Записки Баранова. Хлопали, или рекорд имени деда Мазая Алексей К

Моя фамилия была моим проклятием и призванием. Проклятость своего второго имени я осознал еще в детском саду, когда малышня даже из младших групп дразнила меня «барашком», а те, кто постарше и поумнее, выдавали перлы вроде «как Баранов на новые ворота». Взрослых я вообще люто ненавидел, потому что каждый из них, увидев мою голову в мелких и пушистых кудряшках, невольно восклицали:
- Ну прямо барашек!
Я обижался и дулся на них, но постепенно закалка своей фамилией сделала меня невосприимчивым к колкостям вообще, а интерес к биологии, генетике, ксенологии, ко всяческим зверюшкам разного вида и размера предопределили мою дальнейшую судьбу.
Баранов стал ветеринаром.
…
Кабинет был маленьким, неудобным, совершенно не приспособленным ни к тому, чтобы быть смотровой ни, тем более, операционной. Практиканту-ветеринару на вспомогательной орбитальной станции вроде как большее и не полагается. Чтобы нормально перемещаться вокруг стола, приходилось выносить в коридор два стула для посетителей. А потом заносить их обратно. Нагрянет ревизия, обязательно придерется, что инвентарь не на своем месте. Вот в таких условиях приходилось работать…
Поэтому я обожал вызовы. Летать на многочисленные основные или вспомогательные станции или, тем более, на одну из трех обитаемых планет системы – это просто сказочная радость. Наш ветеринар, Карп Васильевич, основательный мужик, немалой лысиной и острой бородкой напоминавший мне Ленина, летал на вызовы неохотно, предпочитал мелких домашних животных, которых осматривал в своем великолепно оборудованном модуле. Посему мне, как практиканту, досталась почти вся выездная работа.
Звонок настиг меня перед самым завершением рабочего дня. Приглушенный фильтрами свет солнца пробивался строго горизонтально слева – мне оставалось только пройтись лишний раз губкой по столу да запереть инструменты в шкаф. И тут коммуникатор издал едкий звучок внешнего сигнала: звонили с другой станции или, чего доброго, вообще с планеты. Коммуникаторы запараллелены, но Карп Васильевич отозваться не соизволил, пришлось отвечать мне.
- Доктор, доктор! – На мониторе появилось сильно пикселизованное лицо с огромными глазами и широким носом.
- Слушаю вас.
- У нас хлопали нереститься вздумали!!! Не в сезон! Помогите, доктор, нам же с ними не справиться!!! Помрут ведь все, доктор!
Мужик на том конце явно собрался впасть в панику.
Я взял бланк в руки, активировал его и приготовился заносить все данные.
- Назовите себя и адрес фермы.
- Да какая там ферма! У нас хлопали сейчас нереститься будут!
Из нас двоих кто-то должен быть спокойным, так?
- Назовите свое имя и фамилию.
- Сермяков. Василий. Бригадир уехала, вот я тут за главного. А хлопали нереститься вздумали ай-я-яй…
Мужик ухватился за голову и стал покачиваться так, что в экране я видел то одно его ухо, то другое. Причитал он великолепно, хотя, в прочем, мало чем мог мне помочь. Коммуникатор уже выдал координаты исходного сигнала, которые я тут же переслал на челнок. И собирался уже лететь, как спросил, рассчитывая оценить масштабы надвигающейся не очень понятной мне трагедии.
- А сколько у вас хлопалей?
- Четырнадцать тысяч, - неожиданно четко ответил Василий Сермяков. – А как нереститься начнут! Доктор, помогите!!!
От такой цифры, признаться, я несколько ошалел. Хлопали, вообще-то трогательные и очень даже симпатичные создания, трехлапые, с забавной шелковистой шкуркой и нелепыми широкими ушами – эдакая оранжевато-желтая гротескная пародия на кролика. Милые создания, которым суждено природой гибнуть в период размножения.
- Надеюсь, они в закрытом вольере? – спросил я, хотя ответ знал заранее:
- Какой там, стали бы они взаперти нереститься!... Мы их на солнышко вывели, а тут самцы дикие… ограждение внешнее прорвали… у вольера трутся… бесятся… скоро споры начнут кидать – и что будет… что будет…
Я отключил причитающего фермера и вприпрыжку побежал к Карпу Васильевичу. Но он меня встретил уже в коридоре, с обязательным ветеринарским саквояжем в руке.
- Все видел, все слышал. Мда. Придется мне прокатиться с тобой, Лёша.
