Человек в зеркале

ЧЕЛОВЕК В ЗЕРКАЛЕ

Как дошли мы до жизни такой, человек в зеркале? Ведь не всегда было. Такой не привычный вид, в костюме. Надо же, я смотрю на себя в костюме. Сопровождает меня в финалах, обозванных торжественными событиями.   Дорогой, строгий,   шепчет, оскаливаясь, на ухо « у тебя появились деньги….купи еще один – мне в компанию…»

Никогда не любил. Не сам костюм даже, и не свой вид в нем, а ту атмосферу, сопровождающую костюмированное в галстуках сборище атмосферу, неестественности и скованности движений, застегнутости на все пуговицы. Потому и надевал только тогда, когда обойтись уже было нельзя, избегая изо всех сил таких ситуаций.

Надо завязать галстук. Как странно молодо я выгляжу. Самое странное племя. Странным образом выглядит. Вот один, сквозь зеркало я вижу его с чашкой утреннего кофе, похмельного и скукоженого, маленький старичок, остановившийся в своем старении лет в шестнадцать, или наоборот, начавший с этого времени процесс умирания, так и недоразвившись. Мы все такие. Череда лиц проплывает, нам и в пятьдесят будут давать по восемнадцать. Но кто из нас ожидал, что все сложится именно так? Как он спился так, тихо, но безвозвратно? Не ужился с собственной ролью?
 Вчера пил с шестнадцатилетними, вернулся домой, и почувствовал, что слишком много моего Я осталось там, в этом возрасте, и то, что они приняли меня за своего, пусть и не до конца, тому подтверждение. И никогда не считал, что это плохо, вот только… Что-то безвозвратно уходит и меняется, не сразу, но медленно и неуклюже. «…у тебя появились деньги…»
 
       У меня их не было. Это точно, может быть, только на самый короткий срок. Да и ни у кого не было. Быть не могло в той стремительно меняющейся, рушащейся, возникающей, рушащейся, меняющейся структуре воздействий внешних, атмосфере, полоске времени, выпавшей нам на наши шестнадцать.

 Как-то, так, да, что ли. Все могло и обойтись, но удивление… По - детски тотальное удивление. Часть меня навсегда осталась на этих позднеосенних улицах. А они остались внутри меня. Мы влились бы в общую струю  и, возможно, стали бы как все, были бы в порядке, но… Вышли из толпы, окунулись в нечто настолько странное, отличное от нас, захватывающее. В полноте своей здесь и сейчас, так испытываемое, как вряд ли придет со всеми моими практиками… Еще лицо, за прилавком, я понимаю его потерянность, как и потерянность других, он не так был умен как другие, что бы приспособиться по красивей не ломая себя. У него не шуршат карманы в такт осенней непогоде, и он не слышит усмешливое шептание на ухо…

Пробел от отсутствия нашего невосполним оказался, то ли слишком многое успело промелькнуть в водовороте меняющихся событий, то ли… А мы выпали. Потерялись. Дело скорее в том, что заменили в себе атрибуты местные наши, дорогими атрибутами, там где они показались нам лучше, там где они выводили из хаоса и мрака, даже не мы заменили их, а сами они, впитавшись, вытеснили в нас более слабые и недоразвитые темы.

Деньги… И тем сильнее, чем не осознаннее.
Как будто прожили лишнюю жизнь, оставив опыт ее в памяти. И будь мы старше, было бы не так трагично все, приняли бы не так близко к сердцу, и возвращение в реальность не стало бы катастрофой, не изувечило. Кого-то больше, кого-то меньше, но задело, пусть не отслежено, всех. Жуткий контраст грязного, пустого, перекареженого какого-то, первого приграничного города на нашей стороне, где мы прошлялись несколько часов по грязным улицам, пустому универсаму в центре, своей в прямом смысле, абсолютной пустотой полок, диссонирующему с изобилием западных супермаркетов. Убитый вокзал, оплеванный, раздолбанный, с калеками, людьми одетыми серо, блекло, плохо, так что и не разобрать было ли в самом деле-  много людей в каких-то робах, или показалось.
 Мерзкий вокзальный туалет, где парень, обижавшийся на нас, когда мы закуривали в чистых кондиционированных шведских туалетах на автостраде, с нотками мольбы и истерики в голосе крикнул: «Курите пацаны! Курите!», потому что резало глаза. Тогда мы еще умели громко кричать.  .
Мы держались первое время, пока держались все вместе, не давая угаснуть переживаниям, но разносило нас уже в разные стороны, и мы терялись, терялись, теряли…А  суррогат, призванный заменить аналоги того, не принимался во внутрь, отторгался и выблевывался, мы понимали мишуру, никчемность и пошлость подделок. Мы видели оригинал, и что еще хуже, мы были в оригинале его частями, мы его пережили. «…купи еще один, мне в компанию…» Может быть, здесь и родилась эта привычка, новый язык общения, через внутренние переживания, без единого значимого слова, для не посвященных, когда прогоняешь что либо внутри, прислушиваешься к ощущениям, а наружу выдается чуть ли не одно слово, но там – всё.

 Как же в самом деле я оказался здесь, и тем чем оказался? Все мы. Перенесен ловкостью рук? Но что давит мне на спину? Уж не воспоминания ли? Слишком много всего случилось потом. Не похоже на мановение руки.

 Воистину,  понедельники сделаны из падений. Заканчиваю экипировку и выхожу на улицу.  Откуда накатила такая тоска? Почему именно сегодня, с утра? Увела меня какая-то песня , задела, в воспоминания древние увела, как будто, раз в году, я возвращаюсь в чистоту. Перенесен ловкостью памяти. А тело здесь, идет по улице, несет в карманах пачку купюр. Еще один жизненный этап завершается. Это костюм, и непривычно сидящая на нем куртка.  Одежда меняет, даже осанка и походка у меня в нем другая, одета маска по соответствующему случаю, а что делать, надо вертеться, чтоб не закончилось еще хуже, вот только потерялся давно в них, все не настоящие, и где же оно, лицо мое под ними?..