Сирень и король бубен

      Аркадий блуждал по пустым комнатам знакомого когда-то, ныне заброшенного дома. В окно нетерпеливо стучалась ветка старого грушевого дерева, где-то тренькала гитара, громко чивикала птица... Все звало его в сад. Аркадий сам рад был покинуть это неуютное, заставленное причудливой мебелью, пыльное жилище. Если бы мог найти выход. Увы - он уже несколько раз прошел через одну и ту же комнату, в которой стояла огромная кровать, занавешенная тяжелым темным пологом. Аркадий знал, что в прежние времена из этой комнаты был выход на кухню, а оттуда - через крохотные сени на крыльцо. Теперь вместо кухни Аркадий попадал в самые разные помещения, большей частью незнакомые, оттуда  - снова в спальню с кроватью. Устав от бесплодных хождений, Аркадий захотел присесть на кровать и отдернул полог. За ним вместо кровати вдруг оказалась стена с узенькой дверцей. Аркадий распахнул ее и оказался в саду. Прямо перед его лицом закачалась нижняя, толстая ветка груши. На ней сидела маленькая птичка и, склонив набок головку,  внимательно смотрела на Аркадия. Взгляд ее показался ему знакомым. Ах, ну, конечно - кто же еще может так лукаво и сторожко косить темно-карим глазом, у кого еще могут быть такие каштановые локоны, свободно въющиеся по щекам, придавая  лицу совремнной девушки сходство с личиками киношных и книжных девиц прошлых столетий?
      Птичка с девичьей головкой весело кивнула Аркадию и мелкими шашками, подпрыгивая, стала подбираться к нему.
      - Лори! - потянулся к ней Аркадий, но не удержал равновесия на ветхом крыльце, начал падать, схватился за перила и проснулся.
      В спальне было светло от луны, заглядывавшей в широкую щель между гардинами. Бледно желтая полоса протянулась от окна прямо к голове Аркадия. Он слышал не раз, что в лунном свете спать нельзя, но сейчас придавать этому значение значило выбираться из постели и идти поправлять шторы. Аркадий повернулся спиной к окну, завернулся поплотнее в одеяло и попытался снова заснуть. Сон не шел. Аркадию стало казаться, что луч луны щекочет затылок. Он старался  закрыться от него одеялом, прятался под подушку, но только еще больше просыпался. От его нервного ворочанья зашевелилась жена. Луна ей не мешала, полоса света наискось пересекала кровать аккурат по подушке Аркадия, не задевая дальнего угла, в который обычно забивалась супруга. Аркадий затих. Но вскоре понял, что вставать придется. Сон пропал окончательно.
      Аркадий встал, поправил тяжелые гардины. Стало темно и покойно. Спать не хотелось. Аркадий натянул шорты и пошел на кухню. Вскипятил чайник, сделал два бутерброда, налил чаю, выключил свет и, раздвинув занавески, сел к окну. Луна беспрепятственно расположилась в кухне, раскидав прозрачно-желтую мозаику по полу и мебели. На улице был ветер, и в лунных пятнах шевелились тени от качавшихся деревьев.  Аркадий пил чай, смотрел на луну и вспоминал Лори. Он часто думал о ней, когда вот так светила луна и глухо шумели за окном тополя. А сегодня еще и сон такой приснился...

