Я так больше не могу

                1.
      - Ты проводишь меня до вокзала? – спросила Таня.
     В ее больших по детски доверчивых темных глазах еще теплились угольки угасающей надежды, но их уже готова была сменить матовая пелена разочарования. Олег отвернулся. За окном метались маленькие беспризорные дождинки, будто кто-то поднял водяную пыль и она  никак не могла рассеяться.  Некоторые капельки толкались в стекло, замирали там, или, осторожно нащупывая дорогу, собирались вместе и сползали вниз словно длинные прозрачные червяки.
     - У меня сегодня экскурсия в Ново-Афонскую пещеру, - сказал Олег.
     Полчаса назад, когда они кивнули друг другу при встрече в ресторане во время завтрака, Олег облегченно подумал, что вот и все, больше они никогда не увидятся. Он долго пил кофе, боясь вновь повстречаться с ней при выходе, но Таня ожидала его в фойе.
     - А может все-таки проводишь? – еще раз очень тихо спросила она. – У меня чемодан тяжелый.
     Он порывисто обернулся, обхватил ее за плечи, но тут же отдернул руки, и с наигранной веселостью, неестественно жестикулируя, заговорил о том, что они совсем не прощаются, что жизнь постоянно преподносит сюрпризы и рано или поздно они обязательно встретятся. Да что там рано или поздно, он приедет к ней в Ростов-на-Дону
этим же летом, как только защитит диплом, а пока, он будет ей звонить часто-часто, и все у них будет очень-очень хорошо.
     Он говорил и сам не верил в это. Только в глубине души его все больнее и настойчивее жгла заноза раскаяния: «Ну зачем, зачем я вновь обманываю ее? Зачем эти пустые слова и игра в любовь, которой не было? Зачем все это?»
     Она слушала и, казалось, уменьшалась на глазах, словно таяла. Как маленький огонек, попавший под ливень, угасали ее глаза и вскоре превратились в темные осколки ночного неба, у которого украли звезды.
     Таня чуть тронула Олега за руку, и он замолчал.
     - Вчера я ждала тебя. Потом искала. Потом мне было больно … - сказала она, опустив взгляд.
     - Прости, - с трудом смог выговорить он.               
     - Прощай, Олег, - мягко, почти нежно произнесла  Таня, дотянулась теплыми губами до его щеки, потом резко отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы  и быстро зашагала к выходу.
     Он смотрел сквозь плачущее стекло, как она уходит. Юная. Стройная. Красивая.


     Только два дня назад Олег говорил ей десятки ласковых слов, уверял в любви, засыпал бестолковыми комплиментами, а Таня, склонив длинные ресницы с подрагивающей полуулыбкой мягких губ шептала и шептала: «Мы сошли с ума, мы сошли с ума, Олежик».  «Да, да, мы сумасшедшие, все влюбленные сумасшедшие» - поддакивал ей он, а сам удовлетворенно думал: «Поплыла, девчонка». Он ловил ее, поначалу ускользающие, жаркие губы, его руки в шальном танце летали по ее одежде, выискивая скрытые пуговки и крючочки, и трепет девичьего тела, ее дрожь от его нескромных прикосновений, невольно предавался и ему, возбуждая и распаляя.
     Но он отчетливо контролировал себя. Он ни на минуту не забывал, что любит совсем другую, находящуюся далеко-далеко отсюда, а то, в чем он участвовал сейчас, воспринимал как неизбежную игру, в которую вовлечены все без исключения отдыхающие. Ему было приятно, что он вот так с ходу вскружил голову Тане, вполне симпатичной девушке, за таких, мужской глаз цепляется, и она ( вот же дуреха!), как видно не на шутку влюбилась в него, была податлива и согласна на все. Правда, Витьке досталась Оля, та совсем красавица, но до конца отдыха - всего два дня, что из-за этого переживать. И еще неизвестно, как бы Оля повела себя с ним, она с сумасшедшинкой, а Таня, вот она, рядом. И он азартно шептал ей на ушко какие-то романтические глупости, ласкал руками ее обнажающееся тело, и уже нагло стаскивал с нее белье, чувствуя все ближе и доступнее то, ради чего он так старался.
     Лишь в один момент он вдруг остро ощутил всю неприкрытую фальшь своих слов. Ему стало стыдно, но он успокоил себя мыслью, что для Тани – это тоже ни к чему не обязывающий курортный флирт. Ведь это же игра, в которой один говорит условные слова,  а другая делает вид, что верит во все сказанное. 
     Вот только то, что она оказалась девушкой, его немного смутило. И когда все закончилось, он не знал как к этому отнестись. Надо было произносить какие-то слова, но  он так выговорился перед этим, что ничего уже не мог придумать, да и не хотел. Он лежал расслабленный, лениво гладя пальцами ее упругую грудь, под которой совсем близко толкало кровь возбужденное Танино сердце.
     - Олежик, мы теперь будем вместе, да? – спрашивала она, стараясь прижаться к нему.
     - Угу, - отвечал он, втягивая носом какой-то сладкий приятный запах ее растрепанных каштановых волос.


