ОТЕЦ

О  Т  Е  Ц

В моей жизни он значил очень много. Но понял я этот лишь спустя годы после его смерти. Можно за это осуждать себя, можно выслушивать осуждения со стороны других - факт остается таким, каков есть.
Вспоминаются фотографии более чем полувековой давности: я, двухгодовалый, на руках у папы - красивого, стройного, подтянутого офицера артиллерии. Вспоминается многое другое. Отец, помнится, жил в основном для нас - для его семьи: это наша мама и мы, двое братьев. Вечные переезды осложняли жизнь и нам, и прежде всего отцу. Но служба есть служба: куда прикажут, туда и поедешь. Впрочем, в этих сложностях была и своя прелесть, свой интерес. Не потому ли, что львиную долю трудностей отец брал на себя, часть из них "тащила" на себе наша мама, а нам, двоим пацанам, оставался в основном  ИНТЕРЕС, самая лакомая доля такой неспокойной жизни? И все же своим становлением мы прежде всего обязаны отцу. Это нормально и, по зрелому размышлению, перед родительской самоотверженностью нашего папы хочется просто обнажить голову, почтительно преклонив ее.
Его жизнь изначально складывалась несладко, поскольку детство и юность пришлись на самые тяжелые годы послереволюционной России: ХХ-й век, 20-е годы. Гражданская война, разруха, беспризорщина. Отец сполна хлебнул всех "прелестей" вольной  и  голодной жизни российского подростка 20-х годов. Был беспризорником. Потеряв где-то в вихре гражданской войны родителей, худой и оборванный, колесил по России в угольных ящиках под вагонами - в надежде, что все-таки найдет отца и матушку свою. Однажды по пути из Москвы в Царицын от слабости провалился между вагонами идущего поезда прямо на рельсы, и дружки его решили, что "Коля погиб". Так эту весть и привезли в Царицын да передали нашедшемуся к тому времени Алексею Иванычу Золотареву (впоследствии - деду моему). А спустя несколько дней совершенно отощавший Коля явился в Царицын сам, еле живой, но невредимый. Гибель обошла его стороной: он упал из вагона между рельсами, и поезд пронесся над его головой, не задев паренька. Видно, родился в рубашке.
Как бы то ни было, но своих родных он, стало быть, отыскал. А там и на работу устроился, получил первую свою зарплату, с которой решил купить себе отрез на костюм. И купил, и предвкушал, как пройдется "по прошпекту" в новом костюме. Но отрез у него украли... И он с горя напился, первый раз в жизни.
... А потом появилась мечта: стать военным. И он потихоньку начал  продвигаться к этой мечте. И в 30-е годы поступил-таки в Севастопольское военное училище береговой артиллерии (так, кажется). И окончив его, стал бравым советским, русским офицером. И в новенькой форме с иголочки, в хромовых офицерских сапогах явился победителем на побывку в родной Царицын (который к тому времени стал уже Сталинградом). И начались беспокойные будни  военного человека,   с  бесконечными "передислокациями".
И оказавшись на Дальнем Востоке, отец перед самой войной встретил маму. И образовалась новая семья, в которой - в самом конце сурового 42-го года - появился я, первенец молодой семьи Золотаревых. А в 46-м, уже послевоенном году явился на свет мой брат Сергей.
И все те годы, что мы оба росли, с нами был наш отец - суровый и добрый, умный, веселый и деловой, посвятивший всего себя нам, его любимым сыновьям. Вспоминая свои детские обиды на отца, на его суровость и жёсткость, с которой он выкорчевывал из нас лень и безалаберность, так или иначе свойственные всем пацанам, вспоминая всё это с высоты СВОЕЙ прожитой жизни, я искренне хочу преклонить колени перед человеком, чьими страниями мы, самовлюбленные подростки, превратились в конечном итоге во вполне "сносных" мужчин, граждан, наконец - просто в людей, которым не чужды понятия чести, совести и порядочности. И дай Бог многим из вас, современники мои, такого же родителя, каким был наш отец, Николай Алексеевич ЗОЛОТАРЕВ.
Светлая и вечная тебе память, папа!

11-13.11.2002