Молодая жена

- Если вы согласитесь меня выслушать, я буду вам очень признателен. Хотя, откровенно говоря, я сейчас в таком состоянии, что, наверное, не смогу и говорить нормально. - Баночка холодного пива буквально обжигала мужчине руку, и он поторопился ее поставить на прилавок бара, при этом заискивающе заглядывая мне в глаза. Он, наверное, боялся, что меня не очень-то привлекают откровения постороннего человека и потому очень боялся потерять мой взгляд.   
Мне было безразлично. Хочет говорить – пусть говорит. Все равно делать нечего, потому что сюда я пришла одна. Никого не ждала. Ни на что не надеялась. Меня душили одиночество и скука. Передо мной стоял бокал с милк-шейк, который я потягивала через трубочку. Мне было абсолютно безразлично, так пусть говорит. Надеюсь, он не станет пересказывать телевизионные истории, которые я видела у Рикки Лейк или в передаче "Большая стирка". Так что его рассказ обещал для меня некоторое развлечение.
- Что вы, конечно, я не возражаю,- ответила я, пытаясь изобразить заинтересованный взгляд интеллигентной женщины.
- Вы чудесный человек! Просто замечательный! Вы красивая женщина. Да-да, очень красивая,- повторил он, увидев мою кривую усмешку.- Надеюсь, что вы сможете понять меня, хотя я сам так запутался, что просто совершенно потерял голову от всей этой истории.
В баре было довольно пусто – это не конец недели, не поздний час, а так время – ни то ни сё: для ужина поздно, для загула рано. Сидели несколько мужчин за столиками, потягивали кто что, беседовали о футболе, политике. Никто ни с кем не ссорился, ни те, кто за Шарона или Биби, Либермана или Щаранского, за левых или правых, за «Бейтар Ерушалаим» или «Маккаби Тель-Авив». Было тихо, «экшн» явно не предвиделся. Пусть рассказывает.
Мужчина отпил пива из баночки и, постоянно поглаживая, словно разравнивал, поверхность прилавка то левой, то правой рукой, а то и двумя сразу, начал свой рассказ.
- Видите ли , месяц назад жена сказала мне, что она требует развода,- его губы сжались и он отвернулся от меня, чтобы не было заметно, как на глаза наворачиваются слезы.
- Это было неожиданно. Понимаете, как снег на голову, да еще не в Магадане, а в Израиле! Правда, сейчас-то я понимаю, что все к этому и шло, потому что она последнее время была очень холодна со мной. А ведь я ее так люблю! Или любил,- поправил он сам себя и снова разгладил поверхность стола.
- У нее появился кто-то другой?- спросила я, чтобы поддержать разговор.
- Да-да, вы очень точно подметили. У вас хорошая женская интуиция – именно другой!
- Какой-нибудь местный миллионер?- поинтересовалась я.
- Нет, знаете ли. Врач. Живет в арендованной квартире. Никаких миллионов там, вроде бы нет. Говорит, что полюбила его и только после этого раскрылись ее глаза на меня и она поняла, какой я подлец и негодяй. – Мужчина виновато посмотрел на меня, словно пытаясь сказать, что не имеет ни малейшего отношения к этим определениям.
- Да что же вы такого особенно подлого сделали? – с возмущением на такие обвинения спросила я своего собеседника.
- Она уверяет меня, что я ее совратил, воспользовался ее молодостью и неопытностью и что со мной она никогда ничего не увидит, что жизнь пройдет мимо нее, а она хочет жить по-настоящему!
- А что ей мешает с вами жить по-настоящему?- спросила я мужчину, разглядывая его в качестве объекта, способного «загубить настоящую жизнь». Он был похож на Розенбаума, с такой же блестящей безволосой головой, говорил приятным баритоном, ничего отталкивающего в его облике явно не было. Я бы даже сказала, что будь у него настроение получше, я бы с ним пококетничала.
- Я не могу сказать, не знаю, - он развел руками в стороны, а потом снова разгладил ладонями стол.
Мужчина на какое-то мгновение тупо, совершенно тупо уставился на надпись на баночке Пльзенского пива, потом тряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то оцепенение, снова виновато улыбнулся и продолжил рассказ...
