Гаврилов молчит и улыбается

Я не знаю, с чего начать. Все знают, кто такой Гаврилов? Нет? Так я сейчас вкратце опишу: это мой знакомый. Мы учимся в одной школе в параллельных классах, он в 10 "А", а я в 10 "В". Класс "А" всегда везде и во всём первый. Первый по сбору макулатуры, первый по сбору металлолома, первый в социалистическом соревновании (носит звание "правофланговый"), первый по столярному мастерству, победитель всех годовых олимпиад по физике, химии, математике и по французкому. По физике — благодаря Гаврилову.
Гаврилова я знаю с четвёртого класса, как в школу новую нас перевели, так и знаю, но раньше я на него внимания не обращала. Он некрасивый. Зато умный. Если сравнить Гаврилова с вешалкой в нашем вестибюле, Гаврилов будет выше; если сравнить Гаврилова с Залитайко, КМС по лёгкой атлетике, Гаврилов быстрее пробегает стометровку на три секунды, прыгает в длинну дальше, с первой попытки, отлично играет в баскетбол; если Гаврилова сравнить с Сельвестром Сталоннэ, то хотя у Гаврилова и не перекошена челюсть от парализования левой части лица, он явно проигрывает красоте голливудского киноартиста. Конечно, Гаврилов может делать всё лучше других, во всяком случае, в нашей школе, но почему-то он не отличник. Он спокойный. Когда Гаврилову нечего сказать, он молчит и улыбается и это его открытая улыбка сразу же обезоруживает всех девчонок от седьмого до десятого класса и я начинаю нервничать. Наверное, в порыве ревности.
Гаврилов обратил на меня внимание практически только в начале учебного года. Последнего года. Помню, было отчётно-перевыборное собрание школы и нужно было от каждого класса предоставить кандидатуру на место секретаря комсомольской организации школы. В актовом зале на втором этаже собрались три десятых и два девятых класса. От нашего класса кандидатурой была я, от гавриловского "А" Никоненко Света, Порых Эвелина и Гаврилов. Из 10 "Б" кое-как вытащили на сцену Задубелую Галку. (Только сейчас меня осеняет — Гаврилов был единственным парнем. Вот это да! Вот это эмансипация!) Галка была всем своим видом похожа на ворону, а не на своё имя. А я — на Золушку, потому что всегда ходила в фартуке, перепачканном мелом, а на лице и на руках — чернила. Иногда, когда мы с Иринкой бегали на перемене в спортзал поиграть в волейбол, я снимала фартук и тогда на школьной форме виднелись явные отпечатки волейбольного мяча. Мама меня называла свиньёй. а я себя считала Золушкой. Гаврилов же был похож на Гаврилова.
На сцену меня никто не вытаскивал. И Гаврилов поднялся по ступенькам самостоятельно. Он, наверное, думал, смотря на меня с высока своего вешалочного роста, что бой выиграет. Он тщательно подготовился. Он, как и все мальчишки его возраста, был не только тщеславным максималистом, но и изнеженным эгоистам по отношению к женскому полу. Вперёд себя пропустит только, когда в магазине или на остановке, а когда на место с браздами правления — ни-ни!
Наша классная списки с кандидатурами не подала. Никто не хотел впахивать за "спасибо", поэтому наш класс был категорически не готов к собранию. Дошла очередь до нас и какой-то идиот, наверное, Саломон, выкрикнул моё имя и все стали кричать мою фамилию, как на соревнованиях по баскетболу: "Надо гол! Надо гол! Надо, надо, надо гол!" Я психанула, но вышла с удивительно добрым лицом и на меня пришлось внимательно посмотреть нашей классной и завучу Маргарите Николаевне. Лицо у меня было у одной такое: доброжелательное.
Мы построились у трибуны и Маргарита Николаевна изрекла: "А сейчас давайте послушаем наших кандидатов. Предлагается кратко изложить программу перестройки комсомольской организации нашей школы."
