ГЕО

«Пространство жизни иное,
чем  пространство костной материи».         В.И. Вернадский


Тепло. Тепло всегда: солнечным утром, трепетным днём, ласковым вечером,  в холод, и в дождь, в потоках света, и в глубокой  тьме, - везде, где живёт это пространство, покуда бьётся этот пульс, и  происходят события.
Время. Оно везде. Оно как неведомый пастырь. Оно стерпит всё. В нём что сила, что слабость, что  маленькая ложь, что большая неправда, что стыд, что бесстыдство, - едины. В нём прошлое также ново, как и теперешнее;  свет – тьме равнозначен. В нём - хранимый Мною опыт живых.  И  это – всё, что Мне нужно.
 Меня можно швырнуть в море и извлечь, закопать в землю и найти, поместить на трон и уронить в бездну. Я буду всё равно. Буду собирателем любых поступков, смогу оценить их так, как ни один  из мыслящих  – мудростью миллионов исторических лет.
Время истории полно событий, которых несчётное множество мелькает в неведомом  живому движении;  и то, что кажется слишком долгим  – всего лишь миг,  а что чудовищно трудным – как лёгкий сон; мгновение становится вечностью, а века исчезают в секунде.
Стоп. Первое из всех событий – Я.
Тот день стал последним  для чудища морского, Единорога, и первым для Меня. День был тёплым и солнечным, и воды плавно катились к поросшему лесом, заваленному древесиной крутому склону. Ничто  как будто не предвещало свершавшегося. Но, там, где в лучах Светила земного искрилась нескончаемая полоса движущейся водной глади, вдруг вспенились волны,  поднялись на мощных спинах два огромных  чёрных плавника, сплелись колоссальным усилием исполинские стволы  хвостов, упрямые дуги бивней. Живое хотело уничтожить живое. Завязалась битва гигантов, вскипело море. Пропитанный красной пеной, водяной вал накрыл сушу. Спасаясь,Белый Единорог, со страшной скоростью понёсся к берегу, вылетел из воды на крутой склон и упал громадой своего тела  на деревья так, что земля содрогнулась. Окровавленный бивень его вонзился в лежащее на песке древо,  и высек одну  лишь каплю, всего лишь каплю прозрачной смолы.
И это был Я, именовавший себя Гео, по имени той Земли, где жизнь и смерть - одно.


Смытый морской волной, Я лежу на песке,  как вдруг слышу разносящееся по всему побережью звонкое эхо:
- Ян! Ян! Смотри: что это?
- Это камень, Тарь.
- Какой красивый! Он лучше, чем любые другие камни.
- Таких много на берегу, их собирают для украшений.
Девушка  подбирает Меня, кладёт на ладонь.
          -  Этот красивей других, он больше. Смотри, какое тепло от него исходит!
-   Да. Он крупнее других, - соглашается парень, рассматривая Меня со  всех сторон, -  Необычный и гладкий, а вот красная точка, как капля крови. Смотри: в нём внутри есть что-то, похожее на хвост большой рыбы.
- Это не рыба, а какая-то личинка… похожа на дельфина, только с бивнем,  как у мамонта. Только у них два бивня, а тут –  почему-то один.
- Раньше в море водились такие гиганты, похожие на дельфинов, с одним бивнем – единороги.
- Почему раньше, может они и сейчас есть…
- Может, и есть…
Обнявшись друг с другом, вдвоём они разглядывают Меня на свет от лучей Солнца. И Я чувствую, как  между ними возникает подлинная, любовная близость.
-  Давай назовём его  в честь нас с тобой, - уже почти шепчет парень, в волнении касаясь губами её щеки.
-    Как?
- Сложим твоё имя и моё,  получится Тарьян.
-  Нет, Ян. Увидев его, я первая назвала твоё имя. Поэтому правильно  будет, если твоё имя мы поставим вперёд. Получится – Янтарь. Так более естественно.
Они кладут Меня в сумку, закреплённую у парня на поясе, и идут  вдвоём дальше, в то место, где слышен шум прибоя.


