Место в раю

Место в раю

Странные встречи и странные знакомства случаются в большом городе. Одно из таких знакомств произошло летним вечером, в тесном переулке, за столиком недорогого уличного кафе.
Весь день меня не покидало чувство приближения чего-то необычного. Я расположилась за столиком у дороги, лицом к уличному движению, чтобы иногда, отрываясь от чтения, смотреть на непрерывно движущийся поток людей, который, как струя воды, мог бы на время встряхнуть и освежить мои мысли.
Я читала статью, написанную неизвестным мне автором. Точнее, я снова и снова перечитывала одни и те же слова, в которых, как мне казалось, таился ключ к высокому мастерству. Я отнюдь не была новичком в журналистском мире и успела ознакомиться с работами многих известных журналистов, но статья некоего Евгения Турова по-настоящему заинтересовала и поразила меня. В ней не было ни единого газетного штампа, ни одной пошловатой журналистской колкости, призванной возбуждать не привыкшие к усердной работе извилины. Изложение было простым и в то же время сочным, живым, настоящая поэма в публицистическом стиле!
Евгений Туров, пыталась вспомнить я, но тщетно: ни фамилия, ни имя, ни разу не звучали на газетных или журнальных страницах. «Вероятно, это какой-то молодой литератор, пробующий себя в публицистике», - заключила я. «Надо навести справки, мне кажется, он был бы настоящей находкой для нашей газеты».
Мои размышления прервало внезапное движение где-то подле меня. Я почувствовала, как легкий ветерок шевельнул газетные листы, и выглянула из-за бумаги. У меня на столе расположился крупный воробей. Он некоторое время изучал меня одним черным блестящим глазом, а потом вспорхнул и исчез на той стороне переулка.
Я продолжала смотреть в толпу, словно пытаясь отыскать в ней нить моих рассуждений, как вдруг кто-то прошел мимо меня, неловко толкнув при этом мой столик, так что вазочка, стоящая на нем, чуть не опрокинулась. Молодой человек, так неуклюже пробиравшийся между столиками, на ходу обернулся и с некоторой досадой посмотрел на меня и на мою газету, но, поймав мой взгляд, вдруг остановился в сильном изумлении.
Я подумала, что он принял меня за кого-то из своих знакомых, и мне стало неловко, потому что его я уж точно видела впервые.
С минуту мы смотрели друг на друга, он с изумлением, я с ожиданием чего-то неприятного. Потом он вдруг вышел из оцепенения, взмахнул в воздухе длинной, тонкой рукой, как будто разозлясь на что-то, и проговорил: «Ну да, ну да». После этого он решительно направился ко мне и уселся напротив.
Я подумала, что имею дело с сумасшедшим, и стала торопливо собирать вещи. Он с какой-то насмешкой следил за моими движениями и вдруг задал совершенно дикий, на мой взгляд, вопрос:
- Ну, а у вас что?
- Что вы имеете в виду? – с раздражением ответила я.
- Какая у вас история? – он вглядывался мне в лицо с жадностью психиатра, уже почти пришедшего к диагнозу болезни.
Я беспомощно огляделась по сторонам и, к великому облегчению, увидела неподалеку официантку.
- Девушка, счет, пожалуйста! – почти вскрикнула я, и официантка торопливо исполнила мою просьбу.
Глаза молодого человека расширились, похоже, он был близок к нервному припадку.
- Так вы не… - только и сумел выговорить он.
- И вы меня…
Я поспешила встать.
- Простите, вы, наверное, приняли меня за кого-то другого.
- Нет, нет, - быстро заговорил он, - это очень даже хорошо, это славно. Сядьте, пожалуйста, сядьте, и, прошу вас, не говорите со мной, только послушайте.
- Зачем мне тут сидеть с вами? – возмутилась я.
- Тихо, тихо, - молодой человек замахал руками, - не надо при них, - он показал в сторону других посетителей кафе, и я вдруг заметила, что многие из них с удивлением смотрят на меня.
- Я…, в самом деле, не подумайте ничего плохого. Мне, возможно, понадобится ваша помощь, - и, увидев, что я опять хочу что-то сказать, он поспешно поднес палец к губам.
- Уйдем! – решил он, вставая, - я расскажу вам кое-что, вы поймете меня, и не будете считать меня странным.