***
      Но впервые он увидел Лори вовсе не при луне, а ранним, но уже солнечным майским утром.
      Аркадий тогда засиделся на работе и вышел из института в седьмом часу утра. В глазах вспыхивали неясные картинки, в памяти мельтешили слова, складывались  в длинные, ученые, но совершенно бессмысленные фразы.  Было, словом, состояние угара, обычное, после полутора суток, почти без перерывов  проведенных за компьютером. Потому Аркадий не сразу осознал, что стоящая под кустом сирени девушка в светлой, романтичной блузке и потертых узких джинсах - реальный живой человек, а не очередной фантом утомленного и перевозбужденного кофе и сигаретами мозга. Впрочем, едва осознав реальность девушки, Аркадий вновь в этом засомневался. Заслыша его шаги, девушка, увлеченно разглядывавшая ветку сирени, вздрогнула и, обернувшись, чуть присела, как бы желая укрыться за ветвями. Но, когда Аркадий поравнялся с ней, вдруг рассмеялась, шагнула к нему и протянула руку. На ладони ее лежал крохотный сиреневый цветок.
         - Возьмите, - произнесла девушка вполголоса, чуть хрипловато, резко оборвав смех.
          Аркадий машинально взял цветок и вопросительно посмотрел на девушку. Она  молчала, глядя ему прямо в глаза, будто чего-то ждала. Аркадий смутился от ее взгляда, и тут же отчего-то  разозлился, и смутился еще больше. Незнакомка задавала какую-то загадку, которую непременно надо было решить. А Аркадий не любил и не умел разгадывать психологические загадки, тем паче, по чьему-либо требованию. "Может, она мне все-таки снится?" - со слабой надеждой подумал он. Но то то и оно, что все было наяву. Именно: в четверть седьмого утра перед солидным научным учреждением под сенью пышного сиреневого куста стояли двое незнакомых людей  и пялились друг на дружку самым идиотским образом. При этом один из них, здоровый и трезвый мужик, крутил в пальцах малюсенький цветок с пятью лепестками и решительно не знал, что с ним делать.
      - Это надо съесть, - нарушила молчание девушка. Теперь настал черед Аркадия испуганно вздрагивать. Она сказала это так, будто сообщила что-то очень важное, немедленно подлежащее исполнению. И выражение лица у нее при этом было такое значительное, что Аркадию стало по-настоящему жутко. Он поспешно сунул цветок в рот, дабы не спорить с  этой ранней пташкой. "Переучилась к сессии, верно, бедняжка," - мысленно пожалел он свихнувшуся девушку. Она опять рассмеялась, подвердив его худшие опасения, и опять, столь же резко оборвав смех, весело, с обыкновенной уже, чуть лукавой, чуть смущенной, улыбкой пояснила:
       - Вы не пугайтесь. Это я так загадала... Как увидела, что вы выходите, так схватила ветку - глядь, пятерочка... Ну, я ее сорвала, хотела сама съесть, а потом вдруг поняла, что она - ваша.
        - Моя? - Аркадий ничего не понял из ее слов, и хотел поскорее идти прочь, но между тем продолжал стоять, да еще и поддерживал явно бессмысленный разговор.
        - Ну да, ваша, - она удивилась его озадаченности. - Я искала, искала... А как вы появились - так она сама в руку упала. Конечно, ваша, чья же еще?
        Аркадий, наконец, опомнился и, пробормотав нечто вроде "а, понятно", кивнул  и быстро зашагал к дому. Он ждал  услышать за спиной ее смех - странный, и в то же время привлекательный, - сначала безудержная трель, которая вдруг резко, будто насильственно, обрывается и - три-четыре отдельных "ха, ха, ха", затихающих  до простого выдоха. Но она не рассмеялась, и не окликнула его, спокойно дала уйти... "Может, и не сумасшедшая вовсе, - подумал Аркадий. - Просто... с причудами. "Загадала"... Тоже мне..." Только пройдя полдороги, он обнаружил, что все это время думает о незнакомке, без тени непрязни, а - с самой добродушной улыбкой, на какую он был способен в то судьбоносное, как потом выяснилось, утро.

