Шакалье молоко

Перестройкой по жизни

Книга четвёртая. Шакалье молоко






"Новый глава ... области любил повеселиться. Собственную инаугурацию он праздновал долго и бурно и, в  конце концов, по слухам, загремел в больницу с диагнозом "алкогольная интоксикация", писал "Московский комсомолец" номер сорок два в две тысячи первом году о губернаторе не нашей области.
Да Бог с ним, с чужим. У нас свой всенародноизбранный.

И были у нас выборы местных властей. И стали мы статистами в непонятной пьесе, где два антагонирующих режиссёра на одной сцене ставили свои спектакли: один комедию, другой трагедию. И актёры театра  абсурда прервали игру и до срока ушли со сцены, оставив зрителей в недоумении и забыв опустить занавес.

В моей книге есть положительные герои, есть отрицательные герои. Но все они – второстепенны. Главный герой моей книги – выборы.

Перед вами не хроники конкретных выборов. Перед вами мой театр. И мои буратины играют в нём белых и рыжих клоунов. Играют по Станиславскому, без вранья.

                Автор.











       ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ

                1

Для подведения предварительных итогов уходящего года и в связи с приближающимися местными выборами губернатор Ляцков заказал балаковскому мэру охоту и отдых "по полной программе". После заседания актива - главной цели приезда, естественно.
Губернаторский кортеж балаковский мэр встретил на границе района.
Длинноногая девочка в коротком,  "под Русь", сарафанчике, с карими, слегка раскосыми миндалевидными глазами, какие нравились губернатору, поднесла радетелю губернии хлеб-соль. Низковатый, полноватый радетель, про таких говорят "в корень пошёл", забыв вкусить хлеба, по отечески добро улыбаясь, облапил мясистой ладонью осиную талию девочки, едва удержался, чтобы не скользнуть ладонью ниже, по отечески же основательно облобызал красавицу в сочно алые на осеннем солнышке аппетитные щёчки. Едва сдержался, чтобы не засосать пухлые девчоночьи губки, и нехотя отпустил соблазнительницу, пожирая её взглядом, как не опробованную весеннюю клубничку.
Дежурно поулыбавшись и без удовольствия пообнимавшись, руководство село в губернский мерседес. Милицейские "корейцы" рванули шипованными колёсами ямочно отремонтированный асфальт и помчались по осевой распугивать на обочины плетущиеся по дороге москвички и жигульки обывателей. Следом мягко, но мощно кинулись тяжёлые губернаторские мэрсы и ауди.
Промчавшись коротким ураганом до города оставшиеся полста километров, кавалькада автожеребцов неторопливо, со скоростью километров сто в час, проследовала по широкому городскому шоссе до центра города и ткнулась радиаторами в парадное крыльцо мэрии.
Выслушав в прохладном зале сбивчивое лопотание потеющих от волнения заместителей мэра про успешное выполнение всех годовых планов, губернатор, для стимуляции усердия чиновников, устроил профилактическую взбучку каждому из выступавших. Но сделал это без злости, назидательно.
- Кого из присутствующих я ещё не оттрахал? - заботливо, чтобы не обидеть тех, кого мог пропустить, с покровительственно снисходительной улыбкой пошутил "губернский папа" из кресла председателя президиума, и, мудро прищурившись, внимательно осмотрел прижукших в зале чиновников.
- Да всех уж по два газа оттгахали, Дмитгий Фёдогович,- свойски поддержал шутку губернатора его картавый заместитель по социальной сфере Моран, недавно поднятый в замы из кресла министра областного здравоохранения.
Про свою интересную фамилию Моран любил рассказывать, что она от предков-французов времён Наполеона, любил к месту и не к месту изрекать выученные наизусть французские поговорки. Его патологическую картавость и ужасно тошнотный прононс все неправильно считали еврейскими.
"Фганцуз... его мать!" - приставляли к носам пальцы крючком и, изображая  нос Жака Ива Кусто, ругались подчинённые, которых он любил тиранить за неправильные отчёты.
- Ну, коли всех, да по два раза, - удовлетворился содеянным губернатор, поворачивая грузное тело к мэру, - вези нас на охоту, голова.
- Перекусите, Дмитрий Фёдорович? - проявил заботу о сохранности весьма увесистой фигуры невысокого губернатора мэр.
- Охоту обещаешь хорошую? – снисходительно усмехнулся одним углом рта губернатор, не сомневаясь в превосходных степенях ответа.
- Естественно! - подтвердил мэр и на уровне пояса перечеркнул руками остатки сомнений. - Давно хрюшек подкармливаем!
- Тогда нечего аппетит перебивать. Давай на охоту. На природе твои мужики шулюмку приготовят, там и перекусим. Пошли переодеваться!
Свита губернатора, ожившая было после дремотной официальной части в предвкушении мимоходом заморить червячков, поскучнела лицами, но не сильно. Областные начальники знали, что выпить-закусить в подведомственном городе сегодня будет досыта. На представительские расходы городская казна не скупилась.  Процедура "морения червячков" лишь отодвигалась по времени.
На джипах директора атомной станции Ипатьева рванули в охотохозяйство.

Охота прошла удачно. Заранее прикормленного кабана усилиями загонщиков выгнали на полянку, где он обычно собирал подброшенную охотоведом приманку. Не очень опасаясь суетящихся поодаль людей, кабан искал на привычном месте куски полюбившегося ему хлеба.
За подло взлелеянное в дикаре чревоугодие и непростительную свою неосторожность кабан был умело и безжалостно расстрелян губернатором из карабина фантастической для обывателя цены и страшного для зверя боя, подаренного другом просителем со словами: "От чистого сердца, чтоб не забывали. И ничего не надо... пока".
Увидев, что губернатор завалил кабана, сидящие на соседних номерах замы и министры пальнули по пустым кустам, изображая массовость охоты, и поспешили к папе жаловаться, как  они "промазали".
Едва пробитый навылет кабан перестал дёргаться, заботливые помощники, желающие отличиться на глазах губернатора, торопливо оттяпали кабану мошонку, чтобы мясо не провоняло хряком, загонщики взвалили подвешенную к заранее приготовленной жерди тушу на плечи и двинулись к охотничьему домику.
Губернатор гордым пузырём, эдаким откормленным кабанчиком, перекатывался в голове толпы возвращающихся в лагерь охотников, любовно взирал на добычу и снисходительно наставлял внимательных подчинённых, как надо маскироваться в засаде, как стрелять, чтобы быть таким же удачливым охотником, как он.
День выдался на удивление тёплым и тихим. Будто поздняя осень в третий раз, напоследок перед зимой, решила устроить людям бабье лето.
У домика прислуга накрывала столы. Охота охотой, а шулюмку охотники любили из нежной домашней свинины.
От вызывающего истому осеннего тепла, от густого, дурманящего лесного запаха, от негромких птичьих голосов, звучавших в лесной тишине чудной музыкой, народ умиротворился. Напряжение бесконечной городской гонки спало, обиды и неразрешимые проблемы остались в нереально далёких чиновничьих кабинетах.
- Я предлагаю выпить  за твою победу на выборах! - просалютовал стаканом с водкой губернатор, обращаясь к мэру. Капризом губернатора на охоте было пить водку из гранёных стаканов. - Работаем мы хорошо, взаимопонимание есть. А отдыхаем ещё лучше!
Губернский папа подмигнул мэру и с довольным видом осенил стаканом преданно глядящих на него замов и министров.
Надышавшиеся лесного воздуха, налазившиеся по кустам и проголодавшиеся местные и губернские начальники выпили и замерли, затаив дыхание и глядя каждый одним глазом на губернатора, а другим - в казан с мясом. Губернатор крякнул, рукой подхватил из казана кусок мяса посочней и поувесистей. Все крякнули следом и с аппетитом накинулись на наваристую шулюмку, прерываясь лишь для того, чтобы по команде губернатора "крякнуть" с тостом или без оного.
Утолив главный голод, негромко заговорили друг с другом. Подобающе моменту рассказывали, кто в каких примечательных охотах участвовал. Кто-то похвастал, что в советское время ему довелось в казахской степи гонять волков на вертолёте.
- Волки, как известно… - с чавканьем разжёвывая сочный кусок свинины и громко сопя носом, перехватил инициативу губернатор. Говорившие враз умолкли, внимательно уставились на "папу". "Папа" проглотил мясо, шумно шмыгнул подтёкшим от горячей еды и водки носом, и тоном многоопытного учителя пояснил глупым ученикам: - Волки, как известно, плохо обучаются и почти не поддаются тренировке. Но! - губернатор поднял вверх руководящий перст, блеснувший топлёным свиным жиром и увесистым золотым перстнем, похожим на цыганскую подделку, - но вскормлённые шакальим молоком, волки скулят по-шакальи и смердят шакалом.
Губернатор сытно рыгнул и бросил недоеденное мясо в общий казан.
- Ешьте, ешьте, пока губернатор вас кормит!
Прищурясь, благодетель со снисходительной улыбкой оглядел жующую его харчи свиту.

Щедрый губернатор распорядился отдать старого жесткомясого кабана в городской детдом и велел собираться.
Оставив загонщиков разделывать кабана, делить его между собой, доедать шулюмку, допивать водку и наводить порядок на "фазенде", охотники поехали отдыхать "по полной программе" в "ипатьевский монастырь" - реабилитационный центр атомной станции.
По причине хорошего спецоборудования реабилитационного центра, снизу доверху напичканного фээсбэшной прослушкой и  аппаратурой видеозаписи, всех иностранных и прочих высоких гостей  селили не в гостиницы, а в "ипатьевский монастырь".  Здесь их пребывание было максимально "прозрачным".
Банкетный зал ждал охотников в полной боевой готовности. Короткая, но убойной силы культурная развлекательная программа, как доложил, таинственно улыбаясь, директор атомки, ждала команды "пуск!".
Культурно, немного чопорно, сели за столы. Официальную часть, даже в лёгком подпитии, чиновники проводили серьёзно. Папина выучка!
Мэр из-под правой руки губернатора поблагодарил "папу" за помощь городу, уверил в плодотворном сотрудничестве на благо области.
"Без огонька говорит, без задора", - посожалел губернатор и неприязненно скосил глаза на мэра. Слишком много воли в последнее время брал на себя балаковский мэр. Перечил часто.
Директор атомки, подняв чёрными дугами брови чуть ли не до середины высокого, но узковатого лба без морщин под густой, с глубокими залысинами, зачёсанной назад чёрной же, с проседью на висках шевелюрой, и полуприкрыв шторками-веками глаза, опустив уголки рта книзу, и одновременно скептически улыбаясь при этом, из-под левой руки губернатора цветисто, эмоционально и многословно пожелал дорогому гостю здоровья, от которого в немалой степени зависит и "здоровье" губернии, поблагодарил за визит, за мудрое руководство областью вообще и городом в частности.
- Ну, городом мэр руководит. С вашей помощью, конечно, - поделился лаврами с присутствующими губернатор, добрея от приятного выступления директора атомки.
- Наш город славится красавицами... Как и вся губерния, - сказал и тут же поправил себя, многообещающе улыбаясь, Ипатьев, затронув приятную для чисто мужской компании тему. И все сразу возжелали какого-нибудь действа с длинноногими артистками в коротеньких юбочках и полупрозрачных кофточках, а может даже и в современных купальниках с упругими ягодицами наружу. Чем чёрт не шутит! - Наш город славится клубничкой...- без связи с красавицами перескочил на фруктово-огородную тему Ипатьев, разом испортив грёзы захмелевших ещё на охоте начальников.
- Пил, вроде, немного, а плетёт незнамо что, - в полголоса заметил губернский начальник какого-то отдела Кузнецов своему соседу, начальнику местного соответствующего отдела Симонову.
- Плетёт, - усмехнулся местный Симонов. - Этот никогда не плетёт просто так. Это же главный балаковский клоун и сутенёр!
- Директор станции - сутенёр? - поразился губернский Кузнецов.
- А ты что, не в курсе? - в свою очередь удивился балаковец.
- Я недавно в Саратове. Меня из Подмосковья пригласили работать.
- Понятно. Сутенёр не в смысле девочек. Он балаковскими начальниками  манипулирует. Одних подкладывает под других, а всех - под губернатора.
- А почему клоун?
- Это народ его так окрестил. Картавит по-клоунски и вечно с улыбочкой. Снисходительно-презирающая всех противненькая такая улыбочка. Сразу чувствуешь, что он - наверху общества, а ты, плебей, у него в ногах.
- Итак, - торжественно закончил речь директор атомки, суть которой шептавшиеся начальники упустили, - конкурс красавиц "Балаковская клубничка" объявляется открытым! Дмитрий Фёдорович, вам предоставляется право выбрать королеву сегодняшнего вечера. Музыка!
Сердца мужчин сладко сжались. Будут всё-таки девочки в купальниках. Не станет же Ипатьев демонстрировать размалёванных кукол в бальных хламидах!
Музыка заиграла громче и в зал по ковровой дорожке в ритме танца...
Чиновный люд не сразу осознал пикантности происходящего. В зал волнующим ручейком влились юные красавицы. Мужчины не верили своим глазам, искали контуры купальников телесного цвета на грациозных телах... Но, если не считать за одежду туфли на высоких каблуках-шпильках, девушки были      совершенно обнажены!
У мужчин спёрло дыхание. Выпучив глаза, они замерли в безмолвии. Даже молодые мужчины-официанты, прислуживавшие у столов, оцепенели с подносами в руках.
Гарцуя, как на подиуме, играя бёдрами и колыхая грудями - у всех как на подбор задорно торчащими в сторону "папы" третьими номерами, девушки вышли в центр зала и выстроились  в шеренгу прямо перед по-хански толстым пятидесятипятилетним, узкоглазым то ли от жира, то ли от рождения, губернатором. Обольстительно облизывали алыми язычками возбуждающе-красные от влажно-перламутровой помады губы, и посылали ему воздушные поцелуи.
Девушек предупредили, что оплату их работы проведут по ранжиру. Основная часть "призового фонда" достанется обольстившим губернатора. Тех, кого разберут мелкие чиновники, наградят "утешительными призами". Естественно, все старались понравиться губернатору.
Девушки стояли совершенно свободно, сложив ладошки на упругих попках и предоставив ошалевшим от неожиданного зрелища мужчинам обозревать свои "передние планы".
Губернатор первым пришёл в себя, удивлённо-одобрительно глянул на директора атомки - ну, мол, ублажил "папу"! - замотал головой, как после глотка неразбавленного спирта, смачно крякнул.
Директор, искоса наблюдавший за губернатором с не сходящей с лица скептической полуулыбкой, заметил, что "папа" явно запал на двух блондинок  с выбритыми до идеальной нежности лобками.
- На татарский манер, - заметил по этому поводу саратовец Кузнецов соседу Симонову, давая характеристики экстерьера почти всем по порядку девочкам.
Симонов пожал плечами. Он не знал, бреют ли татарки лобки.
- Слушай, а где ваши берут девочек? На проституток не похожи...
- Ипатьевский охотовед, у которого губернатор сегодня приручённого кабана расстрелял, на "конкурсах красоты в "Бездне" их "отстреливает". Те, которые идут в ресторан показывать себя голышом подвыпившим мужикам, знают куда идут и зачем раздеваются.
- Вай, шайтан! - всплеснул руками от восторга губернатор, добавил ещё что-то непонятное и жадно облизнулся, словно на разговение учуял запах жареного мяса.
- Чего он лопочет? - спросил Кузнецов, наливая себе и Симонову очередной стопарик водки.
- Кызы, девчонки, говорит, чёртовы, - пояснил старожил Симонов, знавший лексику губернатора в узком кругу. - Ну, давай, за этих коз. Тяжело им сегодня придётся.
Приятели выпили.
Заметив, что губернатор затрудняется, какой из двух красавиц отдать предпочтение, Ипатьев щедро присудил обеим девушкам главный приз - губернатора, и указал руками, куда сесть.
Красавицы потеснили мэра и самого Ипатьева. Одна оседлала губернаторское колено, и губернатор подхватил её под ягодицы, другая стала напротив, и губернаторская ладонь-пышка скользнула пальцами-сосисками между девичьих бёдер и накрыла свежевыбритое место. Красавицы помогли губернаторским ладоням устроиться поудобнее.
- Победительницам... с разрешения Дмитрия Фёдоровича, конечно, - оговорился директор-распорядитель, - предлагается исполнить восточный танец живота!
Публика захлопала, одобрительно загудела и выжидающе уставилась на "папу": благословит или откажет?
С некоторым сожалением губернатор отпустил призовые ягодицы и лобки на танец.
Девочки выскользнули из рук "папочки", грациозно выбежали в центр зала. Накручивая под музыку бёдрами, зазмеились животами.
- Якши! Вай, якши! - стонал от удовольствия губернатор.- А теперь здесь! - загорелся он желанием, жадно облизнул губы и неаккуратно раздвинул на столе перед собой посуду. Салатницы опрокинулись, фужеры раскололись.
К девочкам подскочили услужливые мужчины. Скрывая похотливые желания - а вдруг остальные девочки, подразнив глаза публики, уйдут! - подхватили победительниц под голые попки и взметнули на стол. Девушки взвизгнули. Ладони мужчин совершенно случайно скользнули туда, куда молодые жёны при народе и мужей не всегда пускают. Эти две всё позволить сегодня могли только "папе".
Губернатор, заметив неприятно-вольное обращение с выбранными им игрушками, сердито нахмурил брови. Наглецов ветром сдуло.
Девушки вытворяли  на столе что-то непотребное, объявленное Ипатьевым как танец живота, демонстрировали свои празднично выбритые персики прямо в лицо губернатору. Сколько этих "персиков", бритых и пушистых, розовых и коричневых, русских и татарских за свою жизнь губернатор перевидал и перещупал - а глаза всё равно прилипали к шевелящимся половинкам, руки тянулись ощутить их горячую мягкость.
Пока избранницы удовлетворяли похоть губернаторских очей, свите, наконец, разрешили разобрать остальных "конкурсанток". Дорвавшись  до тёпленького, чиновники чуть ли не с волчьим урчанием впивались в живые тела руками, с жадностью оголодавших хищников обсасывали девичьи губы и груди.
- Не хотите сеанс массажа, Дмитрий Фёдорович? - закончившая танец на столе девушка, завлекательно, с едва уловимой каплей превосходства улыбнулась, присела прямо перед губернатором на корточки и слегка раздвинула колени.
Губернатор тайком вдохнул запах разгорячённого голого женского тела. Как бы женщина не парфюмерилась, а стоит ей раздеться - пахнет голым телом. Ой, как возбуждающе пахнет! 
Губернаторская ладонь, наслаждаясь детской бархатистостью нежной кожи, скользнула по бедру девушки на ягодицу - так близко присела "победительница" на краю стола. Вляпавшись в тарелку с заливным, ладонь вернулась чуть назад и накрыла разломившийся пополам, выпятивший набухшие влажные внутренности персик.
"Глупая, - думал губернатор, задумчиво глядя в глаза девушки. - Не знаю, может ты и держишь в узде молодых жеребцов, единственное достоинство которых - обрезки водопроводных шлангов, болтающиеся до колен, а ублажить опытного коня с набитыми золотом и "зеленью" чересседельными сумками, готова. Купили тебя - в этом вся твоя сущность. И если отвратительный, но богатый мужик захочет тобой попользоваться, ты и ему продашься. Возможно, только чуть дороже, чем симпатичному ".
Обкатанный в многолетних интригах  "политического строительства" губернатор был опытным психологом и сразу почувствовал капельки молодого превосходства, сочившиеся из глаз девушки. Словно пробуя выжать из зрелого плода сок, губернатор медленно сжимал мягкую плоть в горсти и с любопытством наблюдал, как завлекательно-самоуверенное, чуть высокомерное выражение лица девушки - "всех вас этим местом держу, как котов валерьянкой!"- сменялось растерянным. Хватка мужской руки уже не походила ни на ласковый массаж, ни на жадное удовлетворение похоти - сок должен был вот-вот закапать. "Папа" называл эту процедуру "проверкой на послушность".
"А сейчас твоя мордашка соответствует рангу потаскушки, - думал губернатор, согнав самоуверенность с лица девчонки. - Молодая, глупая..."
Уловив, что зрачки испытуемой начали расширяться от боли, и едва удерживаемая на лице улыбка вот-вот сменится гримасой плача, "папа" отпустил изрядно помятый плод. Поощрительно похлопал девушку по этому месту: послушна, весьма послушна.
- Хочу, - напомнил губернатор о забытом предложении "массажа" и скептически улыбнулся одним углом рта. Он встал, отряхнул с руки желе, без стеснения поправил оттопырившийся перёд штанов, и скомандовал: - Ведите в массажную!
Отошёл от стола, со снисходительной улыбкой продублировал команду залу:
- Всем заняться массажём и прочими лечебными процедурами! Всем отдыхать по полной программе!
Почувствовав без губернатора полную волю, чиновный люд срывал с себя пиджаки, рубашки и штаны... Культурная программа перестала быть таковой.

"Отдыхающие" слонялись из сауны в бассейн и назад. На ходу пили водку – некоторые  из фужеров-стаканов, кто пожаднее -  из горла. Запивали минералкой "Святой источник". Кто успел застолбить – водили за  собой, как провинившихся дочерей, девушек за руки: уже и попользоваться не в состоянии, а другому отдавать жалко – больно уж хороша! Осознавая своё предназначение,  девушки покорно брели вслед за "папашками". Время от времени некоторые мужчины капризно требовали массажа. За неуклюжим любительским массажём следовало профессиональное исполнение интимных услуг. Другие не церемонились, ставили девчонок перед собой на колени. Собственно, интимным происходящее назвать было трудно, потому что совокупление шло коллективно, прилюдно и состязательно.
- Что скучаешь? - панибратски хлопнул мэра по спине "фганцуз" Моран и пьяно обнял его за плечи. - Шег ше какую-нибудь ля фам и тащи её по номегам... Ха-ха-ха! - довольно засмеялся он над собственным каламбуром.
- Подхватишь ещё... Сам знаешь, город у нас спидоносный.
- Пгезегватив одевай. Леонагдыч, вон, целый ящик велел на стол выставить. Дефицитные какие-то. Цветные, с ушами и клубникой пахнут. А в гот надумаешь сунуть - одевай два. Надёжнее. Не пгокусит.
- Тогда уж лучше гильзу шестнадцатого калибра. Медную. Такую и щипцами не прокусишь.
- У кого не стоит - тому в самый газ! - заржал Моран. - Хогошее сгетство от импотенции ты пгидумал, запатентуй! Как бывший министг здгавоохганения тебе гекомендую!
- ... Министр охренения, - буркнул вслед отошедшему бывшему мэр.
Обрюзгший от возраста и неумеренного употребления водки какой-то зам, вывалившись из сауны, где его развезло до потери разума, тащил за волосы голую девицу:
- Не хочешь, сучка. Не нравится тебе? Понравится, ещё как понравится!
Он швырнул девицу на пол и, шатаясь, шагнул к ней с явным намерением пнуть ногой. Пьяная девица нехотя завизжала.
Шедшие мимо мужчины подхватили разъярённого зама под руки, влили ему в рот для прочищения мозгов полстакана водки. Немного повозмущавшись, буйный начальник впал в каталепсию. Он  долго стоял на месте, безэмоционально поводя вокруг бычьими глазами, потом сделал пару шагов к стоящей у стены пальме, намереваясь помочиться в неё, даже изготовил на ходу аппарат. Но, не дойдя до экзотического унитаза пару шагов, беззвучно оплыл голым уродливым телом на холодный каменный пол, свернулся по собачьи калачиком, и выпустил из головы в пространство остатки сознания, а из мочевого пузыря под себя - огромную лужу.
- Зачем всё это? - недоумевая, обвёл взглядом зал Симонов. Они с Кузнецовым так и сидели за столом, удовлетворённо поглядывая на три пустых и четвёртую ополовиненную бутылку с очень дорогой, судя по красивой таре и отсутствию противного вкуса, водкой.
- Н-ну-у... Весь цивилизованный мир так отдыхает, - попытался объяснить происходящее пьяненький Кузнецов.
- Цивилизованный? - засомневался Симонов.
- Н-ну-у... Демократический, - уточнил захмелевший саратовец из Подмосковья. - У нас там все так отдыхали.
- К чему такой маразм? - задумчиво пожал плечами Симонов, не понимая смысла происходящего. - Животность! Можно ведь культурно, в номере, один на один, чтобы никто не мешал...
- Ж-животность? А ч-человек - кто? Бывшее животное! В человеке что главное? Инстинкты! Инстинкты, переданные нам потомками… Нет, предками… Одним словом, животными. Против инстинктов не попрёшь! А какой инстинкт самый главный? Инстинкт размножения самый-самый. А чтобы размножаться и не вырождаться, лучшим надо соревноваться, бороться за самку. Вот они и соревнуются. Животный инстинкт! Н-наливай!
- Эти - лучшие? Эти - чтоб не вырождаться?!
- Раз сидят наверху, значит лучшие, - пьяно мотнул головой Кузнецов. - Значит смогли!
- Какое ж тут соревнование? Кто сидит выше - трахает всех нижесидящих.
- Это и есть соревнование. Если смог залезть на самую высокую жердочку - имеешь право гадить на головы всех нижесидящих и трахать всех мимолетящих. Закон курятника! И всё р-равно, инстинкт размножения - благо природы! Наше право - пользоваться её благами. Потому что мы - хозяева природы. Д-давай выпьем!
- Хозяева... - тяжело вздохнул Симонов. Посмотрел на лежащего у пальмы в испущенной под себя луже голого "хозяина",  вздохнул ещё тяжелее. - Скоро совсем в природу уйдёте, хрюкать начнёте.
По краю бассейна, шатаясь и спотыкаясь на ровном кафеле, шла девица. Поскользнулась, сильно ударилась ногой о кафельный бордюр, упала в бассейн. Погрузившись в глубину, пьяно-медленно шевелилась, пучила глаза, по-рыбьи открывала-закрывала рот, захлёбывалась и медленно тонула.
- Утонет, - понаблюдав без интереса за девицей, констатировал факт один из двух мужчин, расположившихся с выпивкой и закуской на берегу... то есть, на краю бассейна.
- А и хрен бы с ней, - восприняв надвигающееся событие, как незначащее, согласился с неизбежностью финала второй.
- Потом разбирательство будет. "Папа" узнает, что мы видели - с собой больше не возьмёт. Здесь же всё записывается.
Начальники лениво посмотрели на потолок, разыскивая там глазки видеокамер.
- Ну, спасай.
Инициатор "спасения на водах" дожевал кусочек сервелата, бросил девице круг. Круг плавал в стороне, а девица, двигаясь всё медленнее, продолжала тонуть.
Мужчина выпил водки, поставил стопарик на кафель, нехотя слез в воду. Многоэтажно и неторопливо выругался, вытолкнул девицу на поверхность. Подсунул под утопающую круг, для устойчивости запихав её объёмистые груди в отверстие круга. Так же неторопливо вернулся на место.
Проблевавшись, отплевавшись и отсморкавшись, отогнав от себя хлопья извергнутого, девица стала пить испоганенную, голубую от медного купороса, как и положено в бассейнах, воду.
- Отравится, - безразлично заметил "спасатель".
- Хер с ней, - пожал плечами его приятель. - Сегодня не окочурится, а завтра нас здесь уже не будет.
- Распорядись, чтоб солярий заперли! - крикнул кто-то из персонала профилактория, проходя по банкетному залу и с брезгливым выражением на лице разглядывая "отдыхающих".- А то завалится какой придурок загорать, да уснёт. Будем потом жареное мясо с кушетки соскабливать!
- Такой отдых должен способствовать производительному труду! - наставлял подчинённых появившийся откуда-то, довольный больше обычного, губернатор. Победительницы обнимали его с двух сторон за руки, ладони "папочки" покоились на  бритых персиках "победительниц конкурса". - Поэтому мои подчинённые занимаются любовью не только дома, но и на работе, не только в местах отдыха, но и в кабинетах, и даже на рабочих столах. У них есть пример для подражания! - гордо заключил губернатор.
"Папу" никто не слушал.
"Оторвались на всю катушку, - думал губернатор, оглядывая зал. - Интересное кино мне потом фээсбэшники покажут!"
Начальник местного ФСБ, тупо глядя в грудь местному же прокурору, тыкал пальцем ему в живот:
- Для меня оскорбительно, что мою шлюшку трахнет кто-то другой!
Его шлюшку уже оттрахал "главный сутенёр" и передал своему главному инженеру. А через скольких она прошла до того - сама сбилась со счёта. Не желая того, она чем-то манила мужиков. А ведь рядом были свободные подруги.
"Как кобели вокруг течкующей дворовой сучки, - думал Симонов. - Так изъелозят, что аж до пупка скользкая. И без разницы, сколько уже прыгали на неё. Только место освободится - следующий торопится залезть. Бедные "конкурсантки"! Кто помнит о блистательности вашего парадного выхода? Сейчас вы нужны только для удовлетворения  похоти самцов. Да и сами вы им, в принципе, не нужны. Нужна лишь часть тела между коленками и пупком. Разве можно после такого остаться юными женщинами, способными любить, рожать детей для любимых мужей, воспитывать сына или дочь? Если и родите - кого воспитаете? Подобных себе, за деньги готовых раздвигать ноги до омозоления?"
- Если её не оставят в покое, я всех пер-р-рестреляю! - заявил начальник ФСБ, размашисто махнув рукой в одну сторону, а губами – в другую. - Табельное ор-р-ружие всегда при мне!
Прокурор глянул ниже пояса голого "силовика" и усмехнулся:
- Твоё табельное сегодня не заряжено, стрелять не будет.
- А в морду хошь? - спросил начальник ФСБ, обнимая прокурора за шею и насильно прижимаясь холодным, неприятно потным, как у лихорадящего больного, лбом к прокурорскому лбу. - Нас в КГБ единоборствам учили, восточным, когда ты и не знал, что это такое, - доверительно ласково поделился  он секретом с товарищем.
Отступив от прокурора на два шага, начальник ФСБ стал в стариковски неуклюжую боксёрскую стойку, отвесив до дистрофически тощих колен пузыреобразнй живот, обтянутый дряблой кожей. Размахнулся, намереваясь повергнуть прокурора мощным ударом пятки в голову, но дрыгнул ступнёй гораздо ниже  пупка противника. Не справившись с собственной инерцией, громыхнулся на пол. Ведь после обучения в КГБ единоборствам прошли десятилетия, насыщенные не тренировками, а пьянками. Да и кэгэбэшно-фээсбэшные связки потеряли эластичность, а артрозные суставы - подвижность. К тому же избыток алкоголя вывел из строя мозжечок, а движения выполнял автопилот. Который был так же пьян, как и его хозяин.
- Еббиноборец, - презрительно процедил прокурор.
- Насмехаешься? - вставая на четвереньки, покраснел лицом то ли от злости, то ли от напряжения начальник ФСБ. - Я вызываю тебя на дуэль! На саблях! Я из тебя двух сделаю! По-кавалерийски  надвое развалю! Мы тренировались на заключённых! Я не позволю, чтобы мою шлюшку трахал кто попало!
- Слушай, - прокурор схватил за руку девицу, с осоловелым лицом бредущую мимо. Девица была явно не та, о которой бесновался фээсбэшник. - Ублажи ты его Христа ради!
Девица профессиональным взглядом оценила незаряженный "табельный прибор" начальника ФСБ, болтавшийся под обвислым стариковским брюшком, и скептически хмыкнула:
- Тут укротитель змей нужен, на дудочке играть. Другим способом это приспособление не поднять.
- Иди, иди, - подтолкнул её прокурор.
Уложив фээсбэшника на кровать, девица прилежно помассировала похожую на мошонку старого карликового мерина складку кожи между ног начальника, затем честно попыталась исполнить оральный секс. Но вялая сморщенная кишочка в полмизинца величиной не была способна  ни к какому сексу. Да и уснул клиент.
Позевнув, девица выключила свет и со вздохом тяжело уставшего человека легла  под бок начальника: лучше спать рядом со смердящим полумертвецом, чем отдавать себя на растерзание пресыщенным, рвущим плоть лишь от жадности полуживотным.
               
                2
               
- Владимир Александрович, говорят, в молодости вы любили выпить и перекинуться в картишки? Некоторые боятся, что вы проиграете городской бюджет!
Молодая корреспондентка   задорно взглянула на Гусева, надеясь на присутствие у него чувства юмора. Для встречи с одним из главных претендентов на пост мэра, с крупным в масштабах провинциального города бизнесменом Владимиром Гусевым, она подготовила "неудобные" вопросы - нет смысла спрашивать о том, что известно всем. Хотелось написать так, чтобы о статье спорили, спрашивали друг друга: "Читал? Там такое!.." Но даже привычка быть немного "папарацци" не смогла заглушить опасений за себя и результат интервью: кто их знает, этих новых русских!
- И пропить, если исходить из логики вопроса. - Гусев утвердительно кивнул головой и сделал жест, словно отодвинул корреспондентку ладонью. Затем сплёл руки, будто замёрз, и, облокотившись о стол, навис над сидящей в кресле корреспонденткой. - Выпить, спеть и станцевать я готов в кругу друзей. К сожалению, это случается всё реже. Очень много работы. Да и машину я вожу сам, так что даже в праздничные дни часто обхожусь минералкой. Совершенно не пью во время поста...
Корреспондентка поняла ненавязчивый намёк бизнесмена на его религиозность. Но афишировать для публики своё рвение в пост, это... это неправильно. Пост - глубоко личное, пост - для очищения своих  и только своих тела и души, а не для похвальбы перед любопытствующим электоратом.
- ...И делаю это не по принуждению, а по велению души. К тому же в молодости я занимался профессиональным спортом, а алкоголь и спорт несовместимы.
"Штампованная пропаганда здорового образа жизни в процессе интервью. Спортсмен, непьющий, верующий, трудяга - да он же просто находка для народа! Сколько положительных качеств у кандидата в мэры!" - усмехнулась в душе корреспондентка.
Гусеву нет ещё сорока, как и многим теперешним хозяевам. Говорит без запинки - наверняка заранее обдумал ответы на переданные ему вопросы. Но речь корявая, оратор из него никудышный. Родился в рубашке, если судить по тому, как быстро разбогател, но явно без галстука: хоть и носит добротный костюм, а шея привыкла к воротникам нараспашку. Как и, опять же, у большинства нынешних "новорусских". Высокий, даже какой-то большой. По-боксёрски сутулый, с пивным довеском к нетолстому телу в виде распластавшегося над брючным ремнём довольно заметного живота. И есть уже какая-то рыхлая тяжесть в недавно ещё поджарой фигуре. Узковатый невысокий лоб широкоплоского лица в бледно рыжих, нелюбимых народом из-за Чубайса конопушках, перечеркнула жидкая прядь блондинистой чёлки "под Гитлера". А может под того же Чубайса - у них чёлки похожи. Мясистый комковатый нос с красным, в рябинках, кончиком, несоразмерно длинной каплей стекает со лба между близко поставленными глазами. Блёкло-голубые, слегка виноватые глаза вроде бы малоподвижны, но постоянно ускользают от прямого взгляда собеседницы, щурятся, словно отвыкли от яркого света. Нос висит гораздо ниже подтянутых к глазам щёк, похожих на недоразвитые намётки грудей  у нескладной мосластой девчонки. Губы узкие, нечётко очерченные, бесцветные. Маленький круглый подбородок  как бы сдвинут на сторону.
"В глаза избегает смотреть, - заметила корреспондентка и сразу почувствовала себя увереннее. -  Стеснительный или совесть неспокойна? Про излишнюю стеснительность вряд ли подумаешь при наличии у него четырёх детей от двух жён. А совесть... Кто ж её знает, ту гусиную тайну?"
- Каким видом спорта занимались?
- В детстве я жил в "клопятниках", там надо было уметь драться. Поэтому пошёл в бокс. В армии стал кандидатом в мастера спорта.
Говорит Гусев подчёркнуто весомо, словно убеждает в своей несомненной правоте. Разговаривая, не жестикулирует, как большинство людей, а сжимает кулаки, подтягивает их к животу и сам словно сжимается. Так он закрывал уязвимую часть тела в боксёрских поединках.
- Не с тех ли времён ярлык бандита? - спросила корреспондентка и затаила дыхание от собственной наглости, ощутив себя птахой, собирающей крошки хлеба под носом у дремлющего котищи.
Гусев принял вопрос спокойно, ответил серьёзно:
- Можно ли моё детство назвать бандитским? Я думаю, драки между мальчишками к бандитству имеют мало отношения.
"Смотря ради чего драться. Есть и детское бандитство, которое взрослеет вместе с его носителями", - подумала корреспондентка.
- Если моё драчливое детство кто-то хочет назвать бандитским - ради Бога! Но на том моё бандитство и заканчивается. Из детства в жизнь каждый идёт своей дорогой и не несёт ответственности за других. У меня очень много  знакомых, все разные. Есть, которые падали на скользкой дороге и зарабатывали соответствующее клеймо на лоб. Время сейчас непростое… - Гусев на секунду задумался. - Я за них не в ответе, но не открещиваюсь ни от кого в своей жизни. И если встречу на улице друга детства, всегда протяну ему руку.
"Падали на скользкой дороге... А если шли по скользкой, да исхитрились не упасть - это как? Нет, не от времени зависит, честный ты человек или бандит", - думала корреспондентка. Готовясь к интервью, она расспрашивала знакомых о Гусеве: кто он? Народ в основном пересказывал слухи. Фактом было, что раза два в неделю на хоккейной площадке в жилгородке Гусь гоняет шайбу вместе с самыми крутыми в городе "братками". Сомнительно, что при таком тесном общении у них не велось совместных дел.
- Скажите...- корреспондентка споткнулась об очередной свой "неудобный" вопрос.
- Пожалуйста, пожалуйста,- снисходительно поощрил девушку Гусев и мельком взглянул на неё, словно приценился. По безразлично соскользнувшему взгляду девушка поняла: она или недостаточно юна, или не слишком привлекательна, чтобы за неё зацепился глаз этого сытого мужчины.
- Говорят... у вас две семьи?
- Точнее, я содержу две семьи. У меня дети от двух жён. А кто у нас нынче не грешен этим делом? Но многие мужики плюют на "ошибки молодости" и забывают о чадах и некогда любимых жёнах, как о старых игрушках и стоптанных башмаках. Все мои дети для меня одинаково дороги. Всех я поставлю на ноги. Денег хватит. Не хочу, чтобы они испытывали в чём-то нужду. Я рос в бедности, знаю, что такое нужда. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, мать сказала: "Иди, зарабатывай на жизнь сам!"  Я был простым рабочим парнем, начинал слесарем по ремонту автомобилей. Могу сказать, что теперь заработал на жизнь себе и своим детям.
"А на Руси говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся, - подумала корреспондентка. - Сегодня ты богач,  а завтра - банкрот. Вчера ты сделал себе деньги, а завтра твои же компаньоны тебя "сделают"!"
- Но откуда у "простого рабочего парня" капиталы, позволяющие ему контролировать деятельность пивкомбината, мясокомбината, аэропорта, входить в совет директоров "Гэсстроя"?
- Началось с того, что мой друг стал директором созданного при "Резинотехнике" торгового дома "Пластик" и пригласил меня заместителем...
"Интересно, как можно приглашать в заместители директора крупного торгового предприятия человека без образования, автослесаря, абсолютно не знакомого с торговлей?"
- Во время автомобильной лихорадки тех лет заниматься торговлей запчастями было очень прибыльно. Начальный капитал оттуда. Потом мы с братом решили попробовать себя в ларёчном бизнесе.
"В мелочь ушли?"
- Получилось. Одними из первых в городе открыли оптовую торговлю.
"Опять по крупному?"
- Тоже дело пошло. Накопленные деньги вложили в одно производство, потом в другое.
- Так просто? Мои знакомые пытались заниматься бизнесом. Сколько ни лезли из кожи, не смогли разбогатеть,!
- Кто сказал, что просто? Мы не боялись рисковать, просчитывали шаги, старались предвидеть повороты конъюнктуры. Когда все покупали, мы продавали, когда все продавали -  мы покупали. Все продавали ваучеры - я покупал.
- Народ продавал ваучеры, чтобы купить хлеб!
- Или водку. Я уже рассказал, что из родительского дома выпущен в "свободный полёт" - свободным от какого-либо капитала. Наверняка многие ваши друзья-предприниматели начинали с лучшими исходными возможностями, чем я. Не смогли использовать преимущество - их дело. Не такие уж большие деньги мне понадобились для установления контроля над безнадёжно убыточными предприятиями. На пивкомбинате я сделал это за месяц. Получилось как... Бизнесмен из Ульяновска приобрёл за ваучеры двадцать один процент акций пивкомбината. Купил, а работать не смог, потому что жил в другом городе. Я перекупил его акции. Часть коллектива, видя неизбежность гибели  предприятия при существующем положении дел, отдали свои акции мне в доверение. Другие продали. Все мы хотели возрождения комбината.
Гусев обиженно посмотрел на корреспондентку и продолжил:
- Приобрести контроль не трудно, сложнее поднять предприятие на ноги. Постарались - подняли. Когда увидели, что получается, взял азарт. Если с этим справились, почему не попробовать на другом?
Гусев развёл руками: вот так, мол. Насупившись, отвернулся к окну.
- В начале разговора я спросила вас о картах, - продолжила пытать бизнесмена настырная газетчица.
- Карты? В студенческие годы я не только разгружал вагоны, как другие студенты, но и играл в свару. Это был один из способов зарабатывания денег на жизнь. Ну а последние десять лет мне не до карт. Интересы других масштабов и направлений.
Гусев задумался. Он вспомнил волнующую ночь, блеснувшую в его жизни великолепным бриллиантом три года назад. Актёрствовал он тогда от души!
Гусь попал в "мясную" компанию случайно. Народ играл "номенклатурный", в возрасте. Гуся держали за  молодого, снисходительно похлопывали по плечам.
Гусь сразу понял, что игроки за столом не профессионалы, и решил играть по крупному. Для затравки спустил приличную сумму, изобразил  панику, горе. Потом, "удивляясь везению", начал потихоньку отыгрываться. Подцепил на крючок директора мясокомбината, лишил его наличности. Тот поставил на кон акции предприятия и, естественно, проигрался в прах.
Получил  долг без особых проблем. Пришлось, правда, убедить директора, что карточный долг  выше чести жены и дочери...
- Сплетен обо мне много и разных. Меня, например, называют - всё равно ведь спросите! - наркобароном. Чушь! К наркотикам не имею никакого отношения. Но кому-то надо раздуть эту сплетню. А надо это моим политическим оппонентам. Клевещут от бессилия в бизнесе  и от неумения вести честную политическую борьбу. "Наркобарон!" - по-другому они не могут объяснить, откуда у простого рабочего парня деньги и почему у него всё` так удачно складывается в жизни.
- А, правда, что вы находитесь под следствием?
- Одно дело уже закрыто - были претензии по долгам аэропорта. Пришлось брать ссуду в Экономбанке, закладывать на невыгодных условиях  прирельсовый склад. Расплатились. Другое дело висит надо мной дамокловым мечом давно. "Прекрати бузить,- говорит мэр, - и всё станет на свои места". Ни для кого не секрет, что мы с ним конкуренты. Вот мэр и держит меня на крючке. Одна подписка о невыезде чего стоит. Ехать в Москву по делам предприятия - отпрашивайся у следователя. В федеральную авиационную службу в Самару - отпрашивайся. Проверки бухгалтерии, допросы работников. И так три года. Естественно, косые взгляды в сторону руководителя: "На хрена нам твоя политика, зарплату давай!" Что ж, они по-своему правы.
Гусев задумался. Но не о задержанной зарплате своих работников, а о том треклятом бензине, из-за которого следователи портили ему кровь. Казалось, на сто процентов прикрытое дело... Докопались, сволочи! Нет, без того бензина не смог бы он сейчас развернуться. Те деньги здорово его подняли. Ничего, рассосётся потихоньку. За силу, которую он тогда получил, и  потерпеть можно!
Гусев удовлетворённо хлопнул себя по коленям и молча распрямился. Не поднимись он тогда, не смог бы сейчас уговорить заводских дать ему ссуду на десять лимонов. Серьёзный разговор ведут только с серьезными людьми. С людьми, умеющими перекладывать большие деньги с места на место так, чтобы оставалось себе и дающим. Поэтому и дали ему беспроцентную ссуду. И безвозвратную. А что они хотели? Раз с ними поделился, значит безвозвратную. Теперь это их проблема, как общий долг списать. Завод большой, есть где деньгам затеряться. И головы у них большие, лысые, пусть думают.
Гусев удовлетворённо захрустел костяшками пальцев, выламывая их из суставов. Корреспондентка непроизвольно поморщилась.
"На самодовольного гусака похож",- подумала она. Его, собственно, за глаза и звали Гусём.
"Дотошная девчонка, хорошо поковырялась в моих потрохах. Пора закругляться", - подумал Гусев. Кивнул головой своим мыслям, взглянул на корреспондентку.
            - Ты ведь из нашей газеты?
Девушка достала из сумочки удостоверение, показала Гусеву.
Года три назад Гусев учредил городскую газету под современным названием "Наша цель – рыночные отношения". Газета стала рупором и проводником гусевских  идей и политики. По содержанию газета была скандально-бульварной, специализировалась на слухах и информации "из замочной скважины". За счёт своей скандальности стала самой многотиражной газетой города. Сначала читатели называли газету по первой половине заголовка "Нашей целью", а позже, в соответствии с содержанием, "реформировали" в "Нашу цельку". И корреспондентов газеты, большинство из которых были женского пола, стали называть "наши цельки". Чаще произнося название без мягкого знака.
- Я редактору уже распорядился, как писать, - указал Гусев пальцем в пространство за спиной корреспондентки. -  Тебе тоже поясню. Не поленюсь. Информацию давайте дозировано, обыватель не переварит всё сразу. Мои недостатки, даже большие, обязательно покажите в газете. Но представьте их в виде мелких оплошностей и случайностей. С кем, мол, не бывает. Лучше самим покаяться в "невинных" грешках, чем ждать, когда их раскопают враги и раздуют до слоновьих размеров. А вот всё, что касается мэра и его команды, отражайте только с чёрной стороны. Для народа я должен стать спасительным светом в "мэрзкой" черноте. Даже их хорошее выворачивайте наизнанку. Успешно провели международный танцевальный конкурс? Плохо! Транжиры! Лучше бы деньги на городские нужды потратили. Не послали танцевальный коллектив на конкурс за границу? Отвратительно! Для детей не могут денег найти! Как вас учил московский спец? Диффамация противника, нейролингвистическое программирование и зомбирование электората,- слегка запинаясь, с трудом выговорил непривычные термины Гусев.- Зря, что ли, я ему деньги платил? Делайте, как он учил. Там, где упомянута фамилия мэра, должен быть негатив. И там, где негатив, должно быть упоминание мэра. Пусть невпопад - пройдёт время и у народа выработается условный рефлекс: «Где мэр - там грязь!". Пройдёт время и при упоминании мэра электорат рефлекторно потянет блевать!
Гусев рассмеялся шипящим, почти безголосым смехом. Так шипит вожак в гусиной стае, собираясь ущипнуть идущего мимо человека.

                3

- Будем толкать тебя в депутаты,- сказал Филиппыч. - А что? Сильно умные там, что ли? Митряева сильно умная? Или Смурнов?
Поспорив с Филиппычем и поразмышляв, Антон согласился. Да, культуре, здравоохранению и "социальной политике" он принесёт больше пользы в депутатах, чем в рядовых избирателях.
- Мы попросим поддержки у ветеранов,- планировал Филиппыч, ероша седую бороду.- Что они коммунистов поддерживают? Вон, Власова - коммунистка, а за что в  Совете голосует? За повышение квартплаты народу и зарплаты депутатам! Ты врач, писатель... Говоришь, к врачам народ остыл? Мы тебя как писателя будем раскручивать! Нас, писателей, в городе всего трое...

В газетах и по телевидению объявили о досрочных выборах  и о начале предвыборной кампании. Почему досрочно - никто не знал. На то была мэрская воля. Может, потому что так делали другие мэры и губернаторы на своих выборах, чтобы у их конкурентов оставалось меньше времени на предвыборную подготовку, может по другим причинам...
Антон сходил в избирком, с единственного экземпляра "Положения о выборах" переписал, какие надо собирать документы перед подачей заявления. У знакомого отпечатал на компьютере бланки подписных листов. Через неделю пришёл оформляться.
То ли желающих избираться пока не было, то ли желающие собирали бумаги - избиркомовцы скучали без посетителей, сонно разглядывали старые газеты.
Секретарь избиркома записала Антона в свои тетрадки, выдала набор зачернённых неотлаженным ксероксом бланков для заполнения, справку для открытия счёта в банке и форму подписных листов.
- А я уже отпечатал бланки для сбора подписей,- показал Антон свои бумаги.
- У вас графы расположены вертикально по листу, а в образце горизонтально. Надо точно по образцу, - отвергла его самодеятельность суровая женщина-секретарь.
Антон вздохнул. Придётся ещё раз кланяться  знакомому, чтобы переделал  бумаги.
Зашёл в банк, открыл счёт. Тут же попросил вложенную тысячу перевести в Саратов, на счёт типографии, где писатели печатали свои книги - там полиграфические услуги дешевле.
- На каком основании? - механически и без эмоций спросила молодая контролёрша.
- В смысле?
- Основание, бумага нужна, почему вы деньги переводите.
- Чтобы печатать предвыборные листовки.
Контролёрша недовольно посмотрела на Антона.
- Чтобы с этого счёта перевести на тот, нужна бумага, на основании которой мы сделаем перечисление, - объяснила молодая бестолковому клиенту прописную истину, известную, по её мнению, всему миру.
- Но это же мои деньги! Куда хочу, туда и перевожу! - попытался возмутиться Антон.
Контролёрша взглянула на Антона как на законченного придурка - даже не обиделась. Безнадёжно вздохнула и устало побрела вглубь помещения, где за столом, прикрываясь важными бумагами, надзирала за подчинёнными породистая симпатичная женщина. Если бы не хищный взгляд, её можно было бы назвать красивой.
Выслушав подчинённую и оценивающе взглянув на Антона, стоящего с подчёркнуто безразличным выражением лица, начальница решила, что эту жертву она одолеет с первого броска. Не маскируясь в складках местности, плавно огибая попадающиеся на её пути столы, пружинящей походкой уверенной в себе тигрицы приблизилась к окошку в стеклянной перегородке.
- Заведующая,- буркнула контролёрша.
- Чтобы перевести деньги в типографию, нужен счёт-фактура на заказанную продукцию. Из типографии. Вы у нас не первый,- терпеливо предупредила возражения заведующая и посмотрела на Антона таким красноречивым взглядом, что ему стало ужасно стыдно за кучу хлопот, причинённых занятым людям из-за несчастной тысячи деревянных, нищенски выделенных им на производство дешёвеньких предвыборных листовок.
- Понял, - неискренне бодро сказал Антон, с двух нот угадав мелодию бессмысленности сопротивления, забрал сберкнижку и с поддельным видом сохранённого достоинства пошёл к Филиппычу.

Счёт-фактуру привезли, деньги перевели, но досрочные выборы губернатор отменил за незаконность, и объявил законные, месяцем позже.
Через месяц Антон пошёл в избирком переоформлять документы на "законные" выборы. Потом отправился к приятелю в третий раз переделывать подписные листы, чтобы дата соответствовала новым срокам выборов.
Совет ветеранов дал команду пенсионерам микрорайона, где хотел баллотироваться Антон, помочь ему в сборе подписей.
Бабушки и дедушки, разобрав подписные листы, пошли по знакомым.
- Антон Викторович, вас многие знают, подписываются с удовольствием, - сообщали активисты.
- Ко мне подходили другие кандидаты с просьбой заняться их подписными листами,- рассказывал старожил микрорайона, знавший всех стариков в округе. - Я сказал, что поддерживаю вас,  и отказался. Вы знаете Сёмину? Она из социальной защиты. Тоже подписи собирает.
- Вроде слышал, - кивнул Антон. -  Это не она у предыдущего мэра за махинации с квартирами была под судом?
- Её простили в связи с  плохим семейным положением и слабым здоровьем. Так вот, она интересовалась, за кого я хлопочу. А когда узнала, что за вас, сказала, что вы ей не конкурент.
- Соцзащита... - задумался Филиппыч. - А не проходная ли она пешка Уточкина? Если так - тебе кранты.
- Как это кранты! - возмутился за Антона пенсионер. - Скольких я знаю, все за него собираются голосовать! Они и в семьях проведут работу!

Сто пятьдесят необходимых, двадцать три запасных - итого сто шестьдесят шесть подписей. Для верности набрали двести. Из двадцати подписных листов отобрали восемнадцать самых надёжных, четыре подписи с нечёткими буквами вычеркнули, понесли  в комиссию.
- А где договор с типографией, в которую вы перечислили деньги? - спросила Антона принимающая в комиссии документы самоуверенная молодая фифочка, похожая на школьницу, отведавшую сладкий, головокружащий вкус власти из рук деловой мамы, властвующей в  важном кабинете неподалёку.
- Мы договора не составляли, - пожал плечами Антон. - Мы с ними давно работаем, безо всяких договоров. Перечисляем деньги - получаем продукцию. Друг друга никогда не подводили.
- Нужен договор.
По безапелляционности голоса Антон понял: без договора разговаривать с ним не станут.
- Когда последний день приёма документов?
- Послезавтра.
"Если Филиппыч завтра поедет в Саратов и привезёт договор, послезавтра мы успеем сдать документы", - прикинул Антон, собирая отвергнутые бумаги.
- Тут эта... Тут листы вверх, а один боком, -  подошёл к секретарю "крутой" с мобильником в одной руке и массивным золотым перстнем "цыганской" отливки на пальце другой.
- Поверните его вместе со всеми - снизойдя до уровня интеллектуального развития будущего кандидата в депутаты, важно разрешила секретарь.
"А мне "боком" не разрешила", - невесело подумал Антон.

Вручив Филиппычу полторы сотни на проезд, Антон спровадил его в Саратов. А вечером Филиппыч припылил к Антону.
- Похоже, наши выборы закончились,- сообщил он, едва Антон открыл дверь.
- Я к этому готов. Недавно читал книгу какого-то психолога. Если вам долго везло, готовьтесь к крупному провалу, пишет он. Так что пусть нам лучше здесь не повезёт, чем в литературных делах.
- Это нам везло?! - взвился Филиппыч. - Сквозь чиновников, как сквозь колючий кустарник продираемся!
- Если продрались, значит, везло,- стоял на своём Антон. - Что в Саратове?
- Интересно, почему у других кандидатов таких проблем нет, как у нас с тобой? - не торопился с ответом Филиппыч.
- Я раньше времени перевёл деньги в типографию. У других кандидатов денежки пока на сберкнижках лежат, ждут команды.
- Понятно. Тогда всё сходится. Договор с кандидатом в депутаты типография может заключить только при наличии у него документа, подтверждающего, что он внесён в избирательные списки, как кандидат. Я там к юристу ходил...  Полтинник, кстати, отдал.
Кивнув в знак согласия головой, Антон вытащил из кошелька пятидесятирублёвую купюру и положил перед Филиппычем.
- И он разъяснил, как правильно вести предвыборную кампанию. Есть миллион возможностей подловить нас на нарушении и не допустить до выборов. Одну ошибку ты уже сделал. – Филиппыч спрятал банкноту в карман и  почесал бороду, вспоминая варианты других возможностей  их недопущения до выборов.- Выступаешь ты, например, в школе с предвыборной программой. Обязательно должен заключить договор с директором школы, что он предоставляет тебе помещение для выступления.
- Бесплатно же!
- И в договоре написать: бесплатно. И то, что мы напечатали бланки подписных листов у твоего приятеля - это нарушение. Надо было снять деньги с предвыборного счёта и заказать в типографии. А если  печатали у приятеля, надо было снять деньги со счёта, купить бумаги, краски для принтера, отпечатать, а в качестве оправдательного документа предоставить чек из магазина канцелярских принадлежностей, где брали бумагу и краску. А если едешь в другой конец города выступать, должен автобусные билеты собирать и подклеивать их для отчёта.
- Ну, это ты лишнего загнул!
- Чуть-чуть. Но если у них будет желание, они нас на этом "лишнем" могут подрезать.
"Неужели найдутся эти подлые "они", которые захотят гнусным образом  не допустить  меня до выборов?- скептически подумал Антон.- Ведь всё решает голосование!"
- Так что договора я не привёз,- закончил Филиппыч. - Завтра попробую с кем-нибудь из мэрии переговорить, чтобы помогли.
На следующий день часов в десять Филиппыч примчался к Антону на работу:
- Бери документы и дуй к Уточкину, он обещал помочь. "О чём разговор,- говорит. - Утрясём ваши проблемы!"
После работы Антон поехал в мэрию. Дождался, пока секретарша впустит его к Уточкину.
- Здравствуйте, Геннадий Николаевич. Филиппыч рассказал вам о наших проблемах?
- Напомни-ка, что у вас за проблемы.
"Врёт, зараза, - подумал Антон. - Всё он помнит!"
- Чтобы оформить меня кандидатом в депутаты, нужен договор с типографией, куда мы перебросили деньги на печать предвыборной документации. А типография не заключает договора, пока не будет документа, что я кандидат в депутаты. Замкнутый круг.
- Проблема, когда в нашем возрасте аппарат на полшестого глухо зависнет… А договора разные - это не проблема, - добродушно усмехнулся Уточкин, поднял телефонную трубку и попросил секретаршу позвать Кузьмина. Антон знал, что Кузьмин в избирательной комиссии лицо допускающее - проверяет подлинность подписей и прочих бумаг.
Антон слушал, как секретарша в предбаннике набирает телефонные номера, отыскивая по кабинетам неуловимого Кузьмина, молчал. Уточкин просматривал и подписывал какие-то бумаги.
- Если у вас по шестому округу есть проходная кандидатура, скажите, я сниму себя, - произнёс Антон.
- Нет, что ты. Я в эти дела не вмешиваюсь, - не поднимая головы от бумаг, между прочим, и очень естественно ответил Уточкин.
Антон не поверил ему.
- Кузьмин на заседании, - доложила, наконец, секретарша.
Пару секунд подумав, Уточкин поднялся и вышел из кабинета. "В избирком пошёл", - предположил Антон.
Через некоторое время Уточкин вернулся. За ним шла та фифочка, которая объясняла бестолковому Антону, что без договора с типографией в кандидаты ему не попасть.
- Антон Викторович у нас ищет лавров на стезе депутатства, - пошутил Уточкин. Словно бы с ухмылочкой пошутил. Антону шутка не понравилась.
- Я уже вышел из возраста, когда думают, что депутатство - стезя, на обочине которой развешены лавровые венки.  По моему, депутатство - тяжкий, к тому же довольно грязный труд.
- Помоги ему, Наденька, - никак не отреагировав на тираду Антона, велел Уточкин, усаживаясь на своё место и пододвигая ближе очередную кипу бумаг.
- Ну, давайте, что у вас там, - тоном простившего великую обиду ребёнка произнесла фифочка, пренебрежительно опустив уголки ярко алого ротика  книзу.
Антон подал ей два листка финансового отчёта, рассказал проблему.
- Я деньги перечислил, но они лежат в типографии неиспользованные.
- Если неиспользованные, значит всё просто, - пожала плечами фифочка и не задумываясь жирно исправила написанные Антоном в многочисленных графах цифры.
- Но деньги со сберкнижки уже ушли в Саратов, в типографию, - указал Антон на графу, обозначавшую количество денег, снятое со счёта.
- Раз денег нет, значит так, - пожала плечиками фифочка и мигом, ещё жирнее, исправила свои  цифры на те, которые до неё написал Антон. - Вот так.
- Так будет правильно? - спросил недоверчиво Антон.
- Естественно! - фыркнула фифочка, поражаясь недоверию клиента к её профессиональным действиям.
- Как быстро и как просто решаются проблемы! - восхитился Антон исправлению цифр туда-обратно и оставлению их в первоначальном написании, но жирно испачканными. - И переписывать не надо?
- Не надо. Я же исправляла! - сакцентировала фифочка на "я", гордо встала и подчёркнуто грациозно пошла к двери.
- Мне только остаётся констатировать факт, что в мэрии вы - один из влиятельнейших специалистов, - похвалил спину фифочки Антон.
Высокомерно улыбнувшись через плечо, влиятельнейший специалист покинул кабинет.
- Вот и все проблемы, - оторвался от бумаг Уточкин.
- Большое спасибо, - поблагодарил Антон Уточкина за содействие в бесполезной пачкотне документов.
- Иди, сдавай и - успехов тебе!

