай все пропадом. Так надо.
- Что ты Бастор?! Ты подумай о нас. О матери!.. Обо мне ты никогда серьезно не думал...
- Не надо...
- Не думал! Что ты сейчас приехал?! Что б завтра исчезнуть?! У тебя смерть на лице!.. Что ж я говорю?! - прошептала Гарта.
- Продолжай, - сказал Бастор. - Может, это озарение.
- Не хочу я ничего! - крикнула сестра. - Мне и так было отлично! Зачем это все?! Ты ведь не навсегда? Нет?
- Думаешь, я могу знать?
- Да, - с надеждой закивала Гарта. - Ты же мог.
- У меня в последнее время плохо получалось.
- Ну попробуй.
- А если навсегда?
Гарта вновь заплакала.
- Ты скрываешь! Ты что-то увидел... Ведь увидел?! Да?!
- Не надо истерик. Смерти нет.
- Объясни это Слеггеру! Он поймет. А мне лучше не говори!.. Бастор, - Гарта схватила его руку. - Я прошу... Я не смогу без тебя... - и по предплечью, по плечу, к шее, к волосам. - Ты сможешь не погибнуть. Тебе надо только захотеть...
- Не думай об этом. Ты смотришь слишком вперед.
- Да! Да, ты прав... Нельзя говорить... Пока нет ничего... - и ближе к губам. - Пока все далеко... Пойдем, - она потянула брата за руку.
Бастор понял, куда его зовет Гарта. Он пошел. У дверей ее спальни поднял сестру на руки и распахнул ногой дверь.
Развернувшийся голубым балдахин, прихоть Гарты; полумрак за окном, темнота в комнате. Никаких свечей. Все равно все известно и видеть незачем. И будь что будет. И назад уже нельзя. И пусть проклято это другими. И на искусанных губах, под этой кожей, внутри близкого тела родная кровь.
Но кто вправе запретить это? Кто сможет доказать, что у любви есть границы. Даже у такой.
И не было голосов протеста. Не было ни одного слова. Игра междометий и легкая истома пределом этих безумных дней. Лишь бы не узнать потом чувства вины.
И не надо бы его вовсе.
Укрыв спящую сестру, Бастор встал с ее постели и вышел в коридор.
Странная карусель событий. Кто-то заставляет ставить точки в конце длинных предложений. Хочется крикнуть себе, доказать, написать кровью девственницы или собственной спермой на стене «Я прав!», но чего-то нет, а что-то уже далече. И ветер свершаемых дел задвигает засовы на воротах возможных дорог.
Паруса, наполненные разными желаниями, рвутся на мелкие части. Господь не справляется с собственной бурей. Не задумал ли он самоубийство?
Бастор поднялся в кабинет и зажег свечи на столе. Палой вернул ему пергамен из Пскемона. Поверх пергамена лежал конверт, подписанный рукой Геброна, а рядом небольшой прямоугольный сверток без надписей. Халган достал нож и вскрыл конверт. Потом отложил его, надрезал сверток и поднес ближе к свету кусок картона. С него, чуть улыбаясь, в глаза Халгану глядела Релена в короне королевы Тьмы.
Сжимая в руках картину, Бастор опустился на стул, не переставая смотреть на работу Слеггера, на его краски, технику, на улыбку девушки, на ее взгляд.
Будто смерч выл в пустых залах Пскемона. Из башен била через край черная лава, заливая все вокруг, обжигая и растворяя в себе этот портрет, не трогая только корону, блестящую среди земли, полной огня.
Бастор чувствовал, что плачет. Ему казалось, что с такой болью и грустью он плачет в последний раз. Словно вместе со слезами из него уходило что-то хорошее, любимое, которому теперь не будет места, которое было для него дороже Вселенной... Оно уходило, и что он мог с этим поделать?
1994 год
Издано: Тен П. Портрет королевы: Роман с саундтреком. - Москва: Издательство "Кифара", 1997.
Портрет королевы
© Copyright: Павел Тен, 2002
Свидетельство о публикации №202112400009
Свидетельство о публикации №202112400009
Рецензии