Первая любовь

  ЭТОТ РАССКАЗ БЫЛ БЫ СОВСЕМ ДРУГИМ, ЕСЛИ БЫ НЕ "КОНТ".
СПАСИБО, СЕРГЕЙ. ВЫ МНОГОМУ МЕНЯ НАУЧИЛИ.


 Люся Голубева, Коля Ремизов и Саша Щепкин дружили всегда. Судьба распорядилась так, что они родились в один год и жили на одной лестничной площадке пятого этажа, пятиэтажного дома. Ходили в один детский сад, затем десять лет провели в одной школе. В третьем классе мальчишки признались друг другу, что оба любят Люську. Целый день думали, как жить дальше. Вечером поклялись забыть о том, что Люська девчонка. Она - друг, равноправный член их неразлучной троицы. Дружба имеет гораздо большую цену, чем любовь, решили они. Странно, но слово свое мальчишки сдержали. Не нарушили клятвы даже тогда, когда уходили в армию. Это была их первая в жизни разлука. Хотели все вместе поступить в институт, но прошла только Люся. Парни  загремели в армию.
 Так Люся осталась совсем одна. Даже хуже, чем одна. На той же лестничной площадке жил еще один человек. Это был враг.
 Павел стал их соседом, когда Люся и ее друзья учились в шестом классе. Он тогда учился в восьмом, но был маленького роста и хилейшего телосложения.  Вражда началась  в первый же день приезда нового соседа. Троица училась курить, когда Павел прошел мимо них и скрылся за дверью своей квартиры. Вечером неразлучные получили нагоняй от родителей. Их даже гулять не пустили в наказание. Вечер друзья провели у Люськи дома.
Приговор ябеде был ужасен.
-Мы его в упор не видим, - подытожил Коля, - не  разговариваем ни под
каким видом, на его вопросы не отвечаем.
Сказано -  сделано, за пять лет ни одного слова.

 В конце апреля проводили на службу Колю. Саша покинул родной дом через неделю. Даже в Афганистане они оказались вместе, в одном взводе. И даже нагоняй первый получили вместе от командира. Он решил их физподготовку проверить, и был разочарован в пополнении совершенно. Ребята на его живот голый смотрели и завидовали, мышцы, как на пособии по анатомии, что в школе в кабинете биологии стоит.
 Может быть, им пришлось бы преодолеть значительно больше испытаний на пригодность их мускулатуры к армейской жизни, но тут почту принесли. Командир письмо получил и забыл про пополнение,  оно его не интересовало больше.  Лейтенант сидел на камне  в сторонке и улыбался своим мыслям, фотографии разглядывал, что в конверте лежали, подолгу на каждую смотрел.  Потом еще письмо читал много раз, а когда наизусть его выучил, просто так на строчки смотрел.
 Мальчишки в тот день тоже письма получили из дома. От Люськи писем было три, одно общее и каждому по письму отдельно. Общее вместе прочли, а свои - порознь  читали, и не спрашивали потом друг у друга, что Люська каждому из них написала.  День тот такой хороший был, мирный совсем, домой, конечно, хотелось очень, но и здесь жить было можно.
 На другой день все по-другому было.  Взвод получил приказ на реализацию разведданых - прочесать один из кишлаков в районе действия полка и прилегающую к нему местность с обширной зелёнкой, где духи начали слишком уж нагло активизироваться. Утром на броню попрыгали и в путь.  До места, правда, машина  боевая не довезла, пришлось по тропинке в горы подниматься своим ходом.
  Цели достигли к обеду, все было тихо, ничто не предвещало беды. На улице никого, тишина. Пыль и камни. Война - она и есть война.  Русские в кишлак, афганцы - по норам. Старики приготовились к тому, что как всегда придется заходить в их убогие жилища, выбивая дверь ногой, швыряя в дышащие прохладой тёмные зевы проёмов гранаты и простреливая пахнущие вонючим, вперемешку с пылью, дымом глинобитные комнатки.
  Пополнение в лице Кольки и Сашки ни к чему не готовилось. Горами любовались необстрелянные. Привычный двухмерный мир  в горах был объемным, он приобрел третье измерение. Дух захватывало, если посмотреть вверх или вниз.
  Автоматные выстрелы раздались  совершенно неожиданно. Первым на землю упал командир. Вскоре перед дувалами лежали еще пятеро, остальные успели метнуться за глиняный забор.
 Ошалевшие от страха и совершенно беспомощные новобранцы  жались друг к другу, к земле и к горячей глине забора, который минуту назад казался нелепым и странным сооружением,  а теперь был единственным укрытием от пуль.  Хорошо, что во взводе были не только беспомощные мальчишки, но еще и те, кто знал, что делать в таких случаях. Бой закончился быстро. А может и не очень быстро. Ни Колька, ни Сашка так толком и не поняли. В себя пришли, когда стрельба стихла. Осторожно выглянули из-за своего укрытия.
 В лужах крови лежали тела в неестественных позах, смерть тех, кто еще минуту назад умирать не собирался,  они оба видели впервые.  Никого вокруг, только убитые на земле и горе - вояки  Колька с Сашкой среди них. Что делать, куда бежать, стрелять или не стрелять? 
  Мыслей в голове было много, но они между собой никак связывались, каждая по отдельности жила. Бардак в голове, одним словом, полный. Бродили среди убитых, вспоминали с трудом, при каких обстоятельствах встречались накануне. Командира  узнали сразу. Он  был  живой. Вот медбрат Димка, что над ним склонился и перевязать хотел, был мертвый, а командир жил.  Колька опустился перед ним на колени, поднял гимнастерку и отвернулся, ком тошноты подступил к горлу. Живота, что вчера вызывал зависть накачанными мышцами,  у командира больше не было – сплошное кровавое месиво. Сашка понял, что Колька находится в том состоянии, когда ему самому оказывать помощь требуется. Какой уж из него помощник лейтенанту! Сказал еле слышно:
 - Коль, отойди, давай я
Занял Колькино место и начал накладывать повязку. Не умел, конечно, бинтовать, боль лишнюю причинял, но в школе на НВП учили, что повязку наложить обязательно нужно, иначе грязь попадет, а значит, плохо будет.
              
