Что такое субституция и редеривация?

Общеметодологической основой настоящей статьи послужила философско-лингвистическая программа В. фон Гумбольдта, заложившего основы антропологической лингвистики, и развившиеся на основе его учения теории отечественных и зарубежных ученых (см. напр. [Косериу 1963; Потебня 1922; Щерба 1974] и др.). Из принципов В. фон Гумбольдта в изучении языка наиболее важными для данной работы можно назвать 1) системно-целостный взгляд на язык; 2) антиномичную трактовку природы языка; 3) приоритет изучения живой речи над описанием языкового организма; 4) сопоставление языка с другими видами духовной деятельности человека, прежде всего с искусством.
 В данной работе процессуальное понимание словообразования трактуется как поиск и выражение потенциально возможной, но не объективированной ранее материальной (знаковой) оболочки означаемого, т.е. выбор для него соответствующего означающего. Термины словообразование, деривация, словопроизводство используются в этом значении как абсолютные синонимы.
Поскольку «все языковые изменения полностью определяются предшествующим состоянием данной языковой системы и с лингвистической точки зрения предопределены» [Коржинек 1967,323], любая речевая реализация языковой единицы, узуальной или окказиональной, может трактоваться как актуализация потенции системы языка (ср. «импровизируемое мною слово… уже существует потенциально в языке…, а его реализация в речи есть факт незначительный по сравнению с самой возможностью его образования» [Соссюр 1977,200]; «язык как целое существует только in potencia» [Бодуэн де Куртенэ 1956,238]. Соответственно способом деривации можно назвать способ актуализации (при появлении слова) или дезактуализации означающего (при уходе слова в пассивный запас [Лыков 1976,57]).
Чтобы признать оболочку актуализированной, необходимо наблюдать ее в специфическом дифференцирующем контексте. В этом виде актуализации (в отличие от воспроизведения готовых единиц и их форм) и наблюдается на уровне слова активная сторона языковой личности, стремящейся к преодолению усредненности нормированной коммуникации.
Субституция и редеривация относятся к числу весьма неоднозначно объясняемых понятий дериватологии. Более того, нередко наблюдается терминологическая и понятийная диффузность этих феноменов даже в пределах одной работы. «Обратное словообразование, – замечает А.Г. Лыков, –  очень необычно и во многом неясно как в самом существе, так и в границах распространения. Его и называют по-разному: обратное разложение, усложнение основ, редеривация, реверсия, регрессия, регрессивная деривация, рекомпозиция, дезаффиксация, декомпозиция» [Лыков 1987,66].
Ученые, исследующие окказиональные слова и способы деривации, неизменно причисляют сюда не только редеривацию, но и субституцию, независимо от того, какой критерий окказиональности они считают определяющим – непринадлежность деривата узусу или ненормативность его структуры/семантики. Ср., напр., мнение Р.Ю. Намитоковой, представляющей первый подход: «окказиональные способы словообразования – это периферийные способы узуального словообразования и специфические для окказионального словообразования поэтической речи – редеривация, субституция, наложение, контаминация, тмезис» [Намитокова 1986,144] и мнения ученых, выступающих за второй подход: «к числу окказиональных способов я отношу креацию, все виды элиминирования, аугментации, анаграммы, тмезиса, эмансипации аффиксов, разлияние, графическое словообразование, регенерацию, а также способы, объединяемые в блоках редеривации и субституции» [Изотов 1998,190]; «среди окказиональных способов словообразования особое место занимают так называемые обратные способы (редеривация)» [Улуханов 1996,38]; в этой же работе представлена в качестве окказионального смешанного способа «десуффиксация + суффиксация», или «замена суффикса»: здравоохранение >> *здравоохранить >> здравоохранитель [Улуханов 1996,80]. Пожалуй, это единственный случай объяснения субституции как смешанного способа, и здесь прослеживается причина нечеткого разделения субституции и редеривации. Если замена происходит в два этапа, например «словообразовательный суффикс сначала направляется в обратную сторону, а новый суффикс присоединяется к основе такого слова, которое могло бы возникнуть в результате чистой десуффиксации» [Улуханов 1996,80], значит редеривация – один из этих этапов. Однако зачастую субституция мыслится языковедами как несмешанный, «чистый» способ, поэтому весьма вероятным становится своеобразный «метонимический перенос» или, наоборот, резкое разведение понятий: «для субституционного словообразования, по-видимому, невозможны как внутрисистемные противопоставления, так и обратные способы, находящиеся вне субституции» [Изотов 1998,242].