- Мы вот что сделаем, - выдвинул  очередную идею Филиппыч, - заставим  саратовских писателей работать на нас.
- Это как? - хмыкнул Антон. Идеям, бьющим из Филиппыча фонтанами, он уже давно не удивлялся.
- Договоримся, чтобы они приехали в Балаково и провели выездное заседание бюро. Обсудим с ними возможность приёма в Союз писателей наших ветеранов. Кое-что за свою жизнь деды успели написать, пусть будут у нас почётными членами. Заодно писатели зайдут к мэру и прорекламируют тебя: такой, мол, ты хороший и расхороший. Чтобы мэр дал тебе зелёную дорогу на выборах.
С саратовскими писателями договорились без проблем. Бюро саратовской писательской организации приехало в полном составе. В центральной библиотеке провели короткую встречу с читателями, побеседовали с ветеранами, дали согласие на приём их в Союз писателей. В интервью местной прессе секретарь Правления Саратовской писательской организации Шульгин сказал, что балаковский литературный центр  - самая активная в области  литературная организация.
На приём к мэру писатели не попали, к нему как раз приехала комиссия из областного министерства промышленности.
Плотно пообедав и качественно сбрызнув это дело в буфете мэрии на "мэрский" счёт, захмелевшие и повеселевшие писатели отбыли в родной областной город.
Миссия рекламирования будущего депутата осталась невыполненной.

Через пять дней утром Антону позвонили на работу и пригласили на заседание избирательной комиссии:
- Будем рассматривать ваши документы.
А через пару часов секретарша заведующей поликлиникой сообщила Антону, что звонили из бухгалтерии и сказали, что справка о доходах, выданная ему раньше, неправильная, и к вечеру ему выпишут правильную.
"После обеда мне на комиссию", - подумал Антон и съездил за справкой до обеда. Вместо написанной от руки куцей справочки ему выдали испещрённую сверху донизу компьютерными цифрами бумагу альбомного формата.
Без пятнадцати четыре Антон вошёл в мэрию. Немного волновался. Как рассматривают документы? Спрашивают, обсуждают? Ну что ж, если не понравится первая справка о доходах, он представит другую. Согласно которой за год он получил аж четырнадцать тысяч рублей! Немного не дотянул до прожиточного минимума. В газетах писали, что простые американские врачи получают не меньше ста тысяч в год. Зелёных. В переводе на наши деревянные - три миллиона.
Заседание комиссии готовилось в зале заседаний Совета депутатов. Антон заглянул в дверь. За длиннющим столом сидели человек двадцать, разбирали бумаги.
"Работают!" - уважительно подумал Антон.
- Ждите в коридоре, вызовем! - сердито зыркнул на него человек из главы стола.
Антон послушно остался ждать в широком холле.
Потихоньку прибывали соискатели "депутатских лавров".
Некоторые, зрелой номенклатурной внешности, по-хозяйски входили в соседние кабинеты, раздевались, выходили в коридор в костюмах. Другие - откормленные, с короткими карантинными стрижками над молодыми безэмоциональными щекастыми физиономиями под даунов, в длинных кожаных пальто и кожаных же кепочках-лужковках, декорированные белыми шёлковыми ниспадающими шарфами - раздеваться не привыкли. Жевали жвачки, разглядывали пустые места вокруг себя, именуемые в простонародье людьми. Усталые работяги наподобие Антона и разделись бы, да негде.
"Первым меня вряд ли вызовут, - размышлял Антон. - Исходя из этого, вызовут последним".
"Кандидатов в кандидаты" набралось человек двадцать пять.
Первым вызвали Углова, начальника АТП, самого "весомого" из присутствующих кандидата, "искавшего лавров мэра".  Вышел из комиссии довольно скоро, пожелал оставшимся удачи, деловито ушёл.
Вторым Антона не вызвали.
Судя по физиономиям выходивших из зала заседаний, кандидатство в депутаты утверждали всем. "Значит, согласно закону Мэрфи, гласящему, что неудача приходит в самый восхитительный  момент, меня зарежут. Должен же кто-то отсеяться", - сделал из этого спокойный вывод Антон.
Часам к шести, когда в коридоре их осталось двое, Антон уже знал исход "рассмотрения документов".
Его вызвали последним.
Вошёл, поздоровался с залом. Негромко, но слышно.
Кто-то сочувственно буркнул приветствие в ответ.
Предложили сесть у двери, в противоположном от председателя конце стола.
- Рассматривается дело... - как в суде, неестественно громко и неожиданно для Антона зазвучал голос председателя. - Доложите, товарищи.
- Комиссия рассмотрела... - ещё неожиданнее и ещё громче, уже рядом с Антоном, заговорил другой мужчина, - сто восемьдесят шесть подписей. Из них признаны недействительными... - мужчина на мгновение запнулся. Но Антон успел подумать: сколько забракуют? Три? Шесть? Он отобрал самые качественные листы. - ... Признаны недействительными семьдесят пять подписей.
- Нич-чего себе! - не удержался и громко удивился Антон. Хорошо, что не матом удивился. - Многовато будет!
- Вам потом всё объяснят, - остановил всяческие вопросы председатель.
- В том числе тридцать две фамилии не значатся в списках избирателей.
"Без прописки, что ли? - подумал Антон. - Старушки же собирали подписи только среди своих знакомых, не могли ошибиться".
- Сорок три записи сделаны с нарушениями.
Докладывающий сел.
- Какие ещё нарушения? - негромко спросил у него Антон. - Вроде всё там правильно, паспортные данные, подписи...
- Тридцать подписей - в графе "дата внесения подписи" не указали год внесения...
- Думаете, я собирал подписи в прошлом году? - съязвил Антон.
- Объяснения вам представят в письменном виде! - остановил прения председатель. - Дальше слушаем.
Встала та фифочка,  которая исправляла Антону финансовый отчёт. Антон вытащил из дипломата справку о доходах, собираясь передать её во главу стола.
- Рассмотрев финансовые документы, представленные в комиссию, мы нашли следующее. Финансовый отчёт составлен неправильно, справка о доходах подана не по форме, поэтому к рассмотрению не принимается...
"Ах ты, сучка! - ругнулся Антон. - Сама же мой отчёт испоганила!"
-... неправильно... - перечисляла молоденькая стервочка бесчисленные неправильности, найденные по указке Уточкина.
Антона убрал в дипломат ненужную уже справку. Объяснений не требовалось. Когда "ну всё неправильно" - это выполнение заказа. Автоматная очередь поперёк груди и контрольный выстрел в голову из пистолета. Если попытаться что-либо оспорить, в любом случае найдут закорючку, к которой можно придраться. Хотя бы в том перепачканном стервочкой отчёте.
Дождавшись заключения председателя о невозможности допустить его к выборам в качестве кандидата в депутаты, сопровождаемый пожеланием тщательнее оформлять документы в следующий раз, Антон покинул зал. Разочарования от того, что его бессовестно "кинули", не было.

         4

Из дюжины желающих баллотироваться на пост мэра серьёзными претендентами считались четверо: Сурин, Гусев, Денискин и Тимошкина.
Денискина, директора "Химмаша", обыватель не знал. Его выдвинули руководители крупных предприятий, ставшие в оппозицию к теперешнему мэру Сурину. Они же вели "предвыборную агитацию" у себя на предприятиях, доходчиво объясняя рабочим, за кого надо  "правильно" голосовать, чтобы не приключилось задержки зарплаты.
Стефанида Тимошкина раньше "сидела" в мэрии Балакова "на торговле", затем каким-то образом очутилась под крылом губернатора. Теперь то ли сама решила вернуться в Балаково "на коне", то ли её послали "брать власть".
- Я там всё знаю, как они деньги крутят! - говорила Тимошкина знакомым. - Я их всех на чистую воду выведу! - обещала она навести порядок в мэрии после того, как станет всенародно избранной мэршей.
"Голосуй за Стефаниду, она не даст тебя в обиду!" - призывали яркие, глянцево-красочные, тысячами развешенные по улицам и дворам города портреты-плакаты молодой и симпатичной Стефаниды. В жизни Стеша была  менее красива - лицо за годы перестройки и капиталистического строительства поизносилось...
На врачебную зарплату такой плакатной красоты можно купить штук десять, не больше, думал Антон. Он знал цену полиграфической продукции.
Задолго до объявления выборов яростную предвыборную борьбу начала "гусиная команда".
- Одумайтесь, люди! - взывала их жёлтая, с грязными потёками газета "Наша цель". - Откажитесь от плохой власти, посмотрите на нашего умного, трудолюбивого и со всех сторон заботливого Гусева! К тому же он хозяйственный и честный! Он поставил на ноги свои предприятия - поднимет и город!
- Да, я за честную власть! - виртуально бил себя в грудь кулаками Гусев.- И о народе забочусь!
"Гусиная команда" придумала "кодекс чести" депутата: если кто предаст дело защиты народного блага или поступит нечестно, - клялись подписанты  "гусиного тугамента", - они сразу откажутся от депутатства и пусть отступников осудит народная молва.
Портреты Гусева в половину торца пятиэтажки величиной громадились на оживлённых перекрёстках.
- Этих денег, - прикидывал в уме стоимость одного портрета Филиппыч и хватался за голову от фантастической для него цифры, - хватит, чтобы год издавать городской литературный журнал!
По шуму, поднятому в "Нашей цели", складывалось впечатление, что Гусев - единственный и непобедимый кандидат в мэры.
- Мэра - общенародным голосованием! - кричали "цельцы" и "цельки", - Сурин боится прямых выборов! Не дадим ему выдвинуться из депутатского состава!
Балаковское муниципальное образование оставалось единственным, где сохранились прямые выборы главы администрации населением, а не депутатами. Эта схема раздражала губернатора, потому что он терял возможность "продавить" нужную кандидатуру или отозвать неугодного главу через депутатов местного Совета.
Сурин никакой предвыборной агитации не вёл. Поначалу было непонятно, собирается ли он вообще баллотироваться на пост мэра.
Сурин стоял перед выбором: подчиниться референдуму и идти против воли областного правительства и желания губернатора, или подчиниться губернатору и идти против воли народа.
C Cуриным долго беседовали посланцы губернатора, убеждали: "У тебя нет рейтинга, тебя  не изберут. А если откажешься от прямых выборов, губернатор предложит твою кандидатуру Совету, и тебя вновь утвердят".
Сурин упорствовал: "Это решение принял город, и я не могу обманывать народ".
- Я буду избираться прямыми выборами, - наконец открыто ответил Сурин "целькам",- как у нас записано в уставе муниципального образования.

                5

Игоря Бабилова перевели из Красного Кута в Саратов прокурором Кировского района.
Прокурор в районном посёлке если не царь и бог, то к снизошедшим из поднебесья причислен - точно.
В областном центре к районному прокурору уважения поменьше. Это Бабилов понял не сразу после своего перевода.
Ко дню рождения новому прокурору пришлось самолично ехать в ресторан "Золотая грива", расположенный, кстати, в подведомственном районе, и заказывать у директора банкетный зал и обед на десять персон. Всего на предварительную сумму три тысячи восемьсот рублей.
В Красном Куте ему было достаточно позвонить в ресторан и велеть, чтобы всё было по высшему разряду. Где ты, место золотое!
В заказанный полдень именинник прибыл в ресторан. Директор важного юбиляра не встретил!
Из десяти ожидаемых высоких чинов поздравить прокурора приехали только двое. И не очень высоких.
"Не уважают... - росло раздражение к не пришедшим начальникам в душе нового районного прокурора. – Пренебрегают".
Задержав обед на предельно разумное время, и поняв тщетность ожидания, прокурор дал команду начинать подпорченное торжество.
Правило "на троих" в России работает в обе стороны: одну бутылку можно сообразить на троих, но и заказанное на десятерых втроём тоже можно осилить.
Начали.
Через час обиженный именинник дошёл до кондиции. Ему в кильватер шли два гостя.
... Перед замутнённым взором прокурора возникла молодая, с осиной талией, в чёрной короткой юбке и белоснежной  кофточке официантка. Узрев прелести, подрагивающие перед ним, прокурор сам вздрогнул с угла на угол, издал боевой клич индейца, каким кричат выныривающие из ледяной купели спасающиеся там после кипящего котла врагов-каннибалов краснокожие воины, и протянул руку, чтобы приватизировать досягаемые женские соблазны. Но мужикам в подворотне, привыкшим давить одну на троих, легче, чем прокурорам, отдувающимся втроём за десятерых: реакция подводит, сознание мерцает и даже периодически пропадает...
И юная дева пропала.
Может, та дева и не совсем юная была, просто возжелавшее плотских утех пьяное воображение прокурора её подъюнило...
Две рюмки спустя соблазнительная дива материализовалась у стены, где стоял подсобный столик. Дива грациозно перебирала на столике грязную посуду.
Прокурор неуклюже встал, покачнулся и уронил тяжёлый, сказали - из ценного дерева, стул. Упрямым бычьим взглядом прочертил траекторию движения к противоположной стене. Успешно преодолевая усилившееся за последние несколько часов тяготение земли и сохраняя устойчивость на изрядно шатающемся полу, направился к диве. Достигнув конечной точки траектории, прижал диву к стене и облапил ладонями дивные груди.
- Эй, гражданин, вы мне всю кофточку испачкаете! - возмутилась плохо вытертым после терзания жареной дичи жирным рукам прокурора припёртая к стене официантка.
Прокурор на замечание не отреагировал. Более того, опустив одну руку вниз, залез под удобную для наглых действий мини форму и вцепился в оберегаемое официантками  от посторонних глаз и рук место.
Такого рода бесплатное обслуживание клиента не оговаривалось ни трудовым договором, ни должностными обязанностями, поэтому официантка возмутилась активнее.
- Я пыр-рокурор! Мыне в-всё мы… мы-ожно!- громко сопя носом и дыша перегаром в лицо, пояснил официантке именинник свои права на сверхнормативное обслуживание, и по-хозяйски помял удерживаемые в ладонях чужие органы.
Кое-как оторвав грязные прокурорские руки от беспардонно потревоженных интимностей, упакованных в чистые одёжки, официантка выскочила из зала и доложила администратору, что прокурор пьян до свинской невменяемости, пристаёт, как скотина, и что она в этот зал больше ни ногой.
Выпить и закусить у тесной прокурорской компании было от пуза, обслуга им не требовалась, и долгое время гости пировали самостоятельно.
Спустя час, а может позже, гонимый долгом службы администратор в сопровождении другой официантки с менее возбуждающей пьяных прокуроров внешностью, решил проверить, как идёт празднование именин.
Прокурор сидел верхом на стуле. Его болтало из стороны в сторону, как пьяного пирата в штормовом море, на палубе утлого судёнышка оседлавшего бочку с ромом. Сдёрнутая со стола скатерть комкалась под столом. Посуда, питьё и еда валялись на ковре. Кое-что, впрочем, непонятным образом осталось на столе.
- Господа, так вести себя недостойно, - видимо, привыкнув общаться  с чинными князьями и графьями, попробовал воззвать к чести упившихся до потери разума прокурора и его приятелей администратор.
- Ты хто... - изрёк прокурор, давая понять, что сие явление ему абсолютно неинтересно и существование его, параллельное существованию прокурора, не более чем казус природы и бесполезная случайность.
- Я администратор ресторана, - с достоинством высокого для ресторана чина, уважая себя, свою должность и учреждение, где он прилежно отправлял сию должность, пояснил спрашиваемый.
- Пшёл на... - по-армейски кратко и по-проститутски сексуально указал прокурор рекомендуемое направление дальнейшего следования администратору и добавил к тому множество соответствующих моменту цветистых эпитетов, поясняющих, в каком виде прокурор воспринимает администратора, его официанток и ресторан в целом. Незамысловато, но доходчиво пригрозив напоследок, что всех уволит, а лошадиный ресторан закроет - даже названья человечьего придумать заведению не могут!
Всяческих угроз  персонал почему-то не испугался.
Добавив ещё "пару ласковых", прокурор свою уничтожающе-грозную речь закончил скромным негромким сообщением об отказе платить по счёту, сославшись на то, что его сюда пригласили. Кто? Не их собачье дело.
Озадаченный администратор для разбирательства с прокурором вызвал директора ресторана.
Прокурор и директора послал в ранее указанном администратору направлении, не поленившись повторить все прилагавшиеся к посланию, извлечённые из глубин народного языка, эпитеты. Добавив, впрочем, много нового. С директором, как-никак, разговаривал!
Директор ресторана не возымел почтения к грозному чину и многоцветному мату прокурора, а хуже того, стал нагло утверждать, что и сам в недалёком прошлом служил в правоохранительных органах, и рекомендовал прокурору не разговаривать в непозволительном тоне, а пойти в туалет, проблеваться, охолонуться свежей водопроводной водой для очищения мозгов и подумать о происходящем.
Один из прокурорских гостей, предполагая надвигающиеся на прокурора неприятности - ну никакого почтения к прокурору! - ретировался в неизвестном направлении. Как оказалось позже  - насовсем.
Обидевшись окончательно на не пришедших гостей, на сбежавшего собутыльника и на непочтительную прислугу ресторана с их г...ным директором вместе, прокурор надолго ушёл в туалет. Вышел оттуда почему-то с голым торсом. Возможно, после принятия – по совету директора ресторана -  водных процедур.
Позже уборщица нашла его рубашку наполовину утопленной в унитазе.
Единственный оставшийся гость прокурора, слегка протрезвев после долгих препирательств юбиляра с ресторанными служащими, стал уговаривать прокурора уйти домой. Прокурор сидел за разгромленным столом, подперев голову кулаком, перепачканным в чём-то недавно ещё съедобном, с величайшей тоской созерцал бесконечную мудрость своей мысли, философски презирал никчёмность надоедливых уговоров и высокомерно игнорировал прозу учинённого им погрома.
Потосковав минут десять, прокурор встал. С челом, озабоченным великими государственными делами, непостижимыми, недоступными и непосильными для плебеев, хамов, гоев и прочего сброда, побрёл в туалет.
Многократно дефилируя с неизвестными целями по маршруту "зал-туалет-зал", прокурор наткнулся на официантку, приходившую к нему с администратором, и которую он ещё не успел прощупать в отношении финансовой благонадёжности. С целью проверки на склонность к взяточничеству, работая под прикрытием и прикидываясь простым клиентом, прокурор предложил ей выписать счёт за банкет поменьше, чтобы получить чаевых побольше. Но подлая официантка, лицемерно изобразив всем своим вызывающим... вызывающим сексуальные желания видом негодование, от сделки притворно отказалась. Выйдя из-под прикрытия и приняв натуральный свой облик, прокурор укрыл её матом и приказал проводить до туалета. Официантка нехотя и без выражения уважения – никакой выучки! - проводила прокурора до дверей туалета и собралась исчезнуть, каковую попытку прокурор пресёк в корне и потребовал, чтобы она вошла с ним в отдельную кабину, где им никто не помешает, и оказала сексуальные услуги. И эта официантка отказалась выполнять не оговорённые трудовым соглашением обязанности. Возмутившись отсутствию усердия по службе, прокурор схватил официантку за руку и потащил в туалет. Официантка заорала благим матом, не соответствующим хрупкости её телосложения. Прибежал администратор и с помощью  единственного  сохранившегося у именинника гостя отбил  у прокурора сотрудницу.
Поливая вся и  всех богатой ненормативной лексикой, прокурор вернулся в банкетный зал и немного подебоширил там: побил кое-какую посуду, поцарапал вилкой большой телевизор "Томсон", повалял стулья. Кидать их не получилось - тяжелы, из ценных пород дерева. Вернувшись в предбанник туалета, отколол у раковины "ногу", затем выломал дверь в туалете.
Директор ресторана, прибежавший по вызову администратора, схватился за голову:
- Он же у нас всё переколотит!
Бегом вернувшись в кабинет, директор стал звонить по всем телефонам областной прокуратуры:
- Мне  ничего не надо, - умолял он прокурорских работников, - только заберите его отсюда!
А ведь лукавил!
В конце концов, в приёмной прокурора области директору пообещали кого-нибудь прислать.
Минут через тридцать, показавшихся работникам ресторана долгими часами,  в "Золотую гриву" прибыли прокурор и начальник УВД Волжского района. Они долго уговаривали невменяемо пьяного новоиспечённого прокурора Кировского района покинуть ресторан, на что тот реагировал то негативно-капризно, то агрессивно-опасно.
Доложив "первому", что уговорить прокурора не удалось, усмирители из ресторана ретировались и пообещали прислать опергруппу.
Но вместо оперативников приехал начальник отдела кадров областной прокуратуры и ещё с полчаса уговаривал пьяного образумиться и с миром покинуть злачное место. И тоже уехал ни с чем.
Близился вечер. У голого по пояс пьяного прокурора в результате естественного охлаждения тела и головы кое-какие реле в мозгах, наконец, включились как надо, и он капризно потребовал у стороживших его в отдалении сотрудников ресторана  принести ему рубашку. Сотрудники многообещающему симптому обрадовались и послали на поиски рубашки уборщицу. Уборщица принесла рубашку. Взглянув на изъятую из унитаза, с душком, мокрую рубашку, прокурор щедро разрешил одеть её, "с барского плеча" и дорогую, тому, "кто хочет", а взамен повелел кому-нибудь из персонала отдать свою, попроще и посуше. Чему персонал, на удивление, воспротивился. Тогда прокурор снял рубашку с собственного водителя и закоулками был выведен им же из ресторана.
Директор ресторана поспешил к телефону и потребовал от областной прокуратуры прислать специалистов, чтобы зафиксировать погром, учинённый пьяным прокурором. А ведь говорил, что ему ничего не надо!
Директору ответили, что пришлют.
Часов в девять вечера директору позвонил слегка протрезвевший прокурор Бабилов и мрачным, недовольным голосом спросил, что он должен. Директор ответил, что счёт на три восемьсот ему выписан давно, а величину ущерба от погрома определят эксперты областной прокуратуры.
Вскоре прокурор-погромщик приехал в ресторан самолично, чем вновь поверг в тихий ужас персонал, и стал уговаривать директора замять всё по-хорошему. Директор противился.
В конце концов, страдающий похмельем прокурор уплатил в кассу имеющиеся у него тысячу сто тридцать рублей и уехал.
По оценке ресторана, причинённый буйным прокурором ущерб составил сто четыре тысячи рублей!
Проведённая позже прокурорская проверка оценила причинённый ресторану ущерб вместе с заказом в... тысячу сто пятнадцать рублей. Чуть позже проверяющие накинули величину долга до двух тысяч девятисот рублей. Сам же прокурор, по разговорам, перечислил на счёт "Золотой гривы" девять тысяч семьсот рублей.
Возбудить уголовное дело в отношении  Бабилова областная прокуратура, естественно, отказалась. Прокурору вынесли строгий выговор...
- А что случилось? - удивлялся потом прокурор Бабилов. - Мы пообедали, я полностью оплатил заказ. Когда вставал из-за стола, случайно разбил что-то из посуды. Хотел возместить ущерб через кассу, но директор ресторана потребовал отдать деньги ему лично. Прибежала охрана, все стали угрожать, что мне придётся заплатить за всё, что было разбито и поломано в  ресторане до меня. Они нагло вымогали у меня деньги!

Примерно через месяц после дня рождения в "Золотой гриве" заместителя Бабилова взяли на рабочем месте с поличными за вымогательство взятки.

                6

Слухов о нашем губернаторе много. Говорят, что он ищет лавров известного реформатора царских времён Столыпина. Кстати, "столыпинские вагоны" и "столыпинские галстуки"... или это не про Столыпина? Бог с ним, с убиенным реформатором, не такого низкого полёта наш губернатор! Наш губернатор, по слухам, завидует славе Мамая. Опыта взимания дани с подвластных князьёв он уже набрался.
Детишки заметили, что, когда губернатор говорит: "Мы, православные...", обязательно держит руку в кармане. "Держит пальцы крестом!"- поясняют мальчишки. Когда пальцы крестом, можно с чистой совестью уверять друзей в какой угодно несуразности и нарушать какие угодно клятвы.
Говорят, наш губернатор - крещёный татарин! Да и по телевизору он как-то обмолвился: "Я - хан!"
Может правда, может, нет - у всех начальников фотографии одинаково круглые.
В Чечне, говорят, наших ребят обращали в мусульманскую веру. Обрезание делали. Но это же не показатель! Жить захочешь - и на отрезание согласишься. Да если и показатель - толку-то. Пусть наш губернатор - скрытый татарин, а какой-нибудь русский парень - невольный   мусульманин. Поставь их в бане рядом - и что? Хоть ниже пояса, хоть выше пояса, про обоих можно сказать - вылитые евреи!
Главное не в бане. Не родится от козла телушка, а от быка козлушка...

Первый гарант Российской конституции всегда и во всём поддерживал нашего губернатора. Как-то, расчувствовавшись, даже назвал его своим преемником. Тридцать первым.
И наш верноподданный не медлил, на всякий случай, с поддержкой инициатив своих и даже чужих президентов. Грудью вставал на претворение их идей, даже самых бредовых. Чего стоило, например, вожделение старца Бориса, первого гаранта, о всеобщей коллективизации проституток! Наш тридцать первый, идя навстречу и досрочно воплощая, тут же назначил съезд индивидуально трудящихся представительниц сферы коммерческого секса, чтобы объединить их в профсоюз, защитить их права, нещадно попираемые бессовестными эксплуататорами-сутенёрами. Но проститутки... пардон, работницы сферы сексуальных услуг, не поняв своей выгоды, не увидев  возможности обретения  счастья на рабочем месте, на съезд не слетелись, и в профсоюз объединиться не захотели.
В другой раз наш гарант только помечтал о продаже земли, а его тридцать первый преемник, наш всенародноизбранный губернатор, уже отдал приказ нашему мэру устроить показательную продажу земли. Неважно, что наши, губернские законы по этому поводу беззаконны. Можно и без законов. Естественно, с невыдачей бывшим законным коллективновладельцам земель, то бишь - колхозникам, вырученной от продажи "капусты".
И за импортных президентов наш тридцать первый - первый! Поддержал, например, президента Клинтона и его начинание по обучению молодых практиканток на опыте известной мисс... или миссис? Путаюсь я между женско-девичьих американских "сис" без знания языка. И  позавидовал опыту известной молодой американки в деле овладения высокопоставленными членами Белого дома... Точнее, высоко стоящими...  Снедаемый голубой завистью к президентской любовнице, наш тридцать первый признался: "Билл такой классный парень - я даже завидую Монике Левински!"
Где ж ты раньше был, милый, милый Билл? Голубая мечта оралов… Нет, я не о том, о чём вы подумали! Боже упаси! Оральный секс тут ни при чём! Орать, по Далю – пахать. Ну а наша губерния, как известно, земледельческая… и так далее.
Сменилась власть, а наш тридцать первый, так и не состоявшись, стал убеждать второго гаранта, да и самого себя, что первый гарант ушёл с поста только благодаря стараниям его, тридцать первого. Теперь уже никакого.
Поддерживая планы Тишайшего по удалению губернаторов из Совета Федерации, наш сбежал оттуда сам, опасаясь, что за былые заслуги нынешний гарант попрёт его, как перестаравшегося до времени.
При Ельцине ратовавший за всенародные и, разумеется, честные выборы на всех уровнях, наш губернатор мимикрировал согласно смене верховной власти и схамелеонничал под нового президента, заговорившего о своём праве отстранять от власти всенародноизбранных губернаторов и пообещавшего взамен предоставить губернаторам право отстранять по их прихоти мэров и глав местных администраций. Вассал моего вассала... Школьники знают, как звучит это изречение из учебника истории в полном варианте.

Глава администрации опального града Балакова сильно не вписывался в конформистский пасьянс губернатора: выступал против повышения квартплаты, цен на электричество, горячую воду и другие коммунальные услуги. Одновременно Сурин заявил претензии на часть налоговых сборов с предприятий города для выдачи зарплаты бюджетникам. Местные олигархи, директора крупных предприятий, восприняли это как неслыханную наглость и желание установить контроль над их доходами, а губернатор расценил действия Сурина как покушение на "основы строя". Своего строя. Началась кампания по дискредитации борзого мэра.
Невзлюбивший вдруг Сурина губернатор то и дело напоминал о долгах города за электричество и газ, клеймил мэра за расхлябанность, из-за которой не оплачены те долги, тихонько подталкивал задвижки и рубильники в сторону "откл.".
- Оплата энергоносителей в предыдущие годы даже в бюджете не была прописана! - объективно парировал обвинения губернатора Сурин.
Батареи в квартирах горожан холодели. Это был сильный удар по престижу мэра накануне выборов. Замерзающий электорат за власть, которая народ не греет, хорошо не проголосует.
В одном из телеинтервью мэр сказал, что эмиссары губернатора требовали от одного из газовых начальников вообще отключить газ, пока город не заплатит долги...
Непосредственно перед выборами в городе, где работают три энергетических гиганта - гидроэлектростанция, атомная станция и теплоэлектростанция - был спровоцирован энергетический кризис. Веерные отключения мешали работе больниц в городе - мёрзли в холодных кювезах недоношенные новорождённые, переставали работать аппараты искусственного дыхания в реанимациях. В животноводческих комплексах сёл не выдоенные коровы теряли способность к лактации и из молочных превращались в мясных. В тёмных нетоплёных мастерских ржавела  поломаная  техника.
В знак протеста диверсионной политике областного руководства балаковцы направили в Саратов пикет с требованием к областному руководству прекратить энергетический шантаж и давление на избирателей. На что губернатор заявил, что в ответ на шесть автобусов с балаковскими пикетчиками направит столько же проверяющих на выборы главы администрации.
Проверяющие не стали дожидаться выборов и как по расписанию зачастили в администрацию БМО задолго до выборов. Искали компромат на мэра.
Задействовав все резервы, мэр добился увеличения поставок горючего на ТЭЦ. Горожане блаженствовали в горячих ваннах. Но не ко времени под знаменем директора АЭС Ипатьева взбунтовался директорский корпус.
У мэра не сложились отношения с генеральным директором атомной станции Ипатьевым года три назад. Тогда Сурину надо было выбирать: дружить с Павлом Леонардовичем или взыскивать долги со станции, которая задолжала бюджету за несколько месяцев. Мэр заставил должников платить и тем окончательно испортил отношения с Ипатьевым. В те времена областное правительство поддержало Сурина и стимулировало его на взыскание долгов.
Ипатьев понимал: если мэр победит на выборах, он тем более заставит его платить налоги. Более того, заставит платить деньгами, а не взаимозачётами.
В городе все знали, что прокурор и начальник ФСБ из команды Ипатьева. Атомка, как градообразующее предприятие с огромными возможностями, всегда оказывала помощь правоохранительным органам, чего не могла позволить себе городская администрация, отчислявшая деньги органам согласно бюджету. И осложнив отношения с Ипатьевым, Сурин испортил отношения с начальником ФСБ и прокурором.
Газеты напечатали заявление директоров предприятий во главе с директором атомной станции, что директорский корпус не доверяет мэру, отказывается помогать ему, что, будь на месте Сурина человек, который нашёл бы общий язык с директорами (читай: шёл бы у них на поводу), они смогли бы ему помочь. Что и сейчас у директоров есть средства помочь городу, но этому мэру они помогать не будут.
- Нет, я их не понимаю! - возмущался Филиппыч. - Казалось бы, умные люди, а творят глупости. Деньги у директоров есть, но платить в бюджет они не хотят, потому что им не нравится этот мэр, и пусть учителя  с врачами сидят без зарплат, а город остаётся без горячей воды - директора на Сурина обидемшись! Они думают, что взяли Сурина за жабры? Да они своим заявлением настроили народ против себя, против своего ставленника Денискина и повысили рейтинг Сурина!
- Кто он, этот Денискин? - спрашивали люди друг у друга.
- Говорить толком не умеет, - сообщали те, кто общались с ним.
- Для своего завода ничего хорошего не сделал. Без зарплаты рабочие сидят.
- У него папочка работал директором "Дизельмаша", вот сына и пристроил. Помните, пару лет назад сынок затеял сборку южнокорейских автомобилей? По всей России растрезвонил про новый автозавод, а потом в лужу сел.
В сопровождении двух "шкафов" Денискин приезжал в поликлинику, где работал Антон. Рассказывал, как станет хорошо жить в городе, когда народ выберет его мэром.
Пропуская мимо ушей медовые речи кандидата, медсёстры восторженно замирали, обласкивая взглядами накачанные фигуры охранников, с пустыми глазами тренирующих жевательные мышцы заморской резиной. Замотавшиеся хирурги в затасканных и не простиранных госхалатах разом померкли в женских глазах.
Приезжал выступать и Сурин. Его сопровождал шофёр. Тоже крепкий парень. Мэр рассказывал о том, что ему удалось сделать за годы мэрства.

Тринадцатого декабря некто Битюгов, один из "непроходных" кандидатов в мэры, подал жалобу в суд на решение территориальной избирательной комиссии. Он требовал отменить регистрацию Сурина в качестве кандидата на должность мэра, мотивируя тем, что Сурин предоставил в ТИК недостоверные сведения о недостроенном гараже, бане и веранде, уменьшил величину земельного участка в деревне и увеличил площадь своей кооперативной квартиры в городе.
Какой злой умысел в том, что он увеличил площадь своей квартиры?
Кроме того, мэр не указал, что у него есть остов сгоревшего дотла и не подлежащего восстановлению сорок первого "Москвича", но заявил в декларации  об имеющемся и не зарегистрированном пока в ГИБДД автомобиле "Ауди"
Суд заседал с десяти утра до одиннадцати вечера! Решив, что сгоревший "Москвич" особой ценностью не является, что увеличение жилой площади скорее похоже на описку сотрудника, составлявшего документ, чем на злой умысел, а недостроенные здания надо достроить, прежде чем они станут материальными ценностями, суд признал регистрацию Сурина правильной.

                7

Перебирая по какой-то нужде свои бумаги, Антон наткнулся на черновик статьи, написанной им для "Балаковских новостей" к выборам в Госдуму года два назад, но так и не опубликованную.
"Что изменилось с тех пор?"- думал Антон, читая листки с записями.
"Ожидая выборы в Госдуму, дельцы от политики уже замерли в стойках охотничьих собак, выслеживающих дичь. Держат носы по ветру, и принюхиваются: от какого избирательного объединения сытнее запахнет? И в следующем году стоять им в той же позе - будут ждать выборов президента. А ещё через год начнут гон участники помельче - грядут выборы губернатора. А потом – выборы в "местные органы" и выборы мэра.
Нескончаемые  выборы. Бесконечно кандидатам всех рангов заниматься политикой: топить друг друга, наступать ногами на руки, головы и души соперников, добиваться мест у вожделенных кормушек, отбросив практическую деятельность на потом. Если потом руки дойдут. Количество грязи, собираемой на задворках политики с приближением первых выборов, растёт. Приматизация одолела, психология обезьян-приматов, когда за спорный банан - палкой по голове. Через СМИ выдаются компроматы на любой вкус - полуспившаяся, разучившаяся думать, дремлющая под звуки наигранных охов, театральных стонов и неестественного смеха мыльных опер обывательская часть "электората" встрепенулась и "оттягивается со вкусом", созерцая вывернутое наизнанку, не первой свежести, да с подпущенным душком чужое бельё. Члены от партий на любой вкус из телевизоров, газет, назаборных афиш тычут нам в лица "планами по обустройству" России, губернии, города и отдельно взятой пятиэтажки. Всё обустроят, только изберите! И мы будем ждать хорошего кандидата, как хорошего барина, который к нам приедет и всё рассудит, будем  ждать хорошего президента, как хорошего царя-батюшку...
Не приедет барин. И хорошего царя-батюшку не дождёмся. Да и заботы у царей не чета нашим, провинциальным - царские.
"Никто не станет отрицать, что на Русь снова надвигаются тучи, обещая великие бури и грозы, снова наступают тяжёлые дни, требуя дружного единения умов и воль, крайнего напряжения здоровых сил нашей страны, - время ли теперь любоваться её уродствами? Ведь они заражают, внушая отвращение к жизни, к человеку..." - сказал в своё время Максим Горький. Без малого, сто лет назад - а как для нас сказал.
Наша пресса, наше телевидение смакуют человеческие уродства: убийства и катастрофы, взятки и хищения. Политическая жизнь - сплошное уродство.
Но мы же не извращенцы! Давайте попробуем взглянуть на жизнь с нормальной стороны, с положительной!
Однажды, понаблюдав за тренировкой советских футболистов, звезда бразильского футбола Пеле заметил, что знает, почему они играют так плохо - тренировки посвящены устранению недостатков, а надо развивать достоинства. По мнению Пеле, у него и его товарищей масса недостатков, но мало кто их замечает: то, что у них получается лучше всего, они умеют делать в совершенстве, а те недостатки, что остались, - лишь продолжение их достоинств.
Не пора ли и нам взяться за развитие наших достоинств, да поменьше обращать внимания на недостатки? Кроме личных достоинств каждого из нас я имею в виду и достоинства нашей страны, наших лидеров, достоинства нашей экономики.
Из года в год мы ждём смены власти. Даже пережив выборы, дождёмся ли? Не пора ли перестать ждать неизвестно кого из доброго далёка и объединиться вокруг общей идеи и местных лидеров, зарекомендовавших себя практической деятельностью на благо общества!
Во времена Великой Депрессии в США провели референдум с единственным вопросом: "Считаете ли вы себя гражданином великой страны?" Вопрос, достойный великой страны!  А наши политики мечутся в поисках общенациональной идеи, которая объединила бы общество. Идея стара как мир! Но может, наши хитромудрые политики боятся её?
"За великую Русь!" - другой общенациональной идеи у нас быть не может. Остальное слишком мелко.
Возможно, этот призыв не понравится бывшим товарищам с гипертрофированным чувством интернационализма и лицам с двойным гражданством, которым удобнее добывать деньги на той родине, где они родились, а хранить - чтоб не отобрали - на запасной, "исторической". У интернационалистов чувство принадлежности к своей нации атрофировалось до полной потери чувства родины, а у лиц с двойным гражданством гражданство - лишь запись в международном паспорте, позволяющая выгодно пересекать границы.
У меня Родина одна - Русь, Волга. И братья мои - славяне. И я за величие и расцвет славянских государств - России и Белоруссии, Украины и Югославии, говорю об этом открыто. Гордятся же американцы и англичане своими странами, союзами и блоками. И пусть не обвиняют меня в вожделении славы Российской империи озабоченные местным национализмом сторонники независимости бывших советских республик. Да и слава русская началась вовсе не тогда, когда Белоруссия и Малороссия вошли в состав России. Величие нашей Родины началось гораздо раньше, с Киевской Руси.
Аскольд, правивший Киевом, был дружинником Рюрика, правившего Новгородом, и были они из племени Руссов. Олег, родственник Рюрика, объединил разрозненные и слабые Русские Земли, перенёс столицу из Новгорода в Киев. "Это будет матерь городам Русским", - вот первые слова, которые произнёс Олег в Киеве. Олег умер после тридцати двух лет княжения. "И плакали все люди плачем великим", хороня своего вещего князя, который собрал Русскую Землю в великое государство.
Так что у нас одна мать. И дети её - русичи. И на месте малороссов я не комплексовал бы, что их прародиной была Русь. На месте украинцев я бы гордился, что Русь в старину была Киевской...
Не верите, что наша Родина снова может стать великой страной? Не любите её, в долгах, с уродливой экономикой и неполноценной конституцией? Конечно, красивую и богатую каждый полюбит. А ты полюби её нищую и больную..."
Антон вздохнул. Два года прошло. Всё актуально. Более чем актуально!

                8

Позвонив в очередной раз в Саратов, Катухов узнал от Шульгина, что в Москве состоится съезд писателей. Учитывая, что балаковские литераторы - самые активные в области, Шульгин предложил Катухову ехать вместе с ним на съезд. Правда, на свои средства. Катухов согласился.
На что ехать?
- Тысячи три надо, - прикинул Филиппыч.
Тысячу выделил из своего бюджета Антон. По полтысячи скинулись деды, которых должны были принять в Союз писателей. Тысячу Филиппыч занял у знакомого бизнесмена.
- Доехали нормально, - рассказывал потом Филиппыч. - народу на съезд прибыло много. Даже в коридорах стояли, слушали, что выступавшие говорили. А говорили толковые вещи. Хватит, говорили, писателям грызть друг друга. Культура России гибнет, патриотизм - немодное слово, букеры и соросы давят истинно хорошее и возводят на пьедесталы золотую серость. Пора объединяться, пора собирать разбазаренное. Раньше литфонд был очень богатой организацией. Чтобы написать рассказ, писатель брал путёвку в недорогой писательский дом отдыха на неделю. Чтобы написать повесть, ехал на месяц в санаторий. А если брался за роман, снимал на год писательскую дачу. Раз в два года книгу издаст - до следующей книги семья жила безбедно. А сейчас? Чтобы издать книгу, два года будешь с протянутой рукой по бизнесменам ходить - не подадут! Не нужны им наши книги! В общем, - Филиппыч вздохнул с надеждой, - на писательском Олимпе, кажется, повернулись в сторону возрождения нашей культуры.
Филиппыч закурил сигарету, усмехнулся невесело, стал рассказывать, как он жил в Москве:
- После съезда пошли в ресторан при гостинице. Они-то по талонам, бесплатно обедали, а я за наличность. Куда деваться, мне с писателями надо связи восстанавливать. Предполагал я, что обед выльется мне в копеечку, заказал по минимуму... Но когда счёт принесли! Сто восемьдесят рублей - а обед и в зубах не застрял! И за койку, ночь переночевать, семьсот рублей!
Филиппыч долго качал головой и сокрушенно цокал языком, вздыхал и безнадёжно махал рукой.
- Тыщу всё же сэкономил, вернул бизнесмену.
Филиппыч помолчал, вспоминая события московской поездки. Улыбнулся гордо:
- Показал я Ляпину, первому секретарю правления Союза писателей, наши книги. Он поразился. "Неужели, - говорит, - в провинции ещё печатают патриотические книги? Молодцы!" Я рассказал, что мы хотим двух ветеранов в Союз принять. Он велел принимать не раздумывая. Старики своё написали и нечего разбираться в их теперешнем творчестве. Обещал приехать с коллегами на презентацию "Книги памяти". В общем, - как обычно резко переменил он тему, - коли наш мэр о культуре печётся, а другие кандидаты в мэры о культуре даже и не заикаются, на выборах будем поддерживать Сурина.

                9

Приехав в очередной раз к Уточкину узнать, не перечислены ли деньги на литературный альманах, Катухов попросил его:
- Геннадий Николаевич, я слышал, вы помогаете малоимущим через магазины подержанной одежды. Моя семья поизносилась, может, поможете?
- О чём разговор! Сейчас напишу бумагу. Много не смогу - на тысячу рублей примерно...
На официальном бланке секретарша под диктовку Уточкина отпечатала: "Прошу выделить Катухову Сергею Филипповичу, члену Союза писателей России, главному редактору литературного центра "Возрождение", материальную помощь  одеждой на сумму одна тысяча рублей..."
Поблагодарив Уточкина, Филиппыч забрал бумагу и, не откладывая дела на завтра, в приподнятом настроении отправился в магазин, именуемый по новым временам красивым названием "Секонд хэнд".
Неприветливая молодая продавщица, прочитав бумагу Филиппыча, стала ещё неприветливее.
- Что же вы, и член Союза, и главный редактор, а решили поношенными одёжками прибарахлиться? - как пойманному на чужой грядке мальчишке выговорила она Филиппычу. Только сейчас, когда пена радости немного осела, Филиппыч вдумался в текст: члену Союза писателей России, главному редактору - материальную помощь поношенным, пахнущим дезрастворами барахлом! Или текст был издевательский, или член Союза и главный редактор был до такой степени жадный, что не гнушался одёжками с чужого плеча...
- Так это всё, дочка, как в старину говорили, общественные нагрузки, - задавив гордость, подчёркнуто добродушно и примирительно объяснил Филиппыч своё общественное и материальное положение. - За них мне зарплаты не платят. А, по сути, я – безработный, и даже не пенсионер.
Скорчив недовольную мину, продавщица вытащила из-под прилавка толстый журнал, ткнула пальцем в распахнутую страницу:
- Поставлю вас на очередь. В мае придёте и выберете чего-нибудь на пятьдесят рублей.
- В мае! - поразился Филиппыч. До мая ждать - полгода...- А почему на пятьдесят рублей? Здесь же написано на тысячу!
- Чего не на десять? - не стала утруждать себя объяснениями продавщица. - Записывать?
У Филиппыча задёргалась щека.
- Я тут, дочка, пятьдесят рублей как раз отложил семье на чёрный день, - Филиппыч достал пустой кошелёк и из-за оторванной подкладки вытащил пятидесятирублёвую купюру. - Я тебе их дам, ты не откладывай до мая, выбери себе, в чём нуждаешься, прямо сейчас. А меня на май записывать не надо, я может, и не доживу до мая. Время нынче такое, больше, чем на три дня вперёд записывать нельзя.
- Обойдусь, - буркнула продавщица, захлопнула журнал и отвернулась от Филиппыча.
Возвратившись в мэрию, Катухов аккуратно положил перед Уточкиным его бумагу. Уточкин вопросительно посмотрел на Филиппыча.
- Выдадим тебе, старик, говорят, трусы поношенные и белые тапочки на пятьдесят рублей - и то в мае. Раньше и больше у них средств нет, - с бешеным спокойствием пояснил Филиппыч.
- Ну, тогда ты мне заявление напиши на материальную помощь, - нисколько не смутился Уточкин.
- Нет, Гена. Заявлений я тебе и твоим прихлебателям уже тетрадь исписал, больше писать не буду. Если бы ты хотел, давно помог бы.

                10

Молодин, бывший заместитель Ляцкова, которого Дмитрий Фёдорович выжил из области перед губернаторскими выборами как опасного конкурента, работал теперь у Примакова, руководителя "Отечества",  в заместителях. С Суриным по старой памяти они поддерживали хорошие отношения - ни в бизнесе, ни в политике их интересы не пересекались, а лицо для недовольства в области у обоих было одно.
Чтобы укрепить авторитет Сурина перед выборами, Молодин велел ему организовать охоту на кабана, и пригласил поохотиться помощника Президента Ястржевского.
И Сурин, и Молодин, и Ястржевский любили охоту. Если точнее - зимнюю охоту. А уж если совсем конкретно - зимнюю охоту на кабана. Нет, не как у губернатора - убийство полуприручённого животного с последующим отдыхом "по полной программе", а настоящую охоту.
В охоте на кабана есть элемент опасности, игра адреналина.
Вы когда-нибудь видели, как мчится, сама не зная куда, перепуганная домашняя свинья? Это же неудержимая живая торпеда, которую может остановить разве что каменная стена. А дикий кабан - ещё более сильный, натренированный борьбой за существование зверь, вооружённый к тому же огромными клыками. Секач! От слова "сечь" - рубить, резать.
Морозным солнечным днём Сурин наблюдал с бугра на опушке леса за оврагами, спускающимися вниз, в перелесок, откуда загонщики с собаками должны были выгнать выводок свиней. Рядом стоял снегоход "Буран", вокруг которого топтался егерь. Ястржевский со своим егерем ждали добычи метрах в ста правее, в низине. А ещё дальше, на соседнем пригорке, стерёг добычу Молодин с напарником. Московского гостя, естественно, поставили в центр, на наиболее вероятном направлении, где могли выйти кабаны.
По левую руку Сурина расстилалась болотистая низина, заросшая высоким густым камышом, таившая не замерзающие бучалины.
Услышав далёкий лай собак, Сурин, не торопясь, поднял карабин, приготовился стрелять. Грудь, как всегда в таких случаях, сжалась в предчувствии высшего момента охоты, сердце зачастило, заторопилось, заволновалось. Впрочем, звери должны были выйти на Ястржевского.
Вдруг из недалёкого ивняка, совершенно неожиданно, выскочили три кабана и, взметая снег, след в след друг за другом понеслись на охотника. Сурин выстрелил, уложил одного зверя. Два других, сотрясая копытами землю и уркая в такт бегу, едва изменив направление, галопом промчались мимо. Подбежав к упавшему кабану и убедившись, что он мёртв, Сурин обернулся  вслед убегающим в камыши остальным. Егерь уже заводил снегоход, собираясь ехать вдогонку.
- Наперехват! - крикнул Сурин, запрыгивая на заднее сиденье.
Сделав крюк и объехав камыши, охотники приближались к тому месту, где кабаны-беглецы могли выскочить из камышей. Снегоход тряхнуло. Угодив одной лыжей в глубокую яму, медленно, как в киносъёмках, машина стала заваливаться на бок. Седоки свалились в сугроб.
Куда подъехать, они угадали точно. Два кабана, протаранив стену камышей, неслись прямо на них. Едва успев вскочить, Сурин выстрелил в первого чуть ли не в упор... Промазал! От неустойчивости положения упал, сбитый с ног отдачей. Кабан перепрыгнул через него и понёсся дальше. Егерь выстрелил в другого кабана - тоже промазал!
Сурин лежал, ощущая в воздухе вонь, оставленную диким зверем. В сознании всплывали рассказы охотников о том, что секачи в момент крайней для себя опасности не спасаются бегством, а бросаются на противника, чтобы растерзать его. Эти кабаны пронеслись мимо, неудержимые, как локомотивы, и кидаться на охотников явно не хотели. Не чувствовали крайней для себя опасности?
- Живой? - подскочил к Сурину егерь. - Не порвал он тебя? Я уж забоялся. Клыки-то у него  - во! - егерь развёл руки на полметра.

Вечером на балаковском аэродроме Сурин провожал Ястржевского и Молодина к их чартерному московскому самолёту.
Из Саратова на вертолёте встретиться с заместителем Президента прилетел губернатор. Его сопровождал саратовский уполномоченный по правам человека Абрамов.
Сели в самолёт, выпили по рюмке коньяку. Довольные, вспоминали острые моменты охоты. Молодин давно знал Ястржевского, теперь познакомил с ним Сурина. Ястржевскому охота понравилась.
- Я хотел бы выпить за мэра Балакова, за его гостеприимство. Я рад познакомиться с тобой, Алексей Иванович. Желаю тебе победить на выборах.
Губернатор, недовольный тем, что высокий гость приехал не к нему, а к его подчинённому, прятал глаза. Подняв следующую рюмку, он похвалил Сурина за его деятельность, пообещал приложить все силы, чтобы Сурин победил на выборах.
Самолёт улетел. Абрамов, Ляцков и Сурин стояли на лётном поле, каждый молчал о своём.
- Зачем этот визит? - недовольно пожал плечами губернатор.
Молодин предупреждал балаковского мэра, что действия, применяемые к Сурину, уже опробованы губернатором на нём, Молодине, перед губернаторскими выборами:
- Будь осторожен с губернатором. Поможем, если возникнут неразрешимые проблемы, - пообещал он Сурину.
- Этот Молодин... Интриган он. Ты поаккуратней с ним, - предостерёг Ляцков Сурина, глядя в сторону.
- Пообедаете у нас, Дмитрий Фёдорович? - спросил Сурин.
Вспоминая, как много говорили московские гости о балаковском мэре и практически ничего о нём, губернаторе, Ляцков чувствовал себя униженным.
Отказавшись от предложения, губернатор улетел с Абрамовым в другой конец Саратовской области, в деревню к себе на родину.

                11

В пятницу, в последний день перед голосованием, когда ещё можно было вести предвыборную агитацию, мэр выступил по телевидению с обращением к жителям города. Он рассказал о противостоянии с Ляцковым, причиной которого послужил отказ Сурина поддержать популистские губернаторские прожекты, в которых вложенные деньги уходили неизвестно куда. Мэр рассказал о противостоянии с директорским корпусом, одной из причин которого послужило его требование платить налоги в городской бюджет наличными, а не взаимозачётами, что лишало директоров возможности манипулировать деньгами.
- Но не все у них так единодушны, как в заявлении. Некоторые директора приходили ко мне и извинялись. Говорили, что их вынудили подписать это заявление.
Рассказал о том, что директора задерживают платежи в бюджет, в то время как многие из них должны городу, и помногу. Атомная станция, например, должна городу сумму, соизмеримую с годовым бюджетом города. Мэр предупредил, что могут быть провокации в виде отключения электричества, газа, воды или что-то другое, и просил жителей города отнестись к подобным ситуациям спокойно.
Совпадением было это или нет, но в субботу, на следующий день, город остался баз газа - авария на газопроводе. Стал хлебокомбинат, город лишился хлеба.
В другое время и при других обстоятельствах народ по этой причине не пошёл бы на выборы. Или пошёл бы, но проголосовал против действующей власти. В Балакове вышло с точностью до наоборот.

- Не понимаю я их логики, - рассуждал Филиппыч, разговаривая с Антоном о предвыборной борьбе претендентов на пост мэра. - Накинулись на Сурина скопом... И - то ли перестарались, то ли недостарались. Им бы ненавязчиво дискредитировать мэра на основании его просчётов – у кого их нет! Или так ударить, чтобы он больше не смог встать. А у этих ни того, ни другого не получилось. Бьют, бьют, а он держит удар, как опытный боксёр. Выстоял до последнего раунда и заработал славу опального. А опальных у нас любят! Его штаб, его соратники почему молчат? Его замы почему в предвыборной борьбе бездействуют? Ведь, если мэра поменяют, им тоже со своих мест кувыркаться без задержки! "Балаковские новости" - "мэрская газета" - ещё до начала выборной кампании уже проиграла её! За год до начала выборов надо было поднимать крик  о достижениях города, пропагандировать мэра! Сколько раз мы подходили к Уточкину, к начальнику информационно-аналитического управления и спрашивали: "Помощь нужна?" "Нет, помощь не нужна".
- Похоже, надеются без хлопот "продавить" выборы в свою пользу. А как они  "продавят» выборы при таком количестве конкурентов и наблюдателей? Каждый шаг контролируют противники.
- Э-э... Ты не знаешь избирательных технологий! Я участвовал в предыдущих выборах в качестве наблюдателя, знаю. Как думаешь, важно - на столе лежат бюллетени или в столе? Очень важно! Подойдёт нужный человек, член избирательной комиссии опустит руку в стол, и неизвестно, сколько бюллетеней он даст для голосования. А поставить где надо крестики и сунуть бумажки в урну - не проблема. Или другое. Важно, стоит ли кабина вплотную к стене или на расстоянии? Очень важно! Снуют по проходу за избирательными кабинами члены комиссии - а что они там снуют? Не сунут ли в кабину находящемуся там нужному избирателю пачку бюллетеней с галочками в нужной строке? А в протоколе потом при дотошных подсчётах оказывается, что количество выданных бюллетеней гораздо меньше количества оказавшихся в урнах. Или ещё. Поступило десять заявок от избирателей, что они не могут прийти на участок по состоянию здоровья. К ним едут члены изобиркома без наблюдателей, возвращаются, а в переносной урне оказывается не десять, а пятнадцать бюллетеней. Мало? С миру по нитке... Это только мелкие уловки. А можно ведь и по крупному организовать подмену бюллетеней. Нет, не понимаю я логики ни тех, кто против Сурина, ни тех, кто в его предвыборном штабе.
- Да нет у них никакой логики! - восклицал Антон. - "Нам приказали - мы и выполняем. Мы люди маленькие", - оправдываются мелкие начальники. "Как  надо - так и сделаем", - обещают средние начальники крупным. "Как я хочу - так и будет! Моя власть - моя воля!" - думают начальники верхние. А творят все, что им в головы взбредёт, вопреки логике и закону.

 



                ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Выборы. 24 декабря, день.
В день выборов губернатор не только выполнил, но и перевыполнил своё обещание: вслед за многочисленными проверяющими в Балаково нагрянули отряды ОМОНа и милиции из соседних районов. Люди из областного правительства работали откровенно против Сурина, вели себя некорректно. Стало ясно, что облизбирком получил заказ и отрабатывает его. На выборах к Сурину предъявили особые требования, которых не было на губернаторских выборах прошлого года.
Избиратели шли "исполнять долг" молчаливо-насупленные. Такие сами в драку не полезут, но если тронь - выдадут по полной программе.
День прошёл спокойно, но чувствовалось что-то скрыто угрожающее, подобное давлению атмосферы от надвигающихся со всех сторон грозовых туч. Будто слышалось отдалённое ворчание грома. Будто и природа уж затихла в предчувствии всёсокрушающего катаклизма, съёжилась от холодной сырости, пахнувшей из низких свинцовых туч. Всё живое замерло в ожидании сухого треска, за которым последует раскалывающий небо надвое чудовищный гром, и обрушится фантастический ливень. И сметёт всё на своём пути безумно буйствующий ураган...

24 декабря, ночь.
Примерно до половины третьего ночи всё шло относительно спокойно. Голосование закончилось по плану и без эксцессов. Протоколы и бюллетени везли с избирательных участков в мэрию, где заседала территориальная избирательная комиссия. По коридорам мэрии сновали члены избирательных комиссий и наблюдатели, носили бумажные мешки, коробки и свёртки с документами. Процент голосующих за Сурина постоянно рос. В какой-то момент он достиг пятидесяти четырёх.
- Как у вас дела? - спросила помощница Сурина у членов очередной участковой избирательной комиссии, пришедших в мэрию.
- Шестьдесят семь процентов!
- Отлично! Умнички!
Сурин, довольный и счастливый, время от времени появлялся в зале, ненадолго присаживался то в холле, то в комнате избирательной комиссии, и вновь исчезал в своём кабинете. Гусев входил-выходил, звонил по телефону и явно нервничал. Ипатьев демонстративно отворачивался от прессы, прятался за пренебрежительно-презирающей плебеев маской, но тоже был неспокоен. Лениво, со скрытой нервозностью, он переходил от одной группы людей к другой, из-под прикрытых, будто спросонья, век оглядывался по сторонам, словно выискивал кого.
И только Денискин стоял в стороне с таким видом, будто вся эта выборная канитель ему неинтересна. Равнодушно-усталое лицо Сергея Сергеевича порождало сомнение, а хочет ли он стать мэром?
Время двигалось напряжённо-спокойно, ускоряя бег с появлением новых мешков и коробок с бюллетенями и вестями об изменении цифр. Если бы народу было больше, и эмоции проявлялись несдержаннее, то периодически происходили бы небольшие потрясения, как на финансовой бирже во время изменения котировок акций.
Вон один из замов Сурина в окружении людей. Странно себя ведёт: куражится, громко и неестественно смеётся, разыгрывает из себя шута - не вяжется это с его должностью. Похоже, что у него от нервного перенапряжения что-то вроде срыва. Чего нервничает? У его шефа всё идёт отлично...
Сурин вежлив, добродушен, улыбается, негромко шутит, с готовностью заговаривает со всеми к нему подходящими.
Вдруг как будто электрический разряд пронзил воздух и кольнул противников действующего мэра:
- Суринский процент пошёл вниз, сейчас начнётся подтасовка результатов!
Два наблюдателя от Гусева, два представителя газеты "Наша цель" и два кандидата в депутаты от "гусиного" блока кинулись по кабинетам.