***

      Спустя несколько дней,  проходя в институте мимо распахнутой двери в соседнюю лабораторию, Аркадий услышал знакомый смех. Пораженный, остановился  на пороге, созерцая компанию за чайным столом. Большинство  были ему знакомы - кто в лицо, кто - вполне близко, даже приятельски. Некоторых молоденьких - студентов, наверное, узнать не мог, хотя, возможно, встречал. А прямо напротив него сидела давешняя незнакомка. Она держала обеими рукаи большую чашку с таким видом, будто пыталась спрятать за ней лицо. Но большие, карие глаза ее   не хотели прятаться и смотрели весело и как-то даже заговорщицки.
      - Привет, Аркаша, - голос старого однокашника, ныне научного сотрудника  и коллеги вывел его из оцепенения. - Чай будешь? Мы тут с ребятками как бы семинар продолжаем. Неофициальную часть, так сказать.
      - А, то-то у вас весело, - невпопад проговорил Аркадий, присаживаясь на пододвинутый стул.
      Незнакомка тем временем оставила чашку и, прижимая  к груди электрический чайник, проворно пробиралась к выходу.
      - Пустой, - смущенно пояснила она. - Но он быстро вскипит.
      Все согласно закивали. Кроме одного симпатичного молодого человека, поспешно преградившего ей дорогу:
      - Лариса Иннокентьевна, позвольте мне, - он протянул руку  к чайнику.
      - Не позволю, - она отвела руку с чайником за спину.
      - Но вы же - единственная здесь дама, - настаивал парень. Лицо его быстро заливалось краской.
       - Вот именно потому, что я - дама, мне это проще, удобнее и быстрее, - отрезала Лариса Инокентьевна, указывая в коридор, на узкую дверь прямо напротив кабинета. На ней был нарисован синий человечек с ножками наполовину покрытыми равнобедренным треугольником, обозначавшим юбку.
        Присутствующие засмеялись.  Лариса Иннокентьевна обошла вконец смущенного парня и скрылась за дверью уборной. Расстроенному кавалеру не оставалось ничего другого, кроме как вернуться восвояси на место. Аркадий тоже улыбался, сообразив, что мужской туалет   находится в противоположном конце длинного коридора.
       За чаепитием они познакомились. Аркадий вспомнил, что и прежде не раз видел эту девушку, аспирантку своего приятеля. Но внимания на нее обращал не больше, чем на других снующих по институту студентов, аспирантов и проч. молодежь.
      Ларисой Иннокентьевной ее называли редко. Обычно к ней обращались просто по имени, сокращая его до "Лара, Ларочка". А самые близкие друзья и родные звали ее Лори.
      И внешне она не особо выделялась среди сверстниц. Разве, чуть более выраженным пристрастием к прическам и блузкам в романтическом стиле девятнадцатого века: пышные рукава, кружевные воротнички, оборки, локоны. Если к этому добавлялась юбка, то непременно широкая и почти до полу, в том же "тургеневском" стиле. Но это было нечасто - работать и гулять Лори предпочитала в обыкновенных джинсах.
        Гуляли они с Аркадием теперь много. А виделись, можно сказать, постоянно. При всем своем "воздушном" виде и причудах (которых на самом деле оказалось немало), Лори не уступала увлеченностью работой своим коллегам-мужчинам и почти все дни (и многие ночи) проводила в институте.
        Когда Аркадий видел ее в читальном зале, за компьютером или выступающей у доски, он вспоминал их первую встречу под сиренью (и другие встречи, прогулки, разговоры)  и не уставал поражаться тому, что та восторженная, порой до экзальтации, полная загадок, недоговоренностей и самых причудливых мыслей и фантазий, девушка, и эта молодая женщина, с прикушенной губой и прищуренными, утомленными, но смотрящими вполне трезво и пристально, глазами, олицетворение целеустремленности и спокойной силы - один и тот же человек. Девушка по имени Лори.  Его, Аркадия, девушка. Без которой он не мыслит уже свою жизнь, ни настоящую, ни будущую. Его любимая. Которая станет его женой. Аркадий был в этом уверен. Лори он пока  не говорил об этих своих мыслях. Даже о любви еще не говорил. Боялся спугнуть ее поспешностью. Ведь со дня их знакомства прошло меньше месяца. А Аркадию казалось, что он знал Лори всегда. И, самое странное, что она - его всегда знала. Причем много лучше, нежели он сам себя знал и понимал.
       

***

      Возможно, именно из-за ясности и твердости своих намерений, Аркадий легко сошелся с семьей Лори, и почти сразу стал чувствовать себя там своим. Отец Лори преподавал физику в университете, мама - музыку в училище. Был еще старший брат, но его Аркадий тогда не видел, хотя слышал о нем очень много. Брат Лори был биологом и работал где-то далеко, в Восточной Сибири, редко навещая семью, которую очень любил, судя по частым и интересным письмам, на публичном чтении которых Аркадию теперь полагалось присутствовать, как равноправному члену семьи.
       Был в разгаре дачный сезон. И к концу июня, когда работы в институте стало поменьше, Аркадий и Лори стали регулярно выезжать с ее семьей на дачу.
       Дача была небольшая, но уютная. Огорода почти не было. На участке стоял симпатичный двухкомнатный домик, прочее пространство занимал настоящий сад, центром которого была старая, толстая и развесистая груша. Плодов на ней почти не рождалось, но спилить ее никому не приходило в голову. Груша была душой сада, любимым деревом его владельцев.
       Под этой грушей стоял столик и скамейки, с другой стороны было специально расчищенное место для раскладушки или легкого деревянного топчанчика - загорать или даже спать в душные летние ночи. А в ветвях ее любила сидеть сама Лори. Там у нее было облюбовано целое гнездо, образованное двумя особо толстыми и удобными ветками. Лори могла проводить на дереве часы - читала книжки, думала или пела, подыгрывая себе  на гитаре.
       Репертуар у нее был разнообразный. От сентиментальных "женских" романсов до ностальгических "колымских" и даже "жиганских" песен. Слыша как задорно распевает Лори своим высоким, чуть рвущимся голоском "Ох ты, чубчик, чубчик, кучерявый, а ты не вейся на ветру-у!", - мама ее вздыхала и смущенно объясняла Аркадию, что это все от брата, мол, увлекся в студенчестве и девчонку с толку сбил. Аркадий только смеялся, с удовольствием слушая повествования о воришке, "родом из еврейского квартала", эмигрансткие страдания по "снегу неба России" и страстные просьбы не будить кого-то на заре, мол - "на заре она сладко так спит!". Последнее вполне можно было отнести к самой Лори, которая с детства привыкла спать именно на заре, а ночью была сама активность. В этом они с Аркадием были похожи.
      Но были у Лори и иные песни. Вернее, одна.
      Впервые Аркадий услышал ее, когда Лори раскладывала пасьянс. Они сидели вдвоем на крыльце  домика. Родители задержались в гостях у соседей, и Аркадий с Лори поджидали их, накрыв стол к ужину. Чтобы скоротать время, Лори взялась за карты. Она не любила играть, а когда Аркадий как-то в шутку предположил, что она, верно, неплохо умеет гадать, Лори вдруг испугалась и даже  рассердилась, впрочем, всего на минутку, по своему обычаю. А пасьянсы она раскладывала с удовольствием и знала их великое множество.
      Аркадий смотрел на мелькание ее тонких рук, перекидывающих туда-сюда карты, и думал о  своем. Лори что-то мурлыкала себе под нос, слов было неслышно, но вдруг Аркадий стал их различать и прислушался, отвлекшись от своих мыслей.
       - Грустный бубновый король, - пела Лори, будто забыв о присутствии другого человека.

