Alter-глубина творчеству жан поля посвящается

Однако, Джесс лишь показалось, что она вскрикнула коротко — это был вновь тот самый, исступленно-отчаянный скрим, некогда произведший настоящий катаклизм в метро и изменивший всё существование — когда ирреальность происходящего заглушила перестук колёс и гомон людей, когда мир вокруг изчез, а затем появился снова.

Вот и опять то же самое — но уже не там, а тут, в психушке. И опять же — всё переменилось, как будто по желанию дежурного психотерапевта… Толстяк со шприцом мгновенно дематериализовался (спрятался, выбежал, пропал, провалился сквозь землю, отлучился куда-то на минуточку-другую — чёрт его знает). Вместо него в дверях палаты возник тот самый грузин, но уже без булочки. Всё оказалось совсем не так, как планировала Джесс: грузин прекрасно говорил по-русски, хотя и с небольшим акцентом на буквы «Ы», «Щ» и некоторые другие буквы, как и полагается. И был он, между прочим, совсем не грузин, а чистокровный алжирец по имени Рида (ударение на первый слог). Вдобавок, Рида был роялефилом, (т.е. тем, кто любит не девочек, не мальчиков, не животных, не мертвецов и даже не Джесс, а — рояль, на котором субъект обучается играть в Консерватории или ином музыкальном учебном заведении). А булочку Рида кушал в метро потому, что в общежитии, где он жил, буфет на первом этаже закрылся на ремонт, да и буфетчица, Нина Васильевна, приболела, — отправляясь на урок рояля из общежития в музыкальное учебное заведение, Рида и купил по дороге ту самую булочку.
Как только Джесс прооралась, то, по обыкновению, сразу всё поняла, скромно поправила юбку и жутко устыдилась своих намерений.

— Рида, миленький, прости! — воскликнула она, запуская руку под блузку и старательно доставая ту самую хлебную крошку от булочки, которая со времени поездки Джесс в метро уже успела миновать траекторию рельефа левой груди, половины живота и добралась, наконец, до пояса той самой юбки, которая точь-в-точь была похожа на юбку Alter-Джесс, — ну ту самую, в соседнем вагоне.

Рида набросился на тёпленькую хлебную крошку с запутавшейся в ней ниткой от юбки, и тут же проглотил. Сразу всё вместе. Затем оскалился и двумя пальцами извлёк нитку юбки почти что из пищевода, старательно скрутил её в комочек и с размаху выбросил в больничную урну с ватными тампонами и заскорузлым плевком Толстяка поверх всего этого дела. Комочек попал как раз в гущу плевочной слизи.

Джесс рассмеялась и гордо встряхнула волосами: между ног у неё опять слегка увлажнилось.

— Знаещь, дэвушка, мнэ это пофЫг! — напомнил ей Рида, яростно сверкнув в неё белками глаз.

Джесс перепугалась: откуда он мог знать, что между её?..

Она незаметно окинула взглядом низ себя. Юбка была на том месте, где и должна быть, и, что важно, не просвечивала.

— Я гавару тибе ни пра ноги, ни пра юпка, и не пра намокла, а пра «ПРАСТИ»!!! — раздражённо объяснил ей он. — Ты жь сам прасЫла?!»

Джесс покорно кивнула. Да, действительно просила, оказывается… Ей стало ужасно стыдно за свои мысли, и между её ног всё высохло.

«Всё, больше ни разу не крикну, — подумала она в сердцах. — Потому что никто не хочет меня понять».

— Магла бы и нэ делат, мнэ всё равно! — уже более спокойно произнёс Рида. — Меня болшэ валнует тэхника! Тэхника!!! — Он опять начал возбуждаться. — Я играю на клавиЩах, панимаешь?!! Мнэ тэхника нужен! Еслы на каждый намокщий дэвушка вашэй долбаный страна абращат внымание, то тэхника ваабщэ пропадёт! Зачэм мнэ этот сраный красата, ващ мокрый лабок, кагда я должэн пазнават савсем другой искусство: клавиЩи!!! У меня ужэ страх ат ващей слизи, ат ващих макрот! Куда я их дэну, в Алжир павезу?! Тэхника мнэ нужен!!! Тэхника!!!

