Одни из миллиона

Если начинает не везти, то не везет во всем. Это закономерность. В жизни, слава богу, такое случается нечасто, но когда случается, то доводит до тупого отчаяния и ка-жется, что так будет всегда и никогда лучше.
Утро началось с того, что будильник не прозвенел по моей же халатности, я с чего-то взяла, что если его один день не заводить ничего страшного не случиться и вместо положенных восьми я проснулась в одиннадцать. Идти на третью пару уже не было смысла. Я задалась вопросом, а стоит ли теперь вообще вставать? Решив, что все же стоит, уныло поплелась в ванную. Через минуту я собирала с пола осколки очков - сняв их, промахнулась мимо полочки и они, стукнувшись о край раковины, пришли в негод-ность. Хлеба в доме не оказалось - пришлось позавтракать ненавистным йогуртом, по-тому что без хлеба не было моих любимых бутербродов. На столе лежала записка от мамы: ”Придешь из института - суп в пакетиках, котлеты в морозилке. Купи еще, пожа-луйста, хлеба. Приятного аппетита! Пока”.
Днем пришел некто Он и, глядя честными глазами лжесвидетеля сообщил, что и в эти выходные он занят. У него собирается “мальчишник”. Мне-то в принципе все равно, но Он с упорством маньяка докладывает мне каждый свой шаг. Шаги были мелкие и редкие. В его жизни было много пустого места, в моей было не повернуться.
Позвонила институтская подружка и сообщила, что сегодня был последний день сдачи денег на проездные и что они писали какую-то жутко важную работу без которой не допустят к аттестации.
Я решила пойти в библиотеку дабы взять книги, изучив которые я не ударила бы в грязь лицом, когда буду допускаться к той самой аттестации. Конечно же в библиотеке был санитарный день.
Хотелось бы услышать голос Другого, но он не звонил уже второй месяц и шансы на то, что позвонит, с каждым прожитым днем приближались к нулевым.
Пришли родители, спросили как дела, я тактично промолчала, посмотрев в сторо-ну.
Поздно вечером села почитать - не получилось. Содержание книги проходило сквозь меня и порхало по комнате. Я вышла на балкон.
Наш дом расположен очень “удобно”, буквой Г. При желании я могла видеть, чем обедают люди в первом подъезде. Когда мы с подружкой были поменьше, то просижи-вали вечера на подоконниках, она с биноклем, а я с подзорной трубой и играли в шпио-нов. Очень развивало... Еще у нас была своя система переговоров, в солнечные дни мы пускали друг другу в комнаты зайчиков - это значит “позвони” или “выгляни”.
Из сотни светящихся квадратиков окон занавешено было только около десяти. Я не знаю, почему москвичи не занавешивают окна, может от того, что им нечего прятать или просто они не хотят отгораживаться от окружающего мира. Я, как в детстве, смот-рела на чужую жизнь, на чужой уют и от него становилось теплее.
На соседнем балконе мяукнули - на меня смотрела рыжая кошка. Я ее знаю, она любит там греться на солнце и наблюдать на воробьями.
- Привет.
Она зажмурилась и повела ухом. Это значило: “Опять ты. Здравствуй...”
- Ты-то что вышла? Солнца уже давно нет.
“Мне скучно.” - сказала кошка.
- Мне тоже. Мне не везет.
“Уж кому из нас не везет... Я целый день сижу одна, смотрю на жизнь через стекло, а ты живешь той жизнью на которую я смотрю.”
Она опустила голову вниз. Там, около помойки, крутились три тощих кошары. Одна из них что-то потащила в темноту, из которой выпрыгнул котенок. Я понимала этот взгляд.
- У тебя есть дом.
“У тебя тоже, а ты счастлива только потому, что он у тебя есть? Я им завидую.”
- А они наверняка завидуют тебе...