Избидурь.
Ирина Дядина, юрист отдела торговли, с бумагами в руках спешила по коридору в организационно-контрольный отдел. Увидев Ерохину, редактора "Нашей цели", а может, просто посмотрев в её сторону, юркнула в отдел, а может, просто быстро вошла. Сунула бумаги сотруднику отдела и быстрым шагом вышла из кабинета. Заскочившая следом Ерохина расценила передачу бумаг как криминальные действия и вырвала их из рук сотрудника.
Чиновники, находившиеся в кабинете, оторопели.
- Эй, женщина, полегче! Не хватайте того, что вам не принадлежит!
- Это Ерохина, из "Цели".
- Гусиная команда сегодня как с ума сошла, везде криминал ищут.
Выдернув бумаги из рук редакторши, чиновники стали выпихивать женщину из кабинета. На помощь соратнице прибежала депутат из лагеря Гусева, Самочкина.
- Они какие-то документы прячут! - сопротивляясь выдворению из кабинета, срывающимся голосом кричала редакторша.
Увидев подозрительно оттопыренную полу пиджака у стоявшей за мужчинами Муравлёвой, гендиректора "Речных зорь" и доверенной Сурина, Самочкина кинулась к ней, ухватилась за полу, попыталась заглянуть под одежду.
- Может, ты меня и разденешь перед мужиками? - возмутилась Муравлёва, отбиваясь от Самочкиной.
Выдворенная из кабинета "гусиная команда" заторопились дальше в поисках компромата на конкурентов.

Соратники Гусева привели в избирком отчаянно сопротивляющуюся работницу администрации. Кандидат в депутаты Караманова начала писать заявление в прокуратуру, что перехватила у задержанной несколько чистых протоколов, завёрнутых в газету. Пойманная сопротивлялась и утверждала, что в газете лежали прокладки,  которыми она собиралась воспользоваться в туалете.
- Я в туалет шла! - готовая расплакаться, убеждала окружающих задержанная. - Прокладки завернула в газету. Карманов у меня нет, не буду же я с прокладками в руках ходить по коридору! Эти подскочили, выхватили газету, меня уцепили за руки... Откуда там протоколы и куда делись прокладки - не знаю!
- Это провокация! Чистые протоколы подсунули! - громко заявил подошедший Сурин.
Прибывшая в мэрию группа телевизионщиков из "Народного телевидения" спросила у мэра разрешения снимать.
- Обращайтесь к председателю ТИК, она сегодня здесь главная, - раздражённо отмахнулся Сурин.


Караул, ломают руки!
Двадцать второй избирательный участок сформировали в драмтеатре. Из состава артистов назначили членов избирательной комиссии. Комиссия нормально провела выборы, в присутствии наблюдателей от всех основных кандидатов пересчитали бюллетени, составили черновые протоколы результатов, переписали копии, роздали всем наблюдателям. Чтобы не испортить ошибками бланк протокола, который нужно сдать в ТИК, члены участковой комиссии подписали его чистым, и председатель комиссии, актриса драмтеатра Лена Сибирёва, поехала в территориальную избирательную комиссию, чтобы под контролем спецов начисто вписать в графы протокола множество необходимых цифр. Написать не то, что было в черновике, она не могла - имеющие на руках копии протоколов наблюдатели обязательно проверят данные по своему участку и обнаружат несоответствие.
Актёры, члены участковой комиссии, хотели решить простую, как им казалось, задачу, по детски одним махом.  Но, как не подготовившиеся к контрольной  школьники, напоролись на "не проходимый материал".
Лена спешила мимо волнующихся кандидатов и их наблюдателей, мимо прочего околоизбирательного люда. Вытащив из папки чистый протокол, она шла, помахивая им, шла грациозно, как ходила по сцене, играя красавиц, да и как привыкла уже ходить в жизни.
- У неё чистый бланк!!! - закричала вдруг наблюдательная сотрудница из штаба Гусева.
Ипатьев, дремавший весь вечер, почувствовал наступление своего полнолуния. Сейчас он утолит жажду! Павел Леонардович двумя прыжками, как матёрый хищник, настиг успевшую удивиться актрису, схватил и заломил ей руку. Выражение удивления на симпатичном женском личике сменилась гримасой боли. Охнув, женщина некрасиво переломилась и упала на колени. Ипатьев выхватил из полуразжавшихся пальцев бланк и, не отпуская заломленной руки актрисы, победно взметнул бумагу вверх:
- Чистый!

25 декабря. Технический перерыв.
Члены ТИК отсыпались.
По предварительным данным, в выборах участвовало пятьдесят три процента избирателей. В выборах мэра за Сурина проголосовало сорок девять процентов, его ближайший конкурент Гусев набрал семнадцать процентов голосов. И Сурина, и Гусева на своих участках избрали депутатами.
Сурин был доволен. Выборы показали, что, несмотря на мрачные предсказания и пророчества губернатора, у Сурина самый высокий рейтинг из восьми кандидатов, участвовавших в выборах мэра.  Добиться такого результата в борьбе с сильными соперниками - большой успех.
Теперь Сурин не боялся второго тура, где он побеждал без сомнения.

День следующий. Вторжение.
За окном мэрии уже стемнело, когда парадная дверь открылась, и в холл вошёл сотрудник аппарата губернатора Александр Вакулов. В богатом "прикиде", уверенной походкой он беспрепятственно миновал первый пост милиционеров, а когда ступил на лестничную клетку, очнувшийся молодой охранник, не успевший ещё запомнить лица многочисленных областных начальников,  догнал его:
- Вы кто? Остановитесь... Вы к кому?
Вместо ответа Вакулов наотмашь ударил парня и двинулся дальше. Оторопевший от такой наглости горе-охранник оцепенел.
На втором этаже другим ударом без предупреждения Вакулов вогнал в каталепсию второго охранника, поднялся в приёмную мэра, сгрёб со стола секретарши документы и вломился в кабинет Сурина. Секретарша, выпучив глаза и разевая рот подобно выброшенной на горячий песок рыбе, застыла в полнейшей оторопи.
Помощник первого охранника у парадной двери едва оправился после шока, полученного от созерцания оплеухи своему товарищу, растерянно хватался то за телефонный аппарат, то за кобуру пистолета на поясе, мучился вопросом, имеет ли он право стрелять, и опасался, что, выстрелив вверх, может прострелить бетонные плиты перекрытия - а вдруг попадёт в щель! - и поранить кого-нибудь на втором этаже - тогда по судам затаскают! Подсознательно охранник ждал экстраординарных событий, которые спасут поруганную честь охраны мэрии.
Если бы охранники знали, каких жутких неприятностей они избежали, не оказав сопротивления неизвестному начальнику, они плюнули бы на свою честь и растоптали плевок вместе с честью… А сопротивление так было желаемо областным начальством! Избиение представителей областной власти в Балаковской мэрии – это прозвучало бы неотразимо!
Тактика выжидания оказалась правильной и принесла плоды: парадная дверь распахнулась повторно и в холл вошла, судя по одежде и повадкам, группа начальствующих лиц.
- Областная избирательная комиссия, - не глядя, жестом чекиста сунул в нос радостно оцепеневшему охраннику какое-то удостоверение шедший первым мужчина.
- Да-да... Конечно...- торопливо закивал головой охранник, и отпёр заблокированную было калитку проходной.
Суровые и важные, начальники из области протекли сквозь проходную.

Территориальная избирательная комиссия, заседавшая весь день и разбиравшая многочисленные жалобы и замечания, пришла к выводу, что на девятом участке, где баллотировался директор атомной Ипатьев, выборы прошли с нарушениями, и признала их результаты недействительными.
Поздно вечером подошли к важному вопросу - какое решение принять по выборам на двадцать втором участке, располагавшемся в здании драмтеатра, у председателя участковой комиссии которого обнаружили подписанный и заверенный печатью комиссии пустой протокол. Такое могут сделать только с одной целью, рассуждали противники Сурина, вписать нужные цифры по ходу пьесы. Ясно, шептались они, кто в данной игре режиссёр. Алевтине Константиновне Маратовой, председателю территориальной избирательной комиссии, оставалось предложить признать выборы по второму участку недействительными.
- Кто за?
Большинство членов ТИКа подняли руки вверх.
В этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошли десятка полтора одетых в зимнее людей. Во главе - председатель избиркома Мустафаев.
- Просьба всем оставаться на своих местах... - тоном полковника приказал Мустафаев.
- Руки за головы и не шевелиться? - съязвил кто-то из-за стола.
- Мы - областная избирательная комиссия, - продолжил Мустафаев, не отреагировав на реплику. - Прибыли сюда по жалобам трёх кандидатов на должность главы БМО - Денискина, Иванова и Гусева. К нам в комиссию поступила масса нареканий на нарушение законодательства, выявленные в ходе выборов. Мы просим предоставить нам все документы по следующим участкам, - Мустафаев зачитал длинный список. - Мы хотим помочь вам разобраться в ситуации.
Дружным ропотом члены ТИКа дали понять: помощники им не нужны.
Маратова объявила перерыв. После перерыва в комиссии появился Сурин и сделал заявление о давлении, оказываемом на ход выборов.
Между прибывшими и местными членами избирательных комиссий разгорелась перепалка.
- Мы вам не позволим! Скоро вы будете не требовать проверки документов, а просить разрешения на границе Балаковского района въехать к нам! А мы ещё подумаем, впускать ли вас! - слышался эмоциональный голос председателя Союза солдатских матерей Смиридовой, доверенного лица Сурина.
- Хватит выступать, - прошипел сквозь зубы стоявший рядом с ней член облизбиркома Тимошкин. - Раскричалась, как... Тебе жеребца   хорошего, тогда ты станешь тихой, доброй и ласковой!
- Да как вы смеете! - вскочила со стула Смиридова. - И это называется областной чиновник! Он учить нас приехал! Да с такими замашками не то что...
Чиновник негромко добавил ещё что-то.
- Замолчи! - крикнула Смиридова и швырнула в него блокнот. Замерев на секунду, кинулась в сторону чиновника с явно агрессивными намерениями. Её схватили за руки, остановили.
- Я требую защитить мою честь и достоинство! - крикнула Смиридова в сторону председателя ТИК.

Ещё жеребца! Нет - лучше роту солдат! И офицеров часовыми!
Члены областной избирательной комиссии вели себя в мэрии по-хозяйски, бесцеремонно заходили в любые кабинеты.
На вопрос: "А кто вы?", Тимошкин делал презрительное лицо:
- Вы что, не знаете меня?! Я брат депутата Госдумы Плиски!
В одном из кабинетов Тимошкин собрался взять у молоденькой девушки-секретаря бумаги - то ли от безделья, то ли из любопытства. Те бумаги ему были совершенно не нужны.
Секретарша, неопытная ещё в делах общения с "чинами", и ни разу на этом деле не обжигавшаяся, неожиданно для чиновника потребовала положить бумаги на место. Требовательный тон взбеленил "брата Плиски":
- Ты что, не знаешь меня?! Да я тебя в казарму брошу! Да я через тебя роту солдат пропущу!

Среди сторонников Сурина поползли слухи, что вот-вот областная комиссия начнёт незаконное вскрытие опечатанной комнаты с бюллетенями. К стоявшим у дверей хранилища милиционерам присоединился "общественный пост":
- Если надо будет, заночуем у дверей этой комнаты! - митинговал лидер "Рабочего Балакова" Анатолий Кадашников. Его поддержал "Комитет офицеров запаса".
Сотрудники мэрии, покинув кабинеты, кучками стояли в широком коридоре, ждали приступа облизбиркома.

27 декабря. Первый инсульт.
Областная избирательная комиссия так и не получила доступа к выборным документам. Заседания ТИКа продолжились. Разбирались жалобы, утрясались взаимные претензии сторон.
В город приехал председатель Совета безопасности области Мирошниченко. Пригласил к себе Маратову.
О чём говорил председатель Совбеза с Маратовой - неизвестно, но после разговора Алевтина Константиновна вышла от Мирошниченко на ватных ногах и с туманным взором. Словно плохо видя перед собой, вошла в кабинет Сурина. А буквально через полминуты Сурин выскочил в "предбанник", крикнул секретарше:
- Скорую вызывай!
Ничего не понявшие охранник и секретарша вслед за Суриным поспешили в его кабинет. Безвольно раскинувшись, бледная как мумия, Маратова едва сидела на стуле. По её щеке сползала слеза.
- Окна откройте! - почти кричал Сурин. - Скорую вызовите!
Секретарша кинулась на своё рабочее место к телефону.
- Куда звонить собираешься? - перехватил её саратовский чиновник. Слух о переполохе в кабинете мэра уже промчался по коридорам мэрии.
- На скорую, там человеку плохо!
- Не надо скорую, это инсценировка.
Маратовой тёрли виски, давали нюхать нашатырь. Кто-то пытался засунуть в рот валидол и лил в безвольные губы воду. Было видно, что если женщину перестанут поддерживать, она тут же упадёт на пол.
- Ей у мэра в кабинете стало плохо, значит, мэр ей что-то наговорил, - безразлично жал плечами областной начальник.
- Скорую вызвали? - спросил Сурин у секретарши.
- Он не разрешает! - чуть не плача, кивнула секретарша на чиновника.
- Звони сейчас же! - разъярённо ткнул пальцем в сторону своего стола Сурин.
Минут через десять появился фельдшер. "Под дулами" телекамер на импровизированных носилках Маратову вынесли из мэрии, уложили в машину и увезли.
Спустя два часа на подведении итогов выборов заместитель председателя ТИК сделал официальное заявление: "Маратова в реанимации с тяжелейшим инсультом".

На следующий день ближе к вечеру по инициативе "Рабочего Балакова" у мэрии прошёл митинг в поддержку демократических выборов.
Тридцатого декабря состоялся ещё один митинг против грубого вмешательства областного правительства в ход балаковских выборов. На митинге впервые заявили о начале сбора подписей по выражению недоверия губернатору.

Решение суда: снять нельзя выбирать.
Наиболее обсуждаемой темой за новогодними столами балаковцев стала тема выборов, и что в связи с ними в городе творилось. "Народная газета" утверждала, что у Маратовой тяжёлый инсульт. "Наша цель" заявляла, что слухи об инсульте Маратовой сильно преувеличены. И даже, что Маратова ни в реанимацию, ни вообще в больницу не поступала.
Девятого января по заявлению Битюгова суд повторно рассмотрел дело Сурина о недостоверных сведениях по имущественному положению, предоставленных в избирательную комиссию. На этот раз суд заседал не больше часа. Хотя новых данных Битюгов не предоставил, суд вынес решение диаметрально противоположное первоначальному: регистрацию Сурина кандидатом на должность главы администрации отменить.
Избранный вместо болеющей Маратовой новый председатель территориальной избирательной комиссии Андриянов получил решение суда и стал в тупик. Снять кандидата с избирательной гонки можно не позднее одних суток до начала голосования. Как отменить регистрацию, если кандидат уже избран депутатом Совета, а на первом туре голосования на пост мэра набрал большинство голосов избирателей. Порядок и сроки исполнения своего решения суд не оговорил.
Обратились за разъяснением в суд.
Суд "засел" ещё раз и постановил: «Решение вступает в законную силу немедленно после его провозглашения, но может быть обжаловано..."
"Как исполнить немедленно неисполнимое?" - маялась в догадках территориальная избирательная комиссия.
Сурин подал протест в Верховный Суд.
"Почему губернатор выбрал такой иезуитский план? - раздумывал балаковский мэр. - В лицо говорил, что нет претензий, и в то же время науськивал против меня суды и прокуратуру. Проще было пригласить в областное правительство, и открыто предложить не участвовать в выборах"...

Мы не верблюди!
По телевизору то и дело показывали губернатора. Круглолицый, упитанный, словно перекачанная надувная игрушка. Того и гляди, на вдохе лопнет, и брызнут из него фонтаны жизненного сока. А сока в нём - на троих хватит. На крещенье в проруби купался! А оптимизма в нём сколько!
- Мужик должен быть настоящим мужиком, обязан семью кормить, деньги зарабатывать. Я не понимаю тех, которые плачут, что денег не хватает. Не хватает одной зарплаты - надо работать за двоих, - учил  губернатор жить не умеющих жить богато телезрителей. - Не хватает двух зарплат - работай за троих, за четверых!
- Трепло! - ругал губернатора Антон. - Я работаю в пяти местах, а зарабатываю едва прожиточный минимум для семьи!
Сегодня губернатор, как всегда самоуверенный и чуть лишнего раздутый, в телевизоре восседал на собственном верблюде. Лицо лоснилось любовью к жизни.
- Вы прямо как настоящий хан! - подольстила корреспондентка.
- А я и есть хан! - гордо ответил губернатор. - Только моё ханство - целая область!
И лицо его гордо улыбнулось, не образовав ни единой морщинки.
- А областью управлять тяжелее, чем верблюдом? - пошутила корреспондентка.
- Если умеешь управлять верблюдом, сумеешь управлять и областью! - назидательно изрёк хан-губернатор.
Народ обиделся.
- Мы не верблюди! - ругали все губернатора, коверкая "верблюжье" окончание.

Лавры и лаврушки.
Слава царского реформатора Столыпина зудела у нашего губернатора, словно чесотка между пальцев. Может, Столыпин и не овладел бы мыслями Ляцкова, но в своё время он тоже был губернатором Саратова!
Переименовав село на своей малой родине в село Столыпино, Ляцков как бы подчеркнул свою преемственность в делах Столыпина. Но не так прост наш губернатор, чтобы даже в маленькой деревне, даже увядшие за годы советской власти лавры уступить убиенному реформатору.
В переименованном селе он повелел выстроить храм во имя князя Дмитрия Донского. Историки сразу засомневались, а заходил ли хоть ненароком князь в наши края во время своего княжения? Или во времена отрочества из любопытства заезжал? Или в младенчестве его мимоходом завозили? История про то молчала.
Просто губернатор выбрал своего тёзку в небесные покровители, решили сомневающиеся.
Храм возвели, стены украсили фресками. Архиепископ приехал освящать храм. Глянул на фреску и обмер. Дмитрий Донской на фреске вылитый Дмитрий Фёдорович!
Посуровел архиепископ.
Стали чиновники доказывать, что губернатор - дальний потомок князя, оттого и сходство... Но владыка - человек образованный, десять лет был ректором московских духовных школ, жития святых и их потомков знает доподлинно.
Не поверил чиновникам владыка. Не стал освящать храм, уехал.

Прессинг по всему полю.
"Наша целька" вела ожесточённую пропаганду за Гусева, но симпатии народ высказывал явно не в пользу предпринимателя. Да и постоянное хлопанье кнутом из губернаторского седла производило эффект, противоположный желаемому пастухом. Набычившись, народ ждал второго тура голосования.
О Сурине никто ничего не знал. Никакой агитации за него не велось.
В пятницу, в последний день перед выборами, когда ещё можно было агитировать, мэр выступил по телевидению:
- Я выпал из общепринятых правил ведения предвыборной агитации. Как привязанный целую неделю безотлучно работал в администрации. После первого тура выборов в наш город примчались десятки чиновников из правительства области, приехала областная избирательная комиссия. Сколько раз до этого мы испытывали трудности по обеспечению города теплом и горячей водой, газом и электричеством, по невыплате детских пособий, но я не помню случая, чтобы область проявила хоть каплю заинтересованности в наших проблемах. А тут слетелись. Ведут себя грубо, бесцеремонно. В ход идёт всё, и моральное давление, и рукоприкладство. У двух сотрудников моего предвыборного штаба "кто-то" взломал квартиры, ничего при этом не забрав.
Наш город прогремел не только на всю Россию, но и за её пределами. Даже в Интернете есть масса информации про Балаково. Везде рассказывают, какой отпор дали балаковцы областному прессингу. Балаковцы - особый народ, гордый и справедливый. У нас есть разные партии и движения, но, едва область попыталась надеть на нас узду, все объединились, отодвинув свои узкопартийные интересы ради одного: ради защиты права каждого сделать свой выбор.
Губернатор разгневан. Сказал: "Балаковцы возомнили о себе, что они какие-то особенные. Я докажу, что они как все!" Если надо будет прокуратуру нагнуть, сказал губернатор, нагну. Если надо будет милицию нагнуть - нагну.
Шестого января я встретился с губернатором и напрямую спросил его, почему зарплата перечислена всем, кроме Балакова? Он вызвал своего зама и распорядился погасить долги перед нашим городом. Но денег нет до сих пор.
Несмотря на жёсткий прессинг губернаторской рати на нас, я уверен - мы выстоим. Балаковцы гордые. Я рад служить такому народу!

Деньги, которые испачкают храм.
В пятницу же состоялся и последний перед вторым туром митинг. Выступающие негодовали против бесцеремонности и предвзятости облизбиркома, против вмешательства силовых структур в процесс выборов, против откровенного нарушения законов со стороны чиновников. Опять звучали призывы начать сбор подписей за проведение референдума об отзыве губернатора, а так же о выходе из состава области и восстановлении границ в дореволюционных масштабах с Самарской губернией.
Филиппыч читал с трибуны свои солёные, с издёвкой над областной властью, стихи.
Митинг проходил в рабочее время, и участвовали в нём в основном пенсионеры.
Был на митинге и директор АЭС Ипатьев, вероятно, как и пенсионеры, днём свободный от работы. Стоял в гуще народа, отгородившись от окружающих скептической полуулыбкой. Словно неторопливый праздношатающийся, с любопытством разглядывал суетящихся на трибуне ораторов. Он единственный голосовал против резолюции митинга. Пожилая женщина, стоявшая рядом, упрекнула Ипатьева, что у него денег много, а у пенсионеров мало. Павел Леонардович тут же вынул сложенную вдвое пачку денег из кармана и, продолжая улыбаться своей знаменитой полуулыбкой, предложил женщине одну крупную купюру. Женщина взяла, а рядом стоявшие люди отказались от денег:
- Я грязных денег не беру, - сказала другая женщина.
Та, которая взяла деньги, смутилась и пообещала отдать их на восстановление храма.
- Не пачкайте храм этими деньгами, - заметила её соседка.


Наших бьют!
В области правильно предположили, что из всего электората самые здравообразные - медики и учителя.
Прибывшие в город министры здравоохранения и образования грозили уволить митинговавших подчинённых. Минздравцы держали в напряжении главврачей больниц и поликлиник, грозили устроить поимённую проверку работающего состава. Учителей уже проверяли. Спрашивали, между прочим, знают ли преподаватели третью строчку нового гимна России. Такие вот "гимнюки".
В пику угрозам по электорату пустили клич о досрочном голосовании. Народ опасался, что в день выборов "гимнюки" взорвут заготовленную в области мину и постараются сорвать выборы.
Поползли слухи, что Сурина собираются арестовать.
Тринадцатого января, в субботу, по "проляцковскому" телеканалу "Экспромт" ежечасно крутили заявление председателя облизбиркома Мустафаева о том, что Сурин отстранён от выборов, что жёлтые бюллетени с фамилией Сурина недействительны, а действительны голубые, с фамилиями Гусева и Денискина. Это же заявление крутили и на ОРТ, куда врезалось не имевшее лицензии на вещание телевидение "Парад", принадлежавшее Гусеву. Гусев отлично понимал, что если с выборной гонки снимут Сурина, он станет лидером.
Вечером городское радио предоставило слово главе администрации Балаковского муниципального образования Алексею Сурину. Он разъяснил ситуацию с голубыми и жёлтыми бюллетенями. Сказал, что подал в Верховный Суд протест на отстранение его от выборов. Верховный Суд принял дело к рассмотрению, что является фактом приостановления действия решения балаковского суда. Сурин призвал жителей Балакова прийти на участки и проголосовать по жёлтым бюллетеням с фамилиями  Сурина и Гусева. Голубые бюллетени напечатаны областным правительством без ведома Балаковской территориальной избирательной комиссии, что является нарушением закона. Где их печатали и сколько напечатали - неизвестно...
Едва передача закончилась, как в редакцию радио вошли двое крепких мужчин.
- Где Сурин? - спросил один из них.
- Сурина не было. Мы включали запись. А вы кто? - задала встречный вопрос главный редактор радио Каменникова.
- Мы доверенные лица Гусева. Плёнки и текст передачи, быстро!
- Сделайте официальный письменный запрос...- попыталась возразить Каменникова и спрятала бумаги и плёнку в ящик стола.
- Плёнку, я сказал! 
Мужчина схватил Каменникову за руку и потащил из-за стола.
- Что вы делаете... Послушайте! Как вы смеете! – пыталась упираться женщина и наконец завопила: - Помогите!
На крик прибежал оператор и другие работники.
- Зря ты так, подруга, - угрожающе "попрощался" нападавший и, увлекая за собой приятеля, быстро вышел из помещения.
Каменникова разглядывала кровоподтёки от пальцев "доверенного лица" и пыталась унять дрожь в руках.

Всех в опалу!
В субботу же в Саратове проходил бал прессы по случаю профессионального праздника. На бал в театр оперы и балета пригласили редактора "Балаковских новостей" Ольгу Булдакову. Сказали, что на балу губернатор в числе других отличившихся вручит ей почётную грамоту и ценный подарок.
Погода стояла плохая, ехать в Саратов рейсовым автобусом немолодой Булдаковой не хотелось, поэтому она попыталась отказаться от поездки  на бал и попросила организаторов переслать подарок и грамоту в Балаково.
- Губернатор обидится! - зашикали на неё по телефону.
Пришлось ехать. Четыре часа на автобусе в одну сторону!
В фойе театра Булдакову встретил крепкий молодой человек, отвёл в сторону и, извинившись, сказал:
- Губернатор передумал вручать вам грамоту и подарок. Но вы не расстраивайтесь, награды у вас не отнимают. Они будут пересланы в Балаково.
Не заходя на бал, Булдакова уехала домой.
- А я так за него агитировала во время губернаторских выборов! - давала интервью балаковской прессе и телевидению Булдакова на следующий день. - А он... Такая вот благодарность за преданность!
Судя по виду, по разговору Булдаковой, она была уж и не рада, что поддерживала - по долгу службы - Сурина, и сильно опасалась гнева губернатора в отношении себя лично.

Жёлтые против голубых.
Ко второму туру выборов военная мощь Саратова, направленная в Балаково, возросла многократно. Вновь прибыла милиция из других городов, где, надо думать, преступники пошли навстречу своим "ментам" и объявили себе выходной.
В субботу председатель территориального избиркома Андриянов давал пресс-конференцию для местных, областных и центральных газет.
Едва ведущий начал говорить, как в зал вошёл председатель облизбиркома Мустафаев в сопровождении начальника главного правового управления и аппаратчиков совета безопасности области. Уверенной походкой, с невозмутимым видом Мустафаев без приглашения прошёл к столу участников пресс-конференции и занял место по соседству с Андрияновым. Ведущий заметил, что председателя облизбиркома никто не приглашал, и продолжил конференцию.
Андриянов сообщил, что девятого января балаковский суд вынес решение об отмене регистрации кандидата на должность главы БМО и одновременно - в депутаты Совета БМО Алексея Сурина. На этот момент действующий мэр города уже был депутатом, поскольку выиграл выборы в своём округе двадцать четвёртого декабря. Получалась абсурдная ситуация. Возможно ли снять с выборов уже избранного депутата? Судебное решение обжаловано Суриным в Верховном Суде и оттуда запросили дело для рассмотрения. Этот шаг Верховного Суда ТИК расценил как приостановление исполнения судебного решения балаковского суда.
После боевой перепалки двух председателей избиркомов слово дали депутату Госдумы Валерию Крючкову.
Только народный избранник вышел к столу и сел на своё место для "дачи показаний", как погас свет. Что это? Веерные отключения? Или местные происки областных органов? В кромешной тьме журналисты явственно почувствовали дух надвигающихся на город сил мрака.
Спустя некоторое время электричество дали, и участники пресс-конференции оживились.
Крючков представился куратором Саратовской области в Госдуме и уполномоченным Центризбиркома для оценки на месте происходящих событий. Он сказал, что решение местного суда исполнить невозможно. Сурин уже имеет статус депутата, и его полномочия подпадают под действия иных законов. По закону суд может снять с выборов кандидата за сутки до голосования. А началось оно двадцать четвёртого декабря двухтысячного года. Второй тур лишь повторное голосование, но никак не новые выборы.

Фас!
Областная избирательная комиссия вооружила голубыми бюллетенями отряды СОБРа и при вялой поддержке местной милиции попыталась оккупировать избирательные участки и подменить жёлтые бюллетени на голубые. Председателей участковых комиссий на машинах собирали по домам. Родственники тех, кого увезли, предупреждали по телефону других председателей, к которым "воронки" ещё не успели приехать. Опасаясь арестов, многие члены избирательных комиссий не ночевали дома.
Акция по подмене бюллетеней оказалась малоуспешной.
Накануне выборов Александра Андриянова задержала милиция, без санкции прокурора, естественно, и допросила в своих стенах. Андриянов выдержал психологическое давление.
Маратова до сих пор лежала в больнице, по сведениям врачей - в тяжёлом состоянии. Её зятя уволили с работы.

14 января. Утро второго тура выборов.
С утра по избирательным участкам на территориях проживания работников предприятий, директора которых примкнули к лагерю Ипатьева, поехали их заместители с голубыми бюллетенями.
- Если не поменяете жёлтые на голубые, завтра будете уволены, - грозили они членам избирательных комиссий, работавшим на их предприятиях.
Во времена безработицы и нищенской зарплаты это был веский аргумент.
Утро старого нового года для тех, кто отмечал его накануне, оказалось отрезвляющим. Едва они входили на избирательные участки, как натыкались на милиционеров и дюжих парней в камуфляже с короткоствольными автоматами на боках. Такой "заботы о безопасности" не могли вспомнить и древние деды, не пропустившие ни одних выборов семидесятилетия советской власти, ни десятилетия "демократической".
Ситуация складывалась непонятная. На одних участках желавшие голосовать по жёлтым бюллетеням, отказывались от голубых, а на других участках ищущие голубых отказывались от жёлтых. Многие в поисках "суринских" бюллетеней уходили голосовать на соседние участки, но там им отказывали, так как насчёт "чужих" избирателей никаких распоряжений не поступало. Желающих же голосовать по "антисуринским" голубым бюллетеням принимали с распростёртыми объятиями. На многих участках отсутствовали информационные плакаты о "новом" участнике выборов - Денискине.
Возле здания горсуда выстроились автобусы, которые привезли спецназовцев из Саратова и Энгельса. Милиция буквально наводнила город. Побывавший в Чечне ОМОН готовился к зачистке неугодного электората.
То в одном, то в другом избирательном участке вспыхивали скандалы. Почти возле каждого стояли кучки людей и активно обсуждали происходящее.
Члены участковых комиссий глотали валерьянку и валидол, мучаясь вопросом: кого поддерживать, "жёлтых" или  "голубых"?

Сразу после открытия правоохранители заблокировали располагавшийся во второй гимназии избирательный участок, где члены комиссии не поддались на шантаж и не заменили жёлтые бюллетени на голубые.
Собралось много избирателей, и что они говорили о губернаторе и его приспешниках, надо было слышать самому губернатору. Под давлением народа участок открыли с опозданием на полтора часа.
На другом участке члены избиркома с утра сели голосовать, чтобы решить коллективно, по каким бюллетеням работать. Ничего странного - в течение двух суток подряд  перед выборами сюда наезжали представители облизбиркома, пугали привлечением к уголовной ответственности, а потом председателя участковой комиссии в числе прочих председателей вызывали в "органы" на "накачку".
Майор Леонид Бриль при поддержке четырёх милиционеров прибыл на указанный ему избирательный участок и объявил, что исполняет решение суда и облизбиркома. Жёлтые бюллетени, по которым начали  голосовать на этом участке, сказал он, недействительны, голосование приостанавливается. Майор приказал столпившимся избирателям идти голосовать на соседний участок с голубыми бюллетенями.
Избиратели возмутились:
- Это всё устроил губернатор! Они хотят сорвать выборы! Вы нам плюёте в лицо, не даёте голосовать!
- Люди, не расходитесь! На это они и рассчитывают! Вы уйдёте, а по нашим бюллетеням проголосуют, за кого им надо!
Семидесятилетняя старушка качала головой:
- За всю жизнь такого ни разу не видела!
Майор сказал, что изымет "незаконные" жёлтые бюллетени. Председатель местного избиркома растерялся. Журналист подсказал ему спросить милиционера, на основании какого документа он действует: если по решению суда, должен быть исполнительный лист, а решение должен исполнять судебный пристав. Если производят дознание и арест, должен быть ордер прокуратуры. Майор никаких документов не предъявил, и сам пришёл в замешательство. В течение пяти минут куда-то звонил, консультировался. Журналист спросил, кто их сюда направил.
- Облизбирком, - ответил майор.
- А что, милиция теперь подчиняется облизбиркому? - съязвил журналист.
Посуетившись ещё несколько минут для "сохранения лица", майор разрешил продолжить голосование.
На другом участке молодой милиционер из Вольска жаловался журналистам, что их подняли в четыре утра, ничего не объяснили, привезли сюда. Происходящего здесь он не понимает, но приказ есть приказ.
- Я в третий раз пришёл голосовать, - рассказывал какой-то мужчина. - Досрочно проголосовал за Сурина. Потом по голубому бюллетеню против ихних голосовал, на чужом участке, куда они меня отослали, - мужчина пренебрежительно кивнул на автоматчиков. - А сейчас за Сурина проголосую ещё раз. Добьюсь, куда они денутся!
С появлением на участках журналистов милиция потихоньку ретировалась. Телекамер и диктофонов они почему-то боялись.
В штабе Сурина не понимали, почему "наведение порядка" по-губернаторски проводили не на всех участках, а всего лишь на десяти от силы. Вероятно, истинной целью облизбиркома было не проведение альтернативных выборов, а срыв их.

При штабе бар шумит гриль-бар, и девочки красивые порхают.
Народ дурел от бардака с бюллетенями и устраивал скандалы на участках, а прокурор города с заместителем прокурора области сидели в реабилитационном центре атомной станции, в "ипатьевском монастыре", и рядились, кому из них надзирать за законностью творившегося на подведомственной территории. Сюда же съехались начальник УВД города, председатель облизбиркома и ещё много всякого начальствующего люда - знакомого, городского, и незнакомого, видимо, областного. Что они делали в этом фешенебельном заведении, почему "кучковались" здесь, а не в администрации, и куда звонили, не давая передышки сотовым телефонам, посторонние не знали.
Здесь же фактически располагались штабы Гусева и Денискина. Почему облизбирком, утверждавший, что он ни на чьей стороне, заседал вместе с противниками Сурина, тоже никто не понимал.
В вестибюле, вальяжно развалившись в кожаных креслах, сидели какие-то господа в длиннополых кожаных пальто с мобильниками в руках. То и дело входили и выходили другие господа с каменно застывшей важностью на безмысленных лицах. Туда-сюда сновали очаровательные девушки в обтягивающих униформах. Занятые телефонными разговорами, господа непроизвольно следили за мерцанием стройных девичьих ножек, и синхронно поворачивали свои важно-скучные лица вслед туго натянутым юбочкам и кофточкам, подчиняясь воле лоббирующих господские тела  инстинктов. Никто из непосвящённых не смог бы определить, кто эти господа в креслах: новые, крутые или официальные.
В центре вестибюля цветной телевизор показывал специфические пошлости трансвестита с шестого канала, но происходящее в богатом профилактории было гораздо занимательнее кривляний телепедика. Здесь шёл какой-то непонятный постороннему человеку процесс.
Журналисты ждали, когда же один из прокуроров даст вразумительные разъяснения происходящему в городе. Наконец, журналистов допустили до прокурора города Буркина. Он стоял в чёрном кожаном пальто с белым шарфом и выглядел весьма импозантно.
Откуда-то появилась член облизбиркома Гарулина в шлёпанцах и стала пытать прокурора, почему он не наводит порядок в городе, о чём просила областная избирательная комиссия.
- Обращайтесь к своему прокурору, - выдавил Буркин и кивнул в конец коридора. - Вы же областная комиссия.
- Но нарушается закон на балаковской территории! - вспылила Гарулина.
- Балаковская территория - часть областной,- парировал выпад Буркин.
- Как вы думаете, - спросил журналист у Буркина, - решение балаковского горсуда о снятии с регистрации Сурина законно?
Буркин раскрыл было рот, чтобы ответить, но, увидев оператора с телекамерой, быстро развернулся и скрылся в одной из комнат. Журналист настырно пошёл следом. Буркин стоял посредине комнаты, разговаривал с каким-то мужчиной. Несколько господ курили на балконе.
Журналист снова заговорил о законности, но в этот момент появился председатель облизбиркома Мустафаев, на ходу разговаривавший по телефону. Передал трубку мужчине рядом с Буркиным и, увидев журналиста, возмущённо приказал:
- Выйдите отсюда!

14 января, ближе к обеду.
Первую атаку облизбиркома "жёлтым" удалось отбить. Но расслабляться было рано. В городе началась информационная война. Сообщения напоминали сводки военных информбюро. Не лицензированный пиратский телеканал Гусева включался в программы центрального телевидения и распространял информацию, что законными являются только голубые бюллетени, призывал игнорировать жёлтые бюллетени, а где нет голубых - идти голосовать на соседние участки. Некоторые городские радиостанции, не контролируемые администрацией города, вещали откровенную дезинформацию, сообщали, что сторонниками Сурина на участках организуются беспорядки.
Просуринские СМИ, естественно, говорили о законности жёлтых бюллетеней, призывали людей к спокойствию, просили быстро голосовать и сразу уходить с участков, чтобы не быть втянутыми в какие-либо провокации.

Ату их! Ату!
Примерно около пятнадцати часов началась вторая атака областных структур на избирательные участки. Председателей избиркомов вызывали к областному начальству, которого в тот день в город наехало более ста человек, к руководству предприятий, и жёстко давили, заставляя принять голубые бюллетени. На тридцать втором участке к председателю комиссии приехал заместитель директора комбината "Синтетические волокна", чуть ли не силой усадил его в машину, куда-то увёз и час "убеждал" поменять бюллетени. Так удалось сломить участковые комиссии ещё на двадцати трёх участках. Первую половину дня на участках голосовали по жёлтым бюллетеням, вторую - по голубым. Такого абсурда мировая демократия ещё не видела! Даже не знающие правовых тонкостей избиратели говорили, что замена бюллетеней в день выборов незаконна.
На тридцать четвёртом участке схватили за руку технического директора "Синтетических волокон", пытавшегося вбросить в урну для голосования пачку голубых бюллетеней. Вероятно, переволновавшись, на следующий день он ушёл на больничный.
Число членов ТИК было невелико, и они физически не могли проконтролировать ход голосования и помочь всем коллегам, настолько удар областных структур был всеохватывающим. Не контролировали ситуацию на всех девяносто восьми участках и доверенные лица Сурина. В  штабе поддержки мэра появились признаки упадничества. Суринцы решили ослабить сопротивление, чтобы подготовиться к решающей схватке после окончания выборов. Наверняка облизбиркомовцы при поддержке силовых структур после подсчёта голосов попытаются изъять у избирательных комиссий жёлтые бюллетени. Этому решено было категорически воспрепятствовать.
В семнадцать ноль-ноль Андриянов собрал короткую пресс-конференцию и заявил, что произошла настоящая оккупация избирательных участков и принудительная замена и изъятие законных бюллетеней. Тем не менее, по предварительным данным, выборы можно считать состоявшимися.
Здесь же Алексей Сурин сообщил, что по его данным восемь автобусов с милицией и отряд СОБРа, дополнительно к уже действующим, в полной боевой готовности прибыли к зданию милиции. Ими, вероятно, в ближайшее время будет блокирована мэрия.
- С лагерем противников и облизбиркомом у меня связи нет. Они совместно "восстанавливают силы" в реабилитационном центре атомной станции. Почему они вместе? Наверное, потому что у них одна цель.

Закрыто на спецобслуживание!
Группа журналистов подъехала к реабилитационному центру. Им навстречу выбежал руководитель аппарата секретаря Облсовбеза Пётр Дерябин. Журналисты объяснили, кто они. Дерябин проводил журналистов до входа, попросил ждать, а сам отправился в резиденцию, известить о визите непрошеных гостей. Вскоре журналистов провели в столовую, где заканчивали сервировку для высокопоставленных чиновников. Приборов было человек на сорок. Позже стало известно, что в ту ночь в этом штабе постоянно находился сам начальник Совбеза области Мирошниченко, который, вероятно, возглавлял операцию, вице-губернатор Сергей Чувалов, министр здравоохранения Закаев, министр образования Суворов и другие большие губернские мужи.
К журналистам вышел министр печати Игорь Николаев и сообщил, что Мустафаев занят. Не пожелала переговорить с журналистами даже его зам по связям с общественностью Ирина Гарулина. Журналистам дали понять, чтобы они исчезли в ближайшие пятнадцать минут. Понимая, что дискутировать бесполезно, журналисты покинули негостеприимных хозяев.
Вывод напрашивался один - если журналистов боятся, значит, противники Сурина не уверены в своей правоте.
Корреспондентов саратовского журнала "Общественное мнение" и саратовской газеты "Богатей", пришедших в ГУВД узнать мнение о происходящем у начальника, чуть ли не силком выдворили из приёмного отделения. И в городской прокуратуре им пришлось догонять прокурора, который спешно бежал, вероятно - за спасением, в ГУВД, располагавшийся напротив прокуратуры.
Ближе к подведению итогов распространился слух, что кадашниковцы, вооружившись цепями и палками, встанут на защиту. Защиту чего, никто не понял, но гусевские и денискинские наблюдатели заволновались. А ну как, правда?

Не Чечня ль пред нами? Или Чили?
В двадцать ноль-ноль выборы закончились и избирательные участки закрылись на замки. Комиссии начали подсчёт голосов. Первые два часа всё было спокойно, им не мешали работать. Бурные события начались после двадцати двух часов, когда бюллетени подсчитали и составили протоколы. Разом к большинству участков нагрянули отряды милиции, требовали везти документы в "ипатьевский монастырь". Но ни одна участковая комиссия, проводившая голосование по жёлтым бюллетеням, требованиям не подчинилась. На всех шестидесяти "жёлтых" участках начался прорыв милицейской блокады.
Одна женщина, член избиркома, после подсчёта голосов обвязалась бюллетенями и протоколами, спрятала печать под лифчик, и, чтобы избежать обыска вооружённой охраны, спустилась по водосточной трубе из окна второго этажа, закоулками побежала в территориальную избирательную комиссию. Ещё в одной школе женщину спустили из окна на верёвке. Где-то для отвлечения милицейского внимания выносили ложные коробки с макулатурой, а когда милиция "арестовывала" макулатуру и увозила коробки, выносили настоящие.
На одном из участков в школе номер три шестеро милиционеров не смогли блокировать избирком. Пришедшие к школе жители стали стеной на защиту членов избирательной комиссии. Работники милиции пустили в ход все свои знания психологии. Один даже жаловался, как ему тяжело живётся последние двое суток без жены, без детей, которые остались в Энгельсе.
На некоторых участках избиркомовцы пошли напролом, зажимая документы под одеждой. В окружении и под защитой призванных на выручку сочувствующих избирателей, ответственные за доставку садились в машины и отъезжали. По пути их пытались задержать работники ГИБДД и развернуть в нужную сторону. Но машины с бюллетенями обманными путями всё же прорывались к администрации.
Милиция боялась телекамер. Стоило где-то появиться телевизионщикам - и настойчивость милиции сразу падала.
Активность в ночь выборов проявил депутат Госдумы Валерий Крючков. Прикрываясь депутатским иммунитетом, он выносил документацию и помогал доставлять её в здание администрации. Из местных наиболее активным был лидер "Рабочего Балакова" Анатолий Кадашников,  который чуть ли не пинками пробивал бреши в милицейских кордонах.
Жёлтые бюллетени милиция конфисковала лишь с участка в посёлке Ивановка. Остановив автобус посреди дороги, милиционеры силой вытащили из салона членов избиркома и изъяли документацию.
Здание мэрии блокировали не омоновцы, как ожидалось, а всего лишь машины саратовского ГИБДД, которые никому не позволяли подъезжать близко, но пропускали всех пеших. Вероятно, побоялись массовых возмущений в центре города.
В итоге удалось доставить бюллетени и протоколы не только с шестидесяти участков, где голосовали жёлтыми бюллетенями, но и отхватить несколько вражеских.
Напряжение в мэрии не спадало. Пошли слухи, что надо готовиться к штурму администрации и аресту мэра. Областная власть сделала из Сурина балаковского Альенде.
- Эх, если бы милиция так организованно боролась с преступниками, как сегодня с избирателями - цены ей не было бы! - говорили одни жители города.
- Паны дерутся, а у нас чубы трещат, - сетовали другие.
- Сурин-то победит. А как ему дальше работать? С директорами и с губернатором разругался. Кадашников со Смиридовой деньги дадут?

Гулкую тишину внутри административного здания нарушали случайные  голоса и одинокие шаги по пустым коридорам. Это в декабре территориальная избирательная комиссия то и дело напоминала наблюдателям и прессе отойти подальше от столов. Теперь таких проблем не возникало - подходи и садись прямо с членами комиссии. Вероятно, потому что в мэрии присутствовали только "жёлтые", а "голубые" противники засели в "ипатьевском монастыре".
Результаты подсчитали быстро. Семьдесят четыре процента проголосовали за Сурина. Как потом узнали, шестьдесят четыре процента "голубых" голосовали против всех кандидатов, то есть, и их можно было причислить к сторонникам Сурина.
Сурин появился в ТИК во второй половине ночи, уверенный в себе, как всегда в безупречном костюме, с лёгким ароматом одеколона. Дал интервью журналистам.
- По итогам повторного голосования, учитывая пятидесятипятипроцентную явку избирателей на голосование, при всём творившемся на участках, можно констатировать мою полную моральную победу, - заявил мэр.
- На момент выборов вы получили довольно мощную оппозицию. Такая активность множества лиц, которые не хотели  бы видеть вас мэром, стала неожиданностью для всех. Знали ли вы, что против вас фактически состоялся заговор? - спросил один из корреспондентов.
- Я предполагал подобное, но не думал, что во всём этом примет участие правительство области, - ответил Сурин.


Разбор полётов.
В понедельник балаковцам и членам балаковского избиркома настроение испортил председатель Центризбиркома, который в телеинтервью из Москвы сказал, что не было ещё случая, чтобы избиркомы не выполняли решение суда, что поведение членов балаковской комиссии вопиюще и в отношении их всех будут возбуждаться уголовные дела. Им грозят пятилетние сроки лишения свободы.
На заключительной пресс-конференции мэр Балакова Алексей Сурин подвёл итоги:
- Несмотря на ту машину, которая была задействована против меня, результат в мою пользу ошеломляющий.
Сурин сообщил, что перед вторым туром к нему приходил начальник городского отдела ФСБ Виктор Жаданов и интересовался, не желает ли уважаемый мэр отказаться от борьбы и занять место председателя горсовета или уехать на работу в столицу. Получив отрицательный ответ, спросил: "А вы не боитесь, что областные структуры могут возбудить против вас уголовные дела?"
- Подобные методы шантажа, - сказал Сурин, - очень часто практикуются в правительстве области. Всё, что делалось областными структурами в день выборов, делалось или с ведома, или с молчаливого согласия губернатора. Поэтому он должен принести извинения балаковцам за действия своих сотрудников. А если их направлял сам губернатор, то он должен уйти в отставку.
Мэр признал, что его отношения с главой области испортились после губернаторских выборов, на которых губернатор в Балакове имел самый низкий показатель по области. А началось размежевание ещё раньше, когда Сурин, единственный из глав муниципальных образований, отказался работать с губернаторской корпорацией "Зерно Поволжья", которая предлагала сельхозпроизводителям унизительно низкие цены на зерно.
Сурин сказал, что девяносто процентов правительства области его поддерживает, а то, что они в Балакове делали, так это из боязни потерять кресла. К тому же главы администраций районов звонили ему и выражали поддержку.
- Теперь мы через суд будем настаивать на роспуске областной избирательной комиссии, ставить вопрос об оценке позиции на прошедших выборах руководства городского ФСБ и прокуратуры, областного Совбеза. Мы все должны бороться против такого произвола, когда жителей области считают за быдло и, угрожая кнутом и автоматами, указывают, как надо голосовать.
Балаковский мэр объявил губернатору войну.
Все понимали, что если Сурин победит, это будет началом падения власти губернатора. Вслед за Суриным с мнением губернатора перестанут считаться  и другие главы администраций. Поэтому, естественной целью губернатора предполагалось устранение Сурина.
Сурин сказал, что обмолвка губернатора в интервью "Комсомольской правде" о том, что Сурин, придя к нему на приём, якобы грозил застрелиться, не была случайной фантазией, на какие так горазд "губернский папа". Теперь, случись что с мэром Балакова, есть публичное свидетельство первого лица области о суицидных настроениях Сурина.

- Слушай, что пишут о замечаниях наблюдателей на выборах,- принёс местную газету Филиппыч домой к Антону. - "Были даны подсказки голосовать против всех или опускать бюллетень без пометок. А на вопрос избирателей, где нормальные бюллетени, дали ответ, что нормальных бюллетеней сегодня нет". А вот ещё, похлеще предыдущей: "Небольшая собака неизвестной породы по кличке Лобзик на территории избирательного участка № 7 нагадила, то есть, недержанием мочи пыталась сорвать выборы. Тем самым она ввела в заблуждение избирателей. Так же зафиксированы вредные выбросы в атмосферу избирательного участка, исходившие из порожнений..."
- Из чего?
- Из порожнений. Так написано.
- Это наблюдатели в заявлениях так пишут?
- Да.
- Дебилизм какой-то...

Пшёл вон!
В администрации БМО перед проведением итогов второго тура выборов журналистам раздали ксерокопии протокола собрания под председательством Лермана, москвича-магната, председателя совета директоров промышленной группы, в которую входило балаковское ЗАО "Химмаш". В документе говорилось об освобождении с восемнадцатого января две тысячи первого года от должности генерального директора ЗАО "Химмаш" Сергея Денискина.
Приказ об увольнении накануне днём Денискину вручил заместитель Лермана по кадровым вопросам. Заместитель ничего не объяснил, что-либо спрашивать у него было бессмысленно. Денискин решил получить информацию и поддержку в правительстве области. Предварительно позвонив, он поехал в Саратов.
Утром, ещё до увольнения, Денискин звонил Лерману, пытался рассказать о последних событиях, о своём "пролёте" на выборах, но Лерман слушать его не стал. Сославшись на занятость, просил связаться с ним позже. И пропал.
Не дожидаясь приезда Денискина, его друзья  в правительстве стали искать Лермана, который в этот день находился в Саратове, чтобы выяснить причины опалы Денискина. И не могли найти.
Вечером Лерман намеревался вылететь в Москву. Представители саратовского правительства решили дождаться его в аэропорту. Но Лерман, не сдав авиабилета, уехал поездом. Его сотовый телефон не отвечал в течение двух дней.
Денискин жаловался, что шефу дали недостоверную информацию о положении в Балакове, о его роли в выборах и действиях после выборов в качестве мэра или в случае поражения. Ходили слухи, что в какой-то газете промелькнула статья, где утверждалось, что Денискин обещал расправиться с московскими олигархами, берущими балаковскую промышленность за горло. А одним из олигархов был Лерман.
Вернувшись домой, Денискин узнал, что его кабинет на заводе опечатан. У дверей выставлена охрана, проводится досмотр документов.
Ходили слухи, что по звонку губернатора Денискин отпускал с завода иномарки, не оформив их покупку документально, надеясь лишь на слово губернатора. Но, как оказалось, слово губернатора к финансовому отчёту не подошьёшь…

Рассказывали, что Ольга Булдакова, редактор "Балаковских новостей" со скрытофранцузской внешностью, после увольнения с должности редактора по телефонному распоряжению из Саратова, попросила политического убежища то ли в США, то ли в Израиле, где в одной из стран, говорили, жила её мать, а в другой - брат.  Мотивировала тем, что в Балакове её подвергли политическим репрессиям.
Почему, тогда, раньше не уехала?

На святки черти роятся.
В понедельник пятнадцатого объявили заседание первой сессии нового Совета. Правомочность сессии при четырнадцати голосовавших депутатах из двадцати одного можно было признать лишь при наличии всех до единого депутатов.
К назначенному времени в зал проведения сессии зашёл Сурин. Походил по залу и вышел. Митряева заглянула в зал, спросила, не звонил ли ей кто, и тоже вышла. Ко времени начала сессии ни Митряева, ни Сурин  в зал не вернулись. Не пришёл и депутат  от коммунистов Мыльников . Кворума не набрали, заседание не состоялось.
Чтобы не зависеть от Сурина и его ярых сторонников Митряевой и Мыльникова, в понедельник суд срочно восстановил "в правах" Ипатьева и ещё двух депутатов.

Шли Святки, близилось Рождество. Как мы знаем от Гоголя, черти в этот период года активизируются.
Балаковский сюжет продолжился, как и положено законами жанра. Когда, после неудачных попыток вероломных и сильных прислужников Повелителя, повергнуть героя не удалось, в борьбу вступил его главный враг лично. И место действия, жанровая композиция, были соблюдены. "Могучий и ужасный" приехал на мрачный, дымящийся объект, расположенный за чертой города, на ТЭЦ, где к его приезду с помощью сотрудников областного правительства, облУВД и ФСБ собрали новоизбранных депутатов городского Совета.
Так и осталось непонятным, почему представители законодательной власти заседали на окраине города в заводском помещении, в обстановке строжайшей секретности и под усиленной охраной спецслужб, чуть ли не ночью, хотя могли занять любой зал в центре города и днём.
Поначалу это заседание народ назвал сбором в Смольном - в соответствии с чадом, выбрасываемом предприятием, но скоро и точнее  заседание Совета переименовали  "тайней вечерей в кочегарке".
Депутатов на тайную вечерю собирали "профессионально": за депутатами-врачами ездили главврач города и заместитель министра облздрава, за учителями - местное и областное начальство образования. Оппозиционеры Сурина из лагеря Гусева и Ипатьева приехали добровольно. Сурина, Митряеву и Мыльникова о предстоящей сессии никто не известил. Видимо, чтобы своим присутствием они не портили картины всеобщего согласия с губернатором.
- Зачем вечером и за городом? - с интересом рассматривая через полузамёрзшее окно автомобиля весёлые огоньки города вдалеке, спросила коллегу депутат Самочкина.
- Наверное, чтобы опять не сорвали заседание, - предположил депутат Смурнов.
Подъехали к ТЭЦ. Возле здания администрации уже стояло много машин. Сторонники Гусева порадовались растущей рядом с входом сосне, украшенной гирляндой лампочек. От праздничных огоньков на душе у гусевцев повеселело.
На зелёном армейском уазике-буханке привезли "сомневающихся" депутатов. Вышли из машины, принюхиваясь к специфическому чаду на территории "дома совета", взглянули на чахлую сосну с тусклой гирляндой на голых ветках. И без того никудышнее от непонятных действий настроение помрачнело ещё больше.
В коридорах администрации ТЭЦ сновало множество незнакомых лиц. Оказалось - из областных "органов" и областного правительства. Депутатов не покидало предчувствие, что должно произойти что-то очень важное. Или сильно неприятное.
В красном уголке расселись тринадцать депутатов. Директор ТЭЦ Домокеев, как самый старший по возрасту, открыл первое заседание Совета. Подтвердили полномочия, поздравили друг друга и... остановились. Согласно регламенту, выборы председателя Совета могут состояться в присутствии двух третей от общего числа членов Совета, то есть, четырнадцати человек. Одного не хватало. Решили объявить перерыв на пятнадцать минут и подождать опаздывавшего Хлестакова, заведующего третьей поликлиники. Все уже потеряли надежду и перестали ждать, когда, наконец, появился недовольный Хлестаков.
Театр абсурда продолжил свой спектакль.
Что обсуждали и как голосовали, про то знают только присутствовавшие там люди. А депутатов на первом заседании, говорят, было, всё же тринадцать. И из присутствовавших против "принятых" решений голосовали трое.
Одним словом, отголосовались. Председателем Совета выбрали Домокеева.
Прибывший губернатор объявил о том, что подписал постановление о временном отстранении Сурина от исполнения обязанностей главы Балаковского муниципального образования за нарушения и неисполнения Конституции, указов Президента и законодательства, и назначил исполняющим обязанности мэра всё того же Домокеева.
Выбор нового главы удивил всех, следящих за событиями в Балакове. Мало у кого возникли сомнения, что кандидатура шестидесятилетнего директора-пенсионера временная,  на период, так сказать, смуты. Как только в городе всё утрясётся, Домокеева заменят более весомой фигурой.
Озираемые суровыми очами губернатора, депутаты внесли поправку в Устав БМО, отменяющую прямые выборы главы администрации и назначении его, как и прежде, из числа депутатов. Причём, за поправку проголосовали Гусев и его депутатская команда, которые так ожесточённо в период предвыборной кампании отстаивали именно право всенародного избрания главы администрации.
Ближе к полуночи здание администрации БМО захватил отряд милиции под командованием заместителя начальника облУВД. "Органы" досмотрели все кабинеты, вскрыли апартаменты мэра. После этого в здание под усиленной охраной фээсбэшников доставили нового мэра.

В один из следующих дней председатель комитета по законности облдумы сказал, что у него есть вопросы по поводу соответствия законам решений балаковского Совета. По регламенту, например, первое заседание вновь избранного Совета должен открывать председатель ТИК, а не старейший депутат. Депутаты не могли вносить изменений в Устав муниципального образования, поскольку выборные действия ещё не закончились, ТИК не вынес решения по выборам мэра и не избраны ещё три депутата. К тому же, как утверждает противоположная сторона, о заседании горсовета не были извещены ни сам мэр, который избран депутатом, ни два депутата - его сторонники. И горсовет не мог набрать две трети голосов для внесения изменений в Устав. Постановление же губернатора об отстранении действующего мэра - грубейшее нарушение Конституции.


ФСБ на шухере.
Утром здание мэрии оцепил ОМОН. Чиновников процеживали сквозь проходную. Весь рабочий день чиновный люд просидел "под рабочим арестом" - выходить в город из здания мэрии запрещалось.
Свои люди в правительстве области предупредили Сурина о захвате здания администрации и о возможности ареста мэра в его пригородном доме. Мэр, как в боевике, сменил место дислокации и тайно переехал в городскую квартиру, где под охраной соратников начал готовить документы для Верховного Суда и Госдумы.
С утра у здания городской администрации начался стихийный митинг протеста против произвола и хамского давления на избирателей со стороны областной администрации. Издёрганный приказами сверху ОМОН начал селективную зачистку неугодных. Арестовали главного горлопана города, лидера "Рабочего Балакова" Анатолия Кадашникова, который хотел пройти в здание администрации и вручить новому мэру какую-то бумагу.
Кадашникову шестьдесят лет. Он бывший шофёр, сейчас у него частное автотранспортное предприятие с двадцатью КАМАЗами. Чуть ниже среднего роста, кряжистый, со специфической переваливающейся походкой из-за сильно выраженного плоскостопия. Лицо широкое, с крупными чертами, несимметричное - как медведем помятое. Над изборождённым грубыми морщинами лбом глубокие залысины. От эмоций один глаз закрывается, другой яростно распахивается, губы широко вытягиваются вперёд. По причине глухоты говорит громко, часто переходит на крик, в запале даже брызжет слюной. В острых ситуациях на противника "прёт как танк".
Кадашникова побоялись арестовать принародно. Пригласили в кабинет, якобы для ознакомления с результатами выборов, навалились кучей, накинули наручники, через чёрный ход уволокли в гараж мэрии, запихали в "воронок", вывезли наружу. Долго кружили по городу, то ли сомневаясь, куда везти, то ли, как в детективах, надеясь, что арестованный потеряет ориентацию.
- Да ладно, ребята, везите на место. Что я, свой город не знаю? - съязвил Кадашников.
Кадашникова привезли не в городскую милицию, куда надо бы, а в районную, которая занималась правонарушениями в сельской местности. Без объяснения причин запихали в камеру. Посопротивлявшись "новоселью", Кадашников тут же объявил голодовку.

Стихийный митинг у мэрии продолжался. В мэрии и вокруг прогуливались "люди в штатском". После Кадашникова арестовали ещё двух активистов. Произошло несколько стычек с милицией, но агрессивно вели себя в основном женщины преклонного возраста, их арестовывать не стали.
- Убирайся отсюда! - кричали митингующие Домокееву.
- Сурина не отдадим! - обещали "людям в штатском" и в форме.
День прошёл в напряжённом ожидании.
Все понимали, что в городе произошёл переворот, и волеизъявление граждан элементарно растоптано. Город затаился в ожидании новых событий. Что будет дальше и кто кого поборет в этой войне за власть?