- Мы с ней познакомились, когда ей было 17 лет. Она была очаровательна! В ее забытый Б-гом поселок я попал с нашей туристической группой. Мы разбили свой лагерь невдалеке, потому что нам надо было пополнить запасы продуктов. Ну а вечерком решили заглянуть в местный клуб на танцы.
Вообще-то я инженер-электрик по образованию, но работал директором дома культуры. Иногда я ходил с ребятами в походы. А команды набирались разного возраста – были для подростков, были для взрослых. В тот раз были старшеклассники. Мне нравилось фотографировать их. Со временем, когда у дома культуры появились деньги, я купил кинокамеру и делал уже настоящие фильмы о походах, о том, как сплавлялись по реке, как  карабкались по горам...
На танцы я тоже пришел с кинокамерой. Вообще-то я не собирался танцевать – больше следить за порядком, чтобы наши мальцы ничего не натворили, чтобы их не задели. И вот когда начал снимать фильм, она попалась в объектив. Я буквально обомлел от этой красоты, он чистоты этого нежного юного лица. Это был такой бутон, не любоваться которым было просто невозможно. И не желать его тоже было невозможно.
За три года до этого я развелся со своей первой женой, и мне казалось, что уже никогда не захочу снова в цепи Гименея. И вот поди ж ты! Я оставил камеру у гардеробщика, а сам пригласил её танцевать. Она с удовольствием приняла мое приглашение, мило улыбалась на мои шутки, старательно кружилась в вальсе. Было видно, что она довольна этим вечером. Потом я проводил ее до дому.
Ночью в палатке я не заснул ни на минуту. Мысли, розовые, как нежные бутоны, вертелись в моей голове, и я фантазировал, и фантазировал, и фантазировал...
На следующее утро мы снялись с бивака и двинулись дальше – у нас был недельный поход. Если я скажу, где мы были и что мы видели, я не думаю, что вы будете испытывать особое удовольствие от самих названий: мы проходили мимо останков бывших концентрационных лагерей, в которых когда-то содержали политических заключенных. Мы видели бараки, в которых жили инакомыслящие, карцеры, в которых они погибали от холода, мы проходили мимо засыпанных штолен, в которых заключенные когда-то добывали руду... Картины разрушения, страха, страдания... А вокруг – сопки и сосны, сосны...
Сердце надрывалось от этих картин. И только нежные воспоминания о девушке делали этот поход осмысленным: ведь у каждой дороги «туда» есть и маршрут «обратно»,
И на обратном пути мы снова пройдем через ее поселок.
Когда мы вновь проходили через поселок, мы не могли остановиться там на ночь, но зато мне удалось с ней встретиться. Оказывается, он тоже думала обо мне. Оказывается, она давно мечтает перебраться куда-нибудь из этого убогого места, она хочет чего-то добиться в жизни. Правда, она пока еще не выбрала, в какой институт она поступит, да и будет ли поступать вообще...  Да как хочется повидать мир. Как тяжело здесь в этой магаданской глубинке...
Я слушал ее и понимал, что должен помочь ей. Как отец. У нас была разница в 24 года. И я предложил ей поехать со мной в Магадан. Нет-нет, я ни на что не претендую, хотя она мне очень нравится. Но я просто помогу ей. Как старший товариш.
Через неделю она приехала ко мне. Я ее устроил в соседней комнате. Относился к ней с нежностью, но боялся даже дотронуться. В то лето она попыталась поступить в политехнический институт, но не набрала баллов. Я мягко сказал – она завалила первый же экзамен. Да и вообще это была скорее комедия, чем поступление. Ей просто не хотелось возвращаться  в глушь. Смысла в том, чтобы оставаться жить у меня тоже не было, поскольку я не осмеливался претендовать на ее руку и сердце. По крайней мере вслух. И тогда однажды ночью она пришла ко мне в комнату. Сама. Я не смог ей отказать в любви, тем более, что мечтал об этом мгновении, не веря, что такое счастье может случиться в моей жизни.
