Поиск лошадки 2 Клиника

(шизо-параноидальная пародия на всю современную литературу)

2. КЛИНИКА

   Василиса потянулась и закурила сигарету. Она почувствовала себя последней… Уставшей от жизни женщиной. Ей было нехорошо, её мутило от вчерашней выпивки, кроме того она не помнила кому вчера дала…
  Все это заставляло её чувствовать тревогу и постпохмельное неудовлетворение.  Она любила трахаться, трахалась много и часто. Зачем только – не знала сама (видимо, это доставляло удовольствие автору). Теперь она думала, у кого бы занять денег.
   «У Клавы?  – нет, это уже все пропила вчера, у Валентины? – нет это все пропьет завтра… У Геннадия? Нет! Этот все пропьет немедленно и прямо сейчас. Так у кого?» – неслось в её голове.
  Раздался телефонный звонок!
  – Дэвушка, дэвушка! Я дам тэбэ дэнег. Сколько захочешь, все дам! – послушалось в трубке, хотя Василиса её не подняла.
  «Я маленькая лошадка!» – подумала Василиса.
  – И мнэ тожэ живется не сладко, дэвушка.
  – За–а–аткнись, ко–озел! – сказала Василиса.
  – Дэвушка! – истошно возопил вечно озабоченный кавказец.
  – Я–а–я ска–за–ла, за–а–аткнись, ко–озел! – повторила Василиса.
  – Ну и трахайся тогда со своей собакой! – сказал гордый потомок гор и телефон перестал звенеть.
  – Ка–ак! Ме–еня достали все–е эти козлы! – подумала вслух Василиса, а телефон в тон ее размышлениям резво заиграл лезгинку.


  Штирлиц сидел в своем кабинете на нарах. Он ждал Мюллера, Бормана, радистку Кэт и «жопу с ручками».
  – Зачем я здесь? – подумал Штирлиц. – Что я делаю в этой проклятой Германии?
  – А, Штирлиц? – в комнату вбежал радостный, как собака–камикадзе, Мюллер.
  – Здравствуйте, группен… как вас, – вяло ответил Штирлиц.
  – Вы передали ваше последнее послание Юстасу? – спросил Мюллер.
  – Не, я его съел, прежде чем передать.
  – Меры предосторожности?
  – Нет, просто надо… надо было… надо было «закусить» – ответил и подумал затем Штирлиц.
  – Закусывать надо, но не донесениями, Штирлиц, – Мюллер открыл бутылку водки. – Вы теряете форму, штандартенфюрер.
  – Я и совесть уже почти потерял, – мрачно ответил Штирлиц, и достав огурец, смачно высморкался в занавеску.
  Мюллер поморщился.
  – Ах, Штирлиц, похоже, что вам выдали новое задание. Кстати когда вас представили к званию Героя Советского Союза?
  – Пол года назад… хотя нет… кажется неделю назад.
  – У вас провалы в памяти, штандартенфюрер, вам надо меньше пить, вы даже забыли, как мы все отмечали это знаменательное событие вчера у фюрера. Помните, как эта свинья Борман нажрался и начал орать всякие гадости навроде «Германия превыше всего!». Вы здорово его проучили Штирлиц. Неужели вы ни чего не помните?
  – Я был пьян! – сказал Штитрлиц и содрогнулся от мысли, что случайно едва не выдал секретную информацию.
  – Вы были абсолютно трезв штандартенфюрер. Мне не нравится ваше настроение. Иногда меня даже посещают мысли, что вы работаете… на эту собаку Черчилля?
  – Я ничего не помню… – сказал Штирлиц и пошел блевать.

   Хакер Антоша сидел перед компьютером и думал, как украсть денег. Деньги Антошке были нужны на плотские удовольствия, на мороженое и на фантики. На прошлой неделе он заставил два банка перевести крупные суммы друг другу. Затем он купил бутылку с говорящим чуваком внутри, который якобы исполнял желания и поменял её еще на 250 фантиков.
  Теперь Антошка думал только о деньгах, а потом также, как напакостить одному президенту.  Но пока он обдумывал все эти прекрасные идеи, произошла маленькая неприятность.
  «Антошка, Антошка – давай играть в мертвяшку!» – внезапно пропел компьютер и завис. На экране монитора появился череп с костями.
– Ой! Ты кто? – спросил Антошка.
– Я твой «лоад формат», – сказал череп и поиграл косточками.
– Ой! А что тебе надо?
– Твоя душа… – пропел череп фальцетом, – и еще твои фантики!
– Фантики не отдам! В них вся моя жизнь! – заорал Антошка.
Череп задумался…
– Не хочешь отдавать фантики? Тогда может отдашь свои яйца!? – осторожно спросил он минуту спустя.
– А вот это пожалуйста, сколько угодно! – Радостно закричал Антошка и вдруг почувствовал, что чего-то не хватает.
– Ну, пока! Еще увидимся! – Сказал череп с костями и исчез. Винчестер затрещал и начал автоматически форматироваться на уровне физической поверхности самих дисков.
   Антошка вырубил компьютер из сети, но винчестер все равно продолжил трещать, превращаясь в абсолютно пустое девственное поле.
   «Хорошо, что еще фантики не забрал, козел!!!» – подумал Антошка.  Настроение было испорчено на весь вечер. Но если бы Антошка потерял бы не яйца, а фантики, тогда бы он страдал всю свою оставшуюся жизнь!

