Одно утро или история обо мне, тебе, шпроте, бомжах и призраке

НАЧАЛО

Тоскливо и грустно. Сон, нарушаемый жужжанием одинокой полуночной мухи, наконец-то отступил и в голове воцарилась мёртвая тишина. Груды вчерашних записок, говорящих о неотложных делах, слегка шевелились от мимолётных порывов ветра, залетавшего в форточку.
Встал, умылся, оделся и, не помолившись, ушёл на улицу. Куда там молиться – столько грехов на душе. Что-то гложет изнутри уже который день. Не понять что.
Вчера вечером ходил в церковь молиться. Хотя в Бога никогда не верил и впредь не собирался забивать себе голову всей этой религиозной ерундой. Но вчера стало плохо, и я сломался, внутри себя сломался – хрустнул стержень. И  вот – я стоял в церкви, зажигая свечу.
Свеча не ставилась. То не зажигалась, то падала. Да. Даже Бог отвернулся от меня. В храм не пускает. Ну и чёрт с ним, с этим Богом. Никогда больше. Ни ногой в храм.
Ты болела. Уже который год болела душой. Вечные проблемы, неустройки, сложности, которые нападали на тебя, не давали жить и мне. Хотя, надо сказать, большинство этих проблем ты сама себе и создавала. Не могу вспомнить и дня, чтобы ты приходила спокойная и уравновешенная. Вечно ты врывалась в нашу комнату в мансарде старого дома и, подобно яркому языку пламени, кружилась по комнате, выдавая в пространство красноречивый поток слов относительно своей жизни.
Я молчал. Я всегда молчу, оставляя тишину единственно верным ответом на твоё словоизлияние. Вот и сегодня, вернувшись домой, я застал тебя стоящей у великолепного серванта, курящей какую-то наркотическую дрянь и громко матерящейся.
– Что с тобой, дьявол? – спросил я как обычно.
Ты ответила мне потоком отборнейшей лирики, вставив между отдельными репликами пару-тройку русских литературных выражений. Я не сразу смекнул в чём дело, но выпив пять чашечек чая, выкурив пару сигарет и основательно вымывшись я резко для себя определил, что мне пора уходить.
Я понял, что именно сегодняшний день должен стать последним в нашей с тобой автобиографии. Что я и сделал. Вылез из ванной комнаты, одел халат и босиком вышел на морозную улицу. Дико замёрз, пока шёл к остановке, закончил вторую пачку сигарет, сел в маршрутное такси и поехал на вокзал. В пути меня посещали дикие мысли о возвращении, об извинениях и прочих глупостях, но я смело гнал их от себя, корчась от холода в салоне «Газели».


СЕРЕДИНА

На вокзале было определённо теплее, чем снаружи. Да и людей гораздо больше, чем у нас в комнате. Они сновали туда-сюда и смотрели на меня, видимо определяя во мне чрезвычайно смелого эксгибициониста.
Вот и наряд милиции, вечно бодрствующий и представляющий собой единую серую шестиглазую массу. Подошли, поздоровались, отвесив реверанс, взяли меня под руки и повели куда-то за горизонт. Зайдя за угол, мы остановились и один, выделившийся из шестирукого чудовища, начал бить меня ногами в живот. Или руками? Больно не было – я ведь не чувствую боли. Так, щекотало слегка. Я вывернулся из цепких лап державших, сломав по пути ногу правому стражу и, взяв в руки кусок рельса, кем-то по рассеянности оброненный, проломил всем троим черепа. Менты вскоре умерли, обозвав меня последним ублюдком, на что я очень обиделся и откусил им уши и ещё то, о чём вслух не говорят. Но оскорбив меня, они мне же сделали подарок – свидетели ясно слышали это оскорбление и смогли бы поддержать меня в суде, если бы таковой состоялся.
Итак, я убил троих милиционеров, облизал рельс и убежал, оставив за собой длинный кровавый след. Кстати, забыл сказать, я ведь успел на бегу переодеться в стильные джинсы и модный свитер швами наружу, так что теперь меня было не узнать среди беснующейся толпы привокзальной молодёжи.
Молодёжь же та самая перемещалась огромными массами по привокзальной площади и занималась выбриванием голов личностей, стоящих на нижайшей ступени социально-культурной лестницы, то бишь бомжей. И не только лишало их головы волосяного покрова, но и вбивала гвозди в черепа огромными тяжёлыми молотками. Бомжи кричали и вырывались – не от боли, а от желания заполнить свои желудки бутылочкой так желанного плодово-ягодного вина. А вина-то как раз и не было!
Привычная картинка солнечного утра почему-то не вдохновляла меня – я не понимал этого и всё же пытался ощутить прелесть жизни. Не помогло. Не помогло даже минутное участие в плотницких работах на живом материале. Никаких гвоздей не хватит, чтобы забыть тебя и твой чудовищно-прелестный голос. Мне было плохо.
Чтобы хоть немного развеселиться, я сделал два круга по привокзальной площади, пугая старушек, торговавших семечками, всевозможными гримасами. Я пел что-то похабное, громко хохотал над своими шутками и вообще, вёл себя антисоциально. Зато повеселел.
Вскрыл банку шпротов и, глотнув чего-то крепкого прямо из горлышка, в один момент всю банку и опорожнил. На дне остался всего один шпротик, с которым, собственно, я и завёл разговор.
– Скажи, друг мой, рыба, как тебе живётся в масле? Не скучаешь ли ты по своему Атлантическому Океану?
– Да особо нет. Здесь, пожалуй, повеселее будет. Кругом кореша, базарим вечно, аж уши закладывает от акустики офигенной.
– Интересно, наверное, жить консервной жизнью?
– А ты попробуй – кайф не по мелочи.
И я, повинуюсь слепому чувству солидарности, полез в банку к новому другу. Тесновато, конечно, но чего не сделаешь для собственного счастья. Итак, уместившись в жестяном цилиндре, я внезапно ощутил необыкновенное тепло, лившееся откуда-то снаружи. В голову полезли милые мысли, захотелось парить над облаками и купать свежих червячков. Благо, я лежал на дне банки в обниму со шпротом и это не давало мне возможности совершать глупости.
Стало горячее и моя модная одежда стала испускать из себя дым и мало-помалу тлеть сразу в шестнадцати местах. Я сказал другу:
– Глянь наружу, посмотри что там так печёт – невмоготу уже.
– Ща. Я мигом, – выпалила рыба и одним махом выскочила из жестяной оболочки. Выскочила и закричала, – сматываемся! Нас тут сожрут!!!
И голос шпрота затих среди равномерного шелеста чьих-то челюстей. Я подумал, что и в сомом деле неплохо бы покинуть сие место и заняться более приличными делами.
Что делать… Я и выпрыгнул. Снаружи меня поджидала ватага голодных бомжей, отбившихся от привокзальной молодёжи. Они хотели есть и я, судя по всему, был предназначен для употребления в пищу. Моё резонное нежелание быть продуктом питания было воспринято нездоровым контингентом «в штыки». В общем, отговориться не получилось. Зато получилось неплохо перекусить. Это правило жизни: кусай первым, иначе рискуешь быть съеденным.
Бомжи не были вкусными, но я, подавляя в себе позывы к рвоте, ел одного за другим, отламывая и отрывая, отрезая и откусывая. И никак не мог насытиться. Сколько их было – две, а может и три сотни? Я не знал. Да мне, в принципе было всё равно. Только потом я уже узнаю из свежего выпуска газет, что в моём городе не осталось ни одного бомжа, а милиция обнаружила недалече от вокзала свалку обглоданных скелетов в неисчислимом количестве. Их всех похоронят и замнут инцидент, но это ещё не произошло, это ещё впереди.
А потом я буду надеяться, что мне дадут какой-нибудь орден или, на худой конец, медаль. Типа «За освобождение Минска от маргиналов». Само собой, ничего я не получу. Но это ещё в будущем.

