Иностранный рабочий

    На разъебанной морским ветром эстраде сидел пьяный румын Штефан и разговаривал с огромным ржавым гвоздем. Гвоздь был загадочен и автономен. Если его забили, когда эстрада работала, то почему не до конца, если позже, то нахуя он вообще там был.

За его спиной начиналось травяное поле, которое тянулось наверное километров пять в сердце Города, прошитое закованными в бетон и железо акведуками, несущими грохот машин. Где-то там, среди симпатичных парков, на самодельном футбольном поле играли его приятели.

Штефан не поддавался на уговоры Мики, своего соседа по караванчику, игра утомляла, он потел, багровел, и все равно получалось не очень.

Мики был моложе, напористей и слегка раздражал Штефана дома, а на стройке наоборот поднимал настроение. Они даже обращались друг к другу: «Соседушка золотой, подхвати. Соседушка золотой, цепляй крюк».

За работу платили доллары и все румыны посылали их домой. Штефан посылал жене, квартирка у них была своя, теперь вот и машина будет.

Экономили жестоко на всем, кроме самого необходимого. Водку пили самую дешевую, к шлюхам ходили в день получки, стало быть раз в месяц. Есть дешевая водка плохая, это с которой башка болит, и глаза выдавливает, особенно, когда работа на верхнем этаже. Среди плохой водки попадается даже вкусная, «Настасья» например. Пьется, как вода, а по утру похмелье и бьет и душит. Так что хорошая дешевая – конечно не вкусная, зато здоровая, если насморк, так от одного запаха гайморовы пазухи, как холостым выстрелом продувает. Шлаки тоже выводит с горячим свистом. А наутро, как наново родился, только вяленький, ну да не хирургом работает Штефан и даже не крановщиком, так халтурщик, можно и повтыкать до обеда.

    Настроение было мирное, вообще румыны спокойный народ, если их не трогать, хотя и воры испоконь, а по злобе могут и до смерти забить, нету в них русской красоты души, но все же безыдейные и то хорошо.

    Романтическое было море, древней мудростью дышал гвоздь, непохожий на маленькие новенькие гвозди, по которым бечевой размечали заливку бетона и вообще . . .
   
    Была у Штефана тайная любовь и все мысли сейчас крутились вокруг нее – будто брильянт шлифовали. Молдаваночка – юная совсем девочка, кудри черные до пояса, белая, как снег. Она его сразу выкупила, меню зачитала на молдавском. Когда он впервые к ней пришел – уже знал, что влюбился, а через месяц принес ей бутылку пива и шоколадку. Боже праведный, как она плакала – уткнулась ему в плечо, дрожит, сама еще влажная после душа и пахнет фиалкой. В хорошем борделе на мыле не экономят. А пиво, говорит, нам нельзя, следят строго и оштрафовать могут. Так и любили они друг друга – один раз в месяц.

    Солнце золотым ромом растекалось по горизонту, крепчал ветер, бросая огромные волны уже под ноги, водка расходилась по венам, мысли разыгрались не на шутку. Вот она уже студентка бухарестского государственного университета. Стоит на переменке прижавшись лбом к холодному стеклу аудитории – смотрит на парк, на темную после дождя аллею, где Штефан в новом костюме спешит к ней с цветами, помолодевший, счастливый, и они встречаются взглядами.

    Закружилась голова у Штефана, выпил что ли лишнего на жаре. Молния ударила в сердце. Невесть откуда пришедшая волна, с безразличием Левиафана слизнула безжизненное тело, забрала с собой – пусть будет.
. . .
    Крупный красавец барбус чернополосый*) уже почти догнал маленькую симпатичную самочку, когда та спряталась в новой бутылке из под водки. «Амарти льха бли коах**), если б ты вел себя как нормальная рыба, я бы тебе еще у пирса дала». Не показывая досады барбус обогнул бутылку, в поисках альтернативного входа, заинтересовался трупом Штефана, усмехнулся искусной наколке на плече. Знак Зодиака – рыбы. 

Судьба.

*)экзотическая рыбка
**)сказала тебе без насилия (иврит)