     Перед этим они весь вечер праздновали победу своей группы в туристическом слете. Группы формировались по датам заезда туристов. Раньше за столь громкими словами – туристический слет – Олег представлял нечто совершенно романтичное и необыкновенное, а здесь на турбазе в зимнем Сочи это было обычным плановым мероприятием, призванным хоть как-то отвлечь отдыхающих от бесконечных пьянок. 
     Но все-таки, это было увлекательно. Три дня разнообразных соревнований, три дня, наполненные хоть каким-то  смыслом и азартом, встряхнули Олега, и он поверил, что это и есть настоящий отдых, ради которого он сюда стремился. Он участвовал буквально во всех состязаниях: в волейболе, баскетболе, шахматах, настольном теннисе, перетягивании каната, поднятии гирь, подтягивании – и везде был не из последних.
     Довелось ему приложить руку, а точнее память свою беспечную, и к литературному конкурсу. В нем-то уж он решительно не собирался участвовать, но, как всегда бывает в подобных случаях, неосведомленность и неразбериха сделали свое дело. В то время, как три делегата от их группы, в числе которых была и Таня, вместе с болельщиками томились в ожидании конкурса на втором этаже клуба, он спокойно почитывал спортивные газеты в библиотеке внизу. Заметив несвойственное читальному залу оживление, Олег быстро сориентировался и, рассудив, что в крайности и за последнее место полагается очко, заявил, что он – представитель команды. Потом уж прибежали и остальные. Таня рьяно пыталась прорваться ему на помощь, но седенькая библиотекарша, божий одуванчик, на удивление властным голосом урезонила ее.
     В конкурсе требовалось угадать произведения по их начальным фразам. Олег в последнее время читал много. Только учась в институте, он постепенно и неотвратимо пришел к неожиданному для себя выводу: то, что в школе так настойчиво и долго пытались впихнуть в их непокорные головы аккуратными удобоваримыми кубиками зануды-учителя, может быть, и есть  самое ценное из созданного в литературе, то, что раньше казалось скучным и неинтересным, открывало теперь перед ним такие глубины и красоты, что читая, он боялся быстро расстаться с книгой, боялся, что не найдет больше такой. Однако книги находились, их было не мало, более того, и во второй раз они читались с не меньшим наслаждением и интересом.
     Олег занял в конкурсе второе место. Больше всех этому радовалась Таня.
     - Ты молодец, Олег, я бы так не смогла. Наверное, это хорошо, что так все получилось, - щебетала она с восторгом глядя ему в глаза, а он молчал и улыбался.
     Накануне, когда он играл в настольный теннис, Таня также больше всех болела за него. Он был «третьей ракеткой», и должен был вступать в игру, если в результате первых двух партий счет становился ничейным. Так и происходило, судьба каждого матча решалась в последней партии.  Болельщики громко поддерживали как Олега, так и соперника, но он старался сосредоточить свое внимание лишь на маленьком, звонко прыгающем по столу белом шарике. Но когда игра завершалась его окончательной победой, Таня так радовалась и кричала, что не заметить этого было просто невозможно. Олег садился, отдыхал и желал лишь одного, чтобы в следующий раз все  выяснилось в первых двух партиях, и ему не пришлось бы вновь выходить к столу. Однако все повторялось. Он, хотя и с трудом, но неизменно побеждал в решающей партии. Таня радовалась этому открыто и непосредственно, как ребенок, а он тогда даже не знал ее имени.
      После литературного конкурса они мало-помалу разговорились и Таня все о себе рассказала: и что приехала сюда из Ростова-на-Дону, и что учится на первом курсе университета, и что ей здесь очень нравится, и она с радостью приехала бы сюда еще раз, но уже летом, ведь, говорят, летом здесь в десять раз интереснее. Она тут же предложила встретиться в августе на этой же турбазе во время летних каникул. Он спокойно согласился, хотя никаких каникул у него не ожидалось, он учился на последнем пятом курсе в одном из Московских институтов.
     Вечером Олег, его сосед по комнате Виктор, Таня и ее подружка Оля сидели вместе на конкурсе художественной самодеятельности. Отрыв их группы к тому времени был настолько велик, что заключительный конкурс для них превратился в пустую формальность. К нему никто не готовился, и все уповали на веселых ребят из техникума, взявших всю ответственность на себя. Те выступали лихо и чересчур озорно. Изрядно зарядившись для храбрости вином, они несли со сцены такую околесицу, что разобраться в том, где заканчивается один номер и начинается другой, было просто невозможно. Но самое удивительное, что зрители были в восторге, зал смеялся в лежку. Когда дело дошло до песен, ребята настолько разошлись, что сойти со сцены категорически отказывались. После третьего по счету напоминания жюри, их все-таки удалось увести, и конкурс продолжился.
     Баллы за такое выступление были пожалованы самые низкие. Зал возмущался, жюри пришлось объяснять, что артисты нарушили регламент и, самое главное, не отразили в своих песнях туристкой тематики. Олег тогда вырвался на сцену и с бухты-барахты объявил, что прочитает свои стихи о горах. Потом, ехидно улыбнувшись в сторону жюри, сказал, что выступление идет вне конкурса, и сразу же начал читать о том, как «вгрызается рифленым башмаком в покатый склон, усыпанный камнями», о том, что «ползет к вершинам гор», о тяжелом рюкзаке, соленом поте, об усталости, которая «ломит ноги, плечи, спину», и в конце-концов, повысив голос, заявил, что «покорит красавицу вершину». 
     Зал зааплодировал. Раскрасневшийся Олег сошел со сцены, его встретила Таня и зашептала:
     - Молодец, молодец, Олежик, так им!
     - Ну что ты, ерунда, - вяло отмахнулся он, удивившись, что Таня назвала его этим именем: Олежик. Так звала его только мама, да и то в детстве.
     Их группа в итоге все-таки заняла первое место, и сразу после конкурса им торжественно вручили вымпел и памятные значки. А на следующий день они отмечали свою победу. 
     Будучи в большинстве студентами, они, не избалованные особым комфортом, набились всей ватагой в небольшую комнатушку, сдвинули два стола, убрали кровати, включили магнитофон, и веселье началось. Стульев на всех не хватало, примостились кто где мог, самые бойкие девчушки оккупировали джинсовые коленки парней. Сначала все дружно пили вино, произносили короткие, набившие оскомину тосты («За нашу победу!», «За прекрасных дам!», на что тут же кто-нибудь, стараясь опередить других в остроумии, кричал: «За не дам, не пью!»), ковырялись в консервах, прихваченными из ресторана вилками, рассказывали анекдоты, которые из-за грохота музыки надо было кричать соседу на ухо, потом танцевали, а в короткие передышки спешили допить остатки вина. Олег с Виктором держались рядом с Таней и Олей. Когда гулянье разрослось, выплеснулось в коридор, превращаясь в шумную и беспорядочную оргию, они вчетвером перебрались в комнату Олега и Виктора.
     А дальше все понеслось, как показалось Олегу, по какому-то старому не раз виденному в студенческом общежитии сценарию. Некоторое время они наперебой шутили, сыпали анекдотами, распили еще одну бутылку вина, но постепенно общий разговор распался на два отдельных: Виктор перешептывался с Ольгой, а Олег с Таней. Как-то незаметно, будто невзначай погас свет, Виктор с Олей ушли, и Олег остался наедине с девушкой, смотревшей на него черными влюбленными глазами. Южное небо уже принарядилось в звездную шаль млечного пути, но еще больше звезд мерцало в глазах девушки. Время сорвалось со своего размеренного хода, и, как колесо с горки, помчалось все быстрее и быстрее, увлекая их за собой в мягкую пьянящую бездну.
     Олег делал все не из-за какой-то насущной потребности или чрезмерного возбуждения, а скорее, как нечто заранее определенное и неизбежное, что обязательно должно было случиться даже помимо их воли, ведь так предписано сценарием. Только когда все закончилось, и Таня смущенно подтиралась полотенцем, он с тоской осознал, что она, в сущности, еще совсем девочка, и то, что произошло между ними, ничего кроме горького разочарования ей не принесет.


                2
     Взрыв хохота на несколько минут вернул Олега к действительности. Это пассажиры охотно приняли очередную удачную шутку балагура-экскурсовода. Автобус, аппетитно шурша шинами, аккуратно съедал километр за километром сырого асфальта, удаляясь от Сочи и приближаясь к Новому Афону, а мысли Олега стремились обратно. Его память выуживала из океана прошедших событий эпизод за эпизодом, и как звенья якорной цепи, каждое воспоминание непостижимым образом тянуло за собой другое, и конец той цепи терялся в темных непознанных глубинах сознания. А что там на конце: литой ли бронзовый якорь, или грязь омертвевшая, да и есть ли конец у этой цепи, или скована она в петлю где-то крепко накрепко, и человек все тянет и тянет ее, не раз и не два прокручивая в своем сознании, и с годами лишь удивляется ее все увеличивающейся длине?    


     Проснувшись на следующее утро после близости с Таней, вспомнив ее удивительные  доверчивые глаза,  вспомнив ее лицо, запах ее волос, нежную кожу ее ног, каждое ее слово, ее стыдливую девичью неловкость, Олег понял: то, что для него было лишь игрой, она воспринимала просто и серьезно, то, что для него было пустыми звуками, для нее становилось желанными словами любимого человека, и каждое это слово наполняло отзывчивое сердце девушки музыкой радости, счастья, надежды. Но ноты, из которых Олег выстроил эту музыку были сплошь фальшивые.
     Хорошо, что еще Виктор тогда вернулся и Тане пришлось уйти в свою комнату. Как бы он сейчас смотрел в эти любящие глаза, о чем бы с ней разговаривал при свете дня да на трезвую голову. Ложиться в постель можно со многими, а вот просыпаться по утру надо только с любимой.
     Олегу страстно захотелось тут же оказаться в Москве, где сейчас настоящий мороз, где живут его друзья, и где, он надеялся,  ждет его любимая Иришка. Все дни, которые он провел здесь, на турбазе в Сочи, показались ему никчемным пустозвонством, чем-то напрасным, потерянным и ненужным.
     А сорвался он сюда из Москвы специально, чтобы побыть одному без нее. Нет, всех он конечно убеждал, и себя в том числе, что хочет попробовать освоить горные лыжи, увидеть зимнее море и все такое. Но на самом деле, он бежал сюда из-за какого-то внутреннего страха, из-за боязни что-то кардинально менять в своей жизни. Их отношения с Ириной были столь стабильными и гармоничными, что само по себе напрашивалось решение о свадьбе. Это и манило  и пугало его одновременно. Он никак не мог побороть внутренние сомнения и сделать решительный шаг  на новую неизвестную ступень своей жизни. А Ирина покорно ждала и не пыталась подтолкнуть его к этому. Но он чувствовал как ее обаяние все больше сковывает его внутреннюю свободу, и это его пугало.
     Совершенно неожиданно он купил горящую путевку (неделя в горах - неделя на море), и уже на следующее утро улетел в Адлер. Ирине он позвонил и наговорил что-то про мужскую свободу и про необходимость испытания собственных чувств.
     - Поступай, как хочешь, - без видимых эмоций ровным голосом произнесла она. 
     А потом она рыдала запершись в своей комнате и целый день не находила себе место. Но этого он уже не знал.