У меня не было никакой программы, потому что, сами понимаете, каким образом я попала на сцену. Гаврилов читал долго и потел. Когда отстрелялся, никто даже вопроса не задал по программе и он с великим огнём Данко в глазах уселся не на своё прежнее место, а на первый ряд. Он-то думал, что его вызовут второй раз! В те года я говорить не умела, да и сейчас не умею. Одно достоинство: не волнуюсь. В 10 классе я всегда страшно переживала и поэтому у меня сначала терялся дар речи, а когда восстанавливался — все уже уходили. Так бы произошло и с этим выступлением, если бы за мной не следовали ещё кандидаты. Никоненко и Порых сразу же попросили самоотвод. Вот умные — им видите ли нужно к экзаменам готовиться в медицинский московский институт! А мне, значит, и Гаврилову, не надо никуда готовиться, мы просто горим желанием тащить на себе воз общественной нагрузки, а потом идти и мыть полы после непоступления. Гаврилов, конечно, пошёл бы на завод. Да... Мне было обидно, но я не сдалась. Я взошла на трибуну, как на трон и сказала не по листочку: " У меня нет никакой прграммы, но если бы я была секретарём комсомольской организации школы, я бы не подкачала. У меня много идей, но они ещё в хаотичном состоянии... Вот вы сейчас домой рвётесь. Мне вас всех видно с высоты — шапки надели, портфели и дипломаты на готове, а мне мама рассказывала, что когда у них в школе проходило комсомольское собрание — это был настоящий праздник... "
В зале нависла гробовая тишина, завуч прослезилась и большинством голосов моя кандидатура заняла почётное место комсорга школы. За Гаврилова проголосовало всего пять человек и, видать, это его не на шутку задело. Он подошёл ко мне, пожал руку, помолчал и улыбнулся своей лучезарной улыбкой. Так Гаррилов обратил на меня внимание и началась наша дружба. Моя первая дружба с парнем.
I. Комната Гаврилова, большая и светлая, (однажды мне довелось посетить Гаврилова в его комнате), с интеллигентным беспорядком на столе, с гантелями в углу, с макетами самолётов, подвешанных на потолок на верёвочках различной длинны, с особым запахом клея и свежей типографской краски, своими окнами, обрамлёнными громозкой тюлью, выходящими во двор, останется в моей памяти навсегда. Когда я шла утром в школу через вторую арку, что происходило со мной в последнее время совершенно осознанно, ведь раньше я совершала своё путешествие через другую арку, но тогда подъезд Гаврилова ни коим образом не встречался на моём пути и что странно, это происходило все шесть лет, пока я училась в семнадцатой школе,— Гаврилов уже торчал в окне. Так как спуститься с восьмого этажа на лифте, особенно утром, когда все жители девятиэтажки спешат на работу, в школу или садик, а в лифт больше пяти человек не помещается,— большая проблема, Гаврилов выходил из подъезда через пять минут после того, как я достигала долгожданной цели. Цель преследовалась одна — пройтись мимо окон Гаврилова и даже не глянуть на подъездную дверь. Гаврилов шёл позади меня, не ускоряя шаг и не пытаясь догнать, специально отставая метров на тридцать, но я спиной чувствовала, что Гаврилов идёт по моим следам. И так было каждое утро. На перемене 10 "А" и 10 "В", когда нужно было перейти из одного класса в другой, часто сталкивались нос к носу. Гаврилов делал вид, что меня не знает, а если мы случайно встречались взглядами, у него взгляд был такой: "Ты кто? В первый раз вижу!" Вот притворяло! Один раз я поймала Гаврилова с поличным. На уроке русского языка, (кабинет находился на одном этаже с кабинетом физики), я отпросилась в туалет. И чёрт меня дёрнул! А может почувствовала? Выхожу из класса, а напротив двери стоит Гаврилов, облокотившись на подоконник.
- Ты что здесь делаешь? У вас же контрольная по физике? — я посмотрела на часы. До конца урока оставалось ещё десять минут.
- А я уже всё сделал и меня отпустили погулять,— Гаврилов улыбнулся своей лучезарной улыбкой,— сходить к трудовику за ножницами.
- Ну и сходил?
- Нет.
- Понятно,— я направилась в туалет. Гаврилов отлип от подоконника и поровнялся со мной.
