Музыкальная шкатулка Wervolka

печатается по:
http://www.proza.ru:8004/2002/11/15-24
http://www.proza.ru:8004/author.html?wervolka





Музыкальная шкатулка.
Странная история, пронесшаяся передо мной перед спектаклем.

Посвящаю всем тем, кто знает, ЧТО
значит сильно желать... Но будьте
осторожны—в стремлениях так легко
сгореть...
А ещё вполне полноправно можно посвятить
это Призраку Оперы, за вдохновление
меня в некоторых важных аспектах по
жизни, так сказать.

Ярмарки в нашем городке случались сравнительно часто—раз в два года—это я помнил с детства. Теперь я вернулся в место, где родился, как раз в это время, и обнаружил, что совершенно ничего не изменилось. Я задумался о том, стоило ли вообще уезжать и искать счастья в «большом мире». Меня там не ждало ровным счётом ничего кроме ещё более жёстких разочарований. Не помогли таланты. Здесь нужно было положение в обществе, иначе навсегда останешься исполнителем вторых, а то и третьих ролей.
Жениться мне тоже так и не удалось... Меня гнала жажда творчества, жажда необходимой мне как воздух возможности проявляться. О нет, не ради себя—ради людей. И мне казалось, что любовь моя должна быть необычной, совершенной, отражающей эти мои стремления к высшему вдохновению. Я редко задумывался над тем, смогу ли полюбить вообще, но когда задумывался, понимал что не встречал ещё женщину, похожую на мой существующий в сердце только едва заметными штрихами-намёками идеал.
Невеселы были мои мысли, когда я проходил в толпе мимо красочных шатров. Внимание моё совершенно неожиданно привлёк странного вида мужчина, прогуливавшийся у своего шатра. Он не был стар, отнюдь, хотя возраст и жизнь – явно интенсивная – оставили на его лице свою неизгладимую печать. Остатки длинных некогда чёрных волос обрамляли сухое лицо с тонкими жёсткими чертами. Глаза его были странной смесью оливкового и золотистого—это я разглядел подходя ближе... И в тот же момент, когда взгляд его невзначай скользнул по мне, мне стало не по себе. Я ощутил, как холодею, как леденеют от чего-то кончики пальцев. Это меня и заинтриговало, наверное...
Одет он был просто, избегая свойственной облачению ярмарочных артистов вычурности. Исключением был только чёрный плащ из неизвестной мне ткани, который буквально струился по его худощавой фигуре так органично, точно был частью самого человека. Расшагивая туда-сюда у входа, мужчина нервно отбрасывал плащ за плечо красивым мистическим жестом, совершенно не отдавая себе в этом отчёта, и будто бы думал о своём, наблюдая при этом за людьми искорками своего острого магнетичного взгляда.
Я остановился неподалёку и тоже принялся наблюдать за входившими в его шатёр людьми. В этот миг он посмотрел на меня во второй раз, на этот раз пристальнее, прищурившись, и подобие улыбки коснулось тонкой ниточки его губ. Он поманил меня рукой и вошёл в шатёр, удостоверившись впрочем, что я следую за ним.
И я последовал, поддавшись любопытству, которое отвлекло меня от надоевших мыслей.
Хозяин шатра оказался фокусником, и очень талантливым. Мы, сидевшие там и смотревшие на иллюзии, что он создавал и разрушал на сцене, стали буквально рабами собственного изумления и восторга. Это, казалось, вызывало в нём ещё больший задор, и он со смехом продолжал, поражая наше воображение всё необыкновеннее. Признаюсь честно, не будь я истинным сыном нашего рационального века, я бы подумал, что это самая настоящая магия...
Наконец мужчина вдруг замер и окинул нас взглядом с какой-то бесовски задорной улыбкой.
-- Подождите, подождите, -- проговорил он хриплым голосом, оказывавшим столь же магнетическое воздействие, что и его взгляд, и рассмеялся. – Даймон не показал вам самого главного, к р а с и в о г о.
Даймон... Как необыкновенно шло ему это имя. Хотя возможно он просто знал латынь ровно настолько, чтобы взять себе его. Даймон означало Демон. Чем не привлекательное название для ярмарочного волшебника?..
Фокусник театральным жестом извлёк из-под плаща неизвестно откуда взявшуюся... м у з ы к а л ь н у ю ш к а т у л к у, довольно крупную, которую он едва удерживал в руках. Издалека я не мог разглядеть её, но уловил, что работа очень и очень тонкая, и что мне никогда ещё не приходилось видеть такого произведения искусства!
О, но истинный восторг ждал меня впереди.
-- Да-да, главного... красивого, -- пробормотал Даймон, ставя шкатулку на столик и опускаясь на колени у него так, что он находился лицом к нам, а голова его как раз была на уровне маленького театра.
Он раздвинул миниатюрные шторки, и мы смутно увидели сцену с крошечными фигурками. Сняв с шеи цепочку с маленьким ключиком фокусник завёл шкатулку, и на нас обрушились звуки увертюры. О что это была за музыка!.. Но какая магия позволяла ей раздаваться по всему шатру точно звукам настоящего оркестра?
