Голова отрывок из повести Перемена места

...Жена заметила первой - на то она и жена.
- Что это у тебя с головой? - спросила она однажды утром.
Утро было мерзкое и мокрое. Хотелось налить кофе, но не чашечку величиной с наперсток, а большую, добрую фарфоровую кружку с желтыми утятами, завернуться в плед и просто сидеть, глядя в окно и радуясь тому, что там плохо, а здесь хорошо. Но надо - каким невероятно противным может быть это слово «надо» - надо пить кофе из наперстка, надо надевать плащ и ботинки (левый жмет) и надо идти туда,  где мокро и плохо. Надо. Надо. И нет смысла задавать вопрос - кому надо? Просто надо, и все.
- Что у тебя с головой? - вопрос прозвучал снова.
- А что с головой?
Наташа посмотрела поверх него, прищурила близоруко глаза, потрогала его волосы ладонью.
- Нет, ничего. Показалось.
- А что показалось?
- Ничего. Иди, а то опоздаешь.
- И что тогда будет?
- Тебя отшлепают. И премию не дадут.
- Проживем и без премии! - Он обхватил ее за талию, привлек к себе и уткнулся лицом в ее теплый живот за махровой тканью халата. От живота исходил непередаваемый запах близкого человека...
- Иди, иди! Уже время... - она мягко оттолкнула его.
Когда плащ был уже надет и он готов был сделать шаг за дверь, спросил еще раз:
- Так что все-таки показалось?
- Ну... - она замялась. - Там как будто светилось...
- Это лысина просвечивает!
- Да ну тебя! - и она вытолкала его в коридор и закрыла дверь.
Потом заметили и на работе - через несколько дней.
- У тебя, Вить, когда ты на солнце сидишь, волосы прямо светятся... - сказала мечтательно незамужняя  Маринка.
«Где это она солнце-то обнаружила?» - подумал он и покосился за окно, где падали желтые листья. Не то что солнце - небо, и то отсутствовало.
- Точно! - подтвердил кляузник Петров и побежал передать услышанное начальству и всем остальным.
Начальство заметило последним.
- Светлая голова! -  сказал руководитель, ознакомившись с его проектом.
Премию дали неожиданно большую.
Однажды ночью он проснулся от громкого возгласа жены:
- Витенка, Витя, да что же это, Господи...
- Что такое? - он вертел головой, пытаясь узреть источник беспокойства.
- Светится... - сказала Наташа и тихо заплакала.
В зеркале при электрическом освещении ничего заметно не было. Но стоило только щелкнуть выключателем, как вокруг головы возникал ясно различимый нимб - как у святых на иконах.
- Приехали... - только и осталось сказать.
С этого момента Наташка начала смотреть на него со скрытым испугом.
Он купил шляпу - осенью темнеет рано, а ходить в сумерках со светящейся головой было просто неприлично. Если шляпа съезжала набок или на затылок, из-под нее пробивались еле заметные лучики света.
- Интересно, что же это такое? Может, я заболел? - спрашивал  он сам у себя. Но температура и давление были нормальными, и сердце, включая печень, работало, как часы. Он поменял шампунь, поливал голову бальзамами, мыл волосы даже хозяйственным мылом - свечение не исчезало, зато прибавился жуткий запах и появилась перхоть. Она не светилась.
- Может, это знак?
От кого? И кому? И что этот знак означает?
Ответов не было.
- А может быть, я святой? - спросил он себя однажды. Мысль эта прозвучала в голове так ясно, что ему показалось, будто это сказал кто-то другой. Но в автобусе, в котором он ехал, никому не было до него никакого дела. На остановке ветер сорвал его шляпу. Встречная бабушка перекрестилась и села на лавочку. Он подобрал шляпу и убежал.