Боевик по-губернаторски.
После случившегося Сурину терять было нечего. Узнав, что губернатор уехал в Москву, на пресс-конференции в Саратове Сурин выдал ему по первое число:
- Происходящее в Балакове средства массовой информации называют боевиком. Этот боевик я бы назвал губернаторским. В городе идут аресты, а губернатор лицемерно говорит, что с Суриным его никто не поссорит. На сегодняшний день в области лидирующий политик - я, а это губернатору не нравится. На своих выборах губернатор набрал всего тридцать два процента голосов. И меньше всего голосов он набрал в Балакове. Притом что, я вынужден признаться, на выборы его люди привезли в Балаково сорок тысяч бюллетеней с галочками в клетках напротив фамилии губернатора, которые внедрили во время выборов. Этому способствовали директор АЭС Ипатьев и директор "Резинотехники" Ефимов. Они заставляли подчинённых переписывать протоколы. Если в протоколе было семьдесят человек "за" и триста "против", цифры менялись местами. Становилось триста  "за" и семьдесят "против".
В газетах печатали, кто в области из политиков в своё время покончил с жизнью. В ряду таинственных смертей - мэр Саратова Юрий Китов, влиятельный политик Валерий Давыдов, вице-премьер Александр Калиниченко. Далее губернатор намекает на фамилию Сурина. Я должен покончить жизнь самоубийством? Не получится! Шёлковый шнурок, какие давали обречённым на смерть подчинённым повелители древнего востока, не приму!
Губернатор  заявил, что московские олигархи дали мне десять миллионов долларов и теперь я их отрабатываю... Видимо, губернатор перепутал свой карман с моим.
То самодурство со стороны губернатора, которое творится в Балакове, характерно и для других районов области. У наших соседей на заседании Совета из числа депутатов был избран глава администрации. Но не тот, которого запланировал губернатор. На следующий день Совет в полном составе отвезли в Саратов, и там он провёл новое заседание, на котором сняли избранного главу и избрали того, которого хотел губернатор. Это же рекорд Гиннеса - мэр был мэром меньше суток!
Объявленная в области диктатура закона по воле губернатора превратилась в диктатуру беззакония, - закончил конференцию Сурин.

Весть об аресте Кадашникова распространилась быстро. Его соратники по "Рабочему Балаково" организовали у здания суда пикет с плакатами.
Вменив в вину Кадашникову слишком агрессивную оборону при попытке вывести его  из здания мэрии, суд наказал "дебошира" десятью сутками ареста. Прокуратура тут же вынесла протест на решение суда, и на следующий день милиции пришлось отпустить Кадашникова, объявив ему, что он оштрафован на пятьдесят рублей за нарушение общественного порядка.
- Давайте мне постановление суда! - потребовал Кадашников.
Бумаги не было.
Как сопротивлявшегося "дебошира" впихивали в камеру, с таким же трудом его оттуда и вытаскивали. Выволокли, упаковали в милицейскую машину, отвезли домой. Через пару часов привезли одежду и документы.

Грудью на защиту Арлекинов!
Шекспировские страсти разгорелись в пятницу девятнадцатого, в коридоре между приёмной главы администрации и залом заседаний мэрии, перед началом второй сессии вновь избранного балаковского Совета.
В здании находилось около сотни милиционеров, в основном офицеров, и "люди в штатском".
Вдоль длинного коридора спиной к залу заседаний и лицом к расположенной напротив приёмной мэра в две шеренги стоял плотный милицейский заслон под командованием какого-то областного полковника. Заслон единственным назначением имел, похоже, недопущение в зал заседаний Сурина.
От лестницы по коридору к залу заседаний шёл отстранённый мэр Балакова. Две шеренги милиционеров, только что стоявшие в затылок друг другу вольно и свободно пропускавшие "сквозь себя" в зал всех без исключения, слаженно объединились в одну шеренгу, подхватили сосед соседа под локти и замерли непроницаемой стеной.
- Разрешите...- подошёл Сурин к блюстителям порядка.
Шеренги стояли неколебимо.
- Я мэр Балакова Сурин, - представился иногородним милиционерам Алексей Иванович, подумав, что они могут и не знать его в лицо. Потом вспомнил губернаторский указ и добавил: - Бывший.
Шеренги стояли с каменными  лицами.
- Я депутат.
Никакие попытки убедить стражей демзаконности, что он имеет полное право участвовать в заседании, успеха не имели. Равным образом оказались бесплодными и попытки депутата Мыльникова помочь Сурину пройти в зал.
А в зале заседаний царила рабочая обстановка.
Вёл сессию новоизбранный "в кочегарке" председатель Совета Домокеев. Хотя, если говорить честно, вёл сессию депутат Ипатьев, который как суфлёр из будки, подсказывал с первого стола Домокееву, что говорить и что делать, сам часто вскакивал с места, подбегал к трибуне, что-то пояснял и предлагал нужное. Одним словом, был суперактивен. Трудно представить себе, что тот самый депутат Ипатьев четыре предыдущих года на сессиях Совета сидел на этом месте с отсутствующим видом, не голосовал, демонстративно читал красочные газеты и журналы, и вообще делал вид, что происходящее его мало касается. На этот раз он был сердцем и вдохновителем происходящего.
Депутат Ипатьев выдвинул кандидатуру и.о. Домокеева на пост настоящего главы, что очень удачно совпало с желанием губернатора, озвученным на сессии вице-губернатором. На том и порешили.
Потусовавшись, поголосовав, не удовлетворившись результатами голосования - переголосовав ещё раз (что опять же было незаконно), по предложению всё того же Ипатьева на пост председателя Совета выбрали Гусева. Далее избирали председателей разных комиссий.
Ко времени подоспело поздравление губернатора, адресованное новоизбранному Гусеву и переизбранному Домокееву.
Депутат Митряева сделала заявление, что обратилась в суд с требованием признать незаконным решение первой сессии Совета, которое состоялось в ненадлежащее время, в ненадлежащем месте, в ненадлежащем составе. Слушали заявление невнимательно, весело возбуждаясь от приятного вхождения себя во власть.
Потом принесли Конституцию. Домокеев поклялся соблюдать закон и конституцию, положив  на всё это руку.
Опять же ко времени подоспело шампанское... Один из бокалов упал на пол.
- К счастью! - крикнул кто-то...

Прыщавая Россия.
Десятого января депутат Госдумы Георгий Бокс, наблюдавший за ходом балаковских выборов лично, инициировал обсуждение, а затем и принятие Госдумой парламентского запроса генеральному прокурору о ситуации в Балакове. "У избирателей формируется представление о всевластии областного руководства, стремящегося использовать все средства для реализации своих целей, действуя в нарушение закона", - говорилось в запросе.
Резко против запроса выступили депутат от балаковского округа в Госдуме Николай Сухих и депутат от Саратовской области, первый вице-спикер Госдумы Любовь Плиска.
- Что он есть, этот Балаково? - суетилась среди депутатов Плиска.- Заштатный городишко, каких у нас сотни! Прыщик на теле России - есть ли смысл отнимать у Думы время на эдакую мелочь?
"Сама ты прыщ мелкий... на теле Думы", - возмутились балаковцы, узнав о позиции Плиски.
Георгий Бокс дал интервью для радиостанции "Эхо Москвы":
- Отношение губернатора к своему населению, как к неграм: я сказал так, значит так и будет, и плевать мне, что балаковцы поддерживают своего мэра. Надо нагнуть суд, я нагну суд. Надо нагнуть областную избирательную комиссию, нагну её. Надо будет нагнуть ФСБ и прокуратуру, я нагну и их...










                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

                1
С неделю у Антона ныла половина нижней челюсти, периодически прихватывало и верхнюю. Боль провоцировалась и горячим чаем, и холодной водой, и вдыханием свежего воздуха. Простучав чайной ложечкой всю челюсть, Антон не смог определить болящего зуба, а идти к стоматологу неизвестно с чем было неудобно.
В среду ОН выявился. Да так, что мучительно чувствовалось шевеление во рту не то что языка - даже воздуха.
К концу изнурительной  ночи Антон попытался сделать себе укол новокаина в десну, но не смог заставить собственную руку вогнать иглу глубоко в ткани, а поверхностная инъекция не помогла.
Едва дождавшись утра, поехал в стоматологическую поликлинику.
- Здыаствуйте, - косноязычно, стараясь не касаться зуба языком, обратился Антон к женщине в регистратуре. - Спасите, погалуйста, коыэгу от зубной бо-о-и.
- Спасём, - улыбнулась женщина. - Коллегу грех не спасти.
Отыскала амбулаторную карточку Антона, и в обход длинной очереди перед кабинетом предварительного осмотра повела его "спасать".
- Заходите, - кивнула доброжелательно, выйдя через некоторое время из кабинета.
Антон вошёл, остановился у двери. Оба стоматологических кресла были заняты.
- Чего вам? - неприветливо спросил голос из-за марлевой маски под сердитыми чёрными глазами молодой женщины.
- Мою каытощку тоико что занесыи, - сказал Антон.
- И что? - рассердились ещё больше чёрные глаза.
- Зуб боыит.
- Здесь у всех зубы болят, и у нас скоро заболят. - "От вас", добавили глаза. - Видите, кресла заняты? Ждите!
Взяв в ладонь разболевшуюся вдруг с новой силой щёку, и стараясь не поворачиваться резко, чтобы инерционной волной не беспокоить зуб, Антон понёс его в коридор.
Минуты через полторы, глядя куда-то внутрь себя и держа челюсти в горстях, из кабинета вышел больной.
- Зайдите! - скомандовали из-за двери.
Зубов за свою жизнь Антон налечился - о-го-го! Терпел даже удаление нерва из зуба без обезболивания. С таким опытом и привыкнуть бы надо. Но сегодня на душе у Антона разыгралось беспокойство.
- Садитесь в кресло, коллега. Что же сразу не сказали, что вы врач? - пожурила Антона владелица чёрных глаз и немного игриво, но очень многообещающе добавила: - Чейчас мы ваши зубки поле-ечим!
Антону игривость не понравилась.
- Так что, доченька...- оживающим голосом забормотала из соседнего кресла старушка. Тоже, видать, с больными зубами.- Что делать-то будем?
- Я же сказала, бабуля - снимать коронки, лечить зубы, потом новые ставить! - поразилась  бестолковости старухи  хозяйка чёрных глаз.
- Так на новые зубы деньги надо! А у меня... есть не на что!
- А скоро будет и нечем! - весело пообещала черноглазая. - Давай я тебе все зубы повыдергаю, чтобы не болели, а ты потом съёмные протезы сделаешь - дешевле обойдётся, чем железные зубы. И болеть никогда не будут, - прорекламировала специалистка вставные челюсти, будто была дилером фирмы, изготавливающей белозубые улыбки.
- Это, которые в стакан класть, что ли?
- Хоть в стакан, хоть в кружку, - бодро подтвердила черноглазая и негромко добавила: - Хоть на полку.
Кряхтя, поругивая жизнь и власть, старуха  с трудом  вылезла из кресла. Заикнулась, было, про медицину, но вовремя подавила в себе опасное для зубов недовольство. Беспрестанно охая и ахая, пошаркала из кабинета.
- У неё денег нет, а я виновата! - удивилась бабке черноглазая и подошла к лежащему уже в кресле Антону. - Откройте рот! - скомандовала она недовольным голосом.
Антон открыл рот и страдальчески поморщился, показывая, с какой стороны болит зуб. Увидев, что черноглазая собирается постучать по нему железкой, поспешно защитил рот ладонью.
- Ощень си-ино боыит! - предупредил он стоматолога.
- Ну, мне же посмотреть надо! - удивилась поведению пациента стоматологичка и настырно стукнула железкой по больному зубу.
В глазах Антона потемнело уже от дуновения ветра при приближении железки. Металл обрушился на торчащий изо рта громадной статуей, олицетворяющей все земные страдания, больной зуб, и, словно раскалённый гвоздь в гнилое дерево, вогнал его в челюсть. Антон почувствовал, как его голова провалилась в грудную клетку.  Сквозь собственные рёбра и пелену выступивших слёз он с укором взглянул на женщину в белом халате. Так сквозь прутья решётки и потоки дождя приговорённые к "вышке"   раскаявшиеся преступники смотрят на приближающегося к тюрьме исполнителя смертной казни.
"Разве палач ходит под дождём?" - искронула в голове Антона странная мысль.
- А-а-а...- длинно застонал он, приходя в себя, с удивлением обнаруживая больной предмет, то есть, голову, на положенном ей месте - на плечах, и быстро, но бережно, словно невинно осужденного с пронзившего его кола, снимая её со стоматологического орудия пытки.
- Ну, посмотреть-то мне надо! - повторно укорила нетерпеливого пациента стоматологичка.
- Не тыогайте губ - боит, ягыком пыикохнуться неизя! - взмолился Антон.
- Не буду, - недовольно пообещала стоматологичка и, осматривая ротовую полость, неаккуратно коснулась зуба железкой ещё два раза. Каждый раз Антон сдавленно вскрикивал, что, впрочем, не вызывало в специалистке по больным зубам ни капли сострадания.
- Как же мне вас лечить, если вы прикоснуться к зубу не даёте?
Осуждающе взглянув на пациента, стоматологичка положила железку на столик и, моментально изменившись в настроении, жизнерадостно сообщила:
- Пульпит. Надо вскрывать полость.
Взяла зубосверлильную машину и, вжикнув для острастки сверлом, поднесла её к  лицу Антона.
- Откройте рот, - попросила нежно, будто предлагая любимому мужчине, чуть не заставшему её с любовником, лакомый кусочек.
Бормашина старого образца, с дореволюционной скоростью вращения боров - такой и здоровые зубы лечить мучительно, а тут... Антон моментально покрылся холодным потом.
- К жубу ягыком пыикохнуться боино, а вы хотите свегыить?!
- Я одномоментно. Давайте, давайте, вскрывать-то надо! - добродушно убедила стоматологичка Антона.
Смирившись с участью быть заживо просверлённым и настроившись выдержать непереносимую, но короткую боль, Антон закрыл глаза, вцепился руками в поручень кресла, во что-то упёрся ногами, чтобы от боли не сползти вниз, открыл рот.
Бормашинная дрель злобно взвизгнула, стоматологичка резко надавила на зуб, намереваясь просверлить его одним махом, и с такой же резкостью Антон провалился ниже ватерлинии кресла. Его голова очутилась у бёдер молодой стоматологички. В другое время он непременно оценил бы качество их обводов. Сегодня степень привлекательности женских форм была для него абсолютно неактуальна.
- Ак! - подавился Антон болью и лишился возможности не только стонать, но и дышать. И лицо у него будто онемело и покрылось колючими мурашками.
Выключив бормашину, стоматологичка осуждающе смотрела на нытика мужчину.
- Сдегайте обезбогивание! - сдавленным хрипом взмолился Антон и почувствовал себя до такой степени вспотевшим, что, когда ему придётся встать, про него наверняка подумают нехорошее.
- Ну и больные нынче пошли! - сквозь вату в ушах услышал Антон издалека недовольный голос мучительницы - по-другому он уже не мог называть сидящую перед ним женщину. Презрительно взглянув на посеревшее до цвета старой гашёной извести лицо пациента, она обратилась к помощнице:- Набери-ка новокаина, невтерпёж тут. Всё равно не поможет.
Сказала так, будто Антону после изрядной дозы запрещённого пива приспичило сбегать в туалет, а по причине застарелой аденомы простаты бегать по туалетам ему, только время терять - надо вставлять катетер.
- Откройте рот, заморозку сделаю!
"Заморозку... Специалисты так не говорят. Тем более, когда пациент врач".
Антон ощутил лёгкий укол под слизистую оболочку десны. Когда у тебя в глубине челюсти воспалённый нерв, такая поверхностная "заморозка" конечно же, не поможет. Увидев, что стоматлогичка собирается положить шприц на столик, заметил:
- Повегностная анестезия не помогет. Нугна ггубокая, пыоводниковая, чтобы негв обезбоить.
- Учить ещё меня будете! - возмутилась стоматологичка.
- Да уж двадцать лет детишек обезболиваю, разбираюсь! - от злости неожиданно чисто сказал Антон и тут же скривился от боли.
Стоматологичка вставила шприц в рот Антона ещё раз и сделала такую же поверхностную инъекцию, только с другой стороны десны. Антон смирился с неизбежностью боли.
Недовольная стоматологичка отошла от Антона и минут пять о чём-то весело разговаривала с коллегой. Вероятно, ждала, пока новокаин "взойдёт".
Боль чуть-чуть притупилась, но вскрытия зуба Антон ждал, как безнаркозного вскрытия черепа зубилом.
- Как у нас дела? - жизнерадостно после интересного разговора спросила вернувшаяся к пациенту стоматологичка.
"У вас, думаю, прекрасно, а у меня отвратительно",- тоскливо подумал Антон, безразлично шевельнув плечом, но от железки, которой стоматологичка нацелилась постучать по зубу, уклонился.
Стоматологичка обиженно дёрнула головой.
- Свеылите, - обречённо сдался Антон. Закрыл глаза, вцепился, упёрся, сжался... "Если от боли не умирают, значит её перенести можно", - подумал он, убеждая себя примерами, что в пыточных камерах зубы дёргали щипцами и пилили напильниками без наркоза. А здесь терпеть придётся одно-два мгновения.
Молния вспыхнула в закрытых глазах, обожгла нутро черепной коробки и прострелила тело двухтысячевольтовой дугой, подпалив даже кресло. И тело  Антона выгнулось дугой. Натурально запахло палёной костью. Три секунды... Как три вечности... Звенящая тишина... Ещё три секунды... Снова дрель умолкла.
- Бор плохой, сейчас поменяю,- успокаивающе прожурчала стоматологичка. - Как вы?- спросила заботливо. - Я же говорила, что не поможет! - укорила Антона за неверие.- Откройте рот!
Разве он закрыт? Зажатому в судороге, закрыться ему теперь помог бы разве что изрядный  хук снизу.
-... А потерпеть можно...
Отвратительный, вызывающий озноб, вой дрели... Ещё три вечности шаровые молнии беснуются в черепной коробке и взрываются в мозгу... Запах палёной кости... Если прогорит череп, молнии убьют стоматологичку... Скорей бы!
- Сейчас... Почти уже всё...
"Одномоментно..."
Оглушительно и бесконечно долго воет дрель.
Сверло проваливается внутрь  зуба и нажимает на детонатор, который взрывает в голове нечто страшное, и дробит нижнюю половину лица Антона на мелкие, невыносимо болящие даже по сравнению с предыдущей жуткой болью, осколки.
Антон мычит. От сжавшей его судороги он не может шевельнуться.
- Вот и всё. Дел то! - удовлетворённо урчит стоматологичка, а в сознании Антона всплывает образ довольной тигрицы, обгладывающей сахарную косточку только что убиенной жертвы. - Пополоскайте рот содой, на этой стороне не жуйте...
"Дура, что ли... - сквозь пелену в сознании удивляется непонятливости стоматологички Антон. - Слюной коснёшься - болит!"
- ... завтра приедете.
Не закрывая рта, потому что шевеление челюстью было равносильно попытке закусить воткнутый в больной зуб и вращающийся там бор, и, не говоря по той же причине ни слова, собрав в обе ладони то, что осталось от лица после сверления и взрыва, и даже не удивившись, что осколки так удачно собрались в лицо нормальной формы, Антон пошёл к выходу. Про больного, вышедшего из этого кабинета точно таким же образом перед ним, он не вспомнил.
- Связываться с коллегами и с родственниками - хуже нет! - услышал он из-за прикрывшейся двери. - Следующий!
Сел в машину, вырулил на встречную полосу, некоторое время ехал против движения и в противоположную от дома сторону. Обратив внимание на сигналящие ему фарами автомобили, очнулся, развернув машину, поехал как надо и куда надо.

К следующему дню зуб успокоился. Антон постучал по нему ложечкой  - зуб молчал.
"Если будет издеваться как вчера - пошлю её",- решил Антон, отправляясь к "своему" стоматологу.
Но процедура прошла терпимо. По причине терпеливости Антона.
Через неделю зуб подлечили и запломбировали.
- А что вы не протезируетесь? - указала стоматологичка на дыру в челюсти Антона, образовавшуюся в связи с  потерей трёх зубов.
- Мне крайний зуб ещё лечить надо, там свищ.
Стоматологичка осмотрела зуб, челюсть.
- Да, свищ. Снимок сделаете?
Сделали рентгеновский снимок.
- Надо основание корня удалять. Но вы так боитесь боли, что... - стоматологичка замолчала.
- Я не боюсь боли, - чётко сказал Антон. - Та боль была невыносимая.
- Посоветуюсь с заведующей, - решила стоматологичка и со снимком в руке вышла из кабинета.
Вернулась слишком быстро. Антон заподозрил, что заведующей не оказалось на месте.
- Если убрать основание корня, зуб станет неупорным для моста. Надо зуб удалять. Могу исполнить, - предложила стоматологичка и вопросительно посмотрела на Антона.
 Антон с опаской покосился на стоматологичку, раздумывая, как бы потактичнее отказать ей.
- Я хорошо обезболю, - пообещала она и скомандовала помощнице: - Набери новокаин!
Отказываться стало поздно.
"Если... - подумал Антон, - то я..."
На этот раз обезболивание получилось качественным, с полной потерей чувствительности.
"Что же она в первый раз так не обезболила?"- удивился Антон.
Он перенёс удаление зуба, не шевельнув ни единой мышцей лица.
- Я же говорил, что та боль была невыносима! - напомнил он стоматологичке.
Через месяц, когда лунка зуба зажила, Антон пошёл к протезистам.
- Недавно зуб удалили? - спросил пожилой техник.
- Да. Свищ был. Сказали, что основание зуба резецировать бессмысленно - зуб станет не опорным.
- А теперь этот зуб не опорный, - хмыкнул техник. - Мост длинный, в любом случае надо сажать на два соседних зуба.
"Зря я от неё сразу не ушёл - ругал себя Антон. - По вине бестолочи зуб потерял!"

- Жуть! - поражался Филиппыч, слушая излагаемый Антоном с шуточками и смехом рассказ о зубовных приключениях.  - А у меня весь рот надо лечить, точить и протезировать. И много сейчас таких "спецов" в медицине?
- В нашей с тобой медицине много, - "успокоил" Филиппыча Антон. - Хорошие специалисты уходят в частную медицину или вообще из медицины. А те, кому идти некуда по причине бездарности, остаются в "народном" здравоохранении. Да, уходят хорошие специалисты. Восемьсот-девятьсот рублей в месяц со всеми доплатами, при прожиточном минимуме в полторы тысячи, врачу со стажем в пятнадцать-двадцать лет и огромным опытом зарплатой назвать трудно.
Антон задумался о медицинском  житье-бытье. Ни денег, ни морального, ни профессионального удовлетворения медицина не давала ему уже много лет.
- Есть такое понятие: норма нагрузки, - продолжил он после некоторого раздумья. - Это количество работы, выполнив которое, работник  к концу смены ещё в состоянии не гнать брак и, стоя у станка или верстака, не калечить себя по причине усталости. В юности, после окончания школы, я работал слесарем-сборщиком на заводе. Особо старательные рабочие иногда задерживались после смены дорабатывать дневное задание. Мастер гнал их: "Не дай Бог, травмируетесь - с меня голову снимут, что вы работали сверхурочно!" Отдав два десятка лет медицине, я постоянно слышу, как ругают медиков, изо дня в день отрабатывающих по полторы-две смены, перевыполняющих плановые задания в полтора-два раза и получающих за это гроши.
Живой человек и сложная деталь - что ценнее? Странный вопрос. Глупый вопрос! Но почему КЗОТ запрещает рабочему стоять две смены подряд у станка, а медсёстры и врачи работают даже по три смены подряд? После дневной смены остаются на ночное дежурство, а потом снова идут в день... И без отсыпных. Сколько больных по вине усталых врачей потеряли не только зубы, но и пальцы, селезёнки... Жизни! Я не обвиняю коллег, я их жалею - мы вынуждены так работать. Общество, правительство обрекли нас, медиков, на такую рабскую жизнь.
Стахановцы во времена строительства светлого будущего коммунизма выдавали "на-гора" по несколько норм за рабочую смену и были героями. Медики всю жизнь вырабатывают по две-три нормы - и за это их только ругают. Работая на две ставки по нужде, а не из тяги к рекордам, к концу рабочего дня я перестаю соображать. Поэтому приходится работать по принципу минимальных энергозатрат:
- Здравствуйте, у моего ребёнка...
- Вижу. Перелом ключицы.
- А...
- Гипс две недели. Следующий!
Диагноз навскидку - профессиональный диагноз. Да пациенты такой скорости не понимают.
Уже сейчас в поликлиниках и больницах города врачей осталось меньше половины от необходимого количества. Учитывая, что изменений в жизни и зарплате медиков не предвидится, будет ещё хуже.
Антон замолчал. Молчал и Филиппыч. Антон думал о тяжёлом положении медиков, Филиппыч - о тяжёлом положении больных.
Помолчали, повздыхали. Филиппыч закурил.
- Что про мэра слышно? - спросил он Антона. - В городе Сурин или нет? Ходят слухи, что уехал. Позвони Смиридовой, узнай, что и как.
Антон разыскал визитную карточку Лидии Михайловны, набрал номер.
- Здравствуйте, Лидия Михайловна. Это Антон Викторович.
- Узнала, Антон Викторович. Здравствуйте.
Голос у Смиридовой усталый, говорит неохотно.
- Лидия Михайловна, может, от нас какая помощь нужна для общего дела?
- Для какого дела? - осторожно переспросила Смиридова.
- Мы с Катуховым считаем, что отстранение Сурина от власти незаконно и готовы помочь, если наша помощь в чём-то нужна.
- А вы приходите в Союз солдатских матерей завтра в десять утра. Там будет Сурин, обо всём и поговорим.

На следующий день в девять утра Антон и Филиппыч приехали в Союз солдатских матерей.
Поговорили со Смиридовой, она заказала писателям статью и стихи для листовки, которую планировал выпустить предвыборный штаб поддержки Сурина.
Потихоньку собирался народ. Скоро помещение плотно заполнилось людьми, в основном пожилыми.
В сопровождении молодых крепких парней по проходу стремительно прошёл Сурин. Чисто выбрит, аккуратная причёска, чёрный обтягивающий свитер, резкие движения.
- Здравствуйте, товарищи,- заговорил свергнутый мэр, едва дойдя до стола. - Мои противники посмеются надо мной, мол, я встречаюсь со стариками, - окинул он взглядом присутствующих. - Но для меня не важно, старые вы или молодые, с высшим образованием или с начальным. Вы - мои избиратели. Вы - жители моего города. Новая власть заблокировала средства массовой информации и распускает слухи, что Сурин сбежал, отказался от борьбы, смирился с поражением. Я продолжаю бороться за свои права и за ваши. Потому, что нарушено и моё право быть избранным, и ваше право на волеизъявление...
Проинформировав о действиях, предпринятых им для восстановления законности в городе, Сурин попросил слушателей подробно рассказать о встрече всем знакомым, и так же стремительно ушёл.
Сопровождавшие Сурина ребята успели сказать, что надолго задерживаться здесь они не могут, потому что не исключена возможность ареста опального мэра и даже покушение на него:
- Нас постоянно пасут наблюдатели на "Волгах".
Переговариваясь и кляня новую власть, народ потихоньку выходил из помещения.
Немой старик, тощий и сутулый, с небритым, топорной работы лицом, подошёл к стене с красочным портретом-плакатом упитанного, жизнерадостно улыбающегося на фоне пшеничных полей губернатора, стал тыкать в него заскорузлым пальцем и, мыкая по немому, что-то требовать.
- Нет-нет, с улыбкой отказала ему Смиридова. - Я не могу снять плакат. Он нам нужен. Когда матери солдат хотят выплеснуть свою ярость за обманутых сыновей, они подходят к этому портрету и говорят всё, что о нём думают.
Ожесточённо размахивая руками, немой возмущённо замычал. Его глаза полыхнули чёрным пламенем. Подскочив к портрету, старик содрал его со стены. Сложив вдвое, попытался разорвать, но сил в старых руках осталось немного. Отрывая от плотной глянцевой бумаги то один угол, то другой, он бросал обрывки себе под ноги, ожесточённо топтал их. Яростно указал себе под ноги пальцем, будто вбил гвоздь. Лицо его, перекошенное гримасой, говорило: "Вот так!" Молча изобразив "Тьфу!", старик вышел из помещения.

Вечером прогубернаторский местный телеканал "Экспромт" передавал интервью с горвоенкомом. Военный комиссар города Далкаров рассказывал, как героически он борется за выполнение планов призыва молодёжи в армию, как патриотически воспитывает призывников, а Союз солдатских матерей дискредитирует его работу, помогает здоровым парням отлынивать от службы. По его мнению, Союз солдатских матерей - пристанище уклонистов и дезертиров. Смиридова только тем и занимается, что судится с военкоматом. Поэтому он обратился в администрацию города с просьбой выселить Союз солдатских матерей из представленного ему бесплатно администрацией помещения в здании призывного пункта. И ещё он обратился к новой администрации с предложением заложить в бюджет определённые средства на достойные похороны ребят, которые погибнут в армии...
- Ужас! - схватился за голову Антон. - Воистину, Аллах лишил разума правоверного Далкарова! Не понимает, что в том и заключается смысл работы Союза солдатских матерей - защищать права призывников и солдат, а значит, периодически судиться с военкоматом, с военными частями и с армией вообще! А насчёт средств на похороны - это верх непонимания! Пусть матери весело и непринуждённо отдают сыновей служить, и пусть о них не печалятся - если что, Далкаров с почестями похоронит их за счёт бюджета!
Часа через два после окончания телепередачи военкомовское начальство и представители новой администрации, воодушевлённые собственными длянародными высказываниями, в кромешной темноте - в привычку вошло творить тёмные дела в темноте! - вновь "вышли на дело": заварили сваркой вход в Союз солдатских матерей.
Но "солдатская мать" Смиридова не знала об этом ещё двое суток. Когда заваривали дверь, она на собственной машине ехала в Волгоград, чтобы разобраться, почему молодой балаковский парень, служивший там, пытался покончить жизнь самоубийством.
Сурин перевёл свой штаб в помещение "Рабочего Балакова" к Кадашникову.
Из достоверных источников сообщили, что Сурина "заказали". Чтобы не искушать судьбу, Сурин уехал в Москву ждать заседания Верховного Суда, назначенного на пятое февраля.
В Москве Сурина "курировали" бывший вице-губернатор Саратовской области, депутат Госдумы Вячеслав Молодин и вицеспикер Госдумы Георгий Бокс. Охраняли Сурина специалисты соответствующей службы.

Спустя несколько дней после "вмэрзания" Домокеева во главу администрации Балаковского муниципального образования в драмтеатре организовали встречу руководства города с общественностью. Передние ряды огромного пустого зала заняли работники служб города и сотрудники мэрии. Шоу ставилось для средств массовой  информации.
Филиппыч пошёл на встречу, чтобы вместе с председателем совета ветеранов Мурениным ускорить проплату оставшейся суммы на издание второго тома "Книги памяти".
После довольно вялой, ни о чём, речи, мэр спустился в зал, в народ.
- Приходи, поговорим о твоих проблемах, - предложил он Муренину.
- Прийти не могу, потому что не уверен в лигитимности твоего назначения, - сразу дистанцировался от нового мэра Муренин. - А вот проблему, которую нельзя откладывать, надо решить. "Книгу памяти" пора издавать, потому что с каждым днём ветеранов становится всё меньше, а ветеранское поле на городском кладбище всё больше.
Заручившись гарантией Домокеева, Филиппыч посчитал, что его миссия закончена и собрался уходить. Но увидел Уточкина.
- О, и ты здесь! - радостно поспешил Уточкин навстречу Филиппычу, протягивая ему руку для пожатия.
- Случайно, - буркнул Филиппыч. - И надеюсь, в последний раз. А вы остались служить новой власти?
- Мы люди государевы, - смущённо улыбнулся Уточкин. - Служба велит!
- Ковалёв, начальник управления образованием, тоже государев человек, а, говорят, подал заявление об уходе.
- Да, на первой планёрке встал, отнёс заявление Домокееву: "Я, - говорит, - не могу считать вашу власть законной, потому подаю заявление об увольнении по собственному желанию". Пока не уволили.
Уточкин постоял некоторое время молча. Неудобная пауза затягивалась. Филиппыч перемялся с ноги на ногу.
- Одни подают заявления, но остаются, другие больничными обзаводятся надолго, ждут, пока что-то изменится и станет видно, как не промахнуться. Зачем юлить? Мы с Милентьевым остались работать на своих местах. Мэры меняются, а работа остаётся... Ну, заходи, если что.
- Нет, я к этой власти не ходок, - отказался Филиппыч.

                2

Перед вторым туром балаковских выборов Молодин по своим депутатским делам приезжал в Саратовскую область и наблюдал за выборным противостоянием, но в ситуацию не вмешивался. Вместе с ним в Саратов приезжал и Георгий Бокс, который предложил поговорить с губернатором о разгорающемся конфликте.
Молодин сообщил Ляцкову, что вицеспикер Думы хочет помочь области укрепить отношения с федеральным центром и посодействовать в привлечении инвестиций. Губернатор ответил, что сегодня принять их не сможет, и попросил перенесли встречу на следующий день.
- Чем будете заниматься сегодня? - поинтересовался Ляцков.
- Хочу показать коллеге родину, - ответил Молодин. - Сходим на охоту, съездим в деревню, поговорим с народом, попаримся в баньке, парного молока попьём.
Охоту запланировали в Вольском районе.

- Человек из Саратова приезжал, - сообщил охотовед, перед охотой докладывая Молодину обстановку. - Подробно спрашивал, куда и когда вы пойдёте, сколько народу будет с вами, расстановку и задачи сопровождающих.
Молодина такое любопытство насторожило, и он отменил охоту.
На следующий день встреча с губернатором не состоялась, и депутаты Госдумы уехали в Москву.
Четвёртого февраля Ляцков позвонил Молодину в Москву и поздравил его с днём рождения. А через два дня в газете "Деловая среда" появилась статья, где было написано, что Молодин с Боксом браконьерничали и застрелили пять кабанов, "трёх самцов и двух самок, после чего скрылись с места преступления на джипе". К статье прилагалась фотография депутата Молодина, восседавшего на туше повергнутого животного.
Приглядевшись к фотографии и подумав, Молодин вспомнил, что эта фотография сделана самим губернатором... год назад, на их совместной охоте!
Могла ли фотография из личного архива губернатора просто так попасть в газету? Сомнительно, если к тому же учесть, что об охоте кроме её участников знал только один человек - губернатор. Цинизм в высшем своём проявлении: я тебя поздравляю с днём рождения, а в качестве подарка получи компромат!

                3

До заседания Верховного Суда Сурин успел встретиться в Москве с руководителями почти всех думских фракций, нашёл поддержку и в Думе и в администрации президента. Говорили, что Сурину предложили выбрать себе любую должность в Саратовской области, кроме трёх: губернатора, мэра Саратова и мэра Балакова. Любую, даже должность управляющего Саратовского сбербанка.
Не сидели сложа руки и сподвижники Ляцкова. В Москве работала группа саратовских эмиссаров, которые проходили те же инстанции, что и отстранённый мэр. Аргументировали они словами губернатора: Сурин отрабатывает деньги московских олигархов, действия областных властей законны, оснований для расследования нет, мы сами всё уладим.
В Балакове укрепляла свои позиции новая власть. За исключением Уточкина и Милентьева сменились все руководители аппарата мэрии. Решением суда  - по заявлению облизбиркома, естественно, - расформировали территориальную избирательную комиссию. Бюллетени ТИКа, по которым за Сурина проголосовали семьдесят четыре процента избирателей, исчезли неизвестно куда.
Во вторник, тринадцатого января, информацию о состоявшихся в Балакове выборах заслушали на внеочередном заседании облдумы. Депутатам негласно предложили поддержать балаковское самодурство Ляцкова. Выступивший  перед депутатским корпусом председатель облизбиркома Мустафаев изложил известную всем версию облизбиркома о выборах в Балакове со своим толкованием  их законности. Депутаты не задали ни единого вопроса, не произнесли ни единой реплики. По предложению председателя облдумы приняли информацию к сведению, не дав произошедшему никакой оценки. То есть, фактически бойкотировали акцию по поддержке губернатора.
Председатель Центризбиркома, наконец, внятно выразил своё мнение по поводу балаковских выборов. Он сказал, что если Верховный Суд удовлетворит жалобу Сурина, то может состояться второй тур голосования с участием отставного мэра. Это заявление стало большой ложкой дёгтя в медовые уста губернатора.

- Ну что, - радостно хлопал Антона по спине Катухов, - состоится Верховный Суд, Сурин вернётся в город, разгонит "новую власть"…
- Только как он с губернатором уживётся? - сомневался Антон.
- Ну, если Сурин вернётся в город, губернатора должны снять, - не веря себе, неуверенно предположил Филиппыч.
- Губернатора снять?! Не знаю. До такой степени политической честности наша страна, по-моему, ещё не дожила.

Губернатор Ляцков арендовал самолёт - это при банкротской-то области! - и повёз во Францию отдыхать приближённых и... Генерального прокурора. Острые языки говорили - взял с собой чемодан зелёных. Наверху поняли, что такая совместная поездка производит сомнительное впечатление - Генпрокурору предстояло вынести решение по жалобе, где Ляцков выглядел очень нелицеприятно - Генпрокурора срочно отозвали из поездки.

Вернувшись из Франции, губернатор попал на заседание коллегии областной прокуратуры. Восседая на положенном его статусу почётном месте в президиуме, и не слушая монотонное бормотание докладчика, Дмитрий Фёдорович со скукой обозревал собранных со всей области прокуроров: все в парадных костюмах, словно клонированные. Лица скучнее, чем у самого губернатора.
Взгляд Дмитрия Фёдоровича зацепился за молодого человека в штатском,  сидевшего в первом ряду. Вероятно, молодой человек пришёл на заседание после дел праведных, устамши, не успев переодеться, и мирно дремал под безэмоциональные звукоиспускания выступавшего.
Губернатор даже покраснел от возмущения. Прервав докладчика, Ляцков ткнул пальцем в сторону сладко дремавшего парня и укорил его:
- Эй, служивый! Так и службу проспишь! Встань-ка!
Парень, не до конца проснувшись, поднял голову, посмотрел сонными глазами на губернатора, но на крик не отреагировал.
- Молодой человек! - вскипел разъярённый Ляцков. - Вы вообще кто?! Откуда?!
- Я... Из аппарата, - пробормотал обомлевший молодой человек, так и не догадавшись встать с кресла.
- Из какого аппарата?!
- Из вашего, Дмитрий Фёдорович.
- Из моего-о?! Вон отсюда! Немедленно!
Через пару часов изгнанный аппаратчик, в миру - Владислав Енисеев, лидер местного молодёжного движения "Единство", имевший славу перспективного молодого чиновника, получил статус безработного.
Но важно не то, кого уволили, а как среагировал губернатор на вполне обычное поведение чиновничьей  братии. Чиновники сделали вывод: Дмитрий Фёдорович сильно нервничает.

                4

Возвратившись из Волгограда, Лидия Смиридова нашла свой офис заваренным.
- Давай я пошлю слесарей, и они тебе дверь за две минуты вскроют! - кипятился Кадашников.
- Не-ет! - усмехалась Смиридова. - Кто приказал заварить дверь, глупые, не знают, с кем связались! Они забыли, какая у меня практика в судебных тяжбах! Я на них в суд подам за противоправные действия, и дверь мы будем вскрывать после суда, в присутствии понятых. Они же, когда дверь заваривали, наверняка опись имущества не сделали! А там  у меня материальные ценности: видеокамера японская, дорогая - одна...
- Золотой портсигар отечественный - один, - продолжил шутку Кадашников.

Третьего февраля оппозиция провела очередной митинг. Катухова, личность заметную по седой бороде, понравившегося публике за солёные стихи про власть, встречали как старого знакомого:
- Стихи читать будешь?
Одобрительно похлопывали по плечам, жали руки.
Обещал приехать из Москвы и выступить на митинге Сурин. Время начала митинга подошло, а Сурина всё не было.
- Начнём, а Алексей Иванович позже подъедет, - не совсем уверенно предложил Кадашников.
Уже объявили начало митинга, и заговорил первый выступающий, когда  к толпе митингующих подъехали белые "Жигули". Из кабины вышел Сурин. Народ, отвернувшись от оратора на трибуне, зааплодировал опальному мэру.
Энергично взбежав на трибуну, Сурин кивками головы поблагодарил аплодировавших, за руку поздоровался со стоявшими рядом с ним. Дождавшись своей очереди, взял микрофон в руку.
- Спасибо за тёплую встречу, - поблагодарил он участников митинга ещё раз. - Меня предупреждали, чтобы я не приезжал в Балаково, и, тем более, не выступал на митинге. Вовсе не друзья предупреждали. Намекали на нежелательные последствия. Но я всё же решил приехать в свой город, где меня, вас, любого жителя города или гостя должны защищать от противоправных действий милиция, ФСБ, власть и все её органы. Вон они, защитнички, стоят позади вас, снимают телекамерой для своих судов всех, кто выступает на этой трибуне, юбилейных медалей на груди понавешали. Пусть они выйдут вперёд и взглянут в глаза тем, права которых они должны защищать по долгу службы. Не хотят! Потому что неправое дело защищают! Но придёт время и каждому воздастся по содеянному...
- Во рубит! - удивился Филиппыч. - Похоже, в Москве у него дела в нужную сторону идут.
Антон увидел, как прямо перед трибуной пожилой мужчина дёргает за фотоаппарат корреспондентку Тупицкую, заметную в "Нашей цели" по специфическому таланту. Даже явно хорошие события в городе она умела представить в очень грязном виде. Лицо Тупицкой соответствовало её репортажам: постоянно брезгливо-недовольное. В свои неполные сорок лет она или старая дева, или её "кинули" несколько мужиков подряд, думал Антон, читая "писево" Тупицкой.
Тупицкая нервно отпихивалась от пенсионера. Погрозив корреспондентке кулаком, пенсионер отошёл от женщины.
Участники митинга проголосовали за непризнание новой власти, и в связи с непрекращающимися заявлениями губернатора о том, что в Саратовской области всё спокойно, повторно обратились к президенту  и Генеральному прокурору с требованием восстановить в области законность. Министру атомной энергетики  подготовили телеграмму с просьбой освободить директора атомной станции  Ипатьева от директорства, чтобы он в полной мере мог реализовать себя в деле политических интриг, чему в последнее время Ипатьев уделяет внимания больше, чем заботам о безопасности атомной станции.

Через пару дней на атомной станции случились две аварии подряд с отключением энергоблоков...

На следующей неделе Анатолий Кадашников с соратниками предстал перед судом за якобы устроенные им беспорядки на митинге. Суд дело  закрыл, так как нашёл несоответствия в представленных правоохранительными органами протоколах. Проще говоря, наличествовала элементарная подтасовка документов и фактов.

Председателю распущенного избиркома Андриянову предложили уволиться  с работы - он работал начальником охраны мебельной фабрики.

В Москве, накануне заседания Верховного Суда по делу Сурина, неизвестные изуродовали машину его адвоката.

                5

В отношении Сурина балаковская прокуратура возбудила уголовное дело по заявлению некоего Курькина, над которым не так давно прошел суд за акт вандализма на могиле дочери мэра. Жалоба Курькина состояла в том, что во время суда Сурин, якобы, не указал всё своё имущество, и на этом основании судья вынес более суровый приговор, чем, если бы суд знал, что пострадавший не такой уж бедный.
- Я не специально разрушил ограду могилы его дочери, и хулиганских действий и намерений у меня не было, - рассказывал Курькин корреспондентке "Сути дела", которой редакторша дала задание написать оправдывающую осуждённого заметку.- И областной суд подтвердил, что хулиганских действий в моём поведении не было. А балаковский прокурор отправил моё дело на пересмотр. Меня посадили в вольское СИЗО, в одиночную камеру, морили голодом, делали психотропные уколы...
"Терминами-то, какими заворачивает! - удивилась корреспондентка. - А по физиономии не скажешь, что может выдать что-то умнее мата". Она знала, что, когда Курькин сидел в СИЗО, женщина в церкви передала Сурину записку "оттуда", в которой Курькин просил начальника ФСБ поскорее "отмазать" его. Курькин служил осведомителем ФСБ, и многие грехи, большие и малые, ему прощали. Пару лет назад, сильно напившись, он задавил сотрудника ГАИ, молодого парня, только что вернувшегося из армии. Отделался краткосрочным заключением. Да и того не отсидел, вышел на волю по амнистии. И повторное заявление на Сурина он написал по требованию ФСБ.
- ...Продержали там больше двух месяцев. Потом перевели в саратовское СИЗО. Там я тоже в одиночке сидел двадцать один день. Потом меня на сорок два дня посадили в психбольницу. Содержали вместе с насильниками и убийцами.
"В психбольнице - насильники и убийцы? Даже и так - а ты с кем хотел? С юными девушками?"
- И снова отправили в вольское СИЗО, в одиночку. Это всё мэр бывший, Сурин,  мне устраивал, чтоб я сломался... Потом я написал заявление начальнику СИЗО о нарушении конституционных прав человека, и меня перевели в общую камеру, к уголовникам.
"В одиночке ему не нравится, в психушке - убийцы, в общей камере - уголовники. Приятель, в том обществе, где ты бывал, благовоспитанных интеллигентов  жуткий дефицит!"
- За малейшее неповиновение сажали в карцер, били, однажды проломили голову...
"Ну, это ты, дорогой, врёшь! Писала я про нейрохирургию однажды. Когда головы проламывают, человек попадает или в больницу, или на кладбище. Впрочем... Может с тех пор ты и несёшь такую ересь?  А насчёт карцера... На то и карцер в СИЗО, чтобы  заключённые беспрекословно охране повиновались".
- Весной состоялся пересмотр дела. Судья подтвердил обвинение лишь по статье 244 - надругательство над могилой. А я ни над чем не надругивался, и столбики могилы не разрушал. Я их уронил, потому что они на клей были посажены. А разбили их рабочие, когда снимали с них цепь. Меня освободили прямо в зале суда. Присудили выплатить Сурину тридцать тысяч рублей. Я уплатил две с половиной, потому что, пока сидел, потерял всё. Моя бывшая сожительница обманным путём переоформила аренду моего магазина на себя, а потом его хозяином стал её любовник.
"У него был магазин?! Чёрт возьми, у других оформить-переоформить магазин стоит миллион проблем, а у этих - любовница взяла, любовнику отдала..."
- Поехал я к её любовнику разбираться, а он потребовал, чтобы я выплатил ему девятнадцать тысяч рублей, которые он отдал на предвыборную кампанию Сурина. Денег у меня не было, я уехал. Новый мэр Домокеев помог мне разобраться со всеми делами. После проверки помещение мне вернули, потому что в течение девяти лет, пока я был директором фирмы, исправно платил налоги. А остальное я потерял. Но я всё равно буду настаивать на возмещении морального и материального ущерба, причинённого мне бывшим мэром.
"Эта рожа была директором фирмы?! - поразилась корреспондентка. - А впрочем, в наше время..."
Скоро в "Нашей цели" вышла статья про хорошего директора фирмы, пострадавшего от бывшего мэра за то, что он, проходя по кладбищу, случайно задел и уронил столбик на богатой могиле.
Даже те, у кого к опальному мэру не было никаких симпатий, морщились, читая статью.

                6

Заседание Верховного Суда в назначенный день не состоялось. Господин Битюгов прислал в суд уведомление, что болен, и со второго по двенадцатое февраля имеет на руках лист нетрудоспособности. Который, как оказалось, выдан не в Балакове, а в Саратове. Знающие Битюгова люди сообщили, что, несмотря на "жесточайшее обострение простатита", больной вовсю управляется со своими делами.
Дабы не нарваться на очередной обостряющийся простатит или геморрой, Верховный Суд отодвинул своё заседание на максимальный срок, дальше которого заседать нельзя по регламенту - на двадцать второе февраля.

- Ну что, двадцатое февраля поставят точку на губернаторе! - радовался Катухов. - Дальше отодвигать заседания некуда. Ещё немного - и Сурин вернётся в город!

"Солдатская мать" Смиридова и собрание членов Союза солдатских матерей через газету в открытом письме обратились к военкому Хасану Далкарову с предложением направить вверх по инстанциям рапорт, что офицеры военкомата жаждут уйти добровольцами на кавказский фронт. Ведь статья 59 Конституции Российской Федерации гласит: обязанность каждого гражданина - защищать своё Отечество. А для офицеров - это как Божья заповедь. И работники военкомата помногу раз в день повторяют её призывникам. "Наши сыновья, конечно, готовы защищать Кавказ, родину Далкарова, но только тогда, когда Далкаров, возглавляя наших детей, с автоматом в руках побежит впереди них по своим горам"...

                7

Мозговым центром оппозиции временной власти стала общественная палата, сформированная при Сурине с целью умиротворения всех политических сил города. В неё входили руководители основных партий и движений города.
Заседали в "Рабочем Балакове" у Кадашникова.
С наступлением "смутного времени" Антон и Филиппыч приняли самое активное участие в деятельности общественной палаты.
Обстановка на заседаниях была шумная, базарная. Это писателям не нравилось, но с их мнением  "профессиональные политики революционеры" не особо считались.
- Приходили закрывать меня! - размашисто жестикулируя,  кричал как на митинге Кадашников, арендовавший помещение под "Рабочий Балаково" и своё трансагенство в муниципальном историческом здании. - А как меня закроешь! Я аренду выплатил за полгода вперёд!
- Не кричите, - осаждал его депутат Мыльников.- Захотят, закроют. Красные флаги на фасаде, вон, пришлось снять.
- Пришлось, - никнул Кадашников. - Исторический вид, видите ли, флаги демократам портят. Как раз красные флаги вид и не портят! А какие, тогда, по их мнению, надо вывешивать? Белогвардейские? - снова переходил он на возмущённый крик.
- Не кричите, не на митинге же... Забрасывали нам удочку насчёт ремонта исторического здания, - рассказывал Мыльников. - В договоре аренды у него, - Мыльников кивнул на Кадашникова, - записано, что будет проведён ремонт здания.
- Я и провёл ремонт! - кипятился Кадашников. - Все занимаемые мной помещения отремонтировал, фасад покрасил.
- Они говорят, фасад исторического здания требует реставрации.
- Реставрации? Вот им! - вытаращив от возмущения глаза,  левой рукой Кадашников хлопнул себя повыше локтя вытянутой правой руки, толстые узловатые пальцы которой свернулись в увесистый кукиш. - Это в какую копеечку влетит? У нас в договоре записано: "Отремонтировать"! Меня голыми руками не возьмёшь!
- Не надо кричать, Анатолий Михайлович! - морщился Мыльников. - Помещение маленькое, ваш крик по ушам бьёт... Захотят - возьмут. И вообще, надень слуховой аппарат, хоть услышишь, как сам кричишь.
- Да забыл я его где-то... Потерял опять, - недовольно ворчал Кадашников.
- Опять? Это какой уже по счёту за этот год?

Губернатор требовал от нового мэра Домокеева, чтобы в городе прекратили сбор подписей за отставку губернатора, за выход Балакова из Саратовской области и присоединение к Самарской. Губернатора почему-то больше раздражало намерение Балакова выйти из состава Саратовской области, чем требование его отставки.
- В Москве, небось, подойдёт к нему какой-нибудь дружан-начальник, ткнёт пальцем в жирный бок, подмигнёт язвительно, и спросит: "Что, Дим, подчинённые у тебя уже целыми городами разбегаются?" - похохатывал Филиппыч. - Это ж всякому не понравится!

                8

На очередной сходке общественной палаты что-то было не так. Кадашников не бузит, не горлопанит, понял Антон. Да, не было слышно крика-говора Кадашникова. И "боевики", как называл соратников Анатолий Михайлович, сидели какие-то приглушённые.
- Вызывали меня, - непривычно спокойным голосом рассказывал Кадашников.- Домокеев вызывал. Прекрати, говорит, бузить, народ баломутить. Ну, сказал я ему пару ласковых. Прекращу, говорю, когда твоих защитничков пересажают. "Нарываешься!" - говорит.
- Ко мне вчера трое качков приходили, - едва войдя в помещение, возбуждённо сообщили  Смиридова. - Ты, говорят, мать солдатская, жить хочешь? Здоровой? А то ведь до инвалидности дело не доведём, а на таблетки вечно хватать не будет. А у меня, ребятки, отвечаю им, и так уже два инфаркта было. Если что, мучиться не придётся, не надейтесь, сразу помру.
Смиридова села на свободное место, расстегнула куртку, обмахнула разгорячённое лицо.
"Бедные наши женщины! - подумал Антон. - Им всего-то по пятьдесят лет, а уже измотаны и выжаты до предела. Им бы о здоровье заботиться, по массажным кабинетам ходить, на курорты ездить... А они, пережив по два инфаркта, на третьем готовы поставить себе крест. Дубовый".
- Слышали, что они надумали? - немного успокоившись, продолжила Смиридова. - Далкаров объявил о созыве совещания "Солдатских матерей", чтобы меня снять с должности и назначить свою марионетку. Мне-то проще, мои сыновья уже отслужили. А назначат другую, у которой сыну ещё служить. Станет она не то говорить и делать, пошлют сына в Чечню. И предупредят: если будешь дёргаться, сын получит пулю в затылок. Или в плен попадёт - а это ещё хуже, чем пуля. Вот и будет она у властей спрашивать, что им угодно, и по телевизору кричать, что власти прикажут.
- Домокеев предлагал подписать договор о согласии, - вздохнул Кадашников.- Я отказался.
- Меня в Саратове мой шеф тоже уговаривал подписать договор о согласии, - заговорил лидер местного отделения "Яблоко". - Что вы там,  в Балакове, говорит, всё дебоширите? У нас в Саратове как? Попытается кто голову поднять, ему ломом поперёк тулова - хрясь! Яа-а... В грязь мордой - и молчит. А вас бьют - вы дёргаетесь, вас бьют - вы дёргаетесь... Отказался я подписывать. С коллективом, говорю, надо посоветоваться.
- Сейчас у них какая тактика будет, - встал из-за стола Мыльников. По старой партийной привычке он всегда вставал, если собирался говорить.- Они постараются поодиночке нас растащить и подписать договор о согласии, чтобы мы не дебоширили. Будут выдёргивать из коллектива и обрабатывать. Одному пригрозят, другому пообещают... На следующей неделе в Балаково приедет большая делегация из Саратова. Цель - уломать каждого, доложить губернатору, что в Балакове тишь и гладь. Тогда он в Москве перед судом доложит, что конфликт исчерпан, что народ поддерживает новую власть. Я думаю, встречаться с ними не надо.
- Никаких встреч!
- Пошли они куда подальше!
- Так мы  можем оказаться в изоляции, - засомневался Антон. - Встречаться надо, если приглашают. Но вести себя принципиально, не соглашаться на сомнительные акции, не идти на компромисс, советоваться с товарищами, если в чём не уверены.
- Да, так будет вернее, - согласился  Мыльников.- Теперь вот о чём. На прошлой неделе мы объявили, что самарское телевидение хочет встретиться с жителями Балакова за круглым столом и из первых уст узнать о творящемся в городе. Предложение мы приняли, отобрали кандидатов для поездки. С прискорбием извещаю, что на встречу собирается ехать господин Уточкин и иже с ними. Иже - их телевидение "Экспромт". Меня предупредили,  что если мы поедем, то в дороге с нами может приключиться авария. Или на середине пути нас остановит милиция, и дня два будет разбираться, не угнанная ли наша машина, правильные ли документы. И найдут у нас, в конце концов, две десятых грамма наркотиков или патрон времён первой мировой войны, а это называется "хранение наркотиков и оружия".
Все подавленно молчали. А ведь Антон на заседании, когда обсуждали время предстоящей поездки, пытался предупредить, что подробности поездки надо обговорить в узком кругу, без крика и гама. Над ним тогда посмеялись, к чему, мол, революционная конспирация! Вот к чему...
- Нет, поездка не отменяется, а лишь переносится на более позднее время. С Уточкиным  самарское телевидение встречаться не хочет. Когда поедем, сообщим дополнительно. Но, товарищи, складывается впечатление, что о работе общественной палаты наши противники очень подробно информированы. - Мыльников недоумённо покачал головой. - Никогда не думал,  что то, о чём мне рассказывал дед про революции девятьсот пятого и семнадцатого годов, про конспирацию, про филёров и про опасность быть посаженным за решётку по политическим мотивам, я переживу через сто лет. В той же России, будучи членом всё той же коммунистической партии.

- А я знаю, кто у нас филёр, - заявил Филиппыч Антону. - Помнишь молодого в очках с крысиной мордочкой, от ЛДПР?
Антон хорошо помнил узколицего блондинистого молодого человека в прозрачных, без оправы очках, с выдающимся вперёд большим узким горбатым носом и крысиным ртом без подбородка. Сходство с крысой дополняла его тощая сутулость и почти беспрерывное лущение семечек.
- С ним ходит подруга, он её представил как невесту. Фамилия у неё Балдерис.
И молодую женщину Антон тоже хорошо помнил. Темнолицая брюнетка, она выглядела гораздо старше своего "крысёнка". Что-то неприятное было в её взгляде: толи скрытая обида, толи озлобленность на окружающих.
- Всегда садятся на задний ряд, она включает диктофон и пишет всё, о чём мы говорим. Я не знал, из какой она газеты, думал, что из "Народной". А в последнем номере "Цели" появилась подробная статья, в их стиле. Естественно, про деятельность оппозиции. Про нас. И подписана та статья фамилией  Балдерис. Семейная пара филёров. Нет, ты подумай! - возмутился Филиппыч. - Могла бы подписаться псевдонимом и филёрить дальше. Нет, не могут они быть в тени, не могут без "благодарной публики"! Надо выпятиться - вот она я, статьи пишу!
На очередном заседании общественной палаты Антон с Филиппычем подошли к Олегу, отставному офицеру, который обычно курировал организацию порядка на митингах, и полюбопытствовали:
- У нас аккредитован корреспондент "Цельки"?
- Чего-о? - возмутился Олег.
- Балдерис, корреспондентка "Нашей цели", сидит на последнем ряду, пишет всё на диктофон.
- "Целек" нам тут не хватало! - раздражённо пробормотал Олег. Пройдя по проходу, он взглянул в сторону Балдерис. Женщина прикрыла диктофон рукой. Олег вернулся к столу, пошептался с председателем общественной палаты, затем повернулся к залу и обратился к Балдерис:
- Женщина, а вы от какой партии?
- Я от прессы, - негромко произнесла Балдерис, недовольно сверкнув глазами на Олега.
- От прессы - это от кого? - не унимался Олег.
- А что, корреспондентам присутствовать здесь запрещено?- с вызовом спросила Балдерис, не желая признаваться, что она от очень нелюбимой здесь газеты.
- Не всем. Разрешено нам сочувствующим. Так вы от какой прессы?
- Это моя невеста, - примиряюще вступил в диалог "крысёнок", снимая кулаком с губ шелуху от семечек. - Она ничего плохого не пишет.
- Ничего не имею против невест, но хотел бы узнать, от какой прессы женщина.
- Ну, если здесь происходит секретное заседание, я вам мешать не буду,- язвительно произнесла Балдерис и стала пробираться к выходу.
- Так вы из "Нашей цели"? - "добивал неприятеля" Олег.
- Из "Цели"! - огрызнулась Балдерис.
- Да, она "целька", я проверял, - схохмил мужской голос.
В зале хохотнули.
- Я ничего не имею против невест, - повторил Олег, - и хорошо, что вы ничего плохого не пишете, но из этических соображений, учитывая, что "Наша цель" в своё время приложила все силы, чтобы сменить власть, которую мы теперь хотим восстановить, корреспондентам "Цели" здесь бывать нежелательно. И ваше присутствие здесь, - Олег обратился к "крысёнку", - тоже нежелательно. И по этическим соображениям, и потому, что вы не являетесь ни лидером, ни делегированным представителем какой-либо партии.
Не проявляя абсолютно никаких эмоций, опираясь кулаком с зажатой в нём шелухой о спинки кресел, "крысёнок" последовал из зала вслед за невестой.

