Погоня Новогодний бред

...Спектакль начался как-то странно: сперва из-за занавеса высунулся носок ботинка с напяленной на него пучеглазой и красноносой маской. Сделав несколько поворотов туда-сюда, маска слетела и упала на пол сцены. Нога с ботинком замерла на мгновение, потом поднялась и начала с остервенением топтать упавшую маску. Истоптав невинное папье-маше в лоскутья, нога удалилась, а через мгновение чуть повыше высунулась чья-то лохматая голова и, так же, как маска, принялась поворачиваться в стороны, кланяясь и ухмыляясь. По галерке пронесся шум, послышались смешки и выкрики, в ответ на которые голова задергалась энергичнее. Партер пока хранил молчание. Затем по обе стороны головы из-за занавеса высунулись волосатые руки, сомкнулись на шее, отчего лицо все той же головы побагровело и высунуло язык, не переставая, однако, кланяться. Потом раздался крик за сценой, высунулась третья рука, тоже волосатая, схватила несчастную голову за шевелюру и утянула обратно. Портьеры сомкнулись. Публика молчала - ждала, чем ее удивят дальше. Тогда вышел бледный молодой человек и спросил срывающимся голосом:
- Где я?!..
Галерка наперебой принялась отвечать.
"Хорош спектакль, нечего сказать!" - подумал я, пробираясь к выходу. На улице было холодно, скользко и шел снег, но зато не было красноносых масок, а все волосатые руки были надежно спрятаны под рукавами и перчатками.
Мне повезло - на остановке я встретил моего старого знакомого Фермамбет-Рахметыча. Фермамбет-Рахметыч - это не имя и не фамилия, и даже не имя-отчество, а прозвище. Когда и как оно у него появилось, а также каким было его настоящее имя, уже не знал, наверное, даже сам Рахметыч. Он стоял, пряча красное от холода и ветра лицо в воротник пятнистой куртки. Рядом с ним, покачиваясь на ветру, стояла высокая девушка, красивая и лопоухая.
- Привет! - сказал я ему. - С наступающим тебя! Как настроение?
- И рад бы повеситься, да петлю вязать лень... - ответил он. - Пить будешь?
- Когда это я отказывался?
Лопоухая девушка, не говоря ни слова, открыла сумочку, достала две бутылки портвейна "777", три стакана, бутерброд с колбасой, бутерброд с сыром, банку шпротного паштета, полбуханки хлеба, штопор, раскладной столик, два ножа, три раскладных стула, телевизор "Юность", два кокоса, самурайский меч, надувную лодку и рессору от "Газели".
- Ух ты! - сказал Фермамбет и наполнил стаканы.
Дальше все пошло, как водится: мы пили и вспоминали молодость. Фермамбет-Рахметыч рассказал, как служил на подводной лодке и гонял на ней в самоволку к туземкам Фиджи и Марианских островов, да один раз нарвался на дочь местного вождя, что чуть не спровоцировало международный конфликт, а я пытался вспомнить хоть что-то интересное из собственной недолгой армейской практики, да кроме анекдота о студентах-танкистах и матчасти, так ничего и не вспомнил. Потом мне вздумалось познакомиться с лопоухой девушкой.
- Катя! - сказала она и широко улыбнулась зубастым ртом. Я робко пожал ее ладошку и промолчал.
- А давай Новый год встречать! - предложил Фермамбет-Рахметыч.
- Прямо здесь?
- Ну да. Вон там он должен пройти. - он махнул рукой в сторону. - Или там. Не уйдет, короче... Хочешь, присоединяйся, будешь приглядывать за тем направлением, оно у меня слабо прикрыто...
- Давай! - согласился я.
Мы опрокинули еще по паре. Я не терял бдительности и зорко следил по сторонам - не проскользнет ли незамеченным коварный Новый год? Но пока в городе было тихо. Немного поодаль светился отраженным светом римейк Храма Христа Спасителя, а еще дальше бронзовый Петр махал над головой чем-то, похожим на большую обглоданную кость.