А.И. Моисеев, напротив, выводит за рамки словообразования редеривацию, заимствование слов из других языков и «словотворчество», хотя и признает их «явлениями и процессами, ведущими к обогащению языка новыми словами» [Моисеев 1987,135]. В числе выделяемых им способов упоминается «реаффиксация (мена аффиксов, или субституция)». Термин, по всей видимости,  не вполне корректный, так как реаффиксацией скорее можно назвать соответствующий раздел редеривации, оперирующей аффиксальными словообразовательными средствами, а редеривации автор не признает. Впрочем, формант реаффиксации/субституции не обоснован (вместо этого просто приводятся примеры слов со связанными корнями), поэтому трудно судить, насколько преднамеренным было такое терминологическое смешение.
Из исследований последнего десятилетия, затрагивающих данный вопрос, довольно последовательной видится классификация узуальных способов словообразования в учебнике В.Н. Немченко [Немченко 1994,233-275], в которой учтены многочисленные работы других ученых и сделаны попытки преодолеть некоторые противоречия. Весьма ценным в этой классификации является обоснование несамостоятельного характера субституции аффиксов, которая, судя по формантам-аффиксам, должна быть ничем иным как аффиксацией в соответствующих ипостасях: «так называемая заменительная аффиксация должна рассматриваться как обычная аффиксация (префиксация и суффиксация) на базе неполных, усеченных основ, т.е. аффиксация, сопровождающаяся усечением производящих основ, которое принято считать вспомогательным средством словообразования» [Немченко 1994, с.259].
Редеривация, выделяемая автором как один из диахронических способов словообразования, понимается как отделение «от основы производящего слова аффиксальной морфемы, так называемого отрицательного суффикса» [Немченко 1994,241]. «Следует заметить, - пишет В.Н. Немченко, - что способ обратного словообразования – явление чисто диахроническое, это один из способов изменения структуры существующего в языке слова, в результате которого создается новая лексическая единица. Возникшие таким путем слова (зонт, дрейф, фляга) с синхронической точки зрения являются непроизводными; они выступают в качестве производящих, а в качестве производных выступают исторически производящие (зонтик, дрейфовать, фляжка), в составе которых в современном языке выделяются аффиксальные (суффиксальные) морфемы, которые должны рассматриваться как основное словообразовательное средство, выражающее словообразовательное значение данных синхронически производных, суффиксальных слов» [Немченко 1994,258].
Вместе с тем «редеривация» узуальной лексики вполне может быть представлена конкретными способами, например, десуффиксацией (см. пример выше), депрефиксацией и т.д. (названия по соответствующим «отрицательным» формантам [Маслов 1998,153; Немченко 1994,241]). Здесь, однако, мы напрямую сталкиваемся с проблемой интерпретации неузуальных способов. По нашей гипотезе, редеривация, представляя собой системное явление, может быть обратной стороной любого «прямого» способа исключительно по обратному направлению действия деривационной операции на тот же формант. Однако выяснить это можно зачастую только на примере окказиональных слов. Иначе нужно, вслед за А.И. Моисеевым, признать редеривацию недеривационным феноменом.
При анализе узуальных способов будем опираться на концепцию синхронного словообразования, поддерживаемую многими учеными, в том числе и А.И. Моисеевым [Моисеев 1987,97-105], согласно которой синхронные словообразовательные  отношения (и прочие характеристики языковых единиц) реально существуют в языке, а не являются некой иллюзией или условностью относительно «настоящих», диахронических. Распространена трактовка синхронного словообразования как отношений структурно и семантически соотносительных слов, одно из которых признается более сложным (мотивированным), чем другое (мотивирующее). Подобные отношения говорят как раз об объективном характере производности одного слова от другого, как это отражено в сознании носителей языка: «в языке коллективное – и есть действительное, объективное» [Журавлев 1981,19].