— А где её взять, эту технику-то? — пробормотала Джесс, одновременно мучительно припоминая, что про «Страх слизи» она где-то читала, совсем недавно, но автор, казалось ей, был совсем не против этого-самого: ну то есть слизи. А вот про технику она ничего не знала.

Рида не успел ей ответить, потому что оба они резко обернулись к дверям.

Заскрипев ржавеющими петлями, дверь палаты натужно приоткрылась, и из-за неё показалась большая навьюченная каким-то тяжким грузом тележка, влекомая той самой бабушкой.

Увидев край столь знакомого прежде перевозного сооружения, Джесс незамедлительно вспомнила про свои кровавые рубцы на боку.

«Прибью с-суку!..» — сжала она в ярости кулак, потирая другой ладонью увеченный бок.

— И-и, детычки, пустой промеж вас базарчик! — бабушка бодренько так замахала освободившейся рукой. — Техника сейчас просто так не продаётся да не покупается. И у нас, русаков, и у вас там, в ваших никарагуа, или где там… Она, внученьки, зарабатывается тяжкими трудами! Да-да!!! НЕПОСИЛЬНЫМИ!!! Вот, помню, после войны мы страну восстанавливали. Строили, рожали, жали, сажали, на партсобрания бежали — всё честь по чести! Сами всё!!! А не так, как вы, засранцы-тунеядцы!.. И никуда мы не неслись, как вы, оголтелые. Шалые! Вам лишь бы — шары вылупил — и понёсся, не жрамши не ссамши… Мы всё делали с умом! Трудились не покладая, говорю. От восходу до закату. Пропел петух — а нас нет, мы уж… — она сделала неопределённый жест рукой, — в полях! И техника, и всё остальное — всё восстановилось, всё заработало, слава товарищу Сталину!.. Я сама на комбайне ездила! До сих пор работает!!! Вот как надо!!! А не так, как…

Бабушка закашлялась и резко плюнула, в сердцах. Слизь попала в тележку.

Джесс вновь сконфузилась и начала едва заметно примакивать между ног…

— Ну хватыт ужэ, я сказал!.. — поморщился Рида, укоризненно покосившись на Джесс. — Матэри старой пастыдылас бы!.. Видыщ: он в палях всю жызн прасыдел, петух нэ успевала слюшат!

«Дурак ты… Вам, мужикам, не понять…» — пронеслось в мозгу у Джесс. Но вслух она не стала развивать эту мысль и экстраполировать её на Риду-алжирца. Наоборот, напустила на себя такой вид, чтоб бабушка из-под тележки ничего не заметила.

— Эх, шли бы вы оба отсюдова, гости дорогие, — миролюбиво пропела хозяйка тележки, пристраивая тем временем последнюю у «кровати Джесс», отирая плевок и садясь своей грязной задницей на мятые, когда-то накрахмаленные больничные простыни. — Это ведь МОЁ место тута: не вашенское, а нашенское. Идите-кась. Идите-идите отсель, куда бог послал, вам здесь делать нечего. Скоро и обед будут подавать, время уж подходит, так что вертайтесь откуда шли. Нечего вам тут околачиваться, дармоеды. По дороге и разберётесь. А я старая уж, устала, набегалась за день как собака, мне и отдохнуть не грех. А вы ступайте, помоги вам бог… да пошустрее…

И оглушительно чихнула, перекрестив рот:

— Ох, спаси-господи-спаси-господи-спаси...

— Будьте здоровы… — прошептала Джесс зачем-то.

— И вам того же. А ну!!! Я что сказала???!!! — рявкнула бабушка. — Вон!!!