- Ты когда будешь писать доклад?
- Какой?
- Ну, на областную конференцию.
- Не знаю.
- Хочешь, вместе напишем?
Я посмотрела на Гаврилова долгим понимающим взглядом и зашла в женский туалет. Гаврилов, чтобы не мелькать, зашёл в мужской.
"Интересно,— сидя на унитазе, думала я,— ведь они такие же, как и мы: спят, кушают, посещают туалет (не надо далеко ходить за примером, Гаврилов сейчас в туалете), болеют... Но всё-таки они — это не мы. Совсем не мы!" Я стала придумывать отмазки, которые я выдам Гаврилову, когда мы встретимся после облегчения. К счастью, ничего врать не пришлось, Гаврилов испарился.

II. Доклады я обычно писала за вечер и ночь до решающего выступления. Вечером, забросив все хозяйственные дела и пропустив тренировку по волейболу, я уже битых пол часа тщетно пыталась подобрать деепричастный оборот к ключевому абзацу. Работа застопорилась на середине доклада и тут звонок в дверь. Мне пришлось вздрогнуть. Кого ещё там черти принесли? Моя комната находилась сразу же от входной двери на лево и мне было слышно всех, кто приходил, всех, кто уходил и всех, кто даже молчал при этом. Я насторожилась. Мамин голос я слышала явно, а кто-то незнакомый, стоящий на лестничной клетки до того тихо и невнятно мямлил, что мне пришлось навострить уши. Я услышала Гаврилова и обмякла. Мама без особых удивлений проводила его в мою комнату, где я пряталась за дверью в цветастом замусоленном халате без двух нижних пуговиц, в шерстяных носках и огромадных папиных шлёпках. У меня была плохая привычка грызть ручку, поэтому чернила иногда оставляли свои отпечатки на моём лице: в уголках губ, на щеках, под носом. Когда в комнату вошёл Гаврилов, я почему-то начала нервничать. Ничего себе: в первый раз я оставалась один на один с мужчиной в замкнутом пространстве.
- Привет! — как-то по-обыденному тепло сказал Гаврилов, и так спокойно, так тихо, что мне даже понравилось. — В чём проблемы?
- Без тебя бы не решила,— съязвила я.
Мы часа два пережёвывали доклад. Гаврилов давал дельные советы (в этом он мастер), диктовал целые "монографии", исправлял орфографические ошибки вооружённым глазом (иногда он надевал очки). Гаврилов, член комитета комсомола, был в курсе всех школьных дел также, как и я — секретарь. Заседание комитета проходило раз в две недели, а каждую пятницу мы принимали молодёжь в комсомол. Гаврилов валил всех безбожно, в основном, на политике. Девчонкам он задавал такие вопросы, на которые ни один даже самый грамотный политинформатор не мог бы ответить. После голосования я отклыдывала анкеты в стол до следующей пятницы, не споря ни с Гавриловым, ни с теми, кто поднимал руку "против", а потом случайно натыкалась в туалете на плачущих несостоявшихся комсомолок, как могла утешала, просила рассказать принципы демократического централизма и перечислить все награды комсомола (а это у всех отскакивало от зубов) и чисто символически пожав влажную ладошку, напоминала, ЧТО нужно принести: две чёрно-белых фотографии три на четыре и первый взнос в размере двух копеек, и так — каждый месяц. Это с учащегося. С рабочего — 1% от зарплаты. Вот такими чёрными делам я занималась, когда была секретарём комсомольской школьной организации.
III. Выпускные экзамены проходили по следующему графику: первая — математика (контрольная работа на четыре варианта), второй — русский язык (сочинение) и последняя — физика (устно, с практическими заданиями).