     Олег резко встал с постели, подошел к кровати Виктора, намереваясь что-то сказать ему, но, увидев того, мирно посапывающим в стенку, вмиг размяк и сел на стул. Что он может сказать ему? Что он совсем не такой, каким кажется сейчас, и что ему здесь бывает не только весело, но и плохо, даже гнусно. Зачем это Виктору? Олег представил, как тот, выпучив заспанные глаза, выслушает его, потом помолчит немного и скажет: «Может за пивом смотаешься?»  Да и какое дело Виктору до него, вот Таня …
     Снова вспомнив о ней, он почувствовал, как что-то больно защемило внутри, будто чьи-то чужие холодные руки пролезли к нему в грудь и изо всей силы сжали сердце.
     «Только бы не встретиться с ней. Что я ей скажу? Опять врать про любовь? Лучше куда-нибудь уйти, уйти на весь день. Подальше, подальше отсюда», - думал Олег и быстро одевался.
     Он спустился к дороге, идущей вдоль моря, сел в автобус и поехал куда-то без определенной цели. Около поворота на гору Ахун он вышел, увидел тропинку, вьющуюся вверх, и пошел по ней. Зачем он здесь и что хочет делать, он бы и сам себе не смог объяснить.
     Он поднимался в гору, временами выходил на асфальтированную дорогу, но, заметив любую ныряющую в лес тропинку, сходил на нее. Порой он сбивался с пути и тогда лез сквозь высокие кусты, цепляющиеся за одежду, перепрыгивал через грязные промоины талого снега, руководствуясь одним направлением – вверх.


     Он вспомнил день своего приезда на побережье. Первое, что ему бросилось в глаза, толкнуло неожиданной встречей, когда он вышел из самолета, была трава, обыкновенная зеленая трава. Под яркими лучами солнца она казалась изумрудной, и, увидев ее, почти каждый пассажир непроизвольно улыбался. Потом он видел разлапистые пальмы, ажурно вырезанные природой олеандры, стройные кипарисы, яркие камелии, другие диковинные растения, названия которых и не знал вовсе, но они не произвели на него столь оглушительного впечатления, как эта простая зеленая трава.
     Олег вышел тогда из самолета, снял шапку, распахнул куртку и был готов взмыть в бескрайнее голубое небо, подняться над горами, видневшимися неподалеку, над их зелеными склонами и седыми макушками, над синим морем  и людской суетой. И он действительно взлетел через некоторое время, пускай с помощью вертолета, но он все равно увидел и море, и горы, с земли казавшиеся укрытые непролазным лесом, а с высоты – раздетыми и стыдливыми. Вскоре, жмурясь от солнца, он сошел с вертолета в горном поселке Красная Поляна неподалеку от турбазы. Все это: столь быстрое перемещение из зимы в весну, яркие живые краски, ласкающий лицо прозрачный воздух, забытый запах моря, первый в жизни полет на вертолете и, наконец, живописные, словно сошедшие с телеэкрана горы, - нахлынуло на него как радостный разудалый праздник, захлестнуло, завертело и бросило в пучину веселья и безрассудства.
     Он сразу же сошелся со своими соседями по комнате: Виктором и Андреем из Питера. Те находились на турбазе уже третий день и быстро его ввели в курс дела: хотел покататься на горных лыжах – забудь, надо иметь свои, прокат пустой, до склона ездить на автобусе, а там еще толком ничего не построено; чем здесь занимаются, - до обеда ползают по горам, после обеда пьют вино, вечером танцы или видео, есть бассейн, но пока что-то воду в него забыли налить, а вообще девушек много – весело.
     Андрей с Виктором явно обрадовались его приезду.
     - Это здорово, что ты высокий, - говорил Андрей расхаживая по комнате, - мы тут с тремя девахами познакомились, мировые девочки. Двоих мы уже, конечно, разобрали, третья – тебе. Нет, ты не подумай, что она какая-нибудь там не такая, все при деле, все на месте. Просто выдула немного выше ватерлинии, как раз для тебя.


