Поэзия обыденности

О болезни…

Когда я отвела взгляд от тебя, ты был уже болен. Да, болен. Бесконечно, навсегда, восхитительно неизлечимо. Так порой, бывает, смотришь на бескрайнюю белую пустыню и не знаешь, зачем, когда и почему. Так порой тебя преследует череда гулких сухих гудков в телефонной трубке, от которой не скрыться.
И эта твоя привычка закуривать на эскалаторе и держать руки в карманах, и слушать этот непонятный чахоточный хаос, твои бледные щеки и худые, хрупкие плечи.
Ты болен, так же, как и я. Больна этой призрачной холерой, от которой не убежать, этим снежным пленом, твоими холодными объятьями.

О времени…

От старого времени осталось совсем мало, и мы доживаем свои года, накрывшись тонкой парусиной. Каждый из нас предпочтет грубое одиночество какому-либо союзу. Мы закрываем глаза на то, что исчезли иллюзии, питавшие нашу жизнь, и земля уходит из-под ног.

О городе…

Я смыта с лобового стекла этого города. Здесь безнадежны все мои исканья и надежды. Я нахожусь в плотном окружении собственных призрачных иллюзий. Любое мое решение оборачивается обманом, и, всматриваясь в чьи-то голубые глаза, рискуешь забыть, кто ты есть…

О днях…

Растерянные, мы перечитываем некрологи прошедшим дням. Мы находим их в бесплатных газетах, случайно оказавшихся в почтовом  ящике, вырезаем из рекламных брошюр, взятых в соседнем магазине, обнаруживаем в оберточной бумаге замороженной курицы, купленной на рынке. И когда их становится слишком много, мы сжигаем их в кострах нашей памяти. Так из жизни исчезают такие хрупкие свидетельства ее былой наполненности, и остается лишь сухой пепел ежедневных забот и мимолетных впечатлений.

О дожде…

Второй день льет бессмысленный дождь и все письма и бандероли, которые я получаю, хранят следы желтой реки. Буквы расплываются, сливаются в синие разводы, и становится невозможно прочесть самые главные слова. Уже второй день кто-то зовет меня к себе. Но я не могу разобрать адрес – «планета Земля» – и больше ничего. Я собираю чемоданы и жду очередного письма, но и на следующий день адрес оказывается размыт. Дождь продолжается уже неделю, и я открываю окно, чтобы видеть, как люди пытаются передвигаться по улицам
вплавь. Почтальон кидает мне пачку писем через окно. А меня все еще кто-то ждет по тому же адресу. Но чемоданы промокли, улицы затоплены, и весь дом пропах плесенью. Всю ночь я наблюдаю замыкания световых реклам, и как густое виноградное небо опускается все ниже и ниже… Утренняя пресса мне сообщает, что планета Земля затоплена.

О завтрашнем дне…

И опустилась скребущая тихая ночь и вновь покрыла пушистым теплым   пологом чьи-то нескончаемые мечтания и вопреки чему-то надежды. И я знаю, что где-то там далеко на шелковистых волнах дремлет корабль под названием завтрашний день. Он свернул свои соленые от морских брызг паруса как складывает крылья птица, готовясь ко сну. И незнакомый мне и оттого еще более загадочный капитан этого призрачного хрупкого корабля ложится отдохнуть перед завтрашним плаванием. Его кожа, обветренная тысячью ветрами, и добрые, все знающие глаза, притягивают к себе. И я тянусь, чтобы прикоснуться к его загорелым загрубевшим рукам, надеясь получить, таким образом, благословение на всю оставшуюся жизнь.

О зиме…


 Рябиновый сок стекает с голых ветвей и застывает на земле кровавыми скользкими лужицами. Люди, обмотанные праздничными лентами, маршируют по улицам. ""Ну, уж это слишком"", - думают некоторые и прикладывают холодные пятаки к их разгоряченным лбам. Металл плавится и обжигает лицо,
одежду и руки. Зима без конца и без начала. Люди, обмотанные праздничными лентами, бесконечно празднуют бесконечный праздник.