Наша матиматичка так и говорила: "Тимошенко, не сдашь ты математику в пединститут, не сдашь!" Математичка ведьмой была, так и случилось. Но вступительные экзамены ещё пока за горой, а впереди — выпускные и надо было что-то делать. Я и делала. Я учила тригонометрические функции и завидовала Гаврилову. Ну, одно дело учить теорию, а другое — не применять её на практике. Меня спас Гаврилов. Бог услышал мои молитвы и мы с Гавриловым писали один вариант, хотя его парта (представьте себе спортзал!) находилась в четвёртом ряду у самой входной двери, а моя, практически, у самого стола приёмной комиссии, где возвышалась пирамидой причёска математички, голова директора утопала в цветах за вазой, классная бегала по спротзалу и смотрела, чтобы никто не списывал, а завуч Маргарита Николаевна мечтала,— на первом ряду. На шпаргалке, тонко свёрнутой в рулончик, были написаны почти все решения и ответы к заданиям второго варианта. Гаврилов вложил её в ручку и передал мне со знанием дела, когда я отпросилась выйти "на минутку". Я тут же закрутила ручку между пальцев, как будто с ней и родилась. Математику сдала. Ух...
После математики у меня страшно разболелась голова, Гаврилов где-то откопал таблетку анальгина и пошёл меня провожать. Мы шли долго-долго. И молчали. И мне казалось, что путь от школы до моего дома продолжался вовсе не десять обычных минут, а намного дольше. Гаврилов шёл и молчал, а я шла и думала, как я всё и всех люблю: как люблю школу и как неохота с ней расставаться, как люблю нашу классную и завуча Маргариту, как люблю своих одноклассников и даже Гаврилова, который непонятно откуда свалился на мою голову. Мне даже на минуту показалось, что моим мужем мог бы стать любой мужчина и я бы его любила точно так же, как Гаврилова. А если бы моим мужем стал Гаврилов, я бы... Тут я остановилась и поняла, что мы пришли. Гаврилов по-прежнему молчал и чему-то там улыбался. А я сказала: "Спасибо тебе!"
Сочинение (по русскому и литературе) я написала на трайбас. Это общая. У меня всегда были оценки пять/ два (пять — за тему и идею, а два — за орфографические ошибки). Конечно, можно было бы попросить Гаврилова, чтобы он написал за меня и сочинение, вложил в ручку и передал мне отработанным способом, но думаю, не изобрели ещё такую вместительную ручку для шпаргалки на три листа. В "Доживём до понедельника" один мальчик написал сочинение на тему "Что такое счастье?" и все свои мысли отобразил одним предложением — "Счастье — это, когда тебя понимают", но в нашей школе были иные требования к сочинениям старшеклассников-выпускников — не меньше трёх страниц. Да, если бы можно было писать сочинения одним предложением — ошибок у меня вообще бы не было!
С экзаменом же по физике вышла целая эпопея. Если расскажу — не поверите! Вот когда я вспомнила Гаврилова... и позавидовала ему чёрной завистью — Гаврилов с физикой был на "ты", а я зубрила её целую неделю и всё, что у меня отложилось в голове, это закон Ньютона; что одноимённые заряды отталкиваются, а разноимённые — притягиваются и формула теории относительности. А ещё я хорошо выучила параграф шесть, где говорилось об электромагнитных волнах разной частоты, о телевизоре, магнитофоне и видеоаппаратуре.
Физик решил провести с нашим классом небольшой безобидный эксперимент. Он посадил своим помощником на экзамене единственного среди всех десятых классов отличника Васина Олега. Олег за всю свою школьную жизнь не получил ни одной четвёрки. Это был, что называется, НАСТОЯШИЙ отличник, не липовый, как некоторые, пересдающие контрольные работы, пересказывающие повторно, после уроков, параграф. Таким отличникам, обычно, всегда натягивали физкультуру, потому что эрудированный человек — редко выполнял нормы ГТО, а если и выполнял, то это был только наш уважаемый Васин Олег.
