капли

Большие черные капли падали Маше на голову.

Падали так: просочившись сквозь дырочку в крыше сарая черные субстанции сгущались, нарастали и медленно срывались ресщепляясь на две, три, четыре и пять частей. Маша стояла закинув голову назад, стояла наслаждаясь прохладой черной маслянной мороси, стояла и думала о чистом, чистом голубом небе раскинувшемся где-то там, далеко-далеко над сараем, высоко над крышой сарая, чистом небе.

Что-то громко ударило в крышу, Маша вздрогнула, залипила дырочку жвачкой и посмотрела на улицу сквозь небольшую щель в стене.

Обычная картина - подготовленные к земе грядки. Угнетающе-мертвые яблони, спутавшиеся заросли кустов крыжовника.

Стало трудно дышать, где то в горле почувствовался стук сердца. Маша нагнулась и пошерудя в копне соломы вынула вилы. Вилы были слегка заржавевшими с кусочками засохшего коровяка. Рукоятка обломлена.

"Вот дура - собралась вешаться и вздрагиваю от каждого шороха", - подумала Маша. Скосила взгляд на петлю. Новенькая петля медленно покачивалась от неуловимого осеннего сквозняка.

"Вот уж и дыни поспели", - мысли устремились к погребу, бесшумно скользнули по шаткой лестничке, мимо шкафа, вниз, вниз, к кучке собранных вчера, но уже подгнивших от холода дынь. На грязной холщевой тряпке около дынь спал Миша, теребя в руках две веревочки и шлепая верхей губой. Во сне Миша вязал узлы.

Машину петлю тоже вязал Миша, сорокалетний брат-моряк три года отрубивший в мореходке. Он долго, с выражением смотрел на Машу, легонько пошлепывая верхней губой, после чего быстро что-то намотал и пробурчал длинную тираду из которй Маша поянла только "должен выдержить".

Маша не любила брата.

Его и в мореходку то пристроили по программе социальной защиты. С детсва Маша и брат остались сиротами. И на правах старшего брат заменял ей отца.

До сих пор свежи воспоминания побоев, издевательств. Еще сопливой девченкой Маша бегала за бутылкой для брата.

Как то раз брат пил недели три или четыре. Есть дома было уже нечего вторую неделю. Всю одежду и обувь брат пропил. А на улице зима, мороз двадцать градусов. Так и бегала по соседям в одних тапках и старом мамином халатике: просила хлеба, да мелочи - мол еды купить. А приходилось покупать брату дешевое пойло. Иначе неминуемо сыпались побои.

А брат был уже в "сухом штопоре", что называется - ничего не ел, не пил воду, не умывался. Сидел в темной комнате мателился, ходил под себя.

Когда брать деньги было уже негде брат прекратил пить. Дня три ходил молчаливый. Курил трубку, забивая ее остатками табака из окурков. Окруки Маша собирала по запеванным после моложежи подъездам. А на четвертый случилась белая горячка.

Брат набросился на нее с лезвием "Нева" , зажатом в пальцах, вопя что-то о пламенном боге, горящем ковре и привязанной к ноге собаке.

Так Маша потеряла половину уха. Брата тогда отвезли в психоневлологический диспансер, на детоксикацию. Пролежал на вязках три дня. На червертый его отвязали и он сбежал. Побежал он, конечно, домой, поел, выпил пол-литра и первый раз изнасиловал сестру.

Маша очнулась от воспомниний. Еще раз посмотрела на спящего брата. Ее лицо исказилось. Вилы вошли в шею удивительно легко. Труп несколько раз посучил ногами и затих.

Первым чувством было огромное облегчение. Потом Маша обмочилась.

Большие желтые капли падали Мише на голову. Падали так: сгущались, нарастали и медленно срывались ресщепляясь на две, три, четыре и пять частей...