В пятницу вечером Антону позвонили:
- Здравствуйте. Мыльников звонит. Завтра в пять. Понял?
- Понял.
Это значило, что завтра в пять утра на остановке Антона подберёт микроавтобус, на котором они поедут в Самару. Конспирация!
"Может, зря они так секретничают? - подумал  Антон. - Может никому они и не нужны? Подумаешь, поговорят на телевидении в соседней области..."
Поездка прошла спокойно. На записи присутствовали члены самарского правительства, руководители партий, представители "от народа". Самарцы встретили  балаковцев насторожённо, поначалу сомневались, принимать ли им бедных родственников в свою, и без того не особо зажиточную, область. Но, когда балаковцы рассказали, что их город платит в областной бюджет втрое больше, чем потребляет, самарцы подобрели и проголосовали, что Балаково для Самары - хорошо.
- Вам не нравится в Саратовской области... Думаете, у нас лучше? - даже после голосования продолжал возмущаться один из самарцев. - Зачем вам менять шило на мыло?
- Мы не завидуем, что у вас лучше. Мы расстраиваемся, что у нас хуже, - ответил ему Антон, взяв микрофон у ведущей. - А у плохого хозяина и собака со двора бежит.
- Так может вам пора хозяина поменять? - пошутила ведущая.
- Работаем над этим. Собираем подписи за смену хозяина.
Домой возвращались воодушевлённые успешной поездкой.
Два бизнесмена от общественной палаты, собрав со всех по пятьдесят рублей, купили в гастрономе колбасы, сыра, хлеба и авоську водки. Всю обратную дорогу большинство делегатов обмывали "это дело". Антон водку не пил и наблюдал за пьяной компанией со стороны.
- Я, бывало, за несколько дней на "Жигули" бабок наваривал, - рассказывал один бизнесмен, опрокинув очередной стопарик.
- И у меня были удачные дни, и у меня! - нетрезво вмешивался в хвастовство лидер "яблочников", про которого говорили, что в его городском отделении один член - он сам.
- Я с коптильного цеха начинал бизнес, - рассказывал другой предприниматель.- Мне однажды привезли несколько машин кур на грани порчи. Спасёшь, говорят, половина твоя! Я трое суток из коптильни не вылезал, даже спать не ходил. Прокоптился круче той колбасы - хоть режь меня на куски и водку закусывай. Но кур всех закоптил. Вот тогда я точно на машину бабок сделал.
- И у меня были удачные дни...- заплетающимся языком хвастал "яблочник".
- Везли мы как-то товар из Москвы, - рассказывал первый. - За Воронежем догоняет нас джип, выскакивают из него ребята с пушками, нас мордами в грязь... Всё, думаю, каюк нам. Место пустынное. Сами, дураки, на просёлок вылезли, хотели, чтоб побезлюднее, чтоб на рэкетиров не напороться. В точку попали! Потом слышу: "Мамонт то, мамонт это..." "Братва, - спрашиваю, - Мамонт - это Серёга Прохоров?" "Серёга, ну и что?" А я с Серёгой Прохоровым по кличке "Мамонт" в спортроте служил. Вот и вспомнил, что он родом из Воронежа. Мы с ним боксом занимались, кандидатами в мастера демобилизовались. Может он, думаю...
- И я служил, - встрел в разговор пьяненький "яблочник". - В лёгкой атлетике... В лёгком весе боксировал... Второе место выиграл...
- Пацаны, говорю, - продолжил бизнесмен, прослушав лопотание "яблочника" с таким же вниманием, с каким слушают шум давно надоевшего дождя.- Мне надо с Серёгой встретиться. А они мне: "Если зря шефа побеспокоишь - он велит тебя вон под той сосной закопать". А какая разница, думаю. Если не поеду, вы нас сейчас закопаете. Приехали в Воронеж... Серёга, конечно, забурел! Но ничего, поговорили немного, службу вспомнили. Он потом велел нас проводить, чтоб всё путём было.
- А у нас в гаражном кооперативе что удумали! - возмутился второй бизнесмен. - Охрану какую-то организовали. А где она, их охрана? По пятьдесят рублей в год им доплачивай! Нет уж, я схожу, разберусь с ними!
"Чёрт возьми!- поразился Антон. - Только что  хвастал, как за ночь зарабатывал на машину, а тут пятьдесят рублей в год платить ему жалко! И на водку - со всех собирали. Нет бы, коллектив угостить от барского стола. Да-а, бизнес счёт копейкам любит!"
Ближе к Балакову "яблочник" свалился окончательно. Один из бизнесменов пренебрежительно пнул лежащего:
- Свалился наш сухофрукт.
- Это не сухофрукт, это яблочная некондиция, - хохотнул другой.

В этот же день Катухов ездил с правлением совета ветеранов в Саратов. Он - по своим литературным делам, ветераны - на ветеранскую встречу с губернатором.
На вопрос из зала: "Что творится в Балакове?", губернатор ответил, что в Балакове всё в порядке, а тех подписантов, которые ездят по самарам, он пересажает, чтоб народ от работы не отвлекали.
- Ночью жди чёрного воронка к подъезду! - пошутил Филиппыч, хлопая Антона по плечу.
Антон же удивился: ранним утром они выехали в Самару, а чуть позже губернатор уже знал об их поездке! Не помогла конспирация!

                9

Новый мэр Домокеев попытался установить контакты с общественной палатой, пригласив её правление к себе и в очередной раз предложив подписать договор о согласии. Естественно, получил отказ. Предложил прекратить сбор подписей против губернатора. Бузотёрство, мол, всё это.
- Никакого бузотёрства нет! - с угрожающей интонацией и подчёркнуто спокойно, выразительно покачав пальцем перед своим лицом, проговорил Кадашников.- На днях мы тихо и спокойно отвезли десять тысяч подписей в Москву. Безо всякого бузотёрства.
- Но ты же понимаешь, что эти подписи - несерьёзно! Вопрос об отставке губернатора и переходе города из одной области в другую должен рассмотреть парламент, механизм перехода не разработан...
- В парламент мы и не обращаемся, - спокойно, с выражением ответил Кадашников. - У нас на подписных листах как написано? "Просим Президента..." и далее по тексту.
Мирового соглашения не получилось.
Скоро с автотранспортным предприятием Кадашникова расторгли договора все организации, от которых у него были заказы на перевозки. Доходов не было, зарплата не шла, шофера увольнялись. Кадашников ходил хмурый.
С членами общественной палаты поодиночке встречались представители мэрии, их областные руководители, и уговаривали подписать договор о согласии с новой властью. Домокеев заявил, что из-за неконструктивной позиции общественной палаты он объявляет её распущенной и создаёт общественный совет с теми же функциями.
В здании мэрии поспешно провели акцию подписания договора об общественном согласии. Договор подписывали главы сёл и посёлков района, общества инвалидов, руководители некоторых предприятий и даже магазинов. Кроме "Единства" - ипатьевской партии в Балакове - договор отказались подписать все отделения крупных партий и политических объединений.
Помпезное мероприятие больше походило на присягу новой власти.
Руководитель бывшего ДОСААФа с новым, так и не выученным народом за десятилетие перестроек названием, подписав договор, подошёл к микрофону и, словно оправдываясь, сказал:
- Мы без денег погибаем. А новая власть обещала нам триста тысяч. Вот я и подписал.
Председатель местного отделения "Союз Чернобыль" поставила свою подпись и тоже подошла к микрофону.
- Говорят, я политическая проститутка, с любой властью дружу. Это не так,  я не политическая проститутка. Я подписала договор, потому что работаю с той властью, которая есть на данный момент. Власть, как родителей, не выбирают! - бросила она новый лозунг в массы.
Больше к микрофону никого не пускали.
В последующие дни руководители оппозиционных партий из общественной палаты с удивлением стали узнавать, что их партии в числе "подписантов" нового согласия.  Оказалось, вместо балаковских лидеров за согласие с губернатором подписывались их руководители из Саратова.
Закончив акцию и добившись "всеобщего согласия" в городе, мэр дал первую большую пресс-конференцию. Участвовал в ней и новый председатель горсовета Владимир Гусев.
Новый мэр чувствовал себя у микрофона смущённо, несколько раз невпопад говорил: "На этот вопрос я постараюсь не ответить". И всё же у него хватило самоуверенности заявить, что жители города поддерживают действующую власть, и что он смог наладить нормальное функционирование промышленности в городе. Интересно, как это ему удалось - за несколько дней руководства городом наладить работу промышленных предприятий, которые и до того работали неплохо?
Суперактивный и словоохотливый на страницах "Нашей цели" в предвыборный период Гусев, став председателем горсовета, вдруг как-то стух. Может, потому что тогда интервью брали журналисты, а теперь говорить надо самому?
В отношении Гусева закончился, наконец, судебный процесс. По статье 171 УПК РФ - незаконное предпринимательство - ответчика приговорили выплатить государству компенсацию в размере семисот тысяч рублей и оштрафовали на пятьдесят тысяч. И тут же освободили от выплат по амнистии в связи с пятидесятипятилетием Победы.
- Как же, участник войны... восемьсот двенадцатого года! - злословили горожане. - Ветеран! Хоть и родился через двадцать лет после победы. Работяга люминевую кастрюлю прихватит с завода по причине "есть нечего" - его на пятилетку упекут, а этот...
- Да за что его осудили-то? - защищали Гусева сторонники. - Сурин прицепился, что он бензин у себя на складах хранил. Который закупил для нужд предприятия
- Для нужд предприятия? Компенсацию ему какую присудили выплатить? Семьсот тысяч. Даже по нынешним ценам это без малого сто тонн бензина. А когда его накрыли, бензин был раза в два дешевле. Да  сбрось на оптовые цены. Это сколько железнодорожных цистерн получается?
Несмотря на то, что Гусев остался практически ненаказанным, его всё-таки признали виновным, а судимость могла фатально сказаться на политической карьере. Поэтому Гусев обжаловал решение в областном суде.

Без объявления причин отключили местный телеканал "Народное телевидение", который объективно информировал население о событиях в городе, и руководители которого входили в общественную палату. На следующий день в городе рассказывали, что на телевидение приезжала саратовская городская санэпидстанция - какое отношение саратовская городская имеет отношение к другому городу? - и нашла много нарушений, главное из которых - антенна-излучатель в черте города. Да, излучатель был, на краю города. А как же другая телестудия, прогубернаторский "Экспромт"? Он ведь располагался практически в центре города! Про то санэпидстанция умалчивала.

                10

Во вторник в город прибыл депутат Госдумы по балаковскому округу Сухих. Общественная палата пригласила его на встречу. Депутат приехал в "Рабочий Балаково" с опозданием на полчаса.
Чуть ниже среднего роста, широкий как сервант, с широким же, грубым, словно вылепленным неумелым скульптором, лицом. Насторожённо поглядывая маленькими глазками из-под широких бровей на сидящих в зале, явно  ожидая от народа неприятностей, Сухих протиснулся по проходу к председательскому столу.
- Прошу прощения за задержку. Был на встрече со средствами массовой информации в мэрии, - осторожно улыбнулся Сухих губами и ещё раз окинул сидящих в зале насторожённым взглядом. - Мне жаловались о притеснении средств массовой информации в городе, но я этого не заметил. Была даже оппозиционная газета.
- Какая? - удивились в зале.
- "Наша цель",- довольно сообщил Сухих.
Зал взорвался хохотом.
- Что вы смеётесь? - обиделся депутат.
- "Наша целька"? Это же карманная газета Гусева!
Сухих недовольно пожал плечами, сел за стол.
- Работу построим так, - взял он бразды правления в свои руки. - Сначала я расскажу о своей работе в Госдуме, а затем отвечу на ваши вопросы. Возражений не будет?
Зал добродушно согласился.
Депутат начал рассказывать, какой напряжённый график работы у него в Думе, похвастал, что неимоверными усилиями он один выбил из Москвы денег для Саратовской области больше, чем всё саратовское правительство, вместе взятое, что...
- Почему вы голосовали против,  когда обсуждали вопрос о балаковских выборах? - не успев сменить добродушно-весёлое выражение лица на серьёзное, прервал хвастливые словоизлияния депутата один из присутствующих.
- Я не голосовал против! - торопливо возразил Сухих.
- Ну, как же, вы и Плиска пытались не допустить вопрос до голосования.
- Нет, вы не так поняли. Я не был против...
- Но вы же голосовали против принятия решения о передачи дела на рассмотрение Генерального прокурора!
- Да, я голосовал против предложения Бокса, но лишь потому, что я уже внёс своё предложение о рассмотрении... Вот оно!
Сухих поспешно вытащил из кожаной папочки, обрамлённой уголками из жёлтого металла, листок бумаги и гордо показал залу, словно перекрестил всех.
- Можно взглянуть? - попросил Кадашников.
- Пожалуйста, - с выражением полной готовности сделать человеку приятное, протянул документ Сухих.
- На, отксерь, - Кадашников не глядя, передал листок коллеге.
- Не надо этого делать! - с опаской посмотрел на свой  документ депутат.
- Почему? - удивился Кадашников. - Разве бумага не настоящая?
- Настоящая. Но копировать не надо. Я прошу вас.
В голосе депутата проскользнули нотки обиженного ребёнка.
- Отдай ему, - пренебрежительно скривился Кадашников. - Всё понятно. Задним числом составлена.
- Нет, не задним! Это настоящий документ! Можете проверить в Думе!
- Обязательно проверим, - "успокоил" депутата Кадашников. - Только к чему юлить?
- Я не юлю! Сколько я сделал для Саратовской области, ещё никто не делал! Я всегда стоял и стою на страже ваших интересов!
- Хватит врать! - грубо прервала его Смиридова. - Вы с губернатором - братья-близнецы, внешне и внутренне. Он, - Смиридова презрительно ткнула в сторону депутата пальцем, - на страже наших интересов! Это ж надо! А где был страж наших интересов, когда нас под дулами автоматов заставляли голосовать, как хотелось губернатору? Где был страж наших интересов, когда арестовывали наших активистов, борющихся за право голосовать так, как хочет голосовать народ? Почему Крючков и Бокс были здесь в день голосования, а вас не было?
- Меня никто не поставил в известность... Я приезжал накануне, пытался встретиться с Суриным, но у него времени для встречи со мной не нашлось. Что ж, если он обращается за помощью к другим депутатам, ради Бога, я не навязываюсь, - обиженно поджал широкие губы Сухих.
- Поглядите на него, он обиделся! - возмутилась Смиридова. - Если не обратился, значит, знал, что бессмысленно обращаться! Ну, хорошо, можно обидеться на главу администрации, а как же народ? Вы на своих избирателей тоже обиделись? Они-то вам, что плохого сделали, чем обидели? Всё врёте, врёте... Что вам губернатор велит, то и исполняете. Хамелеон!
- Он и в Думе то за одну партию голосует, то за другую. Многопартиец! - воскликнула председатель общества обманутых вкладчиков.
- Я не многопартиец! Я состою в аграрной партии, но  голосую по разным вопросам с разными партиями. Потому что так решает моя партия. А я прислушиваюсь к мнению партии, в которой состою.
- В нашем вопросе вы должны прислушиваться к нашему мнению, потому что вы наш депутат, а не чей-то партийный функционер!
Сухих нервно взглянул на часы.
- К сожалению, я должен распрощаться, у меня поезд через полчаса.
- Ничего, уедите следующим!
- Завтра!
- Не часто нам выпадает счастье поговорить по душам с нашим депутатом Госдумы!
- Может, хоть раз правду о себе услышите!
- До свидания, товарищи... Чем смогу, обязательно буду помогать вам...
- А мы обязательно напишем в комитет по этике в Госдуме о вашем вранье!
- Мы обязательно инициируем ваш отзыв из Думы!
- Вы ошибаетесь! Вы неправильно понимаете вопрос! Вы неправильно поступаете! - пытался отбиться словами от народа Сухих.
- Лжец!
- Депутат пришёл сухой, а сбежал мокрый! - скаламбурил кто-то вслед уходящему.

В пятницу общественная палата ждала к себе защитника прав народа Саратовской области Абрамова.
- С целью защиты прав народных алкоголиков лежать где угодно по его инициативе в нашей области закрыли все вытрезвители. Теперь напившиеся до бесчувствия мужики и женщины имеют полное гражданское право зимой вмерзать в лужи и умирать под заборами, а летом окочуриваться в сорокоградусной жаре под мусорными баками. Он дважды пытался созвать профсоюзный  слёт проституток области - плохо им, бедным, живётся. А что учителя и врачи нищенствуют - это не его забота. Очень скользкий "защитник", - рассказывала Смиридова, часто встречавшаяся с ним по поводу защиты прав призывников. - Скользкий, как угорь.
- Ничего, мы сухого подмочили, а скользкого, наоборот, высушим!
Лучезарно улыбаясь, Абрамов опоздал на встречу с общественной палатой почти на час.
Невысокий, поджарый, в строгом костюме-тройке, аккуратно подстриженный и причёсанный, чисто выбритый и волнисто седой, как принято у адвокатов и - в старину - у портных-евреев, с соответствующей внушительности носом, Борис Самюэлевич олицетворял спокойствие и интеллигентность.
- Здравствуйте... Здравствуйте... - с едва заметной картавинкой Борис Самюэлевич негромко здоровался  ни с кем, дежурно улыбался и  продвигался бочком  по тесному проходу к столу председателя.
Кадашников уступил защитнику прав "главный стул".
- Мы пригласили вас, чтобы задать ряд вопросов, как человеку, ответственному за защиту наших прав во всей области! - громко и требовательно начал говорить в своей манере Кадашников, опять потерявший где-то слуховой аппарат. - Почему у нас идут сплошные нарушения прав избирателей? Почему выборы прошли под дулами автоматов? Почему... - акцентировал он каждый вопрос на первом слове.
- Не надо на меня кричать, - перебил его Абрамов. - Я тоже умею кричать, но не позволяю себе этого.
- Дело в том, что Кадашников глуховат, поэтому всегда разговаривает громко, - вступился за коллегу Мыльников.
- Извините... - на удивление всем смутился Абрамов. Он считал себя слишком опытным в дискуссиях с народом, чтобы допустить такую нетактичную промашку.
- В общем, поясните нам, почему у нас в городе нарушаются права, - затих Кадашников и сел.
- Я внимательно наблюдаю за ходом избирательного процесса в Балакове, - встал Абрамов. - Я сразу реагирую на все жалобы, которые ко мне поступают. Сегодня я, например, принял более двадцати человек, прямо перед этой встречей. Поэтому опоздал.
- А по каким вопросам были обращения?
- По разным. В основном, по невыплате зарплаты.
- Двадцать человек по невыплате зарплаты! Вы нам скажите, почему нарушили права целого города во время выборов!
- Таких заявлений ко мне не поступало.
- А что, пока к вам заявление не поступит, вы ничего не видите, не слышите и не знаете?
- Пока у меня заявлений нет, у меня нет права заявлять протест по какому-либо поводу, - искренне подтвердил Абрамов, глядя невинными глазами на вопрошавшего.
- И пусть хоть... И пусть город утонет в беззаконии?
- Подождите... Зачем утрировать и сгущать краски? Вот вы, конкретно вы, проголосовали?
- Проголосовал.
- Галочку или крестик ставили в ту клеточку, куда хотели? Никто за вашу руку не держался?
Абрамов осуждающе смотрел на вопрошавшего. Тот растерянно пожал плечами.
- Значит, ваши права не были нарушены. Вот если вы обратитесь в суд, который установит нарушение ваших прав, тогда я приложу все силы, чтобы защитить нарушенные права.
- Да у нас все суды под дудку губернатора дудят!
- Вы не правы.
- Значит, если суд не установит нарушения наших прав, вы за нас не вступитесь?
- Чтобы что-то защитить, надо иметь факт нарушения, подтверждённый судом.
- А если губернатор нарушает права народа, а суд на стороне губернатора?
- Какой суд?
- Да любой в области!
- Обращайтесь в Верховный Суд.
- Послушайте, да вы... какой-то довесок к суду! Малополезный!
- Нет, я защищаю права народа.
- Вы защищаете самоуправство губернатора! Когда мы приехали в Саратов на митинг, вы встретили нас...
- Да, я встретил вас, чтобы помочь.
- Вы встретили нас, и первым делом спросили: "Вас послал Сурин?"
- Я не помню такого момента.
- А как вы смотрите на то, что в городе введена жесточайшая цензура и всякая информация, нежелательная для новой власти и губернатора, не пропускается в средства массовой информации? - спросила Смиридова.
- Ко мне не поступало жалоб на нарушение прав человека в плане ограничения пользования средствами массовой информации.
- Хорошо, я "жалуюсь" вам официально: защитите мои права. Мне до смерти нравится телеканал "Народное телевидение". Я просто уснуть не могу, не посмотрев вечером его программы. Два дня, как его отключили по надуманным причинам...
- Четыре! - поправили из зала.
- Тем более. Я требую, чтобы этот канал включили - он не вещает порнографии, не призывает к свержению существующего строя и не пропагандирует националистические идеи, то есть, не нарушает закона.
- Хорошо, я разберусь с этим вопросом...

- Такие вот они, защитнички наших прав... самюэлиевичи, - с трудом выговорил отчество Кадашников.- Как перед телевизором, так за наши права готовы на себе ширинку рвать, а как на деле - сразу в кусты.
Общественная палата рассмеялась.
- А зачем ширинку рвать? - серьёзным тоном спросил Мыльников.
- Ширинку? А что вы смеётесь?  Ширинка, по-хохляцки - полотенце, - широко улыбнулся Кадашников.
- Так зачем же полотенце на себе рвать, Анатолий Михайлович? - Мыльников тоже не сдержал улыбки.
- А хрен их, Абрам Самойлычей, знает! - сделал недоуменное лицо и растопырил в удивлении руки Кадашников. - Наверно, потому что этот Абрам...
- Абрамов, - поправил его Мыльников.
- ... любит защищать права угнетённых проституток!

                11
Вечером директору "Народного  телевидения"  Александру Немову позвонил губернатор.
- Здравствуй, Саш. Тебя закрыли, что ли? Я сегодня только узнал. Мне сообщили - по техническим причинам?
Бородатый по-Карло-Марксовски, медлительный пятидесятишестилетний "Саша" привычным для всех бородачей движением почесал густую растительность, поздоровался с губернатором, крякнул, раздумывая, по каким причинам закрыли его телеканал.
- Да я бы сказал, по политическим.
- Быть не может! Я разберусь, узнаю, что к чему. Если не по техническим, распоряжусь, чтоб включили. Ну а что ты там вещаешь?
- Да правду вещаю, Дмитрий Фёдорович.
- Ну... можешь, что хочешь вещать. Даже про меня можешь говорить, что я такой-сякой-нехороший. А про сбор подписей насчёт Самары  сильно не раздувай. Договорились?
- Да я не раздуваю. Что есть - то и говорю.

- Это ж надо! - удивлялся на следующем заседании общественной палаты Немов. - Губернатор самолично звонит мне, руководителю крохотного телеканальчика! Губернаторское ли это дело?!
- Один дружан из Саратова рассказывал, - поделился новостью Костя Полубоков, бизнесмен, входивший в общественную палату как представитель "от бизнеса". - Был он на дне рождения у Тимошкиной, которая у нас на мэршу баллотировалась. Время обед, а она уже на рогах. Ей чувак один, из  правительства, говорит: "Ты чё порешь? Нам вечером к губернатору ехать, поздравляться!" А она: "Не тсы, до вечера я по новой очухаюсь!" Её губернатор ко дню рождения назначил начальницей управления торговли в правительстве области. Она собрала крутых ребят и говорит им: "Ша, парни! Я вас обижать не собираюсь. Раньше как было? У вас семьдесят процентов отнимали, вам тридцать оставляли. Я - по божески. Приносите мне тридцать процентов, себе оставляйте семьдесят. После того, как налоги сдадите".
Приехала Муравлёва, доверенное лицо Сурина, только что вернувшаяся из Москвы, рассказала новости столицы:
- Раньше мы в Москве бегали по газетам, платили деньги, чтобы о Балакове написали хоть пару слов. Сейчас Балаково у всех на слуху. Сейчас депутаты и политики поддерживают Сурина и хотят нажить на нём политический капитал. Дело-то у Алексея Ивановича выигрышное! "Если ты, - говорят, - отступишь и пойдёшь на компромисс с Ляцковым, мы тебя размажем". Так что Алексей Иванович теперь себе не хозяин. И журналисты за нами бегают, как за политическими звёздами. А Ляцкова сторонятся.
Очень большое влияние на Ляцкова имеет Ипатьев. Он в открытую пошёл против министра атомной энергетики, возможно, метит в его кресло. Но министр сказал, что прежде чем Ипатьев его спихнёт, он Ипатьева закопает.
Алексей Иванович передал всем большое спасибо за поддержку. Без вас, без ваших акций и писем во все инстанции ему трудно было бы добиться успеха.

                12

Через неделю в газетах прошла информация, что в Саратов прилетал министр атомной энергетики. Когда он летел над Саратовом, его чуть не сбили службы ПВО. Мол, возникли проблемы с идентификацией самолёта.
У министра с губернатором состоялся секретный разговор. Вроде бы обсуждалась возможность отставки директора атомной станции Ипатьева. И вопрос этот поднял сам министр...

В Саратов приезжал депутат Госдумы Молодин и напомнил губернатору про свой запрос о том, куда делись сто тридцать пять миллионов рублей, которые в прошлом году недополучило здравоохранение области. Депутат высказал подозрение, что деньги потрачены на зрелища: "У нас единственно, что хорошо научились делать, так это праздники".

Приезжал и лидер фракции правых сил Госдумы Борис Немцов:
- О ситуации в Балакове знает вся политическая Москва, - сказал Немцов. - Два вида бюллетеней на выборах - неслыханное хамство. Людей нельзя так унижать и оскорблять.

                13

В общественную палату передали факс, что ЦИК восстановил Сурина в депутатстве по тому округу, где он баллотировался и где выиграл выборы. Это была первая крупная победа в затянувшемся противостоянии суринского ополчения против губернаторской рати. Осталось совсем немного - дождаться решения Верховного Суда. Но а восстановление в депутатстве лишь укрепит "позиции оппозиции" - Сурин вернётся в город, примет участие в работе местного Совета, будет реально влиять на жизнь города...

Общественная палата  готовила очередной митинг против повышения новой властью платы за коммунальные услуги, и в поддержку Сурина.
Услышав, что из мэрии звонил начальник информационно- аналитического управления Стрельников и просил на митинге дать слово новому мэру, Кадашников сам позвонил Домокееву.
- Здравствуй, дочка, - поприветствовал он секретаршу. - Это Кадашников. Дай-ка мне твоего... Здорово, дружан! - обратился он к мэру, как обычно обращался ко всем, кроме самых высоких и уважаемых начальников.- Говорят, ты собрался на митинге выступать? Нет, я ничего, выступай, не жалко. Только народ сейчас сердитый, сам знаешь. После повышения квартплаты. Так что мне тебя придётся грудью от народа закрывать. Да... Боюсь, ото всех тебя защитить у меня грудей не хватит. Так что могут и побить. Ты милиции бери с собой больше, чтоб греха не случилось... Ну, счастливо, дружан. Бывай!
Тут же перезвонил Стрельникову:
- Привет, дружан. Узнал? Да, я. Ты там за нового своего начальника хлопотал насчёт митинга? Разговаривали мы с ним только что. Не будет он выступать. Боится, что народ побьёт. Ну а ты как живёшь? Давит начальство? Давит... Так вам и надо, шестёркам, которые и нашим, и вашим. Да... У меня в "Рабочем Балакове" туалет на улице есть. Мы там метёлкой подметаем внутри. Так я ту метёлку теперь каждый день в дырку сую, замачиваю. Сурина, слышал, ЦИК в депутатстве восстановил? И в мэрах восстановит! Восстановит, не сомневайся!  А как восстановит, я возьму ту метёлку замоченную, приду в мэрию и начну вас, перевёртышей, той вонючей метёлкой из кабинетов гонять! Самое большое, что получу за эту политическую акцию - пятнадцать суток, как хулиган. Зато удовольствия - на всю оставшуюся жизнь хватит!
Не дожидаясь ответных возражений или возмущений, Кадашников положил трубку, посидел, подумал, улыбаясь своим мыслям. Затем набрал номер телефона прокурора города.
- Здорово, прокурор. Это Кадашников. Ну что, вязнешь потихоньку в дерьме? Слышал, ЦИК восстановил Сурина в депутатстве? Да, бумага пришла, со всеми печатями и подписями, как положено. Держись за кресло теперь! Да нет, я ничего... Я что звоню... Мне Ефимов, директор "Резинотехники", двести пятьдесят тысяч должен... Согласен, мелочь... Но я сейчас на мели, а мне налоги надо платить,  шоферам зарплату. Отдай, говорю. Не отдаёт. Прокурору, говорю, пожалуюсь. А он, знаешь, что ответил? Клал я, говорит, на твоего прокурора. На тебя, то есть. Так и сказал: клал. Сам знаешь, что. Они тебя не боятся уже? Плохи твои дела, дружан, если в городе прокурора перестали бояться!
Потом Кадашников позвонил начальнику милиции. Того на месте не оказалось, трубку взял заместитель по уголовке.
- Здорово, дружан, - снисходительно поприветствовал молодого заместителя Кадашников. - Слышал, Сурина в депутатах ЦИК восстановил?  Да... И в мэрах восстановит. Ох, и погонит всех Сурин, как вернётся в город! Да ты не бойся, тебя не тронет. Ты ж уголовщиной занимался, убийствами, а не политикой. У тебя работа чище... Твоего начальника погонит, а тебя, может, вместо него поставит...
Положив трубку, Кадашников довольно улыбнулся, сладко потянулся, как кот на солнышке:
- Ох, и наговорился! Отвёл душу, поиздевался над гадами. Их же теперь всех понос от страха прохватит! Редактора городского радио Уточкин уволил, сволочь! - внезапно разозлился Кадашников. - За то, что давала по радио правильную информацию о Сурине. Губернатор ведь твердит, что в Балакове всё спокойно. И Кручинина арестовали, начальника управления имуществом. В СИЗО упекли, показания из него выдавливают против Сурина. А у Кручинина язва, гипертония... С виду только здоровый...
Кадашников посидел молча, затем крякнул и пожаловался:
- И-эх! Обложили меня со всех сторон, сволочи! По миллиону в месяц теряю из-за них, работать не дают. В этом месяце восемьсот тысяч с книжки снял, чтоб шоферам зарплату выдать!

                14

Из Москвы приехал Сурин, в "Трудовом Балакове" встретился со своими сподвижниками. Рассказал о положении дел в Москве, уверил, что, несомненно, победит во всех судебных разбирательствах, а те, кто сейчас творят беззаконие в Балакове и области, понесут наказание. Сделал замечание местным СМИ, что они замалчивают истинное положение дел с выборным процессом:
- Все газеты, кроме "Народной", промолчали, что ЦИК восстановил меня в депутатах.
- К нам от вас не поступает информация, - довольно агрессивно возразил корреспондент "Экспромта" Карыгин, мужчина средних лет с короткой неопрятно-лишаястой бородкой.
- От губернатора информация, что "в Багдаде всё спокойно", поступает постоянно, а от меня не поступает? - усмехнулся Сурин. - Все документы из Москвы мы факсами пересылаем в пять мест: в мэрию, в "Рабочий Балаково", в Союз солдатских матерей и ещё в два места. Интересующую информацию вы можете получить свободно. Но - не хотите.

- Вам в Саратов не надо? - подошла к Филиппычу  после встречи Смиридова. - А то я завтра еду, могу захватить.
- Можно бы съездить, посмотреть, как в типографии работают над вторым томом "Книги памяти".
Тут же договорились, где и во сколько Смиридова подберёт Филиппыча.
В Саратов, оказывается, ехала не Смиридова, а Сурин со своей командой, на пресс-конференцию. Ехали в двух машинах. В "Ниве", пренадлежащей "Речным зорям", сидела адвокат Сурина, Муравлёва и Филиппыч. В "Волге"  - Сурин, Смиридова и Костя Полубоков, бизнесмен.
- Как поедем? - связалась Муравлёва с Полубоковым по мобильнику.
- Обычным путём, - ответили из "Волги".
- Кто первым поедет?
- Езжайте вы.
"Нива" вырулила первой и, набрав скорость, помчалась в сторону Саратова.
- Пасут нас, - с вздохом пояснила для Филиппыча Муравлёва и с интересом повернулась к нему лицом.- Говорят, вы на митинге хорошие стихи читали? Может, прочитаете нам?
- Свои стихи, чего не прочитать, - согласился Филиппыч.
Как всегда эмоционально, с выражением, по-другому он не мог, Филиппыч прочитал несколько стихов про губернатора, про нового балаковского мэра, про депутатов, про Плиску. Стихи, как детские загадки, заканчивались немного не в рифму, а в рифму напрашивались очень нелицеприятные эпитеты, а иногда и явный мат.
Муравлёва пищала от восторга.
- Запишите мне их, я распространю среди знакомых, ладно?
- Ради бога! - улыбался довольный успехом Филиппыч.
В Саратов приехали без остановок. Филиппыча высадили у типографии, велели к трём часам подойти к корпункту "Московского комсомольца", конференция состоится там. Оттуда же намечалось возвращение домой.
Закончив дела в типографии, Катухов отправился в "Московский комсомолец". Изрядно поплутав, нашёл корпункт. Облегчённо вздохнул, увидев перед входом балаковскую "Ниву". Водителя в кабине не было.
Вошёл в помещение, обратился к молодой женщине за административным столом:
- Миленькая, где здесь конференция проходит? - Увидев вопросительный, но явно понимающий, о чём речь, взгляд, добавил: - Я из Балакова приехал.
Филиппыч заметил, что суринская команда всегда разговаривала, стараясь лишний раз не называть имён и мест встреч. В холле толпились люди, и Филиппыч тоже решил говорить с некоторыми предосторожностями.
- Наша "Нива" перед входом стоит.
Администраторша вопросительно посмотрела на подошедшего к ней мужчину.
- Что у тебя? - спросил мужчина.
Администраторша молча кивнула на Филиппыча.
- Что тебе, отец? - повернулся мужчина к Филиппычу. Вид у Филиппыча был довольно непрезентабельный: заячья шапка-малахай, болоньевая курточка с не застегивающейся молнией и запахнутая на пуговицы, седая борода лопатой. Да и лицо - тощее, тёмное, как у давно не кормленого бомжа.
- Я приехал из Балакова... Вместе со Смиридовой и другими, - решил назвать фамилию Филиппыч. Смиридову наверняка должны здесь знать - в газетах "солдатская мать" мелькала часто. - На "Ниве", что стоит перед подъездом. Мы договорились встретиться здесь в три часа на пресс-конференции...
Мужчина и администраторша переглянулись.
- Ребятки... - начал раздражаться Филиппыч и щека у него задёргалась в тике.
- Вот с ними иди, отец. Как раз к началу успеете, - глядя на дёргающуюся щеку Филиппыча, указал мужчина на двух молодых людей. - Ребята, захватите попутчика!
Не взглянув на Филиппыча, деловые парни двинулись на улицу. Филиппыч заспешил следом.
Поглядывая на часы, ребята шли быстро. До трёх часов оставалось пятнадцать минут. Отдуваясь и утирая пот, Филиппыч старался не отставать от тренированных молодых. Через пять минут гонок он снял шапку и расстегнул куртку.
Отмерив несколько кварталов по переулкам, вышли на широкую улицу, увешанную яркими, праздничными вывесками офисов, магазинов и организаций.
- Здесь! - воскликнул один из парней и указал на вывеску красного административного цвета.
- "Единство", - прочитал Филиппыч. - Здесь наших никак не может быть! - заметил он. - Это же губернаторская партия!
Не слушая Филиппыча, парни вошли в офис.
- Пресс-конференция, где у вас? - деловито спросил один у администратора.
- На сегодня пресс-конференций у нас не предполагается, - высокомерно ответил администратор, профессионально разгадав в парнях надоедливых газетчиков.
- В три часа, сегодня... - по возрасту нетерпеливо попытался возразить парень.
- Я вам вполне ответственно заявляю, - снисходительно, как высокое лицо низкому, вразумлял парня-газетчика администратор богатого офиса, - что пресс-конференций на сегодня у нас не запланировано. И сейчас...- администратор посмотрел на часы, - в четырнадцать пятьдесят одну, никакой подготовки для проведения пресс-конференций не ведётся.
- Ребята, в офисе "Единства" эта конференция не может состояться, поймите вы! - поддержал администратора Филиппыч. Администратор посмотрел на растрёпанного старичка благосклонно.
Растерянно переглянувшись, парни вышли на улицу. Остановились, не зная, куда идти.
- Вам что сказали в редакции? Где состоится конференция? - спросил Филиппыч.
- На Московской улице, рядом с банком, в офисе "Единства". В три часа.
Парни с надеждой смотрели на Филиппыча. А вдруг этот вспотевший старикашка, похожий на растрёпанного лешего в болоньевой куртке, подаренной кем-то лесовику по причине ненадобности хозяевам, предложит что-то дельное? Парни рисковали не попасть на конференцию и  могли прошляпить важную информацию, а редактор  за это не похвалит.
Все стояли молча, раздумывая каждый о своём.
Филиппыч опасался, что конференция быстро кончится, и он останется в Саратове -  денег на проезд до Балакова у него не было.
- В общем, ребятки, надо ехать в "Комсомолец".
Парни сопели носами, раздумывали над предложением.
- Сколько стоит доехать отсюда до редакции?
- Пару червонцев.
- Я вас подвезу, - щедро пообещал Филиппыч.
Поймали машину, через минуту были перед дверьми корпункта "Московского комсомольца". Увидев пустую "Ниву" на месте, Филиппыч вздохнул с облегчением: не уехали!
- Миленькая, - хватит темнить! - "конкретно" взял в оборот администраторшу Филиппыч. - Я приехал вместе со Смиридовой и Суриным, и мне с ними ехать назад, в Балаково!
- Вы куда ходили? - ругающим тоном спросила администраторша у парней.
- В "Единство", - недовольно проговорили в один голос парни.
- Ой, бестолочи! Я же русским языком сказала вам: конференция состоится в "Содружестве", рядом с банком!
Парни хлопнули себя ладонями по лбам.
- Кто здесь Катухов? - громко спросил вошедший с улицы мужчина.
- Я, - удивился Филиппыч. Он не ожидал, что кто-то будет искать его в корпункте.
- Алексей Иванович просил забрать вас. Они поменяли место конференции, а вас предупредить не успели. Я на машине.
- Ну, слава Богу, не потерялись! - радостно приложил руку к груди, победно взглянул на корпунктовцев и облегчённо заулыбался Филиппыч.- Корреспондентов заберём?
Мужчина пожал плечами - не жалко, мол.
Пресс-конференция организовывалась в "Содружестве", в сотне метров от "Единства", с другой стороны от банка.
Сурин стоял перед входом с несколькими мужчинами, улыбался, что-то рассказывал.
- Мы тебя чуть не потеряли! - поприветствовал он Катухова. - Ну, пора начинать.
На пресс-конференции Сурин и Смиридова рассказали о положении дел в Балакове, о том, что оппозиция не прекращает своей деятельности по восстановлению правопорядка в городе, что в ответ  новая власть при поддержке губернатора проводит репрессии в отношении наиболее активных участников событий: угрозы расправой, многочисленные проверки и препятствия работе частных предприятий, поддерживающих Сурина, увольнения, уголовные преследования и аресты сторонников оппозиции. То, что, согласно подписным листам,  около двадцати процентов жителей Балакова, имеющих право голоса, требуют отставки губернатора, можно рассматривать, как социальный срез настроений в области, и позволяет говорить, что положение областных властей весьма неустойчиво. Сурин обратился к журналистам с просьбой напечатать в газетах его обращение к губернатору: пусть уйдёт с поста добровольно, не доводит дело до большого конфликта.
Пресс-конференцию часто прерывали звонки по сотовому телефону. Сурин разговаривал очень коротко, не называя имён и мест действий.
- Да... С кем позавчера встречались... Да, там же... Нет, где были в субботу...
Примерно через час пресс-конференция закончилась. Руководительница масс-медиа увела Сурина на эксклюзивное интервью, остальные балаковцы вышли на улицу.
Солнце пряталось за многоэтажки, тротуары накрывались тенью. День клонился к вечеру.
Филиппыч огляделся. Их "Нива" уже подъехала к "Содружеству" и стала диагонально к "Волге" на противоположной стороне улицы. Обе машины припарковались особняком ото всех - одна между деревом и лужей, другая между деревом и забором. Шофера сидели в машинах, наблюдая каждый за машиной коллеги.
- "Пастухи" были? - спросила Смиридова у водителя "Нивы".
- Были. В четвёртом часу поняли, что в "Комсомольце" ничего не состоится, и уехали на "Волге".
- Непрофессиональные какие-то "пастухи", - усмехнулась Смиридова.
- Ну что, ребята, скинемся на закусь? - предложил Полубоков. - Схожу в гастроном, колбасы куплю, да хлеба.
- Я лучше в кафе. С утра без горячего, - отмахнулась от плебейского предложения Смиридова и направилась к двери кафе рядом с банком. Полубоков хотел что-то сказать вслед, но улыбнулся и промолчал.
А через минуту Смиридова вернулась в полной растерянности.
- Села за столик, как белый человек взяла меню... Хорошо, что по советской привычке сначала на цены посмотрела. Первое - сто рублей! Второе - двести!
- Третье - триста! - продолжил Полубоков. - Кафе-то рядом с банком расположено! Давай полтинник, за колбасой пойду.
С колбасой и хлебом, растворимым кофе и сахаром балаковцы вернулись в "Содружество" искать пристанище для ужина. Их запустили в пустой кабинет, принесли электрочайник.
Смиридова по-хозяйски нарезала хлеба, колбасы, сделала бутерброды.
В кабинет вошла Муравлёва, протянула руку к бутербродам.
- Хоть подкреплюсь немного, с утра ничего не ела!
- Давайте Алексея Ивановича подождём, он ведь тоже ничего не ел, - остановила её Смиридова.
Недовольно глянув на бутерброды, Муравлёва отошла от стола, а затем и вовсе исчезла.
Минут через пятнадцать в кабинет вошёл молодой человек с подносом в руках, на котором горой лежали бутерброды с красной икрой и ветчиной, коробка конфет, стояла фигурная бутылка коньяку. Следом шла улыбающаяся Муравлёва.
- Налетай, ребята! - весело скомандовала она, и первая взяла бутерброд. - Разливай, Костя, коньячок, я такой ещё не пробовала.
"Красивый жест для богатой женщины из Балакова", - одобрительно подумал Филиппыч и, не заставляя себя упрашивать, заварил кофе, взял бутерброд. Полубоков наливал в пластиковые стаканчики коньяк, передавал их желающим.
- А ты чего не пробуешь? - спросил он Филиппыча. - Где ещё такую фигурную удастся языком пощупать? - кивнул он на фирменную, художественного литья бутылку.
- Я к этому делу уже лет тридцать равнодушен, - пожал плечами Филиппыч.
После коньяка народ разговорился, расшумелся.
- Филиппыч мне стихи классные прочитал, - восторгалась Муравлёва. - Я даже запомнила некоторые:
                В четырёх местах голосовал -
                Надо бы ещё, да времени уж нету.
                Глубоко в расщелину совал
                Сине-областную штуку эту...

"Память какая хорошая, - удивился Катухов. - Услышала раз и запомнила слово в слово".
- Но больше всего мне про Плиску понравились стихи, - воскликнула Муравлёва и рассказала точнее, чем Катухов читал: в местах, где автор лишь намекал на мат, Муравлёва выдала стихи "в чистом виде".
Слушатели восторженно захлопали в ладоши и громко засмеялись.
Вошёл Сурин.
- Хорошо смеётесь. О чём? - спросил он, подходя к столу и протягивая руку за бутербродом.
- Ваша доза, Алексей Иванович, - налил в стаканчик коньяку Костя и показал этикетку.
- Стихи я рассказываю катуховские, - сквозь смех выговорила Муравлёва и выдала матерные стихи про Плиску ещё раз.
- Сильно ты её, Филиппыч, - с улыбкой покрутил головой Сурин и выпил коньяк.
- Алексей Иванович, что будем делать с литературным альманахом? В печать надо его отдавать, а денег нет. Я к новым властям обращаться не хочу. Если печатать на их деньги, надо ваш портрет с обложки убирать и вступительную статью, - воспользовавшись случаем, обратился к эксмэру Катухов.
- Оплатим, Филиппыч, обязательно оплатим. Напиши реквизиты, куда деньги переводить, и оплатим... Ну что, ехать пора, а то дело к вечеру! - дал команду соратникам Сурин.
- Как поедем, через Вольск? - спросила Смиридова.
- Надо бы через Вольск, поменять маршрут. Так и наши "пастухи" думают, и будут ждать нас на вольском тракте. Поэтому поедем как не надо - прежней дорогой, - решил Костя.
Муравлёва, Сурин и Полубоков сели в "Волгу", остальные - в "Ниву". "Волга" вырулила на дорогу, "Нива" пристроилась следом.
Перед мостом через Волгу машину с Суриным остановили на посту ГИБДД. Обычно легковые машины, тем более, с местными номерами, здесь не останавливали.
- Знают наши машины, - невесело усмехнулась Смиридова.
Полубоков и водитель пошли с милиционером в помещение КП. Через некоторое время вернулись. Костя показал рукой "о-кей!". Отъехали от поста, из "Нивы" позвонили в "Волгу":
- Что им не понравилось?
- Машину нашу они знают, наверняка "пастухам" сообщат. На той стороне могут быть сюрпризы. Водителя заставили трубку продувать на всякий случай. Для острастки штрафанули за не включенные габариты - смеркаться уже начинает.
По мосту ехали не разговаривая. Завидев на берегу КП, напряглись. Нет, никто не остановил. На первой же заправке "Волга" вильнула к колонке, а водитель "Нивы" остановил машину на обочине, приглядываясь к проезжающим машинам. Долив в "Волгу" десять литров бензина, в чём не было нужды, поехали дальше. Из "Нивы" сообщили в "Волгу":
- Вроде никого на хвосте нет.
- Ну, если и за Энгельсом не остановят, значит, и вправду на Вольском тракте нас ждали!
И за Энгельсом не остановили.
- Жмём, ребята, что есть мочи!
Водители нажали на акселераторы.
"Детство какое-то, - подумал Филиппыч. - Прячутся и убегают от несуществующей погони, рассказывают о мифической опасности... Вряд ли их политические противники станут пачкать руки чем-то противоправным, если, отстранив Сурина от власти, они решили практически все свои проблемы".
Тормознули их у КП перед Балаковом. Остановил рядовой инспектор, а к "Ниве", ехавшей первой, подбежал капитан.
- Брат начальника милиции, - шепнула Филиппычу Смиридова. - Явно нас ждал.
- О, с "Речных зорь" машина, - словно обрадовался капитан, взяв документы у водителя. - Давненько я твою начальницу не видел. Не в Москву укатила?
Водитель неопределённо пошевелил плечами.
- Зачем в Саратов ездили?
- Адвоката возил. С Полубоковым у них дела какие-то, - он кивнул на "Волгу", пристроившуюся сзади, сквозь тонированные стёкла которой едва прорисовывались контуры водителя и Полубокова на переднем сиденье.
- А Сурин у вас бывает?
- А как же. Руководит предприятием.
- Сейчас где?
- С Муравлёвой, где же ещё.
Катухов чуть не рассмеялся - ни слова не соврал водитель.
- Сейчас куда?
- По домам пассажиров развезу, да в гараж.
- Ну-ну...
Машина отъехала от поста. Было видно, как капитан торопливо вытащил телефон и стал куда-то звонить.
Когда пост скрылся из вида, остановились на совещание.
- Куда поедем?
- В Маянгу, отдохнём немного.
- Обычно мы заезжали в Маянгу. Они думают, что и сегодня туда же поедем отдыхать. Поэтому давайте сразу в город.
Свернули на просёлок и в город въехали опять "не как все".

                13

Антон с Филиппычем прибыли в "Рабочий Балаково" минут за тридцать до начала  заседания.
- А вот и творческая интеллигенция! - поприветствовала их учительница Соломатина. - Во встрече участвовали?
- В какой встрече?
- Как же, в центральной библиотеке состоялась встреча творческой интеллигенции при свечах. Во всех газетах сообщили, и по "Экспромту".
- А... Это наверняка великие балаковские литераторы Мурьева и Подпяткин. Нас, серых поэтов и писателей, под свечи не приглашают. Что нового в политическом мире?
- В саратовской думе творится невероятное! Дума,  впервые за время своего думства, с губернатором поссорилась. Они нашли шестьсот миллионов не оприходованных в бюджет и неизвестно куда ушедших денег. Требуют от губернатора объяснений.
- Зато губернатор распинался, что Сурин неправильно использует бюджетные деньги - на три миллиона купил четыре трактора для сёл, цена которым в два раза меньше. Дорого, говорит, купил.
- Так он не за деньги купил, а по взаимозачёту. Атомная станция должна городу  перечислять деньги на социальные нужды. Но не перечисляет, а даёт товарами и стройматериалами. Естественно - втридорога. И эти трактора приобрела по взаимозачёту у посреднической фирмы, которая находится где-то на Урале, а директор её знаете кто? Главврач медсанчасти нашей атомной станции. Система какая... Посредническая фирма покупает трактора по заводской цене, атомная станция перечисляет тридорогую сумму за трактора в фирму и списывает эту сумму на город. Очень хорошая разница остаётся на счету у фирмы. А какое отношение имеет главврач к директору атомной станции - догадайтесь сами.
- Директор заправочной станции Чернов, молодец, сто тысяч на поддержку Сурина дал...
- Всех редакторов наших газет отправили в отпуска, саратовские спецы вместо них сидят...
- Гусев, слышали, в третий институт поступил!
- В третий институт? Ты, наверное, имел в виду, собрался третий диплом купить? Сейчас кто что коллекционирует... Мой знакомый учился с ним в политехе. Гусев пять курсов за девять лет осилил. Тупее, говорит, студента не видел.
- Кстати, саратовский суд оправдал Гусева по делу о бензине.
- Так он и не платил ничего - его же амнистировали!
- Нет, саратовский суд решил, что то море бензина, которое текло мимо государства без лицензии, текло с помощью Гусева без нарушения закона.
- Закон-то ляцковский!
- Слышали, Абрамов, защитник наших человеческих прав, опять в Саратове съезд проституток собирает!
- У него с нашими правами всё в порядке, вот он и защищает права перетрудившихся проституток. Чтобы сутенёры эксплуатировали свою рабсилу строго по нормативам КЗОТа.
В помещение медведем ввалился Кадашников.
- Здорово, боевики! - радостно поприветствовал он соратников. - Слышали, состоялось заседание Верховного Суда? В общем, имущественные претензии, которые предъявлял Сурину Бирюков, суд даже и рассматривать не стал - на выборный процесс имущественное положение не влияет. На заседании, как представитель Госдумы, выступил депутат Крючков. Знаете, что он сказал? "Кто в споре прав, а кто виноват, - сказал, - разбираться суду. Но учтите, что в Балакове положение очень напряжённое. Народ возмущён, что ему не дали выразить свою волю. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой: дайте народу выразить свою волю, дайте народу право голосовать, Может, они выберут того же Домокеева, но это будет их выбор. Только в  этом случае город успокоится". В общем, суд передал дело на консультацию в Конституционный суд, чтобы определить степень виновности чиновников в нарушении конституционных и избирательных прав народа. Когда представители саратовской стороны услышали такое решение, они побелели: вопрос касался степени виновности Ляцкова и Мустафаева! Из Саратова сообщили, что у заместительницы Мустафаева, документально оформлявшей весь балаковский бардак, приключился инфаркт: Мустафаев, оказывается, ничего не подписывал, и расхлёбывать теперь всё ей!
- Один-один! - пошутил кто-то чёрным юмором, вспомнив инсульт председателя балаковской ТИК.
- Дело повернулось настолько серьёзно, что даже председатель Центризбиркома опасается за себя - он ведь получал от нас множество жалоб, но вовремя не отреагировал.
- Передайте - его трогать не будем, - пошутили из зала.- Нам крови Ляцкова и Мустафаева хватит.
- И местных шестёрок.
- Денискина назначили начальником районного узла связи, - поделился новостью вновь пришедший.
- А старого начальника куда дели?
- На пенсию отправили.
- Во, даёт Денискин! Автосборку завалил, выборы провалил, осталось узел связи... развязать!
- Ковалёв замучил! - пожаловалась Соломатина на начальника управления образованием. - Проверку за проверкой шлёт. Успеваемость у твоих учеников, говорит, низкая, от плана отстаёшь. В Самару когда приходила к нему отпрашиваться, отказал категорически. Учебный процесс, говорит, страдает из-за твоего политиканства. Уедешь без спросу, говорит, уволю за прогул.
- Он же Сурина поддерживал! Заявление об уходе подавал!
- Поддерживал и подавал. Совесть облегчил, а теперь других поддерживает и другим подаёт.
- Смиридова суд выиграла.
- Какой суд?
- Ну, по поводу того, что её офис заварили. После суда вскрывали с понятыми. Как она и говорила, не нашли: видеокамеру импортную, дорогую - одну...
- Портсигар отечественный, золотой - один... - продолжили  соседи.
- Она же говорила, что золотых портсигаров в офисе было два! - засмеялись из задних рядов.
- Второй был импортный, она его Далкарову простила.
- Ха-ха-ха!
- У Домокеева с общественным советом ничего не получилось, он теперь хочет создать совет старейшин.
- С кем он хочет совещаться? Со стариками города?
- А чёрт его знает! Создаст горсовет-два на базе дома престарелых.
- Нет, с Кавказа аксакалов выпишет. Ляцков привозил же к себе чеченских стариков отдыхать от войны в саратовских санаториях.
- Лучше бы нашим парням, которых сыновья тех стариков в Чечне поуродовали, помог.
- Товарищи, - встал из-за стола председателя депутат Мыльников. - Давайте начнём заседание. Нам надо обсудить план проведения митинга. Заявку в мэрию мы подали, отказа не получили, значит, митинг состоится в назначенное время и в указанном месте. Тема митинга: "Защита прав трудящихся. Информационная блокада и цензура средств массовой информации в городе".
- Защита их прав, - поднялся с места Антон, - народу уже осточертела. Тема митинга на афишах должна быть короткая и необычная, два-три слова, интригующие читателя. Чтобы человек мимоходом взглянул - и сразу зацепился глазом. И приписка мелким шрифтом, где митинг состоится. Многословные призывы и объявления народ уже не читает. Если мы поведём  речь об информационной блокаде, надо писать: "О чём молчит мэрия". Если цензура, пишите: "Нас опять дурят!" Чтобы была интрига. И не надо в объявлениях ничего объяснять. За объяснениями читатель пусть идёт на митинг.
- Нет, но указать, что митинг против... - попытался отстоять своё Мыльников.
- Не надо, - прервал его Антон.- Читателя надо заинтриговать недосказанностью. Поверьте мне, как человеку, работающему со словом и читателем.
- Хорошо, вы меня убедили, - согласился Мыльников. - Дальше. Выступать кто будет? Как всегда начнёт Кадашников, разогреет публику своими пламенными революционными речами...
- Кадашников народу тоже приелся. Его в конце пустим, на подведение итогов перед резолюцией. А начнёт пусть Соломатина. Говорит она громко, проникновенно, патриотизмом народ давит. На прошлом митинге, как начала декламировать "Широка страна моя родная", так вся площадь вместе с ней заговорила, а половина заплакала. Вот и пусть с самого начала слезу выдавит из народа.
- Поэта пустим?
- Катухов, стихи напишешь про власть?
- Они у меня давно написанные. Прочитаю.
- Пусть читает, народ его ждёт.
- Выступающий от публики будет?
- Есть у меня знакомая, хорошо говорит.
- Только пусть в народе стоит, на трибуну из народа выйдет.
- Естественно!

                14

Средства массовой информации объявили, что началось формирование новой территориальной избирательной комиссии. Общественная палата заволновалась, обсуждая своих кандидатов в избирательную комиссию. Антон с Филиппычем скептически молчали: разве власть предержащие допустят до сита выборов оппозицию? Но своего мнения не высказывали, потому что в политических игрищах за политиков их всерьёз никто не держал.
Как писатели и предполагали, территориальную избирательную комиссию сформировали без участия в ней членов и представителей от общественной палаты.
Территориальная избирательная комиссия объявила довыборы по трём округам, на которых в предыдущем туре не были избраны депутаты, и по двадцатому округу, где народ избрал Сурина, облизбирком его отстранил, Центризбирком восстановил, а теперь местная избирательная власть, с ведома области, естественно, игнорировала распоряжение Центризбиркома.
Началась предвыборная гонка по доизбранию депутатов.
Общественная палата предложила выдвинуть на кандидатство бизнесмена Полубокова, коммуниста Власова и учительницу Соломатину.
- Ну ладно, Полублоков ещё может пройти, - рассуждали между собой писатели.- На подписях его, конечно, срежут, но он денежный залог внесёт. В своём округе он пенсионерам продукты немного дешевле продаёт, пенсионеры за него проголосуют. Власова тоже старики-коммунисты поддержат.  А на что Соломатина надеется?  Её снимут уже при рассмотрении подписей - на митингах она засветилась. Денег для залога у неё нет. Своего «электората» у неё тоже нет - к митингующим горлопанам у народа аллергия…
- Если на подписях срежут, постараемся найти деньги для залога, - уверенно пообещал Кадашников Соломатиной.
- Я считаю, надо решительнее действовать, чтобы Сурина восстановили в депутатстве! - "митинговала" Соломатина. - Например, голодовку объявить!
- Не надо голодовку, - негромко, с улыбкой, как-то по отечески возразил Кадашников. - Голодал я, знаю. В первый день ничего, а на второй день знаешь, как жрать охота!

Идут кандидаты в депутаты от дома к дому, от квартиры к квартире, предлагают себя людям. Голосам за закрытыми дверьми пытаются объяснить, кто они такие, что хотят быть депутатами и защищать их, народа, права, обещают сделать то-то и то-то... И не знают кандидаты, слушают их за дверьми или уже отошли жильцы без интереса, и они говорят впустую. Иногда двери открывают, "электорат" смотрит на кандидата оценивающе: во что одет, как выглядит, слушают, чего хорошего кандидат предлагает - что улучшить, что повысить, что снизить, что отремонтировать. Спрашивают, привезёт ли песок в песочницу, утихомирит ли соседа-дебошира? И думает кандидат в депутаты: эти ли проблемы он должен решать? Но обещает, что привезёт, что утихомирит... Часто двери захлопываются перед кандидатом без объяснения, или с предварительным сообщением, что он, "народ", живущий в этой квартире, думает о политических проститутках, которые за последние полгода уже в третьи выборы лезут, и никак не пролезут, которые перед выборами обещают золотые горы, а потом кидают своих избирателей. "И что вы лезете во власть? Мёдом вас там, что ли кормят? Не нахапаетесь никак!"
И чувствует себя совестливый кандидат в депутаты невинной девушкой, из-за крайней нужды вышедшей на панель, и первый раз в жизни предлагающей себя на роль проститутки...
А другим что... Тем, у которых деньги - им привычно. Да и ходят по дворам не они. Сутенёры их предлагают, за них хлопочут.