Ждет там свою таратайку...
Но это были мы,
Только лишь мы.
               
           Лори умолкла. Аркадий ждал продолжения песенки, чем-то заинтересовавшей его. Но Лори молчала. Она уже не раскладывала карты, озабоченно созерцала их пестрый ковер. На лице ее мелькнула досада. Она резким движением смешала карты, собрала их в колоду и стала тасовать.
       - Не сходится? - сочувственно спросил Аркадий.
       Она кивнула и, постучав ребром колоды по ступеньке, выравнивая края,прнялась снова раскладывать. Вскоре она замурлыкала, и - опять:
        - Грустный бубновый король...
        Аркадий, затаив дыхание, дождался конца куплета (или припева?) и приготовился услышать, что же дальше, но песня опять прервалась и продолжилась прежним неясным мурлыканьем на ту же мелодию. Когда куплет про бубнового короля прозвучал в третий раз, Аркадий не выдержал:
       - Что за король?
       Лори подняла голову.
        - Король? - переспросила она. - Обыкновенный... Бубновый.
        - А при чем тут мы?
        - Мы? - взгляд ее вдруг подернулся дымкой. Аркадию стало не по себе: ему показалось, что она не видит его. Верней, видит не его, а что-то совсем иное, не здесь и не сейчас... Его вновь прошило то самое жуткое чувство, как тогда, под сиренью, когда он подумал, что имеет дело с сумасшедшей. Больше с тех пор он такого не испытывал, и вот теперь... А Лори, словно разглядев что-то позади него, через него,  что-то страшное или тревожное, взглянула ему прямо в глаза и заговорила испуганно и страстно, будто стремясь поведать что-то очень-очень важное и решающее как минимум чью-то жизнь или смерть. - Мы... Да, мы! Понимаешь? Он - ждет, он думает, надеется, а это - всего лишь мы, мы - и все!
       Этот волнительный монолог оборвался также резко, как и начался. Она еще пару секунд смотрела на него с ужасом и страданием за кого-то неведомого (того бубнового короля? Или - них? Кого?), потом вдруг рассмеялась, вскочила, разметав карты подолом юбки (на даче она в отсутствие тяжелых "земляных" работ одевалась в полном соответсвии своим "тургеневским" вкусам) и, хитро глянув на него из-под упавших на лицо локонов, метнулась к груше и спряталась за ней. Аркадий, повинуясь внезапному порыву, тоже сорвался с места и устремился следом. Обогнув ствол, он оказался почти вплотную к Лори, их разделяла толстая ветка, за которую девушка держалась, как за последний оплот, недоверчиво и смущенно глядя на Аркадия, готовая в любую секунду не то убежать, не то кинуться ему на шею.
       - Лори, - проговорил Аркадий, и тоже взялся за ветку. Он собирался что-то спросить, узнать, понять, но сказал совсем другое. - Лори, я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
       Глаза ее и без того большие, стали еще больше. Она опустила руки и, отведя взгляд, почему-то виновато спросила:
       - А ты не обидишься, если я скажу "да"?
       Аркадию стало смешно и очень легко. Он нырнул под ветку и подошел к девушке вплотную.
       - Почему же я должен обидеться, странная ты, - ласково проговорил он, осторожно проведя ладонью по ее растрепавшимся волосам. Она сделала движение, будто хотела отшатнуться от его ласки, но сдержала себя. Проговорила шепотом, глядя в сторону:
       - Странная... Я такая... странная. Ты со мной намучаешься.
       - А без тебя меня просто не будет, - убежденно сказал он.
       - Не говори так! - она испуганно схватила его за руку и тут же отпустила, будто обжегшись. - Я не вынесу такой... Такой ответственности.
       - Аркадий! Лори! - донесся со стороны дома голос ее мамы. - Где вы? Идемте ужинать.
        - Здесь, мы здесь, - звонко крикнула Лори и, со смехом кинув в лицо Аркадию сорванный листок, побежала к родителям. Аркадий, сдерживая счастливую улыбку, пошел за ней.
        "Намучаюсь, - думал он.  - Еще как намучаюсь... Уже измучился". Ведь за полтора месяца знакомства с Лори они не только ни разу не поцеловались, но даже руки ее он касался считанное число раз. А в свои тридцать с лишком (из которых последние пятнадцать жил совершенно самостоятельно вдали от бдительных глаз папы и мамы) он никак не мог назвать себя неопытным и, тем более, целомудренным в отношении с женщинами. Но с Лори было все совсем-совсем иначе.