Эта женщина появилась непонятно откуда.  Ее черное одеяние скрывало от глаз лицо и фигуру. Она направлялась  туда, где лежали в таких же нелепых страшных позах, что и мертвые шурави,  три бородатых афганца. Женщина шла ни быстро, ни медленно, не пряталась совсем. Колька стоял и смотрел на низкорослое, щуплое существо. Он не помешал ей подойти к одному из убитых и опуститься перед ним на колени. Откуда-то из складок, скрывавшей ее ткани показалась маленькая бледная ручка. Она закрыла убитому глаза, убрала со лба темные волосы. Гладила темную, изрытую морщинами кожу.  Странно белыми были женские пальцы на черных волосах афганца, на его загорелом лице. Женщина поднялась с колен и направилась туда, где стоял Колька. Она сделала несколько шагов в его сторону, и выстрелила, прямо через ткань своего одеяния.
 Саша Щепкин даже вскрикнуть не успел, молча упал на раненого командира. А Колька свой автомат  вскинул и разрядил его до последнего патрона.
 Николай  плохо понимал, зачем он пошел к этой женщине, зачем разорвал ее балахон. Ветхая была ткань, чуть рванул, она и поддалась. Грязные  пальцы сжимали Калашников, чернота  под ногтями была омерзительной. Лицо странное,  Колька таких лиц раньше никогда не видел, да и фигура странная, почему у нее такой большой живот? Голова у Кольки была чужой, думать отказывалась, но все-таки понял, что женщина была беременна. Он  с силой пнул в большой живот сапогом, а затем прыгнул на него двумя ногами. Спрыгнул на землю,  отошел в сторону, разбежался и снова двумя ногами прыгнул на живот мертвой беременной женщины.  Таким варварским методом он помог ребенку появиться на свет.  Младенец закричал, но быстро смолк, сапог солдата размозжил ему череп.
 Николай недолго постоял рядом с убитой женщиной и ее ребенком, спокойно без эмоций посмотрел на то, что от ребенка осталось,  резко развернулся на каблуках и пошел туда, где на земле лежал его друг. Он встал на колени, опустил голову на грудь Саши и заплакал.
  Он плакал последний раз в жизни. С того дня рядовой Ремизов не знал жалости к афганцам. Ему было все равно, кто перед ним.  Убивал духов, убивал мирных крестьян, убивал  их жен и детей. Убить трудно только в первый раз, чуть позже  безразличие наступает, а вскоре  азарт приходит. Колька сполна отомстил за друга. 

 Люся впервые заговорила с Павлом на Сашкиных похоронах.  Она стояла без слез над ящиком, в котором был ее лучший друг. Слезы она уже выплакала. Гроб доставили  через две недели после похоронки.  Тетя Лиза, Сашкина мать,  постарела в один день. На нее смотреть было больно. Отца у Сашки не было.
 Павел поднял несчастную женщину, цепляющуюся руками за  страшный ящик, даже на гроб не похожий. Вместе с Люсей отвел ее в сторону, позволив могильщикам выполнить свою работу.
 С тех похорон соседи каждый вечер собирались вместе. В какой квартире - не имело значения. Вспоминали Сашу. Люся рассказывала все старые детские секреты.
О Николае душа болела у всех.
 С Павлом Люся общалась почти каждый день. Он больше не был врагом. Теперь он был просто соседом. Однажды Павел пригласил Люсю на дачу. Она согласилась.  Вечером, сидя на скамейке в саду, разговаривали:
-  Люсь, а почему Вы меня всю жизнь, ненавидели? Что я вам сделал?
-  Как что? Заложил нас с куревом.
-  Я не закладывал, честное слово! С чего вы взяли?
-  А кто же тогда? Кроме тебя, нас никто не видел.
-  Люсь, ну зачем мне врать сейчас, через пять лет? Я тебе слово даю.
-  А хоть бы и заложил. Глупые мы тогда были.
-  Я всегда так хотел с вами дружить. Вам так весело  было втроем.
 Люся расплакалась неожиданно для себя. Она ничего не могла с собой поделать. Рыдала в голос.
- Господи, сделай так, что бы Колька вернулся, ну хоть его не отнимай! Он же видел, как Сашку убили. Как же он пережил такое?! Ой, Сашка, ой миленький. Он же всегда таким растяпой был. Не проверишь, что в портфель положил, он обязательно, что-нибудь забудет. Сашка, родной мой, хороший. Я же всегда знала, что ты меня любишь больше, чем Колька. Ну, почему так получилось? Ну, за что тебя убили?
              
 Павел обнял ее худенькие плечи, прижал к себе и сказал, словно выдохнул:
-  Больше всех тебя всегда любил я.
 Люся от удивления посмотрела ему в лицо. Странно, когда он успел так измениться. Перед ней стоял  очень симпатичный молодой человек. Куда делся Пашка – ябеда?
  Их отношения сложились не сразу. Но Люся была счастлива в браке.
              
Николай вернулся домой. Но это был уже совершенно другой человек. Люсе с ним даже разговаривать было не о чем. Детство вспоминали, конечно, с удовольствием, но взрослая жизнь была у каждого своя.