Игры с собственным именем на материале литературной критики

Имя собственное (ИС) часто служит базой для производства новообразований со значением отнесенности к лицу, названному мотивирующим онимом. Антропонимы в метадискурсе являются своеобразным конденсатором информации, характеризующей окружающую их культурную ситуацию.1 Поэтому производные от них будут иметь расширенную семантическую структуру: например, отнесенность не просто к конкретному лицу, а к возглавляемому им течению, направлению социокультурной жизни общества или к особенностям его творческой манеры. При этом «степень окказиональности отонимного окказионализма нередко зависит от того, насколько известен денотат базового собственного имени и какова степень социальной потребности в таком образовании» (9,с.93).
ИС «гипертрофированно номинативны» (20,с.60);  в их функционировании экстралингвистические факторы играют, видимо, не меньшую роль, чем собственно лингвистические, в соответствии с чем ИС нуждаются в обязательной соотнесенности с «конкретными объектами» (12,с.107). В силу указанных причин некоторые ИС входят в активный лексикон среднего носителя языка, подавляющее же большинство известно в ограниченном (географически, профессионально или социально) употреблении.
Информационный взрыв во второй половине ХХ века, давший толчок развитию постмодернизма «с его оцепененной и как бы сновидческой ментальностью» (25,с.38), привел и к преобладанию «метадискурсивных языков над первичными объектами» (25,с.43), в частности, к преобладанию критики над литературой. Наряду с этим наблюдается эволюция научных и общекультурных парадигм, и постмодернизм превращается из частного методологического принципа в «общекультурную надстройку», распространяя свое влияние на философию, политику, религию, науку. Так, тезис Н.Бора «процесс измерения оказывает существенное влияние на те условия, которые содержит в себе само рассматриваемое определение физической реальности» (3,с.427) применим и к литературной критике (ЛК). Постмодернизм, по словам М.Эпштейна, – это «сознание неизбежности такой ситуации, когда сама критика порождает свой предмет, и реальность текста выступает как иллюзорная проекция семиотической власти критика» (25,с.20).
ЛК в России традиционно играла роль публицистики и являлась общественно-политической трибуной, что отчасти объясняется традиционным речевым «консерватизмом» милитарной риторики советского периода. В наши дни ЛК, освобожденная от идеологических рамок, повернулась, с одной стороны, в сторону эссеизма, а с другой, – к последним достижениям западного литературоведения. Сегодня можно говорить о становлении ЛК постмодерна (ЛКП) как самостоятельной дисциплины со специфическими объектом и методами изучения, о чем свидетельствует публикация целого ряда монографий ведущих критиков постмодерна (11; 15; 16; 25 и др.). 
Поскольку важнейшим компонентом эстетики постмодерна (24) является языковая игра, неразрывно связанная с окказиональным словообразованием, ЛКП, эксплицируя постмодернистскую языковую картину мира, широко использует возможности словопроизводства, в этой области практически не исследованного. Характер окказиональной отонимической деривации в ЛКП свидетельствует об особом типе языкового освоения действительности.
Изучение отонимных производных в отечественной лингвистике отмечено такими именами, как О.И.Александрова (1), Н.В.Подольская (19), Р.Ю.Намитокова (14), Н.Е.Касьяненко (9), Л.М.Буштян (4) и др. В основном исследования проводились на материале художественных и публицистических текстов, что позволило достичь всесторонней разработанности темы в данной сфере. Между тем систематический анализ отонимных дериватов в метадискурсе, насколько известно, не предпринимался. Решение этой проблемы назрело сегодня ввиду чрезвычайного развития «информационного общества» и интеграции в него нашей страны.
Для ЛК характерно образование отонимных окказионализмов как с терминологическим, так и с нетерминологическим, экспрессивным значением. В области суффиксации наблюдается экспансия иноязычных формантов. Так, малоупотребительным становится суффикс притяжательных прилагательных -ов-/-ев-, ранее носивший терминологический характер. Сегодня его основное значение, имеющее оттенок непринужденности, разговорности (21,с.269), особенно ярко выделяется на фоне актуализировавшихся синонимов – моносемичных суффиксов -ианск-, -ист-. Таким образом, суффикс  -ов-/-ев-, изредка используемый в терминологических новообразованиях, приобретает черты архаичности. Действительно узуальные термины (Магелланов (Берингов) пролив, архимедова сила, (не)эвклидова геометрия и т.п.) и идиомы (ахиллесова пята, сизифов труд) с этим суффиксом образованы еще в то время, когда суффикс имел нерасчлененное нейтральное значение принадлежности лицу, названному мотивирующим ИС.