***

      Второй раз песню про короля он услышал в совсем другой обстановке. В тот день, вернее, ночь, у него не было особой надобности засиживаться на работе. Но узнав, что Лори настроена решительно по отношению к грядущей ночи и своей задаче, он тоже остался в институте.
      Бродя в интернете и читая новости, он услышал за стеной звуки гитары -  Лори решила сделать перерыв. Аркадий пошел к ней и остановился на полпути от того самого, знакомого уже иррационального страха: Лори напевала все тот же куплет о бубновом короле, поджидавшем какую-то таратайку... И, как прежде, продолжения не последовало. Аркадий вошел в комнату. Лори сидела в обнимку с гитарой, задумчиво уставившись в экран компьютера. Помолчав, она вновь запела все тот же куплет, внушавший Аркадию непонятный мистический ужас, будто он присутствовал при колдовстве или вызывании духов.
      Допев куплет, Лори вздохнула, отложила гитару и повернулась к Аркадию. Жуть все не оставляла его, хотя сейчас взгляд Лори был вполне осмысленный.
      - Чай будешь? - спросила она.
      - Чай? - не сразу сообразил Аркадий. - А, да, чай буду. Затем и пришел.
      Лори протянула ему пустой чайник.
      -  Наберешь воды?
      Аркадий покорно, но не очень охотно взял чайник. Лори, догадавшись о ходе его мыслей, устало улыбнулась:
       - Да здесь набери, все равно никого нет. Это я одна на весь институт дура, сижу тут...
       Совет был резонный. Вернувшись, Аркадий снова застал ее за пением. Того же самого куплета. Похолодев, он включил чайник и присел за стол.
      - Лори, а что дальше? - решился спросить он, когда она закончила пение.
      - Дальше? - переспросила она и нахмурилась. - А фиг его знает, что там дальше.
      Аркадий изумленно поднял брови, а Лори  сердито продолжала:
      - Знать бы... Вот, сижу полночи, а эта зараза... Кто б мне сказал, как там - дальше? - она махнула головой в сторону компьютера, и Аркадий догадался, что она имеет в виду свою задачу, с которой уже несколько дней были проблемы.
      - Да я про песню, - нерешительно попытался он свести разговор в нужное русло.
       - Песня? Какая песня?
       - Да про короля. Ты сейчас напевала.
       - А, - она еще раз глянула на компьютер, погрозила ему кулачком и встала, чуть потянувшсь, стала доставать из шкафа чашки и нехитрую снедь к чаепитию. - Про короля это у Аллы Пугачевой. Под гитару ее не спеть.
        Аркадий понял, что и на этот раз ответа не дождется и прекратил дальнейшие расспросы.
        Так продолжалось и дальше. Песенку эту Лори напевала в моменты особо сильной задумчивости, и всякий раз ее бессмысленные слова и непонятная мелодия вызывали у Аркадия неприятное леденящее ощущение. Ему казалось, что стоит ему узнать хоть что-то про эту дурацкую песенку, и наваждение рассеется. Но Лори виртуозно уходила от всяких расспросов, порой заставляя Аркадия по-настоящему пугаться за ее умственное и душевное здоровье, порой - будто намеренно не хотела ничего объяснять.
         И лишь однажды она соизволила удовлетворить его любопытство и озабоченность этой песенкой. Произошло это в ночь после свадьбы. Их первую брачную ночь. После первого поцелуя, состоявшегося в ЗАГСЕ.