В ту же ночь я предложил ей стать моей женой, и она сразу же согласилась. Мне казалось, что она искренне любит меня, также как я люблю ее. Мне казалось, что наше счастье будет вечным. Я обещал заботиться о ней, любить ее, беречь ее, делать все, чтобы она была со мной счастливой.
Наша свадьба была пышной, веселой – я все организовал, чтобы она чувствовала себя королевой. Статус директора дома культуры открывал мне ворота и двери, приводил ко мне многих людей, и сейчас, ради нее я пользовался всеми привилегиями для того, чтобы она была счастлива.
После свадьбы я устроил ее на хорошую должность, для которой, по-правде говоря, надо было бы иметь приличное образование, но она очень неплохо с ней справлялась. Её молодость, обаяние, внимание к людям привлекали к ней, и ей удавалось буквально все.
Через год родилась наша дочурка. Ей сейчас девять лет. Красивая, как её мама. Умница. Играет на синтезаторе. Хорошо учится. Правда, в иврите я не могу ей помочь, но в математике или просто так поиграться с ней или куда-то пойти или даже просто поговорить – это я с большим удовольствием. Да и большую часть времени мы с ней вдвоем дома... Но это я забегаю вперед.
- А что девочка говорит по поводу вашего развода? – не удержалась я от вопроса.
- Говорит, что останется с мамой,- сказал он, опустив глаза и медленно поглаживая поверность стола вялыми от обиды движениями.
- Да, так вот. Мы в Магадане жили по тогдашним понятиям очень хорошо: в доме было все, одевалась она в лучших магазинах, забот она не знала никаких, кроме как приготовить обед, потому что все работы по дому делал я сам. Но наступили другие времена. Союз развалился, все пошло насмарку, и дома культуры людям были нужны, как рыбе – зонтик. Я понял, что надо в жизни что-то менять. Предложил жене уехать в Израиль. Она с радостью согласилась, хотя не имеет никакого отношения к еврейству.
В Магадане мне удалось продать квартиру, машину, кое-какой запас валюты у меня был, и первое время в Израиле мы чувствовали себя очень хорошо. Была такая эйфория, казалось, что со временем всё устроится наилучшим образом.
Мы начали учиться в ульпане, но долго я продержаться там не смог, потому что понял – ситуация против нас. Мы хотели купить квартиру, но не имея зарплаты, нельзя получить ссуду в банке. И я пошел работать на стройку. Жена училась. Потом я пошел на завод. Его закрыли, всех уволили. Жена училась. Работал сторожем по ночам и в супемаркете днем. Жена училась. Ходил мыть подъезды в соседних домах, чтобы иметь хоть какую-то мелочь в кармане. Я не хотел, чтобы мои девочки – жена и дочка – хоть в чем-нибудь чувствовали себя ущемленными. Со временем я  устроился на более или менее приличное предприятие, на котором мне все равно платят зарплату-минимум, потому что в Израиле сегодня ценят только молодых работников.
Мы купили квартиру в Хайфе, и мне приходилось крутиться, словно я – белка в колесе.
Дочурка ходила в садик. А жене я сказал, что она должна получить высшее образование. Пусть идет учиться в университет. Она молодая, она должна продвигаться, и пока есть возможность – пусть учится. И она поступила учиться на медицинскую сестру.
Конечно, мне пришлось взять ссуду, которую придется выплачивать еще несколько лет.
Но я очень гордился тем, что моя любимая получит хорошее образование, что она будет чувствовать себя не просто избалованной девочкой, а настоящей женщиной, чего-то стоящей в собственных глазах. Хотя для меня нет никого лучше нее.
Когда она начала проходит преддипломный стаж в хайфской больнице «Рамбам», я понял  - что-то изменилось. Она стала говорить мне, что у нее болит голова, что ей не хочется близости. И все-таки я верил ей, хотя в моменты головных болей она выглядит совсем не так. Но я думал, что она переутомляется, волнуется. Хотя, если мне удавалось увидеть ее взгляд, я замечал в нем тот прежний блеск глаз счастливой влюбленной девочки.