«Нет, ну какой же я святой?» Святым он быть не хотел, да и не мог: любил деньги и красивую жизнь, регулярно любил жену и иногда - других женщин, предпочитал хорошо поесть и был не дурак выпить. Святые же обязаны были ходить в рубище и посвящать других людей в веру истинную, жить на верхушке голой скалы, пить сырую воду и жевать сухие корки, да и то не каждый день. Тогда, может, и начнет голова светиться. Однако у него засветилась и без сухих корок.
«Но, с другой стороны, - думал он, - я же совсем не плохой человек! Я всегда вежливый и на работу хожу вовремя.  Меня уважают! Я даже стихи писал в газету... Зарплату Наташке почти всю отдаю, а заначку пускаю исключительно на полезные цели. Да и вообще...»
Идти ко врачу он побаивался, предпочитая пребывать в относительно спокойном неведении: «Может, пройдет все скоро!» Голова от свечения не болела, а в темноте было даже удобно: освещала путь. Это обстоятельство подтолкнуло на интересную мысль: может быть, и у святых нимб вокруг головы был для этих же целей? Идет и освещает дорогу себе и другим в сумерках всеобщего невежества, указывает, так сказать, правильный путь...
«И мне, значит, вести надо? Кого? Петрова? Или Кирюшу? Может, Маринке путь указать? Да ну ее, у нее только одно на уме, а я женатый, потом еще, чего доброго, до скандала на работе дойдет...».
В общем, не получалось у него насчет святости.
Но изменения вокруг начали происходить сами собой. Жена Наташка перестала готовить ему острое и жареное, говоря, что в его положении необходимо соблюдать диету. Разубедить ее не удалось и теперь каждый вечер приходилось жевать несоленую кашу и витаминный салат из одуванчиков. На работе Маринка смотрела на него со все большим обожанием и несколько раз, проходя мимо, норовила погладить его по светящейся шевелюре. Пока удавалось уворачиваться, но Маринка пробовала снова и снова. Сплетник Петров перестал наушничать и в один прекрасный день высказал начальству все, что о нем думает, не стесняясь в выражениях, за что немедленно был переведен в другой отдел с повышением. Скандалист Кирюша надел пиджак и галстук, перестал ругаться по каждому поводу и накатал в налоговую полицию телегу на трех страницах. Полиция явилась на следующий день через окно отдела маркетинга, штурмом взяла бухгалтерию, овладела годовым отчетом и ушла, оставив засаду во второй от окна кабинке мужского туалета на третьем этаже. Засада посидела там немножко и тоже ушла, прихватив бачок от унитаза модифицированной конструкции.
На третьей неделе свечения начались события совершенно необъяснимые. Мебель летала ночами по коридору, сшибая плафоны и высаживая двери вместе с косяками. Изображения в окнах на кухне и в комнате поменялись местами. «Спартак» выиграл у «Реала», курс доллара упал, в магазине пропали нарезные батоны. А Марининой дали Нобелевскую премию, чтобы она перестала, наконец, писать свои детективы.
Со всем этим можно было мириться, но однажды ночью софа улетела в окно вместе со спящими на ней супругами. Поплутав по окрестностям, софа вернулась, но Наташка простудилась и ушла к маме и, в отличие от софы, не вернулась. Она сказала, что не может жить в сумасшедшем доме и что Виктор должен серьезно подумать над своим поведением. Виктор подумал и понял - надо что-то делать. Жить с такой головой в этом мире нельзя. Он попробовал покраситься хной - свечение приобрело красно-рыжий оттенок, потом басмой - и его голова стала похожа на волоконный светильник. В довершение ко всему в квартире по вечерам стали появляться голоса, которые рассказывали анекдоты. Этого вынести было уже совершенно невозможно. Оставалось одно - бежать. Не сказав никому ни слова, он собрал свою походную сумку, рассовал по карманам ценности и наличность и вышел из дома. Из-за двери вместо прощания до него донеслось: «Говорите громче, у меня в ушах бананы!» Виктор вздохнул и отправился, куда глаза глядят...