Вообще парадоксальным представляется синхронное сосуществование антонимичных, но продуктивных (21,с.269-270) значений аффикса (характеризующих соответственно книжную терминологию/паремиологию и фамильярные номинации). Логичнее предположить, что терминологическое значение, архаизировавшись, утратило продуктивность, а в новообразованиях является окказиональным, выбранным в целях создания иронии. Например: мандельштамовы формулировки (15); фрейдово “бессознательное”(25); контуры велемировой вселенной (16); марксова теория абсолютного обнищания пролетариата (25); марксово разделение построения двух фаз коммунизма (25) – последние примеры нельзя назвать новообразованиями в полном смысле, однако, думается употребление сегодня подобных дериватов носит явный иронический подтекст, основанный на переосмыслении семантики суффикса (об авторской интенции здесь говорить трудно, а каждый из читателей выбирает приемлемый для себя вариант интерпретации) От ИС Маркс, Мандельштам, Фрейд, Велемир новые прилагательные образуются напрямую (ср. узуальное марксистский < марксист < марксизм < Маркс) при помощи суффикса –ов-/-ев-, передающего значение  разговорности, стилистической сниженности (ср. бахтинистское сообщество (11) а также узуальные слова фрейдовский, рейганский и т.п.).
Выбор варианта аффикса существенно влияет на характер словообразовательной семантики. При этом варианты могут оказаться мнимыми. Ср., напр., Ницшевская философия жизни (25) с узуальным словом ницшеанский. Суффикс -анск- генетически восходит к романскому суффиксу относительного прилагательного -an-, сросшемуся с аналогичным русским суффиксом в процессе адаптации заимствованных дериватов и приобретшему в результате специфическое значение ‘относящийся к течению общественной жизни, названному мотивирующим ИС’. Суффикс -евск- является вариантом морфемы -ск- со значением отнесенности к мотивирующему существительному. Ср. вариант -овск- в следующем потенциализме: блоковская стратегия "лирического романа" (16);
В следующих примерах в качестве дополнительного словообразовательного средства наряду с суффиксацией  можно выделить палатализацию конечного согласного базовой основы, что позволило автору сделать окказиональный выбор варианта аффикса: Если героиню зовут Татьяной, а ее старшую сестру – Ольгой, это, конечно, пушкиньянство (15); Нет в пушкиньянском романе Евгения…(15). Варианты -янск- и -янств- употребляются лишь после сочетания «гласный + мягкий сонорный», например, гегельянский (21,с.87). Орфоэпически (и как следствие, орфографически) здесь предопределены варианты соответственно -ианств- и -ианск-, от которых автор отказался в целях придания семантике деривата экспрессивности, оценочности. Ср. ставший "пушкинианцем" Кибиров (16); Кибиров как правоверный пушкинианец с первым поэтом спорить не будет (16);  борхесианские сюжеты (11); борхесианец (11); моцартианствующий пиит (11); а также примеры ниже). Необходимо отметить, что наличие (орфо)графических преобразований вообще характерно для отонимичных производных: практически все они пишутся со строчной буквы (сказывается их дейктическая, гипертекстовая функция).
В некоторых случаях от онимов образуются глаголы на -ирова(ть) в форме страдательных причастий, подвергаемых адъективации: Творчество для Терца – Синявского – самовыражение.<…> В «Прогулках» Пушкин дан в сильно деформированном, субъективном, «терцированном» виде (10,с.62-63). Здесь снова формантом выступает продуктивный заимствованный суффикс: «терцированный» < *терцировать < Терц. Ср. в следующем примере: Из других "баратынских" реминисценций отмечу: вариации "Леды", впрочем, трогательно пушкинизированные (16) – деривация носит не столь экспрессивный характер, поскольку чересступенность более «распространена»: пушкинизированный <*пушкинизировать < Пушкин. Здесь, правда, вряд ли можно констатировать адъективацию причастия (образование причастных форм остается в рамках формообразования), однако же нельзя забывать и о принципиальном родстве словоизменения и словообразования, что наглядно проявляется в трудных случаях квалификации морфологического статуса слова.