Я никогда не изменял ей, и думаю, что до этих пор она не изменяла мне. И подозрения буквально пожирали меня, хотя я долго не решался сказать ей об этом, боясь обидеть, оскорбить её подобными глупостями. И все-таки однажды, когда она вернулась домой особенно возбужденная, я решился спросить ее напрямую, нет ли у нее нового друга.
- Да, есть!- ответила она мне так, что у меня похолодели руки и ноги, а сердце просто перестало биться.
- Не может быть!- выдохнул я.
- Еще как может быть!- добила меня жена.- Он врач. Он меня любит и хочет, чтобы я вышла за него замуж!
- Я сел на стул, потому что ноги у меня подкосились, будто кто-то планету выбил из-под ног. Я не мог говорить. Я до сих пор не могу говорить, потому что я  этого не могу понять. А вы что-нибудь в этом понимаете?- мужчина гладил стол, словно стремясь отполировать его поверхность до зеркального блеска.
- На сколько лет она моложе вас? – спросила я.
- На 24.
- Может, извините, вы для нее в сексуальном плане перестали быть привлекательным?- приступила я к догадкам.
- У нас никогда не было в это плане сбоев, я стараюсь поддерживать здоровый образ жизни, занимаюсь зарядкой. Не курю, не пью... Разве что сейчас баночку пива...
Да у меня и денег нет на глупости. Я лучше жене деньги дам на новую блузочку, чем на глупости потрачу. И сексуальные отношения у нас... Я не думаю, что можно найти что-то лучше. Я научил ее всем премудростям, я научил ее получать удовольствие и доставлять удовольствие, я научил ее быть жаждущей и щедрой, я научил ее воспарять одновременно со мной. Разве многим это дано?
А она говорит, что хочет развод сейчас. Немедленно. И без всяких там испытательных сроков, «шломбайтов». Достаточно она со мной намучилась, хочет жить теперь как человек. Только сейчас у нее открылись на меня глаза. Оказывается, я обыкновенный развратник, который воспользовался ее невинностью и доверчивостью, чтобы получить себе молодую жену.
- Но ты же еще недавно говорила, что любишь меня!- сказал я ей.- Ты вспомни, как ты стонала, как ты кричала от удовольствия, как ты говорила, что я лучше всех на свете. Ты вспомни, как ты была благодарна за то, что я уговорил, заставил тебя пойти учиться в университет. Ты вспомним, как ты была счастлива, когда я тебя увез из твоей глуши, как ты была рада, когда мы покинули Магадан и приехали в Израиль. Неужели и тогда я был для тебя развратником и насильником?
Неужели за все эти годы, что я удовлетворял все твои прихоти, ты тоже назовешь меня развратником? Неужели я был плохим отцом для нашей дочери, с которой ты видишься один час в день? Неужели я не содержу наш дом? Да, мой возраст не позволяет мне устроится на хорошую работу, на которой я мог бы зарабатывать больше, но не было ни одного дня, чтобы я сидел без дела, без работы, чтобы я не приносил денег в дом.
И ты называешь меня развратником?
- Так что, она желает развестить прямо сейчас, не отходя от кассы?- решила я остановить поток излияний, который грозил вылиться в мужскую истерику.
Вопрос был неожиданным для моего собеседника. Он как-то нелепо посмотрел на меня, словно со сна, тряхнул головой, будто сбрасывая с себя наваждение, помолчал и коротко ответил: «Да».
- Она что, не знает, что развод через рабанут – это хождение по мукам?- с ехидцей спросила я.
- Я ей сказал, что развод займет не меньше полутора лет. Её это не волнует. Она хочет сейчас! Сразу! Моментально! Быстро! Мы с ней ходили  к адвокату, которого она нашла, так та ставит условия, чтобы я платил на нее деньги, на дочку, чтобы выплачивал ссуду за квартиру, а жена меня гонит из дому... А где мне жить? А на что существовать?
- Она у вас ненормальная? Или просто сволочь?- не удержалась я от комментария, хотя легко могла бы и схлопотать от своего собеседника за подобный вопросик.