***

      Свадьбу сыграли в конце августа. Вышла она неожиданно большой и шумной. Гостей было много с обеих сторон -  институтские друзья, друзья родителей, родственники Лори, студенты ее мамы, устроившие целый концерт (они прихватили свои скрипки  и виолончели). Из родных Аркадия собиралась приехать мама, но за два дня до поездки ей пришлось срочно прервать отпуск, и Аркадий обещал родителям в первые же месяцы своей семейной (наконец-то!) жизни приехать в отпуск и показать родным долгожданную невестку и, разумеется, себя самого, а то тоже долгонько не был дома, года три эдак - все в работе.
      Гуляли сперва у Лори, потом пошли в ресторан, потом всей компанией бродили по городку, распевая песни и вызывая недвусмысленный интерес у милиционеров. Главным гостем для молодых был брат Лори, приехавший специально на такое грандиозное мероприятие. Аркадий познакомился с ним, и, вроде, оба остались довольны друг другом, хотя и было у Аркадия поначалу некоторое негативное чувство к этому человеку, сродни ревности. Уж очень сильно привязана была к нему Лори, и слишком много (на взгляд Аркадия) придавала значения мнениям и суждениям брата. Правда, судя по  письмам и разговору, человек этот был довольно умен и широко образован, так что, может, Лори и не очень ошибалась насчет того, что брат "знает все на свете и знает - правильно!"
       За время гулянья толпа постепенно редела и в конце концов осталось всего несколько человек - самые близкие родственники и друзья да сами молодожены. Тогда взяли два такси и поехали на дачу. Там еще немного посидели вместе с таксистами, допили шампанское, съели половину очередного торта и, в последний раз поздравив молодых,  все остальные уехали домой, с тем, чтобы вернуться за ними утром и продолжать банкет, имея в своих рядах еще одну, уже совсем настоящую семейную пару.
        Оставшись одни, Аркадий  и Лори постояли в саду, любуясь полной луной и наслаждаясь тишиной дачного поселка  и своим уединением после шумного гулянья. Потом, взявшись за руки, вошли в дом и сели у раскрытого окна. Лори смотрела в окно, будто не в силах оторваться от красоты лунной ночи. Аркадий же любовался ею. Как она была красива сейчас - в белом воздушном платье, в фате, легко покрывающей ее изысканную в этот день прическу. Аркадий сегодня впервые целовал ее, обнимал, даже носил на руках... От одного этого он уже был почти пьян, а ведь еще предстояло... И именно сегодня, когда она столь прекрасна и кажется особенно недоступной в этой девственной белизне и хрупкости, как нежный цветок, который вянет от одного прикосновения...
       Лори чуть слышно вздохнула и повернулась к нему. Он привстал, думая, что настала решительная минута, но она вдруг испуганно ахнула:
       - Ой, там же моя гитара осталась! На скамейке!
       - Ну и что?
       - Принеси пожалуйста! - она умоляюще сложила руки перед грудью. - А то вдруг ночью дождь пойдет...
        Аркадий не видел сейчас выражения ее лица, скрытого тенью, но в голосе слышались лукавые нотки, она явно что-то задумала. От отогнал мимолетную досаду, и вышел в сад. Гитара в самом деле была там, где ее оставили - на скамейке под грушей. Аркадий взял ее и пошел к дому, как услышал откуда-то со стороны смех Лори.
         - Эй! - позвала она.
        Аркадий повернулся на голос и увидел на стене белое пятно: Лори сидела на подоконнике, и озорно болтала ногами, свесив их на улицу. Арадий, невольно заражаясь ее ребячеством, скрылся в тени дома и стал подкрадываться, думая подобраться незаметно и схватить ее.
        - Где ты? - потеряв его из виду, она чуть испугалась, но, заслышав движение, опять засмеялась и, спрыгнув с окна, побежала к груше. Крона дерева закачалась. Лори карабкалась в свое "гнездо".
       - Платье порвешь, сумасшедшая, - весело крикнул он, подбегая.
       - А ну его, потом зашью, - смеясь ответила она и протянула руку. - Давай гитару. Спою напоследок. Пока в девушках.
       Аркадий поднял гитару. Лори потянула ее к себе. Загудели, потревоженные ветвями струны. Потом зазвучало незнакомое вступление.
       - Я эту песню еще тебе не пела, - сказала Лори. - А теперь буду часто петь. Я ее только ночью пою.
       Она помолчала, перебирая струны, потом запела необычно низким и чистым голосом, непохожим на ее обычное полудетское хрипловатое сопрано:

Не довольно ли нам пререкаться,
Не пора ли предаться любви -
Чем старее наивность романса,
Тем живее его соловьи.
       

      Аркадий молча слушал ее пение и думал, что совершенно не знает эту девушку. А, казалось бы, столько времени вместе и она давным-давно, с самого начала стала родной... Но вот - опять новая, неизвестная  ее черта, а сколько еще предстоит их открыть, узнать? От этих мыслей, от неясных желаний и вполне определенных предвкушений, от лунного света,  заливающего сад, полный осенних уже, терпких запахов и шорохов опадающей листвы, от пения Лори, ее неизвестно откуда взявшегося грудного завораживающего голоса кружилась голова, реальность путалась с мечтой, в памяти возникали картины не то прошлого, не то вовсе небывшего, и казалось, что вот-вот произойдет что-то чудесное, небывалое, как в детстве  он просыпался в канун нового года или дня рождения и медлил открывать глаза, чтобы продлить это пьянящее ожидание непременной и близкой радости...
          