А потом прозвучала первая ария, женская... Божественное сопрано наполнило пространство вокруг меня—я растворился в музыке, потеряв ощущение реальности вообще. Я уже не мог задумываться о том, как голос маленькой фигурки в шкатулке может звучать с мощью оперной певицы на сцене, а музыка—как в огромном театре с прекрасной акустикой.
И как больно стало, когда Даймон вдруг прервал музыку шкатулки, дав нам выслушать всего одну песню. У меня словно вынули сердце из груди—я услышал голос из своих снов. Что касается людей вокруг меня—они разочарованно вздыхали и просили продолжения, но фокусник только раскланялся и, получив своё вознаграждение за выступление, выпроводил всех из шатра.
Я остался... У меня было много вопросов, и все они имели для меня и моей жизни колоссальное значение.
Когда никого кроме меня не осталось, я прошёл за занавеси, отделявшие импровизированные сцену и зал от жилища Даймона.
-- Добрый вечер, -- поприветствовал я, попытавшись улыбнуться и придать облику уверенность. Это мне удавалось слабо—я не знал, зачем пришёл, хотя был полон необыкновенной решимости.
-- Здравствуйте, Чарльз, -- он обернулся и улыбнулся мне.
Тот факт, что он знал моё имя, почему-то не показался мне необычным, хотя я всё же счёл своим долгом спросить:
-- А откуда Вам известно?..
-- О, молодой человек, ну как же я не могу знать имена тех, кого ждал, -- Даймон тихонько рассмеялся, и я ощутил тот же холод, накрывший меня, и даже проверил наощупь кончики своих пальцев, ставшие буквально ледяными. – Я знаю к а ж д о е из этих имён... Я узнаю всё, что мне интересно.
-- А... – кивнул я понимающе, хотя не понял ни слова. – Я хотел спросить Вас об одном фокусе...
-- О нет, я стараюсь не раскрывать своих тайн, -- покачал он головой, не отрывая от меня своего взгляда. – Да и потом, Вы едва ли сможете повторить.
-- Нет-нет, я не посягаю на тайны! – поспешил заверить его я, очень боясь того, что сейчас он просто откажется со мной говорить несмотря на его недавние слова о том, что он якобы ждал меня. – Я был поражён... м у з ы к а л ь н о й ш к а т у л к о й.
-- Ах вот оно что, -- он снова рассмеялся.—Да, я так и думал... Садитесь, -- он жестом указал мне на разбросанные по полу подушки у низкого столика.
Вообще обстановка была подобием восточной, и потому я не удивился, когда он предложил мне чай. Приглашение я принял с радостью, но каждая моя мысль горела нетерпением, ведь я жаждал увидеть шкатулку снова. И уж тем более услышать всю волшебную оперу до конца...
-- Я хотел просить Вас показать мне её... – тихо сказал я наконец.
-- Нет, Вы хотите не только посмотреть на н е ё, Чарльз, -- Даймон странно улыбнулся. – Вы хотите с л у ш а т ь... Я не могу позволить Вам услышать всё до конца.
-- Но почему?! – невольно вскрикнул я, и следующие слова вырвались непроизвольно:—Я умоляю Вас!
-- Вы абсолютно не подозреваете о чём просите... Если вы услышите Оперу М у з ы к а л ь н о й Ш к а т у л к и до конца, Вы навсегда окажетесь в е ё власти, -- объяснил он и, обратя взгляд к чашке с чаем, добавил чуть слышно. – И в моей... Вы просто не выдержите. Вы потеряете смысл во всём.
-- У меня уже мало в чём есть смысл, -- усмехнулся я, покачав головой.
-- Вам только кажется... Вы никогда не слышали ничего прекраснее—за это я могу ручаться, -- на этот раз в его улыбке была лёгкая тень самодовольства, как будто это он был творцом таинственного красивого предмета. – И вот именно поэтому власть е ё над человеком почти безгранична... О нет, конечно есть те, кто могут противостоять. Но это как правило пустые люди, которых ничто не волнует ни в полёте творений, ни в красоте, ни в самой Жизни. И то, многих из них о н а сводит с ума... Но человека, наполненного несвершёнными стремлениями, голодным вдохновением, желанием проявляться и разделить то, что действует через него в его творчестве, с другими—о, его о н а похищает всецело. Я на Вашем месте поостерёгся бы столь порывисто высказанного Вами желания, Чарльз, -- закончил он непонятный мне монолог, и взгляд его, упавший вновь на меня, смягчился.—Вы ведь, можно сказать, как раз в е ё вкусе.
Я задумался... Насчёт неосуществлённых стремлений он был прав абсолютно. Мелькнула мысль, которую я так и не смог уловить и продумать до конца—что если ш к а т у л к а поймала меня? Что если я хочу увидеть е ё вновь подобно тому как жертва морфия вновь и вновь жаждет погрузиться в грёзы наркотика...
Но я прервал себя в этих мыслях, и даже отругал, что думаю о предмете как о ч ё м-т о ж и в о м, обладающим собственной волей.