Стилистические приемы (контаминация, каламбур, паронимическая аттракция и т.п.) не стоит включать в состав способов деривации, так как всегда могут быть определены через другие способы. Соответствующие термины нерелевантны в настоящей работе, так как нас интересуют прежде всего «технические возможности» в области номинации; описание же стилистических аспектов словообразования должно составлять объект отдельного исследования, в котором будет четко разделены способы («как сделано?») и достигаемые их использованием цели («для чего сделано?»). Наоборот, в стилеологическом исследовании, определив специфические признаки, например, междусловного наложения, можно типизировать его по конкретным способам и средствам деривации, применяемым для создания этого эффекта.
Очевидно, в следующем наблюдении речь идет о субституции в подобном стилистическом ключе: «иногда появление нового слова представляет собой образование не по образцу как структурной схеме, а по аналогии к конкретному слову путем извлечения из него корня (основы) и замены его другим корнем» [Янко-Триницкая 2001,463]. В качестве примера приводятся слова чувствозаключение (по аналогии с умозаключением); прилуниться и приводниться; вотвояси; сатиреска и т.д. Как говорилось выше, трансрадиксация – весьма сомнительный способ (вряд ли корень присоединяется к аффиксам – такие случаи можно вполне описать в рамках аффиксации – присоединения, например, к основе лун-а префикса при-, суффиксов -и-, -ть- и постфикса -ся).
В типологии несмешанных способов словопроизводства А.Ф. Журавлева субституция разделяется на транспрефиксацию, которая «целиком базируется на антонимии приставок» (выпуклый – впуклый, запрет – распрет и т.д.) и трансрадиксацию (мена основ) – мотивированную (белобрысый – чернобрысый; полнолуние – полноземие) и не мотивированную внутренне (бикини – монокини; январь – зимарь) [Журавлев 1982,72-76] – с наших позиций все это укладывается в рамки аффиксации либо сегментации). Кроме того, в этой же типологии деформация производящей основы (синкопа – внутреннее усечение (лит-ра, фоно), аферезис – начальное усечение (Коля, Рита), апокопа – конечное усечение (кибер, спец, сюр) противопоставлена эпентезе – материальному расширению основы (кумпол, ндрав). Характерно, что эпентеза в этой классификации не имеет, по аналогии с синкопой, соотносительных способов начальной и конечной сегментации, какие встречаем в классификации В.П. Изотова также без должного обоснования [Изотов 1998,31-56]). Наконец, здесь же выделяется обратное словообразование – «патологический» путь возникновения лексических единиц» [Журавлев 1982,79], под которым понимается ложное членение и ложная семантическая оценка слова (фляжка, лога).
Типология чистых способов деривации И.С. Улуханова в основном дихотомична и опирается на оппозиционные характеристики («узуальность/окказиональность»; «обратность/прямота»). О субституции говорится мало (хотя очень точно – см. выше), гораздо большее внимание уделяется редеривации. Анализ этой типологии позволит прояснить некоторые аспекты рассматриваемых здесь проблем.
Чистые узуальные способы: 1) суффиксация, 2) префиксация, 3) постфиксация, 4) субстантивация, 5) сложение, 6) сращение, 7) неморфемное усечение.
Обратные чистые окказиональные способы: 8) десуффиксация: радиовещание – радиовещать; 9) депрефиксация: неразбериха – разбериха; 10) депостфиксация: содрогаться – содрогать; 11) десубстантивация: достоевский риторический выверт; 12) декомпозиция: вопрос, трепещущий весьма живо; пишут главрежи и просто «режи».
Прямые чистые окказиональные способы: 13) междусловное наложение: Берегись, дружок Эразм, угодишь в мемуаразм; 14) добавление фонем: купол – кумпол; 15) изменение порядка фонем на обратный: телефон – нофелет; 16) анаграмма: Антиох Кантемир – Харитон Макентин; 17) использование аффиксов в качестве самостоятельных слов: Я – ни многоженец, ни словист, ни ницшеанец, менее всего «ист» и «анец».
Судя по такому распределению способов, обратные способы могут быть только окказиональными. Примерно того же мнения придерживаются А.Ф. Журавлев, В.П. Изотов, А.Г. Лыков: «в чем же особенность слов, образованных посредством обратного словообразования? Во-первых, они являются производными (образованными от других слов), а также в большинстве случаев окказионализмами <…> Во-вторых, производность этих слов носит особый, уникальный характер, отличающий их от остальных производных слов» [Лыков 1987,70].
