Вечеринка с элементами акробатики

Когда Сашка изъявил желание «сбегать» на крышу, то поддержали его всего два человека: Валентина и я. Валентина – потому, что всегда с ним соглашалась, а я по причине того, что меня уже давно и тоскливо мутило от выпитого.
Не умею я пить. В том смысле, что все время пропускаю момент, когда надо остановиться и начать впитывать лишь положительные стороны происходящего. Только что, казалось бы, все было так здорово – и выпил, и закусил, и приятной беседой себя потешил, и вдруг бац! – и уже стены вокруг поплыли, и глаза на собеседника хоть руками направляй, и желудок выражает недовольство…
Поэтому, когда Сашка собрался на крышу, я его поддержал. Хотелось глотнуть свежего воздуха. Активно возражал Еремей, да начинающий алкоголик Миша промычал что-то невнятное, а остальные вроде бы даже и не слушали. Но когда мы стали натягивать куртки, Лешка присоединился к нам. А Еремей с остальными остались в квартире скучать.
Вообще мы в этот вечер к нему заваливаться не собирались. Думали собраться у Лешки, безо всякого Еремея. Уже два дня было, как испортилась погода – и было от этого плохое настроение, потому что ясно стало, что и лето кончилось, и осень тоже, в той ее части, когда на нее еще смотреть можно, впереди полгода зимы и всех связанных с ней неприятностей и одного-единственного развлечения – Нового года. Но до него еще оставалось почти два месяца, а небо было серым, готовым вот-вот сорваться в многодневное исторжение воды пополам со снегом, и только-только начался месяц с безнадежным названием «ноябрь». Поэтому я не возражал Лешке.
Саша притащил закуску и свою новую подружку.
- Валентина, - представил он ее. Я чинно посмотрел в пол Лешкиной квартиры, в которой мы и собирались интересно провести время. Про себя отметил, что прежняя подружка была повыразительнее. А эта серая какая-то. И пальто розовое, с меховым воротником.
- Енот? – поинтересовался Лешка. Он почему-то всегда неравнодушен к меху.
- Чернобурка! – ответила Валентина.
В этот момент заскрипела, открываясь, входная дверь и на пороге квартиры выросли Лешкины родители.
- Уфф! – сказали они, ставя на пол тяжелые сумки.
- Здрасте… - сказали мы.
Оказалось, что белый их «москвич», безотказно пробегавший уже пятнадцать лет, наконец-то сломался. Поэтому дача, куда они собирались на выходные, дабы привести в зимний порядок, откладывается на неопределенный срок. А для нас это означало, что на неопределенный срок откладывается наша попойка.
- Пошли к Еремею! – изрек Александр.
- Да ну его! – ответил Лешка.
В этом я Лешку понимал. Еремей был личностью не то чтобы противной, но какой-то настораживающей, что ли. Звали-то его Юркой, но производное от фамилии «Еремеев», как это часто бывает, оказалось употребительнее. В отличие от нас с Лешкой, он пошел не в МГУ, а в МФТИ и теперь часто и с удовольствием рассказывал о трудностях своего образовательного процесса. С Сашкой, кстати, нас познакомил именно Еремей. Мы думали, тоже зануда, а оказался ничего, компанейским парнем. И подруги у него менялись каждый месяц, а то и чаще. Еремей говорил, что Сашка в прошлом был чемпионом Москвы по гимнастике, а сейчас работает в цирке униформистом, ждет, когда его возьмут в группу акробатов.
- А чего сразу не взяли? – спрашивали мы его.
- Сразу нельзя. У них же свой коллектив. Вот когда вакансия образуется…
- Это когда разобьется кто-нибудь? – брякнул я. (Разговор этот происходил, когда мы уже приняли по чуть-чуть).
Сашка посмотрел на меня и ответил:
- Так говорить нельзя.
Я наверное, покраснел, а Сашка продолжил:
- По возрасту один должен уйти. А я уже с ними тренируюсь.
Так мы узнали, что он – человек необычный, что не мешало ему, правда, выпивать, насколько позволял режим, вместе с нами. Это добавляло ему авторитета, и Лешка, хныкая, пошел-таки к Еремею.
Еремей минуты две хмуро оглядывал нас с порога, видимо, решая, впускать или нет. Потом, все еще молча, впустил. И сразу отобрал у Лешки сумку с бутылками. Потом произнес первые слова:
- У тебя, Леш, голова или жопа? Ты зачем купил эту дрянь? – Он потряс над головой бутылкой с цифрами «13». – Надо было «три семерки» брать!
