Шаги командарма

            
 

           Буденного  спросили: - «Вам нравится Бабель?»
- Смотря, какая бабель, - ответил маршал.
В анекдоте, с одной стороны обыгрывается дубоватость бравого
вояки. С другой – использованы вполне определенные ассоциации, связанные с русскоязычным звучанием почтенной еврейской фамилии. (Бабель на иврите – Вавилон. В.Д.).
            Невинный, на первый взгляд, анекдот имеет глубокий  подтекст.
            В силу целого ряда благоприятствующих обстоятельств  из бездарного командарма Буденного сделали героя гражданской войны. А из его армии, пресловутой первой конной, известной не столько ратными подвигами, сколько карательными операциями и погромами, передовой, и в силу этого достойный всяческого подражания, отряд  Красной армии.
          О ней слагались песни («Веди Буденный  нас смелее в бой…».). Писались стихи и прозаические произведения.
          Свою лепту в «буденениану» внес  Исаак Бабель. Он участвовал в походах первой конной и как истый одессит «имел, что сказать».
          В  «Конармии» Бабеля нет  лихих сражений с грохотом орудий, звоном сабель и прочей боевой атрибутикой.
          Бабель писал о людях, которым довелось соприкоснуться с событиями той поры; и, так или иначе, участвовать в них.
          С одной стороны, это жители тамошних мест, в том числе  многочисленное еврейское население; с другой – бойцы  Первой конной армии. Конники Буденного. Разношерстная своевольная, не знающая удержу, идущая на пролом публика.
          В «Дневнике», не стесненный цензурными  рамками, Бабель говорит о конноармейцах, как о «зверье с принципами».
         И тут же конкретизирует  емкое определение, с помощью   убийственных подробностей – «барахольство, удальство, звериная жестокость, бархатные
фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис».         
          «Конармия» принесла Бабелю мировую известность.
          Она же способствовала появлению многочисленных недоброжелателей и откровенных врагов.
          С гневной отповедью выступил командарм Буденный.
          В 3 номере журнала «Октябрь» за 1924 год он опубликовал небольшую заметку под заглавием: «Бабизм Бабеля из «Красной нови».
          Буденный был возмущен тем, что «художественно-публицистический журнал, с  ответственным редактором-коммунистом во главе» разрешил «дегенерату от литературы» Бабелю «оплевывать слюной классовой ненависти» 1-ю Конную Красную Армию, являющуюся «величайшим орудием классовой борьбы».
          –    Неужели, - вопрошал  Буденный, - т. Вронский (А.К. Вронский – ре-
дактор «Красной  нови» В.Д.), так любит  вонючие бабье-бабелевские пикантности, что позволяет печатать безответственные небылицы в столь ответственном журнале.
          За Бабеля вступился Горький.
  -   Товарищ Буденный охаял «Конармию» Бабеля, - писал Горький в
«Правде». – Мне кажется, что это сделано напрасно: сам товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев.
             Буденный, в том же агрессивном стиле ответствовал уже Горькому: 
             «От сверхнахальной бабелевской клеветы», - писал он, - Конная армия, буквально, встала на дыбы. И его, Буденного, почтовый ящик переполнен  решительными протестами и категорическими требованиями – унять зарвавшегося писаку.
             Горький, в свою очередь, посоветовал оппоненту, не судить о литературе с высоты своего коня.
            Потом он заметил, что «… для правильной и полезной критики необходимо, чтобы критик был или культурно выше литератора, или, – по крайней мере, – стоял на одном уровне культуры с ним».
           Намекнул, так сказать, на интеллектуальное несоответствие.
           Ещё он предостерег ретивого командарма от возможных последствий яростной атаки:
-     Вы можете физически уничтожить его (Бабеля), возбуждая ваших
бойцов против человека, оружие которого - только перо.
В редакции Горькому мягко посоветовали смягчить формулировки. Ге-
рой  гражданской войны, уважаемый человек, образец для подражания. Не
гоже.
            И Горький  изменил тон.