В этом заявлении было что-то трогательное, мне показалось, что я не смогу отказать ему в его просьбе.
Мы покинули кафе. Незнакомец быстро пошел впереди меня, как будто не мало не заботясь, иду ли я следом, или нет. Профессиональное любопытство не позволяло мне упускать его из виду. Когда он вдруг ринулся перебегать дорогу, я, боясь, что не успею за ним, окликнула его, и он тут же остановился.
- Простите, я отвык от светского обращения. Я даже не помню, владел ли я им раньше.
Его возбуждение прошло, и теперь он выглядел устало.
Когда мы оказались на почти безлюдной улице, он снова оборвал наше движение.
- Я напугал вас? – спросил он.
- Да, немного.
- Скажите, как я выгляжу?
- Ну, - усмехнулась я, - вы бледны и выглядите не совсем здорово.
- Нет, нет. Опишите меня, какого человека вы видите перед собой?
- Что вы от меня хотите? – недовольно осведомилась я.
- Это просто, вот, как я описываю вас: вы – молодая женщина лет 25-ти, у вас темно-русые волосы, уложенные на прямой пробор, светлые глаза с зеленоватым оттенком, одеты вы, пожалуй, не броско, темно-серая блузка, узкие брюки …  У вас нежная кожа, немного капризный рот, в одном ухе вы носите две сережки.
Мне стало немного неловко.
- Ну, а что вы можете сказать обо мне? – его глаза смотрели на меня умоляюще.
- Ладно. Хорошо. Вам чуть больше двадцати лет, вы довольно высокий шатен, глаза у вас карие большие, глубоко посаженные, нос прямой, рот… не знаю какой. Лицо, в целом, приятное, но бледное и усталое. Одеты вы небрежно: белая рубашка, заправленная в черные джинсы. Не хватает верхних двух пуговиц, на кармашке голубоватое пятно.
При каждом новом слове, молодой человек удовлетворенно кивал и, в целом, остался доволен моим описанием.
- А теперь объясните, зачем это было нужно?
Он не ответил и зашагал дальше. Я, пожав плечами, пошла за ним.
Мы остановились в тихом безлюдном дворике. Моего нового знакомого необычайно заинтересовал памятник одному из литературных деятелей, установленный посреди небольшой цветочной площадки.
- Их никому не ставят при жизни, - проговорил он после долгого молчания. – Это ошибка, или они и вправду имеют какое-то значение для мертвецов? Впрочем, я знаю, в чем тут дело: какой-нибудь идиот наткнется, вот как мы, на этот памятник, и это имя, хоть и неизвестное ему, возможно, заинтересует его. Смешно, но, вероятно, стихи этой окаменелости и будут жить, благодаря тому, что у его памятника какие-то убожества будут распивать пиво…
- Вы слишком пессимистичны, - с иронией заметила я.
- Не давайте таких скорых, клеймящих определений, - резко откликнулся я, - впрочем, это свойственно журналистам.
Его слова задели меня за живое.
- Простите, если я вас, так сказать, «заклеймила», но откуда вам известно, что я журналист?
- Мне так показалось.
Он опустился на одну из весело выкрашенных лавочек, приглашая последовать его примеру.
- То, что я расскажу, должно вам будет пригодиться, как всякий полезный для работы материал.
- Я забыл представиться: меня зовут Женя.
- Марина, - ответила я, протянув ему руку, но он как будто этого не заметил.
Некоторое время он смотрел куда-то сквозь стены окружающих нас домов.
- Вы верите в существование чудовищ, монстров? – неожиданно спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Напрасно. Я расскажу вам о настоящих, кошмарных тварях, о системах, которые пожирают людей, их душу и мозг…
Мне сделалось дурно от страха. Такого поворота в разговоре я не ожидала, но, к счастью, то была лишь экспрессивная манера выражаться.
- Одна из таких систем в течение пяти лет сосала мою кровь. Вам интересно, что это было? Институт. Огромная машина по выкачиванию чужих способностей. Я расскажу вам немного о том, что я знаю о себе и никогда не забуду.