Ввиду того, что ИС в метадискурсивной практике зачастую отсылают к персонажам иноязычного культурного континуума, их участие в процессах деривации сопровождается морфонологическими изменениями. Как правило, это концевое усечение при суффиксации: дерридианский след (11). Дерридианский < Деррид||а + -ианск(ий). Возможно и появление асемантических прокладок: раблезианский < Рабле + з + -ианск(ий); пушкинизированные (15). Такого рода потенциализмы легко приживаются в языке: как отмечает Н.Е.Касьяненко, «для отонимных потенциализмов, имеющих стандартную структуру, преобладающей является номинативно-оценочная функция» (9,с.197); однако и они могут подвергаться окказиональной семантизации, возникающей при нереферентном употреблении (см. примеры ниже).
Сочетание префиксации, суффиксации и постфиксации зафиксировано в слове Офилофеился (15) – ‘стал монахом по имени Филофей’ [о герое романа Ч.Айтматова «Тавро Кассандры». – Д.Г.]. Офилофеиться < о- + Филофе[j]- + -и(ть)- + -ся. Скрытый «j», скорее всего, остается в слове.
Конфиксацию можно усмотреть в наречии по-кибировски (16), хотя целесообразнее трактовать его как префиксально-суффиксальное: по-кибировски < кибировский < Кибиров. Ср. похожий процесс в след. примере: Наряду с Василием Аксеновым, вдруг утратившим присущий ему здравый смысл (решившим поиграть в «Цивилизацию» по-березовски) (16); камня на камне не оставляет от по-бродски эффектной начальной фразы (16). Слова по-березовски и по-бродски образованы соответственно от ИС Березовский и Бродский, которые подверглись десубстантивации, префиксации и суффиксации.
Наблюдения за современными речевыми процессами (и в первую очередь – в произведениях литературной критики) приводят нас к выводу о большей, чем принято думать, сфере распространенности словопроизводства. Так, возможно выделение по крайней мере двух еще не изученных больших областей, обширно представленных, в частности, отонимическими дериватами. Это идеографическая деривация и интерактивная деривация. Именно здесь образуются самые необычные, непривычные, окказиональные слова. Однако описание многих дериватов с этих позиций требует и нового подхода к системе языка, его основных единиц, тщательно разработанной классификации функционально-семантических особенностей разных видов письма, отношения языка к речи и мышлению и пр. Сейчас же попробуем кратко пояснить суть нашей теории.
Зачастую наиболее трудные для истолкования дериваты отличаются частично выделенным составом графем. До сих пор такие слова пытались объяснять в терминах скорее стилистики, нежели словообразования. По нашему мнению, все случаи «выделения» фрагментов деривата свидетельствуют об интеграции лингвистических и паралингвистических средств, что на письме отражается в совмещении фонографической записи с идеографической.
Таким образом, происходит идеографизация фонограмм (когда графическая форма важнее фонетического воплощения, самодостаточна) и, наоборот, фонографизация идеограмм (идеограммы в определенном контексте обретают права букв, то есть обозначают не мысль, а звук). Считается, что паралингвистические средства не входят в систему языка и не являются единицами речи (26,с.367),2 Между тем некоторые графические средства паралингвистики (прежде всего идеограммы) 3 имеют типизированное оформление и функции в создании того или иного отрезка дискурса, что делает принципиально возможной постановку вопроса о включении идеограмм в состав узуальных единиц письма. Письмо, являясь формой фиксации речи как манифестации языка, оперирует графемами. Фонографическая система письма представляет звуковое оформление собственно языковых единиц в их речевом воплощении.4
Попробуем классифицировать нетрадиционные явления деривации по характеру идеограмм. Если принять за основу развитие системы письма в сторону абстрагирования означающего от означаемого, следует выстроить следующую шкалу:
Иконограмма (пиктограмма иконическая) – не условный (неконвенциональный) знак, в котором отсутствует обобщение, типизация. Это понятие о конкретном предмете в синкретическом высказывании. Например, натуралистическое изображение оленя означает не оленя вообще, а конкретного оленя. Таким образом, иконограмма – окказиональная графема, единица речи, но не узуса. Иконограмма широко используется в рекламе как товарный знак (логотип). Логотипы, восходящие к слову (например, Ford, MTV или ШОК), фонографически опосредованны. От слов отличаются паралингвистическими особенностями (цвет, гарнитура, размер шрифта и пр.). Фонографизация логотипа (соотнесение с определенным фонетическим рядом) дает омофон по отношению к исходному слову; написание же слов прописными буквами переводит их в статус иконограмм (идеографизация). Как логотипы могут трактоваться и сценические имена-иконограммы.5 Иконограммы как форманты также широко применяются в слоганах.