     Вера действительно оказалась высокой, но вполне привлекательной симпатичной девушкой. Веселые, озорные выходки в ее поведении так часто чередовались с печалью и грустью, что Олег никак не мог подстроиться под нее. Вот она звонко смеется, шутит, молодцевато пьет вино, а вот притихла, не отзывается и сидит с печально застывшим взглядом. Вот она залихватски танцует, вызывающе сверкает глазами, громко разговаривает, а вот грубо отталкивает от себя, отворачивается к стене и украдкой вытирает слезы. А когда, насидевшись в тесной комнате  и натанцевавшись  в душной кубатуре фойе, они вышли на морозный воздух, где только что закончился снегопад, Вера первой затеяла беспорядочную катавасию, в которой каждый стремился повалить кого-нибудь в сугроб и забросать снегом. Но это продолжалось недолго. Неожиданно начав, она все также неожиданно и прекратила.
     - Оставьте, оставьте меня, - истерично закричала Вера, в очередной раз оказавшись в снегу.
     На ее лице не осталось и тени прежней улыбки, только боль и раздражение.
     - Уйдите все отсюда, я не хочу никого видеть, - в отчаянии кричала она и на ее мокрых от снега щеках расплывались слезы.
     Андрей повалился рядом и, часто колотя руками и ногами по снегу, завизжал, передразнивая ее. Но смеха это уже ни у кого не вызвало. Все ушли, немного обиженные и удивленные ее сумасбродной выходкой. Олег постепенно отстал от компании и вернулся.
     Вера сидела на засыпанной снегом, казавшейся издалека диковинным пухлым диваном, скамейке. Шапку она сняла и ее растрепанные волосы, прекрасные в своей неаккуратности, тяжелыми густыми струями падали вниз и как-то особенно изящно обтекали приподнятый воротничок черной шубки. Сердобольная луна участливо смотрела на нее сверху своими большими мудрыми глазами.
     Олег сел рядом. Они долго молчали, пока, наконец, она не встала.
     - Отряхни, - попросила она его.
     Олег тщательно сбил ладонью с ее шубы набухший влагой снег. Вера повернулась к нему, что-то очень быстро поискала глазами в его лице и неожиданно нежно поцеловала его в лоб. Ее губы были влажные но теплые.
     - Тебе сколько лет? – спросила она.
     - Двадцать два, - обескуражено ответил он.
     - А мне двадцать три. И меня все уже давно хотят выдать замуж. Представляешь, только двадцать три, а все твердят, что давно пора, что засиделась в девках. Вот и жениха нашли. Я ведь сюда не одна приехала – с лейтенантом, старшим лейтенантом. Это он меня сюда привез. И путевки купил, и дорогу оплатил, а дорога дальняя, из Читы. Вот так. Все говорят, не теряй момента, дура, выходи, другого такого случая не будет, а я не знаю, что мне делать. И вроде любит он меня, может даже сильно любит, мне даже кажется, что он свихнулся от любви. Когда сюда приехали, только остались вдвоем, накинулся как дикий. Я так разозлилась, наорала. Он тоже взбеленился. Сейчас пьет, подрался с кем-то, с девкой рыжей, вот, танцевал. Он со мной не разговаривает, я с ним тоже. Гордые. – Она помолчала. – Как думаешь, выходить мне за него?
     Олег неопределенно пожал плечами, невольно посматривая по сторонам, нет ли где полоумного лейтенанта.
     - Вот и я не знаю, - вздохнула Вера. – И зачем сюда приехала тоже не знаю. Думала здесь что-то необычное, другая жизнь, а здесь … Все пьют, на баб бросаются, даже на самых захудалых. Я не знаю, ей богу, в первый раз увидели что ли?
     Она посмотрела на луну, до хруста в пальцах сцепила руки и сокрушенно заговорила:
     - Ну зачем, зачем я здесь? Ведь я же учительница, сейчас учеба в разгаре, а я здесь! Обманула директора, какой-то липовый больничный подсунула, ой! – Она с силой расцепила сомкнутые пальцы и продолжала. – Зачем мы все здесь? Для того, чтобы есть, пить и волочиться друг за другом. Ведь мы же больше ничего не делаем. Зачем нам все это? Люди же для чего-то большего рождаются. Вот я учительница. А почему? Да потому что и отец и мать у меня учителя. Отец в гороно, а мать – директор школы. А я не знаю, люблю ли я свою профессию или нет, я не знаю, люблю ли я своего лейтенантика или нет, я ничего не знаю. Я выучилась на учителя, потому что так хотели родители, я выйду замуж за лейтенанта, потому что так хотят все, но зачем я все-таки родилась и живу? Неужели только ради этого? 
     Вера примолкла, натолкнувшись на безучастный взгляд Олега, поковыряла замшевым сапожком снег, потом тряхнула головой и спросила:
     - Что, дура, да?
     Все это время Олег слушал, но не слышал ее. Он понимал, о чем она говорит, но задумываться над ее вопросами даже не старался. Он здесь первый день, он хочет развеяться и забыть обо всех проблемах. С какой стати забивать себе голову всякой чепухой? Горы, вино, воздух – все прекрасно! Эх, жить бы да веселиться. А что девчонка попалась чокнутая – это точно.  О принце, наверное, мечтала, жизни красивой хотелось. А тут – простой лейтенант.
     - Да не плачь ты, твой лейтенант еще может генералом станет, - сказал он ей и пошел по хрустящему снегу туда, где шум и веселье.
     - Эй, постой, тебя как зовут? – услышал он сзади ее громкий окрик.
     Он остановился и удивленно обернулся. Ведь только несколько часов назад их познакомили.
     - Олег, - произнес он.
     - А меня – Вера.
     - Я знаю.
     - Да ты не обижайся, у меня память на имена хорошая, ведь я же учительница. Вот только сегодня … - Она, прищурившись, посмотрела на него и тихо произнесла. - Подойди ко мне.
     Олег подошел.
     - Ближе, - попросила она.
     Олег сделал еще один шаг, вплотную приблизившись к Вере. Она поправила волосы  и, неожиданно обняв, крепко поцеловала его в губы.  Поцелуй был долгим и сексуальным. Олег почувствовал губами ее острый шершавый язычок и невольно обхватил ее за талию. Она откинула голову, но рук не разнимала. В ее глазах блуждал озорной блеск.
     - Ты видел, как этот сволочь лапал задницу той девицы? 
     Очумевший Олег, не сразу понял, о ком это она.
     - Да мой лейтенант, когда танцевал с той рыжей стервой, – уточнила Вера. 
     Она все еще тесно прижималась к Олегу. И он сквозь ее шубку невольно ощущал ее стройное прогнувшееся в талии тело. Вера  широко раскрытым ртом в яркой помаде мягко куснула Олега в шею. И он снова почувствовал ее облизывающий язык. У Олега помутилось в голове и часто забилось сердце.
     - Пойдем ко мне, - жарко шепнула ему на ухо Вера и потащила за собой.
     В комнате, едва закрыв дверь, она вновь впилась в него жадным поцелуем. Потом толкнула Олега на кровать, лихим движением скинула шубу и, медленно расстегивая верхние пуговицы на платье, радостно произнесла:
     - А я такое классное белье купила. Специально для этой поездки. Показать?
     Олег не успевал ничего предпринять. Раньше в таких ситуациях ему приходилось быть активным и настырным, а сейчас все было по-другому. Вера, наверное, из-за своей учительской профессии сама всем руководила. Олегу оставалось только слушать ее, покорно выполнять ее просьбы и угадывать недвусмысленные намеки. И это ему чертовски понравилось.
     - Помоги снять сапоги, - попросила она, откинувшись в полурасстегнутом платье на крае кровати. 
     Олег покорно встал пред ней на колени и, медленно гладя ее ноги, начал снимать сапоги. Потом его холодные руки поползли вверх по ее бедрам, и когда они достигли голого теплого живота, она засмеялась, вырвалась из его рук, сама быстро сняла колготки, на ходу приказав:
     - Свитер сними. И возьми там резинку в сумочке.
     Он скинул и свитер, и футболку, оставшись с голым торсом, и в диком возбуждении глядел на нее. В школе она, должно быть, была серой и строгой учительницей. А сейчас, с ярким макияжем на лице, тонкими пальцами с алыми ногтями, Вера быстро распахивала и медленно закрывала расстегнутое на груди платье, хитро стреляя глазами из под распушенных беспорядочно волос. И он понял, она хочет, чтобы дальше он ее раздевал. Он готов был это сделать быстро, но она извивалась в его сильных руках, иногда мягко отстранялась, а потом сразу же впивалась в него губами и ногтями, сознательно растягивая процесс. Он и здесь подчинился ей, хотя сдерживал себя уже с великим трудом.
     Белье у Веры действительно оказалось необычным. И трусики, и лифчик, словно были сшиты из крупных голубых  листьев, края которых неравномерно, но как-то очень изящно выступали в разные стороны. Она позволила снять все это нежно и аккуратно.
     А потом, когда он исступленно работал над ней, она вдруг оказалась неподвижной и равнодушной. Она ушла в себя и уже никак не откликалась на его ласки и движения. Когда все закончилось, она небрежно оттолкнула его и сказала:
     - Иди, я хочу быть одна.    
     Андрей оделся и спросил:
     - Завтра встретимся?
     - Нет, - отрезала она, закрывшись одеялом.- Больше не подходи ко мне. И еще, я тебя прошу, не рассказывай никому про это.
     - Я что-то сделал не так?
     - Да причем тут ты! – в сердцах крикнула Вера. – Я! Я все делаю не так. Зачем мне все это? Уходи …
     Она отвернулась, а Олег, тихо прикрыв дверь, вышел.