Живое боится смерти, а Я – нет. Живое устаёт от любви, а Я – нет. Живое считает, что подлинному чувству можно изменить, а Я – нет. Потому что это чувство неизмеримо временем живой истории, оно такое, каким назвали Меня Тарь и Ян.
Я – в руке властной особы, которая одета по-мужски, в голубое офицерское платье, скрытое под розовой доминой.
- Маска, как тебя зовут? – слышится чистый голос, когда окончен минуэт, - Как нравится тебе та, что танцевала только со мною, в тоге морковного цвета, с бриллиантовой заколкой, и брошью на плече?
- Та, которая хвалит, не в пример лучше той, которую хвалить изволила, - отвечает властная особа, у которой Я.
- Шутишь, маска; кто ты таков? Я не имею честь тебя знать. Да знаешь ли ты меня?
- Я говорю по своим чувствам, и ими влеком. Будьте милостивы ко мне.
- Зачем?
- Будьте милостивы…
Вновь играет музыка. Танцуют, и Я по-прежнему сжат в руке властной  особы, чувствую её влажную от волненья ладонь.
- Маска, танцуешь ли? – доносится сквозь звук свирели.
- Как счастлив я, что вы  удостоили дать мне поцеловать вашу руку. От удовольствия я вне себя.
Стихают последние аккорды.
- Будьте милостивы ко мне…, - властная особа перекладывает Меня в  ладонь своей собеседницы, - возьмите этот сувенир, и передайте тому, кто стоит возле камина в костюме римского воина.
- Как! Вы не знаете: это посланник польский, Станислав Понятовский, я узнала это случайно, когда при входе он надевал маску.
- Вы ошибаетесь, сударыня, это не он. Передайте сувенир, будьте милостивы, и скажите, что в полночь я жду его в янтарном кабинете.
- Не приличествует двум мужчинам в уединённом кабинете ночью встречаться…
- Так нынче же маскарад  устроен был!
- Ты встреться лучше со мной, Маска.
- Потом. Сначала просьбу выполни…


- Стас!
Темно. Я в ладони Понятовского, сжимающей Меня так страстно, с такой бесконечной нежностью, что лишь Я могу чувствовать это.
- Фикхен... Катя… Катя…, - только и шепчет  он, прижимаясь к её щеке, - Ты…    Никак не могу привыкнуть к твоей роли, и этому русскому имени… но, я тебя ещё больше люблю… Обожаю тебя… ты мой свет, радость, жизнь моя… Не надо мне никакой короны – ты, только ты мне нужна!
- Ты помнишь, Стас, как однажды бродили мы по берегу,  ты нашёл этот камень, и подарил мне. Помнишь?
- Помню. У тебя теперь так много подарков, богатства и власти, а ты не забыла, Фикхен, не забыла!.. Милая моя, родная Фикхен…
Он достаёт Меня на свет, и они вместе любуются Моей формой.
- Этот камень особый, верно? - говорит Екатерина, лаская голову Понятовского на своих коленях, приподнимая Меня в его руке, - Он вечен. Он лучше всех богатств на свете…,  правда? В огне не сгорит, в воде не исчезнет, потому что в нём Солнце.
- Я расплавлю его своей любовью к тебе; к тебе, Фикхен…
- Ты уж расплавил меня, Стас, а он не сгорел. Видишь?.. На польский трон  претендует также Орлов Гриша… Мог бы ты подумать, а?
- Зачем ты с ним связалась, с мужиком этим!
Екатерина нежно отстраняет Понятовского, поднимается с кресла, подходит к окну, одёргивая мундир. Среди инкрустированных  янтарём стен, картин, мебели, мерцающих солнечных безделушек, в офицерском костюме она выглядит  фантастически красивой; прекрасные карие её глаза излучают волю и ум.
- Ты ревнуешь? Почему? – удивляется она, ласково прищуриваясь, - Да Орлов сам сдохнет от ревности, если узнает, чт`о  у нас с тобой! Других постигнет та же участь.
- Так есть ещё и другие? – вопрошает Понятовский.
- Ты потрясающе невыносим, Стас, - смеётся Екатерина, подходит к Понятовскому, обнимает его нежно,  - Я велю сделать вот что, - шепчет прямо ему в ухо, - Я велю спрятать этот камень здесь, в янтарном кабинете так, что об этом будем знать только мы с тобой, и никто больше.  Давай выберем место. Он станет символом нашей любви, и сохранится вечно, не взирая на обстоятельства. Он будет нести счастье всем, кто бы ни прикоснулся к нему. Ладно? А польский трон, я думаю, ты всё равно примешь…