- У меня рано появились литературные способности. В восемь лет я писал свои первые стихи и рассказы. Мне было вполне довольно того, что их читают мои друзья и семья, я не думал о других возможностях. В школе я был на хорошем счету у всех преподавателей литературы, но это банально, такое бывает со многими. Я все же никак не помышлял о серьезном литературном будущем. Мое сознание работало по простой схеме: школа – институт – работа. Я никогда не думал, что среди этих звеньев может возникнуть пробел. Но в последнем классе я вдруг сам разорвал их. Несмотря на большие успехи в учебе, я отказался от поступления в институт и пошел учиться в художественный колледж. Я впервые вкусил атмосферу абсолютной свободы, там я научился презирать общественные устои и штампы, там я впервые начал видеть в себе какое-то подобие человека. И там я впервые узнал о существовании Института! Отучившись положенный срок, я с великой дрожью приблизился к зданию, которое, как я теперь понял, одно единственное могло мне дать то, что я хотел от жизни. Я хотел писать, я хотел, чтобы мой голос услышали миллионы…
- Но как же ваше художественное творчество? – прервала его я.
- О! Оно осталось при мне. Я ничего не растратил. Впрочем, я не считал искусство кисти наиглавнейшим. Искусство слова – вот что по-настоящему волновало и сжигало меня. Ни одна картина не могла поразить меня так, как могли это сделать несколько строчек любимой книги.
Я пришел в Институт, как в гости к любимому другу. Мысль о том, что я могу коснуться его стен, опьяняла меня. Я любил каждое встреченное там лицо, я мог распознать в толпе людей, принадлежащих Институту, свято веря, что они – единение особых, не принадлежащих этому миру людей, великое братство.
Я приехал в Москву, одержимый желанием поступить. К литературным заданиям я отнесся несерьезно. Мне казалось, достаточно принадлежать Институту душой. В момент экзаменов моя душа распевала торжественные гимны, в то время как ей нужно было усиленно трудиться. Это не была слепая вера в успех, это был просто наркотический сон. И он оборвался на пяти метрах…
Женя вдруг замолчал. Его лицо в синеватых сумерках теперь казалось совсем белым.
- Что за пять метров? – осторожно спросила я.
- Вы знаете о главной выдумке системы? Воистину – фантастическая вещь! И, главное, как она гениально проста: живые тела разрезают жирной красной линией. Их отделяют друг от друга, словно ножом мясника. Места над чертой мы называли «небом», под ней – «землей».
До института я обычно долго шел пешком и в решающий день я проделал этот путь, как обычно, без облачка грусти или сомнений на душе. Издалека махина Института выглядела красивой волшебной шкатулкой, в которой лежат билетики счастья. Я думал, это легко: зайти, взять свой билетик и с интересом прочитать, что на нем написано. Однако едва тяжелая дверь закрылась за мной, и я увидел, как недалеко теперь осталось до стенда, на котором висел список, мне стало ужасно тяжело. Мне кажется, я целый год преодолевал одно только это расстояние, равное пяти метрам. А результат: места в раю были забиты другими счастливчиками. Мое глупое и постыдное теперь имя осталось на «земле».
Женя снова замолчал.
- Ну, я думаю, очень многие были разочарованы не меньше вашего. В конце концов, жизнь на этом не кончается.
- Но не многие преодолевали эти пять метров в течение пяти лет! – в его голосе слышалось отчаяние.
- Думаю, были и такие. Ваше упорство  похвально. Но чем же закончилось ваше поступление?
- Да, в первый год я еще не понимал, чего страшиться, - продолжал Женя, как будто не расслышав мой вопрос. – Я пытался думать, как и вы. Жизнь не кончается! Но вот беда: где ей найти свое продолжение, когда и умом и сердцем ты остался там? Второй год я набрал еще меньшее количество баллов. А все потому, что меня терзал страх. Он сковывал мои мысли и чувства, я больше не распевал песен. Я знал, что, в случае неудачи, я буду скитаться целый год, неизвестно на что тратя свою жизнь.
- Но ведь у вас всегда оставалась возможность писать…
- Нет, ее не было. Я перестал писать после первой неудачи. Машина сломала меня. Я стал считать себя бездарем, я понял. Что таких, как я – бесчисленное множество, огромное количество глупых, бесталанных писак! Я презирал себя за это в течение долгого времени, но расстаться с безумной идеей не мог.