- Где же я тебе возьму его? – ответил Лешка робко, а Еремей уже почал бутылку. Дальше все пошло без эксцессов – разливали-пили, разливали-пили, иногда закусывали да курили. Разговоры то вспыхивали яростными спорами, то текли вяло, вырождаясь в монологи на неизбежные в таких случаях темы: общие знакомые, учеба, случаи из жизни...
Немного времени спустя послышался звонок в дверь.
- Кого это черти несут? - спросил Еремей и пошел открывать. Обратно к столу он вернулся не один, а в обнимку с длинноволосым молодым человеком в кожаных джинсах. Молодой человек держался за Еремея, вскидывал ноги и кричал при этом:
- Ля-ля-ля!
Валентина посмотрела на него с испугом.
- Это Дима... - мрачно сказал Еремей и опустил Диму на диван. Тот немедленно схватился за бутылку и спросил:
- Давно сидите?
- Да нет... Только что вот... пришли... - промямлила Валентина.
Дима наполнил стаканы и предложил ей выпить с ним на брудершафт.
- Сядь! - приказал ему Еремей. Дима помотал головой и выпил в одиночестве. Потом снял со стены гитару.
- Песни антисоветских композиторов! - объявил он. Лешка заржал и принялся аплодировать. Дима коряво наиграл вступление к «Smoke on the Water», потом что-то из «Криденс» и, видимо, из Оззи Осборна - качество игры не позволяло определить точно. Новый звонок прервал его музицирование.
- Ну, кто там еще? - опять возмутился Еремей и не тронулся с места. Идти открывать дверь пришлось мне.
- Здравствуйте! - сказал благообразный молодой человек в длинном пальто и шляпе. Он стоял перед дверью навытяжку, хотя и несколько наклонно.
- Привет! - сказал его спутник, юноша со светлыми волосами и короткой бородкой, одетый в потертую кожаную куртку.
Я изобразил на лице неописуемый восторг.
- А. Юрий. Еремеев. Здесь. Живет?! - тщательно, слово за словом, произнес посетитель. Я, держась за дверь, энергично кивнул.
- Мы к нему! - покачиваясь, сказал потертый юноша.
- Да! - подтвердил благообразный молодой человек.
Они прошли в коридор и я подержался за их ладони.
- Гена, - представился обладатель пальто и шляпы. - А это... - и он выволок из-за своей спины потертого юношу, - Миша. Начинающий алкоголик!
Миша в доказательство этих слов начал доставать из-за пазухи пузыри «Агдама» с криво наклеенными этикетками. Я взял друзей под руки и направился в комнату.
Еремей посмотрел на нас и протянул:
- Та-ак...
Я начал представлять компании наших новых собутыльников.
- ...Лица стерты, краски тусклы!.. - заливался Дима.
- Хорошо веселитесь. Молодцы, - начальственным тоном похвалил нас Гена. - Да! - добавил он и сполз по стенке на ближайший стул.

 А еще немного спустя меня замутило, и Сашка предложил выйти на крышу.
- Выход не забили еще, слышь, Еремей?
- Да не забили вроде… Идите! – и он махнул на нас бутылкой. Портвейн выплеснулся ему на джинсы.
К этому времени уже стемнело. На крыше было холодно и дул ветер, шел дождь со снегом или снег с дождем. Из-за этого половина интереса к крыше уже пропадала - ничего же не видно. Начинающий алкоголик Миша вылез из чердачного окна и побежал кругами, махая бутылками над головой. Кричал что-то, я не разобрал, что. Веселился. Мне было не до веселья - подъем отнял почти все силы и хотелось только одного - привалиться где-нибудь, где не очень мокро, да подышать свежим воздухом, а потом, как полегчает, спуститься вниз, да и завалиться спать. Надоело мне уже веселиться. Не умею я пить. Впрочем, об этом я уже говорил.
А Миша продолжал нарезать круги по крыше, и мне уже боязно стало, как бы он с края не рухнул. А он взял и вправду упал, но не с крыши, а только на пузо - споткнулся. Бутылку разбил. Хорошо хоть, сам не поранился. К этому времени малость прояснилось и дождь перестал. Валентина с Сашкой подошли к ограждению и стали город рассматривать. Лешка отобрал у начинающего алкоголика вторую бутылку, открыл ее и присоединился к ним. Бутылку пустили по кругу. Я пить больше не стал, Валентина лишь прикасалась, Сашка совсем не пил, так что Лешка с Мишей хлебали вдвоем.
- Красиво, - сказала Валентина.