Но, бывает по-другому. Счастье сменяется горем. В глубинах истории живого вспыхивают сражения, завязываются интриги, не утихают страсти, напрягаются силы. И вновь из мрака подземелий рождается свет радости.  Не видно конца этой борьбе за свободу и счастье, в которой  правит страх за свою  жизнь, за потерю власти,  где действуют деньги, подлог и обман.
Опять свет. Я – в цепких пальцах военнослужащего. Снято янтарное убранство, нет солнечных статуэток и картин, разорён дворец, лишь горы мусора всюду, и разбитые стёкла.
Военный разглядывает Меня так, как это делает любой в любой миг живой истории.
- Внимание! Объявленное время готовности истекает, - доносится через дыру  окна, - Всем срочно покинуть здание! Готовность шестьдесят секунд.
- Йоган! – кричит кто-то из соседнего помещения, – Что ты там делаешь? Бежим!
- Сейчас, Генрих! Я здесь. Сейчас!
Трясущимися руками солдат пытается вынуть Меня из замурованного в штукатурке футляра.
- Готовность пятьдесят секунд.
- Йоган, Бежим! Сейчас рванёт!
Наконец, ему удаётся это сделать, и Я – у него в руках.
- Хочу взять сувенир на память! – кричит Йоган, - Иду!
- Готовность сорок секунд.
- Тебе этот сувенир может стоить жизни! – кричит кто-то, убегая.
И вот, этот топот солдатских сапог по разорённым залам дворца; тех, кто выполняет приказ надеявшихся уничтожить вечную красоту, но не хочет умереть под этими руинами. Всё быстрее, быстрее. Вперёд, к лестнице; вниз – по мраморным ступенькам.
- Готовность двадцать секунд.
 Йоган бежит быстро, дышит часто, всё время ощупывает Меня в кармане, сжимает в своей потной ладони, боясь потерять.
Дверь на выход завалена мебелью, разным скарбом. Те немногие, кто был в здании, копошатся здесь же, пытаясь вырваться наружу.
- Готовность  пятнадцать секунд, - доносится повсюду.
Йоган стонет от отчаянья, расшвыривает имущество, продираясь к двери. Вдребезги бьётся  стекло, и в руке Йогана Я вылетаю во двор, падаю на снег.
- Готовность десять секунд. Девять… восемь… семь…
Корчась от боли в повреждённой ноге, Йоган  из последних сил, прихрамывая, удаляется от дворца.
И тут раздаётся громоподобный взрыв.




Я – Гео, сын Земли и Солнца. Я добрый, тёплый и ласковый, согретый  истинным смыслом любви и согласия. В истории  жизни люди назвали Меня Янтарь. Однако имя не имеет значения. Я – вечен, как постоянны и светлы на Земле прекрасные чувства, которые Я храню.
Я вижу: люди любуются Мной всегда. Потому что они видят во Мне всё то лучшее, что в них есть, забывая о горе, о зле и  о ранах в своих душах.
- Ваня! Иди сюда, смотри какой камень красивый!
- Смотри: в нём что-то есть, что-то, похожее на хвост большой рыбы.
- Это рыба с клыком – единорог.
- Хочу его купить.
- Будьте добры, скажите, сколько стоит этот камень?
- Этот? Три тысячи, молодой человек.
- Дорого.
- Его привезли недавно из Германии, он из одной частной  коллекции. У нас есть все необходимые документы. Пожалуйста, посмотрите…
- Я хочу купить его для Иры.
- Не выдумывай, Андрюша, это очень дорого.
- Всё равно…
Я – Гео, сын Земли и Солнца, и поэтому Я не имею цены. Это люди выдумали стоимость.
Я – Гео. С момента моего зарождения прошло сорок семь миллионов исторических лет. Всего-то одиннадцать минут от времени геологического!


15 декабря 2002 г.   Москва