Я обрадовался такому обороту дела: вдвоем со своим наставником я, быть может, и не наломаю дров. Все-таки нерест хлопалей – дело нешуточное. Я подхватил его саквояж и мы спешным шагом направились к челноку.
- Карп Васильевич, а вы сталкивались уже…
- С неподконтрольным нерестом хлопалей?
- Ну да…
- Сталкивался, конечно. В самом начале моей практики, когда как раз Колхиду заселяли. Теряли почти всех… Спасала только пара трюков, но вы, молодойц человек, вряд ли назовете их научными методами. Потом, конечно, научились их стерилизовать, да вот только…
Мы влезли через узкий неудобный люк в челнок – маленький и в прямом смысле потрепанный – на левом крыле аккуратная заплатка в том месте, где я не вписался при посадке на просеку.
 Мой наставник не договорил. Но я и так все знал. При стерилизации «молоко» хлопалей – выделяемый жидкий секрет их желез - теряет свои целебные качества. А поскольку размножаются они не особями, а сообществами, было найдено простое, казалось бы, решение: запирать хлопалей на опасный период в закрытые вольеры. До сегодняшнего дня это был стопроцентно эффективный способ контрацепции. Пока диким самцам не приспичило размножиться в неурочное время.
Только когда мы приземлились возле фермы, я понял масштабы надвигающейся трагедии.
Огороженное поле бесилось, кидалось во все стороны оранжевыми волнами. Возбужденные хлопали скакали на своих коротких, как подпорки, толстых лапках с совершенно невероятной для их комплекции скоростью. Каждый хлопаль был размером с хорошего поросенка, нагулял за летний сезон солидный жирок, который, впрочем, ничуть не мешал им носиться среди себе подобных со скоростью хорошей гончей. Лопухи ушей хлопали на ветру. Грохот стоял невообразимый. Нетрудно было догадаться, откуда эти животные получили свое название.
Снаружи ограды металось такое же стадо особей помельче и потемнее – самцы хлопалей каким-то образом прорвались к самой ферме и, почувствовав близость самок, вконец обезумели. То один, то другой хлопаль вдруг делал вертикальный прыжок и, оттопырив раздвоенный короткий хвостик, выбрасывал им, как лопаткой, в воздух маленькое белое облачко спор. Взвесь этих самых спор стояла как дымка: ода мужскому достоинству хлопалей.
Самки хлопалей носились по своему загону, оглашая мир хлопаньем своих невозможных ушей и собирали эту пыльцу на свою оранжевую шерстку. Станут метать икру -  пиши пропало.
- И что делать? – спросил я, через стекло разглядывая творящееся вокруг нас безумие. Один хлопаль подпрыгнул прямо перед моим лицом и как совком кинул в кокпит плотное облако спор. – Ну раньше-то что с ними делали?
- Жгли всех. Напалмом, – мрачно произнес Карп Васильевич, доставая из-под сиденья дыхательную маску. – Пошли.
Среди самок внутри загона я заметил несколько мечущихся темных теней. Это были фермеры, которые пытались направить движение стада хлопалей в крытый загон. Но обезумевшие животные носились, не подчиняясь ничьим приказам.
Снаружи грохот стоял просто оглушающий. Мы бегом добрались через площадку до двойной калитки. Оранжевый поток у наших ног несся с непередаваемой скоростью. Когда мы закрыли за собой первую дверцу, вокруг нас как резиновые мячики прыгали пять или шесть ушастых безумцев. По одному мы их повыкидывали через верх трехметрового забора, только потом открыли вторую калитку.
И все началось заново. Ушастая карусель вовлекла нас в свой поток, я получил хлопалем пониже спины, а Карп Васильевич – в немалый свой живот.
Действия людей все же не были так уж бестолковы.  Беспомощны – может быть. Фермеры кидались влево и вправо, мастерски отлавливая хлопалей за уши и отправляя их в длинный рукав конвейера, который забрасывал несчастных животных в закрытый вольер. Но что могли сделать два десятка людей против такой оравы возжелавших любви самочек?
Еще одна хлопалиха влетела мне в бедро, другая ударила в поясницу.
- Надо прекращать это! -  проорал я в микрофон, слабо надеясь, что Карп Васильевич меня услышит. Но тот развел руками: «как?»
Молодой, жилистый на вид фермер безуспешно махал какой-то синей тряпкой. Хлопали шарахались от нее, но направить таким образом животных в жерло конвейера было невозможно.
- Может, ультразвуком? – подал идею я, но Карп Васильевич ответил мне еще более красноречивым жестом: покрутил пальцем у скрытого дыхательной маской виска. В таком грохоте их и пушкой не напугаешь.