В каждом округе подали заявления чуть ли не по десятку желающих "окандидатиться". Территориальная избирательная комиссия начала "зачистку" ненужных кандидатов.
У Евгения Светлова все подписи признали действительными, но сборщик подписей забыл указать в трёх подписных листах свой адрес - Светлова не зарегистрировали.
Коммунист Бидонкин указал, что работает в спасательном отряде, но забыл назвать должность - "зарубили"!
Его коллега по партии Власов рассказывал:
- Ходил по домам лично, не доверил сбор подписей никому. Собрал пятьсот подписей вместо необходимых ста восьмидесяти. Пятьсот! Выбрал сто восемьдесят самых надёжных, сдал подписные листы в комиссию. Зарезали!
Кадашников внёс за Власова залог, его зарегистрировали кандидатом.
Соломатину тоже "зарезали". Она обратилась к Кадашникову с просьбой о помощи, но он развёл руками - денег больше нет!
Избирком так размахнулся в деле зачистки, что остановился, когда вокруг, как в жутком побоище, никого не осталось. Греков, проходной кандидат от Ипатьева, которому прочили мэрское место вместо Домокеева, чуть не остался в своём округе в одиночестве, чего по закону о выборах допустить было нельзя: выборы только на альтернативной основе.
Незарегистрированным по этому округу оставался некто Коржиков, неизвестный в балаковских политических кругах человек. Его срочно утвердили "фоном" для Грекова. "Честные и принципиальные" члены комиссии, как они себя называли, закрыли глаза на сомнительные сведения о доходах Коржикова. В написанной от руки справке было сказано, что Коржиков работал в омском филиале ООО "Перспектива" заместителем директора, и его доход в двухтысячном году составил двадцать семь тысяч девятьсот восемьдесят рублей. Две тысячи с копейками в месяц  - немного для заместителя директора фирмы!
Наличия такой фирмы в Балакове налоговая инспекция не подтвердила, хотя на штампе ясно читались слова: город Балаково. Если фирма омская, почему штамп балаковский? А если балаковская, почему не зарегистрирована в Балакове?
Члены общественной палаты приуныли.
- Как будем действовать? Нас отсеивают!
- Надо ихних кандидатов выбивать.
- Как выбьешь, если избирком - их.
- Избирком тоже не единым блоком. Все по своим кучкуются, у каждой кучки свой мэр - у одних Гусев, у других Ипатьев, у третьих - Домокеев. Любая компра на любого кандидата и найдёт своих читателей!
По городу ходили слухи, что грядёт очередной политический переворот. Говорили, что директору атомки надоели неблагодарные "варяги", и он решил поставить на мэрство своего, надёжного заместителя, с которым он будет полным хозяином Балаковского муниципального образования. Тем более, что решался вопрос о продолжении строительства ещё двух энергоблоков атомной станции и внедрении МОКС-топлива на действующих реакторах, которого "зелёные" боялись как чёрт ладана. С претворением этих планов в жизнь деньги должны политься рекой! Естественно, не в карманы жителей. При своём мэре Ипатьев не станет спрашивать разрешения у жителей на строительство энергоблоков и ввозе опасного топлива - какая им разница, от чего помирать, от нищеты или от радиации!
Ставленник Ипатьева Греков изо дня в день через местное телевидение навязывал себя жителям города. Единственный кандидат, который угрохал деньги на видеоролик и закупил море эфирного времени для своей раскрутки. У атомки денег - лопатой не разгрести!
Греков очень походил на раздобревшего в преклонном возрасте Карлсона. Тело будто составлено из двух пирамид, соприкасающихся основаниями в том месте, где у людей обычно бывает талия. Лицо, относительно узковатое вверху, расширялось книзу и под щеками превращалось в жировое жабо наподобие раздувающихся воздушных мешков у самца жабы при кваканье в брачный период.
В рекламном ролике Греков важно шёл по городу, укоризненным хозяйским взором рассматривал городские недостатки, а голос за кадром мрачно-торжественно извещал телезрителей, что городу нужен хозяин, который наведёт везде порядок. "Есть такой хозяин!" - патетически восклицал голос, и на зрителей наплывало лицо кандидата в хозяины, которое казалось явно шире экрана телевизора.

Для предвыборной агитации команда Греков приехала в детскую поликлинику. Созванные на утреннюю планёрку медсёстры и врачи переполнили маленький конференц-зал. Греков с удовлетворением взирал на столпотворение людей в белых халатах посвящённое, как он думал, ему.
Доверенное лицо кандидата рассказало, какой хороший, хозяйственный и надёжный будущий мэр, то есть, будущий депутат Греков, как хорошо он будет заботиться о своих избирателях - жителях города, и вообще, как хорошо он наведёт порядок во всех беспорядках. Попросил задавать вопросы.
Греков оторвался от стула, громадой айсберга всплыл над поверхностью стола, выжидающе посмотрел на публику.
Медики скучными глазами скользнули по кандидату в депутаты и в мэры. Многие подумали, что он, всё же, больше похож не на престарелого Карлсона, а на разъевшегося синьора Лимона... Нет, судя по сочно-красным щекам, на синьора Помидора из детского мультфильма. И, потеряв интерес к кандидату в народные избранники, задумались каждый о своих проблемах. В разно-хорошие обещания кандидатов давно уже никто не верил.
Греков подождал пару секунд, осторожно кашлянул и вопросительно посмотрел на заведующую поликлиникой.
- Задавайте вопросы, товарищи, задавайте!- ласково попросила  заведующая.
Зал молчал. Взглянув на Грекова ещё раз, медики не нашли в нём для себя ничего интересного. Лишь эндокринолог заподозрила, что в детстве у кандидата могли быть эндокринные расстройства.
Разряжая тупиковую ситуацию, рядом с шефом поднялось доверенное лицо и ещё немного порассказывало о достоинствах своего начальника - он и заботливый, он и профессиональный... Ещё раз попросило задавать вопросы.
Рассмотрев заботливого и профессионального в подробностях, и не найдя в нём симптомов перечисленного, одни медики отвернули глаза в сторону, другие в окна, пришедшие на работу после ночного дежурства задремали и опустили головы.
Все молчали. Даже не переговаривались друг с другом.
- Скажите... - встала заведующая поликлиникой и заговорила непривычным для сотрудников почтительным голосом робкой девчонки, - у нас медработники в основном немолодые, у всех взрослые дети. Им учиться надо, а средств на учёбу у медиков нет. Как вы относитесь к этой проблеме?
- Я, конечно же, обдумаю ваш вопрос, - важно закивал головой будущий мэр, то есть, пока ещё будущий  депутат. - И, я думаю, надо будет изыскать средства, чтобы помочь медикам в обучении их детей.
- Спасибо, - робко поблагодарила заведующая будущего мэра за его будущую заботу о медиках. - Ещё какие вопросы будут, товарищи?
Зал безразлично молчал.

Последний перед новым этапом выборов митинг общественная палата провела шестого апреля, за два дня до выборов. Митинг получился немногочисленным. Народ устал от разного рода политических акций. В конце митинга к микрофону подошла одна из активисток общественной палаты и, улыбаясь, обратилась к народу:
- Вон стоит корреспондентка газеты "Наша цель" Тупицкая, которая написала в своей газете, что всем, кто ходит на митинги, мы платим по сто рублей. Подойдите к ней и скажите, сколько вам платят!
Антон с Филиппычем на митинге не были  и о том, что Тупицкую чуть не побили, узнали из рассказов очевидцев и прочитали в заявлении на имя прокурора, напечатанной  самой "потерпевшей" в "Нашей цели":
"Возбуждённая толпа закричала: "Где она, где?" Стоявшие на трибуне засмеялись и стали указывать на меня пальцами. И люди хлынули ко мне, угрожающе размахивая руками. Их лица были перекошены от злобы и ненависти. Они кричали: "Сейчас мы ей дадим, убьём, растерзаем, затопчем ногами". Удары посыпались на меня, возбуждённые бабульки и дедульки старались ударить меня побольнее. Я отступила на проезжую часть дороги, но милиционер сказал: "Не выходи!", и я опять оказалась в окружении обезумевшей толпы..."
- Глупая она, что ли? - удивился Филиппыч, читая изложение событий в версии Тупицкой.- Она же "работник слова"! То её окружали бабульки и дедульки, и тут же они превращаются в обезумевшую толпу со злобными лицами, жаждущуе убить и растерзать её. Даже милиционер, по её "отчёту", на стороне злобных и кровожадных старушек. Тупицкая же в своей газетке пишет только правду! И за эту "правду" старики толпой собрались побить её? Нет, милая, если от фонаря лепишь, что старикам за митинги платят деньги, за базар отвечай, как говорят зеки. И если тебя принародно бьют - знать за дело бьют!  Про такое умные люди стыдливо молчат.

                15

Накануне выборов Греков вёл себя проходным кандидатом.
А на двадцатом сельском округе, где в декабре уже избрали Сурина, селяне стройными рядами и колоннами под присмотром председателей и бригадиров шли досрочно голосовать "как надо".
По другим округам шансы быть избранными у суринских сторонников так же были невелики.
В субботу часов в пять вечера по "Народному телевидению" Антон  услышал заявление председателя территориальной избирательной комиссии, что прошлой ночью суд вынес решение отменить выборы. До позднего вечера каждые полчаса "Народное телевидение" передавало заявление председателя ТИК. И ни слова редакционных комментариев.
А события с судом развивались следующим образом.
Незадолго до выборов Сурин подал жалобу в суд с просьбой отменить решение Совета депутатов о назначении выборов на восьмое апреля по двадцатому округу, где он был избран депутатом.
В пятницу шестого апреля, в два часа дня началось заседание по рассмотрению жалобы. Заседание шло долго и утомительно. Несколько раз между сторонами возникали стычки. Бесконечное количество бессмысленных ходатайств со стороны ТИКа вызывало раздражение и противной стороны и даже суда. Несколько раз суд прерывал заседание и уходил в совещательную комнату для вынесения очередного определения. Спустя почти двенадцать часов - заседание закончилось в третьем часу ночи! - суд вынес решение - жалобу Сурина удовлетворить.
После оглашения решения председатель судебного заседания в присутствии двух десятков человек пытался вручить копию решения суда представителям ТИК, но они отказались получить данное решение. И даже заявили, что исполнять его не собираются.
В субботу седьмого апреля, около десяти часов утра в сопровождении представителей общественной палаты, телевидения, прессы и помощника депутата Госдумы Сухих, председатель ТИКа прибыл в городской суд, где ему, наконец, вручили решение суда.
В семнадцать часов седьмого апреля по местному телевидению передали заявление председателя ТИКа об отмене выборов по всем округам.
Муравлёва, доверенное лицо Сурина, услышав, что ТИК отменил выборы по всем округам, что не соответствовало решению суда, тут же позвонила судье с заявлением разъяснить решения суда, чтобы вручить их председателю ТИК.
В семнадцать часов сорок минут состоялось заседание суда. Председатель ТИКа на судебном заседании присутствовать отказался. Суд вынес определение: "...признано незаконным в части назначения повторных выборов по избирательному округу номер двадцать".
После судебного заседания Муравлёва и прокурор Гриднев, участвовавший в заседании, в девятнадцать часов прибыли в помещение избиркома, где присутствовали два члена ТИКа, один из них профессиональный юрист, секретарь областной избирательной комиссии и два доверенных лица кандидатов в депутаты с правом совещательного голоса в ТИК. Прокурор пытался вручить документы суда членам ТИКа, но они в категорической форме отказались их принимать, и вытолкали "посланцев" из помещения.
Восьмого апреля выборы не состоялись.
Это было ещё одной крупной победой Сурина.

                16

Редактор городского радио Лариса Каменникова с увольнением не согласилась и подала в суд на заместителя главы администрации Уточкина, который, за нежелание "изменить" Сурину, сначала отстранил её от работы и предложил уволиться добровольно, а потом уволил "по неволе". Обязанности редактора радио возложили на другого работника радио, а подготовку передач контролировал лично работник информационно-аналитического управления администрации Евгений Подпяткин.
- Мы служим той власти, которая есть! - заявил он в разговоре со средствами массовой информации. Не закону, не народу, а именно власти!
- Ну, сурок, выдал перлы! - то ли удивлялся, то ли восторгался Подпяткиным Филиппыч. За пухлощёкость, за круглые, будто стеклянные глаза и подтянутые к голове, узкие плечики Филиппыч называл Подпяткина сурком.
Лариса Каменникова потребовала через суд восстановить её в должности и выплатить десять с лишним тысяч рублей  за моральный вред, который нанёс ей своим распоряжением господин Уточкин.
Суд отменил распоряжение Уточкина и присудил выплатить Каменниковой за моральный вред... пятьсот рублей. Такова ныне цена морали.

                17

По информации "Московского комсомольца", Ипатьеву, вероятно, надоело тратить лишние часы на поездки в Москву, и он купил самолёт. Естественно, на средства атомной станции. При том обстоятельстве, что атомная должна городу денег в размере его годового бюджета.

 А губернатор Ляцков, по сообщению той же газеты, для своей коллекции игрушек на Соколовой горе, где под открытым небом музея боевой славы стояли пушки, танки и даже подлодка, задумал купить... космический корабль "Буран"! Естественно, на средства области-банкрота.

Вскоре в Саратове состоялось заседание выездной коллегии министерства здравоохранения Российской Федерации. На заседании начальник департамента Минздрава России представил цифры, показавшие, что здоровье населения области ухудшается. На что министр здравоохранения России заметил, что в нынешних условиях, когда усовершенствовалась всякого рода диагностическая аппаратура, нужно говорить не о росте  заболеваемости населения, а о росте выявляемости болезней и об улучшении учётно-статистической работы. Отсюда, по его мнению, и неутешительная, на первый взгляд, динамика.
Прислушавшись к замечанию, заместитель губернатора, Владимир Моран тут же в своём докладе показал картину здравоохранения области "с точностью до наоборот". Диаграммы, которыми он иллюстрировал выступление, демонстрировали неуклонный рост положительных тенденций.
- Кто же "виноват" в таких положительных изменениях и в том, что в области всё так хорошо? - спросил довольный красивыми диаграммами с приятными объяснениями министр здравоохранения. - Губернатор?
- Главный виновник улучшения здоровья населения области, конечно же - Дмитрий Фёдорович, - подтвердил докладчик.
За успехи в деле защиты здоровья народа министр наградил губернатора нагрудным знаком "Отличник здравоохранения".
В заседании коллегии участвовали восемьдесят человек. На организацию  заседания губернатор отпустил денежных средств чуть меньше миллиона рублей. Из них: приобретение канцтоваров - шестьдесят тысяч рублей (по семьсот пятьдесят рублей на участника), торжественный приём - сто двенадцать тысяч (по тысяче четыреста рублей на нос)... Это ж, сколько заморской вкуснятины можно купить на полторы тысячи рублей?.. Врачи вспоминали свадьбы-юбилеи, которые они проводили в ресторанах. На сто пятьдесят-двести рублей они наедались и напивались изрядно!
Не прошло и полумесяца, как главный федеральный инспектор по Саратовской области заявил, что "здравоохранение области находится в плачевном состоянии..."

                18

В середине апреля отстранённый мэр Алексей Сурин встретился с архиепископом Саратовским и Вольским Александром и передал обращение к нему общественной палаты Балакова. Не секрет, что между владыкой и губернатором были натянутые отношения. В обращении говорилось:
"Мы вынуждены констатировать, что в Саратовской области жестоко попираются нормы законов, нарушаются права граждан, большинство из которых являются вашими прихожанами. Всё это происходит с согласия, а в ряде случаев и по прямому указанию губернатора... Просим вас разъяснить прихожанам, что наши действия направлены не против государства, не против существующего строя и не преследуют корыстных целей - мы боремся против своеволия одного человека, занимающего очень высокий государственный пост..."
Отец Александр не просто выслушал с пониманием своего прихожанина, но и выразил ему свою поддержку, обещал помощь и защиту.
- Часа три не могли вырваться из-под опеки "пастухов", - рассказывала Смиридова Катухову о поездке к архиепископу. - Заблокировали, как опасных преступников.
- И не трогали?
- Нет.
- Так может, и не тронут?
- Тронут. Они ждут малейшего повода, Помнишь, как в американских фильмах? Выхватит пистолет и просит: "Ну, дай мне повод пристрелить тебя!"

Завершилась акция по сбору подписей за отставку губернатора. Удалось собрать тридцать пять тысяч "автографов". Балаково замер в ожидании рассмотрения дела о нарушении прав избирателей в Конституционном суде.
На пресс-конференции Сурин представил журналистам оригиналы избирательных бюллетеней с выборов губернатора Саратовской области прошлого года. Во всех стояли пометки "против всех". Эти  бюллетени были изъяты из урн для голосования на балаковских участках, а вместо них вброшены  "правильно оформленные" липовые бумаги. Сурин сказал, что документы, указывающие на факты фальсификации губернаторских выборов, он передал в Генеральную прокуратуру.
- Есть и другие компрометирующие документы, - заявил Сурин.

О председателе горсовета Гусеве в городе практически не было слышно.
Конечно же, Гусев, затевая свои политические игры, метил в кресло мэра, где он мог распоряжаться материальными средствами и подрядами, руководить хозяйством города, имея от того практические выгоды. Но мэрство не состоялось. Тогда он решил возвысить статус горсовета до статуса бывшего при советской власти горкома партии,  а себя, председателя горсовета, приподнять до величины первого секретаря горкома партии, непререкаемого во времена строительства коммунизма хозяина вся и всех в своей ипостаси. Начал создавать-расширять аппарат горсовета,  но его бывшие сподвижники-подчинённые, ныне депутаты, тут же дали ему по рукам, не поддержали начинаний. И председатель горсовета утух на политическом небосклоне города.

Кто, без сомнения, получил пользу от политических междоусобиц в городе и области, так это редактор городской газеты Булдакова. Она представила документ, что её признали жертвой политических гонений с предложением политического убежища в одной из западных стран. Переезд и сопутствующие расходы за счёт указанной страны. Но Булдакова почему-то пользоваться убежищем раздумала и более того... была восстановлена в должности редактора "Балаковских новостей", и стала "громким рупором" новых властей. А чуть позже газету и городское радио объединили в одно городское "средство массовой информации", которое возглавила всё та же Булдакова.
- Вот так репрессированная! - смеялись горожане.

                19

Девятнадцатого апреля у четырёх приверженцев Алексея Сурина "органы" провели обыски. На всех квартирах, кроме квартиры Любови Муравлёвой, директора "Речных зорь" и доверенного лица экс-мэра Балакова, обыски проходили мирно.
Муравлёва столкнулась с "сотрудниками в гражданском" на лестничной площадке, когда возвращалась домой. Сотрудники предъявили ей постановление на проведение обыска, но хозяйка отказалась впускать правоохранителей в квартиру без адвоката. После длительной перепалки стражи порядка и законности согласились съездить за её адвокатом. Адвоката не нашли.
Муравлёву повезли на разговор в городскую прокуратуру. К моменту возвращения у дома собралась небольшая толпа: сотрудники милиции, члены общественной палаты, телевидение, зеваки.
- Люба, твоего пацана двое милиционеров куда-то увели, - тихонько сказала на ухо Муравлёвой соседка по квартире.
Муравлёва растерянно оглянулась.
- Сына не видела? - схватила она Митряеву, депутата, члена общественной палаты.
Та пожала плечами.
- Сына не видели? Сына не видели? - переходила Муравлёва от одного знакомого к другому.
- Двое милиционеров куда-то повели его, - подтвердил слова соседки незнакомый мужчина из числа зрителей.
- Куда сына дели? - едва сдерживала слёзы Муравлёва.
Увидев испытующий взгляд правоохранителя, перекатывающегося с пятки на носок и держащего руки за спиной, подскочила к нему, ухватила за лацканы пиджака.  Настроение, интонация в голосе у женщины моментально изменились. Это была уже не растерянная слабая женщина, а разъярённая тигрица:
- Куда сына дели? - дёргала на себя мужчину Муравлёва. - Куда сына дели! - трясла она его двумя руками. - Куда сына дели!
Подскочили товарищи правоохранителя, с трудом отодрали руки женщины от пиджака.
- Куда сына дели! - рычала, сопротивлялась и чуть ли не кусалась мать, у которой отняли ребёнка.
Бившуюся в истерике женщину повязали, вызвали скорую помощь.
Минут через пятнадцать приехала скорая, Муравлёвой сделали успокаивающий укол. Откуда-то появился сын.
Договорившись, что обыск проведут в присутствии адвоката завтра в девять утра, правоохранители уехали.
Какой смысл проводить обыск, предупреждая о нём за сутки?
На следующий день в девять утра обыскивать Муравлёву никто не пришёл. Прождав два часа, Муравлёва с адвокатом, представители общественной палаты и друзья мирно разошлись по домам и работам, решив, что обыска не будет по причине предполагаемой его бесполезности.
Тут и нагрянули правоохранители. Не обнаружив хозяйки, вызвали пожарников и с помощью специнструментов стали выламывать в квартире железную дверь.
Срочно прибывшие по вызову соседки адвокат и сестра Муравлёвой попытались отговорить милиционеров от изуверских действий и подождать, пока привезут ключи, однако были жестоко отброшены от двери. Железную дверь вспороли как консервную банку...
Обыск проходил, словно в жутком боевике, рассказывали очевидцы.
Что искали - никто не знает. Но ничего не нашли.
- Теперь они всё могут - и наркотики у меня найти, и оружие...- говорила Муравлёва по "Народному телевидению" вечером.
На следующий день "Народное телевидение" отключили в очередной раз.

Уволенным из мэрии лояльным к свергнутому мэру сотрудникам при расчёте... недодали зарплату. Обратившись в суд, они отвоевали "кровные".

 Перед Пасхой из штаба округа в Балаково приезжали какие-то генералы. Заходили на призывной пункт, в одном из помещений которого располагался офис "Солдатских матерей". Приняв на грудь изрядную дозу - то ли по случаю успешной инспекции, то ли по случаю Пасхи, генералы ввалились пьяной компанией к "солдатским матерям", ругали Смиридову за антивоенкомовскую политику всяко-разными нехорошими матерными словами, дружно, как положено у военных, защищали обиженного "матерями" боевого товарища Далкарова.
Едва они, удовлетворённые моральной победой над врагами-женщинами, покинули помещение, как Смиридова позвонила в штаб округа и генеральскими же словами устроила разнос по телефону кому-то в штабе за пьяный генеральский дебош.
Короткое время спустя генералы, в явно протрезвевшем и тишайшем виде, пришли на поклон в "Союз солдатских матерей" с просьбой испить мировую... то есть, замять дело по мирному. Смиридова это дело замяла, но просителей выгнала с шумом, позором и теми же словами, которые слышала совсем недавно от генералов.

Двадцать седьмого мая по вновь заработавшему "Народному телевидению" сообщили, что избирательные бюллетени, которые хранились в Балакове со времён выборов губернатора, кто-то изъял, куда-то увёз, и где-то сжёг.

Андриянова, изгнанного председателя "суринского" ТИК, снова уволили с работы.

                20

Энгельсский мэр перестал удовлетворять губернатора. Говорили разное от имени губернатора. И про работу говорили – не там силы тратит, и про заботу говорили – не о том печётся, и про деньги шептались – не в те карманы текут… Сколько замов - столько и мнений. 
Мэру предложили тихо-мирно отойти от дел. И мэр всё понял.
Но мало убедить не удовлетворяющего тебя подчинённого в несостоятельности, надо найти ему достойную замену.
По закону местные законодатели выбирают мэров из своих рядов. Губернатор преданного себе среди энгельсских депутатов не видел.
Для законного внедрения нужного человека в руководство энгельсским хозяйством правая рука губернатора Владимир Моран разработал многоходовку,  достойную детективных романов. Или шахматную партию в политике, где он, Моран, ставит гроссмейстерский мат начинающим шахматистам. Как он полагал.
Планы намечались такие. Первый ход, как ведётся, пешкой Е2 - Е4. Начало партии простое до банальности. Заместитель мэра Энгельса по промышленности, энергетике, транспорту и связи уходит в отставку, и на его место ставят человека из команды Морана. Человек увольняется сам, в связи с переходом на другую работу – естественное желание каждого подчинённого. Его заменяет рекомендуемый начальством человек – естественное право и желание начальства. Далее ферзь Д1 ходит на Ф3 - мэр Энгельса уходит в отпуск, оставляя за себя назначенного заместителя. Каждый мэр ходит в отпуск, каждый мэр оставляет "на хозяйстве" за себя заместителя. Естественнее поступка и быть не может. Чуть позже мэр и вовсе решает снять с себя мэрские полномочия, разумеется, по состоянию здоровья. Поступок, конечно, несколько неожиданный, но объяснимый. Устал, ушёл в отпуск отдыхать, но здоровье подвело… И зам от губернатора становится постоянным временным мэром  Энгельса. В шахматах это ход слоном Ф1 - С4.
За короткий период временный мэр проводит необходимые кадровые чистки и заметно укрепляет свои позиции. Команда тренеров, так сказать, подготавливает моральный климат вокруг шахматной доски, обеспечивает игроку психологический перевес. К нужному моменту бывший мэр города слагает с себя, опять таки по состоянию здоровья, и депутатские полномочия. В его депутатском округе назначают перевыборы, на которых обеспечивается победа исполняющему обязанности мэра. Ну а дальше депутаты избирают его своим мэром: ферзь Ф3 на Ф7. Шах и детский мат.
Всё могло пойти как надо, если бы гроссмейстер Моран скомандовал пешке пойти на одну, в крайнем случае - на две законные клеточки вперёд. Но Моран, надеясь на неосведомлённость противников, решил пренебречь правилами и скомандовал поставить свою пешку одним ходом вплотную к вражескому королю, неаккуратно распихав при этом шахматные фигуры противника. Он освободил министра здравоохранения области от занимаемой должности "в связи с переходом на другую работу", и в этот же день мэр Энгельса подписал распоряжение, согласно которому бывший министр здравоохранения Запалёв Валентин Иванович назначался исполняющим обязанности заместителя главы по... промышленности, энергетике, транспорту и связи! С оплатой согласно штатному расписанию.
Промышленники приготовились принимать рвотное, энергетики настраивались на получение клизм, а транспорту и связи грозили профилактические чистки с целью недопущения нежелательных беременностей!
В назначенный день утром  доктор медицинских наук Запалёв прибыл в город Энгельс для руководства местной промышленностью и энергетикой, а также транспортом и связью. Вероятно, Запалёв знал, что уже готово ещё одно распоряжение мэра Энгельса: "Убываю в очередной отпуск... Исполнение обязанностей главы на период отсутствия возлагаю на Запалёва В.И."
Проблема возникла потому, что на мэрское место среди энгельсских законодателей уже имелся свой претендент - Михаил Лысенков, официальный представитель ВАЗа в Саратовской области и неформальный лидер конкурирующей действующему мэру политической группировки. И оппозиционеры не собирались проспать власть и допустить до неё чужаков.
Министр областного здравоохранения в отставке, оседлав мэрское кресло, вовсю руководил городом, раздавая приказы новым подчинённым направо и налево, а оппозиционеры полтора часа уговаривали на что-то срочно "ушедшего в отпуск" мэра.
Указав неправильно сходившей пешке: "Так низ-зя!", оппозиционеры срочно созвали внеочередное заседание Энгельсского муниципального собрания депутатов и обсудили два вопроса: во-первых, рассмотрение вопроса об отставке главы ЭМО, во-вторых, выборы главы ЭМО.
Морановская  многоходовка под названием "детский мат депутатам" не состоялась с первого хода. Противники показали себя доками в политических шахматах. Мэра вынудили публично заявить об уходе гораздо раньше намеченного Мораном срока. Его отставку приняли единогласно. Немного погодя, после не особо сильных дискуссий, лидера оппозиции Лысенкова избрали новой главой Энгельсского муниципального образования.
Для Валентина Запалёва такой поворот событий стал настоящим шоком. Рассказывали, что с исполняющим обязанности мэра случилась настоящая истерика. Он бегал по коридорам энгельсской администрации и кричал, что все здесь идиоты, и что Энгельсу грозит балаковский сценарий...
Бедный Запалёв! С хлебного места сорвали, на другое не поставили. Кинули как пацана! Абортировали без согласия!
Говорят, про балаковский вариант Запалёв кричал не случайно. На следующий день Моран имел полуторачасовую аудиенцию с губернатором и склонял шефа к силовому варианту решения энгельсского конфликта. Но губернатор поопасся дублировать  рискованный вариант.
В этот же день энгельсского мэра официально представили губернатору.
Бедный энгельсский народ, коммунальная и социальные сферы которого зависят от заместителя губернатора по этому делу Морана! Бедный энгельсский народ ещё раз - ведь его здоровье в немалой степени теперь будет зависеть от возвращённого в здравоохранение несостоявшегося мэра. А он уж не забудет, как бегал по энгельсским коридорам!
Говорят, в день перехода Запалёва "на другую работу" многие саратовские врачи устроили по этому поводу грандиозные пирушки. Представляете, каково было похмелье?!   




























                ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

                1

Вечером двадцать третьего мая две тысячи первого года Сурин и Молодин вошли в просторный кабинет помощника Президента Российской Федерации Ястржевского, встречу с которым организовали друзья. Кабинет балаковского мэра, о роскоши которого гавкали провинциальные "цельки", был истинно "мэрским" по сравнению с этим. Сурин не позавидовал: имеет право - помощник Президента!
Поджарый, будто высушенный заботами, Ястржевский общался в деловито-благожелательном тоне. Обговорили тактику борьбы в будущих судах по незаконным действиям саратовского губернатора и облизбиркома на выборах балаковского мэра, обсудили возможность работы Сурина в министерстве сельского хозяйства заместителем министра. Решили, что в заместители идти надо, чтобы потом успешнее провести губернаторские выборы и выборы в Госдуму. Прежде чем устраиваться на работу в министерстве, Ястржевский посоветовал Сурину съездить в Саратов и утрясти там неясности со следователем.
- Заместитель Генпрокурора обещал, что осложнений в Саратове у тебя не будет, - закончил встречу Ястржевский.
Чувствовал себя Сурин отвратительно. Озноб, высокая температура, тошнота то чередовались друг с другом, то наваливались сообща. Много лет уже не простывал, а тут... Насиделся в столичных кабинетах под морозильными кондиционерами.
Перемаялся ночь, утром поехал в аэропорт.
В самолёте кидало то в жар, то в холод. Закрыв глаза, пытался уйти из болезни в воспоминания детства.
Отец бросил семью, когда Сурин был малолеткой. Воспитывал его дед по материнской линии, человек принципиальный и честный до края. В Отечественную войну его сын-солдат проезжал по железной дороге недалеко от родной деревни. Воспользовавшись долгой остановкой, на несколько минут примчался домой. Дед, узнав, что сын покинул эшелон без разрешения командира, не поздоровавшись, тут же погнал его назад, сопроводив словами: "Дезертиров в нашей семье не было и не будет!"
Во времена коллективизации дед долго не вступал в колхоз. Хозяйничал единолично, держал огромное стадо гусей. Как знаток птицы, славился по всей округе. К нему приезжали за советом, за племенной птицей издалека.
Однажды колхозный объездчик обвинил деда в потраве колхозного поля, ударил кнутом. Дед, знающий себе цену, был оскорблён дважды: незаслуженным обвинением в потраве и позорным ударом кнута. Чувствуя за собой правоту, полез на объездчика с кулаками.
Неслыханный для сталинских времён поступок, чтобы единоличник дрался с объездчиком – с представителем колхозной власти. Невероятным для окружающих стало и то, что дед подал на объездчика в суд! И выиграл дело. Но скольких нервов ему это стоило!
Вот и Сурин теперь, как дед в своё время, пытается отстоять свою правоту в судах. История развивается по кругу. Только ставки сегодня не те. Не "гусиные". А впрочем, всё одно - и деда могли сгноить в лагерях, как кулака, и его сейчас могут растоптать, как негласного противника губернатора. А теперь уже и явного соперника на губернаторских выборах.
Сурин вспомнил выборы своего детства. Праздничные флаги, праздничные марши из репродукторов, празднично разодетый народ идёт на голосование. Все, как один, по велению Партии - "За!"  За единого кандидата от рабочих, колхозников и интеллигенции!
Праздник голосования по приказу тогда или выборы под дулами автоматов сейчас - что хуже?
Картинки из детства сменились видениями современной жизни. Переезд, покупка жилья, отношения с теми людьми, с которыми он познакомился в Москве. Когда ты в Москве в качестве опального мэра - это одно. А когда работаешь здесь - другое. Как, став заместителем министра, не потерять достоинства и сохранить отношения с теми высокими защитниками, с которыми общался, будучи в опале?
Казалось, лететь самолёту бесконечно, и вдруг - команда пристегнуть ремни, самолёт ухнул вниз.
В саратовском аэропорту Сурина встретили балаковцы - Кадашников, Полубоков, адвокат Коржикова. День солнечный, радостный, земляки тоже солнечные, искренне радостные.
Сурин позвонил в прокуратуру, договорился о встрече со следователем. Затем отправился с земляками обедать в ресторан. За столиком поделились новостями, обсудили тактику борьбы на ближайшее время.
К двум часам Сурин с Коржиковой прибыли в прокуратуру.
Следователь по особо важным делам Серёгина долго выспрашивала у Сурина подробности по возбуждённым против него делам. Сначала по иску Курькина, разорившего могилу его дочери. Во втором заявлении Сурина обвиняли в обмане акционеров "Речных зорь". Это притом, что восемьдесят процентов акций предприятия принадлежало ему, а почти все остальные - его заместителю Муравлёвой.
Отвечая на несложные вопросы, Сурин разглядывал следовательшу. Сильный отпечаток накладывает на человека его работа. Серёгиной, вероятно, лет под пятьдесят уже, выглядит какой-то потерявшей интерес к радостям жизни, выжатой. Выжатой жизнью вообще, а не сегодняшним днём. Обряди её в кожанку, навесь на бок кобуру с наганом, и стала бы она красной чекисткой начала прошлого века, уставшей вершить правосудие над заумной профессурой, над наживающимися на чужой боли и чужом горе врачами и адвокатами, над купцами, делающими деньги и привыкшими обедать в ресторанах… Одним словом, над всеми, кто живёт лучше её, радуется жизни… Над врагами революции. Чекисты в те времена, кажется, и приговаривали, и исполняли сами… Хорошо хоть этой сейчас второе не дано… Она и дома, наверное, такая же сухая вобла, как здесь. И над шутками, вероятно, прежде чем сдержанно ухмыльнуться, поразмыслит, а не противоречат ли они уголовному кодексу.
Следующее обвинение - приобретение машины "Ауди" по заниженной цене. "Ауди" Сурин приобрёл у Вениамина Рябова, который сначала работал на атомной станции то ли по финансовой части, то ли в снабжении, а по совместительству организовывал охоту и подыскивал девочек для нужных гостей. Но с атомки его "попросили", а друзья-охотники уговорили Сурина поставить его во главе охотоинспекции Балакова - деловой, мол, на этом поприще. Ипатьев, помнится, когда узнал, что Сурин хочет взять Вениамина под своё крыло, предупредил: "Продаст!" Сурин не поверил… Потом Вениамин каким-то образом выслужился до областной величины. Рябов как раз и предложил поменять свою новую "Ауди" на джип Сурина. Охотоинспектору, мол, джип больше нужен.
На учёте в милиции рябовская машина не стояла, ездил он на ней с фээсбэшными номерами, взятыми в соответствующем ведомстве "напрокат". По документам машина числилась за неизвестным Сурину человеком.
Рябов оформил транзитные номера, справку-счёт на две тысячи рублей, чтобы платить поменьше налогов. Объяснил, что при обмене машин такое оформление допускается. А теперь выяснилось, что Рябов врал. Да и меняться машинами Рябов предложил перед самыми выборами. Подстава? Очень возможно.
Ещё одно дело - о приобретении тракторов для сельского хозяйства района через инвестиционный фонд атомной станции. Здесь Сурина обвиняли, что тракторы куплены по завышенной цене. Но ведь по взаимозачётам все цены завышены!
На вопросы следовательши Сурин отвечал не задумываясь. Он говорил правду, а навредить правда ему не могла. Коржикова слушала молча, в диалог не вмешивалась. Хоть и отвлекалась на свои думы, но к разговору прислушивалась внимательно. Многолетний опыт высиживания по судам: думаешь о своём, но путаные доводы противной стороны или нудные длинные речи судьи слушаешь внимательно. 
В советские времена о Коржиковой  говорили, как о хорошем адвокате, который устроит любое дело по возможно благоприятному для данного случая и своего клиента варианту. В законодательстве она чувствовала себя, как рыба в воде. Но привыкла работать по старинке. Зная в Балакове всех юристов, пользовалась своим авторитетом и разрешала спорные вопросы ещё до суда, полюбовно договариваясь с адвокатами противной стороны и судьями, а на суде лишь оформляла достигнутые договорённости официально. Сейчас молодые адвокаты вгрызались в своих клиентов и их противников с цепкостью бульдогов, договориться с ними та том основании, что её клиент "правее", не было возможности - побеждал тот, у кого хватка сильнее. И Коржикова потерялась. Боец из неё не получился, но как хорошего консультанта - знатока законов Коржикову продолжали ценить. Да и здоровье сильно подводило. Диабет в преклонном возрасте, это серьёзно. Чуть нарушишь диету, физически перенапряжёшься  –  и наехала на тебя кома. 
К девяти вечера вопросы у следовательши, похоже, иссякли. В кабинет зачем-то вошли два милиционера с наручниками в руках, стали по бокам двери. Сердце у Сурина неприятно сжалось в предчувствии какой-нибудь гадости со стороны следовательши. Он постарался унять волнение. По мелкому "дознаватели", конечно, могут напакостить, а по крупному вряд ли осмелятся.
Следовательша долго и нудно, словно сочинение двоечника в назидание классу, зачитывала протоколы допроса. Сурин не слушал её, думал о возвращении домой. За правильностью записей пусть следит Коржикова.
Чувствуя себя нездоровым, Сурин жутко устал. Ноги гудели, будто столбы проводной связи в степи, и ощущались как тяжёлые горячие ступы. Семь часов допроса! Сильно хотелось пить. Следовательша время от времени выходила из кабинета, наверняка то попить, то... А Сурин сидел безвылазно. Сейчас бы кружку горячего сладкого чая и в ванну... Или кофе! Ничего, скоро всё закончится. Не будет же она всю ночь расспрашивать ни о чём! Закончим эту лабуду, пойдём в ресторан, закажем чайник свежезаваренного чая...
- ... мерой пресечения... подписка о невыезде... - услышал Сурин голос следовательши.
До сознания медленно доходил смысл сказанного. Коржикова смотрела на него с испуганным удивлением.
- Как о невыезде?! У меня срочные дела в Москве! Неотложные дела!
Серёгина безразлично пожала плечами:
- Это не от меня зависит. Подпишите вот здесь.
Растерянно хлопая глазами, Коржикова переводила беспомощный взгляд с подзащитного на следовательшу и обратно.
- Но я не могу сидеть в Балакове! Мне нужно быть в Москве! У меня дела в министерстве!
Серёгина ссутулилась, переплела руки на груди, спрятала ладони под мышки, будто ей было холодно, как-то неестественно позевнула, без эмоций отвернулась к окну.
- Решение принимала не я. Мне приказал начальник следственного управления.
- Я прошу встречи с начальником.
Сурин долго и сбивчиво объяснял начальнику следственного управления свои проблемы. Говорил, запинаясь, сомневаясь, о чём можно говорить, а о чём нельзя. О должности замминистра наверняка упоминать нельзя. Во рту пересохло, речь получалась какая-то косноязычная...
Начальник раздражённо отвечал своё, будто не слыша Суринских доводов, говорил, что он лишь исполнитель чужой воли...
Следовательша - исполнитель чужой воли, начальник - исполнитель чужой воли... Чья же она - эта злая воля? Сурин понял, что все его просьбы и объяснения бесполезны. И следовательша, и начальник управления - пешки, с помощью которых его загоняют в угол.
- Я прошу встречи с прокурором области!
Начальник вышел, но возвратился довольно быстро. С недовольным видом  сообщил, что прокурор области не может принять Сурина.
"И прокурор пешка", - усмехнулся Сурин.
- Подписывайте, - пододвинула Сурину бумагу "о невыезде" следовательша.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и трудоустройство в министерстве! " От бешенства в груди Сурина словно комок сжался. "Подписывать или не подписывать? Если не подписать, у них появится повод предъявить обвинение в неподчинении властям, или ещё что. Они на такие пакости горазды..." Сурин покосился на милиционеров с наручниками. "Для того они здесь и стоят… Ждут момента… А двое наручников зачем? По рукам и ногам ковать? Да подавитесь! Подпишу и... И пойду пить горячий чай. Пить охота - невтерпёж!"
Сурин глубоко вздохнул, чтобы сбросить напряжение. Взглянув на Коржикову, непослушной рукой нацарапал под "невыездом" мало похожую на свою подпись. Оттолкнул от себя бумагу, как что-то гадкое.
Серёгина передёрнулась в ознобе и, казалось, была разочарована.
- Это тоже подпишите.
Не глядя на Сурина, она положила перед ним ещё один лист бумаги. Сурин недовольно посмотрел на следовательшу.
- Это ещё что?
- Постановление о вашем аресте, - пряча подбородок на груди, подчёркнуто спокойно и делано безразлично буркнула следовательша. От скрываемого напряжения голос её зазвучал как-то по-новому.
Сурина будто холодной водой окатили. Как... арест? В Москве же говорили, что ничего... Как хочется чаю!
Всё, на что Сурин до сих пор опирался, рушилось, как карточный домик. Почва под ногами превращалась в трясину. Сурин вязнул... тонул... И нет спасения. Если сейчас не вырваться - конец!
- Как - арест?
С видимым облегчением следовательша пожала плечами. Самое неприятное она прошла. Если что - ребята у двери ей помогут. Такое развитие событий только облегчило бы задачу. Жалко, что он подписал первую бумагу...
- Вы обвиняетесь в злоупотреблении служебным положением. Перевод государственных денег в "Московский комсомолец" для проведения собственной предвыборной кампании.
- Но мы сегодня этот вопрос не обсуждали! Деньги переводили не для предвыборной агитации, а чтобы через газету шла информация о городе! Есть же постановление...
- Это не моя инициатива. Вы понимаете.
- Это подло, непорядочно. Это... незаконно!
О чём он? О каком законе? Здесь тот прав, у кого больше прав!
- Я подчиняюсь приказам.
- Это политический заказ! Уголовные дела возбуждены с целью дискредитировать меня как гражданина и претендента на пост губернатора!
- Я только исполнитель. Подписывайте.
Следовательша повернулась к милиционерам. Те напряглись, ожидая приказа.
- Подписывайте, у вас нет выхода. Сопротивление властям вам на пользу не пойдёт.
Коржикова растерянно, беспомощно утирала слёзы с глаз.
Опустив голову, Сурин молчал и бессмысленно глядел в край стола. Он ощутил себя зверем, выведенным загонщиками на прямой выстрел. Зверь на мушке, и как бы он не бесновался, в какую бы сторону ни кинулся, в любой миг опытный стрелок нажмёт на спусковой крючок и уложит его. Выхода нет. Бумага об аресте на столе. Ломиться в дверь глупо. Ждать помощи не от кого.
Сурин подписал бумагу.
Подошли милиционеры с наручниками.

                2

В тюрьму по причине позднего времени Сурина не приняли. "Блюдут закон!" - мрачно восхитился Сурин.
Повезли в КПЗ. Там тоже возникли проблемы с оформлением. Офицеры в дежурке-аквариуме ожесточённо ругались, широко размахивали руками и страшно пучеглазились друг на друга, доказывая, кто из них "правее". Поочередно и подолгу яростно звонили куда-то.  Наконец, дозвонились и договорились.
Завели в дежурку, сняли ремень. Недавно купил в Москве, из хорошей кожи ремень, дорогой. Пропадёт теперь. "Не стоит сожаления, сегодня ты больше потерял", - горько усмехнулся Сурин, с каким-то мазохистским интересом наблюдая со стороны за всем, что с ним творили.
Забрали шнурки из ботинок, бумажник, отобрали удостоверение депутата, заполнили какие-то бумаги, заставили что-то подписать.
Обыскивают, ощупывают, как последнего бомжа! Не искалеченные мыслительной деятельностью физиономии служителей закона пышут здоровьем, осознанием своей несомненной правоты и верой в завтрашний день.
- Раздеться до трусов! Носки тоже!
"Носки-то зачем?"
Грязный бетонный пол неприятно леденит голые стопы. Таким оскорблённым Сурин  не чувствовал себя ни разу в жизни!
Все распоряжения милиционеров выполнял автоматически, стараясь не реагировать на унизительные требования ни каплей эмоций. Хочется, не хочется, теперь - как прикажут.
- Спусти трусы… Повернись задом… Нагнись… Раздвинь ягодицы…
"О, Боже! Куда я попал?! В тюрьму, дорогой, в тюрьму!"
Состояние отвратительное. Жуткая усталость и апатия. Ноги ноют, стопы покалывает иголками, кровь в них пульсирует, создаёт ощущение избытка полноты. Упасть бы прямо на пол, и не шевелиться. Пусть тащат волоком куда хотят. Нет, истерик не надо. Не доставляй им такого удовольствия!
Пить охота, во рту пересохло,  язык как наждачный. Да-а... Попил чайку в ресторане! Надолго задержали? Сегодня не отпустят, это точно. Переночевать придётся на нарах. Неужели с ворами и бандитами? А с кем же? Думаешь, отдельный номер дадут? Очень сомнительно. А завтра отпустят? Может отпустят, а может и не отпустят. В КПЗ положено не более трёх дней. Могут и все три дня промурыжить. Пока информация дойдёт до Москвы, пока там пошевелятся, пока сюда позвонят... Три дня за решёткой! Ужас... Вряд ли… Что они от меня хотят? Зачем посадили? Попугать? Да ну… Слишком грубо, просто так посадить - потом не отмоешься… Что им надо?
Один из милиционеров, узнав, что Сурин - балаковский мэр, противник губернатора, дал ему подушку. Наверное, пожалел, взглянув на осунувшееся лицо с тоскливыми глазами.
Сурин кивнул с искренней благодарностью. Больше за сочувствие, чем за подушку. Оказывается, и среди тюремщиков есть люди.
- Вообще-то, не положено. Но в камере голые нары. Не забудьте вернуть, когда отпустят.
Обнадёжил. Спасибо, хороший человек!
Завёл в камеру, запер дверь, посмотрел в глазок, ушёл.
Перешагнув порог,  Сурин  остановился у входа, бессильно оперся плечом о косяк, рассеянно оглянулся вокруг.
Маленькая камера на четыре человека. Настороженные взгляды с разных сторон. Персонажи колоритные. А чего ты ждал? В тюрьме отдыхают далеко не самые миролюбивые граждане нашей страны. Ждать встречи с героями гражданской войны или высокоинтеллектуальными интеллигентами было бы слишком самонадеянно.
Поздоровался через силу:
- Здорово, хозяева.
Представился:
- Алексей.
- Алёха, значит (Алёха – товарищ по-блатному). Молодец, уважаешь старожилов, - негромко и неторопливо одобрил один.
Представились по очереди. Как-то буднично, без эмоций.
- Какая ходка, какая статья? - спросил мужчина с нижних нар.
Назвал, с трудом сообразив, что надо говорить.
- Это что за статья? Не помню такую.
- Злоупотребление служебным положением.
Усталость навалилась, обволокла свинцовой ватой, хоть падай прямо у порога. Где бы сесть?
- Абиссинский налог, что-ли, тянул?
Сурин смотрел непонимающе.
- Барашков пас?
Сурин развёл руками:
- Не понимаю.
- Вот букварь…
- Ништяк, наблатыкается.
-  За взятки, что-ли?
- Нет, не за взятки.
- В какое же зло ты употребил своё положение?
- Много там против меня наворотили. Скажу, что зазря упекли – вы не поверите. А прокурор подпишет, что за дело посадили, я не поверю, - проговорил с горечью.
Засмеялись неторопливо.
- Да, тут ты прав. Мы все зазря сидим. Смола есть?
Опять непонимание.
- Ну, курево.
- Нет, не курю.
- Жалко… Пофагать (покурить) ништяк было бы. Проходи, братуха, присаживайся. Чего стоять? Здесь ты никому и ничем не обязан. Чуваки, не в кипиш дело, лукнитесь по баулам насчёт хавки... Закусить человеку с устатку не хило бы.
- Спасибо, есть не хочу. Чайку бы... С обеда на допросе без перерыва. Нутро пересохло.
- Бодягу развести, да помурыжить следаки могут.
- Чайку у нас сколько угодно, вон ракушка, только кран отверни.
Хохотнули не зло.
- Извини, братуха, музыкой (чаем) побаловать не можем. Здесь за него в два счёта пятнашку на кичман схлопочешь (пятнадцать суток карцера).
Попил воды. В камере душно, воздух спёртый, но от холодной воды замёрз.
Пояснили порядок, сказали, кто смотрящий (старший). Объяснили Сурину его обязанности. Учитывая первую ходку в "зэкландию" - все обязанности его. Успокоили, что обижать не будут.
- Что попал сюда – сильно не расстраивайся. Чипполино в Италии, и тот сидел. А в нашей стране… Если сам не сидел, то друзья или  родственники – точно на зоне побывали.
- А сотрудники нашего доблестного дознания вообще считают, что российский народ с профилактической целью весь надо сквозь зону пропустить.
- Полежать бы… Умотался – с утра на ногах…
- Зависай на пальме.
Посмотрел вопросительно.
- Вон твоё стойло, - указали на второй этаж, - там бросай кости.
Сурин бросил подушку на нары, еле залез на своё место, со стоном расслабился. Полежав некоторое время и поняв, что возбуждённое сознание успокоится не скоро,  через силу поинтересовался, за что сидят соседи, полагая, что обосабливаться от "коллектива" в его положении неосторожно, и что эта тема здесь самая обсуждаемая, и для налаживания добрых отношений с "народом" своевременна.
- Вообще, кто лишнего расспрашивает, тех у нас не любят. И даже бьют, - сделал замечание смотрящий. - Тебя прощаем, как первачка. А на будущее запомни простую, как забор, истину. В местах, для тебя пока непривычных, чрезмерное любопытство справедливо рассматривается как посягательство на личную, касаемую только одного лица, жизнь. А посему тот, кто собирается жить долго, не должен страдать вышеупомянутым недостатком. Никто не вправе лезть в наши души и выпытывать, кто мы и за что трюманулись. Это там, наверху, мусора и следаки стремятся загнать нас в раскол (принуждают сознаться), чтобы мы засвистели и зачирикали (давали показания). Здесь, в камере, вполне достаточно назвать статью, по которой тебя закрыли, да имя, чтобы мы знали, как к тебе обращаться. Всё остальное - сугубо личное дело. Хочешь молчать - молчи, хочешь общаться - общайся. Живи, как подобает свободному человеку, и поступай, как считаешь нужным. А сидим мы, кто зазря... - сокамерники хохотнули, - а кто по случаю. Я – "вездеход", везде побывал. Мне, по случаю, за мокруху (убийство) срок на крытой (в тюрьме) тянуть. Халявщику одному заточкой дырку в печени для вентиляции его гнилого нутра сделал.
Второй, с верхних нар, похвастал, что почти всё время сидит.
- На свободе-то всё равно делать нечего…
Зять уважаемого человека, женился в своё время на его единственной дочери.
- Кто же этот уважаемый? Я многих уважаемых знаю, - через силу и без любопытства спросил Сурин. Ни расслабиться, ни, тем более, уснуть, ему не удавалось.
- Да так, крупный начальник ОБХСС.
"Отстал ты парень от жизни, - подумал Сурин. - ОБХСС лет уж... много, как нет".
- Я после свадьбы человека задавил на мотоцикле, тесть отмазал. Потом ещё раз прокололся, тесть не стал помогать. Так и пошло.
- Ботало осиное… Он детдомовский, - заметил сосед смотрящего по нижним нарам. - А в тюрьме и в детдоме у каждого второго папа или тесть генерал. Что с него взять, маргарина в башке – на один бутерброд! Ему, фуфлыжнику, за карточный долг один раз по батареям набили (по рёбрам) – не врубился, что проигрывать негоже. За другой долг так  бестолковку отремонтировали, что шифер с крыши посыпался. Теперь чуть что – ерша гонит, не по делу понты бьёт!
- Заткни хлебало! За кого меня держишь!
- За сявку, который горбатого лепит к стенке по-чёрному!
- За базар ответишь!
"Сейчас драться начнут", - вяло подумал Сурин.
- Утухни, шестёрка. Ты у бабушки лопату украл, когда я на дело по-крупному ходил! Ещё раз вякнешь - грех на душу возьму. Мне без разницы – за одну мокруху сидеть, или за две. И вообще, слышь, ты, жентельмен красивый, кончай по ушам гулять!
- Ты чё, мусор, штоб указывать мне?!
- Ша! Кончай рамсы разводить (разбираться)!  - недовольно скомандовал смотрящий.
- А чё он…
- Умолкни, я сказал! Убитый рамс (дело закрыто)!
Скандал, на удивление, так же внезапно и без последствий прекратился, как и начался ни с чего. Вероятно, подобные перепалки здесь обычное явление.
- А я у бывшей жены тонну зелени увёл, - как ни в чём ни бывало, сообщил "посиделец", который только что яростно скандалил с "зятем начальника".
- Тонну чего? - переспросил Сурин, не поняв, о чём речь.
- Тонну зелени, - повторил третий, немного удивившись, что его не понимают. - И диплом у дочери. Хотел продать.
- Тыщу баксов, говорит, увёл, - скептически пояснил смотрящий. – Туфту гонит! Откуда у его жены тонна? У неё деревянных то - на бутылку бормотухи не наберётся. Тонна! А диплом у дочери стырил, это точно.
- На сознанку не ходи, - посоветовал "зять начальника". - Чистосердечное признание - прямой путь на скамью подсудимых!
- Да уж… - согласился смотрящий, - чем больше человек молчит - тем умнее выглядит. Но многие этого не понимают.
И скептически посмотрел наверх.
Вскоре двух сокамерников увели, Сурин остался со смотрящим. Сосед разделся. Он на самом деле походил на бывалого - весь в наколках. На груди - церковь с множеством куполов. По животу надпись-предупреждение: " Не был - будешь, был - не забудешь".
- Ты, интеллигент в понтовом прикиде, думаешь, не для тебя, не для твоих близких эти тюрьмы и концлагеря? Скажешь, ты не нарушал закон? Ты невиновен? Разуй глаза, брызни лупетками. В стране, где между словами "вор" и "депутат" стоит знак равенства, всякий вор может считать себя невиновным, и любой депутат не застрахован от тюрьмы.
Настойчиво расспрашивал обо всём. Подставной?
 - Сильно не расстраивайся, что попал сюда. И здесь народ хороший есть. А справедливость, она  обязательно восторжествует, и всех нас посмертно реабилитируют. Таких положительных примеров в последние годы становления демократии в нашей стране мы, к нашему удовлетворению, наблюдаем всё больше…
"Спасибо, дорогой, успокоил!"