Кошка задумчиво смотрела вниз: “Когда я была таким же котенком, как тот обор-выш, от меня не отходили не на шаг. Меня таскали за собой даже в гости и никогда не говорили, что им не до меня.... Потом Старший уехал на белой машине с голубой ми-галкой и громкой сиреной, я его больше не видела. Старшая тоже исчезла, только ино-гда она приходит, гладит меня и часто плачет. Она возиться с Ребенком своего Ребен-ка. Я не люблю его: когда в дом принесли эту кричащую чурку в пеленках - меня стали гонять. Им перестала нравиться моя шерсть, мое мурлыканье, им стало не до меня... “
- Подожди. Он подрастет и будет любить тебя
Я вспомнила свое детство. Талантом особым я не отличалась: рисовала, но мои рисунки не показывали гостям, хорошо читала, но меня не ставили на табуретку с просьбами что-то прочитать Я любила гулять в этом дворе, лазить по деревьям, драть-ся с мальчишками. Соседки говорили, что я расту сорванцом. А я дожила до шестна-дцати и поняла, что кем бы я не росла, а выросла все-таки девушкой. Хотя трепетной Джульетты из меня не вышло, но и Ромео никогда не служил в десанте...
Внизу хрипло заорал кот. Моя собеседница вздрогнула:
“А ты говоришь: дом!”
- Зато тебя не бьют, не дерутся с тобой за кусок колбасы и не гоняют собаки.
“Собаки... Они в сущности славные существа, иногда даже умные. Я их не виню, их никто не учил бросаться на моих сестер. Это природа промахнулась. Я знаю твою соба-ку, она иногда высовывает нос на балкон, но меня не видит, а я и не хочу. Мои уличные родственницы часто устраивают себе такие развлечения, с моей точки зрения - деше-вые. Будто не она мчалась сейчас, задрав зад и трясясь от страха, а сейчас сидит на ветке и свешивает хвост в двух сантиметрах от прыгающей ярости... “
- Это уж точно. С мой псиной часто так шутили. Послушай, а ты не хочешь все бро-сить и уйти на улицу?
“Не знаю... Я всю жизнь думала, что в мире живут только добрые люди и сущест-вует вкусная еда, которая возникает из ниоткуда. Я не уверена в своих силах, что смогу сломать это представление о жизни. Мне страшно. И страшно хочется это сделать. Од-нажды я уже сбегала и мир, который сверху кажется таким маленьким, оказался таким огромным и бескрайним, что я забралась на дерево, чтобы опять смотреть на него сверху... Видишь то дерево?”
Кошка махнула головой в сторону.
Я видела это дерево. И знала его не хуже кошки...
- Не верь тому, что видишь. Я тоже кошка. И тоже рвусь из дома, который боюсь покинуть.
Она внимательно посмотрела на меня и... усмехнулась, тряхнув головой и фырк-нув в усы. Потом встала, потянулась - я поняла, что она собралась уходить:
- Пока, кошка! Удачи тебе! Чтобы ты не выбрала - будешь права... Все будет хоро-шо!
Она обернулась.
“У тебя в любом случае все будет еще лучше! Пока... кошка!”
И ушла в приоткрытую дверь.
На следующее утро я поняла, что полоса неудач кончилась, что я сдам все экза-мены, Другой обязательно соскучиться и позвонит, вторые очки мне будут идти еще больше, чем разбитые, в булочную привезут самый мягкий хлеб, а на вопрос родите-лей: “Как дела? “ - я с чистой совестью могу ответить: “Отлично! А у вас?” ”
Однажды, выглянув на балкон я увидела на соседнем балконе свою знакомую... Она похудела и немного свалялась, но морда светилась счастьем и я вспомнила, что моя псина недавно загнала на дерево рыжую кошару, которая, в отличие от других, по-добрала хвост, а не помахивала им “в “двух сантиметрах от прыгающей ярости”... Уви-дев меня, она сиганула в балконную дверь, а потом высунула рыжую физиономию и подмигнула бирюзовым глазом. Я кивнула ей... Мы были одними из миллионов счаст-ливых.