Хлопаль влетел мне в грудь, повалив на землю. Тут же сотни увесистых тушек стали штурмовать меня, как преграду, не давая подняться, пиная и ударяясь ножками и мордочками. Фермер бросился ко мне, размахивая своей нелепой тряпкой, удары прекратились. И тут меня осенило:
Хлопали реагировали на интенсивно отражающие ультрафиолет предметы. А у нас же есть лампы для прогревания!!!
Мой саквояж, увлекаемый сотнями ушастых телец, катился, подпрыгивая. Бедные инструменты!!!
Карп Васильевич услышал мои вопли и схватился за свой саквояж. Через секунду животные рванули в одном направлении, убегая от нестерпимого света ультрафиолетовой лампы. Я нагнал, наконец, саквояж, расстегнул его и светом второй лампы направил хлопалей прямо в широкий зев конвейера. Складчатая рука задрожала, завибрировала, пропуская сквозь себя сотни рвущихся из последних сил тушек. Единый поток напирающих, бегущих, ломящихся куда нам надо хлопалей – это было восхитительное зрелище!!!
Когда последнее оранжевое тельце исчезло в жерле конвейера и он, ломаясь в нескольких коленах, стал складываться, я с облегчением сел на вытоптанную траву и ойкнул: хлопалиный удар по пятой точке был очень чувствителен. Дикие самцы снаружи вольера могли теперь хлопать своими ушами сколько душе угодно. Я огляделся: несколько успевших отнереститься самок лежали без движения: такой уж биоцикл у этих животных: дал жизнь следующему поколению – умри сам. Еще немного – и всех четырнадцати тысяч отборных, дающих целебное «молоко» животных не стало бы.
- Вставай, - услышал я голос Карпа Васильевича, - это еще не все.
Мы вошли через служебный вход в вольер. Самки уже не носились: даже в столь огромном помещении такому количеству зверей было просто негде разбежаться. Нервничали, конечно: длинные широкие уши волнами взлетали и опускались, дрожали и непрестанно двигались.
- Нужно сделать у них выкидыш.
- Что? – изумился фермер
- Они умирают только после оплодотворенного нереста. Надо убедить хлопалей, что и этот нерест пройдет впустую.
- Но как? – спросил Василий, вытирая ладонью лицо.
Карп Васильевич посмотрел наверх.
- Надо убедить их, что всю пыльцу к земле прибил дождь, - рассудительно произнес он и посмотрел на меня. Я понял, что это и был один из его «трюков».
- Где я вам дождь возьму? – взмолился фермер, чуть не падая на колени.
- А система пожаротушения?
- Автоматическая. Так не включить.
- Но вольеры мыть вы должны?
- Только сушим и меняем подстилку.
Карп Васильевич с секунду поразмышлял, потом достал из саквояжа маленький однозарядный пистолет для умерщвления крупных животных, тяжело перебирая ногами, полез на высокий стеллаж поилки-кормушки, наставил неуклюжее оружие на датчик и нажал на спусковую скобу.
Вой оскорбленных потоками воды хлопалей мы слушали уже снаружи.
Фермеры были заняты и даже не пошли нас провожать. Стадо самцов хлопалей тоже куда-то испарилось, мы шли по пыльной земле в пыльном воздухе и долгожданной тишине. Только тут я заметил, что Карп Васильевич прихрамывает. Он негромко простонал и схватился за ушибленную ляжку.
- Ты смотри, чуть до смерти не забоксировали… - услышал я его голос. - Вот говорят, скучная у нас работа. Ни риска, ни изобретательности – лечи себе игуан, собачек да парчушек. Ан нет. Кто еще может похвастаться, что чуть не был затоптан насмерть сошедшим с ума зайцем.
- Хлопаль не заяц. Похож просто, - позволил себе заметить я, закрывая пилотскую кабину.
- А то ты думаешь, я не знаю, - недовольно произнес Карп Васильевич, с трудом стягивая с головы дыхательную маску. – Но мы с тобой специалисты. Хлопаль, к твоему сведению, далеко не научное название. И если зверюга похожа на зайца, глупа, как заяц и ведет себя как заяц, то значит, мы, спасшие сейчас без малого четырнадцать тысяч этих зверюг, установили новый рекорд.
- Какой?
- Имени деда Мазая, - улыбнулся мне Карп Васильевич.
На следующий день нам прислали небольшую посылку: баночку мази из хлопалиного «молока», которую мы всю, без остатка, потратили, сводя синяки и залечивая ушибы.

Автор: Алексей Квашенкин