Отражен иль исторгнут роялем,
Свет луны  - это тайна для глаз.
Но поющий всегда отворяет
То, что было сокрыто для нас,* -

пела Лори, и Аркадию казалось, что от ее пения, от ее голоса, проникнутого лунным светом и в самом деле что-то сейчас открывается, прежде неведомое, тайное...
      Песня кончилась. Но Лори не спешила покидать свое убежище, и Аркадий не торопил ее. Он чего-то ждал. И дождался. Знакомый перебор и мотив, от которого побежали мурашки по спине:
      
Грустный бубновый король
Ждет там свою таратайку.
А это были мы,
Только лишь мы.


      - Что это за песня, Лори? - спросил Аркадий, замирая. Он не мог не спросить. И в то же время знал, что если сейчас она по обыкновению уйдет от ответа, то все очарование этой минуты и всей ночи нарушится. Непоправимо. Но этого не случилось. С радостным изумлением, не веря себе, он услышал задумчивое:
       - Не знаю... Я как-то раскладывала пасьянс, долго, один и тот же. И вдруг поймала себя на том, что пою эту песенку. Один куплет. Повторяю раз за разом. И мне вдруг отчего-то стало страшно, жутко даже. Я так хотела забыть эту дурацкую песню. Но она возвращалась каждый раз, когда я бралась за карты. Я их забрасывала, на месяцы и больше. Но песенка стала приходить в другое время - когда я над чем-то задумываюсь или просто... Не знаю, откуда она взялась. Наверное, я сама ее придумала. Но она мне отчего-то не нравится. Очень не нравится. И тебе тоже, - неожиданно закончила она.
      - А почему ты каждый раз уходила от ответа, когда я спрашивал?
      - Мне не хотелось говорить о ней. Казалось, будто стоит ее спеть сознательно, или заговорить о ней, как она станет реальной, понимаешь? А так...
      - Как это - реальной?
      - Ну... про нас с тобой. Будто мы - только лишь. А ведь это совсем неинтересно, быть "только лишь", правда?
      - Правда, - согласился Аркадий, который ничего не понял. Но в словах ее был какой-то смысл, пугающий, но уже совсем не тот жуткий, парализующий страх, как прежде. Тот ушел насовсем. Аркадий знал это. Ему захотелось дышать глубоко-глубоко, чтобы надолго запастись этим ясным осенним воздухом, перемешанным с лунным светом. Пусть свет, даже лунный, вдохнуть нельзя, Аркадий сейчас про это забыл.
      Опять нестройно загудели струны, упало несколько жухлых листков - Лори спускала ему гитару.
      - Держи, я сейчас слезу.
      - Давай я тебя тоже буду держать, - предложил он.
      - Не, я сама. Так мне проще.
      Аркадий послушался, дождался Лори и они пошли в дом. Теперь - он это знал совершенно точно - надолго.
      В комнате он взял Лори за обе руки. Она подалась назад.
      - Лори, - тихо сказал Аркадий. - Мы с тобой сегодня муж и жена. Ты знаешь, что нам сейчас полагается делать?
      Лори еле слышно вздохнула.
      - Знаю, - прошептала она. И сама сделал первый шаг в сторону комнатки, где накануне была устроена для них спальня. - Пойдем.

