Трамвай из болота в рай

Он пел красиво. Его звуки, то низкие, то, наоборот, странно высокие переливались как масло из одной амфоры в другую, покрытую затёртым древнегреческим орнаментом. Голос напоминал то дребезжащие надрывы испанской гитары, то нежные всхлипывания виолончели работы великого мастера. Потом они становились похожи на акварельные пятна, медленно - сантиметр за сантиметром - детской рукой покрывающие альбомный лист. Затем голос понижался и превращался в тяжёлый и грузный гудок отъезжающего в далёкие тёплые города поезда… стук колёс по шпалам, мелькающие окна со шторками… И бесчисленные бабушки, провожающие в путь пыльные зелёные вагоны.
Он пел о Смерти.

Она любила его, он любил её… всё было старо и скучно, как мир. Он верил в то, чего давно уже нет на свете и чего никогда не случится до тех пор, пока все мы не передохнем грязной, голодной, ободранной и вонючей смертью лабораторных мышей. А она верила ему, не очень-то при этом интересуясь, во что верит он.
По большим праздникам, вроде Первого Мая или Седьмого Ноября такие же как он собирались возле музея имени Ленина, размахивали красными знамёнами несуществующего государства, пели весёлые гимны несуществующего государства и рассказывали как хорошо всем будет жить в несуществующем государстве. Однажды толпа людей стала особенно большой. Радостные люди напирали друг на друга и толкались в бока. Все они пытались поближе пробиться к сцене чтобы Получше Услышать Как Им Будут Говорить. Он тоже был в той толпе, а она пришла с ним. Его глаза устремились к сцене, на лице была шизофренически-радостная улыбка. Он размахивал флагом и орал какие-то лозунги. А она держала его за локоток.
Но в один момент в середины толпы произошло что-то странное, отчего люди попытались расступиться в стороны, но их было слишком много, и началась обыкновенная давка.
Их оттеснили друг от друга. Она продолжала видеть его, а он даже в темноте и куче людских тел всё также пытался размахивать своим дурацким знаменем. Постепенно её прижало к стене, сверху навалились другие люди. Она закрыла глаза. Дышать было тяжело, думать было страшно. Думать она перестала сама, а перестать дышать её заставила резкая боль в груди. В последний момент, когда ей стало странно от того, что она уже перестала чувствовать боль и даже перестала чувствовать все свои части тела, кроме мозга, она открыла глаза. Она увидела над собой чужие грязные тела, она увидела под собой мокрый асфальт. Она увидела рядом его. Под ним лежал его красный флаг, уже больше напоминавший бинт в перевязочной. Глаза его были устремлены на неё. Они стали смотреть друг на друга. Это продолжалось не больше минуты, пока в ощущении абсолютного счастья кто-то не навалился сверху неё…
На её теле, лежащем на холодном стальном столе морга, виднелись синие разводы от кровоподтёков. Они были похожи на акварельные пятна, которые сантиметр за сантиметром ложились на альбомный лист. Он лежал рядом. На его лице отпечатались следы чьих-то ботинок с тяжёлым протектором, напоминавшим орнамент на греческой вазе. «Красиво» - подумал патологоанатом и прикрыл простынями обнажённые тела.


Он любил её, а она любила море. Но только на картинках, потому что настоящее никогда не видела. Он привёз её на море. Она долго ходила вдоль берега, по колено заходя в мутноватую зелёную воду. Она поднимала маленькими пальчиками на маленьких ножках песчинки и устраивала настоящую песчаную бурю в безмятежном царстве дохлых медуз. Он шёл рядом. «Ах, как красиво!!!» - временами восклицала она, закатывая блестящие кукольные глазки к голубому небу.
Но однажды начался шторм. «Пять баллов» - говорили все. Это было похоже на заклинание. Все наклонялись  друг к другу и шёпотом, с загадочным выражением прищуренных глаз, говорили - «пять баллов! Вы слышали - пять баллов!».
И тогда она не выдержала и вечером пошла посмотреть на то, что приводило всех в такой восторг. Это было Прекрасно. Огромные зелёные волны, несущие на своих гребнях стайки дохлых медуз, взлетали вверх, заливали собой весь пирс, весь пляж… брызги их разлетались от волнорезов. Она зачарованно смотрела на это. Она взошла на пирс и пошла по нему, поближе к самому сердцу моря. Её ноги скользили по мягкому тёплому илу, она ловко переступала через склизкие медузьи трупы, волны захлёстывали её… И вот одна, особенно большая, поднялась и нависла над пирсом, как перед укусом нависает над жертвою кобра. Девушка зачарованно посмотрела на зелёную стену воды. В этот момент стена рухнула, унося девушку в воду, вместе со своими зелёными осколками. Он увидел это слишком поздно. Побежав по пирсу, он в одно мгновение очутился в том месте, где только что стояла она. Прыгнув в воду, он ухватил холодеющими руками её тело. Но волна откатилась назад и погребла их под слоем воды. Они слышали звуки, низкие и томные, как виолончель работы великого мастера. Следующая волна подняла их высоко-высоко. Они ещё успели услышать визг ветра, похожий на высокие звуки натянутой на испанской гитаре струны, но через секунду волна бросила их на покрытые слизью камни пирса, превратив два тела в бесформенные красно-синие куклы.


Она любила его. Он её не любил, но почему-то всегда жалел за её непроходимую глупость, за её неприличную манерность кокотки, за её абсолютную зависимость. Эта жалость не позволяла ему бросить её окончательно. И женщина плелась за ним, как игрушечный грузовик, привязанный за верёвочку. Иногда, когда грузовик переворачивался, он оглядывался на него и ногой ставил в исходной положение. Иногда не ставил, а так и продолжал тащить на боку по асфальту. Она не обижалась и на это, потому что Боялась Его Потерять. Но однажды произошла Неприятность. Она вернулась откуда-то и застала его с другой женщиной. А он даже не отпирался. Он только спросил, почему она не постучала, прежде чем зайти. Нет, в этот момент она не стала любить его меньше. Но ей показалась, что она лучше той, что лежит рядом с ним. Ей стало обидно. Она по-детски выпятила губу, на её глаза накатились прозрачные слёзки. И она пролепетала, что уходит от него навсегда, хотя даже и не думала этого делать. А затем поправилась - «Уезжает», а не уходит. И убежала.
Она позвонила ему уже с вокзала, сказав, на каком поезде ей предстоит Навсегда Уехать От Него К Маме. Затем она встала у подножки вагона и стала ждать его. А он всё не приходил…. До отправления оставалось не больше трёх минут, а его всё не было. Она плакала, заламывала себе руки, хрустела костями на пальцах. Она трепала свои волосы и кусала губы. И поезд тронулся. Она смотрела вслед медленно уходящим прочь вагонам… смотрела…. Ждала… И нырнула под холодные стальные колёса, прямо на рельсы. Сначала ей отсекло левую руку, затем пополам разрезало тело и после этого отсекло правую руку. В этот момент, замученный совестью, на перроне появился он. Он увидел поезд. Он попытался залезть на подножку вагона, но не смог. Он бежал по перрону, пытаясь догнать свою женщину. Но поезд только гудел и ехал, ехал, ехал, увозя с собой любовь к нему.
А он метался по платформе, как бабушка, провожающая в армию своего единственного внука. Глупого и лысого. Но единственного.


А песня всё продолжалась… становилась то громче, то тише. Он пел красиво. Очень. Но он пел о Смерти.


МаО
Писано в Москве
19 декабря 2002 года, в 6 утра.