     Больше он ее не видел. А вспомнил он ее сумбурные слова через пять дней.
     К тому времени их группа выполнила намеченные походы и по обыкновению, заведенному здесь неизвестно кем и когда, устроила шашлыки. Деньги были собраны, мясо и вино куплено, и задолго до назначенного часа, истомившись ожиданием, народ собрался на специально отведенной для подобных мероприятий площадке. По части приготовления шашлыков все мужчины оказались большими знатоками, и пока они оживленно спорили о тонкостях и премудростях столь важного занятия, за дело взялись женщины. Мужчины как-то разом смирились и успокоились, тем более, что многие из них уже косили нетерпеливые взгляды в сторону ладного пузатого деревянного бочонка и двух больших пластиковых канистр, от которых заманчиво тянуло вином.
     Вино это любезно и в больших количествах поставлялось жителями соседнего поселка. Стоило Олегу в первый раз пройтись по улице, как из-за каждой второй калитки послышались голоса участливых хозяек, зазывавших отведать «самого лучшего на Кавказе вина». Цены везде были одинаковые, довольно высокие, но ниже, чем в магазине, и многие туристы не отказывались от подобных предложений. Только перед отъездом от местного инструктора Олег узнал, что в вино многие хозяйки добавляют табак. От этого оно получает терпкий горьковатый привкус и кажется крепче.
     Но в тот вечер никто не обращал на это внимание. Говевшие весь день мужики жадно накинулись на бедный бочонок, и вскоре Витька уже долбил по нему, как туземец по барабану. Вино в пластиковых стаканах не задерживалось. Некоторые, особенно говорливые, пытались произнести какие-то заумные тосты, но их мало кто слушал. Основательно утолив жажду туристы переключились на шашлыки. Перед мангалами царила не меньшая толкотня, чем перед канистрами. Кто-то раздувал огонь, кто-то усердно заливал его вином, кто-то без конца ворошил угли и передвигал шампуры. В итоге шашлыки получились или сырыми, или подгоревшими. Но это ни кого не смутило. Стоило первому снять шампур, как все, боясь, что им не достанется, похватали остальные.
      Но мяса и вина было много. Несколько  коротко стриженных парней из техникума, везде и всюду ходивших с гитарой, загорланили песню. Многие подхватили, стали притоптывать ногами, а Витька самозабвенно застучал по опустевшему бочонку и так усердно затряс головой, будто вколачивал в землю лбом большую свою. Через минуту все дружно тряслись в бешеном танце. Танцевали азартно, неистово, так, словно шло соревнование на максимальное количество движений в секунду.  При этом, радостно сверкая глазами все громко кричали песню, в которой постоянно повторялись слова: «Я пью до дна …»  И именно эти слова выкрикивались особенно мощно, на пределе голосовых связок.
     Но неистовый танец закончился, и дальше все покатилось с удручающим однообразием, повторявшимся уже не первый день. Одни пели, другие пили, третьи ожесточенно спорили, но большинство умудрялось проделывать все это одновременно.
     Олегу приглянулась пухленькая розовощекая студентка мединститута, и он живо принялся обсуждать с ней проблемы кесарева сечения. Студентка звонко хохотала и отмахивалась от него, но он назойливо приставал к ней с одним и тем же вопросом: «Нет, ты скажи мне, кесарево сечение – это хорошо или плохо?». Кончилось все тем, что он наговорил ей тысячу комплиментов и полез целоваться, заявив, что хочет выпить с ней на брудершафт. Она поначалу не противилась, но когда он перешел к более решительному лапанью, выскользнула и куда-то исчезла. Это его нисколько не расстроило, и он поспешил за своими дружками, которые унесли с собой добрую часть оставшегося вина.
     А на утро ему было паршиво и грустно. Веселье закончилось, оставив лишь тяжесть в голове, сухость во рту и щемящее чувство чего-то безвозвратно потерянного, безжалостно убитого. На первый взгляд ничего не произошло, все было как обычно, как все эти дни, но он ощущал непонятную досаду и какую-то смутную, ничем не объяснимую тревогу, и даже вздрогнул от неожиданности, услышав скрип своих зубов. Тогда он и вспомнил слова Веры, вспомнил ее простые безжалостные вопросы: зачем я здесь, зачем  я живу? Он почувствовал в своей груди нетерпеливые часы, которые минута за минутой, час за часом отсчитывают его земной срок и неумолимо приближают время, когда придется держать ответ за все, что сделал и не успел сделать в жизни.
     Олег вспомнил, как его младший братишка, долго пыхтевший над листком бумаги, подошел к нему удрученный и печально сказал, что человек живет, оказывается всего двадцать пять тысяч дней. Олег улыбнулся, желая утешить брата, но увидел в глазах десятилетнего пацана такое горе, что невольно примолк пораженный. Он вспомнил как пропало тогда ощущение бесконечности, и жизнь показалась короткой-прекороткой. А ведь третью часть жизни он уже прожил, а может и целую половину?
     Им овладело чувство безвыходности и тоски. «Срочно, срочно надо что-то менять, - металась в нем шальная мысль. – Нельзя терять ни минуты! Надо спешить!» И он засуетился, готовый схватиться за любое дело, только бы сейчас, сию же минуту. Но в данную конкретную минуту больше всего хотелось пить. Он свесил ноги с кровати и попал ими в липкое пятно, видимо от вина.  Бардак в комнате был больше обычного, вместе с Виктором спала какая-то девица, все кругом провоняло табаком, от чего хотелось блевать. «На воздух, надо на воздух, и купить минералки», - подумал он.


3
     Обо всем этом Олег вспоминал, когда поднимался на гору Ахун. Он шел быстро, не разбирая дороги, и вскоре устал. Тут и там попадались разрозненные островки таявшего снега, со склона стекала вода, было мокро, скользко и сыро. Изредка он останавливался, чтобы отдышаться, и оглядывался назад.
     Сквозь голые ветки деревьев виднелось море. Над ним витала легкая светлая дымка, сгущавшаяся к горизонту. День выдался ясным и морская поверхность искрила тысячами солнечных бликов, казалось кто-то неведомый и всесильный раскачивал необъятное голубое покрывало усеянное жемчужинами. Солнце купалось в море и играло с ним в озорную радостную игру. Его лучи с бесконечной высоты отчаянно ныряли в воду, выталкивались от туда и ослепительными горошинами перекатывались по дрожащей от наслаждения поверхности. После долгих пасмурных дней солнце и море ласкали друг друга как счастливые влюбленные после вынужденной разлуки.
     Солнце было всюду: и в море, и на всей прибрежной полосе – только на том склоне, где был Олег, оно еще не показывалось. И ему страстно захотелось вырваться из липкого сырого мрака, где он так  долго находился, и оказаться на бушующем радостью солнечном просторе. Он быстро зашагал вверх по скользкому крутому склону, не обращая внимания на грязь, мелкие колючие куты, на то, что во рту пересохло и хочется пить, и что сердце бешено колотится в груди, напоминая о вчерашнем. Он шел напрямик, не выискивая удобного пути, не выбирая, где посуше и почище. Он шел к солнцу.
     «Но ведь к солнцу можно дойти, если спуститься вниз, на теплый берег», - мелькнула в нем спасительная мысль, но она только мелькнула и как-то сразу забылась, и он продолжал шагать вверх упрямо и зло. А солнечные лучи, подразнивая его, лишь касались верхушек деревьев и устремлялись вниз к чистому светлому морю.
     Он шел и шел, и в конце-концов добился своего. Склон стал выравниваться и наконец покатился в низ, подставив свою горбатую спину под теплую ладонь солнца. Это еще не была вершина, вершина виднелась впереди, а здесь гора изгибалась и крутым виражом уходила вправо.
     Олег остановился, поднес к улыбающимся губам комок снега и подумал, что человек всегда находит сотни оправданий своей лени и безделью. А ведь стоит чуть-чуть напрячься и достигнешь многого, очень многого.
     - Но ведь я же ничего так и не решил, - вслух сказал он, протер лицо комком снега и резко отбросил снежок в сторону. – А может я только сейчас мучаюсь из-за этого, а пройдет время, я успокоюсь, и все пойдет по старому.
   

     Он вспомнил, что на следующий день после пьянки с шашлыками все так и получилось. Утром он вспоминал Ирину и мысленно с ней разговаривал. Зачем он уехал от нее, зачем здесь ведет разгульную жизнь? Не находя себе места, он выскочил тогда из спального корпуса и долго шел куда-то, ругая себя на чем свет стоит. А потом опомнился и поспешил на завтрак. После завтрака ему полегчало, и он, как сознательный пенсионер, равномерно передвигая ножками, прогуливался по заснеженным тропинкам, представляя рядом с собой Иру  и любуясь ее глазами красотой зимнего горного утра.
     Мягко и лениво, будто в замедленной съемке, падал снег, даже не падал, а чопорно опускался большими пушистыми комьями. Все деревья нахлобучили на себя пухлые огромные шапки, эти шапки росли и постепенно превращались в шубы, а благодарные деревья, укутавшись в ниспосланные свыше одежды, умиротворенно засыпали. Невесомым хрусталем покрывался покатый, открытый солнцу горный склон. Думалось, ступи на этот склон, и зазвенит он на всю округу волшебным перезвоном. Как тесто на дрожжах поднимается все выше и выше, так и сугробы, казалось, разбухали изнутри. И над всем этим – тишина. Только изредка мягко бухнется, соскользнув с распрямившейся ветки, снежный валок, или чуть тронет голос в стороне невидимая птица, устыдится своего нахальства да и замолкнет.   
     Олег тогда вернулся в номер успокоенный, забывший о своих переживаниях. Он как будто пообщался с Ириной, прогулялся с ней.
     А вечером, когда все в который раз покатилось по старому, он неожиданно узнал, что Вера уже несколько дней как уехала со своим лейтенантом. Эта весть, как неожиданный укол, сняла душевную дремоту, и все утренние сомнения нахлынули на него с новой силой.
     «Значит она решила что-то важное для себя. Она теперь знает, что делать», - думал он,  завидуя ей.
     Он вспомнил ее неожиданные ласки, которые предназначались совсем не ему. Так чем же она одарит того, кого по настоящему полюбит!?
     Олегу стало обидно, что ему вот уже двадцать два года, институт заканчивает, а он так и не знает, зачем живет, и что будет делать дальше. Фактически все эти годы его несло по течению, и он не прилагал особых усилий, чтобы пристать к какому-нибудь берегу, добиться чего-то. Где прибьет волна – остановится, подхватит течение – понесется дальше. Школа, радостное поступление в институт, а затем серенькая учеба. Жизнь в общежитии со всеми ее сомнительными прелестями, которые ему давно опостылели. И вот, как яркая вспышка, любовь к Ирине. А затем сомнения и страх перед ответственностью за любовь, и бегство сюда.
     Вспомнив все это, вспомнив, что надо что-то решать и с Ириной, и с работой после института, он в смятении встал из-за стола, где они вместе с Андреем и Виктором в очередной раз знакомились с новыми девушками, вышел на балкон и неожиданно для самого себя безрассудно прыгнул вниз со второго этажа.