Схемограмма (пиктограмма схематическая) – переход к типизации класса предметов, квазиконвенциональный знак (например, все олени изображаются упрощенно, единообразно). В рисунках схематизируются общие внешние признаки денотата. Это узуальное обозначение узуального слова; кодификация немотивированного значения однозначного слова при сохранении внешнего сходства с денотатом. На этом уровне абстрагирования можно говорить о формировании внутреннего лексикона в результате появления рафинированных концептов как предметной, так и предикатной сфер, т.е. дискретности грамматической структуры высказывания. Схемограммы  сегодня – указатели, дорожные знаки и т.п., а также иконограммы неуникальных объектов.6
Логограмма – обозначение переносных значений слова ведет к упрощению графики, к символизации. Истинно конвенциональный знак письма (здесь проявляется индифферентность денотата и десигната к материальной форме знака). Такими знаками являются, например, цифры, знаки арифметических действий и т.п. Логограммы участвуют в процессах деривации весьма активно. Прежде всего это вербализованные математические знаки на месте созвучных сегментов слов; например, В3 < В.В. Виноградов; Ф3 < Ф.Ф. Фортунатов (устн.) и т.п.; обладатель фамилии Полторацкий в шутку записывает ее как 1,5цкий.7 Ср. англ. U2 – название/логотип музыкального коллектива, составленный из двух логограмм; LUV 4 LUV (‘love for love’) – название песни. Очень распространена замена фонемы <а> символом @8 (фонологически опосредованным и легко вербализуемым), соотносящимся с миром компьютерных реалий, прежде всего интернета.
Грамматограмма – графический символ грамматических категорий и правил. Объединяет идеограммы-разделители (пробелы, знаки препинания) и идеограммы-классификаторы (например, прописная буква как знак онима). Грамматограммы участвуют как в линейных способах деривации (в целом, к таким способам можно отнести все традиционно выделяемые аффиксальные и безаффиксные способы, характеризующиеся однозначным прочтением деривата), так и в нелинейных (интерактивных).
Линейная деривация: 1) разлияние: digit all < digit ||  al + *l (рекл.) (формантом выступает пробел); 2) слияние: какбычегоневышлизм < как бы чего не вышло +*изм (Е. Евтушенко) (формант – отсутствие пробела); 3) онимизация: Боря Тынский < *Бора ||  тынский; Веня Витинов < *Вене ||  витинов (16) и т.п. (формант – прописная буква); 4) апеллятивация: камю и сартры (17) (формант – строчная буква).
Префиксация в некоторых случаях осложняется дефисацией (в отличие от кодифицированной «дефисации» предыдущих примеров): пост-есенинские и пост-горьковские названия рассказов Виктора Ерофеева (25). Можно объяснить в этих случаях дефисацию как условиями читабельности слова, так и диффузностью морфемного статуса препозитивной части пост- (префиксация здесь трудноотличима от сложения). Заимствованные приставки вообще весьма активны, что отражает общеязыковые тенденции: многочисленные "антиблоковские" стихи Кибирова (16); К тому же "гончаровский" код приправлен "филологией" с легким "антипушкинским" акцентом (16). При этом «экстралингвистическая информация, формирующая лексическое значение новообразования, вступает в некоторое противоречие с информацией семантической» (1,с.45). 
Сложение в основном представлено как чистое: бахтиноведение (11); радищевско-фонвизинская направленность в литературе (25); сталинско-ждановская эстетика (25); Довлатов относится к своей < …> халтуре моцартиански-пушкински (11); Тот же сборник открывается вариацией бодлеровско-цветаевского "Плавания" (16).
К сложению следует, скорее всего, отнести и производные с аффиксоидами – суффиксоидами: «Будетлянин» Виктора Григорьева - свод работ одного из наиболее авторитетных «велимироведов» (16) и префиксоидами: квазидостоевские вопли донесений жандармского агента (16). В последнем примере сложение совмещено с десубстантивацией.