Между тем слова типа кумпол, ндрав, хотя и не кодифицированы словарями, наверное, понятны абсолютному большинству носителей языка. А узуальные примеры десубстантивации (типа взрослый [фильм]) фиксируются и словарями. Жесткая привязка редеривации к окказиональности кажется непродуктивной. Чрезвычайно важно стремление автора обосновать системный характер редеривации [Улуханов 1996,38-52] (чего ранее, видимо, не делалось) – вероятно, это обоснование можно привести к логическому концу.
Если пункт 14) отнести к узуальным способам, то обратным ему способом станет  пункт 7): усечение должно быть противопоставлено добавлению фонем. И.С. Улуханов, правда, с этим не согласен, т.к., по его мнению, «результат неморфемного усечения не соотносится, как при обратном словообразовании, с пропущенным звеном словообразовательной цепочки. Поэтому неморфемное усечение не может рассматриваться как способ, обратный присоединению фонем, хотя операции у данных способов и направлены в противоположные стороны» [Улуханов 1996,51]. Однако, если неморфемное усечение не ориентировано «на системные словообразовательные отношения» [Улуханов 1996,51], следует отказать в такой ориентированности и присоединению фонем. С другой стороны, удаление сегментов, формально напоминающих узуальные морфы, при окказиональном членении слов (типа внезапно >> взапно) [Улуханов 1996,51] лишь с большой натяжкой можно считать дезаффиксацией. Другими словами, признание неморфемных сегментов (не равных узуальным морфемам семантически и/или формально) полноправными формантами подразумевает их участие как в процессах деривации, так и в процессах редеривации.
Пункт 12) явно содержит пример, обратный сращению, и пример, обратный сложению, т.е. вполне разлагается на два разных способа. Подробный анализ пункта 13) помещен в статье [Гугунава 2002]. Здесь отметить только, что междусловное наложение не стоит выделять как способ деривации: оно не просто сходно со сложением и сращением (как верно замечает И.С. Улуханов, руководствуясь частичным совпадением словообразовательных средств, входящих в состав форманта), а лежит в иной, стилистической области, лишь косвенно соприкасающейся с деривацией. 
Пункты 15), 16) и 17) также относятся скорее к предмету стилистики. Если способ словопроизводства определяется через формант, следует признать этот формант тождественным для всех трех пунктов: это звукоряд как означающее окказионального корня при отсутствии в узусе мотивирующего слова. Рассмотрим эти пункты подробнее.
15) Слова типа ИЛЛАР << ралли; нофелет << телефон [Улуханов 1996,54]; абырвалг << главрыба [Булгаков], относимые, видимо, также к редеривации, на наш взгляд, могут трактоваться как креация (создание немотивированного внутрисистемно слова из произвольного звукоряда с произвольным значением). К тому же в подавляющем большинстве случаев изменение порядка фонем на обратный реально представляет собою ретроскрипцию (термин используется Р.Ю. Намитоковой, В.П. Изотовым) – запись соответствующих графем, а не фонем, и получающийся дериват связан с «производящим» словом только комплектом букв, расставленным в произвольном порядке. Такая связь представляется недостаточной для деривационных отношений: «в словопроизводственном процессе образуется как раз звуковая сторона слова, принципиально иная по сравнению с графической» [Торопцев 1980,86]. Ведь при таком подходе отсутствуют семантические связи между членами «цепочки»: корень базовой основы, прочитанный «задом наперед», не имеет той же семемы – это просто набор звуков, которому затем может быть приписано некое значение (для слова ИЛЛАР оно сформулировано как ‘ралли задним ходом’; для большинства же подобных дериватов применяют формулу ‘N в обратную сторону’ [где N – исходное слово.– Д.Г.]. Поэтому логичнее предположить, что «ретроскрипция» – лишь нарочитая внешняя оболочка креации, стилистический прием, так как возможная мотивация носит здесь сугубо умозрительный, экстралингвистический характер.
