***

«Здравствуй, моя душа! Я знала, что ты это будешь читать… Обязательно будешь… Ты всегда находишь источники, где можно почерпнуть совет или выведать возможные причины происходящего. Потому что ты стоишь на распутье. Потому что ты не знаешь, что принять за истину, куда направить свой размеренный шаг, с какими людьми тебе светиться добротой и любовью, а каких презирать и всячески попрекать и поносить. Почему так? Ведь ты же вполне самодостаточный человек, целиком состоятельная личность. Но это можно исправить. И я тебе в этом помогу, как помогала и до сей поры…
Ты не любишь меня и никогда не любил! О… Что я говорю – я даже не была тебе нужной. Лишь время от времени ты давал о себе знать, ты приходил ко мне с потухшим взглядом и рассказывал о злоключениях, чтобы я могла дать совет – что делать дальше. Ты вспоминал обо мне, когда тебе было одиноко и холодно. Ты вспоминал, когда отрешался от наскучившего тебе окружающего мира. Но ты любил другую. Да, я знаю, можешь не отгораживаться наивными и засаленными от долговременного использования оправданиями и отговорками, что я не права, что ты лишь со мной обретаешь крылья… Она обладает тем, что по праву должно было быть моим. Она разрушила фундамент, и идола мне пришлось ставить на рыхлую глину, орошенную для вязкости моими слезами. Она разбила зеркало моего счастья, в котором оно отражалось на тебя солнечным бликом. Она втоптала в чернозем ростки твоей любви ко мне, но они проросли на этой плодородной почве, и потянулись уже к ее свету. Ты изменился. Тень сомнений на челе, морщинки притворства вокруг глаз, дрожь лжи на губах… Ты думал, что я слепа… Но ты ошибся. Мои глаза открылись так широко, как только хватило сил! Лишь они одни видят путь! А ты еще стоишь на перекрестке пыльных троп и никак не решишься пойти вперед, потому что до этого перекрестка ты тоже прошел какой-то отрывок пути. Но множество путей и выбор остановили тебя… Если ты не найдешь в себе воли и смелости, то так и останешься здесь. На обметанной песком и сухими травинками площади, глядя вдаль на сосуды дорог, отходящих от нее как от сердца. Но я тебе помогу. В последний раз. Мои глаза укажут тебе путь! Они глядят за двоих, видят вдвое дальше и вдвое четче, потому что твои глаза полупусты и полуслепы. Мои смотрят вперед – твои смотрят назад. Мои – на подлинное. Твои – на его отражения. Мои глаза видят раскаяние, осмысление и просветление. И тебе суждено принять их сердцем. Самой его глубиной. Мои глаза укажут путь!»
Он медленно опустил листок на стол и в нерешительности покосился в сторону высокого стакана, стоявшего рядом. Затем всмотрелся сквозь стенки его внутрь, побледнел и, не отрывая взгляда, осел всем телом на кресло. В вязком желтоватом формалине, как шарики для медитации, в невесомости плавали два глаза, пронизанные сеткой мелких потемневших сосудов. Казалось, глаза были из стекла. И только поблескивание роговицы изнутри и тонкие кожаные наросты на тыльной стороне выдавали их живую природу.