     Небольшой электропоезд остановился в выходном вестибюле Ново-Афонской пещеры. Экскурсий закончилась. Мужчины совещались, не успеют ли они попить пива до отхода автобуса, а женщины стрекотали друг другу: «красиво», «прекрасно», «прелестно». У Олега в голове вертелись три слова: сталактиты, сталагмиты, сталагнаты. «Так, наверное, называются те сосульки, что свешиваются сверху да клыки, торчащие снизу», - подумал он, но полной уверенности у него не было. Ему казалось, что он побывал в пещере когда-то давным-давно, и сейчас смутно вспоминал озеро, похожее на бирюзу, и каменный язык, свешивающийся со стены, который экскурсовод почему-то называла водопадом. Отчетливо он помнил только, как оступился и споткнулся ушибленной пяткой. Короткая неприятная боль сразу напомнила ему тот прыжок с балкона.    


     Тогда боль была гораздо сильнее, но он не обращал на нее внимания. Он чувствовал себя куда-то безнадежно опоздавшим, одиноко стоящим на пустынном перроне, а что-то безвозвратно ушедшее лишь неясно видится сквозь густой туман где-то далеко-далеко впереди.
     Неподалеку стояли и курили через кулак два парня, передавая друг тлеющий косяк.
     - Ты че, блин, в парашютисты готовишься, -  спросил Олега один из них.
     Олегу захотелось выговориться, поделиться тем сумбуром, который был в его душе, чтобы хоть как-то разобраться в своих мыслях и переживаниях.
     - Пусто живем, мерзко как-то, - сказал он.
     Парни переглянулись несмешливо выжидающими взглядами, и один из них чересчур серьезно сказал:
     - Да, это точно.
     Олегу показалось, что они заинтересовались, и он заговорил о том, что его мучило, о чем думал в последние дни. Он говорил запальчиво, немного ожесточенно и не замечал, что парни сначала только перемигивались между собой, затем стали откровенно насмехаться над ним, а когда им и это наскучило, тот, который все время поддакивал, грубо оборвал Олега:
     - Кончай, старик, надоело. Вали отсюда.
     Олег попытался еще что-то объяснить и продолжал говорить. Тогда один из парней зашел сзади, присел, а другой резко толкнул Олега в грудь. Олег, смешно глотнув воздух, упал, а рассмеявшиеся парни быстро ушли.
     Олег приподнялся на корточки, уткнул лицо в колени и не выдержал: слезы, как капли сока из надломленной березы, выступили из под его закрытых ресниц. Неужели же нет на свете ни одного человека, который бы смог понять его, разделить с ним его мысли и чувства? Неужели же всё, что мучило его в последнее время, остальных совсем не волнует?


     Олег вспомнил Ирину, свою милую добрую Ирину. Он познакомился с ней полгода назад, когда началась учеба на пятом курсе. Нет, он конечно знал ее и раньше, ведь они учились на одном факультете с первого курса. Но в прошедшую осень он увидел ее другими глазами. Может это произошло из-за ее необычной стрижки или новой одежды, он не знает. Но когда она вошла первого сентября в аудиторию, его взгляд, до этого бессмысленно блуждавший по лицам приятелей, натолкнулся на нее и прилип  к ней.
Она вошла вместе с подругой, улыбаясь и здороваясь со всеми. Она сняла с плеча сумочку и поставила ее на стол, она разговаривала с девчонками, потом рассмеялась чему-то и повернулась в его сторону. Первый раз ее взгляд скользнул мимо него. Она еще что-то обсуждала с подругами, а потом опять повернулась. В этот раз она сразу посмотрела прямо ему в глаза.  Затем ее кто-то отвлек разговором, но она вскоре вновь обернулась и внимательно посмотрела на него. Олег, смутившись, отвел свой взгляд в сторону.
     Первые дни, когда у них были совместные лекции, Олег, сам того не замечая, тянулся к ней. Он старался быть рядом, участвовал в общих разговорах, пытался рассмешить чем-нибудь или удивить. Он совершенно не придавал этому значения. Но когда их группы разделились по разным аудиториям, и он всего неделю не встречал Иру, он вдруг почувствовал себя неуютно и опустошенно.  Она незримо вселилась в него и была с ним всюду, но рядом с ним её не было. Олег испугался этого нового непонятного чувства и робко пытался его сбросить, проводя время на случайных вечеринках. Но дни шли, желание увидеть ее не ослабевало, и в душе его росла смутная, щемящая сердце, тоска. Ее образ тревожил его особенно сильно по вечерам, не давая заснуть или на чем-то сосредоточиться. Олег  понял, что Ира для него – это воздух, и она необходима ему ежечасно и ежеминутно.
     Но когда они случайно встретились, он улыбнулся, кивнул ей и небрежно прошел мимо. Все в нем протестовало против этого, но он ничего не смог поделать со своей робостью. Всегда веселый и непосредственный в общении с другими девушками, он вдруг стал робким и стеснительным по отношению к Ире.
     Неожиданно для себя Олег начал писать стихи. Стихи рождались легко, не требуя особого напряжения и сосредоточенности. Он просто чувствовал, как что-то неосязаемое внутреннее быстро разрастается в нем, выходит наружу и безраздельно заполняет собой всё пространство. И уже нет ничего отдельного: ни его тела, ни деревьев, ни травы, ни воздуха, все это – он сам. Он мог представить себя кленовым листочком, отделяющимся от ветки, или дождевой каплей, которая несется с головокружительной высоты и расшибается о стекло проезжающего автомобиля, или пьяным ветром, играющим городским мусором  в углах домов. В такие минуты Олег мысленно разговаривал стихами с Ириной.   
     Так продолжалось почти месяц. Наконец он решился пригласить Иру на какой-то эстрадный концерт. Она согласилась. После представления они медленно шли по тихим ночным улицам, и, не считая нескольких фраз о концерте, молчали. Когда настало время прощаться, Олег попытался поцеловать ее, но она, не оставляя никаких надежд, отстранилась. На следующий день, не сумев объясниться сам, Олег подарил Ире свои стихи. Она поняла его чувства, и между ними установились те доверительно-дружеские отношения, когда о любви совсем не говорят, но постоянно стремятся быть вместе.
     Они виделись с тех пор каждый день. И даже после расставания, проводив ее домой, Олег звонил ей поздно ночью из общежития, говорил несколько нежных слов и желал спокойной ночи.
     Как-то раз он не позвонил. Ирина так волновалась, что на следующее утро еще до начала занятий, она примчалась в общежитие, чтобы увидеть его там. Она корила себя за отсутствие гордости, но волнение и страх за Олега были сильнее ее воли, и она искала его, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Она, конечно, нашла его, что-то смущенно говорила о своих переживаниях, и бесконечно спрашивала, ну почему, почему он не позвонил. Олег нежно смотрел на нее, покрасневшую,  радостную, и в то же время чуть не плачущую. Он слушал ее голос, который она с трудом старалась удерживать спокойным и равнодушным, и при этом нервно колотила его кулачками по груди, и безумное  счастье наполняло его.  Он обнял ее и сказал, что просто телефон-автомат в общежитии был сломан.
     В этот день они не пошли в институт. Он увлек ее в свою комнату, поцеловал, и она, наконец, заплакала. Он целовал ее слезы, и такая щемящая нежность владела им, что все его движения были столь замедленны, а прикосновения к ней столь невесомыми, что любая твердость с ее стороны, остановила бы его. Но она таяла на глазах, она полностью доверилась ему, и на его нежность отвечала своей.
     Их губы, руки и тела превратились в единое целое. Время застыло для них и никто из них не понял, как они разделись. Она возбужденно гладила его крепкие плечи, стесняясь опустить руки ниже, а он с блаженным восторгом прикасался к ее большой подтянутой груди с крупными розовыми сосками, торчащими вверх.  Он впервые видел ее обнаженной и умилился двум почти симметричным родинкам на гладкой белой коже животика в том месте, которое всегда закрывает от солнца даже самый маленький купальник. Она стыдилась своего любопытства и поначалу старалась не смотреть ему вниз, туда, где только что были трусы. Но робость и скованность быстро прошла, и они  щедро подарили друг другу столько  безумной нежности и любви, сдерживаемой прежде, что потом оба вспоминали это день как что-то чудесное и неземное. 
     Они не выходили из комнаты до самого вечера, пока изможденные не вспомнили, что ей пора домой. С тех пор они не скрывали своих чувств ни перед приятелями, ни перед ее родителями. Да это и невозможно было сделать, их лица светились любовью.
     На Новый год Олег уехал к своим родителям в другой город. Ира обиделась, она говорила, как встретишь Новый год – так его и проведешь. Но ведь это его родители! Олег не был у них полгода, и ездил он к ним для того, чтобы обсудить возможные большие изменения в своей жизни. Мама была совсем не рада этим новостям, и породила в нем какие-то сомнения. Ире об этом он ничего не сказал.
      А потом началась сессия. Они готовились отдельно, каждый к своему экзамену, затаив в душе обиду друг на друга. Встречались реже, и встречи эти были напряженными. Олег понимал, что это все ерунда, закончится сессия, начнутся каникулы и все у них наладится. Но в то же время он с тревогой думал, а вдруг, любовь – это одно, а совместная ежедневная жизнь с одним и тем же человеком  – совсем другое. И вдруг, после свадьбы, о возможности которой они уже говорили с Ириной, все будет не так счастливо и радостно как прежде. Да и столько проблем это решение тянет за собой, и мама говорит, что ему еще рано. А еще пора думать об будущем трудоустройстве, о зарабатывании денег.   Все эти мысли, тревоги, сомнения, так измучили его, что он, сдав последний экзамен, совершенно случайно взял, да и купил с большой скидкой горящую путевку сюда в Сочи.