В классе стояло много приборов для практических заданий, которые принимала лаборантка Нина. Физик и Васин принимали теорию и сидели, чтобы не толкаться локтями, в разных углах классной комнаты. Все, кто сдавал физику, получили "4", об этом я узнала позже, а я попала к Васину (физик был занят), причём, сидела и списывала в наглую перед самым его широкоскулым, высоколобым, остроносым лицом. Он видел, что я списываю и я знала, что он видит, но продолжала заниматься этим неприличным делом, потому что билет мне попался зверский. У доски я чувствовала свою силу и увереность: а как же? Списала удачно. Но списывали многие и мне было ничуть не стыдно. Ответила без запинки: написала формулы, оттараторила законы. Практическую выполнила на "4". Нина подтвердит. Васин в лице не менялся. Он не задал мне ни одного вопроса, но: "Иди, три!" — как чайником по голове. Рыдания начались значительно позже, когда из класса начали выходить счастливые рожи (они все сдавали физику) тех тихих троечниц-девчонок, которые даже не знали элементарного: чем отличается переменный ток от постоянного. А я знала! И получила "три"! Ка-та-стро-ооо-офаааа... Я перестала держать себя в руках...
VI. Подстригание на лысо ещё долго обсуждалось в нашей школе, даже тогда, когда я закончила институт. Я стала прямо знаменитой личностью: во дворе встречали и спрашивали: "А ты та самая, которая?" "Да, я та самая Мэрлин Монро!" И в автобусе даже подошёл один мальчик и не постеснялся мамы, сказал: "Тебя Тимошенко зовут, я знаю, ты в нашей школе на доске почёта висишь... но я не по доске тебя знаю, а понаслышке... " Больно надо на таких реагировать. Я отвернулась и стала смотреть в окно. А как всё произошло? Интересно? Да так всё и произошло: спонтанно. Хоть, и с воздействием извне. Как пришла домой — не помню. Как не знала, чем себя занять — тоже не помню. Помню только, что руки чего-то всё искали, искали и нашли — ножницы. Обкорнали голову как попало и только потом успокоились. Не долго думая, я взяла деньги в баре (у нас всегда свободно можно было деньги брать), родители на три дня уехали в Баянаул, по горам лазить,— и отправилась в парикмахерскую. Там развели руками и подстригли на лысо под ноль, потому что больше ничего нельзя было исправить. Даже на коротусенькую стрижечку не тянуло. А через день — выпускной! И тут через часа два, когда я уже привыкла к своей кочерыжке, заявился Гаврилов. Дверь я открыла в косынке.
- Ты чего в платке? Привет...
- Лучше спроси, почему я такая зарёванная.
- А незаметно. Я думал, ты просто накраситься забыла.
- Ой, как смешно,— обиделась я. — Ты как физику сдал?
- Как всегда, а ты?
- Я тоже — как всегда... Зря надеялась, что будет на балл больше,— я выдержала паузу. — Вот поэтому и в платке... из-за принципа и из-за Васина!
Я начала Гаврилову всё рассказывать в самых пикантных подробностях, рыдать, опять рассказывать, тыкаться в плечо, опять рыдать. Гаврилов слушал, молчал и улыбался. Он, наверное, думал, что я прикалываюсь, я часто его садила на фонарь, разыгрывала первое апреля или "один ноль в мою пользу" и вытворяла другие мелкие пакости. Гаврилов, наверное, думал, что я его решила на измену посадить. Конечно, по мне плакал МХАТ (мечтали, чтобы я у них играла главную роль) и об этом говорили все, даже Гаврилов.
- Не веришь, да? Посмотри! — я сдёрнула косынку и мой котелок предстал во всей неописуемой красе. Гаврилов выскочил из комнаты и побежал в ванну. Там включился кран и я слышала как долго шумела вода. Я пошла за Гавриловым и увидела, что он наклонил свою голову под холодную струю. Вода разбрызгивала свои вариации и почти доставала до моих коленок. Пришлось Гаврилова силком вытаскивать из-под крана. Он молчал и улыбался всей своей лучезарной улыбкой. Как дебил.
...Мы стояли в моей комнате напротив зеркала: лысая я и мокрый Гаврилов. Гаврилов притянул меня к себе и обнял:
- Дурочка ты...
Мы стояли у зеркала и смотрели на себя со стороны. Мы себе нравились. Пара была бы замечательная: она с метлой, он в чёрной шляпе.
- Можно я тебя поцелую?
Наверное, я ждала этого вопроса и морально была готова к ответу:
- Нет, Алёша,— почему-то я поняла, что не люблю Гаврилова на столько, чтобы вручить ему в разноцветной коробочке, перетянутой красной лентой, свои губы, своё тело, свою судьбу.