                3

К концу следующего дня вертухай (контролёр) громыхнул в тормоза (в дверь), заказал (вызвал) "с вещами". Сердце радостно трепыхнулось: "Домой?" И замерло в неверии. Стали бы они одним днём пугать - только пачкаться, хлопот наживать. Тем более, что ни повторного разговора, ни требований никаких не было. Взяли - отпустили? Слишком уж просто всё. А вдруг Коржикова сообщила в Москву, там надавили... Заместитель генерального прокурора ведь говорил, что...
Захватил с собой подушку, в дежурке попросил отдать хозяину.
В дежурной части обыскивали девушек. Везде обыскивают: из камеры выходишь - обыскивают, в камеру ведут - обыскивают.
Четырёх девушек и трёх мужчин вывели во двор, поставили лицами к стене. Сурина одного "обрядили" в наручники, вывели последним.
Надежда на сегодняшнее освобождение угасла, как головёшка под дождём, оставив в душе противный привкус пожара, испоганившего нежную мечту о горячем чае и ванне.
- Эх, попасть бы в одну камеру с нашими попутчиками, - проговорила одна из девушек, откровенно разглядывая мужчин. - Долго бы мы им спать не дали.
- А когда бы мы задремали, спорю, они разбудили бы нас, - засмеялась другая.
- Понтовые биксы (классные девчонки)! – похвалил девушек один из арестованных. 
Жизнь не кончается даже здесь, тоскливо подумал Сурин. Он вспомнил слова убийцы, с которым ночевал: "Никогда не жалей о содеянном, не кляни настоящего, и всегда мечтай о будущем. Иначе озлобишься на весь мир, или разочаруешься в жизни до сумасшествия".  Философ...
Загнали в крытую машину. Такие в фильмах про войну из детства называли душегубками. Внутри две решетчатые секции-клетки. Девушек заперли в одну, мужчин в другую.
Сурин сидел, привалившись спиной к кузову, поблизости от женской клетки. С той стороны на него жалостливо смотрела арестантка с опухшими от слёз глазами. Не всем здесь весело. Не для всех тюрьма или зона - отдых. Вероятно, прилично одетый мужчина с аккуратной седой причёской, погружённый в невесёлые думы, единственный в наручниках, произвёл впечатление на арестантку. Притиснувшись к решётке, она тайком погладила мужские руки в "браслетах". Скорее, так она больше успокаивала себя, чем Сурина. Своеобразная форма проявления материнского рефлекса: любая мать, рыдая от горя, страстно прижимает к себе ребёнка.
Караульный, заметив непозволительную жалостливость, со злостью замахнулся на арестованных дубинкой. Если бы не решётка, с таким замахом он мог перебить тонкую женскую руку.
" Для гуманоидов в погонах все вокруг, естественно, кроме их самих, - закоренелые преступники, - подумал Сурин, -  но зачем кидаться на окружающих, подобно быку на красное знамя?"
- Куда везут? - поинтересовался кто-то из арестантов.
- В третью тюрьму, на Кутякова, - ответил сосед.
Приехали быстро.
Сурина в наручниках вывели персонально, поставили лицом к стене. Затем выгнали остальных.
- Правда, что ты мэр Балакова? - спросил сосед у Сурина.
- Не разговаривать! - подскочил тюремный охранник.
Здесь, похоже, порядки строже, чем в КПЗ.
- Угу, - не разжимая губ, подтвердил Сурин.
- Руки за спину! - охранник хлопнул дубинкой по спине одного арестанта, проходя мимо Сурина, ткнул ему дубинкой под рёбра. - Выше!
Выше поднять руки не позволяли наручники.
- Выше, я сказал! - рявкнул охранник и замахнулся на Сурина дубинкой.
К охраннику подошёл офицер, что-то тихо сказал.
- Предупреждать надо, - покосился охранник на Сурина.
- Полицай во все времена полицай, как бы его ни называли, - процедил сквозь зубы арестованный, который спрашивал Сурина насчёт мэрства. - Мы здесь временно, они определили себя в тюрьму навсегда. Живя в тюремных подсобках, хотят того или нет, они превращаются в цепных псов в помятых казенных мундирах…
Офицеры оформили бумаги, подписали "приёмосдачу", пожали друг другу руки:
- Владейте!
Машина уехала.
- Этим – растусовка  по хатам, этого к хозяину, - скомандовал офицер.
Сурина повели к начальнику тюрьмы, остальных - по камерам.
Представился, как положено - порядок уже рассказали.
Начальник тюрьмы – щекастый, животастый немолодой майор в неряшливом, не стиранном со дня изготовления кителе, сидел за письменным столом, на одном углу которого была навалена куча растрёпанных газет-толстушек. От постоянной носки китель округлился на толстых плечах и груди, как  кожура с перетяжками на толстой колбасе ветчины. "У этого хобби – хорошо поесть и поспать. Наверное, дома тоже спит в форме", - подумал Сурин и стал ждать, когда майор встанет, чтобы увидеть на его штанах и нижней части кителя пятна от жирных щей.
Может, час, может, два часа Сурин стоял перед начальником тюрьмы, а тот подчёркнуто глубокомысленно размышлял о политических и закулисных событиях в стране, в Саратове, рассказывал о жизни правительства области, разъяснял, почему Сурин оказался в тюрьме. Сурин слушал начальника, для связки мыслей и красоты оборотов речи густо сыпавшего матом, и горько усмехался в душе поверхностным суждениям, основанным на сплетнях и дилетантских познаниях. "Неужели он не понимает, что о деятельности правительства я знаю больше его? Неужели он не понимает, что мэр второго по величине города области работает с правительством и губернатором напрямую? - удивлялся Сурин ограниченности начальника. – Нет, не понимает. А может, здесь такие недалёкие и нужны? Которые уверены, что голова дана человеку для того, чтобы есть, пить и материться, а вовсе не для того, чтобы думать.. С одной извилиной на голове – поперёк лба, от фуражки… С кирзовыми мозгами, способными только исполнять, и не сомневаться в нерушимой справедливости суда и верхнего начальства? Здесь ведь - начнёшь сомневаться - свихнёшься!"
Наконец, начальник разрешил Сурину сесть. Сурин с нескрываемым облегчением расслабился на стуле. Как же они любят долгие и нудные разговоры! Может, от нечего делать?
Настенные часы показывали, что нормальным людям для погружения в состояние вечерней сонливости давно пора смотреть дома "тропиканские сериалы". Может начальник сверхурочные надбавки зарабатывает?
- У тебя статья 286 часть 2. Это от нуля до семи лет. Хорошая статья. Правители её для себя написали. Если проворуется кто так, что скрыть невозможно, и попадёт в прессу, мы объясняем народу, что до семи. Народ доволен: загремел такой сякой! Пока суд да дело - время ушло, народ забыл, утих... Грешнику и начислят не до семи, а от нуля.
Начальник помолчал пару секунд, разглядывая лежащие на столе собственные руки. Осуждающе качнул головой, продолжил задумчиво:
- С тобой сложнее. Твой срок зависит от... – посмотрел в потолок. – Нет, скорее - до. Но до скольки - про то один губернатор знает. Тебя, конечно, освободят! Но – когда губернатор скажет. Да-а… Освобождение – это праздник! - начальник мечтательно посмотрел в потолок, будто сам давно сидел и сегодня его обрадовали счастливой вестью об освобождении. - Это - не просто желанное событие арестованного или осуждённого. Это коллективная эпопея, в которой кроме зека участвуют и следаки, и менты, и много другого сильно занятого народа. Эта эпопея начинается с первых минут заключения и затягивается у кого на годы, а у кого на десятилетия. Мало того, что процесс освобождения во времени растянут до неприличия, так финал его к тому же ужасно затратен и, можно сказать, абсолютно нерентабелен. А поэтому мы стараемся отложить его на потом…
Вошёл лейтенант, молча сел на стул у стены.
- Могут тебя освободить, не доведя дела до суда? Теоретически могут. А практически… Освобождение арестанта без суда  означает признание чьей-то ошибки, в результате которой пострадал невиновный человек. Нарушение прав человека! С этим сейчас строго. А так как отвечать за содеянное не хочет никто, то человека  проще держать в тюрьме, чем освободить. Чем дольше тянется следствие - тем больше шансов у органов, ведущих дознание, накопать что-нибудь новенькое.
Начальник снова замолчал. Помолчав довольно долго и собравшись, наконец, с мыслями, продолжил "наставничество":
- Мой тебе добрый совет. На первых порах не дёргайся. Как жить дальше – потом сориентируешься. А поначалу веди себя спокойно. Некоторые посидельцы, очутившись в тюремной камере, сразу же начинают буянить, биться головой о кафель. Не думаю, что удары головой о кафель или о бетон способствуют улучшению мозгового кровообращения и излечению от застарелого склероза. Можешь не верить, но тюремные стены почему-то всегда оказываются чуточку крепче буйных арестантских голов. Да и, если рассудить здраво… Ну пробьешь ты головой стену. И что будешь делать в соседней камере?
Сурину было противно слушать витиеватые размышления начальника тюрьмы, любовавшегося своим величием, своей властью над людьми. Наверняка в его голове челюсти занимают значительно больше места, чем малопонятное серое вещество, прозванное в обиходе мозгом. Что ж, Создатель однозначно и недвусмысленно определил, что для такого служаки является более важным, а что так, на всякий случай. Тошно! Или это от не прошедшей болезни подташнивало?
Сурин расслабился и его потянуло в сон. Чтобы не уснуть, он спросил что-то о численности охраны и обслуживающего персонала тюрьмы. С едва прикрытой иронией посочувствовал, что тяжело, наверное, управлять таким большим хозяйством. Сам, мол, был на хозяйстве, знает сложности!
Хозяева серьёзно намекнули, что данный вопрос - страшная тайна, и что преимуществом задавать вопросы здесь могут пользоваться только они, а прочим положено отвечать.
" Преимущество дураков в том, что они никогда не расстраиваются по поводу отсутствия среди них умных", - вспомнил Сурин афоризм и ухмыльнулся про себя.
Начальник покопался в груде еженедельников с почти незаполненными сканвордами, в красочном журнале отыскал статью с портретом Сурина. Знаем, мол.
Долго, глубокомысленно молчал.
- А тех, кто нам порядок нарушает, мы в пресс-хату сажаем, - как бы нехотя проговорил начальник.
Сурин мучительно боролся с окутывавшей его дрёмой, заставлял себя напрягать мышцы то рук, то ног, что есть сил таращил закрывающиеся глаза.
- Ну ладно, - заботливо согласился, наконец, сам с собой начальник, и велел лейтенанту: - Скажи, чтоб спровадили его до хаты.
Неторопливый вертухай повёл по гулким продолам (тюремным коридорам).
Железная дверь с шнифтом (глазком) и запорами, команда "Стоять! Лицом к стене!"
- Въезжай, это твоя новая хата!
Издевается, или здесь шутки такие?
Поворот ключа в замке и прощальный удар металла о металл в тиши тюремного коридора.
                4

Камера большая, на восемнадцать человек.
Вошёл, устало представился. Фамилия, имя, статья.
-  "А завтра утром по пересылке я уйду этапом на Воркуту…"  - насмешливо пропел молодой голос из глубины камеры.
- Усохни, сявка!
- Заходи, в курсе уже. Долго он тебя мурыжил. Меня Юра зовут, я смотрящий, - отозвался молодой мужчина с угловых нар, разглядывая Сурина с оценивающей задумчивостью. - Здесь можешь заземлиться, в кентовке будешь, - указал место рядом с собой. Кентовка или семья - привилегированный клан в камере. - Не горюй, всё в мире не вечно, пройдёт и эта полоса, - заметив подавленное настроение, успокоил Сурина. - Жизнь продолжается!
Дали простыню, одеяло, тапочки.
- Накрой поляну! – приказал кому-то. – Человек с устатку.
Сокамерник развернул перед Суриным бумагу, предложил хлеб, обломок колбасы.
Сурин без аппетита жевал колбасу, смотрел в пол невидящими глазами. В душе – злая беспомощность. 
Надолго сюда? Похоже, наосновательно. Подняла судьба вверх - и шмякнула, что есть силы мордой в грязь. Высоко летал, тяжело падать. Нет, надо надеяться, что московские друзья в беде не оставят. Информация об аресте в СМИ наверняка уже прошла.
Сурин тяжело вздохнул. Как устал! Затылок словно обручем стянуло, голова болит - наверняка давление подскочило. Дома он обычно парился, когда напряжение одолевало, принимал стопочку коньяку и растирал шею "Звёздочкой"... Сколько придётся "париться" здесь?
- Отгадай загадку… Слышал, наверное, что в тюрьме новичков вопросами проверяют? – чуть насмешливо спросил Сурина Юра. Не поднимая головы, Сурин безразлично пожал плечами. – Шучу, анекдот такой. Во время переправы перевернулась лодка с десятью милиционерами. Сколько их утонуло?
- Наша милиция не тонет, - мрачно ответил Сурин.
- Дерьмо не тонет! – поправили его весело.
- Ответ неточный. Двадцать! Ещё десять утопили во время следственного эксперимента.
Сокамерники в очередной раз посмеялись над шуткой.
Закусив, Сурин осмотрелся. Юра рассказал о главных "сидельцах".
- У этого кента  погоняло "Мокрый".
- Хотел гуся поджарить, а получился гранд мокрый. Сто вторая с особой нежностью, - ухмыльнулся Мокрый. – Раньше  зелёнкой лоб намазали бы, а теперь  пятнашка на ушах висит. Отзвоню по полной после кассации.
– Хотел чемодан гробануть у прохожего, а получилось убийство с особой жестокостью, - перевёл Юра. – Раньше под вышку попал бы. А теперь пока пожизненку припаяли, но после кассации надеется на пятнашку.
Есть со сроком тринадцать, четырнадцать лет. Про остальных махнул пренебрежительно - мелочь.
- Я из Балакова, за вас голосовал, - извинительно улыбаясь, представился молодой. - За наркоту сижу. Да и сам тоже… Из-за этого и торговать стал.
"Приятно слышать, что голосовал за меня. Здесь судьба всех уровняла. А по жизни у нас цели разные. У тебя - травить людей, у меня - с такими как ты бороться... Сомневаюсь, что наркоманы действительно такие же граждане общества, как и мы, только больные и нуждающиеся в лечении, как любят писать сердобольные журналисты. Наркоши приносят в жизнь столько горя, что их не то, что людьми - животными назвать язык не поворачивается," - думал Сурин, вежливо улыбаясь земляку.
Разделся, лёг на нары. Впервые за дни ареста начал расслабляться. Похоже, эта гавань - постоянная на обозримое ближайшее время. Незаметно провалился в полусон, в забытьё. Сквозь дрёму помнил, что рядом - убийцы, которым многое позволено. Если им дадут команду, за совсем немногие блага для себя они обломают кого угодно, глазом не моргнут.

Только отключился полностью - внезапная команда подъём.
Утренняя поверка, как в армии. Замечание по стойке. Постоянные придирки по мелочам. Постоянное ожидание подвоха. Это давит на психику.
 В шесть утра камеру переворачивают вверх дном, и всех арестованных обыскивают в коридоре. Отличительная черта характера тюремщиков – их поразительное любопытство. Вертухаев хлебом не корми - дай порыться в вонючих тюремных шмотках. Обыскивая заключённых и камеры по несколько раз в день, надзиратели настойчиво стремятся найти и отобрать у заключенных понравившиеся им предметы. Арестанты же напрягают фантазию, чтобы всё понадёжнее спрятать. Такое впечатление, что тех и этих готовили в  разведшколах для заброски в тыл врага. Так, в страстях и хлопотах, протекает тюремная жизнь - одни ищут, другие прячут. Главное, все при деле.
Вечером – заключительный пересчет, но уже без шмона. Людей тасуют, как карты в колоде, перебрасывают из камеры в камеру по несколько раз на день.
После утреннего шмона время на туалет, затем, в шесть тридцать, завтрак - "рыбкин суп". Это варево из "очень несвежего" рыбного лома. Сорт рыбы, шутят старожилы, не удавалось определить даже дипломированным биологам, злой судьбой заброшенным на нары. На воле такой рыбы не водится. Заправлен этот суп или овсянкой, или сечкой-кирзухой. Есть его можно, только пока он теплый. Чтобы не угробить желудок, плёнку комбижира, плавающую по поверхности супа, рекомендуют сливать в унитаз. Комбижир вкусом и запахом очень напоминает машинное масло. И на желудок действует так же. Кашу перед употреблением с той же целью промывают проточной водой и приправляют чем-нибудь домашним. Если есть чем.
Дежурный по команде Юры-старшего выставил еду на стол. К тюремной каше цивильная добавка - колбаса и консервы. Юра сказал, что за деньги можно брать отоварку в ларьке.
К супу - кружка подкрашенного чем-то коричневым кипятка под названием чай, и серый хлеб, буханка на четверых. Хлеб почти несъедобен, пресный, крошащийся.
Сначала поела семья, затем остальные.
В обед "подадут" суп без рыбы - воду с овсянкой, и второе – овсянку без воды. Как здесь принято говорить, "скоро лошадям в глаза стыдно будет смотреть, весь их овёс поели".
 
Тюремная камера - словно тесное купе остановившегося в темноте общего вагона. Люди коротают время за разговорами, воспоминаниями, спорами и ссорами. И драками. Часто – несправедливыми. По большому счету, пассажирам глубоко плевать на судьбы попутчиков. Каждый пришёл в камеру своей дорогой и покинет её в одиночку.
По стенам камеры двухярусные железные шконки - кровати. На металлические рамы шконок, собранных из труб, наварены "струны" - металлические же полосы шириной пять-шесть сантиметров. В общаке, в большой общей камере, около тридцати шконок, а людей больше ста. В СИЗО - ни матрасов, ни подушек. В центре камеры - "дубок", металлический стол. На металлической же полочке стоят фанычи, шлёмки, вёсла – алюминиевые кружки, тарелки, ложки. Ручки у ложек с одной стороны часто заточены в виде ножа, чтобы можно было резать хлеб и колбасу. Вдоль стола такие же металлические, приваренные к столу и намертво забетонированные в пол скамейки. Угол у дубка острый, из профильного железа, об него заключённые открывают консервы. Колбасу иногда режут консервными крышками. Но крышки тут же надо выбрасывать в мусорку. Если во время ежедневного шмона найдут металлический предмет – шизо (штрафной изолятор) обеспечен. У "решки", у окна, "телевизор" – шкафчик для продуктов. В углу "дальняк" – унитаз, отгороженный метровой высоты загородкой. Параша, кстати, это выносная ёмкость "туалетного" предназначения.

- Алексей, сядь поближе, приколемся по делу, - подозвал Юра.
- Нет, спасибо, я … - хотел отказаться Сурин, думая, что его приглашают выпить или что-нибудь в этом роде.
- Приколоться по делу, значит "говорить серьёзно", - улыбнулся Юра. – Я тебя в азы тюремных правил посвящу, чтобы ты сдуру на неприятности не напоролся, как лох.
Сурин сел рядом с Юрой.
- Ты бандерлог в наших мастях. Временный, значит. Пользы от тебя тюремным почти никакой. Но ты выступил против главного пахана области. Пахан он беспонтовый, и у наших авторитетов не в почёте. А значит,  из-за него ты у братвы за правильного пацана идёшь.
Жить в тюрьме легче, чем на воле. Скажешь – миф? Ты человек свободный, хочешь верить в мифы – верь, не хочешь – не верь. Паровоз тебе навстречу. Но чтобы выжить или, хотя бы, не потерять здоровье по своей глупости, здесь надо  жить по правильным понятиям, по нашим законам. Какие законы? Несложные. Живи спокойно, другим не мешай. Не щеми слабых, не наживайся на чужом горе и не пускай никого  себе на шею. Даже мысли ни у кого о твоей слабости не должно возникать – слабого опустят. Не бери без спроса чужие вещи, не садись на чужую нару, а вещи, предназначенные для общего пользования, клади туда, откуда взял. Всё очень просто. Не делай западло, за всё предъявят и спросят.
Не ты первый оказался здесь, не ты последний. Многие, попав за решётку, начинают дёргаться, метаться. Метания изнуряют. В такие минуты и совершаются роковые ошибки. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Если поймёшь, что запутался, что теряешь контроль над ситуацией - остановись на какое-то время, попытайся полностью отрешиться от происходящего. Обычно, если человек выдерживает первые три дня, то высока вероятность, что он выдержит и остальное. Поэтому, на начальном этапе твоя задача чрезвычайно проста: не сломаться, не поддаться на провокации, не намолоть чепухи. Лишнего не говорит только тот, кто вообще ничего не говорит, а значит - умей молчать, если хочешь жить долго. Живи с оглядкой. В тюрьме случайно никто и ни с кем ни при каких обстоятельствах не окажется рядом,  в этом мире ничего не происходит случайно. Прежде чем что-то сказать, подумай, а надо ли это  говорить. Любое слово,  вылетевшее изо рта, будет использовано против тебя. И в камере, и на допросах. Желающих погреть уши, а потом слить информацию куму достаточно. Здесь дятлов и наседок - стукачей - больше, чем таких же птиц на воле. Одним словом, следи за метлой.
Людей не бойся. Живи по правильным понятиям, знай своё место – и никто тебя зазря не тронет. Есть тут, конечно, желающие распустить пальцы веером, надуть сопли пузырями. Вколачивают баки по-понтовому, косят под блатных, а разберёшься – фуфлыжники, да бомбилы – на подачки живут. Мелкие сявки, в лучшем случае - заурядные середнячки, разноцветные комья человеческой глины…

Вертухай громыхнул в тормоза, крикнул:
- Сурин, на выход...
Встрепенулся!
- ...  без вещей.
Противное разочарование.
Пока гремят засовы, "заказанный" обязан стать по стойке перед дверью. Выйдя из камеры - лицом к стене, руки за спину.
Долго шли по коридорам. Привели фотографировать и снимать отпечатки пальцев.
Механизм фотографирования прост. В центре комнаты - вращающееся кресло, фиксирующееся в двух положениях - профиль и фас. Арестованного сажают в кресло, голову фиксируют под определённым углом. Сбоку на металлическом штыре фотограф крепит планшет с набранными данными. У "фотомоделей" многодневная щетина, лица немытые, волосы нечесаные... Люди невыспавшиеся, голодные и злые, испуганные, растерянные, оскорбленные и непонимающие. Любой нормальный человек, увидев такую фотографию, скажет, что перед ним законченный преступник.
С дактилоскопией были проблемы. Отпечатки снимал хам по жизни, с явными признаками болезни Дауна на лице.
- Ну, ты чё, не врубишься никак, в натуре? Ни разу пальцы не катал, что-ли? Я те как сказал? Брызгай лупетками: сначала суёшь агальцы туда, потом лепишь сюда... Это у нас называется "играть на рояле"… И всё алмазно… Гы-гы-гы!  Ещё раз не поймёшь, стимулятор мышления применим.
"Начальник" кивнул на охранника, весело похлопывавшего дубинкой себе по руке.
- Прям беда. Как интеллигент попадётся, так память им, штоль, с перепугу отшибает? Чего ни скажи – ничего не понимает! Щас не так отпечатаешь, точно дубовой каши по башке схлопочешь! Кстати, для самообразования: "придурок" по фене – человек с образованием. Так что, если обзовут придурком – не обижайся, а даже наоборот, гордись… Гы-гы-гы!
Испачкав краской руки Сурина до локтей, и себя до ушей, "откатывает", наконец, арестантские пальцы как надо.

В тормоза заколотил вертухай и крикнул: "Банька!". Народ кинулся отыскивать под нарами свои баулы, вытаскивать свежее белье, собираться в баню. У кого есть, готовили мыло и мочалку, у кого нет, кооперировались с обладателями этой роскоши. Приготовленное запихивали в пакеты или связывали узлом в полотенце.   
Юра дал Сурину кусочек хозяйственного мыла:
- Здесь пользуйся таким - обеззараживает лучше американской рекламы.
Привели в душевую. Двенадцать сосков на восемнадцать человек. Времени на помывку - десять минут. Члены семьи мылись под индивидуальными брызгалками, прочие - поочерёдно в остальных. Мылись прямо  в носках, потому что опасались подцепить грибок. Многие для страховки надевали на ноги полиэтиленовые пакеты.
Горячая вода расслабила Сурина до края, сняла зажимы. Сволочная жизнь! Как ты меня… мордой о бетонный тюремный пол!
Чтобы скрыть гримасу душевной боли, отвернулся к стене. Чтобы не разрыдаться вслух, набрал полный рот воды и, задрав голову вверх, выдохнул в голос, будто полоскал горло. Хорошо, что слёз под водой не видно. Он помнил напутствие, что показывать свою слабость в тюрьме нельзя - слабого затопчут, опустят...
На выходе из душа, перед тем, как одеться, несколько глубоких приседаний перед охранником, а по требованию – и нагнуться, чтобы продемонстрировать, что в очке не заныкана торпеда.
Бегом оделись, бегом в камеру. Все передвижения вне тюремного здания бегом.
Принесли обед. Аппетита по-прежнему нет. Насильно поел, чтобы не ослабеть.
- Сурин, с вещами на выход!
Неужели?! Наконец-то! Я же говорил - три дня! Сегодня третий день! Нет, опять что-нибудь... А вдруг! Господи… Помоги же!
Бегом собрался, пожал всем руки, стал по стойке "руки за спину" перед дверьми.
Засовы загремели, дверь открылась. Два шага за дверь, лицом к стене. Дверь закрылась, повели по коридорам.
- Далеко? - спросил в полголоса, не сдержав нетерпения.
- Отставить разговоры!
Настроение упало до нуля. Раз "отставить разговоры", значит плохо. Если бы на волю, вертухай был бы поласковее. Может, пришла пора "раскрутить" его на признание? Юра, вообще-то, предупреждал, что здесь есть шумоизолированная камера, где наденут мешок на голову, изобьют, могут пытать с такой жестокостью, что сознаешься и в том, чего никогда не делал и не мог сделать... Например, с заключённым могут сыграть в слоника. Это когда на голову надевают полиэтиленовый пакет. Человек пытается дышать, а углы пакета туда-сюда, как хобот слона. Дышать захочешь – во многом сознаешься. Или  провода к промежности - и в розетку. В ходу разного рода подвешивания. Самый простой вариант, когда  человека запихивают в мешок и подвешивают к потолку. Надолго. На сутки, на двое, на трое. Периодически проверяют дубинками "на бодрость".
Упражнение под названием "ласточка" костоломы, вероятно, позаимствовали из системы йогов. Руки и ноги "объекта" выворачивают назад и сковывают наручниками. В простом варианте "объект" бросают на пол, в более сложном – подвешивают к потолку. Иногда - с проломленной грудной клеткой.
Что касается пальцев, то их ломают крайне редко. А если, зажатые дверью,  пальцы и хрустят, то только на левой руке, потому что правой "объекту" придётся подписывать протокол допроса. Жаловаться бессмысленно. Любые следы насилия - синяки, раны - тюремщиками расцениваются как "принесённые с воли" или "полученные по неосторожности". К тому же, жалобы наказуемы.
Привели в дежурку. Значит, "ласточка" и "слоник" отменяются. Оформили документы, надели наручники. Теперь и слабенькая надежда на освобождение, стыдливо скрываемая от самого себя, сдохла.
Другой охранник вывел на улицу. Судя по добродушному поведению, не здешний.
- Далеко? – спросил Сурин, не оборачиваясь.
- В Энгельс, в СИЗО.
Да, этот не такой "обслужившийся", как в тюрьме. Из тюрьмы - в СИЗО? Задний ход? Может, что сдвинулось в сторону освобождения? Нет, обольщаться преждевременно. К тому же, "староходы" говорили, что в СИЗО арестантам гораздо хуже, чем в тюрьме.
Посадили в "Жигули".
Ехали через центр города. За окном буйствовала жизнь. День солнечный, радостный. На тротуаре красивые девчонки смеются своему безмерному счастью. Мимо мелькают распустившиеся красавцы-каштаны. Мимо, все мимо...
Сурин не видел Саратова полгода. Ничего хорошего за это время в области не произошло, каких бы благ губернатор не обещал. Дороги разбиты до предела...
- Есть хочешь? - спросил офицер с переднего сиденья.
- Кефиру бы. А то от водяной каши желудок с непривычки барахлить начал.
Остановились за перекрёстком. Офицер сходил в гастроном, принёс четыре пачки кефира, несколько мягких булочек.
- Закуси, да поедем.
Взял кефир, булочки чуть не уронил. В наручниках неудобно.
- Сними с него наручники, - скомандовал офицер охраннику. - Потом оденешь.
Сурин с удовольствием выпил пакет кефира, съел свежую булочку. Какое блаженство! Как меняются ценности в жизни... Три дня назад на такой кефир он и смотреть бы не стал... Три дня назад… Не в этой жизни…
В СИЗО завели в дежурную часть, заперли в железную клетку, в "отстойник", долго оформляли документы. Из клетки повели на досмотр. Раздели догола, заглядывали и спереди, и сзади, и стоя, и нагнувшись. Сквозь зубы дежурные намёки-подколы по фене на разработанность очка и работоспособности аппарата. Знают, что мэр Балакова, опасаются, но сдержать себя, показать своё превосходство в данный момент, поиздеваться хоть сквозь зубы, хоть чуть-чуть,  не могут. Перетрясли, перещупали вещи.
Сурин усмехнулся: может, гранату найдут?
С собой разрешили взять только булочки. А кефир чем опасен? Жалко оставлять. Выпил ещё один пакет, больше не осилил.
Перед камерой сводили в душ. С удовольствием погрелся под горячей водой. В конце сделал контрастные обливания - менял горячую воду на ледяную и обратно. Это помогло привести себя в чувство, помогло немного мобилизовать силы, пробудить трезвость в голове. Похоже, надо настраиваться на долгое разбирательство. Насколько долгое? Неделю? Не должно быть... Ещё пару дней, не больше...
Отконвоировали в камеру. Обрадовался, что в камере не один. Давила боязнь одиночества. Когда в камере один - им проще какую-нибудь гадость организовать.
Сокамерник - молодой парень. За убийство ему тянуть двенадцать лет. Красивый, интеллигентный. Первый подошёл, сказал, что всё знает, предложил книги. Книги в заключении - великая вещь. Помогают отвлечься и забыться, отгородиться от сокамерников, чтобы не раздражать их и сберечь себя. Сурин вспомнил предупреждение Юры, что в камере случайных соседей не бывает.
Вызвал начальник СИЗО. Долго допрашивал, что, как и зачем. Пытал планы на будущее. Снисходительно рассказывал, как можно пресечь любые предполагаемые действия Сурина по освобождению, и прочее.
Вернули в камеру. Пробовал  читать - не получилось. Реснички на решке (металлические "жалюзи" на окне) очень плотные, дневного света почти не пропускают, лампочка тусклая, да и очков нет.
Кого бы потом в камеру Сурина не подсаживали, все дотошно расспрашивали его о планах на будущее.

                5

Прокурор области заявил средствам массовой информации, что в аресте Сурина нет политического заказа. Рассказывая о причинах возбуждения дела, главный областной надзиратель за законностью проговорился, что в прокуратуру слили компромат на балаковского мэра, после чего пришлось провести проверку фактов. А заместитель прокурора области сказал, что дело запутанное и концов не видать. Поэтому следственная бригада роет повсюду, где может что-то найти.
Журналисты подняли вопрос об этике прокуратуры. Например, почему не привлекается к ответственности директор Балаковской АЭС Павел Ипатьев, который принимал непосредственное участие в сделке с тракторами. Почему балаковский предприниматель Владимир Гусев, после того, как был осуждён, стал председателем Совета депутатов БМО. Почему в отношении злоупотреблений губернатора ни разу не было возбуждено уголовное дело.
На вопрос о губернаторе прокурор области ответил, что Сурин сам виноват: неоднократно заявлял, что имеет документы на неправовые действия губернатора, и ни одно из них в областную прокуратуру не представил, как это сделали его неприятели. На фоне ответа о губернаторе остальные вопросы как-то затерялись.
Кроме того, прокурор сообщил, что во время ареста Сурина губернатор находился в деловой поездке по Польше, и к аресту никакого отношения не имеет.

Дмитрий Ляцков, вернувшись из поездки и "узнав", что Сурина арестовали, озаботился условиями содержания подследственного в изоляторе и поручил главному защитнику человеческих прав в области Абрамову выяснить, хорошо ли содержат подследственного. Но прокурор области защитника прав в СИЗО "не пустил", потому как такой номенклатурной должности - уполномоченный по правам человека - ни в каком реестре нет, а представителя общественной организации пускать в СИЗО не положено.
- За что его арестовали, я пока не знаю, - положа руку на то место, где у людей бьётся сердце, сказал журналистам губернатор. - То, что Сурин оказался за решёткой, это вина Бокса, Молодина и прочих московских политиков. Сурин неплохой мэр, но его ввергли в пучину федеральной политики, и он наделал очень много ошибок. Я предложил ему работу в должности заместителя председателя правительства, а из него начали строить великого политика и конкурента губернатора. Он стал жертвой политических интриг федерального центра...
- Губернатор ясно обозначил, кто стоит за арестом Сурина, - прокомментировал выступление Ляцкова депутат Молодин, - и сам подтвердил, что на него был заказ. Ляцков признался, что, если бы Сурин смирился и принял от него должность, не стал бы его конкурентом, то уголовного преследования не было бы, и он не сидел бы. Таким образом, губернатор сам себя оговорил и признал, что это дело политическое.

                6

Газеты сообщили, что уполномоченному по правам человека в Саратовской области Абрамову за его неустанные заботы о сохранении человеческих прав губернатор подарил "Жигули" шестой модели.

Тридцатого мая, то есть, после заключения Сурина под стражу, балаковский суд принял к рассмотрению иск одного из кандидатов на выборах в городской совет после истечения срока исковой давности. Рассмотрев "факты множества нарушений, обнаруженных в ходе проведения выборов в декабре прошлого года", суд постановил: выборы по двадцатому округу признать недействительными, Сурина лишить депутатского мандата...

                7

На очередной встрече начальник СИЗО спросил, как лучше, одному в камере или с кем-то? К тому времени Сурин уже освоился с пребыванием в заключении и немного успокоился.
- Одноместный номер, конечно, лучше, - пошутил он, усмехнувшись.
Начальник тоже усмехнулся.
- У нас бывает и по два человека, и по три... на одно спальное место.
Сурина вернули в камеру, а соседа забрали с вещами.
"Есть же в человеке что-то доброе", - подумал Сурин о начальнике СИЗО. Побыть одному, поразмышлять, чтобы никто не мешал, успокоиться и определиться -  об этом Сурин только мечтал.
Но... Засовы загремели, и в камеру ввели двоих. Один бывалого вида, с наколками на руках и на груди. Лицо тощее, туберкулёзное, спина сутулая, движения приблатнённые. Другой вроде как у первого за спиной щербатым ртом с остатками кариозных зубов прихихикивает с ужимками.
"Изо рта воняет, наверное", - подумал о нём Сурин.
- Настя, прокоцай, что тут за обстановка, только технично, не в кипиш... – скомандовал татуированный.
- Клёво живёшь, чувак! - похвалил Сурина щербатый. - В двухместной  палате - один? Какая ходка? Первая? О-о, дорогой, тогда позволь твою постель.
Татуированный согласно кивнул щербатому, тот быстро переложил вещи Сурина на пол. Пройтись по бульвару (по полу), чтобы не наступить на матрас, стало практически невозможно.
- И где же мне расположиться? - возможно нейтральнее спросил Сурин у бывалых сидельцев. Он ясно осознавал, что не ввязываться в любые конфликты - один из способов устоять против давления вообще, и сохранить своё здоровья, а может и жизнь, в частности.
- Придётся в шахтёрах послужить. Без понта, чувак. Протри бульвар под шконкой и бросай кости. Перваки, если места нет, спят под шконкой.
Татуированный улёгся на услужливо разложенную приятелем постель, сам залез на второй этаж, "завис на пальме", стал искоса наблюдать, как Сурин моет полы.
В лагерях и тюрьмах татуированный жил больше, чем на воле. Для него, авторитетного вора, тюрьма стала домом родным. Татуировки – партаки - были его "удостоверением личности". На груди громоздилась церковь с множеством куполов. После каждой новой судимости у церкви прибавлялся новый купол. На предплечье красовался гладиатор, что значило "не жди пощады!". На пальцах и кистях рук синели и чернели перстни и браслеты, отражавшие отношение к ментам, законам и свободе. Насекомые, животные, в том числе мифические, начальники страны, птицы, змеи - все это указывало на особенности его положения в  воровско-бандитском мире и принципах поведения. По тюремным законам татуированный почти всегда жил в привилегированных условиях. Подчинялся, разве, когда с козырным авторитетом парился на соседних нарах. Но такое случалось редко. В тюрьме он отдыхал от беспокойной вольной жизни. Не надо хлопотать о хлебе насущном, о крыше над головой... Есть, конечно, некоторые ограничения... Но на воле такой бардак! Все лезут в магазинах без очереди, суют нос не в свое дело, советуют там, где не просят. Все вольные кажутся суками, все на пидоров похожи. Смешиваются мастями - блатного от козла не отличишь. Годы "командировок" натянули нервы, как струны: заденет кто-нибудь на улице или в автобусе и вскипаешь, и пенишься. Вытерпеть такое тяжело. Руки чешутся, так хочется указать место фраерам беспонтовым, живущим не по понятиям. Чтобы сдержаться, чтобы успокоиться губы прикусываешь, пальцы на руках закручиваешь, каблуком самому себе по пальцам бьёшь.
В хатах, где он тянул срок, ему нравилось поразвлечься с новичками. Перваки-зимогоры все  с гонором! Морально задавить такого, размазать, уничтожить, довести до ощущения, что смерть настала… и отпустить – интересная игра.   А когда несчастный поверит, что спасён - в миг обретения счастья отобрать надежду, растоптать её самым подлым образом. Кайф! Это с виду они только гонористые. А на самом деле слабаки, перепуганные непривычной обстановкой, странными законами, обязательностью подчиняться там, где им подчиняться не хотелось бы. Тюремные законы строги, требуют уважения к себе. Если первак борзой, достаточно кивнуть помощникам, чтобы те вразумили гордеца. Кем бы ты ни был на воле, а если срок не мотал, здесь твоё место у параши... Или под нарами, когда не занято.
- Ну чё, чувачок, - тянул слова по блатному татуированный, глядя, как Сурин моет руки. - Закончил половую жизнь? Ну, устраивайся поудобнее. Не западло под шконкой спать? - ухмыльнулся он, предполагая по приличной одежде Сурина, что тот из интеллигентов. - Прикид-то у тебя клёвый, вкоцан!
Сурин молча пожал плечами, стал раскладывать под нарами матрац и прочие вещи.
- Куда деваться, коли "законом" положено.
- Эт ты правильно рассуждаешь. Те законы, что на воле, можно нарушать - их не мы придумывали. А наши нельзя, для здоровья боком выйдет. Да-а... Прикид у тебя ничего... Да и сам ты ничего, в теле. Зарядкой, небось, по утрам занимаешься для поддержания?
- Занимаюсь.
- А ориентации ты какой, позволь спросить?
- В смысле?
- Вот чумила! - вмешался щербатый. - Тебе ж не по фене ботают, тебе простым советским языком спрашивают: какой ты ориентации?
Щербатый свесил со шконки руки и голову, пальцем одной руки пощёлкал по сложенной лодочкой ладони другой руки, иллюстрируя вопрос татуированного.
- Нормальной.
- А у нас широкая ориентация, - ухмыльнулся татуированный. - Присоединиться не хочешь?
- Любовники, что-ли?
У Сурина чуть не вырвалось про гомиков, но он удержался, опасаясь, что данное "звание" может показаться оскорбительным для сокамерников.
- Он у меня армянской королевой служит, - пояснил тутаированный. – Звать Настей. На безрыбье и рак рыба.
"Широкоориентированные" примолкли, почувствовав, что Сурин воспринял их признание в нетрадиционной ориентации, как недостаток.
- Анекдот, - объявил татуированный. – Приходит свежеопущенный к куму и жалуется, что его только что целая хата попользовала. Что же мне теперь делать, плачет, повеситься? "Не переживай, - кум говорит. - В моих зонах еще не было случаев беременности, и ты не забрюхатишь".
Щербатый захихикал, Сурин улыбнулся.
- Ну как, новичок, устроился? - после недолгой паузы спросил татуированный, не слыша возни под нарами.
- Устроился, - вздохнул Сурин.
- Если не слишком удобно, перебирайся ко мне, я подвинусь. Но, что случится, не обижайся. Кровать у меня тесная, придётся друг к другу прижаться... А я по свежему телу соскучился, могу не стерпеть.
- Ложись, чувак, я не ревнивый! - захихикал щербатый.
Он спрыгнул с нар, подошёл к крану, попил воды из ладони. Разговор взволновал его.
- А я подшипники вставил. Два штука. Роликовые. На волю выйду, бабы пищать будут!
Достал член, показал татуированному.
- Хочешь пощупать? - предложил Сурину.
- Не интересуюсь. А бабы пищат не от подшипников. Если всегда на полшестого - хоть болт вставляй, ни одна не пискнет.
- Эт ты верно заметил, чувак! - хохотнул татуированный. - Ему хоть лом вставляй... Потому в девках у нас и ходит.
- Да пошёл ты! - обиделся щербатый на партнёра-приятеля.
-  Заткни фонтан, фуфлыжник беспонтовый! Ты здесь никто, и фамилия твоя никак!
"Меняются тюремные нравы, - подумал Сурин. - Раньше, как писали в книгах и показывали в кино, иметь контакт с опущенным - позорнее для зека греха не было. Пидор сидел у параши и у тормозов под камерной балдохой (лампочкой). А сейчас незашкваренного мэра (незапачканного контактами с опущенным)  в шахтёры гонят, а петуха на пальму сажают (мэра – под нары, а опущенного – на второй этаж)..."
- …Для чего амнистию придумали? – рассуждал татуированный о тяжкой жизни в тюрьмах и на зоне. - Это из телевизора лысомудрые губошлепы развешивают домохозяйкам лапшу на уши о гуманности государства. На самом-то деле всё гораздо банальнее: заключенных содержать негде - тюрьмы и лагеря переполнены, а всех расстрелять не получается. Вот и отпускают время от времени мелких сявок на волю. Но ты за себя не волнуйся, бери с меня пример - по нашим статьям досрочный выход на свободу явно не светит…
"Похоже, что кореш для бодрости моего духа развивает заказанную хозяевами тему", - думал Сурин, сквозь изношенный матрас ощупывая спиной кочку на бетонном полу.

                8

Приезжал депутат Госдумы Крючков. Увидев постель Сурина под нарами, схватился за голову. Уходя, ободрил, велел держаться, обещал помочь.
Щербатого в этот же день убрали. Сурин остался с татуированным. Ждал домогательств, но татуированный вёл себя миролюбиво.

                9

СИЗО "утомляет". В СИЗО нет спортзалов, как показывает про себя в фильмах абсолютно демократический и человеколюбивый запад. В нашем СИЗО нет прогулок на широком дворе. В нашем СИЗО организм закисает, как капуста в бочке с плохим рассолом, в голове подследственного накапливается затхлость, его душа плесневеет.
Чтобы взбодриться, Сурин по несколько раз в день делал зарядку, подолгу прыгал на месте, пока не покрывался потом. Затем смачивал полотенце холодной водой, обтирался с ног до головы. На прогулку выводили в тесный бетонный бункер три на четыре метра с заплеванными стенами и с расчерченным на квадраты толстыми металлическими прутьями открытым верхом. Поверх прутьев лежала металлическая сетка, опутанная колючей проволокой под высоким напряжением. В этом бункере Сурин пытался бегать. Бег получался головокружительный: три шага, поворот на девяносто градусов, четыре шага, поворот на девяносто градусов, три шага, поворот... Через полминуты с непривычки начинала кружиться голова.
В тюрьме спорт - прежде всего средство для выживания, а уже затем всё остальное.

                10

В стену камеры громко постучали. Татуированный подошёл к унитазу, наклонился, крикнул в сливную трубу:
- Чего надо?
Дальняки - тоюремные унитазы – особенные. Без отстойников - чтобы в них ничего не прятали. Вертикально уходящая вниз труба через некоторый промежуток соединяется с общим стояком. Звукопередача по пустым трубам отличная, поэтому унитазы служат дорогой -  внутритюремным средством общения.
- Курить есть? - спросил унитаз трубным мужским голосом.
- Есть. А чаем-сахаром поделитесь?
- Поделимся! Готовь пакован!
- Щас коня запустим, - подмигнул Сурину татуированный. – Цинкуй атас на сечке, паси попкаря!
- Чего? – не понял Сурин.
- Эх… - крякнул татуированный. – Стань у тормозов, бросай косяки, где вертухай по продолу тасы нарезает, мы с кентом из соседней хаты пакованами обменяемся.
Сурин понял, что ему надо стать у двери, чтобы слушать, где в коридоре бродит дежурный.
Татуированный вытянул из носка несколько ниток, связал из них длинную бечёвку. Закрутил в полиэтилен несколько сигарет, привязал к "паковану" бечёвку, бросил в сливное отверстие.
- Готов? - громко спросил у унитаза.
- Готов! - ответил унитаз.
В стояке зашумела вода. Татуированный тоже пустил воду. Пакетик смыло вниз. Отпустив нитку на расстояние, необходимое, чтобы почта дошла до общего стояка, выключил воду. С той стороны тоже выключили воду.
- Тяну! - крикнул татуированный.
- Тяни, - согласились из унитаза.
Татуированный аккуратно вытащил две спутавшиеся вместе нитки, на концах которых болтались пакетики, оторвал предназначавшийся ему, нитку "с той стороны" привязал к оставшемуся пакетику и вновь спустил воду. Посылка ушла в соседнюю камеру.

                11

- Сурин, на выход! - крикнул охранник в глазок.
"С вещами?" - всколыхнулась в очередной раз надежда.
- К адвокату!
Сердце затрепыхалось, как после стометровки. Может, сообщат, что отпускают? Трепыхнувшись, надежда безвольно упала. Вряд ли... Если бы дело шло к выходу на волю, было бы заметно... Сажать ради того, чтобы немного подержать и выпустить? Нет, не просто так же его посадили!
Руки за спину, два шага за дверь, лицом к стене, обыск, вперёд.
Заперли в клетку, через некоторое время впустили Коржикову.
- Здравствуйте, Алексей Иванович!
Дурманящий запах воли! Какие духи хорошие! Как в несбыточной сказке. Отвык уже от гражданских запахов. Для него сейчас и антикварный "Шипр" – сказочный запах. В тюрьме пахнет хлоркой, потом и сапогами.
 Коржикова смотрит с состраданием, как на безнадёжного больного.
- Как у вас самочувствие?
Хм... Самочувствие...
- Как в тюрьме.
- Нет, пока нет... - В ответ на тоскливый вопросительный взгляд отрицательно покачала головой и отвела глаза в сторону, чувствуя себя виноватой. - Но мы работаем. В Москве о вас знают. Возмущены Ястржевский, Молодин, заместитель генерального прокурора. По вашему незаконному аресту поднят вопрос в Госдуме.
Сурин немного ободрился. Понял, что вариант не худший, что его не бросили, что за него борются известные люди. Когда осознаёшь ответственность за общее дело - это помогает не раскиснуть, не сломаться, не опуститься до скотского состояния. Надо смотреть на ситуацию со стороны - выход существует из любого, даже самого запутанного лабиринта. Когда ты известен не только в области, но и в России, когда тебя хотят утихомирить руками "сидельцев" - предел терпения зависит только от тебя одного.  Воля - основа основ, стержень личности человека. Тот, чья воля сломлена, не способен бороться и потому обречен. Невозможно сломить того, кто не хочет быть сломленным. Но выжить можно лишь в том случае, когда твердо знаешь зачем и во имя чего надо выжить, когда есть четкая цель, ставшая смыслом оставшейся жизни.
Существует множество способов, чтобы сломать человека в тюрьме. Особенно, когда на тебя есть заказ, есть цель у начальства. Сокамерник сказал Сурину, что на него заказ был. Но в тюрьме знали, что на Сурина наехал главный пахан области, губернатор, а за это уважают. Зачлось и то, что Сурин соблюдал тюремные законы, но не шестерил. Вор в законе, авторитет, как-то помахал ему приветствие. Это в тюрьме дорогого стоит. И дорого. Сурина не стали трогать. Ему остаётся только держаться на "беседах" со следователями и начальством, которые ведут себя, вовсе не вспоминая о презумпции невиновности, обращаются с арестованными, как с заведомо виновным. Гнетёт постоянный страх ошибки. А если, не дай Бог, в камере проблемы с соседями - пиши пропало.
- Есть ли обстоятельства по делу, которых я не знаю? - спросила Коржикова.
- Нет.
Коржикова принялась рассказывать московские и балаковские новости.
- Накануне вашего ареста в Саратов приезжал Генпрокурор. Для него организовали шикарный банкет на корабле, плавали по Волге. Там он и дал согласие губернатору на ваш арест. Губернатора в Москве все сторонятся. Его кличка в московских кругах - "пидор конченый"... До настоящего времени с вами беседовали неофициально. Завтра официальный допрос, приготовьтесь. Будьте внимательны, без моего разрешения никаких заявлений и подписей. Скоро приедут депутаты из Госдумы с официальными решениями, постараемся изменить ситуацию.
Когда Сурин вернулся в камеру, нары пустовали. Но вскоре засовы загремели, вошли двое новых "сидельцев". Молодые, крепкие, под потолок.
- Прохор, из Энгельса. Это Диман. Бывалые. Путёвые пацаны. А ты? Какая ходка? Какая ориентация? Склонности к суицидам у родственников наблюдались? - с самоуверенным снисхождением бросал через губу вопросы первый.
" Суицид - удел людей со сломленной волей или психически больных. Я же намерен жить вне зависимости от того, что и кто будет меня окружать", - думал Сурин.
- Ходка первая, ориентация нормальная. Я только что с адвокатом беседовал - мой арест в Госдуме обсуждают. Так что, если со мной случится что "нештатное", разбираться с виновными будут москвичи.
Дальше разговор пошёл в спокойном русле. Но, несмотря на приятельские отношения, Сурину опять предложили место шахтёра под нарами. Воровской закон!

                12

Анатолий Прохоров, "Прохор", мастер спорта по рукопашному бою, из "братвы" - многочисленного "среднего класса" преступного мира. К братве относятся и бригадиры преступных группировок, и рядовые быки, которых так же называют бойцами и гладиаторами. В тюрьме и на зоне такие стараются держаться вместе. Уровень развития быков, как правило, очень низкий. Все разговоры о том, у кого какая тачка, прикид, каких телок снимали, где, как и с кем прожигали жизнь. Очень многие - на "дури" (на наркоте). Разговаривают только о своей крутизне, оружии, автомобилях. Другие темы для них – бурелом.  Образование у многих – три класса и школьный коридор. На зоне исполняют те же функции бригадиров и быков при смотрящих и авторитетах.
 Прохор служил охранником в частном предприятии, убил человека "конкурирующей фирмы", на котором висело несколько "мокрух", за что не получил вознаграждение от государства, как надо бы, а попал в тюрьму. Оказался довольно начитанным, наркотики не употреблял.
- Чем фирма компенсировала ходку на нары? - переспросил Прохор вопрос Сурина. Подумал, хмыкнул, безнадёжно махнул рукой.
Сотоварищ Прохора в основном молчал.
- "Две Дианы" читаю, Дюма, - Прохор показал Сурину книжку в красной обложке. - Чёрт возьми, сколько веков назад дело было, а всё, как у нас сейчас! Унижения, предательства, уничтожение неугодных...
- Если бы ты знал жизнь властных структур, поразился бы ещё больше. Вот там - предательства, вот там - унижения, заговоры и уничтожение неугодных, - заметил Сурин. - Один из неугодных перед тобой. История развивается по спирали, но с большей степенью выраженности.
"Да, в чём-то жизнь меняется, в чём-то не меняется, - думал Сурин. – Раньше молодёжь учили, что идеалом должен быть Данко, вырвавший из собственной груди сердце, чтобы осветить людям путь. Кто в лидерах сейчас?"
Он вспомнил телерекламы. В подавляющем большинстве рекламных роликов обыгрывалась сексуальная тема.
"У Данко было сердце в руке, дающее свет людям. У современных "лидеров"… Секслидеров – других лидеров сегодня нет… У современных секслидеров в руках орган, бесполезно извергающий сперму…"

                13

Вызвал начальник СИЗО, предложил покаяться перед губернатором и сделать заявление для прессы, что, мол, губернатор оказал помощь, что беспокоится... А то ведь можно оказаться и в других условиях, с отморозками... Народу в тюрьме много, не всегда удаётся интеллигентов поселить с интеллигентами... Запрессуют…

- Слушай, что это за термин, "прессовать"? – спросил Сурин у Прохора, когда вернулся в камеру. – Предыдущий "хозяин" намекнул мне, что запрессует, этот намекает…
- Серьёзный термин, - почесал затылок и усмехнулся Прохор. – Страшный, можно сказать, термин. Братва говорит, что самые страшные в этом отношении Белый Лебедь на Урале и Красная зона в Ельце. Там система какая… Да ссучья там система! Шерстяные там беспредельничают, которые под авторитетных блатных косят, да козлы – красные активисты, сотрудничающие с администрацией. Кто по правильным понятиям живёт, тех ломают в пресс-хатах. Система какая… Поступает заключённый в тюрьму, его сначала в подвал, в пресс-хату. Там бьют, измываются всячески. За мелочь всякую бьют, за то, что на смотрящего не так посмотрел, без улыбки, например. Что, жизнь не нравится? Или лишнего оскалился – насмехаешься, значит?  И ни за что бьют – ночью просто так, по нескольку раз. Доводят людей до скотского состояния. Потом поднимают на первый этаж. Там жизнь чуть полегче. Чуть-чуть. Новичок сидит на пониженке, на голодном пайке.  Голодает, теряет физические силы, а главное - душевные. Не станет выполнять норму выработки – опять будут бить в прессах. Не важно, слабый ты от недоедания или больной – должен выполнять норму за себя и за блатного. Не захочешь подписывать отречения от воровских идей - изнасилуют, сделают "петухом". Замыслишь организацию бунта - убьют. Но насчёт тебя хозяева, по-моему, порожняк гонят. Во-первых, Белый Лебедь и Липецкая зона – для осуждённых, а не для подследственных. Во-вторых, на нашем "курорте" я не слышал о "пресс-хатах". Впрочем, для тебя могут организовать, по заказу, - "ободрил" Сурина Прохор.

Приезжала группа депутатов из Москвы. Опять достали Сурина "из шахты". Рассказали, что Дума обратилась в прокуратуру с просьбой об его освобождении под подписку о невыезде. К сожалению, генеральный прокурор убеждён, что причина войны Сурина с Ляцковым в том, что скрестились интересы их бизнеса. Но репутация губернатора сильно подмочена.

                14

В одиннадцать вечера пупкарь заказал Сурина  без вещей. Привёл в кабинет начальника СИЗО.
За столом начальника губернатор. Локти упёр в стол, круглое лоснящееся лицо поддерживает под подбородок большими пальцами рук, кулаки закрывают рот. Смотрит без интереса в окно.
Поздоровался без эмоций, велел сесть.
Свежезаваренный чай на столе. Как пахнет! Уже отвык...
Заметив желание Сурина, предложил пить.
- Хорошо выглядишь! – не глядя.
Сурин усмехнулся:
- Жизнь беззаботная, кормёжка бесплатная. Сплю да ем. Санаторий!
- Мы в Саратове новый СИЗО открываем - цивильные камеры на двоих, хорошие условия, освещение - книги читать можно... – оттаяв, похвастал губернатор, как хвастает один бизнесмен перед другим об открытии нового складского помещения.
- Книги читать лучше дома.
- Давай обсудим ситуацию спокойно. Вот мы сидим, пьём чай...
- А через несколько минут я пойду с руками за спиной в камеру, а вы поедите в "Мерседесе"  домой. Арестовав меня, вы показали очень плохой пример...
- Не я тебя арестовал.
- С вашего согласия, с вашего посыла. Но к человеку возвращается всё содеянное им. Особенно, сотворённое зло. А не успеет вернуться к нему - достанет его потомков.
- Но ты на выборах...
- На выборах я вёл себя честно. Мы же за три дня до выборов, после охоты, всё обсудили с Ястржевским и Молодиным. Вы произнесли тост за меня, обещали принять все меры для моего избрания. И вдруг... Если бы вы сказали, что не хотите меня на должность мэра, я бы не выставил свою кандидатуру! После первого тура делаете вид, что помогаете мне, заявляете, что, якобы, распорядились, чтобы Битюгов забрал заявление, а сами раскручиваете судебные дела!
- Напиши заявление на моё имя, я повлияю, чтобы тебя отпустили.
Сурин молча усмехнулся. Заявление? Чтобы его опубликовали в газетах для поднятия престижа губернатора?
- Нет очков. Плохо вижу. Может, утром...
- Лучше сейчас.
- Я устал. Мысли вразброд.
- Я подскажу.
- Руки дрожат...
- Надо постараться. Я всё понимаю и постараюсь помочь. В такой ситуации может оказаться каждый.
- Да, каждый. Любой высокопоставленный. В любой день судьба может повернуться к любому из нас задом.
Замолчали.
Чай допит. Говорить не о чем. Пора на нары.
- Жду заявления утром.
Начальнику СИЗО:
- Представь завтра его заявление.
Отвели в камеру.
Прохор не спал.
- Слышал, с паханом стрелка была? Как оно? Не в кипишь базар держали?
- Да так… Баланду травили. Откуда информация?
Прохор хитро улыбнулся:
- Меньше будешь знать, раньше выпустят.
Пожал Сурина выше локтя:
- Держись!

Ну вот, ещё один день отгорел!
Долго не мог заснуть. Ворочался, вздыхал, пялился в сумрачный потолок.
 По продолу нарезал тасы попкарь, пас арестантов. Висел на ушном - подслушивал разговоры в камерах, то и дело громыхал задвижкой, подсматривал через сечку  - специальное отверстие в двери. Попкарь всё время ворчал и сквозь закрытую дверь грозил всевозможными карами. Пьяный, что-ли?
Это раздражало. Только Сурина одолевала дрёма, как громыхала задвижка сечки, а засыпающему сознанию казалось, что с лязгом открывается дверь, входят охранники, и тогда "контингент" должен вскочить по стойке "смирно, руки за спину", следящий обязан доложить о наличии людей в камере...

Утром начальник СИЗО вызвал писать заявление.
- Сам понимаешь, ни мне, ни тебе здесь ни закосить, ни отбрыкаться...
Сурин написал:
"Уважаемый губернатор! Сегодня я оказался в тюремной камере. Беспричинно, вы это знаете не хуже меня. В период моей деятельности в администрации Балаковского муниципального образования за успехи вы поощряли меня, за упущения ругали, но ни разу не грозили уголовным преследованием за правонарушения - таковых не было. Вы знаете - в камере я нахожусь за инакомыслие... Прошу реально оценить сложившееся положение и, дабы не усугублять невыгодную для нас обоих ситуацию, прошу оказать содействие в изменении меры пресечения, и выпустить меня из тюрьмы под подписку о невыезде... "
Начальник СИЗО прочитал заявление, протяжно вздохнул, покряхтел неодобрительно, покачал головой, осуждающе глянул на Сурина. Поняв, что другого заявления не будет, укорил:
- По-другому надо было, побольше раскаяния!
- Раскаиваться мне не в чем.
- Ладно. Отведите его. В течение дня скажу результат.
Перед обедом вызвал:
- Надо сделать заявление для телевидения. Центрального. К нам Шойгу прилетел, а твои земляки пикетирование устроили, мешают. Губернатор нервничает. Сидят на конференции, губернатор заметил, как два чиновника шушукаются, аж взвился: "Опять, - говорит, - Балаково обсуждаете!" Успокоить надо ваших земляков. А то дело может не туда пойти. Кровь прольётся.
- Мои люди мирные, их на кровь не спровоцируешь.
- Надо выступить. И раскаяния побольше. Просьба знаешь чья.
- Мне не в чем раскаиваться.
- Не всё от меня зависит. Помимо моей воли у тебя могут ухудшиться условия пребывания. Тут даже некоторых убивают или инвалидами делают. А некоторые сами вешаются. На собственных штанах. Надо обратиться к депутатам, чтобы не собирали подписи в твою поддержку. Мне приказали, сам понимаешь. Я не выполнить приказа не могу.
- К депутатам могу обратиться.


                15

Получил передачку от жены. Записка: "Ты должен выдержать! Ты должен выстоять! Что бы ни произошло, тебя не бросят. Мы боремся за твоё освобождение. Не сломайся!"
Не сломайся... Да, это главное, в чём помогли Сурину близкие ему люди. Жена для него - опора, надежда и совет. В тюрьме он часто представлял, как провокационно ведут себя люди, которые посадили его в тюрьму. Наверняка организовывают проверки с пристрастием на работе, ищут компромат везде и всюду.
Он, жена и дочь... У них была теснейшая, редкая взаимная симпатия, жизнь душа в душу, в один ум. Судьба награждает такими людьми редко, один-два раза в жизни. С такими душа расцветает.
Передачку принесла женщина, симпатизирующая жене. Спасибо ей - процедура "передачи передачки" заключённому сама по себе неприятна и унизительна.
Довольно грязное помещение для ожидающих, что-то вроде заплёванного вокзальчика на сельской станции. Душно. Надоедливые мухи. Детишки бегают и ползают по полу, падают и поминутно плачут.
Не спрашивая, интересно тебе или нет, соседи рассказывают о жадных адвокатах, о продажных судьях, о жестокой милиции в КПЗ и в СИЗО.
В стене маленькая кнопка, переговорное устройство за мелкодырчатой металлической пластинкой. Нажимаешь кнопку, называешь фамилию в глухую стену, кому хочешь передать передачку. И стоишь, не зная, услышала тебя стена или нет, ждать тебе или уходить за недозволенностью права передачки. И боишься отойти от кнопки, потому что в любой момент могут позвать сквозь дырочки пластинки, и если не успеешь отозваться, тебя "снимут с очереди", как не явившегося. А когда отзовёшься, начинают выспрашивать, кто ты, какое родственное право имеешь передавать... И все в комнате притихают и тоже слушают, кто ты заключённому, жена или "не совсем", и по какому праву добиваешься...
Что принимать, а что нет, и сколько "кабан" (посылка) должен весить, исходя из своего "глубокого внутреннего убеждения" решает тюремщик, стоящий по ту сторону тюремной форточки. Вообще-то, официально разрешено передавать восемь килограммов. Почему не семь или не девять? Но если обнаружат превышение на сто граммов – вернут, даже если согласишься убавить посылку на полкило меньше нормы. Примут передачку или нет - никто не знает. Могут и не принять без объяснения причин.

                16

Перед приходом телевизионщиков соседей убрали.
- Как вы здесь оказались? - спросила Сурина корреспондентка.
- Вызвали на допрос по одному делу, обвинение предъявили по другому делу.
- Каковы условия пребывания?
- Как в тюрьме. – Сурин невесело усмехнулся. - Это постель, это дальняк. Баланда по норме, из общего котла. Если в камере "бывалых" больше, чем мест – я "шахтёр", сплю под нарами.
Корреспондентка удивлённо вытаращила подкрашенные глаза.
- Таковы законы тюремного "общежития" - чем меньше сидел, тем меньше прав.
- Пикетирования, действия в защиту вас, не приведёт ли это к каким либо... конфликтам?
- Пикетирования проводят во всех странах, и ничего страшного не случается.
Из-за телеоператора, словно из-за кулис в театре, появился начальник СИЗО с большой картонкой в руках, на которой написано: "Обратись к Молодину, чтобы Госдума не собирала подписи и обращения к правительству". Сурин наклонил голову, чтобы его кривая улыбка не попала в кадр.
Корреспондентка задала ещё несколько незначащих вопросов.
- Я попрошу вас, - закончил "пресс-конференцию из тюрьмы" Сурин, - чтобы моё интервью было показано полностью, без закадровых комментариев. В противном случае сочту, что вы искажаете информацию.
Телевизионщики выключили камеру, освещение, стали подбирать шнуры.
К Сурину подошёл раздражённый начальник СИЗО:
- Обратись к Молодину! Сам знаешь, кто этого ждёт! Иначе... Я тебя предупреждал!
- Ну, хорошо.
Телевизионщики снова настроили аппаратуру. Обращаясь к Молодину, Сурин сказал:
- Уважаемый Вячеслав Викторович. Происходящее - печальный факт моей судьбы. Мне сложно влиять на ход событий в Балакове и за его пределами, находясь в  заключении. Но пусть моя фамилия никем не используется с целью дестабилизации обстановки...
Начальник СИЗО пожал плечами, развёл руками: мы, мол, протягивали тебе руку, а ты от неё отвернулся.
Когда телевизионщики ушли, начальник вызвал Сурина к себе, укорил, будто уличил в нечестности:
- Зачем ты сообщил адвокату, что была встреча с губернатором?
- Депутаты, побывавшие у прокурора области, слышали от него, что губернатор приходил ко мне. Так что информация распространяется не только через меня.