Среди окказиональных способов следует отметить реонимизацию: женская одежда, подаренная волшебным варьете, издевательски – и с каким-то вполне Маяковским презрением к мещанским канарейкам – растворяется в воздухе (11). Десубстантивированное слово Маяковский написано с прописной буквы, для чего нет видимых причин (омонимия типа Немецкий/немецкий невозможна), кроме прагматической цели привлечь внимание читателя или попытки создания некоего прилагательного онима. Ср. Зато «лирическую героиню» именует с маяковской прямотой (16); Из других "баратынских" реминисценций…(16).
В отдельных случаях встречается рифмованная разновидность сложения – гендиадис: детский-немецкий-хармсовский стишок про собак Плюха и Плиха (15).
Некоторые критики пишут под псевдонимами, создавая их (а также названия произведений) на базе своих собственных имен. Например, Александр Ромаданов известен как Алексрома (аббревиация: оба компонента – и имя, и фамилия – подверглись концевому усечению и сложению). А.Немзер называет свои еженедельные обзоры литературного процесса «Немзерески», видимо, используя в качестве образца слово юмореска. И наоборот, тот же А.Немзер создает себе псевдоним при помощи креации: Крок Адилов (16).
Дериват может быть произведен и «собратом по цеху» – другим критиком: имя Вячеслава Курицына (впредь для краткости будем называть его Ку) широко известно в Москве и за ее обширными пределами (18). Этот случай можно рассматривать как усечение либо как эмансипацию сегмента.
Неоднозначной трактовке можно подвергнуть речение ботать по-дерриде (11). На наш взгляд, в сращениях типа «ботать по фене» может быть выделена транссегментация по аналогии с процессами замещения в слове одного сегмента формального плана другим. В данном случае корень Деррид- выступает в качестве сегмента, так как в составе окказионального фразеологизма теряет семантическую самостоятельность. При ином подходе можно трактовать слово по-дерриде как префиксально-суффиксальное наречие, осложненное дефисацией. Так или иначе, производящее ИС подвергнуто пейорации (это, пожалуй, один из самых экспрессивных из зафиксированных на сегодня дериватов в ЛКП).
Интерактивностью, интерактивной деятельностью принято называть диалогические, творческие, нелинейные формы восприятия артефактов, приглашение реципиента к участию в создании того или иного произведения.
Подлинная интерактивность мыслится как деятельность, доступная массовому потребителю, не случайно она получила развитие в век технологического прорыва и расцвета массовой культуры. В результате у термина «интерактивный» появилось дополнительное значение – ‘массовый, осуществляемый через средства массовой информации’ (ср. интерактивный опрос телезрителей, интерактивный диктант на нашем сайте и т.п.). Наиболее развитым инструментом и воплощением интерактивности сегодня является интернет, посредством которого любой может присоединиться к написанию «сетевых романов» и т.д., вставляя собственные отрывки.
 Интерактивно, нелинейно воспринимать можно как сюжет, так и любое иносказание, реминисценцию, актуальное членение предложения, наконец, членение слова. Читатель становится (со)автором (автор деперсонализирован).
Интерактивность интенциональна. Наличие потенциального соавтора желательно, но не обязательно. Интерактивность виртуальна. Конкретные формы ее реализации не всегда поддаются прогнозу. Интерактивность гипертекстуальна. Количество вариантов интерактивного восприятия произведения потенциально бесконечно. База интерактивности (последовательное, линейное содержание произведения) считается законченным произведением условно. Рецепция «обычного» произведения потенциально (субъективно) интерактивна. Такая интерактивность имплицитна. Она не декларируется автором формально.
Любая фонографизация идеограммы также в определенном смысле интерактивна (теоретически читатель может и неоднозначно озвучить рисунок, и вообще не озвучить; однако в большинстве случаев фонографизация жестко детерминирована контекстом).
 Итак, на примерах участия идеограмм различных типов в деривационных процессах можно заметить постепенное стирание границ между вербальными и невербальными единицами, их взаимопревращения (два обобщающих течения – фонографизация и идеографизация), а также принципиально новую деривационную функцию, реализуемую грамматограммами. Дальнейшие исследования идеографической деривации, а также интерактивной деривации, могут вестись параллельно с исследованиями линейной деривации. При этом неизбежны определенные пересечения, так как многие традиционно трактуемые факты словопроизводства могут быть рассмотрены с наших позиций, что позволит прийти к новой непротиворечивой их классификации.