- Нет, Алёша... мы ведь не любим друг друга,— я надеялась, что Гаврилов подтвердит, признается и в своей нелюбви, но Гаврилов молчал. Не улыбался. Я в первый раз видела его таким серьёзным. Это был кто угодно, только не Гаврилов. Он ещё раз посмотрел в зеркало, на нас, обнявшихся, погладил меня по лысой голове и ушёл.
На выпускном я была в парике, но Гаврилова не смутило это обстоятельство и он даже узнал меня. На глазах у всех своих друзей, он прошёл через длинный коридор, в зал, к окну, где стояла я, и вручил мне маленькую ромашку на короткой ножке.
- Поздравляю с окончанием школы!

После выпускного бала домой мы шли с Димой, который хотел поступать в авиационное училище города Новосибирска. Гавриловский город. По-моему, я уже говорила, что Гаврилов хочет поступать в новосибирский политехнический. Или? "Да, подумала я, учиться будут в одном месте, меня вспоминать... лысую, в парике... "
С Димой было интересно и спокойно, я даже позволила ему накинуть на свои плечи пиджак. Мы гуляли по набережной, философствовали о любви и смерти, рассказывали друг другу анекдоты и... молчали о том, что нас беспокоило. Меня беспокоило: "Где Гаврилов?", а Диму беспокоило: "Сдаст ли он свои вступительные экзамены в авиационное или нет?" Обычные мужские и женские беспокойства. Причём, испокон веков. К моему дому мы подошли под утро. У подъезда на лавочке сидел Гаврилов и его друг- одноклассник, но живущий именно в моём подъезде, Барков. Я прошла мимо и даже не остановилась. А почему, и сама не знаю, но теперь уже поздно что-то исправлять.
V.Встреча с Гавриловым после моего замужества произошла неожиданно, когда я уже давным-давно забыла о нём (о Гаврилове). Гаврилов учился на пятом курсе политехнического и приехал к родителям на каникулы. Гаврилов женился (об этом я узнала от Баркова). Я с коляской жарилась у подъезда. Стояла страшная жара. Спасали тени от деревьев и поэтому мы с сынишкой делали передых перед новым рывком — на пятый этаж,— именно под тополинной шевелюрой. Моя юбка бирюзового цвета и белоснежная блузка, похудевшее после родов лицо, короткая, но пышная стрижка — всё в комплекте, произвело на Гаврилова ошеломляющее впечатление, когда он на третьей скорости забежал в подъезд. Потом выбежал и удивлённо вскинул на меня бровь. Он сказал:
- О! Привет! — и дальше стоял как вкопанный.
Я спасла положение своим естественным вопросом:
- Ты к Баркову? А его нет...
Я взяла на руки ребёнка и стала складывать коляску. Всё получалось плохо: то коляска падала, то ребёнок (шучу). Гаврилов стал мне помогать и допомогался прямо до моей квартиры. Мы вошли вместе. Я предложила чай и Гаврилов, не спрося о муже, не отказался. Понятно. Давно не виделись. Хотелось поговорить.
Разговор как-то не клеился. У меня всё падало с рук: то сахар рассыпала, то кипятком плеснула на рукав гавриловской рубашки. В общем, почему-то стала нервничать. А так, обычно, я спокойная.
Гаврилов как на зло молчал и улыбался. Молчал и улыбался. Молчал и улыбался. Ну, вот! Опять я должна о чём-то говорить, сочинять различные истории и делать театральные па, а Гаврилов будет молчать и улыбаться. Я села напротив Гаврилова, взяла в руки чашку с чаем и стала греть пальцы. Чашка почему-то тряслась, иногда выплёскивая чай. Мне было всё равно, что подумает Гаврилов обо мне; мне было наплевать, сколько часов мы просидим так, молча. Я сидела, грела пальцы о чашку и ТОЖЕ молчала. Молчала и улыбалась. Как Гаврилов.

Не смотря на то, что имена и фамилии автором выдуманы, история, описанная в рассказе "Гаврилов молчит и улыбается" — достоверная.
13-16 декабря 2002 года  19:06:04