- Я не знаю. Я сегодня ничего не знаю. Она сказала, что была в Наамате, который занимается помошью женщинам. Я не понимаю, какая ей нужна помошь? Чтобы выслушали ее сочинения на вольную тему? Ведь если она сочинит про меня, у меня нет ни малейшего способа спастись он ее наветов и напраслины. У меня нет денег на адвоката. Друзья хотят помочь – ищут. Но найдут ли? Все мои деньги идут в семью - машканта, ссуда за университет, кружки доченьки, сотовый телефон. Я даже себе одежду редко покупаю. Ношу что-то такое, что подходит при любой моде, да и всё.
- Редкая вам досталась сучка!
- Нет, вы поймите, ведь я люблю её. Я был самым счастливым человеком все эти десять лет. Где бы мы ни были, кем бы мне ни приходилось работать, я всегда знал, что у меня есть два любимых человека на свете – жена и дочка. Ради них я готов делать все, что угодно. Ради них я живу. Или... жил...
- Да-а, вам явно не позавидуешь...- мне и в самом деле было жаль этого мужчину. Такой вроде бы сильный, с приятной внешностью, лет пятидесяти с небольшим. Если бы он был и в самом деле знаменитым, как Розенбаум, эта вертихвостка ни к какому докторишке бы не побежала. Она же теперь с образованием! У нее жа зарплата в два раза больше, чем у мужа будет. На что он ей нужен, этот дед? У нее будет молоденький. А на этом покаталась, можно и на другом покататься.
Злые мысли вертелись в моей голове, но я решила не излагать ему своих домыслов о том. что он должен срочно помолодеть и стать хозяином небольшого предприятия. Другого способа у него нет, что вернуть жену в лоно семьи. Точнее, чтобы она его оттуда не выкидывала пинками под зад.
Мой собеседник, у которого совершенно пересохло горло от долгого рассказа, наконец, прильнул к баночке с пивом и жадными глотками опорожнял ее содержимое.
Выпив все до капли, он поставил баночку на стол и снова рзгладил поверхность стола.
- Вот такая моя история. Спасибо вам, что выслушали. Я все время говорю об одном и том же. На работе люди уже устали это выслушивать. Некоторые хотят мне помочь. Говорят, что лучше всего мне найти одинокую женщину, которая ищет себе друга. Два одиночества легко поймут друг друга. Но я сегодня ничего не смогу ей дать – я ноль! У меня ничего нет: ни машины, ни квартиры, ни зарплаты – одни неприятности. Кому я нужен? Кому?- он гладил стол левой рукой, потом правой, потом обеими.
А я подумала, что из его жизни ушла любовь. Что ему некого сегодня приласкать, что никто не хочет приласкать его. Дочка любит отца, но жить будет с мамой. А та уже со временем постарается отравить девочкину любовь. В этом можно даже не сомневаться.
И вот большой, сильный, и, наверное хороший человек, сломан, опустошен, лишен смысла существования.
- Не надо так говорить! Никогда нельзя себя  терять! Это не мужское дело! Что значит, что вы – ноль? Ноль – это тот, кто из себя ничего не представляет! Ноль – это тот, кто жалея себя, ничего не будет делать и предпринимать. А вы сильный человек. Сегодня у вас нет ничего, а завтра может быть все! И сколько раз бывало, что миллионеры оставались без гроша в кармане, а нищие становились миллионерами. Главное же не то, что в кармане, главное – в душе, в сердце! Бессмысленно копить на земле, копить надо на небе! Не сдавайтесь ни  в коем случае! Ни за что! И вам повезет непременно! Не сегодня, так завтра. Не завтра – так послезавтра, только не отказываейтсь верить в это и бороться.
С этой женщиной у вас уже все закончилось, но нельзя терять связи с дочкой!- я говорила быстро, словно мне надо было в минимальные сроки изложить все пункты доказательства того, почему нельзя сдаваться.
А на самом деле... Я говорила, наверное не для этого поглаживателя стола, а для себя. Много лет назад я уехала в Израиль с сыном, бросив мужа. Мне было с ним плохо. И любой способ избавиться от него казался мне хорош.
Правда, при этом мне не пришлось возводить на него напраслину в Наамате.