Хотя Даймон именно так и говорил о ней—как о ч ё м-т о ж и в о м... Впрочем, это наверняка его привычка творить мистерии, вот он и нагнетает атмосферу даже в повседневности.
-- Но что если я согласен взять на себя ответственность и знаю, на что иду? – спросил я тоном профессионального дельца. Откуда это взялось во мне? Казалось, тогда я мог пойти на любые уловки и поступки, лишь бы только добраться до вожделенного предмета—даже, стыдно признаться, на воровство. Впервые!
-- Но ведь Вы же не з н а е т е, Чарльз, -- усмехнулся Даймон и налил себе ещё чая, погрузившись в этот процесс совершенно.
-- Да... Но я отдаю отчёт себе в своих поступках! – воскликнул я, раздражаясь всё больше оттого, что фокусник мог раскусить любую мою мысль.
-- Вы молоды и смелы, -- рассмеялся он. – Мне это нравится... Ну что ж, я покажу Вам М у з ы к а л ь н у ю Ш к а т у л к у, позволю рассмотреть каждую деталь.
Даймон поднялся. Я не видел, откуда он извлёк это сокровище, но вскоре оно уже было на столе, прямо передо мной.
Я не ошибся—она действительно была выполнена в виде миниатюрного театра со сценой, скрытой чёрным бархатным занавесом, но без зала—зал играли смотрящие.
Ш к а т у л к а была крупнее всех виденных мною до этого, но человеческие фигурки в ней должны были быть куда меньше моего пальца. Признаться честно, мне было непонятно, кто и как мог создать эту вещь...
Между тем фокусник раздвинул занавес, и моему взгляду открылись все артисты этого крошечного театра, будто вышедшие на поклон. Я склонился над сценой и прищурился, разглядывая эти столь изящно выполненные статуэтки. Они казались мне совершенно живыми, только замершими, точно время для них остановилось. Я не удержал порыва и протянул руку, чтобы коснуться одной из них...
-- Не смейте! – крикнул Даймон, схватив меня за локоть так, что мне стало больно, а его пальцы показались стальными. – Не смейте их трогать.
-- Простите, -- я смутился, а он отнял руку, как будто и не было никакой странной вспышки.—Мне просто было интересно, из чего они сделаны... Фарфор? Так нежно... Но что за мастер мог создать из фарфора т а к о е, да ещё и украсить потом одеждами столь изящными, что им позавидовал бы любой живой человек.
Фокусник странно улыбнулся в ответ на мою похвалу и покачал головой:
-- Нет, это не фарфор...
Я снова посмотрел на сцену, будучи уже не в силах отвести глаз. Мой взгляд приковала одна особенная статуэтка—девушка в длинном голубом платье и плаще с капюшоном, не скрывавшим её нежного лица. Я чудом смог разглядеть черты—персиковую кожу, прозрачные серебристо-синие глаза и даже прядки светлых волос, выбившиеся из причёски. Я долго смотрел на неё, и мне показалось, что во взгляде её слились радость и боль, немыслимая тоска, такая живая, человеческая... Теми же чувствами была наполнена вся поза мужчины в чёрном, стоявшим рядом с ней и чуть обнимавшим её за плечи. Лица его я разглядеть не мог... Я вздрогнул и моргнул, сбрасывая наваждение. В этот момент я странным образом перестал видеть фигурки чётко.
-- Всё ещё хотите послушать? – насмешливо поинтересовался хозяин шатра.
-- Более чем когда-либо... – прошептал я в ответ.
-- Ну что ж, Вы сами просили. Садитесь поудобнее и с м о т р и т е.
С этими словами Даймон снял с шеи миниатюрный ключик и завёл шкатулку. Я не видел, как именно он это сделал... А в следующий миг я уже забыл обо всём, потому что на меня обрушились звуки увертюры. Она звучала вокруг нас, и звук обволакивал. Сцена странным образом опустела, а потом я просто погрузился во власть музыки...
Мне казалось, что я единственный зритель в театре, наполненном только властью мелодий и голосов исполнителей, божественных голосов. Я видел себя сидящим в пустынном зале, где на сцене передо мной разворачивалось действо, могущее поспорить по реалистичности с событиями действительности. О я и правда б ы л там, и мне не нужно было иной жизни – только смотреть и слушать, слушать, упиваться этой музыкой, растворить в ней все свои мысли... И н и к о г д а не расставаться с божественным сопрано Героини и не поддающимся описанию в своей нечеловеческой красоте и объёме диапазона голосом Героя... Господи, когда опера закончилась, мне показалось, что я мёртв, что меня убил последний поворот ключа, как он убил всё живое в этой Опере.
И увидев вокруг себя не странный тот неземной театр, но всего лишь шатёр фокусника, я уронил лицо в ладони и заплакал, не в силах смириться со жгучим разочарованием... не в силах даже помыслить о том, к а к я буду продолжать мою жизнь без этого... в н е этого.
-- Посмотрите, Чарльз, -- жёстко и требовательно проговорил Даймон через паузу. – Поднимите глаза!