Таким образом, интерактивность как деривационный принцип действует на большей территории идеографической деривации, в то же время имеются небольшие участки контекстуально обусловленной интерактивности, реализуемые чисто фонографически, и наоборот, – участки линейной идеографической деривации. В целом для ЛКП свойственно производить от антропонимов культурного континуума суффиксальные потенциальные и окказиональные прилагательные и существительные со значением отнесенности к культурной ситуации, характеризуемой мотивирующим онимом.
Терминологический характер дериватов, построенных по типовым моделям предполагает их активное функционирование в метадискурсивной практике и широкие возможности узуализации.
Собственно окказиональные, нетерминологические дериваты отражают творческую, игровую составляющую литературной критики как особого вида литературы, сочетающего в себе черты литературоведения, эссеистики, публицистики.
Возможности интерпретации отонимических окказионализмов во многом зависят от энциклопедической информации, свойственной ИС: «в сравнении с отапеллятивными образованиями отонимные обладают повышенной информативностью» (9,с.201). ЛКП как метадискурс задает новые способы образования, новую глубину смысла для подобных дериватов и новый ракурс их изучения.

ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Самым кардинальным моментом наметившейся смены научной парадигмы <…> является тенденция к пересмотру лингвистической природы знака <…> все стало мыслиться как текст, дискурс <…>, который можно прочитать по соответствующим правилам грамматики, <…> построенным по аналогии с грамматикой естественного языка» [7,с.92].
2 Ср., однако, следующее мнение: «Знаки языка в речи, как и в выражении мысли и чувствований, могут заключать в себе <…> видоизменения так называемого тона речи… Эти знаки, образующие видоизменения знаков языка в речи, представляют собой, следовательно, сами знаки речи, как произнесения знаков языка» [23,с.207].
3 Идеограммой в данной статье называется родовое понятие, объединяющее «письменные знаки, передающие значащие единицы языка непосредственно (не через передачу звучания этих единиц)» [13,с.239].
4 Ср. след. высказывания: «Язык есть комплекс членораздельных и знаменательных звуков и созвучий, соединенных в одно целое чутьем известного народа…» [2,с.240]; «Звуковая материя является первичной субстанцией человеческого языка, по отношению к которой все другие существующие субстанциальные системы, в частности системы письменности, вторичны» [26,с.605].
5 Некоторые знаменитости регистрируют и настоящее имя как товарный знак (например, Christian Dior – логотип, а Кристиан Диор – имя собственное). И здесь необязательна фонографическая опосредованность. Так, поп-певец Prince, вынужденный сменить сценическое имя, стал обозначать себя значком  .
6 Фотоснимок оленя репрезентирует любого оленя (схемограмма), а изображение Олененка Бэмби – иконограмма. Поэтому, например, фотоснимок акулы, замещающий сегмент EX- в слове EXTREME (англ. ‘экстремальный, чрезвычайный, опасный’) – тоже схемограмма, стилизованная под латинскую букву Х (Х в слове Х-TREME – фонографированная логограмма, замещающая омофоничный сегмент). Выбор рисунка не случаен: налицо интерференция семантических полей, конституентами которых являются десигнаты соответственно идеограммы и базовой основы (общие семы – ‘риск’, ‘опасность’). Так реализуется суггестивная функция форманта-идеограммы в структуре слогана.
7 Пример взят из [22,с.56].
8 @ выступает как интерфикс в «электронных адресах». Ср. инициаль www и финали типа ru, com, net.
9 Например, название телерубрики «Давайте встреЧ@Ться!» подразумевает фатическое общение через интернет (в «чате»). Ср. название диспута о творчестве писателя «Добро должно быть с Мурак@ми!», где через аномальную структурную трансформацию прецедентного текста реализуются интерактивное усечение, интерактивная флексация, идеограммно-сегментная субституция и фонографизация: (*Добро должно быть с кулаками).
10 Интерактивная деривация базируется на ряде формальных приемов, которые могут сопровождать практически любой из линейных, не идеографических, способов, переводя их в статус интерактивных через внедрение в дериват некоторых грамматограмм: 1) парентезис: пост(а)теист [М.Эпштейн]; (само)уничтожение; не(слишком)лепые [М. Липовецкий] и т.п. (формант заключается в скобки и происходит виртуализация форманта и самого процесса) – заданная автором текста модель реализуется по-своему каждым читателем, то есть читатель становится соавтором (в качестве средства парентезиса могут выступать также квадратные, угловые, фигурные скобки и специфический знак вариативности слеш – одиночный или парный);  2) дефисация: “ботать по-дерриде” [В. Курицын]; по-кончить с собой [М. Липовецкий] (дефис виртуально соединяет или членит слово); 3) квотация: “супер”вещь или “супер”идея [М.Эпштейн] и т.п. (формант заключен в кавычки – виртуализуется семантика форманта).