 
  Отрешенный сидел в постели и размышлял. Рядом с его кроватью, пропитанной самой извращенной жизнью, лежала стопка книг и стояла батарея пойла. Отрешенный думал. Он думал, что еще написать. Книги, что лежали рядом, назывались: «Слепой», «Месть слепого», «Любовь Слепого», «Совесть Слепого», «Желания Слепого», «Слепой у президента», «Слепой и наркоманы», «Слепой и воры» и даже «Всевидящий Слепой».
  «Напишу–ка я еще, «Баба Слепого»,  – подумал Отрешенный.
  В соседней комнате сидел Слепой и писал свое новое произведение: «Баба Отрешенного». Рядом с его кроватью, пропитанной самой извращенной жизнью, лежала стопка книг и стояла батарея пойла. Книги, что лежали рядом, назывались: «Отрешенный», «Месть Отрешенного», «Любовь Отрешенного», «Совесть Отрешенного» и так далее.
   В третей комнате сидел Извращенный. Он работал над произведением «Девственница и паралитик»
   «Напишу–ка я сериал про Девственницу!» – подумал Извращенный.

   Девственница, про которую писал Извращенный, являлась таковой только в воображении самого Извращенного. Она сидела над томиком Пушкина и ковырялась в носу. Она думала о балах и кавалерах. Свою невинность она потеряла совершенно случайно, поковырявшись не там где надо. Теперь она с ужасом думала, а поймет ли это её любимый Сан Саныч. Сан Саныч был ублюдком, алкоголиком и бывшим уркаганом. Еще Сан Саныч был парализован с детства, что не мешала ему красть, воровать, грабить, убивать, а также заниматься извращениями садо–мазохического толка. Он держал в ужасе весь район, включая даже местных уголовных авторитетов, но Девственница была от него без ума.
  Извращенный думал: «При таком раскладе Девственница должна задушить Сан Саныча в финале. Обязательно ей в плечо должна вцепится бешенная собака Сан Саныча – специально натренированный той–терьер, который однажды загрыз овчарку, хотя может и не загрыз, может просто достал до смерти своим пискливым лаем...»
  «Так–с, – продолжал думать Извращенный, – надо обязательно рассказать, какого были цвета её трусы в этот момент и сделать их кружевными…»
  …мысль о кружевных трусах превратила Извращенного в паралитика! Он вспомнил свою парализованную маму, которая угнетала его с пяти лет, и, в конце концов, лишила девственности. Извращенный задумался…
  «Нет–с, все будет по–другому! Паралитик задушит девственницу, когда она достанет его разговорами про Наташу Ростову и Пьера Безухова с князем Андреем. Во! А той–терьер тогда загрызет своего хозяина… Потому, что иначе… Иначе его должна замучить совесть, финал–то ведь должен быть справедливый!»


  Пантера сидела и курила анашу. В анашу она добавляла специальный тибетский корень. Злоупотреблять корнем не следовало. Однажды Пантера не рассчитала пропорцию и перерезала под кайфом всех своих школьных подружек, включая и писательницу, которая сварганила про неё сериал в двадцать книг. Она разрубила их тела на кусочки и побросала в мусоропровод. Потом её долго мучила совесть и глупое сострадание.
  Вообще Пантера любила мочить. Она мочила всех и вся: бандитов и милиционеров, профессоров и студентов, наркоманов и врачей, алкоголиков и трезвенников, слепых и зрячих. Пару раз она убивала старушек. Один раз, чисто случайно, убила годовалого младенца. Детей она вообще–то ненавидела больше всего… Просто чудо, что их она перебила пока только десяток. Убивала она быстро, не задумываясь и не напрягаясь ни на секунду. Один раз она прихлопнула старичка за то, что тот не вовремя спросил у нее: «Девушка, девушка! А который сейчас час… а… а… А!!!»
  Зачем она делала всех этих жмуриков, Пантера, наверное, не знала даже сама, хотя смутно конечно догадывалась, что во имя справедливости.
 