...Новый год выглядел так, как ему и полагается: в грязной белой дубленке из магазина на Ленинском, плюшевой шапке, отороченной искусственным мехом, с багровым алкоголическим носом и бородой из ваты. Из многочисленных прорех его мешка торчали подарки: пачки ягодных вафель, ржавые жестяные грузовики, телефоны без трубок, квадратные мячики, медведи, собаки и зайцы, почему-то зеленые, с печальными пуговичными глазами. Увидев нас, он попытался прикинуться вором-домушником, прущим хабар до хазы, но я его сразу раскусил.
- Вот он! Вот он! Держи, держи, уйдет!!!
Фермамбет-Рахметыч встрепенулся, вытянул ставшую вдруг неимоверно длинной руку в сторону и выволок из ближайшего переулка прогуливавшегося там конного милиционера. Милиционер говорил что-то об инструкциях, жене и штрафах за незаконную торговлю презервативами в магазине «Детское питание», но мы его не слушали. Фермамбет-Рахметыч вскочил в седло и помчался за Новым Годом, уже проклинавшем нас на языке суахили и стремительно уносившем свой пропитанный алкоголем организм в общем направлении на северо-запад. Я тоже вскочил, но не на лошадь, как мой друг, а, за неимением оной, прямо на милиционера и тот, стуча подкованными сапогами, подключился к погоне. Некоторое время за нами, крича и размахивая ушами, бежала Катя, но вскоре отстала.
Фермамбет-Рахметыч палил из отобранного автомата веером вдоль улиц, разгоняя мрак, тоску и случайных прохожих. Становилось весело.
Мы выскочили на Тверскую, пролетели мимо Юрия Долгорукого,  пронеслись по пустому в этот поздний час Ленинградскому проспекту, вылетели за город, распугали стаи самолетов над Шереметьевым-2, домчались до окрестностей Клина, и там под Фермамбет-Рахметычем пала лошадь. Мы постояли немного, глядя на снежный вихрь, обозначавший удалявшегося Нового Года. Я отпустил милиционера. Он попросил обратно автомат, сетуя на перерасход патронов и лошадей...
Я долго брел по снежной равнине, к огонькам на горизонте, которые почему-то не приближались, а становились все выше и выше. Я понял, что это звезды. Одна из них все-таки спустилась и разрешила рассмотреть себя поближе. Оказалась ничего, хоть и звезда. Мы спели дуэтом «Девочку-видение», потом что-то из Led Zeppelin, потом я потерял голос и звезда, презрительно хмыкнув, удалилась.
К этому времени уже рассвело и я огляделся по сторонам. Ни Фермамбет-Рахметыча, ни милиционера, никого и ничего вокруг не было видно, лишь снег расстилался от горизонта до горизонта. Я сел, обхватил голову руками и заплакал от холода и одиночества...
Не помню, сколько я сидел так, замерзая. Голову я поднял лишь тогда, когда холод внезапно сменился теплом, а неподвижность - чувством стремительного полета. Оказывается, давешняя звезда вернулась, подхватила меня и теперь несла куда-то вверх, прижимая к своей объемистой груди. Я завертел головой, оглядываясь по сторонам. Никакой снежной равнины уже и в помине не было. «Космос» - подумал я, рассматривая бездонное черное небо.
- Куда это мы? - спросил я у своей спасительницы.
- Мы летим на звезду Силикогель, в благодатный мир...
- На звезду? А ты-то сама, что, не звезда?
Звезда замялась и перехватила меня поудобнее:
- Ну... Там кооперативная звезда. Но мир все равно благодатный!
- А зачем?
- Ты мне понравился. Я тебя заберу с твоей несовершенной планеты. Ты будешь жить у меня дома. Я постелю тебе коврик в углу гостиной, а в хорошую погоду ты будешь гулять в парке. Ну, первое время, конечно, на поводке...
Я лишился дара речи. Потом переполнился возмущением: ни хрена себе, забрали с Земли без спросу, унесли черт знает куда, мало того: собираются уложить на коврик и водить на поводке!
- Слышь, ты! Какой еще коврик?!! Неси обратно! Обратно, кому говорят!!!
- Зачем? Тебе там нравилось? Мне показалось, что нет...
- Не твое дело, поворачивай!
И она повернула. Звезда обиженно молчала, но держала меня по-прежнему крепко. Впереди вырастал огромный земной шар со светящейся надписью на боку «С Новым годом!»
Звезда отпустила меня, поставив предварительно вертикально посреди все той же снежной пустыни.
- Могла бы и до города подбросить! - буркнул я.
- Обойдешься!
- Куда идти-то?
- Туда! - звезда мотнула в сторону невесть откуда нарисовавшимся хвостом и улетела. Я, приплясывая, двинулся в указанном направлении и через полчаса вышел к железной дороге, а еще через пять минут - и к пустынной платформе с табличкой «М-Море».
«Наверное, здесь живут заикающиеся моряки, - подумал я. - Интересно, как их сюда занесло? И где здесь море? И где я, вообще, черт побери, нахожусь?!!» Немного успокаивала, правда, стрелка с надписью «На Москву», но и это, по большому счету, ничего не значило. На станциях в Антарктиде тоже устанавливают такие стрелочки...
Но я не успел ни побеспокоиться, ни найти ответ хоть на какой-то вопрос. Рядом с платформой со скрежетом остановилась электричка со смеющимся Рахметычем в кабине управления.
- Ну ты куда пропал? Этого-то мы догнали! - и он пнул десантным ботинком недовольно замычавший мешок на полу. - Представляешь, только под Тверью перехватили! На север, гад, рвался. Ну, ничего, теперь не уйдет...
Я блаженно растянулся на сиденье, прихлебывая найденный в сумке приятеля «Jim Beam» и глядя, как рельсы убегают вниз.
- А поезд откуда?
- Дык подарок! Новогодний! - Фермамбет-Рахметыч заржал. - Я у него «Гран-Чероки» просил, так он говорит, не может! Представляешь? А электричку - может. Говорит, их много, потому что никто не просит... Ничего, приедем - сменяю! И ты себе чего-нибудь попросишь, теперь он никуда не денется!
Я вспомнил зеленых зайцев с пуговичными глазами и решил повременить.

...Мой сон прервался от чьего-то крика. Передо мной, на сцене, стоял бледный молодой человек и говорил громко, взволнованно, с пафосом:
- Как хочется иногда ворваться на кухню, распахнуть холодильник, схватить палку копченой колбасы и размахивать ею вокруг, утверждая себя в этом мире!..
"Дурь какая-то! Тоже мне, новогодний спектакль! - подумал я, пробираясь к выходу. - Только время зря потерял".
На улице было холодно и скользко, но мне повезло: я встретил старого приятеля Фермамбет-Рахметыча. Рядом с ним покачивалась на ветру красивая лопоухая девушка.
- Привет! - сказал я ему. - С наступающим!..