КОНЕЦ

Следующим пунктом моего утреннего путешествия стало городское кладбище. Многие дни я проводил здесь, среди крестов и могил, любуясь красотами полуинфернального мирка. Чего-то ждал. Скорее всего, мне просто опять стало плохо и я искал успокоения. Странные стечения обстоятельств, приводившие меня сюда каждый раз, со временем забывались и я впадал в своего рода прострацию – не видел мира, заменяя внешние источники информации своим собственным настроением.
Из-за здания старого костёла на меня смотрели глаза. Глаза неопределённой выразительности, туманные, размещённые на полупрозрачном лице мертвецко-землистого цвета. Существо боялось меня – это было заметно по мелкой дрожи, бившей его голову. Не рискуя подойти поближе, я остановился, чтобы осмотреться вокруг и найти обратный путь на случай внезапной опасности. Дорого назад была свободна. Я, тем не менее, забеспокоился – не каждый день я встречался с призраками.
Утренний гость вышел из-за угла и поплыл по воздуху, имитируя походку человека. Через его «тело» пробивались лучи света и виднелись стоящие сзади могилы. Он вытянул руки перед собой, как бы прося моей помощи. В его грустно-серых глазах отражалась вся печаль сегодняшнего утра.
– Кто ты? – задал я самый глупый вопрос, который только можно было задать привидению.
Призрак немного смутился, но, почувствовав интерес к своей персоне, приблизился на три шага и ответил:
– Я – местный призрак. Сегодня на рассвете произошёл какой-то сбой и многие из нас не смогли вернуться в свои убежища после ночных проулок.
– Сбой?
– Да. Наша сеть изменилась. У нас новый центр, новые законы.
– Законы?
– Раньше мне не могли посещать этот мир так часто, а сейчас – вот, видишь. Даже днём я существую.
– Тебе не больно?
– Поначалу сильно резал глаза солнечный свет, но теперь всё успокоилось. Я привык. Пожалуй, я больше не буду возвращаться домой. Здесь лучше – теплее и светлее. Расскажи мне об этом мире, а я расскажу тебе о своём.
И мы разговорились. Мой новый друг оказался весьма приятным собеседником. Он много знал, хорошо владел речью и голосом, неплохо пел и даже исполнил мне один из ритуальных танцев своего призрачного народа.
Я тоже не преминул воспользоваться случаем и выдал на-гора все свои энциклопедические знания, относительно мироустройства, а также спел несколько песен. Танцевать не стал, чтобы не насмешить призрака своими телодвижениями.
Мы беседовали около пяти часов, вскрыв много замечательных тем и обсудив многие странные факты в построении наших миров. Его в первую очередь весьма удивило электричество как источник энергии, ведь в его мире электричества не существует – оно замещено энергией химического окисления. Меня же весьма удивил и заинтересовал факт нарушения Закона Всемирного Тяготения, причём почему-то только по отношению к жидкостям. Я никак не могу понять (и до сих пор не могу) почему в его мире любая жидкость – вода, молоко, нефть, льётся не вниз, как привыкли, а вверх.
Однако закончить разговор мы не успели, ибо призрак начал растворяться в воздухе вместе с обстановкой кладбища. Через неясные контуры могил стали прорисовываться стены больничной палаты. Надо мной появилось лицо доктора.
– С новым рождением, – сказало лицо, – ты у нас сегодня третий самоубийца. Лежи, не вставай, я ещё вернусь…
Утро началось здорово.