Работа

  Мой дом – моя крепость. Моя работа – мой сумасшедший дом. Утром, появляясь как привидение перед зеркалом, пытаюсь найти в складках лица выражение, с которым нужно появиться в офисе. Пока надежда отыскать что-нибудь подходящее не угасла, наношу в качестве основы для макияжа ежедневную радость - в случае неудачных поисков она,  сочетаясь с безумием умело накрашенных ресниц, может дать совершенно неожиданный результат. А если в нейлоновой колготочной куче отыщется пара нерваных и тонких чулочек (маленькие женские радости в февральскую стужу), успех обеспечен, никто и не заметит пудовых мешков под глазами, чьи размеры уже совсем скоро выйдут за рамки приличия и лица.
 Вылетаю из подъезда, обильно отмеченного нашими пушистыми друзьями – кошками, о чем  откровенно не молчат зеленые стены, источая такой букет ароматов, что не существует никаких иных способов покинуть подъезд  кроме как опрометью.
 Улица ждет меня за дверью, бросает  в лицо горсть воздуха, и совершенно не возможно не задохнуться, не потерять голову - так много в нем всего. Жмурюсь от свежести и теряю время, которое бессовестно течет по левой руке. Тик-так. Тик –  титанические усилия, чтобы сдвинуться с места, так –
 « так тебе и надо», - злорадствуют упрямые секунды.
- Вам куда ?, -  влажное лицо выражает заинтересованность из-за руля потрепанной девятки.
- На работу, - не выражая ничего, отвечаю я.
- 100 рублей...
Соглашаюсь и сажусь на переднее кресло - целых 40 минут самого правдивого прогноза погоды через лобовое стекло и очередные записи в Дневнике наблюдений за водителями.
- Вам сколько лет ?
- Это влияет на стоимость поездки ?
- Нет, но приятнее, если моложе. Старую бы не повез.
- А за 200 ?
- ..., - завис.
Борьба гордости с алчностью.
 А мимо несутся открытые магазины,  попрошайничают бессовестные деревья, протягивая свои многочисленные кривые руки к прохожим и небу.
Домашние собаки едят траву на тротуарах, должно быть не знают, что они - не коровы. Трамваи, как мальчишки по перилам, резво скользят по блестящим рельсам, красные, набитые до отказа, с торчащими из окон локтями и каменным лицом  вагоновожатого.
Люблю трамвай, но не хочу торчать из его окон, поэтому езжу на такси и торчу из окон автомобиля. Скорее всего, моя физиономия никого не интересует, в каком бы окне она ни находилась, но приятнее, как говорит водитель, виднеться из окна тепленькой машины...
Мое любимое место в поездке на работу - туннель, темный, пыльный и загадочный, он как аэродром, освещает фонарями путь автолюбителей, а те, в свою очередь, проникаясь важностью происходящего, включают ближний свет, который превращается в фантастические маячки  космобилей  и автолетов. Радио непременно замолкает, настраиваясь на секретную частоту, и вот-вот заговорит на каком-нибудь не знакомом ни одному землянину языке. Шипенье прекращается, а из круглых колонок раздается сладкий голос Соловьева, который актуальностью обсуждаемой им темы заглушит любую волну. Прощай, Марс!
Красный свет и здравствуй бампер. Из раненого транспортного средства выбегает жалкое существо, которое только что было пилотом космобиля. Я же под прикрытием воцарившегося беспорядка спешу покинуть место случайного контакта представителей земной цивилизации  друг с другом – до начала рабочего дня осталось всего ничего.
  Кофе... На запах жареных бразильских зерен  приползаю на кухню, где в прозрачной колбе уже плещется густой аромат с пузырьками. Горячая инъекция проникает  в мозг и начинает работу с мыслями, как будто черный усатый командир врывается в казарму к новобранцам, рано, в пять, и горланит лихую песню про Буденного, и сдергивает с каждого спящего одеяло, и засекает 40 секунд . «Ровняйсь» - в рубахах навыпуск,  в носках,
растрепанные, уже вставшие, но еще не разбуженные, «смирррно» -  между временем и пространством, сном и явью, где-то здесь, но не тут.
Собрав в кучу заспанных новобранцев, приступаю к работе. Рычит процессор, ошалело мигают лампочки - мертвой хваткой они цепляются за потолок, пытаясь удержать взятую высоту .
 Строгие папки неодобрительно и жадно глядят на меня единственным глазом-дырочкой. Озабоченные вечным голодом, требуют очередную порцию свежих документов, сертификатов и прозрачных файловых папочек на десерт, толстые мымры. А время уже несется, набирая обороты, закатывая все на своем пути в один огромный ком, и как ни пытайся, не понять – где ты, где кухня с кофе, где коллеги, фотографии, просьбы и зарплата. Вертится эта карусель с короткими перерывами на обед и «на покурить» . Плохо тебе – вертится, хорошо – вертится, нету тебя – вертится с другими и еще быстрее. Катится через месяцы, переваривая четверги и пятницы; изредка выплюнет угарный субботний вечер с подпитием, которым  позже, обгладывая  подробности до самых косточек,
будут питаться коллеги...
   За окном постепенно разливается серая акварель,  в ее мягком пледе тонут высотки, меняя свои портреты на беззвучные ночные негативы. По городу расползаются огненные змеи: заполнив все центральные магистрали,
они принимаются за те самые улочки-невидимки, о существовании которых главный столичный архитектор даже не догадывается, поскольку днем они прячутся, а  ночью главный столичный архитектор не работает.
 Взрываются неоновым светом клубы и рестораны, вывески – зазывайки гипнотизируют проходящие мимо карманы на предмет наличия в них наличных, а на моем столе грустит чашка.
 « До завтра », - погружаясь  в любимый лохматый шарф, говорю я ей.
Она гордо молчит, демонстрируя свою однорукую стать – обиделась. Убегаю домой и сплю. 
 А белая чашка с мышками и остатками вчерашнего кофе будет покорно ждать меня до утра. Как всегда.