            В опубликованном варианте  он ещё раз подчеркнул, что в книге Бабеля нет ничего «карикатурно-пасквильного». Что она скорее возвышает, чем унижает доблестных бойцов Конной армии. И ограничился этим.
            Легендарный командарм победил главного пролетарского писателя.
            Бабель услышал шаги командарма у себя за спиной. И сделал выводы.
              На заседании  секретариата  Российской писательской организации, он высказал сожаление по поводу того, что Буденный не взял его в союзники, выступая против «Конармии».
              -   Ибо, - сказал Бабель, - «Конармия» мне не нравится.
              Все написанное  им ранее Бабель просил рассматривать, как безответственные потуги любителя. Поскольку, он, только-только, начал «подходить к профессионализму».
              Свою мысль Бабель развил на 1-м всесоюзном съезде писателей. Там же он указал на образец достойный  подражания. Как для себя лично, так и для всех прочих.
    -  Посмотрите, - говорил он, - как Сталин кует свою речь, как кованы
его немногочисленные слова... Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо.
              В писательской среди тех лет было принято каяться. Изобличать себя. Указывать на ошибки, совершенные вопреки истинным намерениям. И обещать, не повторять их впредь.
              Писатель, заподозренный в нелояльности, становился изгоем. Он подвергал себя смертельной опасности. 
   Бабель понимал это. И  поступал соответственно. Делал все, что
мог.
              Громогласно заявлял, что в любой другой стране он бы «давно подох с голоду».
               Расхваливал свое житье бытье в письмах к матери в Бельгию и просил вернуться домой, на Родину.
               Притом, что «на родине» у него в ту пору не было, ни твердого заработка, ни жилья. Ни, и это существенно, серьезных гарантий безопасности, как для себя, так и для близких.
                На Парижском конгрессе писателей в защиту культуры летом 1935 года  на безупречном французском языке морочил голову западным  демократам и либералам рассказами о «прелестях» коллективизации. 
                Дескать, у колхозника все есть, хлеб, дом, даже орден. Но ему этого мало. Он нуждаются в стихах, прославляющих  свободный и радостный труд.
                Бабеля попросили высказаться по поводу одного из московских процессов. И он, деваться некуда,  в «Литературной газете» от 1 февраля 1937  опубликовал статью "Ложь, предательство и смердяковщина".
              Бабель обличал  людей, которые «хотели продать первое в мире рабочее государство фашизму, военщине, банкирам, самым отвратительным и
несправедливым проявлениям материальной силы на земле».
              Власти предержащие относились к Бабелю, несмотря  на гневные филиппики Буденного, терпимо.
              Он бывал заграницей. И в составе делегации и, как частное лицо. Подолгу там жил у родственников
              Разъезжал по стране в поисках материалов для будущих произведений.
              В 1936 году вышло первое наиболее полное издание рассказов Бабеля.
              И, наконец, это было знаком особого расположения, снял дачу в Переделкино.
             Органы, разумеется, «опекали» Бабеля.
             Судя по воспоминаниям  его жены Антонины Николаевны Пирожковой, к Бабелю был приставлен «литературовед в штатском». Некто  Эльсберг.
             Само по себя это ни о чем не говорило. Тогда все более или менее известные писатели находились под колпаком. А количество «стукачей», было едва ли меньшим, чем количество членов Союза советских писателей.
             Зловещую роль в судьбе Бабеля сыграло знакомство с Евгенией Соломоновной  Фейгенберг.
             Они познакомились в Одессе. Евгения Соломоновна работала в одном из одесских издательств.
             Потом Бабель и Фейгенберг  встретились в Москве. К этому времени Евгения Соломоновна стала женой наркома внутренних дел СССР и генерального комиссара госбезопасности Николая Ежова.
             Бабель бывал в доме Ежова, правда, в его отсутствие.
             Евгения Соломоновна приглашала к себе видных писателей и артистов. Она образовала у себя что-то вроде литературного салона.
            После ареста Ежова в 1939 году Е.С. Фейгенберг, покончила жизнь самоубийством.
            А Ежов на следствии показал, что его жена была любовницей Бабеля и Шолохова.
            Так ли это было? Бог весть.