     За все эти дни он ни разу не позвонил Ирине и только сейчас понял, как подло он с ней поступил. В первые дни пребывания на турбазе, он представлял, как Ира мечется в своей комнате, хочет видеть его, ждет от него звонка, а он гордо молчит, и она раскаивается в своей обиде и страдает. Но сейчас он сам страдал, и сам раскаивался  в своей глупости.
«Какой же я идиот!» - думал он. Ему нужен был друг, друг, способный понять его, и сопереживать вместе с ним. Этим единственным другом была для него Ира.
     Слегка прихрамывая из-за неудачного прыжка с балкона, он вернулся в гостиницу и стал судорожно набирать Ирин телефон. На другом конце трубку подняла  Ирина мама и сказала, что Иры нет дома, она уехала в дом отдыха в Подмосковье. Олег молча положил трубку. У него был шок.
     Зачем она поехала в Дом отдыха? А как же он, Олег? Он ведь любит ее! Он совсем забыл в тот момент, что сам уехал первым, что он фактически бросил её, что ни разу ей не позвонил. А когда оцепенение прошло, и он понял это, его охватил ужас, а что если она там гуляет напропалую, как он здесь? Он чуть не завыл от этой мысли и ударил кулаком ни в чем не повинный телефонный аппарат.
     Он ушел в свой номер, там никого не было, и он бросился писать письмо Ирине. Сейчас он ей все расскажет, все объяснит, какой он дурак и сволочь. Он попросит у нее прощения, ведь он, кретин, во всем виноват! Только бы простила.
     Он исписал сумбурным подчерком несколько страниц. Он видел пред собой только Иру и выплескивал на бумагу все, что хотел ей сказать. Постепенно он успокоился и вернулся к реальности. Если отправить это письмо по почте, оно дойдет до Иры позже, чем он сам вернется в Москву.  Нет, все равно, он возьмет его с собой и отдаст ей. Может, тогда она лучше поймет его и простит.
     За дверью послышались пьяные самодовольные вопли парней и визги девиц.
     - Народ отдыхает, - шепотом проговорил Олег, горько усмехнулся и повторил. – Отдыхает. А ведь если только чуть-чуть изменить приставку, получится – подыхает. Боже мой, так чем же мы здесь занимаемся?
     - А-а, вот ты где, - вместе с ударом двери о стенку раздался громкий возглас Андрея. – Ты чего смылся, можно сказать дезертировал с поля боя. Да тебе за это знаешь что, знаешь что надо сделать?  Кастрировать! Ты вообще, куда делся? Мы сидим, сидим и вдруг бац – тебя нет. Эта рыженькая говорит, что ты с балкона спрыгнул. Правда что ли? Только я ей сразу не поверил. Ты что дурак, чтоб прыгать, он, говорю, на соседний балкон перебрался и там сейчас с кем-нибудь развлекается. Ведь точно, да, точно? Ну рассказывай, где ты пропадал? 
     Андрей наконец замолчал и, расплывшись  в улыбке, уставился на Олега.
     - Да так, погулял немного, письмо вот написал, - нехотя ответил Олег.
    - Ну ладно, хватит заливать. Витька тоже перебрался на соседний балкон и слышал, как там кто-то в темной комнате шебуршится. Ну, признайся, трахался с кем-нибудь, и сейчас лежишь, балдеешь?
     - Балдеж – это состояние коровы после отёла.
     - Чего?
     - Балдеют коровы после того, как отелятся! Ясно?
     - Точно, что ли? – Андрей засмеялся. – Приеду в Питер, расскажу ребятам, ухохочутся. У меня знаешь, знакомая есть, аппаратуру врубит, наушники наденет и говорит, не мешай, я балдею. У-у, корова! Ладно, пойдем к нашим, у нас там ничего не получается, со скуки помираем, а ты про балдеж расскажешь, хоть посмеемся.
     - Не хочу я никуда идти. Я лучше здесь останусь.
     - Ну ладно, кончай. Ты чего сюда приехал, отдыхать или ерундой заниматься?
      С этими словами Андрей потянул Олега за руку, и тот, всегда пасовавший перед чужой бесцеремонностью, нехотя пошел вслед за ним.


