Колючая Россыпь Звезд

Я вылетел на пустынный перекресток из ниоткуда. Звенящая труба напряглась в последний раз и с силой выплюнула меня наружу. До соприкосновения с землей мое ощущение падения представлялось вечным, но оно закончилось также внезапно, как и началось. Поток ветра не щадил меня: крутил, подбрасывал, переворачивал вниз головой, швырял из стороны в сторону. При каждом ударе о стены трубы казалось, что мои ребра размалывает мясорубка, думал, что ни одного целого не останется. Я шлепнулся на мокрый асфальт, как кусок мяса. Черт побери, а ведь жив, и на первый взгляд даже цел.
Ночь, город, цивилизация.  Хорошо, что никого кругом нет, - никто не испугается меня. Я изрядно ободрал шерсть спине во время своего полета в трубе, одну лапа я все-таки сломал. Когда же я ел в последний раз? Чем пахнет их кровь, я уже почти совсем забыл. У-у-у-у-у! Как же я голоден!
Всегда быть на страже, никогда не расслабляться до безумия сложно. Здесь никому нельзя верить, наоборот, всех нужно подозревать. Среди этой своры не бывает друзей, каждый из них только и выжидает момент, чтобы запустить зубы мне в глотку.  Я не имею права спать, и досыта наестся тоже нельзя – с полным брюхом я не смогу от них убежать, они догонят меня. Я знаю, что рано или поздно они замкнут вокруг меня кольцо, и тогда мне от них не спастись. Но это завтра, после, когда-нибудь, не сейчас. Я должен каждый раз перепроверять ходы и тропы к отступлению, - стая этих мерзких, изворотливых существ совершенна в своей организации, они хитрее самой умной лисы. Что еще? Следить по сторонам, оглядываться, прислушиваться к тишине; даже от боли скулить нельзя, лучше стиснуть зубы, иначе тебя тут же заметят.  Если я все же соберусь с ними заговорить, обязательно предварительно взвешу каждое слово; никаких лишних эмоций, никаких послаблений, никаких удовольствий, забудь о  развлечениях.
Далеко позади осталась моя пустая комната, пасмурное небо, застывшая в оцепенении природа, нескончаемая ядерная зима. Мне некуда идти, здесь меня никто не ждет. Только пустота, - как в спящих городских улицах, как и в окаменевшем сердце. Но им не достучаться до меня, они не купят меня на липкое притворство, я никого к себе не подпущу.
Как хорошо, что можно беспрепятственно самостоятельно долететь до конца, и неважно, что это будет за предел, - этого города или вселенной. У меня нет больше сил и вами спорить, я только лишь могу сейчас просить меня не убивать. Я хочу сделать это сам. Умолять вас о пощаде ниже моего достоинства. Что ж, нападайте: если я вернусь в ту дьявольскую трубу с вашей помощью, обещаю, что некоторые из вас отправятся в нее вместе со мной.
В моей мертвой пустыне мне постоянно твердили о  милости высшей силы, что когда закончится полет, любой найдет себя и свой покой. Там, в наших серых клетках  каждый старался быть хотя бы жалким подобием высшей силы.  Даже когда распнут на кресте мой образ, разорвут в клочья мою душу, я не должен ненавидеть вас. Наверное, это правда. Для гнева, злобы, мести и ненависти надо слишком много сил и времени, которого у меня мало. Вы можете высмеивать нас, оскорблять, плевать в спины… вот только будет ли в этом смысл? Чего добьетесь вы, разрушая наш мир, окуная его в грязный поток унижений? Подождите немного, я и мне подобные сами уйдут совсем скоро.
Напряжение в мышцах, заставить, принудить, перестроить под себя, чтоб все шло по плану, - шаг вправо или влево расценивается как побег, прыжок на месте – как попытка улететь? Не бойтесь, я в чужом пространстве разучился летать: кто-то из вас вручил ей в руки ножницы, она обрезала мне крылья.
А пока…. Оставьте мне на растерзание ваш ночной город, - дайте набегаться вволю затравленному волку. Не останавливайте подающее мне на голову черное небо, - пусть оно раздавит меня. Откуда вам знать, может, я хочу именно огромной звездной бездны и ничего кроме нее; мечтаю, чтобы темное покрывало обрушилось вниз всей своей необозримой мощью и похоронило меня под колючей россыпью звезд. Я могу забыть обо всем, спустя миллионы лет из моей памяти сотрется даже собственное имя. Но я никогда не забуду их красоту, холодный блеск, такой же мертвый, как почти уже я сам, их равнодушие и пустой, бесконечно долгий взгляд.

29 августа 2001 г.