16) Анаграмма (метатеза) отличается от предыдущего способа лишь «произвольным» порядком «перестановки» фонем/графем (И.С. Улуханов добавляет к этому возможную замену «небольшого числа фонем» [Улуханов 1996,54], что должно уже быть комбинацией еще, по меньшей мере, с одним способом). На наш взгляд, звуковой и графический комплекс Харитон Макентин не более мотивирован антропонимом Антиох Кантемир, чем, скажем, *Риметнак Хоитна («ретроскрипция»), и к нему полностью применимо сказанное о «ретроскрибированных» словах.
17) При использовании аффиксов в качестве самостоятельных слов проявляется (актуализируется) собственное значение деривационного элемента в отдельной оболочке,  не служившей ранее означающим этой же семемы; т.е. снова наблюдается креация.
Итак, следует исключить пункты 15-17 из состава способов деривации. Это значит, что всем прямым способам соответствуют обратные. Здесь следует оговориться. И.С. Улуханов не включил в свою классификацию способ креации, но если признать таковыми пункты 15-17, нужно для доказательства последнего вывода обосновать и обратный ему способ, а эта проблема, насколько известно, пока даже не ставилась. Однако представляется возможным все-таки выделить специфический обратный вариант креации, наблюдающийся при исчезновении слов из узуса (см. начало статьи). Для такого способа можно использовать термин архаизация (дезактуализация выраженного узуальным звукорядом означающего, например, наркомат). К этому варианту можно отнести историзмы и архаизмы. Учитывая это, можно представить все способы деривации как своеобразные парадигмы, имеющие инвариант (прямой способ деривации) и обратный вариант, характеризуемый обратным направлением действия деривационной операции на тот же формант. Такое представление поможет внести ясность в изучение феномена редеривации.
Говоря о смешении понятий субституции и редеривации, особо следует отметить термин и понятие трансфлексация [Изотов 1998,36], предложенный автором для слов типа недотёп-ø << недотёпа, крокодила << крокодил-ø и означающий замену системы флексий. В этих цепочках легко найти аналогию таким узуальным парам, как лис – лиса, супруг – супруга и т.п., которые большинство исследователей трактуют как флексацию (парадигматизацию, конверсию, транспозицию, нуль-суффиксацию) [Моисеев 1987,115; Немченко 1994,259-264; Намитокова 1989,19; Торопцев 1980,103; Земская 1999,367; Маслов 1998,159; Копосов 2002 и др.]. На первый взгляд, здесь действительно происходит замена одной парадигмы словоизменения на другую, что и вызывает появление новой номинации; однако это лишь видимость. Парадигма не заменяется, а изменяется, мутирует, что является не причиной, но следствием поиска новой формы для возникшей потребности в номинации феномена, соотносимого с имеющимся по семантическому критерию «женское/мужское начало». Этот поиск новой оболочки можно назвать мутацией парадигмы. Термин парадигматизация [Изотов 1998,168] меньше подходит для этого способа, т.к. в ряду других терминов он будет нести на себе дополнительную семантическую нагрузку, означая ‘добавление парадигмы’, а парадигма имманентно присуща каждому слову. Соответственно термину «депарадигматизация» [Улуханов 1996,40] можно противопоставить термин обратная мутация парадигмы.
Существование нулевой суффиксации (и шире – нулевой аффиксации) кажется неубедительным в области деривации, поскольку значимое отсутствие словообразовательного суффикса [Моисеев 1987, с.114] можно обосновывать лишь опосредованно, косвенно (подробное косвенное обоснование нулевой аффиксации можно найти, например в следующих работах: [Балалыкина, Николаев 1985, 122-123; Маслов 1998,159; Копосов 2002] и др.). Прямое обоснование нулевых аффиксов возможно только в формообразовании при соотнесении с другими формами того же слова, а не с другими словами. Достоинство термина флексация (флексийный способ словообразования) в его краткости и «прозрачности», которая, однако, может быть и дезориентирующей: это название говорит о присоединении флексии к базовой основе (что возможно, например, если производящее слово неизменяемо: *Бангладеши << Бангладеш-ø), реально же формантом выступает именно мутаген парадигмы. В частности, в последнем примере это привело к плюрализации, т.е. пополнению парадигмы словоформами множественного числа: «плюрализация представляет собой формальную разновидность трансфлексации, проявляющуюся в замене флексии единственного числа флексией множественного числа. Однако глубокие семантические различия между «родовой» заменой флексии и «числовой» позволяют говорить о плюрализации как отдельном способе словообразования» [Изотов 1998,37]. Возражая этому положению, следует заметить, что различия между числовым и родовым значениями флексий вряд ли столь несопоставимы, поскольку русская флексия выражает, как правило, сразу несколько значений. Глубокие семантические различия можно выявить и в словообразовательных суффиксах, напр. в словах учительница (‘женскость’) и голосить ("глагольность"), хотя оба образованы при помощи суффиксации. Кроме того, окончания у существительных – показатель также и падежных форм, т.е. парадигма расширилась и в этой области. Термин плюрализация этого не отражает и поэтому представляется не вполне неудачным.).