4
     Стоя на склоне горы на полпути к вершине, Олег невольно прокрутил все это в памяти, чертыхнулся и упрямо пошел вперед.
     Путь становился круче, кусты гуще, а снег глубже. Ему приходилось часто выходить на дорогу, и при желании он мог бы подъехать на попутной машине, но делать этого не стал. Тропинки совсем исчезли, он шел напрямик, а порой просто карабкался по склону, цепляясь за кусты и деревья.
     С трудом преодолев один из таких склонов, он выбрался на небольшую, ярко освещенную солнцем поляну. На ней почти не было снега, а в центре величаво и надменно красовался большой матово-черный камень. Наверное, когда-то давным-давно этот камень лежал на берегу моря, где волны и годы как прилежные скульпторы изваяли из него привлекательное удобное ложе. С самого рассвета нежился камень в щедрых солнечных лучах, и сейчас Олегу показалось, что от камня исходят мягкие теплые волны. Олег блаженно растянулся в природном кресле и забылся. Но не прошло и нескольких минут, как он почувствовал, что камень не дарит ему тепло, а наоборот, жадно стремится высосать последние запасы сил и энергии из его тела. Олег понял, что надо сейчас же встать с этого камня, но вновь проснувшаяся в нем лень будто шептала: «Отдохни, ведь ты очень устал». Ему не хотелось делать никаких движений, в конце концов, что с ним может случиться, лежать бы вот так на солнышке да лежать …
     Он прикрыл глаза и тут же обжегся о строгий и требовательный взгляд Ирины. Олег вскочил, обернулся на камень и ему почудилось, что тот как-то нагло и криво ухмыльнулся. Неприятный холодок пробежал по телу Олега, и он подумал, что уже не раз в последнее время испытывает подобные ощущения.


     Два дня назад уехал Андрей. Его отлет был неожиданным, он получил телеграмму о тяжелой болезни матери.
     Был вечер, они сидели втроем в своем номере, пили вино и играли в преферанс. Какой-то парень приоткрыл дверь и сказал:
     - Слышь, Андрюха, тебе там вроде телеграмма пришла.
     Андрей удивился, но спокойно доиграл очередной кон и только после этого спустился вниз. Затем он вернулся и, не сказав ни слова, начал собирать вещи.
     - Чего стряслось-то, играть дальше будем? – спросил Виктор.
     - Уезжаю, - вяло ответил Андрей. – Мать привезли в Питер, лежит в больнице.
     - Привезли? А где она до этого была?
     - На Новой Земле. Отец там служит.
     - А-а, - протянул Виктор. – Сегодня уже не уедешь, самолет только завтра.
     Андрей бросил в сумку рубашку, опустился на стул и вяло свесил руки между колен.
     Виктор встал, зевнул и, сказав, что пойдет прогуляться, вышел. Андрей долго сидел молча, а потом тихо, не поднимая головы, заговорил:
    - Ведь все шло к этому. Здоровье ни к черту, а все на Север, на полигон, за деньгами, за выслугой. Чтобы потом жить, как люди. Мне-то только лучше от этого: они почти весь год там, а я один в пустой квартире. Раз в неделю тетка придет, еды наготовит, вещи в стирку заберет. Иногда, правда, тоскливо становилось, но ничего, деньги присылают, а компания всегда есть. Такие вечеринки бывало, устраивали, о-хо-хо! Надоедало, конечно, одному. Под конец всегда хотелось, чтобы приехали побыстрее. А приедут – тремся, тремся друг о друга и все как чужие. Потремся так неделю другую, они в санаторий уедут, а там уж и на острова пора. Сейчас и не знаю, о чем говорить буду при встрече … Отец, наверное, отзимует, вернется и все вместе будем жить. Если, конечно, с матерью все в порядке … Не знаю даже, хорошо это или плохо?
     Андрей встал и подошел к окну. Олег механически перебирал карты.
    - Нет, конечно, вместе лучше, - не оборачиваясь, продолжил Андрей. – Иногда так все надоест, так все опротивит, а поговорить не с кем. Думаешь, к черту все это вооружение, был бы отец гражданским, вернулся бы, зажили бы как все нормальные люди. Хотя теперь… Если мать в Питер в госпиталь перевезли, и меня срочно вызывают, значит дело дрянь. Знаешь, а что такое любовь к родителям? – вдруг обернулся он к Олегу.
     Олег задумался и не знал, что ответить.
     - Любовь к женщине это проще, тут все ясно, любишь ты ее или нет, - неожиданно сказал Андрей.
     Олег опять с тоской вспомнил об Ирине.
     - Хорошо, если все ясно. А вот мне ни черта не понятно, - с болью в голосе произнес Олег. – Все как в тумане.
     Андрей уехал в аэропорт, не дожидаясь утра, и когда он захлопнул за собой дверь, Олег почувствовал тот  же неприятный озноб, будто долгое время лежал на холодном камне. Было неуютно и его телу, и его душе.


     Олег вновь зашагал вверх. Воспоминания и прошлые, и совсем недавние не рассеивали его грусть, они как камни, брошенные в воду, не позволяли успокоиться его сознанию, и всплесками этих падений были бесконечные мысли о себе и об Ирине.
     Слева от себя он услышал шум ручья и невольно свернул левее. Около ручья, по обе его стороны, прямо на снегу и на проплешинах старой травы росли белые с яркими зелеными воротничками цветы. Некоторые из них еще спали, склонив к земле закрытые бутоны, а многие, широко раскрыв пять больших лепестков, удивленно смотрели на мир своим единственным желтым глазом.
     Олег улыбнулся, представил, что рядом с ним идет Ирина и, желая сделать ей приятное, быстро сорвал несколько самых красивых цветов. Но рядом с ним Ирины не было и, глядя на нежные растения, он пожалел, что так необдуманно поступил. Домой он вернется только после завтра, а к тому времени цветы могут погибнуть. Но он все равно представил, как дарит ей эти цветы, а она, благодарно улыбнувшись, склоняет над букетом свое лицо и долго смотрит на него из-под длинных загнутых кверху ресниц. Думая об Ирине, Олег не заметил, как прибавил шаг. Ему было легко и как-то просторно, будто что-то необъятное высвободилось в его груди и сейчас неудержимо рвется наружу.   
     Вскоре он был на вершине. Здесь, видимо, уже давно господствовала цивилизация. В центре стояло здание, напоминавшее собой большую русскую печь с трубой, а сбоку гремел музыкой ресторан. Олег с какой-то непонятной ревностью отметил, что рядом с рестораном стоят свадебные машины.
     На макушке «печной трубы» была смотровая площадка, и Олег поднялся туда. Утренний туман уже рассеялся, и он увидел прямо перед собой на горизонте огромные, манящие своей красотой горы. По сравнению с ними, та вершина, на которую он только что взошел, была маленьким неприметным холмиком. Горы бесконечной чередой уходили вдаль, вершина виднелась за вершиной, и числа им не было.
     А сзади в обе стороны тянулось побережье. День был теплый, и Олег знал, что сейчас там бурлят мутные потоки, стекающие с близлежащих склонов, которые сносят вниз все отжившее и ненужное.


     Странное свойство у человеческой памяти. Не повинуясь никаким пространственно-временным законам, она выхватывает разноцветные эпизоды нашей жизни, лепит из них мозаику, позволяет нам по иному взглянуть на прошлое, увидеть себя и понять настоящее. То, что раньше могло ускользнуть от нас и пройти незамеченным, память воскрешает вновь, отбросив второстепенное, но бережно сохранив те крупицы, из которых и складывается наша жизнь. Память – это почва, на которой взрастает человеческое сознание. Нет памяти – нет человека.


     Автобус подкатил к турбазе. Пассажиры вышли, слегка позевывая и разминая затекшие ноги. Олег знал, что Виктор уже уехал и удивился, застав в комнате двоих новеньких. Они пили коньяк. Цветы, которые Олег вчера за неимением вазы поставил в стакан, валялись на подоконнике. Один цветок раздавленный лежал на полу. Олегу предложили выпить, но  он отказался. Тогда парни стали расспрашивать, как здесь проводят время, но он лишь коротко ответил: «Сами во всем разберетесь», и вышел.
     Назавтра он улетел. Его уже не охватывали восторг и радость, как в день приезда, но взамен их появилось какое-то новое незнакомое чувство внутренней уверенности и гармонии.  Олег спешил вернуться домой. Спешил вернуться к Ирине.
      Прилетев в Москву, сразу из аэропорта он позвонил ей.
     - Прости меня, - сказал он, услышав ее голос.
     - Приезжай ко мне, я так больше не могу, - ответила она.
     - Я тоже.