                17

Официальные допросы участились. На допросы Сурина стали водить в наручниках. Расписываться в бумагах было очень неудобно. Адвокат сделала протест по этому поводу. В официальном ответе начальство сослалось на необорудованность помещений, отсутствие решёток на окнах. Поэтому, ради предотвращения попыток суицида путём выпрыгивания из окна, они вынуждены держать подследственных в наручниках. Но если следователь разрешит...
Следователь пожимала плечами: если будет приказ...

                18

"Какой я наивный, - думал Сурин, считая дни, проведённые в заключении. - Боялся, что продержат за решёткой три дня, а прошла неделя, другая, третью уже разменял..."
Утром четырнадцатого июня Коржикова радостно сообщила Сурину, что под влиянием Бокса и Молодина Госдума настояла на том, чтобы Генпрокурор Российской Федерации взял дело об аресте Сурина под свой контроль. Генпрокурор переговорил с прокурором Саратовской области, и они согласились, что Сурина надо отпускать.
- В общем, - Коржикова взглянула на Сурина победно, - сегодня должны освободить. Так обещали в Москве.
Сердце в груди Сурина замерло и будто повернулось за грудиной на сто восемьдесят градусов, дышать стало труднее, в горле что-то задрожало, даже задёргалось, ноги ослабли до противного невладения. Сурин едва сдержал слёзы.
Коржикова помолчала, думая о чём-то, и, посерьёзнев лицом, добавила:
- Впрочем... От них всего можно ожидать. Как говорили некоторые мои клиенты, ментам поверить - себя обмануть.
- Сходите в прокуратуру, напомните о моём освобождении, - справившись с собой, волнуясь и радуясь неожиданному известию, хриплым непослушным голосом попросил Сурин.
"Наконец-то! - ликовал он. - Если вопрос об освобождении решён в Москве, тут не может быть никаких проволочек. Вопрос решён на уровне Генерального прокурора России, отдано распоряжение прокурору области... Свобода! Вечером буду дома! Горячая ванна на полчаса, кофе, свежая постель... Никто за тобой не подсматривает, рядом нет уголовников с непредсказуемым поведением, которые кого-то убили, ограбили или изнасиловали...
На дрожащих ногах Сурин вернулся в камеру.
- Всё... - сказал он, едва вошёл "к себе".
- Что... Кранты? - посочувствовал Прохор. Вероятно, по лицу Сурина трудно было определить, плохие или хорошие новости его потрясли.
- Освобождают, - улыбнулся Сурин. - Сегодня должны.
- Фу ты, - вздохнул Прохор. - А я уж подумал...
Время шло, новостей не было. Несколько раз Сурин делал зарядку, чтобы сбросить напряжение и истратить накапливающийся в организме адреналин, обтирался холодной водой, держал мокрое полотенце на голове, чтобы охладить горячие мысли. Несколько раз брался читать газеты со статьями о Балакове, переданные ему женой. Читал и перечитывал, но внимание постоянно ускользало.
Вот уж и рабочий день кончился. Коржикова из прокуратуры не вернулась...
Ближе к вечеру понял, что ночевать придётся здесь.
А в прокуратуре следователь сказала Коржиковой, что команды на освобождение не поступало, и все остаются на своих местах.
Коржикова позвонила в Москву Молодину, тот обещал "продавить" освобождение Сурина. Подождав чего-то некоторое время у СИЗО, Коржикова поехала домой, в Балаково.

Вдруг в девятнадцать тридцать команда:
- Сурин, с вещами!
Суетясь и радуясь, с ложкой и зубной щёткой в кулаке - не забыть бы, а то вернёшься, примета такая - Сурин бестолково метался по камере. Вещи не собирал, всё оставил в пользование тюремной братии.
Прохор пожал руку:
- Из нас двоих тебе сегодня повезло больше, чем мне. Увидимся. Земля круглая
В коридоре раздели, обыскали.
Неужели ночевать посчастливится дома?! Дома!
Заместитель начальника ОБЭП с сотрудником повезли в прокуратуру. Наручники не одели - хороший знак. Замначальника сочувственно давал советы, как вести себя в прокуратуре. Сурин взахлёб жаловался ему о беззаконии, о нечеловеческом отношении... Замначальника индифферентно поддакивал.
- Да, политика такое дело...
- Политика политикой, но мы же люди! - восклицал Сурин. - Нельзя же относиться друг к другу по-шакальи!
В коридоре облпрокуратуры скомандовали сделать руки за спину - порядок есть порядок.
- Уж вечер близится, а Сурина всё нет, - без улыбки пошутила Пушкиным следователь Серёгина, и посерьёзнела серьёзнее прежнего: - Несколько вопросов на прощанье.
- Без адвоката нельзя, - возразил Сурин.
- Где "Ауди"?
- Я написал где.
- Кто покупатель?
- Всё написано.
Следователь сыпала вопросами так рьяно, что Сурин растерялся.
В кабинет вошёл начальник следственного управления и подключился к допросу:
- Вы не указали, кому продали "Ауди". Вы нас обманываете. Укажите данные владельца, иначе не выйдете отсюда.
- За свою жизнь я продал столько машин, что покупатели для меня стали явлением временным. Я забываю о них сразу после расставания.
- Нам нужно знать, кому вы продали машину.
- Я требую встречи с облпрокурором.
Отвели к облпрокурору.
- Сообщите, кому продали машину, и мы вас отпустим.
- Я уже не помню покупателя. Он для меня лицо мимолётное и ненужное.
- Я помню всех покупателей, кому продавал свои машины.
- Значит, вы продавали меньше машин, чем я.
- Отведите его к следователю, пусть сама разгребает это...
Вернули к Серёгиной. Та продолжила допрос напористо, даже нахально, пытаясь выжать из подследственного нужные ей ответы.
- Послушайте, это давление в непозволительных тонах! - возмутился Сурин.
Серёгина сожалеюще вздохнула, пожала плечами:
- Ладно. Мы всё и без вас знаем. В общем, так. Я сейчас напечатаю протокол допроса. Вы его подписываете и выходите на свободу. Если нет...
- Можно бумагу?
Серёгина оценивающе посмотрела на Сурина, но бумагу дала.
Дрожащей от напряжения рукой Сурин написал заявление на имя облпрокурора, что допрос ведётся с давлением, без адвоката... Подал заявление Серёгиной.
Прочитав заявление, Серёгина передала бумагу начальнику следственного управления. Начальник прочитал заявление, задумчиво посмотрел на Сурина, затем махнул охраннику:
- Верни его, где взял.
- Зря вы это делаете, - усмехнулся Сурин.
Заложив руки за спину, вышел в раскрывшуюся перед ним дверь.

Когда в камеру ввели Сурина, Прохор от удивления чуть с нар не упал. Чтобы заключённого повели отпускать на свободу, а через несколько часов вернули на прежнее место, такого не было.
- Тюремная жизнь абсурдна и нелепа во всех её проявлениях. Подло, конечно, - успокаивал он Сурина. - Прописная истина: мусорам верить нельзя. Но жизнь продолжается. Всё равно отпустят. Не завтра, так послезавтра.
"Я товар, - думал Сурин. - Получено распоряжение освободить меня. Но в самый последний момент появились желающие заработать на мне дивиденды. Начальничек, который тормознул меня, будет знать, что один большой начальник оценит  услугу. А другой влиятельный попросит того, первого, ускорить освобождение, и будет должен за просьбу... Моё заключение продлили на день-два, устроив мышиную возню с делёжкой крошки сыра".
Разболелась голова. Сурин попросил у охранника таблетку от головной боли.
Охранник вызвал лепилу - фельдшера. Лепила измерил давление, распорядился дать одну таблетку сразу, и по полтаблетки каждые три часа до утра - давление подскочило.
Когда врач ушёл, охранник дал таблетку и предупредил Сурина:
- Хочешь, сразу глотай, хочешь - до утра соси. А я не мамочка, всю ночь с тобой канителиться не собираюсь.
"Подонок", - подумал Сурин.
Ворочался до полуночи, не мог уснуть. На деревянных нарах матрац вдруг стал жёстким, неровным, впивался то в бок, то в спину, будто камней в него наложили. Забылся под утро, когда по коридору заходили дежурные, готовясь к подъёму.
После завтрака сделал зарядку, поотжимался от лавочки. Очень удобный для этого "снаряд.
Новостей никаких. Время застыло.
Сурин вяло перебирал газеты и книги, без радости думал, что сегодня, конечно же, его должны освободить. И не верил уже в освобождение.
Повели к начальнику СИЗО.
Доложился по форме.
Предложил сесть.
Поговорили на общие темы - о погоде, о политике. Со стороны могло показаться, что разговаривают два приятеля-руководителя.
"Зачем вызвал? Говори!" – злился на начальника Сурин, но молчал, ничего не спрашивал.
- Пришло время освобождения. Губернатор сделал, как обещал, - вдруг сказал начальник. - В сегодняшних газетах вышла статья губернатора, в которой он говорит, что ты хороший руководитель, что он побеспокоился за тебя...
"Вот оно что! Вчера меня не могли отпустить, потому что не успели напечатать о губернаторской заботе! Время, так сказать, не подошло! Без разъяснений губернатора о том, кто освободил Сурина, народ мог бы подумать, что заключённый сам добился своего освобождения!"
Поблагодарил начальника "за заботу", просил передать благодарность губернатору.
Начальник пожал руку Сурину:
- Не обижайся, если что - мы люди подневольные. Не забывай... - закончил не совсем удачно.
- Ни за что!
Сурин взглянул на старый советский телевизор, в котором едва различались тени, пообещал передать из дома импортный, в подарок кабинету:
- Не новый, но показывает хорошо. Будете политические передачи смотреть, самообразовываться.
Шутки не от души.
"Отпустят? Или игры продолжаются?"
Начальник велел отвести Сурина в камеру.
"Я же говорил - играют, сволочи!"
- ... Пусть собирает вещи.
"Или всё же..."
Снова забрал ложку и зубную щётку. Навсегда, или примета опять не сработает?
В коридоре остановил шнырь - дневальный волонтёр из колонии. Скоро на волю, а одеть нечего. Попросил подарить приглянувшуюся ему футболку.
Эту футболку Сурин привёз из Парижа. Точнее, привёз две, с красивой ручной вышивкой на груди каждой. Себе - чёрную, дочери - зелёную. И футболка была ему дорога как память о погибшей дочери. Но радость освобождения так велика, что не пожалел и футболки, снял с себя прямо в коридоре, на голое тело одел пиджак. Представил со стороны, как выглядит, ухмыльнулся злорадно. Пусть прокурорские смотрят, в каком виде бывший мэр крупнейшего в области города покидает их владения.
Посадили в машину, повезли в прокуратуру. Ехал молча.
"Неужели вчерашнее представление повторится?"
В дежурке Сурина ждала Коржикова. Издали закивала головой. Да, мол, освобождают.
Сурин рассказал ей о вчерашнем допросе с давлением. Коржикова завозмущалась, стала грозить... Сурин усмехнулся, попросил не поднимать шума. Всё, вроде бы, движется в нужную сторону.
Невесомые белые листочки, по велению которых арестованный выпускался на свободу, поплыли из кабинета в кабинет, обрастая подписями, наращивая себе важность и вес.
Напряжение внутри Сурина росло. Он ничего не замечал вокруг, говорил громко, эмоционально. Коржикова то и дело успокаивала его.
Вышел начальник следственного управления с бумагами в руках. Предупредил, чтобы Сурин не давал интервью и не собирал людей, чтобы не нагнетал обстановку.
- Ведь всё так удачно для вас завершилось, - проговорил с улыбкой.
- Исчезнуть из жизни я не могу, - как-то разом отрезвел Сурин, - поэтому интервью будут. Подробностей следствия постараюсь не затрагивать.
За воротами прокуратуры Сурина встретила жена, балаковские друзья с цветами, телевизионщики. Сурин поприветствовал всех, поцеловал жену.
Говорят - "воздух свободы"... У свободного воздуха совершенно другой вкус, не как в тюрьме. Кто пробовал тот и этот, знает, как вкусен воздух свободы! Он вливается в лёгкие, как чудесное лекарство...
Сурин думал, будет ликовать, когда выйдет на волю… Нет, в груди какая-то пустота.
Мимо пробежал хулиганского вида дворовый пёс. Тощий, нечёсаный, но с чувством собственного достоинства. "Ну вот, дружан, - улыбнулся вольному псу и поприветствовал его про себя любимым словом "дебошира" Кадашникова Сурин, - вот мы с тобой и на свободе. Куда хотим, туда и бежим". И тут же поправил себя с горечью: "В пределах подписки о невыезде".
Оглянулся на здание прокуратуры. Из окон, кто открыто, кто, прячась за занавески, смотрели прокурорские чиновники. Как хотелось Сурину плюнуть в их сторону!
Заехали в ресторан "Барракуда", отметили освобождение. Сурин представил, как он выглядит во главе стола:  плохо выбритый, в грязном, помятом пиджаке на голом теле… Хороший был пиджак месяц назад, дорогой!
Поднявшись, он поблагодарил всех за помощь:
- Всё, что сегодня произошло со мной, завтра может произойти с каждым. Какое беззаконие творится в нашей области, вы знаете. И если мы не объединимся сегодня, повторится тридцать седьмой год, когда любого невинного человека по доносу, по решению "тройки" могли посадить с тюрьму.
В ресторане долго не задержались - торопились домой.

Наконец-то стал осознавать, что отпущен на свободу. Какой восторг - полностью расслабившись, ехать домой, сидеть в удобном кресле "Волги" и  чувствовать себя под защитой друзей! Тихий восторг, а в груди - чуть ли не в голос урчащее удовлетворение. Улыбка то и дело скользила по лицу Сурина.

На окраине Балакова, у кладбища, машины остановились.
- Вы, наверное, к дочери хотите зайти? - спросил Кадашников.
Сурин молча кивнул.
- Тогда мы поедем, не будем мешать.
Сопровождающие машины уехали. Сурин с женой  пошли на кладбище.
Бывшая жена начальника ФСБ рассказала, что в день гибели их дочери, её муж пришёл домой пьяный.
- Что мы хотели, то и сделали с Суриным, - сказал он, то ли радуясь, то ли боясь случившегося.
Могли они сотворить подобное? Их руки не дрогнут...
Сурину часто передавали слова тех, кто повелевал волчьими и шакальими стаями:
- Сурин должен делать то, что ему говорят! В противном случае... Если прикажут отстрелить - его отстрелят.
Тяжело, когда твоя судьба зависит от таких подонков.
На площади в центре кладбища похоронена их дочь.
Пустые аллеи. Не поворачивается язык сказать "ряды могил". Да кладбище и на самом деле больше похоже на густой тенистый парк. Почти у каждой могилы большие деревья: берёзы, клёны, тополя, реже – сосны и ели.
Тишина. Только из города доносятся приглушённые отголоски индустриальных вскриков, да  птицы щебечут, беззаботные. Нет, они не беззаботные, просто люди не знают их забот...
Тишина.
 Есть какая-то особенная одинаковость всех кладбищ. Не важно, православные они, мусульманские или католические... Одинаковость в запахе воздуха на кладбищах, в состоянии душ пришедших сюда людей.
На кладбище надо ходить одному. Или вдвоём. Трое - уже много.
Здесь молчат. И мысленно общаются с теми, кто здесь... оставлен навсегда.
Присядь у могилы, коснись холма рукой. И поприветствуй дорогого тебе человека: "Здравствуй, я пришёл к тебе..." И он ответит. Добро и немного грустно.
Нет, не из могилы, где захоронены останки облика, в котором он существовал в нашем суетном, часто несправедливом мире.
Он ответит тебе дыханием со стороны аллеи. Ответит шёпотом из-за спины. Тихо-тихо, словно ветерок шевельнётся...
Слышишь? Теперь закрой глаза и говори с ним.
"Как ты? Нам плохо без тебя!"
"Пусть вам будет всего лишь грустно. Нельзя скорбеть бесконечно".
"Из тюрьмы еду. Могла ты себе представить, что меня посадят в тюрьму? Не за  воровство в особо крупных размерах, не за финансовые махинации... За то, что пошёл против губернатора..."
" Я старалась укрепить твой дух".
"Я чувствовал это. Я постоянно чувствовал твоё присутствие. Я постоянно разговаривал с тобой, советовался с тобой. Ведь ты теперь мудрее меня! Это ты мне подсказываешь, как поступить в сложных ситуациях?"
"Подсказываю".
И будто воздух шевельнулся над обнажённой головой, будто кто-то наклонился с желанием обнять сзади, коснулся седых волос... Она стоит сзади?!
"Не оборачивайся, иначе мне придётся уйти..."
"Я постоянно забываю, что ты... Что тебя нет. Иду домой, радуюсь... И вдруг вспомню, что дома тебя уже никогда не будет. И страшно открыть дверь, войти в пустую квартиру..."
"Думай, что я всего лишь надолго уехала".
 "Может, ты погибла из-за меня? Может, кто-то проклял меня? И ужасная кара мне - смерть дочери?!"
"Не мучайся. Что произошло, того не изменить. Я стала другая. И до тех пор, пока ты со мной разговариваешь, до тех пор, пока ты нуждаешься во мне, я не уйду от тебя... Ты не можешь меня увидеть? Когда я уезжала учиться, ты тоже подолгу не видел меня. Тогда ты без меня всего лишь печалился. Горю пора зажить - пусть будет тихая печаль..."
И будто кто-то легко прикоснулся к плечу, дохнул в ухо...
Сурин закрыл лицо ладонями.
Дочь...

Дочь...
Когда в роддоме я впервые взял малышку на руки, она меня словно заворожила.
Рассказывать о безмерности любви к дочери нет смысла. Мне постоянно хотелось обнимать её, целовать, просто прикасаться к ней.
Неземная любовь.
- Алёна, ну почему я тебя так люблю? Дай, поцелую тебя в щёчку!
- Лучше поцелуй меня в пятку, - смеялась она.
И я готов был целовать ей пятки.
Она отличалась поразительным упорством. В меня, в мою маму, в деда. Занималась спортом, получила первый разряд по лёгкой атлетике. А по лыжам сдала на первый взрослый ещё в шестом классе. По ошибке её направили не на пятикилометровую дистанцию, со сверстницами, а на десятикилометровую, со старшими. И десять километров Алёна бежала, как пять. Так выложилась, что отсыпалась после этого целые сутки!
В мединститут поступила не с первого раза, хоть и имела красный аттестат. Наметив цели - после школы институт, затем аспирантура, кандидатская степень - и отложив семейную жизнь на потом, упрямо брала высоту за высотой.
Коллеги уважали её за профессионализм. В Саратове, в ординаторской, где работала Алёна, до сих пор висит её портрет. Отправляясь на сложную операцию, хирурги спрашивают у смеющейся с фотографии Алёны: "Пойдёшь с нами на операцию?" И верят, что в операционной её душа поможет им вернуть душу больного холодеющему в клинической смерти телу.
Двадцать второго декабря дочь ехала из Саратова в Балаково, чтобы провести у нас новогодние праздники. В степи на пустом шоссе с её машиной столкнулась выехавшая  на встречную полосу машина, которую, по прихоти судьбы, вёл балаковский хирург. Погибла только Алёна.

Что я без неё?

Чёрный рок, несчастье, горе... Нет слова, способного выразить величину обуявшего меня ужаса, глубину бездны, в которую рухнула моя жизнь.

Болит душа, болит душа, болит... Как тяжко жить, как мучительно. Боль разъедает душу. Не утихает она днём, не забывается ночью. Не излечить её лекарствами, не заглушить бесконечной работой. И что делать с этой болью - не знаю. Но пестую, ласкаю и оберегаю своё мучение, и не хочу с ним расстаться - только с этой болью и согласен жить, как с самым дорогим для меня и во мне.

Жизнь разломилась на две неравнозначные половинки  - до двадцать второго декабря и после.
Раньше я думал, что жизнь безмерно прекрасна. И пел песни. Теперь понял, что всему прекрасному есть конец.
И песнь умолкла.
Её нет. Как страшно это "нет"!
Всё стало ненужным. Жизнь лишилась красок. Пропал интерес к жизни. Интерес был с ней. Без неё нет интереса.
Тоска. Тоска тянет жилы из души. Грешнику перед страшным судом легче.
Полуживу. Тяжело, печально. Страшно.
Мается душа. Ночь - без сна. День - без света. Откуда появиться свету, если солнце ушло из жизни. Утро, день, вечер - всё смешалось, всё мутного цвета.
Люди вокруг, друзья, родственники, знакомые. А я, как в чёрный омут, падаю в одиночество.
Пустота.
Безнадёжность.
Она умерла.
И сосёт, сушит душу вопрос, на который нет ответа: для чего же я жил?!
Нет смысла в жизни. Нет цели. Бреду по привычке.
Люди думают, что достижение цели зависит от силы личности. Может и от силы. А может от верности дороги.
Мои силы кончились. А куда ведёт дорога - неизвестно.
Душа в ознобе. Зябнет душа, стынет. Как холодно! Новый год...
Похороны вместо новогодней ёлки.
Не станут ли новогодние праздники вечным укором мне о смерти дочери?
Похороны.
У одних многолюдные, "пышные". У других скромные.
Бедные, богатые - всё едино. Всех в конце концов накроет холм земли. Но как несправедливо, когда - в самом начале пути!
Смотрю на мир сквозь пелену. Слёзы - тихие и нескончаемые, не облегчающие боли.
Слёзы сами по себе. Боль сама по себе.
Похороны почти не помню. Оглох и ослеп.
Мир замер, затаил дыхание, затих.
Время застыло в крике.
За что?!
Ах, если бы... Нет, не вернуть!
Уймись, моё сердце. Остынь, моё дыхание. Остановитесь...

Подходят с деланными лицами, торжественно соболезнуют, словно поздравляют. Искреннее сочувствие в голосе и горе в глазах не у многих.
Это потом. На похоронах видел только одно лицо. Лицо спящей. И нет волшебника, разбудить её.
Яма разверзлась беззубой пастью. Могила.
Дочь в белом.
Невесту - в мёрзлую землю?! Как чудовищно!
Стучат, падают обледенелые каменья.
Мне на распахнутую кровавой раной грудь. Мёрзлые глыбы на беззащитно содрогающееся от боли сердце.

Господи!

Её зарыли. Какие ужасные слова!
Свежая могила.
Обессилел, обезволел, разом состарился. Могила, только могила в глазах.
Кто выдумал говорить "земля пухом"?! Мёрзлая земля – пух? Какая чушь... Кубометры земли сверху - пух? Груз! Тяжкий груз. Неподъёмный груз.
Для меня.

Неси!


               





                ЭПИЛОГ

Сурина освободили в пятницу. На понедельник для средств массовой информации через "Народное телевидение" Кадашников объявил пресс конференцию Сурина.
В понедельник в назначенное место к назначенному времени  Сурин не прибыл. Оказалось, что рано утром по телефону его вызвали в Саратов, в облпрокуратуру. Вроде бы для того, чтобы завершить разбирательство.
На самом деле продолжились путаные допросы на авось - вдруг где-нибудь что-нибудь всплывёт.
Знакомый генерал-силовик рассказал Сурину, что для подтверждения домыслов жареными фактами к поиску компры подключили всех: налоговую полицию, УВД, ФСБ.
Начальник УВД вызвал заместителя и предупредил:
- Не найдёшь компру - лишишься погон.
Начальник областной налоговой службы приказал своим подчинённым работать строго в соответствии с законом, не поддался губернаторскому прессингу.
Противодействуя такому обвальному поиску компры против Сурина, депутаты Госдумы обратились к Генеральному прокурору. Генпрокурор поручил заместителю поехать в Саратов и закрыть уголовное дело в рамках закона.
В среду  заместитель генпрокурора приехал в Саратов. К его приезду вызвали и Сурина.
Сурин хорошо знал заместителя и хотел подойти к нему, когда тот выходил из машины, но начальник следственного управления преградил путь Сурину: нет необходимости афишировать приятельские отношения с высоким гостем из Москвы на улице.
- При саратовском прокуроре с заместителем генпрокурора не обниматься! - предупредил он Сурина.
- Да понятно, - пожал плечами Сурин. - Я ведь подследственный!
Часа через полтора Сурина пригласили в кабинет прокурора Саратовской области.
Заместитель генпрокурора сидел в кресле прокурора области, а прокурор расположился за журнальным столиком.
Сурин сел на предложенный стул. Прокурор области вышел из кабинета, оставив Сурина с заместителем генпрокурора.
- Наворочали дел много, разобраться в ваших беззакониях сложно. Предлагаю компромисс: заплати пятьдесят тысяч за "Комсомольскую правду" в бюджет, а мы со своей стороны закроем все дела. Губернатор, начальник областного УВД, председатель облдумы - все в курсе.
- Николай Иванович, - Сурин смотрел на заместителя генпрокурора с большим сомнением, - ведь в "Комсомольской правде" печатали статьи не в связи с моими выборами, и задолго до них. Про губернатора газеты чуть не каждый день трезвонят!
- Я понимаю. Но это надо, чтобы оправдать всё происходящее и не доводить дело до суда. В противном случае - долгое разбирательство, могут пострадать и прокурор области, и начальник следственного управления, и следователь.
- Их мои проблемы не волновали.
Заместитель генпрокурора вздохнул, развёл руками.
- Если я уплачу, - продолжил Сурин, - тем самым подтвержу свою виновность. И какие гарантии, что дело прекратят? Не ударят ли мои деньги по мне самому? Я посоветуюсь с Молодиным.
- Я уже обсуждал ситуацию с Примаковым и Боксом. Они согласны.
Сурин сидел молча, раздумывал.
- Ну, в основном договорились, - подтолкнул его к нужному решению заместитель генпрокурора. Частности обговорите с местными коллегами.
На прощание обнялись, как старые приятели.
Выйдя из прокуратуры, Сурин тут же набрал номер сотового телефона Молодина, рассказал о встрече, о предложении. Молодин пообещал разобраться. Через некоторое время уже он позвонил Сурину:
- Принимать решение тебе. Не сладко, конечно, но, чтобы вернуть себе многое, есть смысл согласиться с некоторыми предложениями противника. Быстрее вернёшься в Москву, заступишь на должность замминистра, потом займёшься выборами.
На следующий день Сурина снова вызвали в областную прокуратуру. Для подписания оговорённых соглашений, как сообщили ему.
Сурина провели в знакомый кабинет Серёгиной, с которым было связано много неприятных воспоминаний.
Сурин вновь заговорил о гарантиях.
- Какие гарантии! - возмутилась Серёгина. - Или подписывайте, или... У нас уже достаточно материалов для суда. А будет ещё больше.
Сурин вытащил сотовый телефон, прямо из кабинета позвонил Молодину:
- Они требуют. Осложнений не будет?
- Нет, - успокоил Молодин. - Ситуация обговорена с Генеральным прокурором. Если что - он примет меры.

Через несколько дней жена Сурина принесла деньги в мэрию Балакова. Посуетившись, чиновники сообщили, что не знают, по какой статье оприходовать деньги.
Днём  позже Сурин рассказывал о неудаче Серёгиной. Следовательша возмутилась:
- Некомпетентщина! И эти руководители управляют городом!
Написала на бумаге, как оприходовать деньги.
Через пару дней Сурин привёз Серёгиной квитанцию об уплате денег в бухгалтерию мэрии. Серёгина удовлетворённо улыбнулась. Тут же позвонила по телефону.
- Вениамин? На очную ставку приедешь? Я сообщу...
Серёгина положила трубку, задумчиво посмотрела на Сурина.
- Надо уточнить кое-какие моменты по поводу приобретения вами машины "Ауди". Приедете на очную ставку с Рябкиным. Я сообщу, когда.
- Но мне же обещали, что все дела будут закрыты после того, как я уплачу деньги!
- Закроем, - снисходительно улыбнулась следовательша. - Немного попозже. Кое-что уточним и закроем.
Сокамерники говорили Сурину, что нельзя верить ни милиции, ни прокурору, которые пойдут на всё для выполнения заказа. Похоже, они оказались правы. Опытные! Неужели нельзя верить ни Молодину, который обещал, что дело будет закрыто, ни заместителю Генерального прокурора, другу по охотам, ни самому Генпрокурору?
Вернувшись в Балаково, Сурин позвонил Рябкину.
Поздоровались, поговорили про жизнь. Рябкин пожаловался на здоровье:
- Предстоит операция на позвоночнике. В Израиль поеду оперироваться. Дорого - жуть! Но - из бюджета оплатят.
- В курсе, что вызывает следователь? Насчёт машины.
- Да, звонила она мне.
- Надо поговорить.
- В Саратове будешь, заходи, поговорим.

В Саратове Сурин заехал к своему хорошему другу, генералу налоговой полиции Ямскову. Обнялись, поговорили о саратовских делах.
- На меня тоже заводили уголовные дела, - пожаловался Ямсков. - До сих пор просыпаюсь в холодном поту, когда приснится, что не всё ещё кончилось. Выжимают меня отсюда, выжимают. Не нравлюсь я со своей принципиальностью. Свой им на это место нужен. И замену уже подготовили. Не знаю, сколько чемоданов "зелени" заменщик отвёз губернатору, но пропихивает его "папа" сильно.
- Да, должности у нас или продаются, или по-родственному раздаются. Как-то министр здравоохранения освободил от должности моего знакомого и поставил на его место молодую женщину. "Зачем, - спрашиваю, - мужика снял? Хорошо ведь работал!" "Зато я её теперь трахать буду, когда захочу!" - отвечает.
- Были распоряжения насчёт тебя, чтобы мои утопили тебя и всех, кто поддерживал тебя. Но я предупредил сотрудников, чтобы действовали в рамках закона...
Расстались добрыми друзьями.
Пора было ехать к Вениамину. Сурин позвонил по сотовому.
- А, ты... - узнал Сурина Вениамин, и обрадовался, как незваному родственнику в праздничный обед. - Ну, подъезжай, поговорим. В офис подъезжай, я там минут через пятнадцать буду.
Сурин приехал первым, и через стёкла холла наблюдал за улицей.
Вот подъехал белый "Мерседес". Из машины вылез Вениамин в белых штанах, мокрых после купания.
"Не мог плавки, что-ли, поменять", - брезгливо подумал Сурин.
С другой стороны из машины вылезла дамочка проститутской внешности в коротком сарафанчике без спины и с бездонным декольте.
Вошли в холл. Вениамин пригласил Сурина в офис.
Дамочка села за стол секретарши. "Совмещает две должности", - подумал Сурин о женщине.
Вениамин предложил кофе. Сурин согласился, чтобы уменьшить официальность и принизить значение разговора.
- Я тебе машину подарил, - пожал плечами Вениамин, со скукой глядя в окно. - А свой джип ты продал другому человеку - документы это подтверждают. Деньги отдал Муравлёвой. Готовься к самому худшему, - без предисловий ошарашил Сурина Вениамин. - Мы задуманное выполним. Найдём много свидетелей...
- А ты не считаешь свой поступок довольно подлым?
Вениамин снисходительно развёл руками:
- Мне дали хорошую должность, лечат в Израиле. Я пользуюсь определёнными благами. В наше нехорошее время, благодаря губернатору, я хорошо живу! Велит губернатор сказать по-другому - я скажу. Скажу, что ты мне машину подарил, а я свою кому-то продал. Пора понять, что тебя сейчас сообща сливают в канализацию. Пришло время свою дешёвую шкуру спасать, коли чуть раньше не смог её задорого хозяину предложить. Твоя сторона должна принять решение и пойти к губернатору. Попросить за тебя. Тогда губернатор скажет, кому надо и все твои судебные дела закроются, как по велению волшебника. Ну, а кому ты после этого будешь нужен… Я лично не знаю. Мне, например – нет.
- Как у волшебника не получится. Все данные по моим делам занесены в компьютеры.
- Ну, ты прямо как ребёнок! Губернатор распорядится - у всех компьютеров память отшибёт, и при упоминании твоей фамилии они будут капитально зависать! Да у них все процессоры поперегорают, если губернатор распорядится!
- Но губернатор обещал...
- Что "губернатор обещал"? - скривился Вениамин. - Губернатор обещал, что ты не станешь главой администрации - и выполнил своё обещание.
- Что ты за человек? - задумчиво смотрел на Вениамина Сурин. - Было время, мы с тобой... Это ведь я тебя поднял!
- Извини, теперь я другой. Теперь я буду диктовать тебе условия. Буду лить на тебя грязь, топить. Так мне велено.

До очной ставки оставалось несколько часов. Термометр в тени показывал тридцать шесть градусов. Серёгину спасал кондиционер, в кабинете было прохладно.
Вошёл сотрудник, доложил, что заезжал Сурин, оставил заявление. По пути в прокуратуру его адвокату стало плохо - она диабетчик, пожилая женщина - в связи с чем на очной ставке он присутствовать не сможет.
Серёгина усмехнулась.
               
***
Потихоньку балаковцы привыкали к новому мэру и отвыкали от новостей про старого мэра.
Сурина в Саратов на допросы не вызывали.
В одном из интервью Сурин сказал, что ждёт решения Конституционного суда по незаконному снятию его с выборов. Заседание состоится в сентябре.
В конце августа сгорел его загородный дом. Сгорел так, что не подлежал восстановлению. Хоть и каменный. Одна из соседок эмоционально рассказывала по телевизору, что видела, как докрасна раскалились провода, подводящие к дому электричество, а потом всё как полыхнуло!
В начале сентября Сурина показали по местному телевидению в генеральском мундире, при исполнении новой должности в Москве. "Комсомольская правда" позавидовала: такую должность не каждому губернатору дают...
Осенью группу призывников везли автобусом из Балакова на областной призывной пункт. Одного из призывников то ли забыли во время остановки в пути, то ли выгнали, потому что он устроил в автобусе пьяный дебош. Нашли парня мёртвым.
"Солдатская мать" Смиридова инициировала возбуждение уголовного разбирательства против военкомата.
При встрече со Смиридовой Уточкин, заместитель главы администрации, с улыбкой, как он обычно разговаривал, предложил ей замять это дело по-доброму. Принципиальная Смиридова, естественно, отказалась.
- Погоришь ты с этими судами, - улыбнулся Уточкин.
- А у меня в квартире мебель старая, да и квартира застрахована, - усмехнулась Смиридова.
На следующий день у брата Смиридовой, живущего в одном из недалёких сёл, загорелся дом. Когда приехали пожарные, дом внутри выгорел почти дотла. Пожарные ходили по пепелищу, затаптывая дымящиеся головёшки. Один из них поднял электрочайник.
- Глянь-ка, почти целый! - удивился он, показывая чайник приятелю.
Приятель взял чайник, поставил его на остатки стола у стены, впихнул штепсель в розетку. Через пару секунд в чайнике что-то искронуло, задымило. Пожарник, не отсоединяя шнура, поставил перегоревший чайник на обгорелый стол.
- И электропроводка целая! А ты говоришь, отчего пожар приключился... Пьяный хозяин оставил включенный чайник, - пожарный кивнул на чайник, - вода выкипела, вот он и закоротился!
Хозяин дома, конечно, любил выпить. Как и все мужики в деревне. Но в этот день был трезв.
- Я как раз ушёл на ферму, на час всего! Да трезвый я был! - уверял он, вытаращив глаза. - Меня ж на ферме видели, подтвердят, что я трезвый был! Да и не включал я в ту розетку чайник никогда!
Смиридова была поражена случившимся.
- Я предполагала, что вы устроите мне подлость, - позвонила она Уточкину, - но не настолько же быстро!

Заседание Конституционного суда по делу Сурина отложили на декабрь, потом на апрель. В апреле заседание тоже не состоялось...
В городе поменяли прокурора, начальника милиции, военкома, начальника ГИБДД, начальника ФСБ...
Предприниматели - сторонники Сурина сидели на мели. С ними отказывались работать предприятия,  давили налоговики, на дорогах их транспорт терроризировала милиция...

                2002 г.






Статьи в газетах и в Интернете

АиФ, № 5, январь 2003 год


                КОГДА ВОЛКИ СКУЛЯТ ПО-ШАКАЛЬИ


ВЫБОРЫ мэра в Балакове стали историей. А.Саурин работает в Москве. Саратовский губернатор считает инцидент исчерпанным. Но в мятежном городе снова неспокойно.

В ИНТЕРНЕТЕ помещён роман А.Комиссаренко "Шакалье молоко". В центре его – драматические события 2000 года. Герои этого незабываемого спектакля – губернатор Ляцков, вице-спикер Госдумы Плиска, депутаты Молодин, Сухих, мэр Сурин, вице-губернатор Моран и другие представители саратовской власти. Одни плетут интриги, расслабляются с девушками в бане, другие охотятся на кабанов, третьи дебоширят в ресторане. Закулисная жизнь политиков вызвала интерес у читателей.

                2000 читателей
С РОМАНОМ  на сайте уже познакомилось около двух тысяч человек. Сколько раз мы читали о скандальных выборах мэра в городе Балакове! Информации, статьи, репортажи… Всенародно избранный мэр Балакова не допущен к власти, лишён депутатства и посажен в тюрьму. Казалось, мы знали все перипетии этого драматического сюжета. Но вот, спустя два года, нам предлагают ещё раз вернуться к тем, уже подернутым дымкой времени, событиям. Речь идёт о романе балаковского писателя Анатолия Комиссаренко "Шакалье молоко". Перечитывая главы о балаковских выборах 2000 года, отмечая знакомые, лишь чуть изменённые фамилии героев, вдруг понимаешь: да  ничего о злосчастных  выборах ты не знал! Так бывает, когда замираешь перед картиной художника, изобразившего очень знакомое место. А в том, что автор "Шакальего молока" – художник, сомневаться не приходится. И его зоркий взгляд, умение подмечать детали и обобщать, отходя от частностей, - словом, его писательское мастерство превращает хронику событий в одном из районных центров в удивительное откровение о жизни и судьбе России. Тот, кто прочитал роман, уже никогда не сможет равнодушно проигнорировать выборы или закрыть глаза на неблаговидные поступки высоких чиновников. Слово писателя будит нашу совесть и заставляет понять: от каждого из нас что-то зависит в нашем городе, области, стране.

                Мэр спит под нарами
КОГДА выборы мэра Балакова предлагалось обсудить на заседании Госдумы и направить парламентский запрос Генеральному прокурору, резко против этого выступили саратовские депутаты: "Что он есть, этот Балаково? Заштатный городишко, каких у нас сотни! Прыщик на теле России. Есть ли смысл отнимать у Думы время на этакую мелочь?" А главка эта называется "Прыщавая Россия". Вот что страшно: из далёкой Москвы людские судьбы, страсти, трагедии кажутся такими мелкими, незначительными. Царь – далеко, Бог – высоко. Вот и живёт "прыщавая" Россия по очень разным законам. У избирателей они одни, у губернатора – другие, у силовых структур – третьи. В отличие от них даже воровские законы рецидивистов кажутся более справедливыми: бывший мэр спит под нарами, потому что впервые сидит в тюрьме. Даже законы волчьей стаи по-своему оправданы. "Волки, как известно, плохо обучаются и почти не поддаются дрессировке. Но, вскормлённые шакальим молоком, волки скулят по-шакальи и смердят шакалом", - говорит в романе губернатор.
"Шакалье молоко" – назвал свой роман Анатолий Комиссаренко. Шакал не знает гордости, совестливости, справедливости. Он готов служить какому угодно закону и даже беззаконию. Один из вскормленных шакальим молоком даёт ложные обвинительные показания против балаковского мэра. "А ты не считаешь своей поступок довольно подлым?" – спрашивает тот. Он лишь разводит руками: "Мне дали хорошую должность, лечат в Израиле. Я пользуюсь определёнными благами. В наше нехорошее время я хорошо живу! Велит губернатор сказать по-другому – я скажу".
                Максим КАЗАКОВ





"Балаковский наблюдатель" №2 декабрь 2002г.

Помните?
Георгий Боос дал интервью для радиостанции "Эхо Москвы":
- Отношение губернатора к своему населению, как к неграм: я сказал так, значит так и будет, и плевать мне, что балаковцы поддерживают своего мэра. Надо нагнуть суд, я нагну суд. Надо нагнуть областную избирательную комиссию, нагну её. Надо будет нагнуть ФСБ и прокуратуру, я нагну и их...

На Интернетсайте Проза.РУ национального сервера современной литературы у балаковского писателя Анатолия Комиссаренко авторская страница, на которой помещён роман "Плохой хороший врач" – название само говорит о содержании,  роман "Шакалье молоко" – написанный по материалам Балаковских выборов-2000, повести, рассказы, статьи и фельетоны.
- Анатолий Дмитриевич, что такое национальный сервер современной литературы и Проза.РУ?
- Национальный сервер современной литературы – один из двух-трёх крупнейших литературных русскоязычных сайтов Интернета. Проза.РУ – его раздел, на котором помещают свои произведения более девяти тысяч авторов. Около трети из них – русскоязычные зарубежные авторы: из Германии, Америки, Канады, Израиля… В рейтинге по посещаемости я с последнего места дошёл уже до сто шестидесятого…
- Сто шестидесятое… Не десятое даже!
- Те, кто впереди меня, набирали своих читателей два-три  года. Я прошёл этот путь за четыре месяца.
- Известные писатели на Прозе.РУ есть?
- Известные писатели печатают свои произведения на бумаге и получают "известные" гонорары…
- "Шакалье молоко" – хроника Балаковских выборов?
- Нет. Роман написан по событиям Балаковских выборов, но это художественное произведение. Я написал в предисловии: "Перед вами мой театр абсурда. И мои буратины играют в нём белых и рыжих клоунов. Играют по Станиславскому, без вранья".
- То есть, реальность в романе перемешана с… выдумкой?
- Я писал роман по публикациям в газетах, по телерепортажам, многие эпизоды рассказали мне очевидцы, многое видел сам. Всё это я представил в художественной обработке, поэтому "Шакалье молоко" – художественное произведение, а не хроника выборов. Французы постоянно ругали Дюма за то, что он исказил историю Франции в своих романах. Но его "Мушкетёры" – приключенческие романы, а не история. И моё произведение  – политический роман, а не хроника событий.
- Прежде чем начали писать, собирали материал?
- Уже на этапе предвыборной агитации наши выборы стали больше походить на "Вечера на хуторе близ Диканьки", чем на демократическое волеизъявление народа. Я понял, что мы попали в "историю", и начал собирать газетные вырезки из всех газет: "наших" и "не наших", городских и областных… Не для романа, так – на всякий случай.
- А идея романа?
- Когда Саурина выпустили из тюрьмы, он пригласил меня и сказал: "Надо написать книгу о выборах. Да так, чтобы все на дыбы встали!" Я взял отпуск на работе и за месяц написал черновик. Отдал Саурину, он должен был прочесть, одобрить и добавить эпизоды, которые "поставили бы на дыбы". Саурин уехал с черновиками в Москву и замолчал. Вероятно, планы изменились. Я выждал год и решил, что срок достаточен, чтобы сказать мне из Москвы "да" или "нет". И переписал всё заново, исключив из рукописи эпизоды, касающиеся личной жизни Саурина.
- Рукописи не горят?  Без "горячих добавок" роман получился слабее?
- То был бы наш совместный роман, этот – мой.  "Горячий" роман или нет – судить читателям.
- Где можно прочесть "Шакалье молоко"?
- Полностью роман опубликован в Интернете.
- Как найти вашу страничку?
- В Яндексе набираете "Анатолий Комиссаренко" и нажимаете ссылку "Проза.РУ"
-  Балаковские выборы-2000, что это было, на ваш взгляд?
- Это часть того, что начало твориться в России при Горбачёве и Ельцине, и продолжает твориться до сих пор. Это разгул зла…
- А до Горбачёва?
- До Горбачёва – своя история… Когда "главный прихватизатор" на всю страну заявляет, что, пусть вымрет энная часть России, зато остальные ему скажут спасибо за хорошую жизнь – это ли не речи из уст рыжего дьявола? Первая часть заявления успешно претворяется в жизнь. Впрочем, вторая – тоже. Только на долю "остальных" почему-то выделено очень мало процентов  от населения России… Когда губернатор на выборах заявляет, что, вопреки воле народа и  ради достижения своей цели нагнёт под себя и милицию, и госбезопасность – демократия ли это, о которой громко кричат из телевизоров и газет рыжие и лысые, толстые и кудрявые, причмокивающие и брызжущие слюной в экраны крикуны всех мастей свободного образа жизни? Я, врач, не имею возможности вылечить свои зубы – зарплата не позволяет. Свободен!..  Когда Саурин надиктовывал мне свои воспоминания, он много раз повторял, что содеянное зло пройдёт по кругу и непременно вернётся к человеку, сотворившему то зло. И чем больше зло, тем шире круг, по которому зло пойдёт. Большое зло вернётся не к человеку, сотворившему его, а к его детям, к его внукам… Не думаю, что Саурину, перенесшему горе, легко было сказать подобное. И повторить это два и три раза…
 Вы не замечали, что "большие" люди часто несчастны своими детьми?..


КУЛЬТ ТЕКСТ
ДМИТРИЙ АЯЦКОВ КАК  ЗЕРКАЛО БАЛАКОВСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Саратовский губернатор — великий лицедей. Уже, кажется, успел примерить на себя все возможные амплуа. От образа крестьянского реформатора и святого Димитрия до претензий на звание политика федерального масштаба только шаг. Размером в двухчасовой перелет от площади Совета Европы до Красной. В историю попасть значительно сложнее. Даже с помощью прикормленных и обласканных музагетов и прочих тружеников пера. Но что не смогут сделать друзья, сделают враги. Это в нашем отечестве уже многократно проверено.
Сюжет "Шакальего молока" привязан к последним мэрским выборам в г. Балаково (2000-2001 гг). Кандидаты готовятся к предстоящей баталии, а в город приезжает губернатор с командой приближенных. Гостей везут на охоту, затем в реабилитационный центр Балаковской АЭС. Между прочим выясняется, что и областное руководство, и местный директорский корпус не прочь бы сменить честного и принципиального мэра Сурина на человека, более лояльного губернским властным структурам. Выборы проводятся с массой грубейших нарушений, чиновничий аппарат использует для свержения неугодного мэра весь административно-силовой ресурс. Сторонников Сурина начинают преследовать, а сам герой в конце концов оказывается в тюрьме. Такова вкратце незатейливая фабула романа. И остается только сожалеть, что автор очередного "Слова о балаковских выборах" не журналист. Иначе все сразу бы встало на свои места: благодарные читатели скупили бы весь тираж издания, а вместо изобилующего банальностями и штампами текста появились бы добротные хроники балаковских событий двухлетней давности. Получилась же — то ли очередная вариация по мотивам "Трех толстяков", то ли альтернативный сценарий очередной серии "Любить по-русски". Увы, но ничего иного, основываясь преимущественно на СМИшных публикациях и городской мифологии, создать невозможно.
Судя по всему, текст "Шакальего молока" задумывался Комиссаренко не просто как хроники муниципальных выборов образца 2000-2001 годов. В итоге пришлось вывести на сцену несколько региональных политиков, включая саратовского губернатора и его ближайшее окружение. Все они, естественно, размалеваны самыми черными красками.
Остается только гадать, как скоро роман появится в печати. В том, что это случится рано или поздно, сомневаться не приходится. Текст явно рассчитан на серое вещество серой массы электората. И написан с заранее расставленными плюсами и минусами.
Впрочем, подробно обсуждать недостатки или достоинства данного текста, на мой взгляд, было бы просто негуманно по отношению к автору. Замечу только, что самое удачное, с литературной точки зрения, — образы главного героя, губернатора Ляцкова и описание его свиты. Если автор и хотел оказать услугу прототипу балаковского мэра, который представляет собой явную антитезу демоническому образу главы области, то просчитался. Опальный герой с самого начала почему-то не внушает симпатий. Мэр Сурин настолько положительный, что просто не может не разочаровать.
Так уж случилось, что безвкусными биографиями отечественных политических деятелей российское литературное поле засеяно вдоль и поперек. Поэтому скупой рассказ автора в духе лучших соцреалистических канонов о сиротском детстве балаковского мэра и собственные воспоминания Сурина больше всего походят на художественный компилят с известных сборников вроде "Губернии в лицах" или "Кто есть кто в Саратовской губернии". Читается замечательно, ни одного "опасного" момента или скользкой фразы. Даже на охоте Сурин ведет себя не в пример своему антагонисту профессионально, честно всаживая пулю в дикое животное. Для дальнейшего развития сюжета, по-моему, не хватает только, чтобы балаковский мэр спас подстреленное губернатором животное и вылечил.
В общем, вот такое "ху из ху" и на лоне природы, и на фоне разворачивающейся предвыборной баталии. Пройдя через прелести тюремного бытия, мэр растворяется где-то в безбрежном пространстве кабинетов столичных чиновников.
Зато Ляцков — вот точно Мужик! С большой буквы. Аутентичен в любых ситуациях. Харизмы столько, что все остальное окружение и прочие боссы (разного рода там Мораны, Ипатьевы, Гусевы, Тимошкины, Мустафаевы и так далее по списку) просто теряются на фоне саратовского хана, крещенного татарина, расстреливающего беспомощных кабанов и трахающего проституток в реабилитационном центре атомной станции. Даже новорусская мафия оказывается у него на посылках. Губернский "папа" трогательно узнаваем с первой попытки своей особой стилистикой, изобилующей афоризмами и притчами.
"— Волки, как известно…— с чавканьем разжевывая сочный кусок свинины и громко сопя носом, перехватил инициативу губернатор. Говорившие враз умолкли, внимательно уставились на "папу". "Папа" проглотил мясо, шумно шмыгнул носом, подтекшим от горячей еды и водки, и тоном многоопытного учителя пояснил глупым ученикам: — Волки, как известно, плохо обучаются и почти не поддаются тренировке. Но! — губернатор поднял вверх руководящий перст, блеснувший топленым свиным жиром и увесистым золотым перстнем, похожим на цыганскую подделку, — но вскормленные шакальим молоком, волки скулят по-шакальи и смердят шакалом.
Губернатор сытно рыгнул и бросил недоеденное мясо в общий казан.
— Ешьте, ешьте, пока губернатор вас кормит!"
Бесплотная орда Ляцкова словно сошла с газетных полос. Тут тебе и прокурор, напивающийся в ресторане до поросячьего визгу, тут же и саратовский правозащитник Абрамов, защищающий права угнетенных проституток, и лицемерный депутат Сухих. Единственное исключение — два никому не известных чиновника Кузнецов и Симонов, которых автор исключил бы из списка сволочей и предателей. Появляются только однажды, в самом начале в сцене сексуальной оргии. Пока все остальные предаются плотским утехам, они, подобно пелевенским персонажам, отстраненно рассуждают о временах и нравах.
Вообще, сволочей и предателей в "Шакальем молоке", на мой взгляд, явный переизбыток. Русофильствующий доктор Антон и его друг, борец за правду, поэт Филиппыч (кто из них протагонист самого автора, читатель, думается, догадается без труда) на каждом шагу встречаются с садистами-стоматологами, продажными чиновниками и журналистами. Последние тоже условно делятся на "честных" и "прикормленных". Но и те, и другие в любом случае — люди неискренние, вслух говорящие одно, а думающие в этот момент совсем другое.
Вообще, читая роман, я окончательно запутался в многочисленных сюжетных поворотах, описываемых фактах и появляющихся на манер чертиков и исчезающих персонажах. Осталось в итоге пространство царящего вокруг хаоса и беспредела. Плюс еще ощущение, как любили в свое время писать авторы школьных учебников, "революционного подъема народных масс". Но выборы закончились, статисты и зрители должны разойтись по домам. Через год-два уже никто не вспомнит ни о балаковских выборах, ни о судьбе опального мэра. Прототип его политически мертв и вряд ли воскреснет. Из числа ныне действующих персонажей по-прежнему интересны только вскормленные шакальим молоком. Революционеры-правдоискатели снова проиграли.
                Альберт Кошкаров


НОВЫЕ ВРЕМЕНА В САРАТОВЕ  7-13 февраля 2003 г.  № 5 (20)
Школа злословия
Алексей КОЛОБРОДОВ
Несколько лет назад в кругу молодых саратовских литераторов мы обсуждали возможности Всемирной сети. Когда кто-то сравнил публикацию текстов в Интернете с самиздатом, я сказал, что по технологическим возможностям Сеть ближе так называемому «магнитиздату» - неконтролируемому распространению звуковой информации путем перезаписи. Звуковой информацией, как многие помнят, были в недавние времена альбомы западных, позже - русских рокеров, а также песни Высоцкого, Галича и представителей «русского шансона» вроде Александра Новикова. «Магнитиздат» в известной степени и воспитал поколение, в грош не ставившее родную Советскую власть и нимало по поводу ее крушения не переживавшее. Да и потом, продолжал я спорить, «самиздат» - понятие не технологическое и даже не эстетическое, но политическое. А политических причин для распространения литературы через Сеть сегодня нет. Как оказалось, я ошибался.
Просматривая гостевую книгу на официальном сайте руководителя фракции ОВР в Государственной думе Вячеслава Володина (www.volodin.ru), я наткнулся на любопытное письмо. Некий Анатолий Комиссаренко  просит ознакомиться с текстом романа «Шакалье молоко» балаковского писателя Анатолия Комиссаренко, воспроизведенном на сайте «Проза Ру» (точный адрес: www.proza.ru:8004/autor.html?3591) и посвященном, как сказано в письме, «сауринским выборам-2000». В постскриптуме автор обращается к администратору сайта с той же просьбой, полагая, что Вячеславу Володину будет интересно узнать о содержании романа даже с чужих слов. Расчет точный: Володин был одним из деятельных участников «балаковского боевика» 2000 - начала 2001 года, а нет в жизни ничего интересней, чем читать про события и людей, к которым ты имел и имеешь самое непосредственное отношение. А уж если это события скандальные, беспрецедентные, выходящие из ряда вон, и по своим глобальным последствиям непредсказуемые ... Я тоже был если не участником, то очевидцем балаковской илиады, переходящей в одиссею, потому роман, внушительный даже по интернетовским масштабам, немедленно разыскал и скачал.
На сайте размещена краткая биографическая справка об Анатолии Комиссаренко, где он рекомендуется членом Союза писателей России. Мои балаковские знакомые говорили об Анатолии Комиссаренко как об известном в Балаково детском враче и «человеке увлекающемся».
Почему «вместо рецензии»? «Роман» сделан с такой сюжетной и словесной неряшливостью, будто автор спасался от зловонного дыхания погони и работал «без черновиков». К тому же он так и не разобрался, что творит: документальную хронику с чуть закамуфлированными реалиями и персонажами или все-таки, как сказано во всех аннотациях, роман, то есть литературное произведение, - не то политический детектив (опять же одна из авторских аннотаций), не то социальный роман с критическим реализмом, ландшафтом и характерами. Вещь распадается на несколько плохо между собой стыкующихся кусков. Хроника с удручающим постоянством разбавляется «литературой», вернее, тем, что автор за таковую пытается выдать. Понятно: автор, равно трепетно относясь к попытке своего романного протагониста идти в депутаты и к его больному зубу, пытается зарифмовать свои проблемы с заботами сильных мира сего, но получается это крайне неубедительно. К немногим литературным удачам следует отнести яркие словесные портреты, обнаруживающие гремучую смесь бытовой наблюдательности и убойного саркастического дара. Зарисовки губернатора Ляцкова, олигарха Гусева, директора «атомки» Ипатьева и т. д. Впрочем, у этой медали имеется и оборотная сторона. Весь роман сделан по принципу «черное-белое». В предуведомлении автор пишет: «Перед вами мой театр. И мои буратины играют в нем белых и рыжих клоунов». Буратинами, немного смешными и деревянными, выглядят только положительные герои: депутаты Молодин и Бокс, помощник президента Ястржевский, балаковские общественники Кадашников и Смиридова... Отдельно стоит сказать о центральном персонаже - мэре Сурине. Ну, поскольку в таких случаях даже стыдно как-то рассуждать о прототипах, рубанем сплеча: реальный Алексей Иванович Саурин, даже будучи страдальцем-героем-мучеником, оставался весьма неоднозначным человеком (как и все мы, грешные) и презентация его от  А. Комиссаренко в виде большого руководителя, прекрасного семьянина и несгибаемого борца - хоть в детскую книжку вставляй - даже у союзников экс-мэра способны вызвать улыбку.
 Отрицательные - больше из серии Карабасов и Дуремаров, да и описаны убедительней: сцена безобразного разгула областной элиты в «ипатьевском монастыре» (профилакторий «атомки») действительно пробирает - одновременно пряным духом причастности власти и ароматами свинарника. Вот чем еще ценны подобные произведения: возможностью, не прячась за извинительно-лукавым «по слухам» и неуклюжестью фельетонного слога, показать всю «застекольную» жизнь власти в ее препохабии. Занятие, натурально, на любителя, однако градус ненависти к областным начальникам во всем этом социалистическом натурализме можно полагать за некий общебалаковский уровень неприятия губернатора и его присных. Которые до сих пор связывают некие предвыборные надежды с Балаково. Я бы советовал им прочитать «Шакалье молоко» с целью сугубо практической: семь раз поверь, что в этом городе многие мечтают видеть тебя в дегте и перьях, а уж потом чего-то пробуй. Те же рекомендации адресую политическим технологам, к Балаково приглядывающимся.
Очень лестно, кстати, и себя самого находить в персонажах: «Корреспондентов саратовского журнала «Общественное мнение» и саратовской газеты «Богатей», пришедших в ГУВД узнать мнение о происходящем у начальника, чуть ли не силком выдворили из приемного отделения». Попадая в историю (в т.ч. в ноздревском смысле), всегда оказываешься в положении мальчишки, который хвастал, как Том Сойер однажды его здорово поколотил...



 
ГТРК Саратов
На выборах, как известно, все средства хороши. В руках у меня – ксерокопия повести «Шакалье молоко». Автор этого произведения – балаковец Анатолий Комиссаренко. Цитирую кусочек из эпиграфа к этому литературному опусу: «И были у нас выборы местных властей. И стали мы статистами в непонятной пьесе, где два антагонирующих режиссера на одной сцене ставили свои спектакли: один – комедию, другой – трагедию. Сами же актеры театра абсурда досрочно прекратили игру, и молча ушли со сцены, бросив зрителей в недоумении и забыв опустить занавес. Перед вами не хроники конкретных выборов. Перед вами мой театр. И мои «буратины» играют в нем белых и рыжих клоунов. Играют по Станиславскому, без вранья…»
Эта повесть появилась в Интернете на популярном российском сайте PROZA.RU буквально три месяца назад. С момента своего появления, она была обречена на скандальную известность. Мне приходилось видеть ксерокопии этой повести на столах у чиновников областного правительства, городской администрации и областной Думы. Чиновники передают рукопись из рук в руки, обсуждают ее в «курилках» и дома на кухне. Так в чем же скандальность повести «Шакалье молоко»?
Судя по всему, роли «буратин», играющих рыжих клоунов, автор Анатолий Комиссаренко отвел нашему губернатору и его свите, поскольку во всех фамилиях заменена лишь одна буква, и герои вполне узнаваемы. В начале повествования писатель делает прозрачный намек на то, что, описывая во всех подробностях нравы и оргии наших властьимущих, он пользовался данными местных спецслужб. Очевидцы тех событий утверждают, что вся фактура точно соответствует действительности.
Повесть «Шакалье молоко» в деталях воспроизводит хронику скандальных выборов мэра в Балакове. Рыжие клоуны выглядят порочными и непорядочными. Белые же клоуны, включая мэра Сурина, – производят впечатление благородных и пушистых.
С литературной точки зрения повесть откровенно слаба, однако политический эффект от ее появления весьма высок, особенно в Балаковском избирательном округе. А если учесть тот факт, что один из героев повести некто депутат Молодин, активно защищавший мэра Сурина во время балаковского противостояния, очень сильно напоминает известного российского политика, имеющего тесные контакты с интернет-сайтом PROZA.RU, то все логично становится на свои места. Если кругом нас одни ангелы, значит опять началась избирательная кампания. Такая вот игра по Станиславскому…Без вранья…