Я - Соска 39 - исповедь 12-летней

38 - 39

      Я пошла себе. Даже испугаться не успела. Я даже и не думала пу-гаться. Чего они могут сделать? Придурки! Думают, слова дурные вы-учили, и страшные. А сами даже курят тайком, не дай бог родаки узна-ют. Бутылку пива купят, на всех по глотку соснут и прикидываются бу-хими. А домой идти, конфеты мятные жрут или орбит.
      Тут кроме них полно пацанов, и больших и совсем старших. Те да! Те крутые. У некоторых даже машины есть, некоторые даже на рынке тор-гуют, кто чем. А на этих кто смотрит? Никто не смотрит. С ними даже никто и не здоровается. Стоят себе возле беседки. Там садик, вечером сторож садик охраняет, а беседку не охраняет. Вот они и кучкуются, потому что возле подъезда на лавочке другие кучкуются, и когда они приходят, Севка со своими сразу уходят подальше, пока не получили.
      Я уроки учила, когда в дверь позвонили. Думала – может почтальон-ка, или бабушка. Открыла, а там Верка.
- Выйди, - говорит, - дело есть.
Я вышла, в тапочках, в халатике. Она одна, может, чего-то по школе пришла, может, по урокам. Она много уроков пропускать стала. Не боле-ет, а просто не приходит в школу и все тут.
Верка со мной разговаривает про училку, жалуется. Наша классная ее ругает, велит родителей в школу привести.
Мы с ней идем к лифту, а я ей говорю чего-то. А они двое нас прямо у двери встретили и в угол за лифтом, там такой закуток около окна есть, прижали. Верке говорят:
- Иди, постой там, если кто пойдет, скажешь. - А меня Севка за грудки, за халат приподнял и держит на весу напротив своего носа. – Привет, подруга.
- Поставь, - говорю ему, а сама немного бояться начинаю.
Он поставил меня на пол, а сам рукой под халат полез, трусы сни-мать пытается. Я пока не кричу и не собираюсь. Не знаю, почему так решила. Извиваюсь только, руку его убираю, а он здоровый такой, мне с ним не справится. А этот его прыщавый тоже помогать ему хочет, лапы свои тянет. А там тесно, вдвоем кое-как поворачиваемся. Я уже устала, уже он зацепился за резинку и вниз потянул. Мне больно, резинка не рвется, а натянулась вся, в бедро сильно врезалась. Лучше бы она по-рвалась.
Тут лифт поехал, слышно, как он загремел по шахте и где-то рядом останавливается. Я думаю, сейчас остановится, кто-нибудь выйдет, за-кричу, они убегут. А он тоже так подумал, что я закричать могу. Рот мне зажал, а руку свою убрал. Я успела трусы опять на место надеть. Но ни-кто не приехал и никто мимо не прошел.
Тогда он осмелел, зажал меня рукой под шею, на подбородке меня подвесил. Мне дышать тяжело стало. И рукой уже не снимает, а просто засунул руку и за волосы меня схватил. А волосы у меня там короткие, у него не получилось сильно-то схватить. Тогда он вместе с кожей схватил и как потянет! Я даже закричала от боли, а рот у меня его рукой… ну, под подбородок он меня локтем, я и не могу сильно открыть, только хри-плю и булькаю.
А у меня в руке ручка была, я же уроки учила, когда Верка пришла.
39

От боли я дернулась, немного вырвалась от него, повернулась и с размаху ручкой ему в щеку. Он заорал и отпустил меня.
Я убежала, даже тапочки по дороге потеряла, потом ходила за ними, один в углу был, где они меня… а второй уже возле нашей двери. А руч-ка… у меня только половинка осталась, я с ней домой заскочила и дверь сразу на защелку закрыла. А вторая половинка у него в щеке сломалась, когда я ему ее… в десну еще. Потому и сломалась.
Я стояла у двери и слушала, как он кричит. Только мое захлебы-вающееся дыхание мне мешало слушать. Как бешеное, как паровоз пых-тящий. Они, Верка и прыщавый, тоже сначала кричали громко. Потом притихли. Я все ждала, прибегут и в дверь начнут ломиться. Потом дога-далась в окно посмотреть. Они двое Севку от нашего подъезда увели.
Вечером к нам из милиции приходила тетенька, дознаватель. Спра-шивала у меня, что я знаю. А я говорила, что ничего не знаю. Потому что ко мне перед этим Верка приходила, уже одна, тихая такая, проситель-ная. Сказала, что Севка в больнице сказал, что упал и ручка случайно в него воткнулась. И чтобы я не думала ментам говорить, что это я его, а то они все пойдут в свидетели и расскажут, что не он меня пытался… ну это… силой… а я сама ему ни с того, ни с сего. Из хулиганских побужде-ний. И что их семь свидетелей, и они все одно говорить будут, а я одна. И мне никто не поверит. А они потом мне отомстят, если что. Это она меня не пугает, это пацаны так сказать велели.
Когда из милиции приходили, Серега уже у нас был. Послушал он, ничего не сказал. А потом меня отозвал в сторонку, когда маманька не слышала, и спросил.
- Приставал? – я смотрю, а у него в руках та самая ручка… ну, по-ловинка, которая осталась. Я даже не помнила, где ее бросила. Вот бы милиционерша ее нашла! Мне бы не отвертеться.
- Ну, - сказала, а самой стыдно. Я, выходит, повод дала, чтобы ко мне приставали.
- Один?
- Нет.
- Хотя чего я спрашиваю. Они по одному не ходят. Они стайками ходят, чтобы не страшно было. Ты не сильно испугалась?
- Не знаю. Я не успела понять. Я только потом напугалась, когда ждала, что они снова придут… Или на улице подкараулят и меня так же, ручкой в щеку.
      Я не ябедничала, если бы он не спросил, я бы никому не сказала. Но Серега как друг спросил, не как тетка из милиции. Она не как дознава-тель, как допытыватель спрашивала. Как будто ей любопытно. «А чего же он тебе сделать такого пытался? Расскажи, а может, ты сама перед ним трусики снимала? Сама его спровоцировала?» Мне не хотелось ей отвечать. А Сереге хотелось говорить. Он хотел защитить меня, а не любопытничал.   
- Ты не бойся, никто тебя теперь пальцем не тронет.
      Серега ничего больше не сказал, а я и не спрашивала.
      Он просто что-то сделал такое, не знаю что.
      Но к нам пришла целая делегация.
40