  Лежа разрубленной в мусоропроводе, писательница, автор «Пантеры» думала:
  а) как ей склеится?
  б) наверное, не стоит больше давать Пантере такую большую дозу Тибетского табака?
  с) а может вообще не стоит больше писать про Пантеру?
  Эти мысли скакали в её бедной черепушке…


   Еще в клинике находились: слесарь сантехник Игнат, любивший бродить по ночам, как лунатик с монтировкой, молодая расфуфыренная дама, с великолепной челкой на лобке, абсолютно богатый и абсолютно скупой предприниматель Анатолий, бандит по кличке Жиган (по совместительству «ветеран войны в Афганистане»), два наркомана, один псих, три старушки, четыре беспризорника и одиннадцать обычных даунов, лучших друзей главврача.
   Надзор над всем этим сборищем осуществлял Геннадий Павлович, человек доброй души и просто стальных нервов. Ему помогала медсестра Клавуша. Эта добрая женщина присматривала за клиентами всего два месяца, так как предыдущую загрыз Извращенный, в момент своего творческого экстаза.
  – Геннадий Павлович, что скажите делать с писательницей? – спросила Клавуша.
  – Ничего с ней, матушка, не делать, – сказал добрый–предобрый главврач, – сама расчленилась сама пусть теперь и склеивается. Что мы, матушка, будем теперь каждого горбатого выпрямлять?
 – Но больно ей же, наверное, в мусоропроводе? – посочувствовала писательнице медсестра.
  – Ей больно, мне больно, всем нам больно, матушка. Боль это наш крест, – и Геннадий Павлович посмотрел в окно.
   За окном простиралась Зона. Тишина и покой. Тишь и благодать. Как в голове совершенно наширявшегося наркомана. Только коричневый туман неспешно клубился вдоль горизонта и голубые вороны время от времени каркали. Внезапно в тумане раздался истошный вопль:
  – Ло–шад–ка! Мать твою!!! И–зум–руд!
  – И–зум–руд!!!
  «Кто это?» – подумал удивленно Геннадий Павлович и злорадно потер ладони.
  Клиника отдыхала.


  – Изумруд! – закричал Мурашкин
  – Изумруд! – возопил Болтун.
  – Кар! Кар! Кар! Кар! Кар… – ответила многоголосое эхо…
  – Зона… – в депрессии сказал Мурашкин, – ладно пошли потрошить «растянутых».
  – Нет, ты иди, а я пас… – ответил Болтун, – я их могу теперь только стрелять, а не расспрашивать.
  – Ну, тогда пойдем в деревню и поспрашиваем детей.
  – А они, что, психи, говорить нам правду? – изумленно спросил Болтун.
  – Ты забыл, какая на нас форма? Дети такой форме всегда доверяют. Правильно, капрал?
  – Правильно унтер–фюрер! Я! Я!
  И два кретина понеслись на поиск деревни.


  – Болтун! Мурашкин! – понеслось эхом по Зоне.
  – Мурашкин! Болтун! – повторило эхо и добавило: – Кар! Кар! Кар! Кар! Кар…
   Эхо замолчало (автор почувствовал себя гением).
  – Ладно, хрен с ними, пошли лучше на поиск жратвы! – сказал Тополь
  – Ты че, Тополь? Обалдел? Майор нас самих сожрет с горошком под майонезом, если мы не вернем этих идиотов, – возопил Ухарь.
  – Слушай, Ухарь, а помнишь, как нашего майора однажды арестовали из–за того, что он мочился на глазах у копа?
  – И че? – кореш Тополя напрягся, не понимая хода мысли.
  – А то, что если бы он оказался черным, то заплатил восемьдесят баксов, а так…
  – Он послал всех на…
   Ухарь довольно, как математик доказавший теорему, посмотрел на Тополя.
  – Усек мысль? - подмигнул ему Тополь. - Будем делать как майор: пошлем и его тоже на… и пойдем в деревню.
  – Зачем? – поинтересовался Ухарь.
  – Так не одной же нормой питаться!
  – Точно! А нам дадут?
  – Ты забыл, какая на нас форма? Девушки в такую форму просто влюбляются.
  – Я! Я! Господин ефрейтор!
  И два других клинических идиота понеслись, сами о том, еще не подозревая, на встречу двум первым.


  Наконец появился и сам майор. Заблудившись в лесу с Промокашкой, он почувствовал себя «иностранцем в смутном времени».
  – Ты взял компас? – спросил Горбун у Промокашки.
  – Я? Не–а! А что это такое?
  – Это такой предмет для поиска заблудившихся идиотов. Они с ним идут, а их потом все ищут, и… – Горбун мрачно подавленным взором осмотрел ближайший участок Зоны.
  Он тихо впал в депрессию. Он задумался и едва не закричал: «Медвежонок!»
  – Компас… – в тотальной тоске произнес Горбун.
  «Обязательно напишу про компас в моей будущей книге «Я был на этой охоте!» – подумал Промокашка и глотнул коньяку.
  – Ты что пьешь? – спросил его Горбатый.
  – Я… А ни чего… просто так Кака–колу.
  – Вот и мы с тобой скоро будем пить Кока–колу, если не поймем куда идти… – пробормотал майор.
  – Ой… А я что–то вижу! – на беду произнес Промокашка.
  – Что? Дом! Люди!!! – истошно заорал Горбун и понесся стремглав к Клинике…
  – Наконец–то! – прошептал Промокашка и побежал за своим шефом.


  – Еще два клиента! – радостно потирая руки, произнес Геннадий Павлович, и добавил: – Затопите печку, матушка, к нам, кажется, снова гости…

(следующая серия)

http://www.proza.ru/2002/12/15-81


Рецензии