11 Неясно, например, как можно провести четкую «антиблоковскую» линию в своей поэзии, если трактовать значение слова антиблоковский как ‘направленный против творчества Блока, противостоящий ему, разрушающий его’? Вовсе не писать стихов или высмеивать Блока? Или писать на другом языке и т.д.?
12 Возможно и иное объяснение: разлияние слова крокодил + замена буквы (при гиперфонеме О/А) в сегменте *одил + онимизация обоих сегментов + суффиксация второго (упрощенно – Крок Адилов < крок || одил +*-ов). Такое объяснение довольно громоздко. Однако оно исходит из наглядного и намеренного сходства деривата со словом крокодил и потому имеет право на существование. Наконец, существует реальная фамилия Адилов (есть даже такой лингвист - М.М. Адилов, вряд ли, однако, известный нашему критику). Но узуального имени собственного Крок, видимо, все-таки не существует.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Александрова О.И. Индивидуальное словообразование на базе имен собственных // Лексическое и семантическое словообразование в русском языке. Науч. тр. Куйбыш. пед. ин-та. – Куйбышев, 1979, т.228, вып.1.
2. Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке// Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX веков.– М., 1956.
3. Бор Н. Избранные научные труды: в 2-х тт. – Т.2, М., 1971.
4. Буштян Л.М. Ономастическая коннотация: на материале русской советской поэзии. Дис. … канд. филол. наук. – Одесса, 1985. – 203с.
5. Изотов В.П. Графическое словообразование?// Гуманитарные проблемы глазами молодых.– Орел.– 1994.– С.119-120.
6. Изотов В.П. Параметры описания системы способов словообразования (на материале окказиональной лексики русского языка): Дис. … д-ра филол. наук.– Орел, 1998.– 341с.
7. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов.– М., 2001.
8. Костюков В.М. В поисках яркого слова// РР.– 1983.– №6. – С.63-65.
9. Касьяненко Н.Е. Отонимные окказионализмы и окказиональные онимы в русском языке. Дис. … канд. филол. наук. – Донецк, 1991. – 240с.
10. Кузьмичев И.К. Введение в общее литературоведение XXI века: Лекции. – Нижний Новгород, 2001.
11. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. – М., 2000.
12. Лыков А.Г. Современная русская лексикология (русское окказиональное слово).  Уч. пособие для филол. факультетов ун-тов. – М.: ВШ, 1976.
13. Маслов Ю.С. Введение в языкознание.– М., 1998.
14. Намитокова Р.Ю. Окказиональная ономастика и отономастические окказионализмы // Эволюция семантических и функциональных свойств русской лексики. - М., 1987. - С.119-128.                15. Немзер А. Литературное сегодня. О русской прозе 90-х. – М.: Новое литературное обозрение, 1998 – 432с.
16. Немзер А. Немзерески // http://www.ruthenia.ru/nemzer/.
17. Немцов М. Блюз простого человека // Лавка языков. Speaking_In_Tongues. – http://vladivostok.com/Speaking_In_Tongues/HMdance1.htm. 
18. Петров В. Слава Ку! // Логос, 1999. – г  №3. http://www.logos_net.htm
19. Подольская Н.В. Ономастическое словообразование (сопоставительный анализ на материале восточно-славянской онимии). Автореф. дис. … д-ра филол. наук. – М., 1990. – 49с.
20. Реформатский А.А. Введение в языковедение. – М., 1967.
21. Русская грамматика. Т. 1. Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология. – М.: Наука, 1980.
22. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры.– М., 1999
23. Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение// Хрестоматия по истории языкознания XIX-XX веков.– М., 1956.– 24. Шапир М.И. Эстетический опыт ХХ века: авангард и постмодернизм// Philologica 2 (1995). – http://www.rema.ru:8101/philologica/index.html.
25. Эпштейн М. Постмодерн в России. Литература и теория. – М., 2000.
26. Языкознание. Большой энциклопедический словарь.– М., 1998.