На третий год я стал спокойней и умнее. Я начал относиться к себе и к Институту с иронией, с язвительной насмешкой. По-моему, на экзамене я написал какую-то гадость. На четвертый год я демонстративно удалился во время третьего тура. После этой дурацкой выходки ко мне неожиданно пришла удача. Покидая Институт с гордой улыбкой изощренного мазохиста, я не знал, что мою работу по-настоящему оценили. Поздно полученное известие меня все же окрылило. Я вновь стал надеяться и писать…
Он вдруг беспомощно огляделся по сторонам.
- Но уже поздно, а я и так уже порядком утомил вас.
- Нет, нисколько! – заверила его я, слушая с подлинным интересом. – Что же произошло на пятый год? Зачем прерываться, когда дело идет к развязке?
- Развязка! – он усмехнулся. – На пятый год я надел свою единственную белую рубашку, которую с трудом удалось отстирать от чернильного пятна, и пошел в Институт. Был ликующий летний день, но я был настолько погружен в себя, что не слышал ни единого звука. Чем больше была моя надежда, тем труднее было преодолеть последние пять метров…
В темном дворике снова воцарилась тишина. Я уже едва различала впереди силуэт памятника.
- Перед Институтом нужно было перейти дорогу, и я шагнул прямо под машину.
От неожиданного сообщения я потеряла дар речи.
- Ерунда! – заверил меня он. – Это не страшно. Чего только не случается с абитуриентами в решающий день!
- Вы попали в больницу?
- Да, и вскоре сбежал оттуда, томимый неопределенностью. И только отойдя далеко от больницы, осознал, что абсолютно ничего не помню, - Женя усмехнулся.
- Да, я даже не помнил дороги обратно, там остались мои документы. Я не помнил своего имени, не помнил названия Института. Как это глупо, правда?
- Но сейчас вам известен результат?
- Нет, не известен. Так же, как неизвестна моя собственная фамилия. Я не помню дороги в институт, а даже если бы и вспомнил, то, как я спрошу у них о себе?
- Глупости. Они наверняка в курсе происшествия, и знают все о вас. К тому же, вас, скорее всего, ищут родные или, наконец, милиция.
- Нет, не ищут. Кому это нужно? Я целыми днями брожу по городу, надеясь встретить кого-то знакомого, но пока не увидел ни одного. Вы должны мне помочь: узнайте, кто я – вам это будет несложно.
Я смотрела на него с сочувствием.
- Но почему вы не обратились в любую другую больницу, да и где вы вообще живете?
- Не буду, не хочу, даже не спрашивайте! Мне пока есть, где жить.
Он поднялся с места и некоторое время вглядывался в мое лицо.
- Ладно, я попытаюсь вам помочь, - согласилась я. – На первых порах разузнаю про ваш институт. А вы, если сможете, позвоните мне через неделю.
- Нет, - поспешно возразил он, - лучше встретимся здесь же.
- По правде говоря, это странная просьба. Да и ваше нежелание обратиться за помощью в какую-нибудь инстанцию меня так же удивляет.
- Нет, здесь нет ничего удивительного. Потом вы все поймете. Так вы поможете мне?
Я кивнула, чувствуя в глубине души что-то неладное, и он ушел, словно растворился в темноте.


Всю последующую неделю я искала двух людей: во-первых, понравившегося мне журналиста, во-вторых, моего несчастного собеседника. Ни о том, ни о другом мне не удалось узнать абсолютно ничего. В издательстве, где была опубликована статья Турова, никаких данных о нем не сохранилось. Это было конкурсное произведение, после которого обычно никого не зачисляют в штат. По делу Жени я обошла несколько творческих ВУЗов, спрашивая списки поступавших за последний год, но мало кто соглашался предъявить мне их, да и кого мне там нужно было искать?
Так или иначе, мы снова встретились с Женей. Он выглядел точно так же, как в последний раз.
- К сожалению, - начала я, – мне не удалось ничего узнать.
- Ничего, ничего, - вдруг замахал он руками, - зато мне кое в чем повезло!
- Правда?
- Да! Я, наконец-то, встретил одного знакомого мне человека!
- Прекрасно! – облегченно выдохнула я, полагая, что теперь навсегда избавлена от этой проблемы.