По В.П. Изотову, трансаффиксация есть замена определенного аффикса [Изотов 1998,82]; ученый насчитывает три разновидности этой замены: транспрефиксация, транссуффиксация и транспостфиксация [Изотов 1998,32-36]. С таким подходом трудно согласиться, поскольку не до конца ясно, что понимается здесь под «заменой аффикса». Если посмотреть на примеры автора (транспрефиксация: полуслон-полупингвин << недослон-недопингвин << квазислон-квазипингвин; транссуффиксация: новокузнечи << новокузнечане [от названия г. Новокузнецк – Д. Г.] и т.п. [Изотов 1998,32]), вряд ли можно с уверенностью квалифицировать в этих «цепочках» отношения производности. Логичнее предположить параллельное независимое образование дериватов от общего производного.               
Кроме того, если предположить, что произошла «замена», трудно представить ее как единый акт деривации (чтобы заменить что-либо, сначала нужно нечто удалить, а затем – нечто добавить, то есть совершить две операции); это значит, что субституция должна тогда трактоваться как «смешанный», а не «чистый» способ.
На иных основаниях строится концепция А.И. Моисеева, выделяющего субституцию в словах со связанными корнями [Моисеев 1987,115], однако и здесь с известной долей условности можно говорить о собственно деривации: если это узуальные слова, например, свергнуть, отвергнуть, низвергнуть, то синхронически они не имеют узуального бесприставочного производящего, а диахронически – их корни не связаны; окказиональные же слова, например, *завергнуть, *привергнуть, *возвергнуть также не могут иметь связанных корней. Отношения так называемой взаимной семантической мотивированности представляются не самой удачной абстракцией для однокоренных членимых слов со связанными корнями. Получается, что такие слова мотивированы несколькими производящими, в том числе и… сами собой (напр., робкий << >> робеть; оппонент << >> оппонировать [Немченко 1994,202-207]). Деривационная цепочка трансформирована в замкнутый деривационный круг, в котором оба члена определяются через себя, что противоречит логике. С наших позиций можно устранить это противоречие, признав их параллельными образованиями от корней-креатур – соответственно *роб- и *оппон- (или «производными от связанных основ» [Маслов 1998,152], как в случае с глаголами обуть << >> разуть), так как в синхронии мы не выясняем их этимологию.
Субституция, с учетом вышесказанного, представляется термином, более подходящим для описания метаязыковых операций, экспериментов и классификаций, чем для описания способа деривации. Этот термин вполне применим к характеристике действий исследователя (субституция элементов текста при лингвистическом эксперименте), к характеристике абстрактных парадигм (субституционный ряд в позиционном анализе звуков) и т.п.; в словообразовании же им пока обозначают скорее малообоснованную метафору, нежели реальные процессы добывания новой звуковой оболочки.
Таким образом, о морфемной и сегментной субституции [Изотов 1998,40,51] можно говорить лишь как об интенции интерпретатора, представляющего некое явление как целенаправленное оперирование произвольно выбранными словами (частями слов) в стилистическом эксперименте, например, «Если мы заменим (или: очевидно, автор заменил) один аффикс (сегмент, слово, синтагму и т.д.) другим…», что весьма приблизительно относится к дериватологии. В состав способов деривации не войдут транспрефиксация, транссуффиксация и транспостфиксация, а также трансрадиксация [Изотов 1998,40], трансфлексация и транссегментация [Изотов 1998,51], на которые в полной мере можно распространить сказанное о трансаффиксации в целом. Сегмент и система флексий не обладают семантической самостоятельностью, радикс же более самостоятелен семантически по сравнению с аффиксом; поэтому участие указанных частей слова в процессе деривации еще нагляднее, чем в случаях с аффиксами, показывает несостоятельность субституции как несмешанного способа.