О мальчиках…

И ты тянешься к той блондиночке с большими глазами, к той хорошенькой хитрой кошечке с длинными коготками. Заботы, все вы хотите заботы. Наши сильные и смелые, мужественные мальчики хотят одного и того же – чтобы о них позаботились. Они хотят прикоснуться к полной груди материнского молока. Они хотят увидеть длинные коготки, скользящие к низу их живота.

О Москве…

Жизнь экспресс, размороженная из полуфабрикатов и поджаренная в густом горячем соусе. Очень быстро, слишком быстро употребляемая, чтобы можно было почувствовать всю ее прелесть. За окном мелькают сотни капотов, а здесь постоянно хлопает дверь. Люди, в свободное время обсуждающие работу, в рабочее – тоже работу. Люди, которым сняться удачно осуществленные сделки и собственный стремительный взлет по карьерной лестнице, не ходят – летают. Им некогда думать, они делают. Люди дела, абсолютно рациональные и трезво мыслящие. Некогда творить, невозможно фантазировать, задумаешься, – и тебя собьет машина либо толкнет прохожий. «Остановить мгновенье» – выше чьих-то сил.

О мужчинах…

Мужчины любят белые шарфы. Они надевают их на свои мускулистые шеи и вышагивают так, как будто им НИЧЕГО
                НИЧЕГО         не угрожает.
                НИЧЕГО
   
О нас…

В своем стремлении быть бессмертными (или казаться таковыми) мы меняем квартиры и друзей со скоростью погодных изменений. Мы возвращаемся из пустых и чуждых нам мест в 6 утра и пытаемся стереть из памяти все, что было до этого. До дома нас подвозят улыбчивые таксисты и втайне завидуют нашей молодости. Так каждый день мы проживаем тысячи жизней. Но ничего не меняется, и мы теряем телефон вчерашнего знакомого и начинаем все заново. А что нам еще нужно? У некоторых из нас есть работа, у кого-то квартира. Дома нас ждут умные и преданные таксы и горячий душ. А что нам еще нужно? Мы все такие разные и такие одинаковые. Мы так по-разному ищем и так одинаково не находим, что начинает казаться того, что мы ищем, вообще не существует. Но что же нам еще нужно? Огни излюбленного кафе и еле уловимый аромат кофе мы не променяем ни на что. Мы прожигаем в нем время и деньги, и, в конце концов, жизнь. Так что же нам еще нужно?

О нас – 2…

Благополучные девочки, выросшие на румяно-сочных крымских яблоках, приятно посмуглевшие от нежного южного солнца, чистые лица которых, не обременены излишними терзаниями, точно не поймут того, что я напишу. Веселые кокетки, заманивающие мужчин загадочными жаркими взглядами, чувствующие себя более чем устойчиво на тончайших стрелоподобных шпильках, удивленно хмыкнут, попадись им на глаза хоть строчка. Но мы, выросшие на субботних телепрограммах и толстых журналах, хранящих частички нашей мечты, на кассетах с английскими мелодрамами и американскими историями про роковых красоток, на часовых разговорах о смысле жизни, мы, перемерившие тысячи чужих платьев, знаем, чего это стоит. Мы, пережившие разнообразные  утренние и вечерние, весенние, зимние и осенние депрессии (включая ностальгические воспоминания о летних романах) знаем, что даже самый теплый махровый халат не сможет согреть наши промокшие души и унять ветер, гуляющий в наших сердцах. Несмотря на это, мы аккуратно храним мельчайшие доказательства того, что все будет хорошо. Для подтверждения нашей правоты мы используем все достижения мировой культуры, все, что было и будет написано, спето, сказано и сыграно. И доверчиво смотрим друг другу в глаза. Сколько бы ни разбивалась хрупкая мозаика нашей надежды, мы готовы бесконечно подбирать и склеивать ее драгоценные частички. Поэтому я точно знаю, что все будет хорошо.