Я поднял голову и сквозь пелену горячих болезненных слёз, всё не перестающих струиться, обжигая лицо, увидел перед собой...эту чёртову М у з ы к а л ь н у ю Ш к а т у л к у. Те, кто стал для меня единственно-живыми существами, обладатели нечеловечески-прекрасных голосов были статуэтками из непонятного материала, а целый Мир, который я не хотел покидать даже ценой своей жизни, оказался всего лишь игрушкой...
Я взвыл и едва не обрушил всю свою ярость на волшебный предмет, но фокусник вовремя остановил меня, вцепившись в мои сжатые в кулаки руки стальной хваткой.
-- Успокойтесь... Другого быть не могло...
-- Но ведь они... всё это... было... – мой голос срывался, и я не мог успокоить его, - ж и в ы м...
Я не узнавал себя. Я никогда не был столь эмоционален! Разве только на сцене – и то там мне не давали выразить себя до конца. И вот впервые в жизни странный предмет поверг меня в целую Вселенную божественных звуков, без которой я уже был просто не в состоянии жить.
-- Да, так и было, -- спокойно ответил он и налил мне ещё чая. – Пейте, Чарльз.
-- Что Вы имеете в виду? – спросил я, подняв голову.
-- О н а ж и в а я. В н е й есть д у х и к р о в ь... и не одного человека... О н а вынимает сердце – я знаю это. Как вынимает сердце само Искусство, сама Музыка, льющаяся сквозь душу талантливейших из людей... Вот что такое эта Ш к а т у л к а. Вот почему о н а навсегда похитила Ваше сознание, Чарльз... И в скором времени Вы либо сойдёте с ума, либо броситесь с моста, потому что ничто не даст Вам в жизни такого слияния с прекрасным, как этот Шедевр Боли.
Его слова звучали для меня как во сне – смысл их никак не доходил меня. Я пытался начать мыслить в привычной реалистичной форме, но где уж там... Я устыдился своих эмоций и того, что почему-то вдруг не могу удержать их.
-- Господи, я хочу стать хотя бы половицей сцены этого театра – лишь бы никогда не расставаться со всем этим... – медленно проговорил я, покачав головой.
-- Даже так, -- Даймон усмехнулся одними губами, но как мне показалось, он скорее сочувствовал мне, нежели смеялся надо мной.
-- А эти актёры... они созданы по прототипу живых людей что ли? – я попытался найти логическое объяснение и даже улыбнулся пришедшей догадке.
-- Нет... они сами по себе и есть эти люди... – и без того странный взгляд фокусника в этот момент стал каким-то нечеловеческим, непонятным. – Например, у каждого из них есть имена. Она - Героиня, - он указал на девушку в голубом платье и плаще, привлекшую моё внимание с самого начала. - Но до того как стать Героиней, её звали Анабель, - он помолчал и указал на статуэтки эпизодических актёров. – Это – Арман, это – Виктория, это – Эстер...
Он перечислил мне имена многих артистов Ш к а т у л к и, и это показалось мне настолько естественным... Пару часов назад я бы не поверил этому, счёл Даймона безумцем, который влюблён в предмет настолько, что готов наделить его качествами живых людей. Сейчас я просто принял это как должное, не вдаваясь в размышления о том, как такое может быть возможно... Может быть разумом я всё ещё пытался найти объяснения, но это уже было не главным.
-- Более того, у каждого из них есть своя история, Чарльз, -- продолжал хозяин шатра.
-- Вы позволите мне послушать хотя бы одну арию ещё? – перебил его я, умоляюще взглянув в его мерцающие золотисто-оливковые глаза.
Смех его сковал меня точно ледяной панцирь, и смеялся он долго. Я ощутил на своём сердце липкое прикосновение ужаса, но уже не мог пошевелиться, глядя на фокусника как загипнотизированный.
-- Для начала позвольте мне рассказать Вам историю, - проговорил Даймон наконец. – А потом Вы уже сами всё для себя решите... Хотя видит Бог, в ы б о р а у В а с у ж е н е т.
-- Что я должен буду решить? – спросил я с вызовом.
Он пожал плечами:
-- Как строить жизнь дальше, я полагаю.
-- Ну что ж, давайте Вашу историю, -- с сожалением я отвёл взгляд от шкатулки, вздохнув, и заставил себя взглянуть на Даймона.
Он мягко улыбнулся мне, и впечатление созданное его жутким смехом растаяло. Всё же этот человек был странным, и обладал над другими странной властью. Мне казалось, что он вообще не из мира сего, как любят у нас говорить. По крайней мере настолько разительно он отличался от всех, кого я видел до этого, а повстречал я за свою пусть и не слишком длинную жизнь немало людей.
К тому же если именно он был творцом М у з ы к а л ь н о й Ш к а т у л к и, то я готов был без лишних слов просто преклониться перед ним, потому что ни одно творение кроме разве что человеческой души никогда не вызывало у меня такого восторга...
Его рассказ с первых слов погрузил меня в странные события и эмоции, с ними связанные, и почти как в истории с волшебной Оперой, я потерял себя в действительности.