- Да, ее зовут Алена! Мы поступали с ней вместе последние три года. Я встретил ее в Камергерском.
- Вот и замечательно, она, конечно же, узнала вас?
Но Женя опять меня не слушал.
- Я запомнил ее, потому что она, единственная из всех, увидев, что не получила место в раю, вдруг разрыдалась. Она плакала так горько, что даже у меня на душе стало чище. Я бросился ее утешать, сам едва скрывая слезы, но то было сожаление не о собственном провале. Я жалел ее, меня одолело раскаяние, что из-за таких, как я, бедная девушка не смогла оказаться над чертой, хотя, быть может, ей это было нужнее, чем мне. Она, несомненно, была одаренней меня.
- Но все-таки, она не могла не узнать вас?!
- Не знаю. Я не подошел к ней.
У меня опустились руки.
- Но я узнал, где ее дом. Вы сможете переговорить с ней.
- О, Боже! Но почему я?! Это же ваша знакомая!
- Не спрашивайте, мне трудно это сделать. Обещаю, скоро я отстану от вас.


Что ж. Вместе мы стали караулить Алену. Наконец, мне удалось встретиться с ней. Это было худенькое нервное существо с короткой стрижкой. Девочка-подросток с необычайно большими серыми глазами.
Я сумела раздобыть ее телефон и устроила нашу встречу вполне законным образом. Я позвонила ей, как журналист известной газеты, сказав, сто меня интересуют лица, поступающие в творческие ВУЗы.
Мы встретились с ней в кафе. По заранее обдуманному плану, Женя уселся неподалеку, за ее спиной, желая непосредственно из Алениных уст услышать свой приговор.
Для начала я задала несколько банальных вопросов, чтобы наша беседа как можно больше походила на интервью. А потом перешла к главному.
- Мне интересно было бы узнать о процессе вашего поступления в институт, с какими сложностями вы столкнулись, об абитуриентах, которые поступали вместе с вами.
- Сейчас мне уже не хочется вспоминать обо всем этом, по правде говоря.
- Вы поступили?
- Да, и, признаться, только чудо помогло мне.
- Расскажите – это, должно быть, очень интересно, - я взглянула в напряженное Женино лицо.
- Места поверх черты мы называли «местами в раю», и в этот раз мое имя оказалось сразу под жирной красной линией. В первый год я разрыдалась, как дурочка, но теперь не почувствовала ничего, - она вздохнула и почему-то обернулась назад. Я испугалась, что она сейчас увидит Женю, но она его не заметила.
- Как я говорила, меня выручило одно обстоятельство. Кошмарное, если вдуматься. Один из поступивших абитуриентов неожиданно попал под машину в день получения результатов, и я заняла его место «небесном» списке.
Я поняла, что приближаюсь к разгадке.
- Но почему? Студент ведь всего-навсего оказался в больнице?
Алена удивленно посмотрела на меня.
- Почему вы так решили? Он погиб.
От этих слов я похолодела. Вероятно, произошла какая-то ошибка. Я взглянула туда, где еще секунду назад сидел Женя, и увидела, что на его месте никого нет.
- Как звали этого несчастного абитуриента? – плохо скрывая дрожь в голосе, спросила я.
- Женя. Женя Туров.


Вот и все. До сих пор я не могу прийти в себя после этого странного происшествия. Мне казалось, я утратила способность думать о привычных вещах так, как думала раньше. Между мной и привычным миром словно бы навеки встала преградой эта история.
Женя, если он существовал, напрасно полагал, что я смогу сделать из этого материала статью. Меня бы тут же сдали в сумасшедший дом. Однако в своей дальнейшей работе, я много внимания уделила проблемам абитуриентов. Но все это были, на мой взгляд, бессмысленные усилия. Я не могла решить за кого-то его судьбу.


Спустя несколько месяцев, гуляя по одной из центральных улиц, я вдруг увидела впереди знакомый силуэт. Я кинулась вслед за ним, но он постоянно ускользал от меня. Увлеченная погоней я не заметила, как оказалась в метро. Человек, показавшийся мне знакомым, впрыгнул в поезд, и двери тут же закрылись. Через заляпанное стекло на меня взглянули большие карие глаза. И впервые я увидела в них улыбку. Покидая меня, Женя весело помахал мне рукой.