Джесс сделала вид, что перепугалась и в следующие же секунды существенно намокла

Рида принуждённо рассмеялся, оголив белые клыки:

— Карочэ, ты как хочэшь, а я отсюда ущёл. Мнэ на клавиЩе играть нада, праграмма кампанавать, а нэ па психущкам ащиваться, старый рюсский дура слющат. КлавиЩ — мая лубовь! Еслы тэбе нада, пойдём митро, а ни хощешь, аставайся тут и мокни далще, я ущёл.

Джесс расплакалась:

— Рида, не бросай меня… — воскликнула она, протягивая к нему руки. — Пойдём отсюда. Пойдём… — она шмыгнула носом. — Хотя бы до метро, я согласна.

— Вон!!! — исступлённо хрипела бабушка, и на лбу у неё вздулась громадная кривая вена, похожая на ветвь карликового дерева. — Вон!!!

…Дверь палаты отворилась, обозначив где-то на уровне её третьей четверти улыбающуюся рожицу Михаила.

— Э, народ! Собрались?! А я только что из метро. Слышь, вы чё, эта старая курва сейчас прибьёт вас нахрен! Я её не первый год знаю. А ну, быстро за мной!

И пропал, хохоча.

Старая курва всплеснула рукой и крикнула:

— Алёшенька… то есть это… Мишенька… уведи их подобру-поздорову… — и вдруг перешла на какой-то заискивающий, даже чуть с оттенком старческо-женской сексуальности тон. — Веди-ка их отсель, веди-ка… А то уж обед скоро… А то ты ведь знаешь… Мне обед-то пропустить нельзя… Как же я пропущу-то… Без обеда-то…

Джесс подсохла.

«Не думала, что об обеде можно таким тоном… — удивилась она. — Впрочем, доживу ещё».

На улице грянул дождь. Капли весёлой влаги как-то уж очень замысловато забренчали по стеклу, оставляя на немытой серой поверхности кривые струи.

«Зря я орала сегодня. Целых два раза. И как не додумалась?! Идиотка!..» — в который уже раз жалела Джесс, косясь на Риду.

Тот молчал.

— Сейчас вы начнете кататься от смеха, и чем более весело и смешно вам будет, тем больше будет раздуваться ваша голова, а потом вы лопнете! — подумала Джесс, глядя на бабусю.

И опрометью выскочила из палаты.

— Мыша, эй, падажды! — выбежал вслед к ней Рида и направился за Михаилом. — Мы ещо с её кащелком нэ разабрались! Прощлый рас ана в митро на искалаторе ни давал никаму ни капейка…

«У самого-то кошелёк, небось, доверху набит… знаем мы вас…» — мстительно прищурилась Джесс.

— Там разберёмся, идите за мной быстрее! Оба! — раздался Мишин голос уже откуда-то из коридора. — Захочет — даст…

И, сотрясая сломанным бубном, который всучила ему девушка, исполнявшая русский танец в электричке метро, Михаил понёсся вниз по лестнице. За ним почти с той же скоростью понёсся Рида.

«…Бубен… бубен… где-то я его уже видела…» — мучительно соображала Джесс, припоминая события сегодняшнего дня.

Но долго думать было некогда: они уже бежали по территории больничного поля, наслаждаясь шелестом дождя и ощущением обтекающей тело воды.

Художник-псих за мольбертом погрозил им кулаком. Вдогонку.

— Отвали, парниша! — крикнула ему Джесс. — Ты вообще не из нашей сказки!

На выходе, по ту сторону забора их уже ждал Толстяк.

— Э, а мораль?!! — закричал он вслед пробегающим мимо Риде и Михаилу. — Мораль-то, дурьи головы! Забыли?!

— Какую ещё мораль? — выкрикнула Джесс, догоняя мужчин и потому не сбавляя скорости.

Толстяк ухмыльнулся, надел на себя красный колпак с кисточкой, поднял указательный палец вверх и громко сказал:

— НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОАПЛОДИРОВАТЬ!..

— Зачем ещё? — буркнула Джесс, стараясь не отставать от бегущих.

— ЧТОБЫ ПОТОМ ВСЕМ БЫЛО ОЧЕНЬ ХОРОШО И ВЕСЕЛО!!!!!!