* * *

Звуки Оперы заставляли её содрогаться от любви, счастья и боли, и беспомощные слёзы струились по лицу. О как она хотела оказаться сейчас там, на сцене... раствориться в любимой своей истории... быть рядом с Героем хотя бы в короткие мгновения действия, до того, как он снова превратится в актёра...
Последние звуки отгремели беспощадно, но она продолжала напевать музыку внутри себя – как всегда.
Анабель выскользнула с балкона галёрки и побежала вон из театра. Никого из актёров ей видеть не хотелось, потому что они были совсем другими людьми чем те, что жили в Опере, и впечатление от них, от их суетливости и мелочной раздражительности, затронуло бы светлые незамутнённые эмоции от произведения... Ну и что, что она биллитёрша – успеет разобраться с делами потом... А пока – прочь, прочь...
Сколько раз она говорила себе, что не посмеет больше войти не то что на представление, но даже на репетицию Истории. Сколько раз она пыталась заставить себя н е п е т ь эти божественные арии и дуэты, которые ей никогда не спеть там, на сцене... Сколько она пыталась выжечь в себе эту нереальную сжигающую любовь, заставляющую её жаждать творить и стремиться донести открытый ей смысл до людей, разделить с ними чувства, лежащие в самой глубине...
Но разве ей, биллитёрше, с чарующим, но никому не известным голосом, заменить известную исполнительницу!.. А та играет тщеславно, и без души... Она не любит её, роль Героини... она не любит людей, которым поёт...
Эта ночь была одной из многих в кажущейся бесконечной череде, когда девушка всё успокаивала бушующие стремления, заставляла улечься свою клокочущую страсть, и молчать – Любовь, Примадонну её души...
Смешно, но она с самого детства была влюблена в Героя, и это даже не казалось ей странным. И оттого она ещё больше, ещё неизбежней жаждала стать частью этой Истории, которую волей замысла проникшего в какие-то высоты композитора воплотила в себе эта Опера...
Анабель села на перилы моста, глядя себе под ноги на степенно несущую воды реку.
«Интересно, а можно ли отдать жизнь за р о л ь, - шепнула она сама себе и рассмеялась. – Ах право же, что за безумные мысли мне приходят... Наверное, меньше надо держать в себе, ведь от разговоров исключительно с собственной совестью можно сойти с ума,» - она сжала тонкими пальчиками болезненно пульсирующие виски и вздохнула, тихонько рассмеявшись со всей горечью.

«Мой Путь одинок...
Никто не полюбит
За то, что я есть –
Таков тёмный рок.
Вверяю тебе
Своё вдохновенье
И душу свою –
Забыв о себе.
Наполнит Любовь
Иссякший источник
Желаний моих...
Кипит моя кровь!
Вверяюсь тебе...»
Дрожащим голосом она пропела часть одной из любимых своих арий Героя, что так чудесно больно сегодня пел актёр, игравший е г о... и закончила:
«Вверяюсь сердцу твоему живому...
Гони меня – тебя я не смогу оставить.
С тобой я вечно тенью безутешной.
Страданьем вечно буду имя твоё славить.»
О если бы она могла быть т а м, в н у т р и – как страстно она вложила бы свою любовь во всё, что связано с этим! Какое счастье высекла бы из зачерствевших в повседневности сердец зрителей – счастье, сравнимое только с тем, что дарит это произведение ей самой.
О если бы...
Анабель отошла от моста и направилась обратно к театру, чуть слышно напевая. Тени ночи были её единственными слушателями, как всегда, а эхо—единственным сопровождающим голосом в дуэте.
«Но мертва ладонь моя,
Что теперь тебя ласкает...
Слёзы в песне не тая,
Холод в сердце оживает.
Стань лишь тенью на пути,
И оставь угрозу страсти.
Я смогу минуть, пройти -
Ведь над сердцем ты не властен...»
Это был один из тех моментов, которые она больше всего не любила во всей Опере – отречение Героини в страхе. Но зато она любила ответ Героя, и только открыла рот, как...

«Я знаю Ж и з н ь течёт в Любви моей,
а это дар твоей души нетленной!
Ты о ж и в и т ь смогла мой сонм страстей,
Вложила в рок мой все дары Вселенной!..
Вложила ч у в с т в о в сердце мертвеца...
И не оставит он до самого конца.»

