Без названия. warning присутствует ненормативная лексика

Свет. Тьма. Свет. Тьма. Странные чувства. Я таких не знаю. Всё умерло и всё очень… Холод по пальцам. Он нехороший. В нем нет правды. Где вы… Где я это уже видела, доктор?
Доктор? Мне нужен доктор? Странно. Снова холод по пальцам. Не выдержать. Мне этого не выдержать. Я слишком умная и старая. Доктор, мне пора умереть?
- Не пора, сука. Все самое интересное еще впереди.
Где я? Кто я? С кем я?
- Определись, дура, и все пройдет.
- Я не хочу. Я не сука.
- Я не говорил, что Вы сука.
- Тебе нравится это? Скажи, тебе нравится это?
- Я… простите меня, пожалуйста. Вот вам мои вены  и отправляйтесь в ад.
- Нам нужна твоя задница, нам не нужны твои вены.
- Вы меня насилуете?
- Еще чего не хватало!
Боже. Господи.
- Да? Я тебя слушаю.
- Выпусти меня отсюда!
- Ты что – совсем охренела?
- Ты ведь меня любишь, правда?
- Это ничего не значит.
- Любишь?
- Ну, люблю.
- Женись на мне. Я тебе носки буду стирать, еду готовить, рожу тебе ребёнка…
- Чтоб вы его потом… Ладно, давай сюда свои вены.
Боже. Снова и снова.
- Девушка, вы меня с кем-то путаете.
- А я кто?
- Тьфу, дура!
- А вы кто? А вы кто, ёб вашу мать?! Море?
- Здесь нет моря.
- Вы лжёте!
- Бред какой-то. Вы в своем уме?
- Иногда.
- До свиданья.
- Мы с вами больше не увидимся?
Видно, не увидимся. Дурачок какой-то. Я же не чокнутая. Подумаешь – моря здесь нет. Мало ли, чего здесь вообще нет. Я здесь, что ли, есть? Хотя, конечно, обидно. Ни моря, ни доктора. Никто меня не насилует, да и вены резать не хотят. Бог – красавчик, доктор – хамло. Побольше бы таких – они бы друг друга уравновесили. Им бы было не скучно, не то что мне, кобыле старой. Никому я не нужна со всеми этими облезлыми деревьями, светофорами и милиционерами. Ну, что? Домой и пить кефир. Постель, вибратор, а завтра новый день, новый бред.
- Мама, здравствуй, я пришла домой. Видишь? Ликуй!
- Чего?
- Ликуй, идиотка старая! Я дома и в своем уме. Радуйся!
- Что, доча, тяжёлый был день?
- Страсть какой тяжелый. Туда-сюда, туда-сюда. Двенадцать часов не слезая. Думала, не выдержу.
- Ну, я за тебя рада. Как твой зачет по физике?
- Списан в проёб.
- Куда?
- В проёб!
- А, ну это ничего. Ты не волнуйся. Что доктор тебе сказал?
- Сказал, что я сука.
- Да ну, прямо так и сказал?
- Угу.
- Это хорошо. Дети, значит, будут. Порадуешь нас с папашкой внучатками.
- Мама! Сколько можно повторять, что я лесбиянка?!
- Не страшно, доча. Держи кефир.
Там не страшно. Там не холодно. Там мой дом. Мама, папа, маленькая сестрёнка. Все хорошие, безупречно… Безупреч…
- Что вы сказали?
- Молчи, ублюдок!
- Почему?
- Потому, что вас здесь нет. Вы кусок дерьма. Теплый и коричневый. Под****ывать и не выделяться! Под****ывать и не… не плачь, сучка. Все самое интересное еще впереди. Целая… Пока что целая.
- Целка?
- Сам ты целка.
Странно. Девчонки, ноги, руки, глаза…
Не имеет смысла. Всё умерло. Там. И здесь тоже. Пушкин. Великий. Он бы меня понял. Как всё это красиво! Пушкин, ветер, снег. Россия-мать! ****ь. Сколько?
- Десять.
- А с резинкой?
С резинкой бультерьер.
- Мальчик, ты бредишь.
- Я девочка!
- А я тогда кто?
Солнце в лицо и ветер в спину. Капельки пота на ветвях и оголтелые рабочие. Или не рабочие? А проститутки? Красные, крашеные и красивые? Или некрасивые? Шелест шин по лицу. Моему. Твоему. Всё. Придется мыться и смывать эту грязь с наших душ, протекающих ржавой водой по святым субботам. Ведь мысли – они не мои. Были б они моими, их бы не было вовсе. Ведь это тоже грязь. Суперфосфат, который я не брал. Мне говорят, что брал, но они лгут, как лгали всегда. Их ведь не изменишь. Изменениям поддается только… Сколько? Сорок?
- Семь?
- Пять! Холомыга! Студентик! Покажи сначала паспорт!
- Где же я тебе его возьму в такой жопе?
А… Да, блин, ****ь, бляха. Муха на рукаве. Мой порядковый номер. И группа крови, которая сейчас будет на асфальте.
- Смотрите, смотрите! Он заговорил со второй проституткой! Он святой? Так мы сейчас его группу крови…
На рукаве. Не обидеть маленькую муху, сложившую ножки, сложившую лапки. Она стоит того. Стоит моей крови. Метров эдак пяти. Ведь я тоже лгу и тоже продаюсь.
Всегда лицо в спину, ветер в солнце. Бред в оконце смотрит месяц. Есенин. Великий, культура. Россия-мать. ****ь! Пятьсот!
- У-у-у!
- Пошёл в ****у! Гандон.
Лысый, латексный, без… Без сахара. Как обычно. Ведь вам как обычно? А то хотите – морду набью?
- Новизны! Он новизны захотел! Пятьсот! Да он демон! Он… Его под решетку и в замок, где дикое бешенство самок на дубе том печальный Гитлер и гладит Сталину шнурки.
- Ну что, пойдем?
- С тобой не пойдем. За тобой летают кастрюли разъяренных домохозяек.
- Почему?
- Они ведь учили в школе Пушкина. А ты?
- А я?
- Да, что ты в школе делал?
- Пил, курил, баб ****.
- Вот-вот. Кто ж с тобой пойдет? Ступай себе, поэт. Ступай с миром в ад. Оставь нас тут и ****уй туда сам.
- Я не поэт, я не в ад. Я не ****уй, в конце концов!
Ой, уже, кажется, бьют. Или…
Тили-тили, трали-вали. Это мы не прое…
Завтра она получит из ада открыточку с местными видами. Пусть порадуется за меня. Радость приближает ее неизбежный конец. Улыбайся, красотка! Танцуй и смейся попой. Конец придет и отвалит пятьсот с порцией сперматозоидов, неприкаянно бьющихся о стенки твоего неприветливо-приветливого чрева.
«Ты маньяк» – написала она мне, – «ты слишком зациклен на сексе. Это, в общем-то, лечится. Но ты не старайся. Зачем тебе лечиться? Ты и так… Прости, если можешь.
Вечно твоя,
Ли…»
Дальше я не разобрал, - черти подпалили. Милые мальчики. Ух-эх. Горячо.
Странно. Всё то же. Оно не меняется. Ветер в солнце, спина в лицо. Город жив. Живее всех живых и… Прошлое, будущее, настоящее… Но вы не старайтесь. Зачем вам лечиться? Вы и так… Простите.
Вечно ваш,
А…
А дальше вы не разберёте.