Не понимаю, что она нашла красивого в этом промозглом спальном районе? Дома - коробки, дороги - грязь, ни одного деревца. Дальше, правда, виднелась линия огней - светилась кольцевая. А так больше и смотреть-то было не на что.
- Красиво, - подтвердил Сашка. Я, повторяю, с этим был не согласен, но спорить не стал. В конце концов, они-то - трезвые, им виднее...
- Саш! - провернул языком Лешка. - Ты правда акробат?
- Ну! - сказал Сашка с достоинством.
- И по канату ходишь?
- Конечно.
- А здесь пройти сможешь? - и Лешка показал на протянутый над крышей толстый кабель, который выходил из низенькой будки и шел дальше, к другому дому, проходя метров пятнадцать над крышей, еще десять-двенадцать - над улицей, и снова над крышей, но уже другого дома.
- Ты что! - замахала руками Валентина. Она забыла шапку и теперь куталась в свой чернобурый воротник, отчего слова выходили приглушенными.
- Как два пальца... - ответил Сашка. И полез на будку. А Валентина как вцепилась в него и разве что не заголосила, а так - ну вылитая сцена «Уходил солдат на войну и младая жена по нему убивалась».
- Да погоди ты! - отстранил ее Сашка. - Я же только над домом, дальше не пойду...
Она его выпустила, но лицо у нее стало каким-то жалким и совсем некрасивым. Лешка тоже остановился и время от времени прикладывался к бутылке. Жидкость в ней булькала с характерным для дешевого портвейна звуком - не вода, не краска, а так, что-то среднее.
Сашка легко вскочил на крышу будки, сбросил сапоги и протянул одну ногу, коснулся носком кабеля, как будто воду пробовал, перед тем, как нырнуть. Потом подался телом вперед, перенес тяжесть на вытянутую ногу, оторвал вторую и через мгновение уже стоял на проводе обеими ногами. Сделал шаг, потом другой. Кабель лениво качнулся, перераспределяя прогиб с расчетом на Сашкин вес. Тот взмахнул руками, удерживая равновесие.
- Здорово! - пьяно крикнул Лешка. - Ура!
Валентина с испуганным лицом посмотрела на него, но Лешкина рожа, наверное, ее мало успокоила, раз она вцепилась в меня:
- Останови его! Он же дальше пойдет!
- Сашк!.. - вяло позвал я. - Слезай...
- Отстань. Не мешай, - сказал Сашка и прошел еще пару шагов. На его лице отражались огни двора - машин, фонарей, свет из окон. Я шел за ним, бубнил что-то, сознавая лишь, что плохо понимаю, что сам говорю, а происходит что-то такое, чего происходить ни в коем случае не должно. От понимания, а точнее, полного непонимания происходящего, становилось страшно и тоскливо и мутило еще больше.
- Стой, мудак! - раздался голос сверху. Я поднял голову. Сашка стоял на кабеле и смотрел вперед. В шаге от меня стояла низенькая, по колено, оградка, а за ней крыша кончалась. Дальше не было ничего - только асфальт сорока метрами ниже. Ноги у меня подкосились, я отшатнулся назад и опустился задницей на мокрую поверхность крыши, а Сашка сделал еще шаг.
- О... О... - послышалось у меня над ухом. Лешка оперся свободной от бутылки рукой на мое плечо и издавал какие-то нечленораздельные звуки, не отрывая глаз от Сашки, который шагал уже над улицей, находившейся бесконечно далеко внизу. Хотя «шагал» - не то слово. Он медленно отрывал одну ногу позади себя, так же медленно и плавно переносил ее вперед, соотнося это движение со всей подачей вперед корпуса, ставил ее на кабель, переносил тяжесть и проделывал ту же операцию, но уже другой ногой. Таких циклов мы насчитали пять, а Лешка все продолжал подвывать у меня над ухом:
- О!... У-ухх...
Валентина молчала, крепко вцепившись в мое плечо. У меня, похоже, весь хмель прошел и я наконец-то осознал весь ужас происходящего. Сашка на канате, тьфу, на проводе между домами, до земли - семнадцать этажей, смотреть страшно и лететь долго; моросит мелкий дождь и кабель у Сашки под ногами, наверное, мокрый... Может поскользнуться... Я представил, как это происходит и меня передернуло всего - от макушки до пяток.
Дождь совсем перестал и вокруг прояснилось. Более-менее отчетливо стали видны дома и двор, далеко, страшно далеко внизу... Мы стояли, прикованные взглядами к фигуре на проводе между домами. Сашка легко и спокойно делал шаги, я насчитал их уже двенадцать.
- Тринадцать... - прошептал я.