Анабель ахнула и замерла, не в силах сделать ни шага. От теней ночи отделилась ещё одна тень, которая собственно и допела последующий куплет дуэта. Голос был не слишком красивым, но он бесспорно обладал буквально магической притягательностью. Любопытство, смешанное с обострившимся чувством опасности, переполнило девушку.
-- Прекрасный у Вас голос, сударыня, -- проговорил незнакомец. В отблесках фонарей с набережной сверкнули его странные глаза—золотисто-оливковые.
-- Кто Вы? – спросила она испуганно.
-- Меня называют Даймон, -- он насмешливо поклонился. – А Вы Анабель, Анабель Божественная, Анабель Похищающая Сердца?..
-- Нет-нет, вы ошиблись! – поспешно воскликнула она, отступая на шаг. – Эн-биллитёрша... Впрочем, и имя-то моё мало кто помнит, -- добавила она с усмешкой.
-- Я не ошибся ни на йоту, сударыня, -- возразил Даймон, приблизившись и предложив ей локоть. – Я слышал Ваш монолог на мосту, и я решил ответить.
-- Монолог? – не поняла девушка, послушно беря незнакомца под локоть. Его изучающий взгляд заставил её вздрогнуть как от холода, и кончики пальцев будто покрыл лёд.
-- Да... Душа и роль, маленькая нежная Героиня.
На миг Анабель показалось, что он увидел её насквозь, и ей стало не по себе.
-- Не понимаю... – она испытующе взглянула на своего невольного спутника.
-- Вашему желанию суждено исполниться, сударыня—вот зачем я здесь, -- с этими словами Даймон тихонько рассмеялся.
-- Но это невозможно! – она покачала головой. – Меня никто даже слушать не станет...
-- Вам будет внимать весь мир, Анабель Божественная, -- улыбнулся они спросил вкрадчиво. – Вы ведь так хотите с т а т ь Героиней, не правда ли?
-- О, больше чем жить! – горячо воскликнула она, а потом резко оборвала себя. – Ну разве это имеет значение...
-- «Больше чем жить», -- повторил странный человек, будто пробуя слова на вкус. – Великолепные чистые стремления... и талант... То что нам нужно, дорогая моя. Как и ж и з н ь...
-- Я действительно не понимаю, сударь, -- ответила девушка и попыталась отнять руку, но его пальцы сталью вцепились в её локоть.
-- Я объясню... – проговорил он, поймав взгляд Анабель так, что от его собственного взгляда она разве что не провалилась сквозь землю или не сгорела на месте. – Вы—Героиня, хотя об этом почти никто не знает... Вы могли бы исполнять эту роль всю свою жизнь?..
-- Если... если бы представился такой случай—да, -- медленно кивнула она и развела руками с улыбкой. – Но ведь не будет его, не будет случая.
-- Он уже перед Вами! -- воскликнул Даймон, разразившись хохотом. – Лишь позвольте мне познакомить Вас с условием нашего договора...
Анабель вопросительно посмотрела на него, как на помешанного, но он не воспринял этот взгляд. Девушка не поняла как, но вдруг из-под полы плаща он каким-то необыкновенным образом извлёк довольно крупную М у з ы к а л ь н у ю Ш к а т у л к у.
-- Ваш образ должен остаться здесь запечатлённым, рядом с Героем, -- вкрадчиво проговорил он, раздвигая занавес.
Анабель увидела одинокую статуэтку мужчины, с болью склонившегося. Она не видела его лица, но по атрибутике поняла, что это действительно миниатюрное изображение Героя Оперы.
-- Прекрасная фигурка, -- она попыталась улыбнуться.
Даймон не слушал. Он завёл Ш к а т у л к у невесть откуда взявшимся ключом, и звуки увертюры обрушились на них, унося из реальности в круговороте сплетающихся мелодия. Когда же она смолкла, Анабель дрожала от переполнявших её чувств. Вскинув голову, она обнаружила, что они больше не на улице, а в шатре, но на неожиданную перемену удивления уже не хватило, потому что её сердце было охвачено музыкой и похищено.
-- Что я должна сделать? – прошептала она.
-- Петь, конечно! – рассмеялся Даймон. – А потом—отдать свои песни е й, в с е г д а играть одну и ту же роль... На это ты бы согласилась, ж и в а я моя Героиня?..
Мгновение Анабель колебалась. Но власть её стремлений и Оперы в Ш к а т у л к е, а так же Любовь её, чистая и искренняя, к Герою, взяли верх.
-- Согласна... – чуть слышно ответила она.
Ключик почему-то скрипнул, и заиграла музыка, но на этот раз она звучала как из старой расстроенной шарманки.
Статуэтка Героя будто бы бессильно упала на колени. Девушка невольно протянула к нему руку, но Даймон прошипел: «Не трогай! Здесь надо!» и, схватив её кисть, поднёс к одной из острых граней вращающегося ключика.
Анабель тихонько вздохнула, когда метал рассёк её пальчик, и струйка крови побежала по руке. Странный человек быстро поднёс её ладонь к сцене, и алые капли заструились на подмостки, под ноги Герою. Ей стало страшно, но она п о н и м а л а, что поворачивать назад уже поздно.
Д а в н о поздно...
Крошечная фигурка Героя одиноко сидела на сцене, в отчаянии обняв себя за плечи...
Кровь с изящного пальчика тихонько капала на сцену...
Даймон улыбался со странной смесью чертовщинки и торжества...
Звуки увертюры скрипуче сочились из М у з ы к а л ь н о й Ш к а т у л к и...