            Жена Бабеля, А.Н. Пирожкова утверждает, что  у Бабеля просто «был какой-то профессиональный интерес к этому дому».
            Шолохова не тронули. А Бабель был арестован  15 мая 1939 года у себя на даче в Переделкино.
              «Дело»  Бабеля попало в руки старшего следователя следственной части  НКВД СССР лейтенанта ГБ Серикова.
             Одновременно с Бабелем был арестован редактор «Красной нивы» Семен Урицкий.
             Урицкий, как и Бабель, был вхож  в  салон Фейгенберг-Ежовой. И он сообщил, что Бабель «высказывал свое несогласие с линией партии".
             Судя по всему, задачи, поставленные перед Сериковым, выходили за рамки стандартного обвинения, и Урицкого заставили «поделиться» конфиденциальной информацией:
             -    Провожая по Кремлю Ежову, -  показал Урицкий, - мы разговаривали о Бабеле. Она разоткровенничалась: муж очень ревнует ее к Бабелю, недавно устроил ей сцену, искал письма Бабеля.
               Были востребованы, накопившиеся за долгие годы,  донесения «стукачей». Их тщательно изучили и приобщили к делу.
             Судя по донесениям, публичные выступления Бабеля, вовсе не отражали его подлинных взглядов. Более того, они противоречили им.
             -     В ноябре 1934 года, сообщал один «источник», - Бабель сказал: "Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев, и интеллигенции к мысли оказаться за решеткой. Все это - характерная черта государственного режима... Советская власть держится только идеологией. Если бы не было идеологии, десять лет назад все было бы окончено. Идеология дала исполнить приговоры над Каменевым и Зиновьевым.
            Другой «источник»  довел до сведения руководства ещё одно, не менее крамольное высказывание писателя:
              -     В феврале 1939 года Бабель сказал: "Существующее руководство ВКП (б) прекрасно понимает, что такие люди, как Раковский, Радек и другие отмечены печатью таланта и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства. Поэтому руководство становится беспощадным: арестовать, расстрелять!"
               Допрашивали Бабеля с пристрастием. Первый допрос  длился трое суток. Без перерыва.
             Бабеля вынудили  признать  связь с троцкистам, а также  их тлетворное влияние на  его творчество.
             Руководствуясь  наставлениями троцкистов, Бабель намеренно искажал действительность. И умалял роль партии. Тоже намеренно.
             Ещё  Бабель «подтвердил», что он вел «антисоветские разговоры» среди писателей Ю.Олеши, В.Катаева, артиста Михоэлса и кинорежиссеров Александрова и Эйзенштейна…
             И  «шпионил» в пользу Франции… 
             В протоколе так и записано:
             -   Бабель показал, что в 1933 году через Илью Эренбурга он установил шпионские связи с французским писателем Андре Мальро, которому передавал сведения о состоянии Воздушного флота.
              Ни больше, ни меньше.
                На суде, точнее на заседании «тройки»,  26 января 1940  Бабель отверг все обвинения.
  -    Я не виновен. - Заявил он. - Шпионом не был. Никогда ни одного
действия не допускал против Советского Союза. В своих показаниях навел на себя поклеп. Себя и других оговорил по принуждению. 
   Члены «тройки» не прореагировали на это. И Бабель был приговорен к
расстрелу
   Расстреляли его на следующий день. 27 января 1940 года.
              Спустя 14 лет, Военная коллегия  Верховного суда рассмотрела заявление жены Бабеля и определила:
              -    Приговор от 26 января 1940 года в отношении Бабеля И. Э. отменить по вновь открывшимся обстоятельствам и дело о нем... прекратить.
              Исходя из своих соображений, власти предержащие сообщили А.Н. Пирожковой, что Бабель не был расстрелян, а умер, отбывая наказание в местах заключения, 17 марта 1941 года.
              Едва ли, напрямую, Буденный был повинен  в смерти Бабеля. Но тяжелые шаги командарма, несомненно, сыграли свою трагическую роль.
              Бабель слышал их  долго и внятно. И это давило. Давило на творчество. Давило на поступки. Давило на жизнь.