О ночи…

Я закрываю на ночь жалюзи, чтобы не видеть, какие гримасы  строит прошедший день, как надсмехается угрюмый ветер над тем, что я считаю удачным днем и несомненным везением, как призрачные ночные птицы без смущения сплетничают обо мне, как искривленные тени деревьев четко вырисовывают мое будущее. Всего этого я не вижу. И лишь, почувствовав, как милосердный снег скрывает уродливые силуэты деревьев, заметает протоптанные людьми дорожки, словно оправдывая их поступки, укутывает нашу греховную нагую землю, я могу спокойно заснуть.

Об осени…

На улице ноябрь и так мало того, что по-настоящему согревает меня. Что я делаю под дождем в центре в это нелюбимое мной время года? Ищу. Вдруг встречаю улыбающегося знакомого, захожу с ним в ближайшую кофейню, но потом снова остаюсь одна. Моя красная шапка удивляет прохожих, и они сворачивают свои любопытные шеи. «2 пиццы по цене одной», - читаю вывеску. «А может?» – «Ерунда, зачем мне 2?». «Скидка 50 % на прошлогоднюю коллекцию». -  «Ну и зачем же мне прошлогодняя»? Вода, везде вода. Я хлюпаю по лужам и уношусь в шумное подземелье. Прихожу домой, ставлю любимый диск. Дома спокойно и тепло, и я наливаю себе чашку горячего чая. Вроде согрелась. Залезаю в душ и смываю с себя грязь улицы, множество ехидных улыбок и хитрых взглядов. Вроде согрелась. Нам всем всегда чего-то не хватает. Мы все ищем, теряем, находим, опять теряем. Еще один день пролетел мимо меня, едва коснувшись. Еще один холодный вечер…

О песке…

Даже если охристый, выцветший песок вдруг засыпится мне за шиворот, налипнет на руки, будет сыпаться из карманов и скрипеть на зубах. Даже если из глаз моих будут литься слезы, вымывая острые мелкие крупинки. Даже тогда я не скажу вам всей правды, даже тогда вы не разгадаете все ребусы на блестящих гранях изумруда моих глаз.

О подарке на День Рожденья…

Странно-странно накануне Дня Рожденья думать, что пятеро мужчин, играющих в гольф на снегу, были бы очень хорошим подарком, слишком хорошим. Они бы  выучили меня хорошим манерам, которым мне так не хватает, и отработали со мной точнейшие удары. Точнейшие удары по переводу ненависти в любовь и наоборот. Они бы шлепали голыми ногами по чуть подтаявшему снегу и наперегонки кидались за моим мячом. Они бы точно знали, чего от меня можно ждать и не поднимали удивленно бровь, если бы я вдруг говорила полнейшую чушь. И я точно знаю - эти пятеро мужчин  выдержали бы партию до конца.


О проститутках…

Я стреляю в проходящих мимо проституток. Они сначала не верят своему счастью и весело смеются, словно очередной шутке своих дружков. Но потом их смех становится все тише, и они опускаются на холодную землю и становятся похожи на глупых фарфоровых кукол. Я снимаю с их глаз накладные ресницы, целую их холодные лбы и ставлю градусник – на всякий случай. Их длинные ноги, обтянутые вульгарной сеткой, слишком хорошо помнят прикосновение потных мужских ляжек, и все их тело хранит отпечатки тысячи пальцев. Но мои пальцы – вот их последняя страсть. С каждым днем их становится все больше и больше, и я уже не выхожу на улицу без маленького черного пистолета, занимающего так мало места в моем правом кармане. Но чем больше хрупких плеч вздрагивает от моего свинцового удара, тем больше юных и похорошевших выходит на улицы ночного города. И я постепенно понимаю, что это не просто часть города, это часть меня. И я слишком его люблю, чтобы еще когда-нибудь с кем-нибудь из них разыграть подобный спектакль.

О фразах…

Это как изучать все эти объективно-отстраненные вина и стейки, филе и соусы на немецком. Как есть горький шоколад в пыльном и пустынном вагоне метро. 5-миллионый бурлящий организм, а своих сколько? Дорогих, любимых, любящих с десяток наберется -  и то счастье. Это как продираться сквозь толпу таких же одиночек. И чувствовать, как все безнадежно. И куда идти? И опять все эти канцелярские принадлежности и средства передвижения. Мертвые, равнодушные фразы, которыми наполняется-переполняется жизнь.