-- Анабель Похищающая Сердца поёт сегодня в нашем городе! – только и слышалось на улицах.
Целые толпы стекались в театр, только чтобы послушать эту легенду, живое воплощение Героини и, несомненно, тот самый образ, который когда-то представлял себе давно погибший Композитор. Музыка и Любовь вторили её песням – в этом никто не сомневался тоже, ведь её голос таинственным образом проникал в самые потаённые уголки тысяч и тысяч душ зрителей, играл на их позабытых в суете струнах, пробуждал Чувства, и наполнял. И любой актёр приобретал рядом с ней черты Героя, хотя и бледнел в сравнении с тем великолепием, которое лилось сквозь неё в Мир.
Конечно же, у неё были и другие роли – много, много других ролей, которые она играла с теми же талантом и любовью к людям. Но та Опера оставалась бесспорно самым неземным творением, которое находило своё воплощение в ней.
В её творчестве не было ни единого отзвука фальши, потому что достигнув высот даже так стремительно, она продолжала отдаваться своей Любви, нежели тщеславию, и оттого достигала ещё большего. Крылья её духа звенели там, куда не было доступа многим даже самым талантливым людям, которых несмотря ни на что приковало к себе общество их собственной в нём и его признании нуждой.
Казалось, это могло, это должно было длиться вечно, но однажды эта живая легенда исчезла, и никто больше не видел её. Говорили, что последний раз Божественную Анабель заметили на городской ярмарке, заходившей в шатёр фокусника Даймона, откуда она уже не вышла.
И конечно же, никто не видел, как под громовые звуки увертюры из М у з ы к а л ь н о й Ш к а т у л к и она протянула руку к статуэтке Героя, коснувшись его, и исчезла навсегда.
Зато на сцене миниатюрного театра появилась маленькая фигурка девушки в длинном голубом платье и плаще с капюшоном...