Итак, все виды субституции (замены, трансаффиксации и т.п.), выделяемые некоторыми исследователями как чистые способы деривации, могут быть описаны через обычные способы словообразования; они не нуждаются в обособлении, поскольку не характеризуются собственными формантами.
Все виды редеривации также не стоит выделять в самостоятельные способы, но по несколько иным причинам. Редеривация (обратное словообразование) носит системный характер и не вызывает облигаторной окказиональности, напротив, можно привести примеры вполне узуальных слов-редериватов, а обратный вариант креации, например, возможен только по отношению к узуальным словам. Являясь комплементарным вариантом прямого словообразования и будучи полностью изоморфной ему, редеривация не имеет собственных словообразовательных средств, отличаясь лишь обратным направлением действия деривационной операции.
«Общие взгляды на язык, - отмечает Ш. Балли, – проникнуты ошибками, порой вековыми, подкрепляемыми не только нашим невежеством, но также во многих случаях и нашим стремлением (бессознательным или сознательным) скрыть или исказить действительность» [Балли 1955,45]. Антропоцентрическая парадигма лингвистики, разумеется, не претендует на единственно верное, окончательное объяснение всех спорных моментов или разоблачение научных мифов, однако без обращения к этому направлению уже невозможно представить себе комплексного, объемного и объективного взгляда на язык.

Литература
Балалыкина, Николаев 1985 – Балалыкина Э.А., Николаев Г.А. Русское словообразование: Учебное пособие. – Казань, 1985.
Балли 1955 – Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языкознания. – М., 1955.
Бодуэн де Куртенэ 1956 – Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке// Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX веков. Сост. В.А. Звегинцев. – М., 1956. – С.220-240.
Гугунава 2002 – Гугунава Д.В. «Междусловное наложение» в антропоцентрическом описании// Русский язык и межкультурная коммуникация в полиэтническом регионе: Тезисы Всероссийской научной конференции. – Махачкала, 2002.
Журавлев 1981 – Журавлев А.П. Звук и смысл: Кн. для внеклассного чтения (VIII-X кл.). – М.: Порсвещение, 1981. – 161с.
Журавлев 1982 – Журавлев А.Ф. Технические возможности русского языка в области предметной номинации// Способы номинации в современном русском языке. – М., 1982.
Земская 1973 – Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. – М.: Просвещение, 1973.
Изотов 1998 – Изотов В.П. Параметры описания системы способов словообразования (на материале окказиональной лексики русского языка): Дис. … докт. филол. наук. – Орел, 1998.
Копосов 2002 – Копосов Д.Р. Словообразование// kazanlinguist.narod.ru
Коржинек 1967 – Коржинек Й. К вопросу о языке и речи// «Пражский лингвистический кружок» (ред. Н.А. Кондрашов). – М., 1967.
Косериу 1963 – Косериу Э. Синхрония, диахрония и история (проблема языкового изменения)// Новое в лингвистике. – Вып.III. – М., 1963. – С.143-347.
Лыков 1976 – Лыков А.Г. Современная русская лексикология. Русское окказиональное слово: Учебн. пособие для филол. факультетов ун-тов. – М., 1976.
Лыков 1987 – Лыков А. Г. Обратное словообразование// Русская речь. – 1987. – №2.
Маслов 1998 – Маслов Ю.С. Введение в языкознание.– М., 1998.– 272с.
Моисеев 1987 – Моисеев А.И. Основные вопросы словообразования в современном русском литературном языке. – Л., 1987.
Намитокова 1986 – Намитокова Р.Ю. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. – Ростов-на-Дону, 1986.
Немченко 1994 – Немченко В.Н. Современный русский язык. Морфемика и словообразование: Учебник. – Нижний Новгород, 1994.
Потебня 1922 – Потебня А.А. Мысль и язык// Полн. собр. соч. – Одесса, 1922. – Т. 1.
Улуханов 1996 – Улуханов И.С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация. – М., 1996.
Щерба 1974 – Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. – Л., 1974.
Янко-Триницкая 2001 – Янко-Триницкая Н.А. Словообразование в современном русском языке. – М., 2001.