***

      И все получилось именно так, как он хотел, то есть, как нельзя лучше. Не открывая глаз, Аркадий откинулся на подушку, чувствуя себя на недосягаемой доселе вершине блаженства. Он и не думал, что привычные в общем-то ощущения может настолько обогатить и усугубить сознание того, что рядом - Лори, а не кто-нибудь другой.
      Но спустя несколько минут, его безмятежное счастье вдруг омрачила слабая пока еще, но ощутимая тревога. Он придвинулся к неподвижно лежащей Лори и обнял ее. Она робко шевельнулась в ответ.
     - Ты как? - прошептал он, целуя ее в волосы.
     - Хорошо, - отозвалась она.
     Ее напряженный тон развеял остатки благодушия Аркадия. Он резко приподнялся на локте. Лори испуганно взглянула на него.
      - Ты что? - спросила она.
      - Ничего. Я ничего. А ты?
      - И я ничего, - она пожала плечами и неловко обняла его. Хихикнула: - Вот, даже обнять тебя не умею... Но ничего, научусь.
      Аркадий продолжал всматриваться в нее. Он наверняка знал, что что-то не так. Но что?
      Заметив его взгляд, Лори посерьезнела.
      - Почему ты на меня так смотришь?
      - Пытаюсь понять.
      - Что?
      - Что-то не так? Скажи честно.
      Лори вздохнула.
      - Да нет, все так... наверное.
      - Что значит "наверное"? - Аркадий чувствовал себя виноватым, и в то же время начинал злиться, отчего чувство вины усугублялось. Он мысленно выругался...
      - Да все нормально, - Лори тоже приподнялась  и принялась гладить его по голове и лицу, даже поцеловала в щеку, почти уже уверенно. -  Что ты?
       "Меня же и успокаивает", - со злостью и раскаянием (в чем?) подумал Аркадий и едва не застонал - показалось, что все рушится и катится в тартарары. Но почему, почему?!!
       Он стиснул зубы и лег. Лори прижалась к его плечу. Рука ее гладила его по груди, теребила негустые волоски.
        - Я, наверное, слишком много ждала от этого, - проговорила она. - Ты ни в чем не виноват. Это я - дура... Книжек начиталась глупых.
         Аркадий молча обнял ее. "Это были мы, только лишь мы" - прозвучало в его голове. Нос вдруг заложило, а из-под зажмуренных век выкатились по капле и поползли по щекам. "Вот это да, - как-то отстраненно подумал Аркадий. - Плачу... Но - отчего? Ничего ведь не случилось. Почему ж вдруг стало так хреново?"
        - Прости меня, - срывающимся шепотом проговорил он.
      - Ну что ты, - отозвалась Лори. - Все нормально. Я тебя люблю.
      - Я тебя тоже люблю.
        Они помолчали. Тревога уступала место сонной апатии, усталость брала свое.
       - Давай спать, - предложил Аркадий, снимая с себя руку Лори и целуя ее в ладонь.
       - Давай, - легко согласилась она и, зевнув, отвернулась к стенке, прижавшись спиной к боку Аркадия.
        Аркадию был почти уверен, что она будет плакать. Он прислушивался, борясь со сном. Но спустя пару минут дыхание Лори стало ровным и глубоким - она спала. Тогда он тоже, наконец, разрешил себе заснуть.

***

      Аркадий зевнул в третий раз и только тогда понял, что снова хочет спать.  Он поднялся, не включая свет, собрал со стола крошки, сполоснул стакан и пошел в спальню. По пути заглянул в детскую. Там было темно  и тихо. Сын, как всегда, намотал одеяло на голову и зябко поджимал к животу голые ноги. Дочка была укрыта нормально, зато подушка валялась на полу, и на ней спала кошка. Аркадий тихонько навел порядок. Постоял, глядя на дочку.  Тонкие волосенки, заплетеные в косички, развились и сейчас обрамляли ее нежное личико волнистыми локонами, делая ее похожей на ту, которую он любил и вспоминал сейчас...
      Забравшись под одеяло, Аркадий придвинулся к жене и, приподнявшись на локте, вгляделся в ее тонкий профиль. Крашеные в медно-красный цвет волосы сейчас казались совсем черными. Четкая линия короткой стрижки аккуратно огибала ухо. Аркадий попытался мысленно удлинить и завить эти волоски, но не смог. И понял, что мешало: жесткая, почти мужская складка у плотно стиснутых тонких губ никак не вязалсь с теми романтичными "тургеневскими" локонами, которыми он так любовался, глядя на Лори... Неужели ее больше нет? Аркадий не мог и не хотел в это поверить.
      Он осторожно обнял жену и, касаясь губами ее уха, неслышно прошептал:
      - Лори, ты помнишь песенку про бубнового короля?
     Губы супруги дрогнули, лицо  мимолетно исказила такая знакомая Аркадию гримаса непонятной, тщательно, но с трудом скрываемой муки. Она не услышала его слов. Но, не просыпаясь, почувствовала его движение и истолковала по-своему. Она завозилась, простонала что-то и попыталась отодвинуться, почти вплотную прижимаясь к стене.
      Аркадий вздохнул, отодвинулся сам, отвернулся и, стремясь отогнать накатившую привычную тоску, стал обдумывать завтрашнюю лекцию. С этими мыслями он уснул. Ему опять приснилась старая груша в их саду. Только теперь был солнечный день, на ветвях ее качались его сын и  другие незнакомые ребята, а на самой вершине сидела дочка в обнимку со своей любимицей кошкой и весело требовала, чтобы он зачем-то принес ей ветку сирени. А он смотрел на нее, кареглазую,  пухлощекую, с каштановыми локонами вокруг лица, и хохотал, хохотал неудержимо, над собой, над всеми своими страхами и сомнениями, над дурацким бубновым королем, невесть почему грустным, и ему казалось, что нет ничего веселее быть "только лишь" и ничем больше.
       "Это - мы, только лишь мы", - горланили все вокруг, и он горланил и смеялся вместе со всеми, купаясь  в давно забытом ощущении ожидания неведомой, огромной но непременной и скорой радости...

______________________________
* Песня из к/ф "Жестокий романс". Слова Б.Ахмадулиной.

Белгород, 2 ноября 2002 г.