* * *

-- С н о в а и с н о в а о т р е к а т ь с я о т т о г о, к о г о о н а л ю б и л а... и г р а т ь в с ю ж и з н ь о д н у и т у ж е р о л ь, -- закончил Даймон.
Я молчал, не в силах пошевелиться. Гнев разгорался во мне, так медленно, что я даже не осознал его как гнев пока.
-- А остальные?
-- И остальные... В с ю ж и з н ь о д н у и т у ж е р о л ь – вот на что обрекла их Ш к а т у л к а. Их жизни были отданы е й почти добровольно, ради стремлений и ради той власти, которую над ними возымела е ё Музыка...
-- То есть – они все ж и в ы е? – прошептал я, сжав кулаки так, что костяшки побелели.
-- Да. Все.
-- И у всех была мечта как у Анабель?..
-- Нет, конечно... Они исполняли разные стремления, но в итоге в скором времени попадали с ю д а... А Героиня просто мечтала быть рядом со своим Героем хоть как-нибудь, ведь их разделял почти век, -- фокусник усмехнулся и развёл руками.—Только она снова и снова вынуждена была проживать свою ошибку отречения...
-- А Герой?! – нетерпение и чувство несправедливости разрастались во мне, переполняли меня почти так, как недавно—желание услышать М у з ы к а л ь н у ю Ш к а т у л к у.
-- Герой стал е ё частью самым первым... Это его Музыка—в н е й, и его боль и чувства стали е ё основой, -- Даймон улыбнулся почти сочувственно.
-- Вы... чёрт Вас подери, Вы искалечили столько жизней! – вскричал я, вскочив. – Вы украли их, обманом заставили стремления служить Вам!
-- Тише, Чарльз, -- он поднял руки, шутливо обороняясь, ни капли не волнуясь за то, что я готов был с ним сделать. – Это не я с ними сделал—это они сами... Не без помощи Ш к а т у л к и, конечно.
-- Так будь проклято это дьявольское творение! – воскликнул я и протянул руки, чтобы скинуть е ё со столика...
Но ещё быстрее мягкий голос Даймона заставил меня остановиться.
-- Так вы их всех убьёте... Да и разве в самой Ш к а т у л к е дело? – он рассмеялся. – Нет, нет, мой друг – пока есть стремления, будут и Шкатулки. Сотни, тысячи Музыкальных Шкатулок, подобных этой...
-- Чёрт возьми меня самого... – вздохнул я, и голос мой дрогнул, когда я устало опустился на подушки. – Я полюбил этот предмет, полюбил всё, что в нём...
Даймон слушал меня с улыбкой, словно ожидая, что же я сделаю после.
--... но я не могу позволить... не могу оставить всё так... – продолжал я, всё более укрепляясь в своей правоте, и с удивлением обнаруживая на лице дьявольского хозяина шатра... удивление? Волнение?
Улыбка моя искрилась торжеством пришедшей мне идеи. Я протянул руку и начал заводить Ш к а т у л к у оставленным в н е й ключом. Заводиться о н а не хотела, словно предчувствуя неладное—мне казалось что я вращаю мельничный жернов, а не крошечный ключик. Но сила моего намерения была велика. Дойдя до последних оборотов, я проговорил:
-- Слушай моё желание, и потом, если хочешь, забирай меня. Освободи все те чувства и стремления, которые ты из себя представляешь. Освободи, дьявольское... прекрасное творение.
Мелодия полилась скрипуче как из шарманки—точь-в-точь как в истории Анабель. Маленький театр содрогался и осыпался, готовый извергнуть из себя исполнение моего желания, с в о б о д у...
Казалось, сама реальность пошатнулась, когда эти люди предстали перед нами—все, ж и в ы е. Они восторженно говорили друг с другом. Кто-то спешил благодарить меня.
Мой взгляд остановился на Божественной Анабель, прекрасной Героине. Она бросилась к своему Герою, что ждал её почти два столетия.
-- Я люблю тебя!.. Боже, знай как я люблю тебя, как хотела пропеть э т и слова! – воскликнула она со слезами, крепко обнимая странного мужчину в чёрном.
-- «... Ты оживить смогла мой сонм страстей, вложила в рок мой все дары Вселенной...» -- проговорил он чуть насмешливо то, что пел ей все эти годы. – Как я ждал этого мига, ангел мой нежный...
Не в силах насладиться обретённым обществом друг друга, они обернулись ко мне. Глаз Героя и его лица я не видел, но я мог угадать его чувства. К тому же прекрасное личико Анабель говорило за них обоих.
-- Спасибо Вам, Чарльз, -- горячо прошептала она, протягивая мне руку и касаясь моей ладони. – Спасибо... Да благословит Вас Бог—Вы просто не знаете, ч т о сделали.
-- Примите нашу благодарность, -- проговорил её возлюбленный, чуть поклонившись мне. – Я знаю точно, что Ваши желания проявить в Мире своё творчество сбудутся. Только не спешите.
Я попытался улыбнуться.
Эти люди обступили меня, наперебой благодаря и желая всего самого лучшего, что только можно представить, но я слышал их как во сне... Тогда – я знаю – я был счастлив, возможно так, как больше не смогу быть в жизни.
А потом они начали покидать шатёр, сопровождаемые насмешливым взглядом сидевшего в углу Даймона. Последними уходили Герой и Героиня. Они на миг задержались, стоя передо мной рука об руку, чтобы ещё раз поблагодарить меня.
-- Куда же вы теперь? – спросил я.
-- Ну, когда-то мы уже прожили свою жизнь, так или иначе, -- усмехнулся мужчина.
-- Здесь для нас как для людей места уже нет, -- мягко проговорила девушка. – Но зато мы свободны... Мы продолжим свой путь между живущими, чтобы рассказывать им, вдохновлять.
-- Вдохновение пребудет и с Вами, друг мой, поверьте, -- добавил Герой.
Они стояли передо мной, готовые уйти—Анабель и Композитор, вложивший историю собственной жизни в прекрасную и трагическую Оперу. Право же, я не знал, что делать, и не знал даже, действительно ли то, что происходит со мной.
Девушка подошла ко мне и чуть коснулась губами моего лба – этот поцелуй ангела я хранил всю свою жизнь. А потом они ушли, держась за руки, обретшие друг друга – ушли хранить людей своим вдохновением.
Я перевёл взгляд на М у з ы к а л ь н у ю Ш к а т у л к у... От н е ё остался только кусок покорёженного металла с обрывками некогда изысканных тканей. Даймон склонился над н е й и не двигался.
-- Прощайте, -- проговорил я. – Слава Богу, что закончилось именно т а к...
Он поднял на меня свои золотисто-оливковые нечеловеческие глаза спустя только несколько мгновений и усмехнулся так, что я снова ощутил прикосновение льда.
-- Закончилось ли?.. – вкрадчиво проговорил он. – Помните, «с о т н и, т ы с я ч и М у з ы к а л ь н ы х Ш к а т у л о к» пока есть стремления...

Эти слова я вспоминал потом долго.
Вдохновение действительно сопровождало меня всю жизнь – достигнув необыкновенных успехов, я мысленно благодарил Бога, а так же, конечно, Анабель и Композитора, которые подарили мне когда-то исполнение моих желаний.
Будучи уже стариком, вырастившим прекрасных детей и принесшим людям всю ту Радость, которую мог, я посетил однажды ярмарку в том огромном городе, в котором жил.
Случай – хотя лично я сомневаюсь, что это был случай, ну да ладно – привёл меня к небольшому скоплению людей, столпившихся у шарманщика, который, сгорбившись, играл на своём старом инструменте.
Звучание показалось мне странно знакомым. Я приблизился, и, казалось, он почувствовал меня. Подняв голову, он остановил на мне свой взгляд, и из тени ветхой фетровой шляпы насмешливо сверкнули золотисто-оливковые глаза...
Я почти бежал оттуда, а вслед мне неслась мелодия:
«...Вложила чувство в сердце мертвеца...
И не оставит он до самого конца...»
и те слова: «П о к а е с т ь с т р е м л е н и я, б у д у т е щ ё с о т н и, т ы с я ч и М у з ы к а л ь н ы х Ш к а т у л о к...»


Рецензии
Мистическая история...

Паша Cухобрус   13.12.2002 18:47     Заявить о нарушении
))) зато о реальных чувствах...)

Wervolka   20.12.2002 04:12   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.