- Что?! - стиснула ладонь у меня на плече Валентина, - что ты говоришь?..
«Где-то треть прошел, - подумал я. - И какой идиот придумал ставить дома так далеко друг от друга!» О том, какими идиотами являемся мы сами, я не подумал.
Сзади раздалось бульканье. Я вздрогнул и обернулся. Лешка опять пил, уставившись на стоящего над бездной Сашку слегка прояснившимися глазами.
- Хорошо, что он не пил, - сказал Лешка. Я ткнул его локтем и он умолк. Валентина стояла неподвижно и, казалось, даже не дышала, изо всех сил сжимая ладонью мое плечо.
Дождь прекратился совсем, но ветер усиливался. Провод под Сашкой покачивался медленно и лениво, чуть прогибаясь в том месте, куда он ставил ногу в синем носке. Шел-то он, если говорить точно, не по проводу, а по проволоке, к которой этот провод крепился. Проволока выглядела до безобразия тонкой.
- А вдруг оборвется? - снова раскрыл рот Лешка.
- Не, - промычал Миша. - Не должна...
Валентина отпустила мое плечо, потом схватилась снова. Она уже не молчала и дыхания не останавливала, но стала постанывать при каждом выдохе. Сашка уже почти дошел до противоположного дома...
Когда стало ясно, что опасность миновала - он уже уверенно шел не над улицей, а над крышей противоположного дома, я оторвал от себя Валентину и, схватив Сашкины сапоги, метнулся обратно на лестницу и дальше - через улицу и в соседний дом.
Но когда я выбрался на крышу, на которой, по моим нетрезвым подсчетам, должен был находиться наш канатоходец, то никого там не обнаружил. Только черные лужи в углублениях битума. На соседнем доме маячили две фигурки - Валентина теперь в качестве опоры использовала Лешку, который и сам держался на ногах очень нетвердо. Покачиваясь, они стояли, светя белыми лицами. На доме напротив стоял, приплясывая, Сашка. Меня не было ни там, ни там - выходя из подъезда, я, оказывается, повернул не туда. Я весьма энергично выразился в собственный адрес, а Сашка опять полез на провод и пустился в обратный путь.
Я завыл от злости. Что он там думает, в конце концов?! Ладно, я пьяный, но он-то трезвый! Мог бы и подождать немножко, чем так над нами издеваться...
При одном из порывов усилившегося ветра провод качнуло особенно сильно, к тому же Сашка именно в этот момент переносил тяжесть тела с ноги на ногу. Он остановился и забалансировал руками. Фигурка в розовом пальто на соседней крыше сразу осела и начала сползать вниз. Лешка, не выпуская бутылку из рук, попытался ее удержать, но силы изменили ему и они оба рухнули в ближайшую лужу. Он потом поднялся, отряхиваясь и попытался поднять Валентину, но тщетно. Так он и простоял, согнувшись, с портвейном в одной руке и девушкой в другой, до того момента, пока Сашка не спрыгнул к ним прямо с провода. Он отодвинул шатающегося Лешку и начал хлопать Валентину по щекам. Миша склонялся над ними и возбужденно махал руками. Что там случилось дальше, я не видел, потому что опять со всех ног кинулся вниз по лестнице...
Не знаю, выпитый ли портвейн оказался тому виной или обилие переживаний, но дальнейшее веселье оказалось безнадежно испорченным. По моей вине. Не удержавшись на одном из поворотов лестницы, я споткнулся и покатился вниз по ступенькам. Дальше было, как в кино: «упал, потерял сознание, очнулся - гипс». Сердобольные жильцы вызвали скорую и когда она, истошно завывая, везла меня со сломанной ногой по мокрым московским улицам, я протягивал врачам Сашкины сапоги и просил передать сию обувь ее владельцу, пока он сам не пришел за ней по проводу. Врач брал сапоги, косясь на мои вполне обутые ступни, и говорил:
- Передам, передам, не беспокойся. Светик, кольни молодому человеку, чтоб не переживал...
Выписался я через три недели. Сашка навещал меня в больнице, в новых сапогах, сначала один, потом с Валентиной. Оказалось, они после того вечера крепко поссорились, но потом опять помирились и даже подали заявление. Еремей с Лешкой тоже заходили.
- Ну, никуда вас отпустить нельзя! На крышу полезли - ноги переломали... Хорошо еще, вниз никто не гробанулся! - бурчал Еремей.
Лешка шепнул мне по секрету:
- Ничего ему не говори!
Я понял, что речь идет о прогулке по проводу. Зачем-то им понадобилось сохранять это в тайне от Еремея.
Вот так мы славно повеселились.